Не сразу, но довольно скоро почти вся кухонная работа, — особенно приготовление пищи, — стала обязанностью Анджелины.

Кто-то, должно быть, увидел, как чисто и вкусно она готовит для Рольфа, и постепенно все решили, что раз она возится у плиты, помешивая супы и поджаривая мясо для принца, ей не составит большого труда ставить на огонь горшок побольше, чтобы еды хватило всем. Мак-Каллаф почему-то решил, что Анджелина старается таким образом угодить ему лично. И теперь, когда его табачного цвета глаза останавливались на девушке, в них загоралось самодовольство. Все это действовало Анджелине на нервы. Несколько раз он пытался схватить ее, когда она проходила мимо, но Анджелина ускользала от его тянущейся руки. Однако однажды он все-таки ущипнул ее прежде, чем она успела увернуться. Не вина Анджелины, что в руках у нее была в этот момент кастрюлька с горячим кофе. Когда она инстинктивно круто повернулась к нему, пылая гневом и возмущением, обжигающая жидкость плеснула через край дымящейся темно-коричневой волной прямо ему на колени. Взревев не своим голосом и извергая страшные проклятья, Мак-Каллаф вскочил с места и начал прыгать вокруг, пытаясь оттянуть ткань своих штанов подальше от тела там, где расплывалось большое горячее пятно. Он взглянул на Анджелину со злобным осуждением, но на большее не решился, потому что здесь же присутствовал Оскар, забавляясь разыгравшейся на его глазах сценой. Тут же сидела и Клэр.

По мнению Анджелины, она была обязана своей кузине тем приятным для нее обстоятельством, что неотесанный Мак-Каллаф не преследовал ее больше своим назойливым вниманием. Всей душой презирая его, Клэр тем не менее изо дня в день старательно утверждалась в своем положении любовницы атамана. Это положение обеспечивало ей защищенность от еле сдерживаемых похотливых посягательств остальных разбойников, которые ходили вокруг нее, как голодные волки с горящими глазами и скрытой угрозой в гаденьких ухмылках.

Однажды в одном из помещений Анджелина натолкнулась на Клэр, стоящую прислонившись спиной к стене в окружении пяти или шести мужчин, как самка в безвыходном положении. Глаза Клэр зажглись радостью когда Анджелина позвала ее и, таким образом, выручила из осады, но взгляд, который ее кузина бросила назад на пристававших к ней мужчин был извиняющимся и почти нежным.

Двое из них караулили ее некоторое время за дверью на кухню, куда вошли обе женщины. Клэр положила ладонь на руку Анджелины и заговорила тихим, проникновенным голосом:

— Анджелина, дорогая, а ты когда-нибудь испытывала такое… неприличное чувство, как будто тебе срочно необходим мужчина, то есть любой мужчина, чтобы лечь с ним в постель? Тебя охватывала когда-нибудь жгучая потребность в этом, похожая на недуг, так, что ты не могла больше ни о чем думать? Казалось ли тебе когда-нибудь, что только в объятиях мужчины ты можешь забыться, найти утоление той боли, которая мучает тебя изнутри, как будто только он, мужчина, может одновременно дать тебе наслаждение и обречь на мучительное наказание?

На улице шел дождь, потоки воды стекали с крыши, крытой кипарисовой дранкой. Холодный воздух был промозгло-влажным, а монотонный шум дождя заглушал все другие звуки.

Анджелина пристально взглянула на свою кузину, пораженная призрачным блеском ее глаз и странным голосом, в котором слышалось отвращение к самой себе.

— Я… я испытывала такое… желание… к одному человеку, — наконец, промолвила Анджелина.

— Всего лишь желание? И, конечно, к своему принцу, насколько я могу предположить? — губы Клэр скривила усталая улыбка. — Это не то, о чем я говорила, хотя думаю, какими бы ни были мужчины — пусть даже и принцы — вокруг тебя, ты все равно однажды придешь к тому же, к чему пришла я.

