— Ты помнишь тот сарай и как в нем протекала крыша? Было почти как сегодня, с громом, молнией и ветром.

— Тогда было не совсем так, — натянуто проговорила Рива и отошла от него. — Во-первых, был вечер, а не ночь. Во-вторых, мы могли видеть волны на море, а не рябь на прудике.

— Но ты должна признать, что там была вода и жалкое убежище.

— Это был сарай с бамбуковыми стенами и жестяной крышей, а не храм из камня, и пахло там инсектицидами и бензином.

— Если слушать, то можно услышать шелест пальм вокруг пруда, как те, что были на острове. — Ноэль остановился, коснувшись ее плеча. Ветер хлопал подолом ее легкого платья, прижимая его к ее ногам мягким движением.

— Там они были выше и гуще, — возразила она.

— Была буря.

— Она почти утопила нас, чуть не смыла, вместо того чтобы удержать.

— Мы поссорились.

— Но мы не поссорились сейчас.

— Нет? Мне кажется, мы не ладили более двадцати лет, постоянно молча ссорясь.

— Я тогда была замужем, — тихо напомнила Рива.

— А теперь нет, такую разницу я допускаю.

Она взглянула на него.

— Единственное, что осталось почти таким же, это мы двое. Но и мы изменились, стали старше и опытнее, менее податливы чувствам, которых не понимаем и не умеем контролировать.

— Возможно, но ты не можешь отрицать, что все помнишь.

— Нет и никогда не отрицала, — проговорила она уверенно, хотя и дрожащим голосом.

— В таком случае ты уверена, что мы так уж изменились, — прошептал Ноэль, нагибаясь, чтобы коснуться ее губ своими.

Она не сопротивлялась. В этом была какая-то горькая сладость. Она прильнула к нему и обвила шею руками.

Ее уступчивость могла быть вызвана благодарностью, а может, и просто жалостью, но ему было все равно. Ощутив нежную внутреннюю поверхность рта и почувствовав теплоту ее тела, он задержал дыхание. Сквозь закрытые глаза он увидел вспышку молнии и расслышал гром своего сердцебиения. Ветер развевал ее волосы, и они касались его лица шелковистой лаской, а нежный соблазнительный запах духов, который был ее частью, ударял ему в голову.

Он хотел ее, Боже, как он хотел ее! Но не на песчаном полу, как тогда, не в сырой и поспешной сумятице, где их мог застать всякий. Он хотел ее в уединении своей комнаты и комфорте своей постели, чтобы изучить мельчайшие детали ее тела и чувств. Он хотел надежности доверия за закрытыми дверями, толстыми стенами и долгой ночью.

Нагнувшись, он подхватил ее на руки и зашагал из храма с невозмутимым Буддой через мост и лужайку к дому. Когда он поднимался на ступеньки нижней галереи, серебряным огнем сверкнула молния, и раскаты грома прозвучали ближе.

Нижняя спальня была справа от холла. Она была переделана после смерти Космо, и все признаки комнаты больного исчезли. Массивная кровать красного дерева и кресла, которые предпочитал Космо, были перенесены в спальню для гостей и заменены гарнитуром розового дерева от старинного ново-орлеанского мебельщика Сейньуре, принадлежавшим матери Ноэля.

Комната слабо освещалась единственной лампой, стоявшей на столике с мраморным верхом около кровати. И все же, когда Ноэль опускал Риву на высокую постель, она протянула руку и выключила свет. Как бы слаб ни был свет, он казался слишком ярок. Но ею двигала не скромность, а скорее ощущение того, что связь ее с этим человеком, то желание, которое возникло между ними, было слишком слабым, чтобы выдержать этот свет. В темноте они могли быть тем, чем были когда-то, а не тем, чем стали теперь.

Кровать чуть сдвинулась, когда на нее опускался Ноэль, чтобы лечь рядом с Ривой. Теплыми, ласкающими пальцами он коснулся нежного овала ее лица. Большим пальцем он гладил ее губы, вызывая дрожь их чувствительных краев. Суставами пальцев он проводил вдоль линии ее скулы и ниже по шее, останавливаясь, чтобы ощутить равномерное пульсирование до ямки на шее. Затем он склонил голову, чтобы прижаться к этому биению губами, скользя одновременно рукой ниже, по груди к изгибу ее талии.

С прерывистым дыханием, прижимаясь лицом к ее шее и укачивая ее в своих объятиях, он хрипловато шептал:

— Сколько раз я мечтал об этом, сколько раз!

