Балтазар поставил на палубу свой груз, затем вместе с Энрике, Чарро и Исабель последовал за матросом, которому было наказано проследить, чтобы все были размещены. Пилар собиралась пойти за ними, но Рефухио удержал ее.

— Минутку, голубушка моя. — Он улыбнулся и закрыл за остальными дверь. Повернувшись, оперся на нее спиной.

Пилар посмотрела ему в глаза. В них плясали искры возбуждения и веселья. Она вскинула голову:

— Вы наслаждаетесь этим, не так ли? Вам нравится рисковать и притворяться?

— Я могу это вынести.

— Более чем просто вынести, я уверена. Он склонил голову, признавая ее правоту.

— Ограничивать свою свободу холмами Испании и местами, где за безопасность надо платить, — то же самое, что сидеть в тюрьме. Как известно, в тюрьме отчаянно скучно. Освободиться хотя бы на день — это просто чудесно.

— Но опасно.

— Перспектива недель, даже месяцев на свободе — это дар богов. Подобные дары надо принимать, не раздумывая о цене.

— Все это прекрасно, — продолжала она, ее взгляд был осуждающе холоден, — но кое-кто из нас не любит опасность. И не желает находиться в ловушке.

Он поднял голову:

— В какой?

— В этой комнате. Мне почему-то кажется, что вы с нетерпением ждете момента, когда я буду вынуждена признать, что любовница должна разделять постель со своим господином.

— С нетерпением? Вряд ли. Скорее, с вполне понятным интересом. Почему вы так долго выжидали?

Она принужденно улыбнулась:

— Я думала, вы предпочтете, как обычно, спать в одиночестве. Я предполагала, что эксцентричность дона Гонсальво простирается столь далеко, что вы закажете отдельные каюты. И это было ошибкой. Я полагала, что привычка спать в одной комнате со всеми вашими последователями укоренилась так глубоко, что вы не откажетесь от нее и на корабле. Я много о чем думала и, кажется, была не права.

— Вам незачем меня бояться, — мягко произнес он.

— Вы задержали меня здесь вопреки моей воле, угрожали мне и навязывали свое общество. Скажите, почему я должна вам верить?

— Мое общество… — задумчиво повторил он.

— Вы будете это отрицать?

— Никоим образом. Но вы должны понять: то, что я делал с вами — ничто по сравнению с тем, что я мог сделать.

Это была правда, которую нельзя было не признать. Она перевела взгляд на дверь за его плечом.

— Это не делает ваши действия более учтивыми.

— Повторяю, вам нечего бояться. Все, что от вас нужно — создавать видимость интимных отношений между нами.

— Мне это не нравится, — смело заявила она.

— Почему? Даже если зрители всего этого маскарада и узнают, кто вы на самом деле, это не повредит вашему доброму имени. Оно уже пострадало настолько, что его ничто не восстановит. А раз так, о чем может беспокоиться новоиспеченная Венера?

— Не называйте меня так! — резко потребовала она.

— Тогда верьте мне. — Его рассудительный тон уступил место жесткости: — Если бы я шептал молитвы и упрашивал вас, желая польстить вашей милости, у вас был бы повод для жалоб. Но я ни о чем не прошу вас.

— В данный момент.

— Согласен. Вам это не нравится?

— Нет! — Она почувствовала, что краснеет до корней волос. Это было вызвано охватившим ее гневом, а отнюдь не образами, возникшими в ее воображении.

— Договорились, что вы не обязаны сворачиваться клубочком рядом и нежно ворковать, обнимаясь со мной. Раз между нами нет ни страха, ни особой тяги друг к другу, что тогда может тревожить наш сон?

— Мы вынуждены путешествовать вместе. Но ничто не обязывает нас вместе спать!

Он прищурился, а его голос стал тише — тревожный знак для того, кто успел хоть немного узнать Рефухио.

— Мы должны будем поступить так. Если, конечно, вы не предпочтете поменяться местами с Энрике. Я отказываюсь получить в качестве соседа Чарро — он даже в постели не снимает шпор.

— Вы имеете в виду…

— Это все, что я могу вам предложить.

— А Исабель?

