16

Вернувшись вечером из офиса, Рива обнаружила Данта в компании Констанции и детей. Сцена была воплощением домашнего уюта. На задней галерее Дант и Констанция пили коктейли, а дети здесь же на холодном кирпичном полу были поглощены тем, что отклеивали наклейки и располагали их в альбоме, купленном для этой цели. Они начали собирать коллекцию наклеек в этот самый день. Рива всех приветствовала, затем взглянула на Ботинки, который сидел один в другом конце галереи со стаканом в руке, задрав ноги на барьер галереи. Она подошла к своему зятю.

— Как дела, Ботинки?

Он приветствовал ее, подняв стакан.

— Отлично.

Она никогда не видела его в таком, близком к опьянению, состоянии. Глаза его налились кровью, а лицо было красным. Тело его находилось в столь экстравагантной позе, что было удивительно, как это он до сих пор не свалился на пол.

— Не похоже, чтобы ты хорошо себя чувствовал, — заметила Рива откровенно.

— Как же я должен выглядеть, если жена изменила мне?

— О чем ты говоришь?

— Я пошел, хотел избить кузена, и что? Он расхохотался. Расхохотался! Сказал, что я дурак. Сказал, что она, как неудовлетворенная проститутка, ходит и предлагает себя.

Рива поспешно оглянулась — убедиться, что ни дети, ни Констанция не слышали его. Если уж Ботинки употреблял такие выражения, говоря с ней, значит, он здорово накачался. Говоря с женщинами, он всегда воздерживался от крепких выражений и двусмысленностей.

Никто не обращал на них никакого внимания. Она повернулась к Ботинкам:

— Если ты и дурак, то потому лишь, что веришь Эдисону.

— Да? Ты не знаешь. Я слышал, что для своего возраста он просто гигант. Может быть, Маргарет и пошла к нему для этого?

Спорить с ним в таком состоянии было бессмысленно.

— Где сейчас Маргарет?

— Наверху, отдыхает.

— С ней все в порядке?

Он пожал плечами:

— Говорит, что у нее болит голова. Но в город-то она сегодня ходила. Наверное, она просто не хочет меня видеть.

— Я зайду к ней, когда переоденусь.

Рива пошла в дом. День был жарким, и хотя в офисе был кондиционер, а костюм ее из чистого льна, она чувствовала усталость и вялость. Она просто не могла освободиться от мыслей о бизнесе, пока не снимала рабочий костюм и не переодевалась во что-нибудь домашнее.

Она услышала, как скрипнул стул Данта, когда она уже прошла мимо. Он настиг ее на лестнице.

— С тобой можно поговорить?

Голос его ничего не выражал. Рива внимательно поглядела на него. Ей не понравился злой огонек в его глазах. Коротко кивнув, она повела его в холл наверху. Он не был уединен, но если говорить тихо, их никто не услышит. Обстановка, казалось, способствует тому, чтобы Дант говорил тихо и сдерживал свои эмоции.

Когда они уселись, он начал говорить, зажав руки между колен.

— Ты ведь никогда мне больше не доверяла с той самой минуты, как застала в кровати с той девчонкой, двадцать с лишним лет назад?

Рива думала, что он станет говорит о чем угодно, но только не об этом.

— Не смеши меня, — сказала она, улыбаясь. — Я тебе доверяю, и нет никого на свете, кому я бы доверяла больше.

— Мне так не кажется. На самом деле я думаю, что никогда бы не увидел тебя, никогда бы с тобой вновь не заговорил, если бы я сам не вторгся в твою жизнь раньше, чем ты меня забыла.

Она покачала головой, улыбаясь воспоминанию.

— Ты вторгся в мою жизнь с букетом душистых роз в руках, украденных в монастыре урсулинок, куда ты перелез через стену. Удивительно, как это тебя не арестовали. Или не отлучили от церкви. Как же можно забыть человека, совершившего подобный поступок?

— Я хотел попросить извинения, а денег на цветы у меня не было.