Рива чувствовала быстрый ток крови в своих венах и нахлынувшую на нее волну, раскаленную вожделением. Ощущение его тела, плотного, защищающего, сделало ее безрассудной, не заботящейся о последствиях, которые может принести этот момент. В напряжении, которое она ощущала в его мускулах, она чувствовала то огромное усилие и контроль, которыми он сдерживал себя, и ей страстно и настойчиво захотелось избавить его от этого напряжения.

Она скользнула ладонью по его плечу, растирая длинную связку мышц под тонким хлопком рукава, и встретила губами его губы, когда пальцы ее перебирали завитки на его затылке. Она облизала его точеные губы, затем нежно исследовала языком линию, где они сходились, гладкие края его зубов и внутреннюю поверхность рта.

Внутри нее росло желание, становясь сильным и настойчивым. Она придвинулась ближе, сбросила туфли и скользнула холодной ногой по его лодыжке, захватывая ее как крючком, чтобы теснее прижаться к нему. Все было так же прекрасно и удивительно, как тогда. И все-таки что-то было не так, и это «не так» была их зрелость в оценке момента и понимание его редкости.

Ноэль не терял контроля, но скорее оставил его в стороне с тактом и без сожаления. Одновременно он дал волю мягкому нажиму на оборону, которой окружала себя Рива, разрушая ее и снимая одну одежку за другой с нее и с себя.

— Я хочу тебя, Боже, как я хочу тебя! — проговорил он низким густым голосом, вибрирующим в глубине горла, при этом он расстегнул пояс ее платья и стал спускать рукава. Он взял в руки ее грудь и попробовал вкус персиково-розовых сосков, облизав их, прежде чем продолжил: — Скажи, что ты хочешь меня.

— Я хочу тебя, — прошептала она, выгибаясь к нему в подтверждение своих слов.

— Мне не хватало тебя, — проговорил он, тепло и влажно дыша на ее плоский живот и поглаживая шелковистую кожу губами сквозь шелк рубашки, стараясь добраться до обнаженной кожи. — Скажи: мне тебя не хватало.

— Мне тебя не хватало, так не хватало!..

Слова прозвучали сдержанным криком, в котором болью отозвалась правда. Дрожащими пальцами она возилась с пуговицами его рубашки, высвобождая их из петель.

— Никто никогда не вызывал у меня такого чувства, как ты, — прошептал он глухим, хрипловатым голосом, в котором слышались удивление и признание.

— Как и ты, — незамедлительно ответила Рива эхом.

Ноэль собрал в руку ее рубашку, снял ее и отложил в сторону. Поддерживая себя на локтях, он положил руку на курчавый коврик у вершины ее бедер и держал ее своей теплой силой, прежде чем медленно и бесконечно заботливо нашел влажный теплый центр ее бытия.

Снаружи близко прогромыхал гром, и за окнами в дубах вздыхал и пел ветер. Риве казалось, что буря нарастала у нее в крови, становилась частью ее самой, и когда она разразится, то может смести ее. Она была настороже и в то же время стремилась к ней.

— Мы снова любим друг друга, — сказал Ноэль столь сдавленным голосом, что он казался частью ветра, — но я никогда не слышал об этом от тебя. А сейчас ты скажешь?

— Я… — начала она и остановилась, словно слова застряли в горле.

— Скажи, — настаивал он в темноте, — даже если это неправда.

Она прошептала слова в мягкой податливости и потянулась к нему, касаясь его плотного упругого тела, ища ответ огромному удовольствию, которое распускалось внутри ее. Он со свистящим звуком втянул воздух и, ощущая ее радость, позволил тишине окружать их, пока она со слабым криком не рванулась к нему.

Когда он поднялся над ней, в окнах снова блеснула молния. Она окрасила его волосы и обрамила его плечи золотом. И когда он вновь погрузился в нее, Рива плотно закрыла глаза в бьющем ключом избытке

экстаза. Схватив его руки, она приподняла свои бедра, чтобы встретить его, желая обещанного завершения.

Он был сильным, бесконечно выносливым и двигался в безупречном ритме, созвучном ритму биения ее крови. Их дыхание сбивалось и хрипело, тела стали липкими от пота, биение сердец стало подобным грому. Время, казалось, замерло, соединяя их плотнее и плотнее.

Кульминационный момент застал их отключенными от действительности, будто разбитыми на осколки, увеличивающимися во взрыве цепной реакции, которая, казалось, наполнила эту темную ночь своей магией. Они баюкали друг друга, бормоча нежные бессвязные слова и одновременно восстанавливали свое дыхание, прижимаясь друг к другу губами во взаимной благодарности за освобождение от перевозбужденных чувств. И во внезапной тишине они услышали потоки дождя и барабанящих капель.

