— Ты был там! Я знаю, но не могу вспомнить точно, о чем мы говорили. Кажется, это имело отношение к Буллу и картине; я и вправду помню ту часть с ним и Дэйвисом, прежде чем бросилась в леса, словно какая-нибудь дикарка.

Он повернулся посмотреть на нее, его взгляд был задумчивым.

— Ты и правда не помнишь?

— Какие-то обрывки, ощущения, но это почти все.

— Например? — Его глаза заблестели.

Она слышала нотки любопытства в его голосе.

— Не знаю, так, кое-что.

— Значит, если я скажу, что ты просила любить тебя со всей страстью, жаром и пылом, прямо под открытым небом, ты даже не знаешь, произошло это или нет?

— Это не смешно! — сказала она с негодованием, которое не могло скрыть легкую дрожь ее голоса.

— Думаю, так и есть. Не могу поверить, что ты способна забыть такую важную вещь.

Она посмотрела ему в глаза.

— Какую?

— Не уверен, что я должен говорить: это может рассердить тебя.

— Вероятно, не больше, чем то, что ты сидишь здесь и смеешься над тем, что я не могу себе даже вообразить!

— Знаю, но это так соблазнительно.

Она была настроена скептически, но казалось, прошло много времени с тех пор, как она видела подобное забавное выражение на его лице.

— Ну, так ты скажешь мне или будешь сидеть и хохотать сам с собой?

— Не всегда можно верить тому, что говорит женщина в порыве страсти, но ты клялась, что обожаешь меня до безумия и хочешь остаться…

Он замолчал, и смех исчез из его глаз. Он посмотрел на свои сцепленные руки.

— Если я так говорила, — медленно произнесла Джулия, — тогда ты поступил мудро, что убежал и бросил меня.

Он резко поднялся, шагнул к ближайшей колонне и оперся о нее спиной:

— Ты не говорила этого. Это была неудачная шутка, извини. На самом деле ты сказала, что считаешь, это я убил Пола ради его жены, потом Стэна, потому что он мог догадаться, что это сделал я…

— Я… нет, я не могла, — она с трудом выдавливала из себя эти слова.

— Возможно, нет. Возможно, ты просто намекала на это. Эффект тот же.

— Какой… эффект?

— Я дал волю своему ослиному упрямству, и ты едва не погибла.

— Звучит так, словно все это было спровоцировано. Но ничего не произошло. Оставим это.

Он повернулся к ней, держа пальцы в карманах. Глядя на Джулию без тени улыбки, он произнес:

— Хотел бы, но не могу, пока ты не вспомнишь все, что сказала в тот день.

— Неужели это так важно?

— Мне так кажется.

— Что, если я никогда не вспомню?

Послышались шаги, приближающиеся к открытой двери в столовую; возможно, тетя Тин пришла сообщить, что все готово. Он произнес быстро, чтобы никто не успел вмешаться в разговор:

— Это могло бы стать самым лучшим событием.

После обеда Рей помог своей тетке с посудой, смеясь и поддразнивая Саммер, вовлекая ее в общую уборку. Одновременно тетя Тин вытеснила Джулию из столовой в павильон. Заметив, что Булл собирается откланяться, Джулия схватила его за руку, напомнив, что они хотели поговорить.

Павильон не был большим, да и пользовались им нечасто; тетя Тин предпочитала развлекать своих гостей на задней галерее или у себя на кухне. В результате эта комната приобрела вид музея. Здесь стоял старинный орган с трубами, стершимися бархатными педалями и серебряными подсвечниками на одной из панелей. Над камином висело огромное зеркало в стиле рококо, наклоненное под весьма опасным углом, но единственно приемлемым для отражения в нем всей комнаты. На одной из стен была нарисована древняя сценка из римской жизни, а на другой — поблекшая Мадонна с Младенцем, украшенная высохшими пальмовыми ветвями, оставшимися с прошлогодней пасхальной службы. Из мебели в павильоне стояли четыре красивых кресла и два стула, все обитые жаккардовой тканью золотисто-желтого цвета, видимо некогда белой, и расставленные вокруг камина. Единственным более или менее современным предметом здесь был консольный радиоприемник тридцатых годов, корпус которого был оклеен фотографиями той поры, перемешавшимися со школьными снимками Рея.