Дант появился в ее жизни вскоре после отъезда Ноэля, именно в тот момент, когда ей был крайне необходим человек, которому бы она доверяла, человек, соединявший в себе качества Данта — его заботливость и умение сочувствовать. Он извинился за то, что не присутствовал на ее свадьбе. Он не получил приглашения, даже не знал об этом, пока девушка, с которой он жил, покидая его, не швырнула ему эту новость в лицо. Постепенно они вновь стали близкими друзьями. Космо полюбил его и доверял Данту. В отличие от своего сына, в Данте он не видел соперника.

Наконец она произнесла:

— Это сработало, мы стали друзьями.

— Я так думал, но, видимо, был неправ.

— Не понимаю, о чем ты.

— Время от времени ты давала мне возможность что-то узнать о твоей жизни, но я никогда не знал, что ты думаешь, что чувствуешь. Даже в сложный момент важные вещи ты все равно держишь при себе.

— Вовсе нет! — запротестовала она.

— Ну тогда скажи на милость, почему я узнаю от посторонних людей, что ты пытаешься шантажировать Эдисона Галланта?

— Я этого не пытаюсь делать, — сказала она, и брови ее нахмурились.

— Тогда не знаю, как еще это можно назвать. Я допускаю, что ты преследуешь самые справедливые цели, но почему мне не рассказать, чтобы я мог помочь тебе?

— Что ты мог бы сделать? Эдисон не из тех людей, которые принимают советы. — Голос ее звучал натянуто.

— У меня есть связи, друзья, которые мне кое-чем обязаны. Поверь, я бы сумел его убедить.

— Связи, — как эхо повторила она. Она никогда не спрашивала его о связях с мафией. Ей не нужны были эти его приятели. Но сейчас она почувствовала, как по коже пробежал холодок.

Он разнял руки.

— Я не имею в виду, что мог бы надавить на него с их помощью. По-моему, это неплохая идея. Я знаю людей, обладающих тем, чего Эдисон добивается, — политическим влиянием. Ради этого он услал бы сына хоть в Бимбукту, но не сумел бы того узнать, что Эрин — его дочь.

Говорил ли Дант правду? Что-то в его манере заставляло ее чувствовать себя неловко, хотя говорил он убедительно. А может быть, вновь игра воображения? Она сбросила с себя груз размышлений — метания между прошлым и настоящим, правдой и фальшью, правильным и неверным. Эти метания не покидали ее с тех самых пор, как заварилась нынешняя история.

Неожиданно истинная суть его слов проникла в ее мозг. Она вскочила:

— Кто тебе все рассказал?

— Анна Галлант, — ответил он, медленно поворачиваясь к Риве. — Она… она этим обеспокоена.

— Еще бы!

— Я не имею в виду, что она желает отомстить, но она — мать Джоша.

Слова его были произнесены ровным и тихим тоном. Рива вдруг поняла, что больше шуму создает она, а она-то думала, что шуметь станет Дант, и как будто протрезвела. Отойдя немного назад, она спросила:

— Чего она хочет?

— Анна? Ничего.

Ответ не принес ей облегчения.

— Таковы, вероятно, ее слова. А я и не знала, что вы близкие друзья.

— Мы не друзья. Почему-то она считает, что я могу знать, как именно ты намереваешься действовать сейчас.

Она не обратила внимания на его сарказм.

— Я не знаю, что делать. Мы с Эдисоном замерли в какой-то патовой позиции. Но я знаю, что тебе не сражаться в этой битве.

— Даже если я хочу?

— Даже тогда.

— Вот видишь, ты всегда держишь меня на расстоянии.

— Для того есть причины, — ответила Рива, отворачиваясь.

— Я знаю, — откликнулся он, и взгляд его потемнел. — Но все прошедшее — в прошлом. Он умер.

— Были и другие. Вспомни…

— Я помню, — сказал он, резко отделяя слова друг от друга. — Двадцать четыре года — большой срок. Но провал бывает лишь однажды. Я вряд ли забуду…

Она не очень-то деликатно вела разговор, но делать было нечего.