— Балтазар вряд ли захочет остаться в одиночестве. Она, конечно, может поменяться местами, и Балтазар разрешит это, но вот сочтете ли вы, что положение улучшилось?

— Вы думаете, я предпочту вас? — бросила она. Саркастический тон помог ей скрыть трепет, охвативший ее сердце, когда она произнесла эти слова.

— О, я в этом не сомневаюсь. — Его самолюбие ничуть не было задето. — Знаете, я не храплю.

— Я не собираюсь спать вместе с Балтазаром!

— Да? Я тоже.

Она резко отвернулась, шагнула к иллюминатору. Глядя через его маленькое, толстое, покрытое морской солью стекло, она могла наблюдать отсюда, с кормы корабля, не прекращающуюся ни на минуту суету на пристани и берег. Это последнее, что она видит в Испании и теперь долго не увидит, может быть, никогда.

— Вам кажется, что это просто, — заметила она через плечо, голос ее звучал непривычно из-за усталости и тревоги, которую она героически пыталась скрыть. — Вам легко отправиться на другой конец земли. Вы привыкли быть вместе с Балтазаром, Энрике и другими. Перспектива на долгое время оказаться запертым вместе с другим человеком в пространстве, едва ли большем, чем монашеская келья, для вас — всего лишь временное неудобство. А я так не могу!

— Вы неверно судите обо мне. Мне никогда раньше не приходилось оказываться в подобных условиях, и мысль о них наполняет меня сомнениями и ужасом. Я, видите ли, отдаю себе отчет в том, что эта каюта — не монашеская келья и никогда ею не будет.

Его слова были странными. Пилар привыкла, что все странности в его поведении имеют свою причину. Она повернулась, чтобы взглянуть ему в лицо.

В каюте никого не было. Дверь медленно закрывалась и, наконец, затворилась с легким щелчком.

Они плыли меньше часа. В лодках, выводящих судно из гавани, спины гребцов уже блестели от пота. В лучах солнца капли воды, падающие с натянутых тросов, сверкали, как бриллианты. Кадис ослепительно сиял, отдаляясь, его блеск отражался в воде. На выходе из гавани океан встретил их волнами. За судном следовали птицы. Они тревожно кричали над снастями и, расправив крылья, скользили обратно к берегу. Охра и сероватая зелень земли под голубизной неба затуманились. Земля окрасилась багрянцем, затем превратилась в серую полосу на горизонте и, наконец, исчезла. Бирюза моря потемнела, когда подкрались сумерки, и скоро наступила ночь.

Пилар не хотелось выходить из каюты. Ее удерживало здесь неприятное чувство тревоги, и она не могла пересилить себя. Маленькая комнатка стала единственным убежищем, местом, где она могла спрятаться от оценивающих и осуждающих взглядов. Ей хотелось всех — Исабель и Балтазара, Энрике и Чарро, а особенно Рефухио — собрать здесь, как будто это могло их защитить. Рефухио или кого-то из его людей могли узнать, и последствия были бы ужасны. Им не следовало рисковать, надо было ограничить до предела встречи с другими пассажирами и командой. О себе она не слишком беспокоилась. Вероятность того, что можно встретиться с кем-либо из знакомых, была ничтожна; она слишком долго находилась в монастыре. Но ее безопасность зависела от безопасности остальных.

Она знала, что, прячась в каюте, еще больше привлекает к себе внимание, знала, что чувство безопасности, испытываемое здесь, — ложно, но ничего не могла поделать с этим. Ей требуется время, чтобы привыкнуть к новой опасности и к своему новому положению.

Пилар было странно думать, что окружающие считают ее женщиной Рефухио. Эта мысль вызывала в ней столь противоречивые чувства, что она была не в состоянии в них разобраться. То, что она не возражала против этого более настойчиво, было необычным даже для самой Пилар. Причина крылась где-то внутри, но ей казалось, что это не более чем отговорка. Просто ей был нужен кто-то. У девушки не осталось близкого человека — ни отца, ни матери, ни родственников, ни друзей. Со временем она, несомненно, смирится с этим и привыкнет, но сейчас ей было даже приятно чувствовать себя соучастницей Рефухио, делить с ним дружеские беседы, шутки и трудности пути. Ей не хотелось оставаться одной, тем более что здесь был человек, понимающий, что ей нужно, к чему она стремится, человек этот был врагом ее врага, и он был готов помочь ей в случае необходимости. Она могла возмущаться, что Рефухио держит ее здесь против ее воли, понимала, что он использует ее в своих целях, но она сама положилась на силу его устремлений и теперь зависела от него.

Ее беспокоили чувства, которые Рефухио будил в ней, пугало острое и неожиданное физическое влечение к нему. Уверенности в том, что она сможет контролировать эти ощущения, не было, и это все сильнее тревожило ее.

Безумная страсть к человеку, которого, вероятнее всего, ждет позорная смерть на виселице, не могла сулить ничего хорошего. Каким бы он ни оказался, это было ясно. К тому же он сам избегал любых романов, кроме тех, которые не требовали от него эмоций. Любовь к такому человеку могла принести только боль, а ее будущее и без того было слишком неясным.

Пилар, сославшись на усталость, не вышла к обеду, который Рефухио устроил с большим размахом. Балтазар стоял у него за спиной и по его приказу пробовал каждое блюдо. Энрике был разговорчив и очаровал всех, повествуя о своих увеселительных поездках по Европе (не упоминая при этом о бродячем цирке). Чарро много говорил о Техасе и о поместьях отца, расположенных рядом с северной столицей Новой Испании — Сан-Антонио-де-Бексар. Особо он отметил, что люди, работающие со скотом, способные свалить быка, захлестнув его рога арканом, — испанцы по происхождению.

Обо всем этом рассказала Исабель, когда принесла ужин на подносе. Пилар была счастлива, что ей не пришлось при этом присутствовать. Пригласив Исабель разделить с ней десерт, она засыпала женщину вопросами об остальных пассажирах.

Исабель сообщила, что их всего пятеро. Молодой симпатичный священник едет в Нью-Мексико отчитаться перед епископом. Торговец, владеющий кожевенным заводом в Гаване, направляется домой в обществе своей молоденькой ветреной жены (новобрачной всего пятнадцать лет) и ее мамаши. Кроме того, богатая молодая вдова спешит, как и они, в Луизиану.

Судя по всему, последняя пассажирка не понравилась Исабель. Вдовушка была одета в черный траурный наряд из шелка и кружев. Она намеревалась отплыть на том же корабле, что и дон Эстебан, но на пути из Мадрида ее задержало дорожное происшествие. Дама отправлялась проследить за странным исчезновением наследства, оставленного ей покойным мужем. Она вышла замуж за человека, который был намного старше ее, около пяти лет назад, когда он приехал в Испанию, и собиралась отправиться к нему в колонии. Но ее удержали от этого внезапно возникшие трудности, рассказывать о которых было скучно. Исабель полагала, что эта история не слишком правдива. Вдовушка манерна и легкомысленна и, конечно же, с удовольствием откладывала поездку к мужу из-за балов и прочих удовольствий жизни при дворе. Бесстыжая дамочка даже сняла черную вуаль, чтобы пофлиртовать за столом с Рефухио!

Рефухио вернулся в каюту поздно. Он не стал зажигать фонарь, свисающий сверху, а разделся в темноте. Сквозь иллюминатор струился лунный свет, и Пилар, увидев, что он делает, закрыла глаза. По тихому шороху и стуку она могла определить, когда он стащил камзол, снял рубашку и скинул башмаки. Когда все стихло, она стиснула зубы, ожидая, что сейчас он уляжется в постель. Было тихо. Она чуть приоткрыла глаза и увидела его стоящим рядом с иллюминатором. Его силуэт вырисовывался на фоне стекла, отблески света скользили по обнаженным плечам и рукам, по груди, поросшей волосами, по плоскому мускулистому животу.

Он не догадывался, что за ним наблюдают. Прижав руку к стеклу и упершись в нее лбом, он зажмурился. Дыхание его стало сдавленным, как будто ему было трудно дышать.

Минуты бежали. Пилар боролась с желанием спросить, что у него болит, предложить свою помощь и сочувствие. Но она знала, что ее вмешательство в такой момент может быть нежелательным, и продолжала неподвижно лежать.

Наконец Рефухио подошел к одному из сундуков и, опустившись на одно колено, достал из него бутылку. Вытащив пробку, он сделал несколько глотков. Затем, водворив бутылку на место, взял одеяло и, завернувшись в него, улегся у стены.

Пилар думала, что Рефухио де Карранса неуязвим, что его выносливость и сила бесконечны. Оказалось, что у каждого есть своя боль и свои горести. Просто одни выставляют свою печаль напоказ, а другие ее глубоко прячут. И если человек выбрал последнее, это не значит, что он чувствует меньше. Возможно, все наоборот. Придя к этому выводу, Пилар, смежив веки, уснула. Вдова была на верхней палубе, когда утром там появился Рефухио в роскошном костюме цвета зеленого лимона, поддерживавший под руку Пилар. Он представил их друг другу церемонно и вежливо. Вдову звали Луиза Эльгесабаль. Ей было слегка за тридцать, ее каштановые волосы отливали рыжиной, а яркие зеленовато-карие глаза замечали все и стремились увидеть еще больше. Невысокая и кругленькая вдовушка ступала, как голубь, важно выпятив грудь. Она смотрела на Рефухио жадно, с любопытством. В ее взгляде таилось игривое лукавство. Она, не обращая внимания на Пилар, улыбнулась разбойнику в одежде гранда.

— Я ждала вас. — Ее низкий тихий голос зазвенел. Рефухио вежливо поклонился, но Пилар заметила настороженность, мелькнувшую в его глазах.

— Это очень приятно, хотя и незаслуженно, — произнес он. — Если бы мы знали, что вы будете столь добры, мы с моей спутницей, несомненно, поторопились бы.

Дама явно проигнорировала упоминание о спутнице.

— Как вы галантны, мой храбрец, — заявила она, — и сколь беззастенчиво лжете! Вы знали, что я вас буду ждать. Вы узнали меня сразу же, еще вечером, Рефухио де Карранса. Признайте, что это так. Как вы могли подумать, что я вас не узнаю, или вы полагали, что я оставлю незамеченной эту встречу?

— Должно быть, произошла ошибка.

— Нет, ошибки быть не может. Не каждый день встречаешь бывшего любовника, которого уж и не чаяла видеть, не каждый день приходится сталкиваться с великим Эль-Леоном.

Рефухио оставался невозмутимым, на лице была неподвижная маска, не позволяющая читать его мысли. Пилар вдохнула запах мускуса и гиацинтов, исходящий от этой женщины, и почувствовала, что в ней зарождается неприязнь к пышной вдовушке, которая подвергала их такой опасности. Ей захотелось ударить даму, но она знала, что этого не стоит делать. Рефухио ничуть не был удивлен; он должен был узнать эту женщину. Пилар уверенно ждала, что сейчас он уничтожит вдову. Быстро и полностью. К сожалению, только словами.

Неожиданно Рефухио засмеялся, удивленно, весело и с явным удовольствием.

— Неужели эта встреча была столь приятна? Я боялся, вы отречетесь от меня, донья Луиза. Легкомысленные романы юности забываются, а наш был давно…

— Не так уж и давно.

— И вы выглядите сейчас столь же юной, как тогда, несмотря на вдовье облачение. — Комплимент легко, без видимых усилий, слетел с его губ.

— О, сколь вы были очаровательны, — вздохнула вдова, дотрагиваясь пальчиком до черной вуали.

— Можно, я очарую вас снова? — Рефухио предложил руку Луизе Эльгесабаль, скользнув ничего не выражающим взглядом по оставляемой им Пилар.

Это была безоговорочная капитуляция, сдача без обороны и без единой стычки и на самых жестких условиях. На это были свои причины. Если донья Луиза выдаст Рефухио, она погубит их всех, и он обязан предотвратить это, если сможет. Дама, по всей видимости, уже назначила цену своему молчанию. У Рефухио не было выбора.

Пилар наблюдала за удаляющейся парой. Она видела, как Рефухио склонился к вдовушке с простодушной и ласковой улыбкой. Пилар глядела на все это, понимая и принимая необходимость подобных действий.

Понимание не спасло ее от чувства покинутости и ненужности, охватившего ее. И не помогло объяснить ее отчаяние и боль.