Комната с ее старинной обстановкой никак не напоминала киношные декорации, ожидающие актеров. Джулия протянула руку и коснулась медного кувшинчика и стоявших в нем восковых цветов, потом произнесла заранее отрепетированные слова с большей легкостью, чем ожидала.

— Я хотела поговорить с тобой о концовке «Болотного царства», мне хотелось бы сделать кое-какие изменения.

Булл, стоявший в центре комнаты, одновременно с ней сказал:

— Кстати, насчет концовки — не думаю, что она удачна.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Начинай ты, — предложил он.

— Нет ты. Ты же режиссер.

— Подлизываешься? Ты? Перестань!

Грубость она ожидала, но сарказма, когда она так усердно старалась быть благоразумной, — нет.

— Тебе видней!

— Верно. Мы режиссеры, мы оба, и не забывай этого. Итак, что у тебя за идеи?

На мгновение Джулии показалось, что она сейчас расплачется. Она проглотила застрявший в горле комок, потом принялась выкладывать все, что было у нее на уме.

Ее идеи сработали; они обнаружили это на следующий же день во время съемок в больнице. Джулия с помощью Булла и Рея переписывала сцену всю ночь. Офелия, будучи заранее предупреждена, висела часами на телефоне, пытаясь продлить на несколько часов их время съемок в больнице и на улице. Мадлин, Вэнс и Саммер быстренько репетировали новые диалоги, пока шла подготовка к съемкам. И все же, несмотря ни на что, новый финал стоил таких усилий.

Саммер, лежащая забинтованной на больничной койке, выглядела ангелом, но говорила, как маленький «крепкий орешек», ничего больше не боящийся, способный задать жару другим, а своей матери — создать проблемы в будущем. Сцена, где Жан-Пьер объяснял, что он должен уехать, потому что его разыскивала полиция за похищение, была буквально пронизана эмоциями. Те несколько фраз, которыми они обменялись при прощании, были наполнены щемящей любовью и пониманием тех жертв, которые приносил каждый из них. То, как девочка смотрела вслед Жан-Пьеру, когда он выходил из комнаты, потом вылезла из кровати и глядела в окно, как он уезжает, заставило съемочную группу замереть и затаить дыхание. Когда они услышали магические слова: «Снято!», все разразились аплодисментами и поздравлениями.

Джулия подошла к Саммер, чтобы обнять и похвалить ее, и, присев к ней на кровать, прижалась своей забинтованной головой к такой же голове девочки. Блеснула вспышка фотокамеры, Джулия обернулась и увидела, как отворачивается женщина-репортер, ставшая буквально тенью Вэнса. У той хватило наглости подмигнуть ей и слегка помахать рукой.

Джулия с недовольным видом посмотрела ей вслед, потрепала Саммер по плечу и, оставив ее под присмотром Донны, отправилась разыскивать Вэнса.

— Ладно, ребята, — сказала Офелия операторам и звуковой группе, как только Джулия вышла из комнаты. — Неприятно напоминать вам, но вы не в том месте. Сейчас мы снимем в коридоре. Пошли.

Выйдя из здания, Джулия завернула за угол и едва не столкнулась с женщиной, выбежавшей ей навстречу. Женщина вскрикнула и отпрянула, потом нервно рассмеялась:

— Я не хотела сбить тебя с ног, Джулия.

Джулия подошла к замершей на месте Аннет.

— Думала, что будет иначе. С тобой все в порядке?

Аннет рассеянно кивнула:

— Съемки закончены? Мне сказали, что Саммер работает, и я захотела поприсутствовать.

— Боюсь, ты опоздала. Но можешь помочь разбинтовать ее, бинты, конечно, фальшивые.

— Ты испугала меня на минуту. У меня голова совсем другим занята, и я почти забыла сюжетную линию.

Аннет была бледна, ее волосы были не уложены и казались безжизненными. Лицо без косметики выглядело смазанным, под глазами залегли тени, свидетельствующие о нездоровье. Это ей надлежало находиться в больничной палате, если не в отделении интенсивной терапии.

— Саммер — молодец, — сказала Джулия и затем продолжила, увлеченная мыслью, пришедшей ей в голову еще накануне вечером: — Скажи, Аннет, то, что рассказывал Вэнс, правда? Ты действительно выступала в стриптизе с питоном?

Аннет застонала.

— Опять эта история. Я готова убить Вэнса или себя за то, что проболталась ему об этом.

— Неужели все было так ужасно?

— Я едва не умерла от унижения. Я не хотела, чтобы люди когда-нибудь узнали, что я пала так низко. Мне просто повезло, что бульварные газетчики не разнюхали об этом. Они-то уж обязательно бы написали, что Саммер — наполовину змея!

В другой ситуации Джулия рассмеялась бы, но сейчас не была уверена, что Аннет так уж ошибается.

— Значит, это правда?

— Отчасти. Это был человек, с которым я встречалась, и вовсе не на стриптизе. Я сделала это только один-единственный раз, потому что не могла выносить эту гадину на себе, такую сухую и одновременно скользкую и так крепко… обнимающую.

Ее передернуло от отвращения, так четко сохранившегося в ее памяти.

— Я не хотела вызывать плохие воспоминания. Простое любопытство.

— Да, конечно, человеку многое приходится делать, чтобы заработать на жизнь, тем более, когда нужно кормить ребенка и нет никакой надежды на будущее. Но тебе этого не понять. Хотя для тебя может настать такой день. И если это произойдет, может, ты вспомнишь меня с питоном.

— Думаю, да, — тихо ответила Джулия.

Аннет пристально посмотрела на нее, не понимая, почему она так спокойна, потом пошла дальше и скрылась за дверями в больницу.

Наконец, Джулия нашла Вэнса, собирающегося подправлять грим. Он участвовал в съемках в коридоре вместе с Мадлин. Хотя это была небольшая сцена, она считалась важной. Жан-Пьер должен был сказать своей жене, что он сдается, что она победила — он больше не будет пытаться удержать их дочь и не попросит свою жену вернуться к нему, — а тем временем Мадлин в роли Доротеи начинает понимать, чего она лишилась.

— Ты отлично сыграл в той сцене с Саммер, Вэнс, — сказала Джулия, идя рядом с ним.

— Благодарю, — он слегка пожал плечами, словно это само собой разумелось. — Все дело в девочке, но я тоже постарался.

— Я тоже так считаю, — согласилась Джулия, хотя в глубине души была удивлена, что такой актер, как Вэнс, вызывающий столько эмоций своей игрой, сам, очевидно, привык обходиться без них.

Вэнс подозвал гримера и сел в шезлонг. Джулия подождала, пока гример накроет Вэнса салфеткой и начнет пудрить ему лицо, а затем продолжила:

— Ты ведь понимаешь следующую сцену? Необходимо показать непреодолимую разницу между тобой и твоей женой, равно как и тщетность зрительского ожидания, что кто-нибудь из вас способен измениться во благо другому.

— Понял, — произнес он скучающим тоном и закрыл глаза, пока гример подправлял ему брови.

— Это вовсе не означает, что ты больше не любишь ее или что ты ей стал безразличен.

Вэнс посмотрел на нее, его глаза были такими же холодными, как и его голос.

— Правильно, Джулия, я читал сценарий. Я ведь уже сказал тебе, что все понял.

— Хорошо, — согласилась она и решила переменить тему, — Есть еще одно. Скажи своей подружке, чтобы она подальше спрятала фотокамеру, или пусть убирается со съемочной площадки.

Вэнс сдернул с себя салфетку и швырнул ее гримеру, вставая.

— Я старался быть вежливым и слушал все твои наставления, Джулия, но хотелось бы напомнить, что ты здесь больше не командуешь. Так что отстань от меня.

Джулия улыбнулась, протянула руку и коснулась его щёки:

— Ты великолепный актер, Вэнс, но не очень умный человек, хотя я и пыталась найти с тобой общий язык. В общем, дело обстоит так: делай, что я говорю, или… догадываешься? Я пожалуюсь своему папочке на тебя.

Она могла обойтись с ним более дипломатично, но он разозлил ее. Более того, в планы Джулии не входило заставить его полюбить ее. Она повернулась уйти прежде, чем он смог ответить, но, сделав несколько шагов, резко обернулась:

— Кстати, Вэнс, ты ведь знаком с Алленом? Неужели из чувства дружбы ты считал необходимым информировать его, или это просто худший вариант — как сказал бы Булл — подлизывания?

— Откуда ты это взяла, черт возьми, и почему ты так разговариваешь со мной? — крикнул он, сжимая кулаки. — Я покажу, кто «звезда» этой картины! Девчонка, может быть, и ничего, но без меня она была бы пустым местом! Подлизываться! Нет, я вьюсь ужом на сковородке, мне это не нужно! Убирайся с моих глаз, а не то в следующий раз я пристрелю тебя!

— Так, так, — сказала она, приподняв бровь и медленно расплываясь в улыбке, когда обернулась еще раз. — Спасибо, Вэнс.

Она оставила его смотрящим ей вслед. Она шла, а в голове продолжало крутиться его выражение. Виться ужом. Виться ужом. Вдруг она все поняла, эти слова помогли ей расставить все на свои места. С их помощью она догадалась, кто пытался развалить ее картину, кто занимался торговлей наркотиками, кому нужна была смерть Пола и Стэна, кто попытался избавиться от нее и Саммер. Причина не имела; значения, но все остальное подходило одно к одному настолько, что она просто не могла ошибаться.

Ее догадка должна была оказаться верной.

И теперь весь вопрос состоял в том, что она должна делать.

Съемки продолжались. Наблюдая, как Вэнс и Мадлин разыгрывают сцену в коридоре, предпоследнюю перед сценой прощания в больничной палате с Саммер, Джулия невольно подумала: а не новый ли это директорский метод — доводить своих актеров до гениальности с помощью ругани и оскорблений. Вся съемочная группа, даже Саммер в больничном халате, замерев, следили за действием.

Вэнс превосходно изображал истинную натуру Жан-Пьера, тем самым помогая раскрывать характер женщины, на которой был женат. Он говорил со сдерживаемой болью и горечью, но одновременно пытаясь облегчить расставание для женщины, которая была матерью его ребенка. В его голосе звучало признание того, что люди иногда не в состоянии измениться, даже если это в их интересах, что прежние привычки и амбиции часто оказываются слишком сильными, чтобы их переменить, а старые обычаи и проторенные пути — слишком удобными, чтобы отказаться от них.

— А как же любовь? — прошептала Мадлин, и наехавшая камера крупным планом показала ее огромные, влажные, густо накрашенные глаза.

— Любовь — или страсть? — Лицо Вэнса на мгновение исказилось непреодолимым мучительным желанием.

— Скажи, какая между ними разница, и я отвечу тебе.

Вэнс ничего не сказал. Он еще немного помедлил, потом плутовато улыбнулся и пожал плечами, словно смирившись.

— Что бы ни было между нами, этого не достаточно — этого никогда не было достаточно.

— Что ты будешь делать? — спросила Мадлен.

— Уеду, мы разрываем Алисию между собой, так продолжаться не может. Уеду, пока могу, если смогу. И не вернусь, потому что теперь Алисия знает, что такое любовь. И я знаю тоже. Наконец, этого стало достаточно.

Потом Вэнс повернулся и пошел, заглянув в больничную палату к своей дочери, чтобы попрощаться, а тем временем Булл и Джулия сигналили оператору, чтобы он перевел камеру на несчастное лицо Мадлин.

Вдруг из глубины коридора, из-за зрителей, донеслось сдерживаемое рыдание. Саммер пробралась вперед, распахнутый халат развевался вокруг нее, а бинты на голове размотались. Она бросилась в объятия Джулии, вцепившись в ее руку. Слезы струились по ее щекам, на худеньком личике было написано отчаяние. Она громко кричала:

— Я не знала, что он никогда не вернется! Пусть он вернется, заставь его, я знаю, ты можешь. Заставь его вернуться!

Джулия обняла девочку, крепко прижав ее маленькое тельце, и сама готова была вот-вот разрыдаться.

— О, Саммер, — бормотала она беспомощно, — мне так жаль, мне очень жаль.

Потом появилась Донна. Вэнс вышел из палаты и неловко встал рядом. Вся съемочная группа собралась вокруг, и отовсюду слышался шепот и комментарии вполголоса.

— Бедняжка.

— Слишком возбудимая, как и ее мать.

— Боже, я даже не знал, что ей нравится старина Вэнс.

— Да она не о Вэнсе говорит, дурашка.

Потом все разошлись, и к ним приблизился Рей. Он опустился на колено возле Саммер, коснувшись ее руки. Саммер слегка повернула голову. Увидев его, она отпустила Джулию и прижалась к груди Рея с вырвавшимся рыданием.

— Я хочу остаться с тобой, — плакала она. — Не уходи. Не бросай меня.

— Я не уйду, — мягко произнес он. — Я всегда буду здесь.

— Если ты уйдешь, мне придется вернуться назад вместе с мамой. Мне придется, вернуться!

— Только если это будет удобно тебе, — его взгляд нельзя было увидеть сквозь полуопущенные ресницы, — и только если ты того захочешь. Это я тебе обещаю.

— П… правда?

— Даю слово.

Саммер вздохнула и, всхлипывая, крепче прижалась к нему, ее пальцы побелели от напряжения. Если Рей и почувствовал, как она сжалась, то ничем не показал этого, нежно поглаживая девочку по спине.

Аннет с красным лицом втиснулась между ними.

— Саммер, деточка, это мама, я здесь. Не плачь, это всего лишь сценарий. Все это просто сценарий.

— Нет! — крикнула Саммер, отскакивая от нее и даже не взглянув на мать.

Аннет отшатнулась, словно ее ударили. Она повернулась к Рею:

— Видишь, что ты наделал! Ты не должен был уделять ей столько внимания, брать ее с собой кататься на лодке. Видишь, что происходит, когда играешь с чувствами маленькой девочки!

Рей гневно посмотрел на Аннет:

— Если бы ты обращала на нее побольше внимания, если бы ты любила ее ради нее самой, а не как собственное отражение, я был бы ей не нужен.

— Ей нужен не ты, кто-то другой, ненастоящий. Ты забил ей голову чепухой, дал ей повод думать, что походишь на героя из кино. Но это не так. Ты никогда им не был.

Саммер была неподвижна. Ее плач сменился молчанием. Глаза были широко раскрыты.

— Не волнуйся, Аннет, — тихо произнес Рей. — Саммер слишком хорошо знает, что «Болотное царство» всего лишь кино. И она прекрасно знает, чем чаще всего кончаются такие истории. По крайней мере, ты научила ее этому.

Аннет внимательно посмотрела на него. Потом ее лицо исказилось:

— Она — мой ребенок! Я без нее — ничто, ничто! Она все, что у меня есть. Она нужна мне! О Боже, как она мне нужна!

Когда эхо этих отчаянных криков замерло в коридоре, Саммер шевельнулась. Она медленно подняла голову и высвободилась из рук Рея. Девочка переводила взгляд с него на свою мать. Ее губы на мгновение сжались, затем ее лицо наполнилось решимостью, которая, казалось, стерла все детские черты, поэтому выражение, с которым она встретила мучительную реальность, было вполне взрослым.

Рей, продолжая крепко держать девочку за руку, произнес с подчеркнутой нежностью:

— Саммер знает, что нужна тебе. Она также знает, что ты любишь ее по-своему, как Жан-Пьер любил Алисию. Более того, она понимает, я думаю, что, хотя я и не Жан-Пьер, для нее всегда найдется место в сердце болот, да и в моем тоже.

Саммер тихо произнесла:

— Я действительно понимаю, я так думаю.

— И ты будешь помнить?

— Всегда, — сказала она приглушенно. — Мы… нам было весело, правда?

— Очень, — так же тихо ответил Рей.

— Я не забуду, как надо танцевать каджунский вальс.

— Не забывай.

— И когда-нибудь я вернусь, правда-правда. Мы снова отправимся на рыбалку. И будем кататься по реке, пройдем весь путь до самого конца болот, до того места, где начинаются озера.

— Я буду ждать. А до тех пор я буду смотреть фильмы с твоим участием на большом экране.

— Да, я буду там, — потом она еле слышно повторила: — Буду.

В наступившей тишине Булл прокашлялся и звонким трубным голосом скомандовал:

— На сегодня хватит, ребята. Собирайте вещи, сворачивайте съемки, уходим. Все на выход!

Когда все оборудование укатили и коридор освободили, Джулия подняла глаза и увидела подружку Вэнса, нацелившую фотокамеру на Саммер и Рея. Она быстро закрыла собой сцену, которую собиралась снять репортерша, и с хмурым видом направилась к ней.

— Минуточку, — сказала женщина, отступая. — У меня есть разрешение находиться здесь. Вэнс сказал…

— Мне все равно, что говорит Вэнс, больше ваше разрешение недействительно, — ответила ей Джулия.

— Все, что происходит здесь: всякие случаи, убийства, эта трогательная сцена с ребенком, — вы не можете запретить публике знать об этом.

— Не могу? — Джулия выхватила фотокамеру из рук женщины. Отвернувшись от налетевшей на нее репортерши, пытающейся вернуть свою собственность, Джулия вытащила из камеры пленку, засветив ее. После этого она вернула камеру.

— Возьмите и уходите. Если еще раз увижу вас на съемочной площадке, вас арестуют за вторжение в частное владение.

Разобравшись с репортершей, Джулия посмотрела туда, где были Рей и Саммер, и увидела, что они вместе с Аннет направляются в пустующий зал ожидания. Она слышала низкий голос Рея, видела, как Саммер смотрела на него — с надеждой, доверием, любовью. Девочка держала за руки Рея и свою мать и больше не плакала.

Зато плакала Джулия. Правда, слезы были у нее в душе. Она просто тонула в них — и в глубокой, захлестывающей волне страстной нежности, принесшей их. Она любила этого удаляющегося человека, человека, способного понять ребенка и ответить на его чувства. Она любила его за все — за силу, доброту, юмор. Она любила его за то, что он делал для других, и за то, что он делал для нее. Она любила его, даже если это ничего не меняло.

Джулия оперлась о стену и прикрыла глаза. Ее трясло. Может быть, это было от слабости; возможно, она пыталась сделать слишком много за слишком короткое время. А может быть, это было последствие шока. Но все остальное явилось причиной безумной ярости, охватившей ее.

Саммер была такая ранимая, так нуждалась в любви и все же обладала большой смелостью. Любой, кто попробует наехать на нее, получит отпор в два счета.

Осознав это, она еще кое-что разглядела. Это был последний маленький кусочек головоломки, которую она мысленно складывала.

И теперь, разобравшись во всем, она знала, что ей нужно делать.