— Клэр…

— Избавь меня от своей жалости; это для меня самое страшное оскорбление. Я прекрасно знаю, что я сама погубила свою жизнь, и твою тоже. Однако женщины стоят ровно столько, сколько они стоят. Ты знаешь об этом? Почему ты не ненавидишь меня? Мне было бы это легче выносить.

— Я бы могла возненавидеть тебя, если бы думала, что ты замешана в преступлении.

Клэр засмеялась беззвучным смехом.

— Откуда ты знаешь, может быть, я и замешана?

— Нет, этого не может быть, это было бы слишком чудовищно, — произнесла Анджелина, хотя в душу ее закралось сомнение.

— Чудовищно? Лично я уже не могу с такой уверенностью различать белое и черное.

— Что случилось с Максимилианом? Ты можешь мне сказать об этом? — выпалила вдруг взволнованная Анджелина.

— С Максом? — Клэр повторила имя и поморщилась, будто оно оставило горький привкус у нее на губах. — Я любила его, это — главное. Все остальное так ужасно, что не стоит об этом говорить.

На другом конце коридора открылась дверь и вошел Оскар. Клэр вдруг напряглась всем телом, резко повернулась и заспешила прочь. Самый спокойный телохранитель из свиты принца остановился рядом с Анджелиной.

— Вы чем-то расстроены? Что-то не так?

Анджелина с трудом выдавила из себя улыбку.

— Ничего и все.

Состояние Рольфа сильно беспокоило Анджелину: несмотря на то, что высокая температура спала, он был очень слаб, равнодушно и беспрекословно принимал из ее рук жидкие каши и горячее молоко; полный упадок его жизненных сил был очевиден. Конечно, он потерял много крови, а изматывающий жар мог ослабить и более сильный организм. Но Анджелина почему-то ожидала, что принц чудесным образом окажется менее уязвим и более жизнеспособен, чем обычные люди.

Теперь эти мысли самой Анджелине казались смешными. Глубокая рана на его виске зажила, и на ее месте образовался длинный шрам с запекшейся корочкой. Возможно эта рана имела более серьезный характер, чем сначала показалось Анджелине. Или, может быть, его депрессия имела прямую связь с невыносимым для него положением пленника, которое в свою очередь оказывало отрицательное влияние на процесс выздоровления? Однако Анджелина думала прежде, что он, наоборот, постарается побыстрее преодолеть недуг, чтобы организовать, наконец, свое освобождение. Но пока он был прочно прикован к кровати и выздоровление его все еще находилось под большим вопросом. Это обстоятельство создавало какую-то траурную атмосферу во всем лагере, даже Мак-Каллаф не заикался больше о письме с просьбой о выкупе, которое должен был написать принц своему отцу-королю.

Однажды, выйдя из спальной комнаты, Анджелина остановилась сразу за дверью, чтобы удобнее подхватить поднос с пустой посудой. И вдруг ей показалось, что она слышит прежний беззаботный и размеренно-плавный голос принца, которым он начал что-то говорить дежурившим у его постели Густаву и Леопольду. Анджелина была так поражена этим, что рука ее дрогнула и посуда на подносе громко звякнула. Но когда она рывком распахнула дверь, он все так же спокойно лежал, сложив вялые бессильные руки. На груди поверх одеяла. Густав в это время вскочил в сильном замешательстве с краской стыда на лице, пряча одну руку за спину. В комнате пахло пищей.

— Что у вас там? — спросила Анджелина, сурово глядя на Густава.

— Анджелина, моя дорогая, — ветеран начал заговаривать ей зубы.

— Вы что-то прячете?

Густав вздохнул.

— Всего лишь маленький кусочек индюшатины, оставшийся с обеда.

Но то, что было у него в руках, оказалось четвертой частью крупной индейки из той партии дичи, которую охотники подстрелили накануне.

— Вы рассчитываете, что это поможет вам пережить пару часов, которые остались до следующего приема пищи?

— Да… можно сказать и так, — пробормотал Густав, скосив свой единственный глаз, горевший бешенством в сторону Леопольда.

— Без сомнения вы решили, что вид ваших жующих челюстей возбудит аппетит принца? — спросила Анджелина, пытаясь придать своему вопросу насмешливый характер.