Прошло несколько минут. Дыхание их успокоилось. Ветер стих, и дождь тихо и монотонно стучал по крыше. Они все еще лежали, переплетя руки и ноги и плотно закрыв глаза. Ноэль отвел назад волосы с мокрого лица Ривы и прижался губами к ее брови. Он чуть пошевелился, чтобы снять с нее свой вес, но не покинуть ее, вдохнул, словно намеревался сказать нечто, очень для него значительное.

Внезапно дверь спальни распахнулась, хлопнув о стену. Раздался щелчок выключателя, и верхняя люстра вспыхнула с ослепляющей яркостью. Рива вскочила на постели и увидела Констанцию, все еще держащую руку на выключателе. Лицо ее было покрыто красными пятнами гнева, а в голосе слышался злобный триумф.

— Когда вы исчезли в одно и то же время, я поняла, что найду вас здесь. Кое-где, и вы это знаете, то, что вы делаете, считается кровосмесительством.

Ноэль уже дотянулся до края полога над постелью. Он закрыл им постель, отгораживаясь от Констанции. Когда он заговорил, гнев в его голосе был не слабее, несмотря на кажущееся спокойствие:

— Уходи!

Бывшая жена подняла бровь и с иронией проговорила:

— Не верите. Посмотрите Библию: «Не открывай наготы жены отца своего». Речь, несомненно, о мачехе, так как о родной матери говорится в отдельном стихе.

Ноэль мог задушить Констанцию на месте, его так и подмывало это сделать. То, как она походя чернила то, что произошло между ним и этой женщиной, было невыносимо. Он почувствовал, как рядом с ним зашевелилась Рива, и встретил ее умоляющий взгляд. И словно в ответ на то, что он в нем прочел, Ноэль собрал остатки своей воли и разума.

Снова обернувшись к Констанции, он проговорил:

— Мне казалось, что Библия не является твоей излюбленной книгой.

— Я читаю ее тогда, когда она мне может быть полезной, — парировала она.

— Тогда ты должна понять, что отец мой умер и, следовательно, Рива больше не является его женой.

— Верно. Но у людей долгая память, и кое-что связано скорее с инстинктом, чем с логикой и законом. Они знают, что ты не прав, не понимая, почему именно, а люди могут быть жестоки.

— Я этого не знаю.

— Тогда ты — дурак!

Ноэль не выдержал:

— Не настолько, чтобы не понять твоих поступков. Это ничего не изменит.

— Ты полагаешь? Я не позволю тебе держать мачеху в своих объятиях, не осознавая, что ты занимаешь место своего отца. Возможно, ты этого и хотел, ты всегда этого хотел!

Тогда заговорила Рива, и голос ее дрожал от гнева:

— Какие гнусности ты говоришь!

— Такие же, как те, что вижу! — вылила в ответ Констанция свою злобу на Риву.

— Лишь в твоем воображении. Между нами нет кровной связи, нет законного барьера и запрета.

— Я этого и не говорила. Но есть запрет весьма древний, и он должен иметь какие-то основания.

— Ни одно из которых не применимо теперь, когда Космо умер.

— Да, твой муж мертв, и ты этому рада, не так ли?

Рива смотрела на Констанцию с побелевшим лицом. Прежде чем она смогла ответить, вмешался Ноэль, вцепившийся в покрывало так, что у него побелели костяшки пальцев, и казалось, что он вот-вот нанесет удар прямо из кровати. Он заботился не о себе, чтобы ни сказала его бывшая жена, это вряд ли могло задеть его или повредить ему, но Рива была беззащитна.

— Ты плохо понимаешь, что делаешь, Констанция. Брось это, ты меня слышишь? А теперь убирайся отсюда, или я тебя вышвырну!

— Очень мило, значит, некоторые женщины умеют вызывать в мужчинах защитный инстинкт. Однако Рива может потерять одного из своих рыцарей. Ей не следует быть беззаботной относительно Колорадо. Кажется, наш милейший Дант в горах не один. Перед тем как он уехал, я с детьми видела его с какой-то женщиной. Он представил ее как Анну Галлант.

Ноэль почувствовал, как напряглась Рива, вникая в подтекст сказанного, однако он не смотрел на нее. Вместо этого он сбросил покрывало и взял свою одежду.

— Тебе не надо идти со мной, — натянуто проговорила Рива.

— Как раз надо.

Он сказал это столь решительно, что она больше ничего не говорила. Они молча оделись. Рива провела пальцами сквозь свои волосы, но больше не делала каких-либо попыток привести себя в порядок. Когда она повернулась к двери, Ноэль, уже одетый, подошел к ней и распахнул, пропуская Риву вперед.

Дождь, казалось, ослабел. Они могли слышать в тишине большого старого дома капель с крыши. Медленно поднялись по лестнице и пошли через холл к двери Ривиной спальни. Он повернул ручку и открыл дверь, но не вошел внутрь.

— Мне очень жаль, — просто сказал он.

Она медленно вдохнула и выдохнула:

— Мне тоже. Все не так, как Констанция пытается это представить, я это знаю. Просто… просто мы нужны друг другу. Иногда люди нуждаются в поддержке.

Если бы он никогда не любил ее раньше, он полюбил бы теперь; она стояла с темными кругами под глазами и порезами от осколков на лице, пытаясь успокоить его в том, что он желал ее, жену своего отца. Он поднял руки к ее лицу, погладил щеки и уголок губ.

— Я знаю, — подтвердил он. — Это буря так на меня действует, и уже давно.

Когда она искала его лицо, улыбка ее слегка дрожала у уголков рта. Он почувствовал это легкое движение под своими руками. Прежде чем он поддался желанию, он коснулся ее губ своими и сделал шаг назад.

Посмотрев на него в тускло освещенном холле, она обхватила свои плечи.

— Спокойной ночи, — тихо проговорила Рива.

— Спокойной ночи, — отозвался он.

Осторожно и медленно она закрыла дверь. Прошло немало времени, прежде чем она услышала, как он уходит.

В голове у нее была странная мысль, словно из самозащиты от боли исследовать то, что она и сын Космо только что говорили и делали и что это могло означать.

Спальня вдруг показалась ей убежищем. Она прошла в глубь комнаты. Где-то включился центральный кондиционер, и она почувствовала легкую дрожь от внезапного сквозняка из вентиляционных отверстий.

В комнате не было света, но она в нем и не нуждалась. За окном вспыхнула молния, затем другая, словно буря не совсем утихла. Стоя в темноте, она слышала усилившийся шум дождя. Обхватив себя руками и потирая предплечья, она подошла к окну и выглянула из него.

Буря пришла с другой стороны и теперь была еще свирепее. Она бушевала над Бон Ви, раскачивая тяжелые ветви дубов, рябила воду в бассейне. Не было причин думать, что она слышит прибой и шум пальм в их гневе, нет необходимости, чтобы они напомнили о прошлых или нынешних желаниях.

Сегодня она и Ноэль встретились как любовники, умеренные временем и обстоятельствами, — два человека, способные оценить ситуацию, не ожидая от нее большего, чем она есть.

Она сказала, что любит его, но он не сказал ни слова о любви.

Он ни разу не сказал о любви и на острове. Он занимался с ней любовью, затем ушел и пропал на долгие годы.

Желание — вот что было между ними. Ноэль никогда не делал секрета из того, что хотел ее. И так же ее всегда тянуло к нему. Взаимное желание — вот притягивающая и связывающая их сила. Оно существовало, когда они были молоды, и возродилось теперь.

Желание — мощная вещь. В сочетании с любовью его можно использовать для чего-то прочного и длительного, без любви оно может стать орудием разрушения.

Почему Ноэль обернулся к ней в храме? Почему подхватил на руки? Почему?

Почему она ответила, если уж на то пошло? О, она могла сказать, что это была реакция на ее встречу со смертью и спасение ее Ноэлем, или настаивать, что желание служит извинением само по себе. Вопрос все же остается.

Ничего не помогало. Она нуждалась в отвлечении, спокойном голосе, далеком от бури снаружи и беспорядка, которому она дала волю в самой себе. Ей надо забыть обвинение, сделанное Констанцией. Кровосмесительство — какое гадкое слово! Оно едва ли применимо к ней с Ноэлем, и все же эта мысль глубоко расстроила ее. Причину нетрудно найти. Это было то же слово, которое она мысленно слышала снова и снова, когда думала об Эрин и Джоше Галланте.

Ей надо было сказать ему, что она его любит.

Она не могла больше об этом думать, не могла этого переносить. Должно быть что-то еще, кто-нибудь другой, кто отвлек бы ее мысли и помог бы восстановить равновесие.

В Колорадо было на час раньше, не слишком поздно. Рива подошла к столику у кровати и подняла телефон.

— Алло, — проговорил Дант.

Прежде чем Рива заговорила, послышался фоновый шум, похожий на открывающуюся дверь, и затем женский голос:

— Дорогой, выйди посмотри. Просто потрясающий закат на… О, извини меня.

Рива узнала этот голос. Она не была уверена, что это ей бы удалось, не упомяни Констанция о встрече Данта и Анны Галлант. Она не часто слышала голос жены Эдисона.

Рива поспешно нажала кнопку разъединения. Долго после этого она стояла, держа трубку и глядя в пустоту.