— Дант, ну зачем сейчас вспоминать прошлое? Мы так хорошо понимаем друг друга!

— Времена меняются, люди меняются. Тебе нужна моя помощь или нет?

— Ты что, набиваешь цену?

Он долго смотрел на нее, пока кожа вокруг рта не побелела:

— Значит, нет.

Лицо ее исказилось — она как будто ощутила его боль внутри себя.

— Я нуждаюсь в твоей поддержке, но мне не нужна твоя помощь.

— Значит, я тебе не нужен, — сказал он.

Он отпрянул от Ривы и пошел к выходу.

Рива глядела ему вслед. У нее было впечатление, что одна из колонн старинного особняка покинула свое обычное место.

Крыша все равно стояла, но строение стало слабее.

Что такого она сказала, почему он ушел? Что она должна сказать, чтобы остановить его? Конечно, она знала, но не понимала, отчего так вдруг ему понадобилось менять их отношения.

Дант мог бы сказать, что она использовала его, ничего не дав взамен. Правда ли это? Неужели она столь эгоистична? Тогда причина лишь в том, что она считает: лучше иметь такие отношения им двоим, какие сложились. Старая дружба, напоенная ароматом прежних, давних воспоминаний.

Она не верила, что Дант больше не вернется. Однако никогда еще она не видела его столь решительным, столь далеким.

В голове у нее мелькнула мысль: а не замешан ли здесь кто-то еще. Констанция, не церемонясь, давала ему понять, что считает его привлекательным. Они вдвоем мило любезничали на галерее, когда она вошла. Но, похоже, Дант покинул дом, даже не попрощавшись с бывшей женой Ноэля. Звук его отъезжающей машины раздался слишком быстро после его ухода.

Рива шла вниз, к себе в спальню. Там она сняла жакет и бросила его на кровать. С усталым вздохом закинула назад руки, чтобы расстегнуть пуговицу на шелковой блузке.

Наверное, она могла бы попросить Данта помочь ей. Так как она зависела лишь от себя самой, то могла не заботиться о том, что именно подумают о ее поведении другие. Если она не обращалась к ним за помощью, то они не имели права навязывать ей свое мнение. Ей нравилось жить по таким правилам. Но ей не нравилось, что тем не менее она ощущала необходимость в ком-то. Чаще, чем нужно, эти люди, в которых она нуждалась, покидали ее — из-за смерти, или по другим причинам. Менее болезненно зависеть лишь от самой себя.

Ну и к тому же быть независимой значило никому себя не навязывать. Ей была ненавистна одна лишь мысль, что привязанность Данта она могла бы использовать для каких-то своих целей. Иногда она думала, что Дант был не против этого. Но она не могла. Это было бы нечестно. Беда же в том, как Дант полагал, что ей нечестно обходиться без него.

Она сняла блузку, выскользнула из юбки. Подошла к гардеробу, чтобы повесить их на место, сняла туфли и наклонилась, чтобы поставить их на нижнюю полку. На лице ее появилось раздражение. На полу валялись ее туфли, а на них брошено ее платье. Опять Маргарет лазила в ее гардероб. На платье было жирное пятно.

Риве была ненавистна подобная неряшливость. Она не всегда убирала на место свои вещи, но, по крайней мере, вешала их на стул, чтобы не помять. Иногда она задавалась вопросом, не специально ли сестра так небрежно обращалась с ее одеждой, которую одалживала. Кажется, ей было необходимо показать, какое малое впечатление производит на нее цена платьев и костюмов Ривы. А может быть, она мстила Риве за то, что эти дорогие вещи Рива надевала первой. В любом случае не сейчас говорить с Маргарет на эту тему. Ее сестра и так слишком расстроена. Однако необходимо пойти к ней и поговорить, поинтересоваться ее самочувствием, нет ли у нее проблем с сердцем.