— Да… пожалуй, вообще-то идиотская идея…

Густав тщетно бросал взгляды на своего предводителя, взывая о помощи. Но взгляд Рольфа был прозрачно-безмятежным, зато уголки его губ подрагивали, что могло означать только одно — он забавлялся всей этой сценой.

— Совершенно правильная оценка вашего поступка. Уберите немедленно свою еду из комнаты больного!

Густав с готовностью повиновался, но Анджелина была озадачена смеющимися глазами Леопольда и застывшим взглядом Рольфа, которым он провожал соблазнительный кусок жареной индюшатины.

Скоро произошел и еще один подозрительный случай. Однажды, когда все телохранители уехали на охоту, Анджелина развела в камине проходной комнаты большой огонь и, пододвинув деревянное корыто поближе к огню, налила в него приготовленную заранее горячую воду. Она намеревалась принять ванну, подольше полежать в горячей воде и вымыть голову куском грубого мыла, единственным, что имелось в этом лагере.

Освеженная, чистая, розовощекая, она завернулась в длинное полотенце из тонкой серой ткани и пошла в спальную комнату за расческой. Найдя деревянный гребень с толстыми, вырезанными от руки зубьями, Анджелина встала перед тусклым зеркалом у умывальника, пытаясь расчесать клубок спутанных влажных густых волос. Когда она наклонилась в сторону, чтобы перекинуть длинную расчесанную прядь за спину, полотенце заскользило по ее коже, медленно распахнулось, открывая ее нежно-розовое тело, и упало на пол.

С постели, где лежал Рольф, явственно раздался подавленный вздох. Анджелина была уверена, что не ослышалась. Но когда она повернулась, чтобы взглянуть на больного, Рольф неподвижно лежал с закрытыми глазами, поблескивая золотыми волосами, рассыпанными по подушке.

Этой ночью, однако, он лежал, забившись в дальний угол, и был неестественно напряжен. Он не делал ни малейшей попытки дотронуться до нее или тем более прижаться к ней, хотя даже в бреду и сильном жару поступал именно так.

Когда она, беспокойно ворочаясь в полусне, перевернулась на другой бок, и ее лодыжка нечаянно коснулась его ноги, Анджелина явственно ощутила, как его мышцы непроизвольно, судорожно напряглись. В голове Анджелины мелькнул вопрос, почему он так странно реагировал на ее прикосновения, она уже хотела выяснить это, но воцарившаяся вдруг между ними накаленная до предела атмосфера, испугала Анджелину, и она решила не показывать вида, что что-то заметила. А заметила она многое: Рольф больше не был болен. Он дышал глубоко, ровно, и, по-видимому, сдерживая себя изо всех сил. Но причиной последнего была не боль, потому что недавно он спокойно повернулся набок, где находилась его зажившая рана, не осторожничая и не опасаясь потревожить ее.

Смутная догадка пришла в голову Анджелины, но она отмела ее поспешно. Если Рольф стремится к ней, хочет близости с ней, то почему бы ему просто не протянуть руку и не взять то, чего он так жадно хочет? Утомленная за день Анджелина скоро заснула, а Рольф еще долго не спал, устремив неподвижный взгляд в темноту и не в силах расслабить мышцы оцепеневшего тела.

Примерно через четыре дня вся свита принца вместе с Андре отправилась на ночную охоту. Они решили поймать лисицу, которая должна была забраться в самодельный курятник. Охотники хотели спрятаться в какое-либо укрытие и подстеречь зверя, дождавшись, когда куры тревожно закудахтают. По обрывкам услышанного разговора Анджелина поняла, что они вернутся нескоро, потому что основную часть предстоящего развлечения составляло долгое сидение у разведенного костра за чаркой и разговором, пока отвязанные охотничьи собаки носятся вокруг и оглашают лес громким лаем.

Вскочив на лошадей, охотники взяли с места в карьер за стремительно сорвавшимися с места собаками; мужчины держали в руках сильно дымящие факелы, освещавшие им путь, а в их седельных сумках побулькивали фляги с виски.

Несмотря на всеобщую любовь к охоте, лагерь не был оставлен без охраны. Сам Мак-Каллаф остался в цитадели. Остались также караулы на подъездах к ла герю и те из разбойников, у кого были семьи. Мак-Каллаф подбивал людей принца, чтобы они обязательно приняли участие в этой охоте; он обещал им незабываемые впечатления, убеждал, что никто из них не должен пропустить редкой возможности увидеть своеобразный, существующий только в Новом Свете, способ охоты на лис.

Был уже довольно поздний час. Анджелина сидела в пустой общей комнате, съежившись на уголке грубо сколоченной скамьи, и смотрела в огонь. Ей так хотелось что-нибудь почитать или посидеть над шитьем — чтобы занять работой руки и голову. Ей временами казалось, что одни и те же повторяющиеся неотступные мысли уже натерли кровавый мозоль у нее в мозгу и продолжали все еще вертеться в голове, причиняя ей боль и не давая отвлечься. Перемалывая и пережевывая все одно и то же, одно и то же, она постоянно убеждалась, что не могла поступить иначе, не могла воспрепятствовать тому, что случилось, не могла повлиять на будущее, сделать хоть что-то, чтобы обеспечить себе счастье и покой на всю оставшуюся жизнь. Мысли о ее нынешних обстоятельствах заставляли ее глубоко страдать, но, не имея возможности отвлечься, она постоянно возвращалась к ним.

Анджелина услышала, как скрипнула, открываясь, дверь позади нее, ведущая из коридора в комнату. Подняв голову, она обернулась и увидела Мак-Каллафа, закрывающего ее за собой. Он уверенно направился к Анджелине широким шагом, пряча в густую бороду самодовольную улыбку, игравшую у него на губах.

— Ну вот и я, моя дорогая девочка. Как давно я ждал этого мгновения, чтобы остаться с тобой наедине! Теперь, когда эта ведьма Клэр спит, а остальные гоняются за блуждающими огоньками на болотах, давай с пользой проведем отпущенное нам время!

Анджелина медленно встала на ноги, чувствуя в душе нараставшую тревогу.

— О чем это вы?

— Ты прекрасно знаешь, что я хочу тебя. Женщины всегда чуют такие вещи!

Его табачного цвета глаза горели самодовольством и животной похотью.

— Но я не хочу вас!

— Ты что, шутишь со мной? Ты же прекрасно знаешь, я лучше твоего принца. Я могу защитить тебя, а он нет, — в его голосе звучали страсть и возбуждение.

Анджелина попятилась, когда он начал медленно надвигаться на нее, и обогнула угол лавки, чтобы та оказалась между нею и Мак-Каллафом.

— А как же… как же Клэр?

— Да, с ней будет нелегко, но я умею управляться с подобными стервами. Главное, не поворачиваться к ним спиной и не убирать руку с рукояти кнута. Пока они чувствуют, кто именно здесь хозяин, с ними нет проблем.

— Но зачем вам я? У вас есть женщина.

— Но ты такая нежная и милая, такая красивая и изящная, что просто очаровываешь мужчину, как сон, как ангел, недаром у тебя такое имя! Не прогоняй меня!

Его слова льстили Анджелине, и, возможно, он говорил все это от души, но хищное выражение лица Мак-Каллафа, когда он огибал скамью, испугало девушку. Он наступал на нее с распростертыми объятиями. Оттопыренные внизу живота брюки свидетельствовали о неистовом желании, овладевшем им.

— Это… это безумие, — сказала она, пытаясь сохранить спокойствие. — Я прошу оставить меня в покое, иначе я закричу.

— Может быть позовешь на помощь принца Рольфа? Ну, попробуй, если хочешь. Мне он не сможет теперь помешать, а тебе помочь. Я с ним расправлюсь одним щелчком, как с комаром.

Оглянувшись вокруг, Анджелина поискала глазами в комнате хоть какой-нибудь предмет, который мог служить для самообороны, и увидела лежащую у камина железную кочергу.

— Но люди принца не дадут вам спуску за это.

— Они далеко…

Тяжело задышав, он бросился к ней. Она пригнулась и, увернувшись от его рук, дотянулась до кочерги. Железный прут показался ей очень тяжелым, она развернулась и замахнулась на Мак-Каллафа. Он дико завизжал, когда кочерга проехала ему по брюху. Грязно выругавшись, шотландец схватился рукой за испачканный сажей конец кочерги, когда Анджелина делала очередной замах, напрягая все силы, и вырвал ее из слабых рук девушки; извергая проклятья, он тут же швырнул железный прут об стену. Перепачкав ей рукав серого платья в саже, он схватил девушку и прижал к себе. Она колотила кулаками ему в грудь, вырывалась из рук, но, казалось, ее попытки сопротивления только возбуждали его.

Схватив Анджелину в цепкие объятия, Мак-Каллаф потащил ее в угол на один из расстеленных там соломенных тюфяков, которые служили постелью телохранителям Рольфа.

— Нет, — задыхаясь шептала Анджелина, — нет.

— Не будь такой упрямой, — проревел Мак-Каллаф, швыряя ее на тюфяк и падая рядом с ней на колени. Ухмыляясь он стащил подтяжки со своих плеч. — Это не займет много времени и, пожалуй, понравится тебе.

Когда он бросился на нее и стал искать ее губы, Анджелина ощутила на своем лице его жесткую бороду. Все ее платье было уже заляпано черными пятнами сажи, которые оставляли его руки. Он бесцеремонно лапал все ее тело, мял рукой нежную округлость ее груди. Анджелина кипела от ярости и боли, длинными острыми ногтями она пыталась вцепиться в его глаза.

Он рывком откинул голову вверх, перехватывая руками ее запястья и приподнимаясь, чтобы коленом придавить бедра Анджелины, мешая ей тем самым сопротивляться движениями ног. Ее руки занемели от его хватки, и с поднимающейся откуда-то изнутри, подкатывающей к горлу тошнотой она ощутила его слюнявые горячие губы, скользящие по ее щеке.

Внезапно он издал придушенный крик и застыл на месте. Анджелина, глубоким вздохом восстанавливая пресекшееся от омерзения дыхание, вырвала свою руку из ослабевшей хватки атамана и, содрогаясь от отвращения, столкнула его с себя. Только теперь она отважилась открыть глаза.

У тюфяка, опустившись на одно колено, стоял Рольф, уперев руку в бок. На нем были наспех надетые брюки, а грудь прикрывали повязки и бинты. В руке он держал охотничий нож с длинным лезвием, кончик которого вонзился в бычий загривок Мак-Каллафа, так что из него струилась кровь. Рольф был бледен, но рука, державшая нож, была тверда, а лицо выражало полное спокойствие.

— Что мне с ним делать? — спросил принц своим мягким вкрадчивым голосом. — Проявить милосердие и предать эту свинью мгновенной смерти или оставить ему его свинячью жизнь, чего он, впрочем, не заслуживает?

Рольф обращался с вопросом к одной Анджелине, и Мак-Каллаф уловил это первым.

— Анджелина, — взмолился он, — ради всего святого…

— Ты должен обращаться к ней, — резко перебил Рольф, — мадемуазель Фортин и на «вы».

— Все, что прикажете, — поспешно согласился атаман разбойников и торопливо прибавил, чувствуя, что острие ножа, глубже вошло в складку жира на его затылке. — Мадемуазель… Фортин…

— Не надо, — отчетливо произнесла Анджелина, не веря, впрочем, застывшему на лице Рольфа выражению решимости, — не убивайте его.

Он бросил на нее пронзительный взгляд.

— Почему вы не кричали, не звали на помощь?

— У меня перехватило дыхание. И потом я не была уверена, выйдет ли из этого толк?

Чувствуя, что наступил решительный момент, Мак-Каллаф крепко зажмурил глаза. Выступивший на его лбу пот ручейками стекал по носу на тюфяк. Сжимающая рукоятку ножа загорелая рука Рольфа побелела в суставах. Анджелина затаила дыхание. Когда же, приняв наконец решение, принц убрал нож, у нее вырвался тихий вздох облегчения.

Рольф ловко поднялся на ноги, переложил нож в левую руку, чтобы правую подать сидящей на полу Анджелине. Она была поражена силе, с которой он помог ей подняться на ноги. Затем, взглянув сверху вниз на распластанного атамана, Рольф приказал ему встать.

Чувствуя, что опасность миновала, Мак-Каллаф потемнел лицом от пережитого оскорбления.

— Вы одурачили меня, да? Перехитрили нас всех своей жидкой кашкой, которую вы глотали с умирающим видом. Но это вам не поможет.

Когда шотландец вставал с пола, его рука скользнула за отворот сапога и внезапно в его кулаке блеснуло лезвие ножа. Рольф мгновенно оттолкнул Анджелину за свою спину и встал в боевую позу, держа нож наготове.

Увидев это, Мак-Каллаф осклабился с довольным видом.

— Нет… — прошептала Анджелина, грудь ее сдавила свинцовая тяжесть, и комок подступил к горлу. Она зажала ладонью рот, чтобы подавить рвущийся наружу крик отчаянья. Но мужчины не обращали на нее никакого внимания, они упорно кружились по комнате, напряженно следя друг за другом в ожидании, когда противник раскроется и можно будет нанести сокрушительный удар.

— Ты — добрый малый, — произнес Мак-Каллаф своим скрипучим голосом, — но тебе не выиграть у меня на этот раз, потому что это — моя игра.

— Ты ошибаешься, в Рутении цыгане могут научить кого угодно искусству обращения с любым клинком, в том числе и с ножом. В юности у меня был конюх-цыган, который обучил меня секретам верховой езды, искусству подзывать лошадь беззвучным свистом и некоторым другим приемам, которые помогают выжить. Возможно, я сумею показать сейчас пару фокусов, которые, думаю, удивят тебя.

— Ты же болен, только-только пришел в себя от глубокой дырки в боку. Зачем тебе рисковать вторым здоровым боком? Из-за нескольких минут, которые я провел бы с твоей бабой? Да ее от этого не убудет!

— Интересы леди — мои интересы, по обоюдному согласию. И как скупой, дрожащий над своим золотом, я не потерплю разбазаривания ни грамма из моих сокровищ.

— Красиво сказано, — фыркнул Мак-Каллаф. — Посмотрим, может быть, тебе придется взять эти слова назад!

Языки пламени играли на стальных лезвиях ножей, вдоль которых пробегали стремительные голубые отсветы и, ярко сверкнув, гасли на самых остриях смертоносных клинков. Противники держали их за рукояти таким образом, чтобы молниеносный удачный выпад мог нанести наибольший урон сопернику — вонзившись и разорвав его мышцы и внутренние органы.

Лицо Мак-Каллафа горело задором и предвкушением счастливой для него развязки, как будто этот поединок во всех отношениях устраивал его.

Он сделал ложную атаку, резко выбросив руку с ножом вперед, проверяя реакцию противника, взгляд атамана был предельно внимателен и бдителен. Рольф легко ушел из-под удара. Он был собран, лицо сосредоточено, все чувства и мысли сконцентрированы на руке Мак-Каллафа, держащей поблескивающий нож. Ни тени слабости или робкой осмотрительности не было заметно в движениях принца.

Рольф был выше Мак-Каллафа и мускулистей. Но и в приземистой квадратной фигуре шотландца чувствовалась сила, мощью веяло от его крепкой поясницы, плеч и рук. Живому уму своего соперника он мог противопоставить собственное изощренное коварство.

Когда Рольф не предпринял ответной атаки, улыбка Мак-Каллафа стала шире и самодовольнее. Он делал один выпад за другим, сверкающее лезвие, казалось, прошло уже несколько раз на волосок от забинтованной груди Рольфа. Но всякий раз он уходил от опасности невредимым, причем не прилагая к этому особых усилий, в отличие от Мак-Каллафа, которого даже прошиб пот, стекающий ручьями по его лицу, заливающий глаза, блестящий капельками в бороде и промочивший уже насквозь его рубашку.

Наблюдая с замиранием сердца и затаенным до боли в груди дыханием за действиями соперников, Анджелина ясно видела, что убийство Рольфа вовсе не входило в планы Мак-Каллафа, атаман хотел всего лишь обезвредить принца, лишить его способности сопротивляться, чтобы заполучить сразу и Анджелину и будущий богатый выкуп за своего пленника. Что же касается Рольфа, то трудно было понять преследуемую им цель. Да и вообще была ли у него какая-нибудь определенная цель, кроме одной — остаться в живых? Он все отступал и увертывался, проскальзывая между рук противника, как скользкий атлас, его синий взор был отрешенным и в то же время настороженно-бдительным.

Мак-Каллаф же чуть не лопался от самодовольства. Из груди его рвался еле сдерживаемый смех превосходства, и он принялся перекидывать свой тяжелый нож из руки в руку, как бы провоцируя Рольфа ринуться в атаку в момент, когда нож находится в воздухе. Они все еще кружили по комнате, их взгляды скрещивались, как шпаги, дыхание обоих стало учащенным. Движение их ног по грубым половицам деревянного пола приобрело какой-то странный зачаровывающий ритм. Капельки испарины выступили теперь и на лбу Рольфа, а затем заблестели на его плечах и руках, освещенных неверным светом камина. И вдруг нож шотландца стремительно блеснул в его левой руке, нацелившись точно в бок Рольфа, где находилось пулевое ранение.

Казалось, это конец — невозможно предотвратить, или отбить такой удар. Похоже, Рольф потерял на мгновение бдительность, «купился» на трюк Мак-Каллафа, ожидая атаки только тогда, когда нож находился в его правой руке. Крик торжества готов был вырваться из глотки атамана.

Но триумф Мак-Каллафа так и не состоялся. Рольф молниеносно парировал удар приемом из фехтовального искусства, отбив лезвие лезвием и полоснув своим ножом наискось, срезав кожу с кончиков пальцев Мак-Каллафа. Шотландец взревел, разразился проклятиями, с трудом отступил назад, взяв нож в правую руку и, ни на секунду не выпуская Рольфа из поля зрения, прижал порезанную руку к своим брюкам, чтобы остановить кровотечение. Улыбка исчезла с его лица.

— Ты совсем раскрылся, — мягко бранил Рольф своего соперника, — цыган на моем месте выпустил бы тебе кишки, вспоров брюхо, как рыбе. Будь осторожен!

— Будь осторожен сам!

Прищурив свои хитро поблескивающие глаза, он начал исподтишка подкарауливать Рольфа, подкрадываться к нему, применяя одну коварную уловку за другой, и уже мало беспокоясь на тот счет, какой урон он нанесет пленнику — слишком велика была испытываемая им жажда реванша. Рольф выверял каждое свое движение; экономя силы, он ушел в глухую защиту, сдержанно и бдительно реагируя на все уловки атамана. И каждый раз он пускался в объяснения просчетов соперника, — заботясь о стиле своей речи. Но на одну ошибку в ведении боя он все-таки не стал обращать внимания атамана — хотя Анджелина сама заметила эту оплошность: Мак-Каллаф имел обычай прежде чем атаковать, бросать пристальный взгляд именно на то место, куда будет направлен его удар, как бы примериваясь к нему.

С каждой неудачей, с каждым новым тщетным усилием в затянувшемся поединке с человеком, только что вставшим после тяжелого ранения, да еще в присутствии женщины, из-за которой и разгорелся конфликт, шотландец терял контроль над собой. Он уже кипел от злости, скрежеща зубами, нож в его потной руке скользил, движения стали беспорядочными. Он потерял голову, в отчаяньи дико размахивая налево и направо ножом, пытаясь заставить замолчать Рольфа, отпускающего по поводу его действий педантично-насмешливые замечания, и бросаясь в безрассудные атаки, чтобы вывести ловкого противника из строя. В ослепляющей ярости он, конечно, и не думал о собственных грубых просчетах и серьезных ошибках. Наконец, разъярившись до предела, Мак-Каллаф сделал мощный выпад, вложив в него всю свою силу. Извергая проклятья из-за того, что он опять промахнулся, атаман сделал шаг назад и резко отвел руку, намереваясь задеть лезвием находящегося там по его расчетам Рольфа. Но его рука опять никого не задела. И тут же Рольф, который оказался за спиной шотландца, схватил его вооруженную руку, вывернул ее и, зацепив правую ногу соперника, сделал подсечку и уложил атамана на пол. Мак-Каллаф взревел, но тут же внезапно умолк, увидев, что Рольф стоит рядом с ним на коленях, направляя острие ножа прямо ему в горло.

Мак-Каллаф не был настолько тупым, чтобы не понять, что от него требуется: он разжал пальцы и, задержав дыхание, выпустил нож, упавший со стуком на пол.

— Вот мы и уладили это дело, — произнес Рольф с легкой улыбкой.

В глазах шотландца забрезжила какая-то здравая мысль.

— Если я закричу, сюда сбегутся двадцать человек, они снимут с тебя шкуру, как с бешеного волка, а остальное бросят собакам.

— Если сюда сбегутся двадцать человек, они увидят твою смерть.

— После смены караула они без моего зова могут заглянуть сюда.

— Сомневаюсь, что они рискнут вторгнуться в комнату, где ты, как они считают, вкушаешь наслаждение, — хлесткие жалящие слова Рольфа свидетельствовали о том, что он не забыл, чего именно добивался поверженный шотландец от Анджелины. — Но даже если они и войдут сюда, даже если схватят меня, тебе от этого все равно не будет никакой пользы. Если ты так настаиваешь, давай поговорим о волках — о волках, которые, когда их вожак падает, набрасываются на него и пожирают с жадностью…

Мак-Каллаф затих.

— Ты прав, черт тебя побери. Если мои люди увидят меня в таком положении, за мою жизнь нельзя будет дать и доллара Доу.

Анджелина слышала, что долларом Доу называли поддельные монеты, сделанные человеком по фамилии Доу. Они были размером с небольшой мексиканский серебряный доллар, но имели более богатую декоративную гравировку и были покрыты сверху тонким слоем серебра. Доллары Доу свободно ходили на Ничейной Земле, но за ее пределами хождения не имели.

— Рад, что ты разделяешь мою точку зрения.

— Я вынужден разделять ее! — взревел Мак-Каллаф, — но даже если я буду свергнут ими, тебе все равно не уйти от них. Мои люди подстрелят тебя прежде, чем ты сделаешь три шага.

— Я нисколько не сомневаюсь в этом. Так оно и будет — если, конечно, они заметят, как я убегаю. Все, что я требую от тебя, это, чтобы ты дал мне честное слово, не как сегодняшний атаман шайки, а как тот честный человек, которым ты был раньше. Поклянись мне, что ты больше пальцем не тронешь Анджелину.

На лице шотландца отразилась та борьба чувств, которая происходила у него сейчас в душе. Наконец, он произнес:

— И ты… ты примешь мое слово?

— Приму.

— Тогда вот оно тебе слово Мак-Каллафа!

— Но если вы нарушите клятву, — вмешалась Анджелина, — взглядом, словом или действием, я обязательно расскажу вашим людям, как легко справился с вами Рольф.

— И я никогда теперь не получу выкуп за тебя! — воскликнул Мак-Каллаф с откровенным разочарованием и лукавой задней мыслью.

— Что до этого, то я еще посмотрю на твое поведение, — отозвался Рольф.

— Ты крепкий парень, мне еще повезло, что я легко отделался, то есть, если ты меня, конечо, отпустишь целым и невредимым.

Рольф встал и отошел от него, позволяя тем самым Мак-Каллафу подняться на ноги. Атаман шайки подтянул штаны и сделал глубокий шумный вздох, как будто до этого он долго задерживал дыхание. Затем темные глаза Мак-Каллафа недоверчиво вгляделись в лицо Рольфа, как будто атаман ожидал увидеть на нем выражение торжества.