Рива обнаружила, что Маргарет сидит в передней гостиной, в полумраке, в уголке дивана, обняв руками подтянутые к лицу колени. Она улыбнулась Риве болезненной улыбкой.

Рива уселась рядом с Маргарет.

— Ну и что ты здесь делаешь совсем одна?

— Вряд ли кому-нибудь подходит сейчас моя компания.

Подходит? Специально ли Маргарет употребила именно это слово? Рива не стала ничего говорить, чтобы не усугублять то угнетенное состояние, в котором пребывала ее сестра.

— Тебе нужно выйти и присоединиться ко всем остальным. Уныние и нытье тебе не помогут.

— Много ты об этом знаешь, — ответила Маргарет. Она закрыла лицо руками. — О, Рива, что мне делать, если Ботинки уйдет от меня? Он — это все, что у меня есть. Я умру, я просто умру.

— Ты будешь жить, как все мы живем после потери человека, бывшего для нас очень важным. Не так-то легко умереть от печали.

Маргарет неприязненно поглядела на Риву. Ее будто бы ранило отсутствие сострадания в голосе сестры, та как будто не сопереживала ее горю. Однако Маргарет быстро очнулась от излишней углубленности в собственные переживания.

— Но я люблю Ботинки! — закричала она.

Рива подумала: неужели Маргарет не приходило в голову, что и она любила свое дитя, своего мужа. В ее жизни были и иные потери, о которых Маргарет не имела никакого понятия. Она и не желала о них что-либо знать. Сама же Рива очень остро чувствовала, насколько одинока она в переживании давних, прошлых печалей.

— Ты сказала Ботинкам, что любишь его? — спросила она.

— Я не могла. Мы не привыкли…

— Тогда не жди, что он сам узнает об этом.

— Это все Эдисон виноват. Это не мужчина, а животное, грязное животное, разрушившее мою жизнь. Ему и дела до меня никакого не было, только его желание, то, что ему было нужно. Я для него — не человек, его интересовало лишь мое тело. Еще одна победа для его мужского самоутверждения!

Как всегда, в бедах Маргарет были виновны все, кроме нее самой. Она талдычит одно и то же, как пономарь. Это уже слишком! Рива ощутила прилив злости, попыталась сдержать себя, но не смогла.

— Эдисон, конечно, вел себя как животное. Но не он пришел к тебе, Маргарет, ты пришла к нему. Все, что произошло, произошло отчасти по твоей вине. Но это — не конец света. Мы все совершаем ошибки. Признай это — и забудь! Все в порядке. По крайней мере, мы все извлекли из происшедшего урок.

— Ах, как философски ты рассуждаешь! Надеюсь, что ты вспомнишь свои слова, когда придет твой черед. Тебя-то он на самом деле домогается.

— Да мой черед давно прошел!

— Но если ты не остановишь его, он снова наступит.

— Совсем недавно ты предлагала мне отдаться Эдисону — не так ли? Как видишь, это все же не так легко, как ты думала.

— Я решила, что ты должна сделать что-нибудь в отношении его. Ты — Рива Столет. Твое имя имеет вес.

— И что же ты предлагаешь?

Маргарет беспомощно развела руками:

— Я не знаю, ты лучше в этих делах разбираешься. Ты знаешь самых разных людей. У тебя масса влиятельных знакомых. Позвони кому-нибудь. Не стоит сидеть сложа руки и ждать, что еще выкинет Эдисон Галлант. Сделай первый шаг.

Снаружи раздался шум подъезжающей машины. Рива взглянула через кружевные занавеси, висевшие под старинными шелковыми шторами.

— Похоже, Эдисона уже не опередить.

— То есть? — В голосе Маргарет зазвучало беспокойство.

— Он идет сюда.

Лицо Маргарет побелело, она плотно сжала колени.

— Чего он хочет? Я не могу его видеть, я не могу! Куда мне спрятаться?

— Не будь дурой! — заметила Рива резко, затем продолжила умиротворяюще: — Нет никакой нужды прятаться, хотя не стоит вам двоим сейчас и видеться. Оставайся на месте. Абрахам выяснит, зачем он приехал.

Маргарет, кажется, слова Ривы не убедили, но она не двинулась со своего места. Обе внимательно слушали, как дворецкий неторопливо пошел открывать дверь, услышали, как пожилой человек попросил Эдисона пройти в библиотеку. Через несколько секунд в дверь гостиной постучали. Абрахам заглянул внутрь.

— Миссис Рива, вас хочет видеть какой-то джентльмен, — сказал он, выделив голосом слово «джентльмен», как это делают слуги-южане, когда сомневаются в подлинном статусе человека.

— Спасибо, Абрахам, — ответила Рива Она бросила взгляд на сестру, которая съежилась на диване так, будто желала спрятаться в нем полностью. Рива поднялась и решительно направилась к двери.

Старик настороженно посмотрел на нее.

— Мне сказать о визитере мистеру Ноэлю — он недавно вернулся домой?

— Спасибо, все в порядке. Я сама все устрою.

На лице Абрахама отразилось сомнение, но он пропустил ее вперед, затем открыл дверь в библиотеке. Когда она вошла, он осторожно закрыл дверь.

Эдисон держал в руке книгу — первое издание «И восходит солнце» из коллекции Космо. Увидев Риву, он поставил книгу на место.

— Очень мило. Мой вкус к надежному помещению капитала не идет дальше скаковых лошадей и акций. Каждому свое, как говорится.

Рива слушала неуважительные замечания Эдисона, наблюдала, как небрежно он держал ценную книгу, доставлявшую столько удовольствия Космо, как нагло, почти по-хозяйски, он вел себя в комнате, бывшей сутью Бон Ви, его центром, — и ее начала охватывать ярость. Она убила бы его сейчас. Окажись в ее руках оружие, Эдисон был бы мертв. Это страшило, но и придавало бодрости.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она. — Как ты смеешь показываться после того, что сделал с Маргарет?

— Маргарет? Я не сделал ничего такого, что противоречило бы ее собственному желанию.

Улыбка его была столь самодовольной, что она хотела бы ударить его по лицу хлыстом.

— Ты лжешь!

— Разве? Что-то я не слышал, чтобы она звала полицию.

— Значит, ты руководствуешься таким критерием, определяя, желает или нет женщина заниматься с тобой сексом: вопит она или нет, когда ты закрываешь ей лапами рот.

— Какой у тебя грязный язычок! — ответил он, но улыбка его стала исчезать.

— А ты всегда был слишком самодовольным. Удивлена, как это ты не боишься столкнуться с Ботинками.

— Старина Ботинки? А что мне его бояться? Он наполовину и сам верит, что его жена за этим и пришла ко мне.

— Ты сумел его в этом убедить.

— А если и так?

— Да, ты это сделал — чем хуже думает Ботинки о Маргарет, тем лучше ты себя чувствуешь. Что бы ты ни ответил, все лишь тебе на пользу. Что тебе здесь надо?

— Ну что же, раз ты так прямо ставишь вопрос, не вижу необходимости быть излишне вежливым в выражениях. Я приехал сюда, чтобы сказать тебе одну-единственную вещь. Или ты придешь ко мне, как это сделала твоя сестра, или я говорю Эрин, кто ее мать.

Она знала, что это произойдет; не было никакого иного возможного пути, учитывая личность Эдисона.

— Скажешь Эрин? Превосходно! Я и сама о том же подумывала.

— Не пытайся лукавить. Если бы ты хотела так поступить, то давно уже это сделала.

— Возможно. А возможно, и нет. — Она подошла к окну, повернулась к нему спиной. Свет южных летних сумерек проникал через занавеси, бросая отсветы в комнату. В этом ясном свете Рива внимательно поглядела в лицо Эдисону. Оно было опухшим, морщинистым от беспутного образа жизни, совершенно некрасивым. Волосы его заметно поредели. Поэтому он казался довольно слабым. Наконец она сказала: