Гроза стихла и сдвинулась к северо-востоку, но дождь продолжался. Доски, на которых сидела Летти, были жесткими, глаза болели, потому что она постоянно пристально всматривалась в темноту в ожидании малейшего намека на движение со стороны пленника. Ее мучил вопрос: что делать, когда станет совсем темно и она не сможет больше видеть его? А вдруг она не выдержит и заснет? Если бы у нее была веревка, она могла бы связать Шипа. У него-то, наверное, есть та самая витая веревка, которой он связывал ее в Сплендоре. Но для выяснения этого ей пришлось бы обыскать его, а это было слишком уж рискованно.
      Шип ничего не предпринимал. Он устроился на куче кукурузных листьев, положив голову на нижнее бревно стены. Время от времени он потягивался, менял позу и зевал, как любой человек, готовящийся ко сну. Летти и не ожидала, что он будет охвачен ужасом, но такое полное отсутствие беспокойства раздражало ее. Кроме того, это вызывало подозрения, и она наблюдала за ним с особым вниманием. Ее рука так сжимала револьвер, что пальцы болели.
      Все, что она заметила, - легкое движение воздуха. Что-то ударилось об пол слева от Шипа и с шуршанием докатилось к стене. Нервы Летти были так напряжены, что она тут же прицелилась и нажала на курок. Револьвер громыхнул, выбросив пламя и дым; катившийся предмет разлетелся на кусочки, один из них, вращаясь, отлетел в угол и остановился там. В ту же секунду она перевела револьвер на Шипа, который даже не двинулся с места.
      - А вы умеете стрелять, - с удивлением в голосе произнес он.
      - Что вы бросили? - резко спросила Летти, хотя уже поняла, что предмет этот, легкий и круглый, был не чем иным, как кукурузным початком.
      - Я ничего не бросал. Должно быть, это крыса.
      Насмешливая невинность его слов возмутила Летти. А вдобавок еще это его преувеличенное удивление ее ловкостью... Она навела револьвер на место рядом с его ногой.
      - Ах да! Я вижу! Тут еще одна!
      Было бы лучше, если бы Шип остался неподвижным, - она хотела только напугать его, выстрелив в пол. Вместо этого он метнулся в сторону, и пуля задела его ногу. Шип чертыхнулся и застонал от боли, разглядывая кровоточащую царапину.
      Грохот выстрела затих, в темноте слоился режущий глаза голубоватый дым. Летти отбросила одеяло, опустила револьвер и наклонилась к нему:
      - Вы ранены?
      Он прыгнул молниеносно и без всяких усилий - просто пружины мышц разжались, как у охотящейся кошки. Летти попыталась вскинуть револьвер, но было слишком поздно: он сбил ее с ног и навалился на нее всем телом, пытаясь отнять револьвер. В отчаянии она отбросила оружие. Со стуком подпрыгивая на досках, револьвер откатился к дальней стене. Когда Шип вскинул голову, чтобы проследить, куда он упал, Летти обеими руками оттолкнула его и, извернувшись, попыталась дотянуться до револьвера. Но он поймал ее за талию, прижал к себе, словно железными тисками, перекатился с ней в руках и бросил ее спиной на кучу кукурузных листьев. Описав головокружительную дугу, ослепленная, потрясенная, задыхаясь в его объятиях, Летти затихла.
      Рэнсом сознавал, что им руководит гнев. Он страшно злился на Летти за то, что она пыталась ранить его, и на себя - за то, что так легко поверил ей. Но внезапно весь его гнев куда-то улетучился, теперь он чувствовал только жгучее желание. Кровь ударила ему в голову, он ощущал под собой ее тело, и этот соблазн было невозможно преодолеть. Он жаждал приникнуть к ее губам, как пьяница стремится припасть к бутылке. Это было сумасшествие, но бурная дождливая ночь проходила, и он понимал, что такой близости между ними больше никогда не будет.
      Летти почувствовала изменение в его настроении, и крик возмущения, готовый вырваться из ее груди, замер на губах. Ее охватило странное ощущение полной утраты воли, древнего как мир любопытства и чего-то еще, что было связано с изматывающей нервы близостью человека, который обнимал ее. Летти упиралась руками в его грудь и остро ощущала сухое шуршание кукурузных листьев под ними, стук дождя, свежий запах мыла от его одежды и его собственный мужской запах. Она заметила, как он вдруг задержал дыхание, словно принял какое-то решение. Медленно, почти неуверенно его скрытое сумраком лицо опускалось к ее лицу, пока их губы не встретились.
      Он был убийцей, но поцелуй era был страстным и уверенным, чарующим своей сладостью. Он был убийцей, но его руки были убаюкивающими и нежными. Он был разбойник и мятежник, но было в нем что-то такое, что заставило ее двинуться ему навстречу.
      Летти была совсем не готова к тому, что ее подведут собственные чувства. Это было невероятно. Она презирала этого человека, хотела, чтобы его повесили. Она знала, что ей надо бороться с ним до последнего, высвободиться во что бы то ни стало. То, что она не могла этого сделать, повергало ее в смущение и стыд. В конце концов она решила, что сама ее неподвижность может стать оружием, и с облегчением ухватилась за эту мысль. Ее жених приходил в совершенное смятение, когда целовал ее. Может быть, с этим человеком получится так же? Как только он на секунду утратит бдительность, она освободится и дотянется до револьвера.
      Его губы нежно ласкали ее губы, легко касаясь их гладкой поверхности, словно пробуя на вкус. Ощущение было удивительно ярким. Оно пробудило в Летти такой трепет и пылкую чувственность, что губы ее раскрылись от удивления. Рэнсом немедленно воспользовался этим неосторожным приглашением, углубив свои исследования. Его язык коснулся ее языка, обвивая его, увлекая любовной игрой.
      Его руки скользнули ниже, легли на ее бедра, он притянул ее еще ближе, так, что их тела полностью слились. Она ощутила жаркую твердость его напряженной плоти, осознала силу его желания, и по всему телу ее пробежала дрожь. Но Летти не надо было заставлять себя не шевелиться - ее руки и ноги налились свинцом, она чувствовала какое-то странное, сладостное оцепенение и надеялась, что, когда наступит подходящая минута, она сможет оттолкнуть Шипа и найти револьвер.
      Дорожка его жарких, как капли расплавленного металла, поцелуев прошла по овалу щеки и задержалась у нежной впадинки под ухом. Потом его теплое дыхание коснулось изгиба ее грудей; прижавшись губами к разделяющей груди ложбинке, он положил руку на одну из них, скрытую батистовой рубашкой, и ласкал пальцами сосок, пока он не затвердел.
      Прикосновение к груди наполнило Летти непреодолимым желанием, и она осознала это в паническом трепете. То, что с ней обращались так свободно, слишком уж выходило за границы испытанных ею когда-либо ощущений. Она знала, что должна прекратить это! Но как это сделать, не приведя его в ярость и не принуждая к насилию? Не успела Летти что-нибудь придумать, руки Шипа легли ей на плечи и стянули рубашку, обнажив грудь. Ее протестующий крик был заглушен его губами, которые снова прижались к ее губам в нежном и требовательном поцелуе.
      Летти попыталась оттолкнуть его, и от этого движения куртка Шипа распахнулась. Кончиками пальцев и всей поверхностью ладоней она ощутила тугие узлы мышц на его груди. Открытие поразило ее. Не осознавая, что делает, она позволила своим рукам задержаться там, исследуя твердые изгибы мышц, плотные и плоские окружности сосков. Ткань его рубашки была для нее преградой. Внезапная потребность убрать ее, чтобы почувствовать прикосновение его кожи к своей, оказалась такой сильной, что она судорожно сжала материю, дрожа от нетерпения.
      Словно угадав ее желание, Рангом рванул пуговицы рубашки и сорвал ее вместе с курткой. Когда он снова притянул ее к себе, Летти наконец ощутила прикосновение мягких густых волос на его груди. И у нее перехватило дыхание от наслаждения, которое ударило в голову, отбросив все мысли.
      Она заблудилась, затерялась в невообразимой сладости его губ, волшебной силе чувств, которые он вызвал в ней, в диком и страшном бурлении собственной крови. Она никогда не испытывала ничего подобного и даже никогда не думала, что такое возможно.
      Шип развязал ее нижние юбки, мягко шурша накрахмаленной материей, стянул их с нее и отбросил в сторону. За ними последовали ее панталоны, затем он разделся сам, и теперь они лежали рядом, абсолютно обнаженные. Летти казалось, что она ощущает прикосновение его рук и губ каждой клеточкой тела одновременно. Никогда, никогда еще она не была так ни с кем близка. Никогда еще так не вторгались в ее интимное пространство, а она ничего не имела против. Никогда еще с ней не обращались с такой уверенностью и с такой терпеливой заботой.
      Летти была девственницей, и если он этого не знал, то скоро обнаружил и облегчил ее страдания, терпеливо и искусно, используя блаженство как обезболивающее средство. В качестве лекарства это было бесподобно!
      Горячий, полный сил и жизненной энергии, он вошел в нее - в этом старом заброшенном сарае, на куче кукурузных листьев. Мужчина и женщина, слившиеся воедино, они двигались в своей чудесной страсти, в вечном и диком ритме. Бег крови отдавался эхом в их сердцах, и это преобразило их на единственный, ослепительный в своей яркости миг. В этот миг их духовные силы слились, подарив им несказанное блаженство. Им обоим на мгновение показалось, что они превратились в одного человека, но это было обманчивое ощущение...
      ***
      Прошло некоторое время, прежде чем Рэнсом пошевелился. Приподнявшись на локте, он сгреб кукурузные листья, из которых была сложена их постель, расправил одеяло и тронул Летти за плечо. Его голос прозвучал подчеркнуто безучастно:
      - Идите сюда, здесь вам будет удобнее.
      - Мне удобно и здесь. - Она не пошевелилась, и только плечо ее напряглось под его рукой. Рэнсом тяжело вздохнул:
      - Вы ждете извинений? Их не будет.
      Он сознавал, что это не лучшая линия поведения, но не видел другого выхода. Ему хотелось думать, что она сама соблазнила его, намеренно сняв верхнюю одежду, и он смог убедить себя, что это действительно так, по крайней мере на короткое время. Но в глубине души Рэнсом знал, что это не так. Он просто придумал себе оправдание того, что ему хотелось сделать еще тогда, когда он первый раз держал ее в объятиях в Сплендоре. Если бы он сейчас предложил ей защиту, раскрыв свое имя, - это был бы единственно возможный честный поступок. Но он не мог этого сделать. Что же еще оставалось, кроме как разыгрывать отъявленного негодяя?
      Летти лежала на животе, спрятав лицо в изгибе руки.
      - Все, что я хочу, - сказала она приглушенно, - это чтобы меня оставили в покое.
      Было странно, насколько обидной показалась ему эта простая фраза. Губы его сурово сжались, он снова потянулся к ней, и Летти резко отодвинулась, закутавшись в одеяло. Она отползла от него подальше к стене, и рука ее наткнулась на что-то металлическое. Револьвер! Подняв оружие, Летти взвела курок; металлический щелчок гулко отозвался в темноте сарая.
      Над головой дождь немного поутих, стал слабее, но шел по-прежнему беспрерывно. В тишине дыхание Летти громко отдавалось в ее собственных ушах.
      - И что теперь? - спокойно спросил Шип. Летти усмехнулась: ответ у нее родился в голове еще до того, как она схватила револьвер.
      - А теперь вы уйдете.
      - Что?
      - Забирайте одежду и убирайтесь!
      В сложившейся ситуации была определенная комичность. Рэнсом насмешливо прищурился:
      - Вы отправите раненого человека под дождь?
      - Я что-то сомневаюсь, что вы тяжело ранены.
      - Вы суровая женщина, Летиция Мейсон!
      - Не такая уж суровая - иначе вы уже были бы мертвы.
      Этого он не мог отрицать.
      - Но все-таки вашей суровости хватит, чтобы вот так убить человека?
      - Хотите проверить? - бросила она холодно.
      Рэнсому действительно очень хотелось это проверить, но он решил, что Летти и так пришлось пережить в этот день слишком много испытаний. Лучшее, что он мог сейчас сделать, - это оставить за ней ее маленькую победу.
      - В другой раз, - негромко произнес он.
      Она не поверила ему - даже когда услышала, что он начал собирать одежду. Все получилось слишком легко. Летти ждала, что он заставит ее нажать на курок, и боялась этого. Когда-то она сказала, что сделает это без сожаления. Но однажды она уже выстрелила и попала в него, по ее вине пролилась кровь. От мысли, что она может ранить его еще раз, у нее закружилась голова, хотя, казалось, рана на ноге никак не сказалась на нем. Тем не менее она не собиралась рисковать. С револьвером в руке, наведенным на его смутный силуэт, Летти отодвинулась к стене и приготовилась к худшему.
      До нее донеслось шуршание ткани - Шип надел рубашку и брюки. Потом он нагнулся, вероятно, чтобы обуться, и наконец послышались шаги. Подойдя к двери, Шип остановился.
      - Вы отсылаете меня туда, где полно врагов, без защиты, без оружия?
      Что-то в его голосе встревожило ее, но она отбросила эту тревогу.
      - А что же мне делать? Отказаться от последней защиты?
      - От меня вам защиты не требуется, клянусь вам. И пока я с вами, вам не нужно какой-либо другой защиты.
      - Если то, что только что произошло, и есть ваша защита...
      - Я и не говорил, что не собираюсь обнимать вас... или целовать ваши сладкие губы... или притрагиваться к двум великолепным вершинам вашей...
      - Вон отсюда!
      Шип как-то неприятно хохотнул, дверь раскрылась и снова закрылась, в проеме мелькнул его силуэт, и Летти осталась одна.
      С облегчением вздохнув, она опустила револьвер, закрыла глаза и прислонилась головой к стене. Слезы подступали к глазам и рвались наружу; она тяжело вздохнула и смахнула их тыльной стороной ладони.
      О боже, какой же она была дурой! Поделом ей за это беспечное путешествие в одиночку в дикую глушь. Сейчас Летти не могла представить, почему решилась на такое. Ведь ее тысячу раз предупреждали об опасности. Единственным утешением было то, что о случившемся не обязательно всем знать. Разумеется, она имела право заявить об изнасиловании, но она не собиралась выносить свое унижение на публичное обсуждение.
      Кроме всего прочего, Летти сама не была уверена, что же с ней случилось. Она знала только, что предала память брата, навлекла позор на свою семью и прежде всего на себя саму. Ну что ж, она позаботится, чтобы это не повторилось; более того, она постарается, чтобы единственный свидетель ее падения, которое началось у ручья и закончилось здесь, в сарае, как можно скорее замолчал навсегда и не смог никому рассказать об этом. Шип был не только убийцей, он оказался еще и подлым насильником. Его преступления не должны сойти ему с рук!
      Только сейчас Летти заметила, что вся дрожит. Спотыкаясь, она двинулась к охапке кукурузных листьев, опустилась на колени и нащупала свою одежду. Натянув на себя дрожащими руками рубашку, юбку и корсаж, она накинула сверху одеяло и села у бревенчатой стены. Глаза ее горели, она смотрела в темноту в ожидании утра...
      Должно быть, Летти заснула, хотя ей казалось, что она прикрыла глаза только на мгновение. Внезапный шум заставил ее насторожиться; она сжала револьвер, сбросила одеяло и осторожно двинулась к двери.
      Ночью дождь прекратился; через щели в стенах в сарай проникал серый предрассветный свет. Летти слегка приоткрыла дверь... Прямо напротив сарая стояла ее коляска - шум, который она слышала, был, очевидно, стуком колес; он возник, когда коляску выводили из-под навеса. На заросшей травой дорожке за повозкой послышалось какое-то движение, и Летти увидела силуэт всадника, удалявшегося в утренний туман.
      Так, значит, Шип, оставив ее, не ушел далеко! Должно быть, он провел остаток ночи под навесом, с лошадьми. Он запряг для нее рыжую кобылу и вывел коляску, перед тем как уехать. "Как благородно с его стороны, - подумала она с едкой иронией. - Как жаль, что он не был столь галантен раньше".
      Уже забравшись в коляску, Летти обнаружила саранчу - сухая, желтовато-коричневая, она была приколота к коже сиденья, проткнутая насквозь отвратительным черным шипом. Летти смотрела на нее с таким отвращением и ужасом, как смотрят на змею, свернувшуюся для прыжка. Первым желанием было раздавить ее или уж по меньшей мере отбросить, она протянула руку и робко взяла ее.
      Саранча была легкой, как перышко, и хрупкой. Она цеплялась за ее пальцы крохотными коготками и, казалось, не собиралась отпускать. Пронзивший саранчу шип, твердый и черный, был до блеска отполирован. Оба предмета были в своем роде совершенны и напоминали Летти о глупости, на которую она оказалась способной... Что ж, ей надо хорошенько это запомнить. Она достала из кармана платок, завернула в него знак человека, прозванного Шипом, и аккуратно положила на сиденье рядом с собой.
      Когда Летти подъехала к реке, паромщик вышел из дома с чашкой кофе в одной руке и с булочкой в другой. Это был высокий и костлявый человек, заросший густой бородой. Он сразу узнал Летти и, пока перевозил ее через реку, говорил, не замолкая. Оказалось, что он страшно сожалеет о вчерашнем происшествии и не может простить себе, что оставил ее на берегу ночью в такой дождь. Но он ничего не мог поделать: ему угрожали оружием. Он бы пригласил ее позавтракать, но в доме больные, и она могла заразиться. В любом случае он рад, что она нашла сухое место, чтобы переночевать. Нет, он не перевозил утром человека, который преследовал тех двоих; должно быть, тот поехал другой дорогой. Еще паромщик очень надеялся, что она не слишком испугалась и не уедет из этих мест: им так нужны учителя...
      Каким бы болтливым этот человек ни был, его расположение успокаивало. Казалось, не было ничего необычного в том, что она осталась здесь на ночь, и ее надо скорее пожалеть, чем осуждать. Может, и правда никому не придет в голову наихудшим образом истолковать ее рискованное приключение, даже если это было вполне заслуженно?
      Летти тепло попрощалась с паромщиком и двинулась по берегу в сторону Накитоша. Очень скоро она подъехала к Сплендоре.
      Тетушка Эм ворчала и бранилась, но, вглядевшись в бледное лицо Летти, отослала ее в спальню, пообещав поднос с завтраком и ванну и распорядившись, чтобы Летти не беспокоили, пока она не отдохнет. Мама Тэсс принесла из кухни завтрак на подносе, а Лайонел притащил в комнату длинную оцинкованную ванну. Летти было неловко, что из-за нее поднялся такой переполох, но мальчик сказал, что у него все равно нет сейчас других поручений. Мастер Рэнни все еще спит: у него вчера начались его обычные головные боли; как раз после того как она уехала, он закрылся в комнате.
      Лайонел натаскал горячей воды, и Летти с наслаждением погрузилась в ванну. Она не собиралась спать сейчас, в разгар утра, когда солнце уже высоко. Кроме того, она была уверена, что все равно не заснет, ощущая себя такой падшей женщиной с измученным телом - и совестью. Но постель была мягкой, простыни наглаженными, а ветерок, влетающий через раскрытое окно и тихонько колеблющий кисейные занавески, приносил дурманящий аромат магнолий. Грехи прошлого вдруг показались ей очень далекими. Она вытянулась на покрывале, почувствовала, как губы ее без причины сложились в улыбку, и закрыла глаза.
      ***
      Когда Летти проснулась, день уже клонился к вечеру. В комнате было тихо и душно, за окнами солнце отбрасывало резкие косые тени на пол веранды. До нее донеслись приглушенные голоса. Через дымчатую кисею занавески она разглядела мужской силуэт у перил веранды, и сердце у нее в груди вдруг забилось. Потом она узнала тихий, почти робкий голос Рэнни и звонкий голосок Лайонела.
      Господи, какая же она ленивая - проспала почти весь день!.. Нельзя поддаваться жалости к самой себе. Ведь она не какая-нибудь изнеженная южная красавица голубых кровей, сразу же опускающая руки и уступающая малейшим своим слабостям. По правде говоря, если не считать некоторого тяжелого осадка, Летти чувствовала себя почти по-прежнему, будто испытания этой ночи никак не касались ее. В конце концов, дело не поправить, если она будет прятаться, зализывать свои раны и жалеть себя саму. Она должна взять себя в руки и продолжить то, ради чего сюда приехала!
      Летти знала, что снаружи в спальне ничего нельзя разглядеть из-за кисейных занавесей, но тем не менее оделась в углу, хорошо спрятавшись от чьего-либо взгляда. Она расчесала волосы и уложила их толстым кольцом вокруг головы, чтобы было не так жарко, затем с удовольствием умылась. Вытирая лицо, она посмотрела в зеркало - и не узнала себя. Все-таки ночь, проведенная с мужчиной, не может не сказаться на женщине... Повесив полотняное полотенце, Летти расстегнула манжеты и закатала рукава до локтя. Затем расстегнула две верхние пуговки высокого воротника. Так лучше. Действительно, надо купить хотя бы пару платьев, более подходящих к этому климату.
      Рэнни обернулся, когда Летти вышла на веранду. Легкая улыбка осветила его лицо, зажгла огонь в нежной голубизне глаз. Его взгляд на мгновение задержался на белой ямочке на ее горле, он усмехнулся уголком рта и склонил голову:
      - Добрый вечер, мисс Летти.
      Летти улыбнулась в ответ:
      - Добрый вечер, Рэнни. Лайонел сказал мне, что вчера вы плохо себя чувствовали. Надеюсь, вам лучше?
      - Намного лучше. А... вам?
      Вопрос прозвучал неожиданно резко, как будто он что-то знал о ней или же ответ был очень для него важен. Летти удивленно подняла брови, но потом решила, что ей почудилось, и улыбнулась с демонстративной легкостью.
      - Если вы имеете в виду, пришла ли я в себя после поездки, то да.
      - Вам лучше было бы взять меня с собой. Улыбка сошла с ее лица, словно солнце спряталось за облако.
      - Да, возможно.
      "Не стоило напоминать ей об этом, - подумал Рэнсом, - и не надо забывать, что ее улыбки предназначены Рэнни - мужчине с умом ребенка, которым она меня считает".
      Чтобы отвлечь ее, он сказал:
      - А я думал о том, что вы мне говорили.
      - О чем?
      - Вы предлагали научить меня писать. Вы не передумали?
      - Конечно, нет. Я бы с радостью взялась за это, если вы хотите учиться.
      - Если вы будете учить и Лайонела.
      Лайонел, следивший за их разговором с некоторым интересом, широко раскрыл глаза:
      - О, мастер Рэнни!
      Рэнни улыбнулся ему:
      - Не меня благодари.
      - Но я же просто слуга. Где это видано, чтобы...
      - Я думаю, твоему отцу это понравится.
      Мальчик пожал плечами и независимо вскинул голову:
      - Да ему все равно.
      - Нет, ему не все равно, - сказал Рэнни тихо. - Совсем не все равно.
      Летти казалось, что она понимает, в чем дело, хотя и не была в этом уверена. Отец Лайонела, очевидно, бросил мальчика, предоставив заботиться о нем бабушке, а сам отправился наслаждаться свободой. К чести Рэнни, он пытался создать у мальчика хорошее мнение об его отце, заслуживал тот этого или нет.
      - Я с радостью буду учить Лайонела, - сказала Летти. - Мы могли бы каждое утро вместе ездить в школу, не говоря уже о том, что мне будет очень приятно видеть в классе два дружеских лица.
      Рэнни коротко взглянул на нее из-под ресниц, потом покачал головой:
      - Нет.
      - Но вы же сказали...
      - Мы с ним будем учиться здесь.
      - Может быть, вы думаете, что в этой школе учатся только дети? Ничего подобного. Там будет несколько других мужчин и женщин. Раньше они были рабами и провели свою жизнь в такой глуши, что никогда не учились читать.
      - Я бы хотел, чтобы занятия проходили здесь, - повторил он. - Тогда в них смогут принять участие и другие мои люди.
      - Какие люди? - спросила она в растерянности.
      - Из поселка, которые всю жизнь работали в Сплендоре.
      Он имел в виду обитателей Сплендоры, которые жили в поселке за домом.
      - Они могли бы тоже ходить в школу...
      - Но они не будут. Им приходится очень много трудиться, чтобы заработать на пропитание. А некоторые просто боятся всего нового.
      Летти подумала, что в его словах есть здравый смысл, и решила обсудить это с чиновниками из Бюро по делам освобожденных невольников.
      - Я понимаю. Конечно, я смогу учить вас по вечерам.
      - Мы можем начать прямо сейчас, втроем.
      Его улыбка была такой бесхитростной и полной ожидания, что ей не хватило духу отказать ему. В конце концов, это и ее отвлечет от того, что хотелось поскорее забыть, Летти привезла с собой несколько букварей и сборников текстов для чтения; кроме того, у нее была небольшая грифельная доска и коробочка мелков. Она вынесла все это, разложила на столе на веранде, и занятия начались. Склонившись над столом так, что их головы почти соприкасались, они выписывали буквы. Оказалось, что Лайонел раньше немного учился - он умел не только писать буквы алфавита, но и составлять простые слова. Рэнни усердно трудился, от стараний высовывал кончик языка, но буквы его так комично заваливались на доске в разные стороны, что Лайонел то и дело прыскал от смеха. Чем больше старался Рэнни, тем хуже получалось, пока буквы не стали совсем как пьяные.
      Летти хмурилась, осуждающе качала головой и призывала Лайонела к состраданию. В конце концов она положила ладонь поверх загорелого кулака Рэнни, чтобы направлять его, но все равно ничего не получалось. Вконец обессиленная, Летти подняла голову - и тут же попала в ловушку голубых глаз. В их глубине светилось веселье, и Летти сразу все поняла.
      - Вы это делаете нарочно! - воскликнула она и оттолкнула его руку, так что мел скрипнул по доске.
      Лайонел расхохотался, слетел со своего качающегося стула и стал кататься по полу. Рэнни улыбнулся и покорно кивнул.
      - Но почему?!
      - Вы так хотели учить меня...
      - Ну и что же? Вы могли бы сказать, что я понапрасну потеряю время.
      - О, совсем не понапрасну. Может быть, я действительно что-нибудь забыл. Кроме того...
      - Кроме того - что? - спросила она, с подозрением глядя на него.
      - Вы так милы, когда изображаете из себя строгую школьную учительницу.
      - Но я и есть школьная учительница! - нахмурилась Летти, не совсем уверенная, обиделась она или нет. Рэнни склонил голову набок и наблюдал за ней.
      - И тем не менее вы очень милы.
      Летти бросила на него свой самый суровый взгляд, но не смогла сдержать улыбки.
      - Я вижу, мне надо дать вам обоим контрольную, чтобы выяснить, что вы уже знаете.
      - Завтра, - сказал Рэнни категорично. - А сейчас вы можете почитать нам.
      - Почитать вам?
      Лайонел сел и обхватил руками колени:
      - Иногда тетушка Эм читает нам рассказы - о рыцарях, о воинах... Такие, как "Айвенго".
      Летти некоторое время обдумывала предложение и в конце концов решила, что это полезно, поскольку может вдохновить их обоих к самостоятельному чтению. Кроме того, сейчас ей совсем не хотелось выдумывать для них какую-то контрольную.
      - Полагаю, и я могла бы вам почитать, если бы у меня была книга.
      - Я принесу! - закричал Лайонел.
      Он бросился в дом и вернулся через секунду, с томом Диккенса в кожаном переплете. Вручив книгу Аетги, он расположился у ее ног, а Рэнни удобно откинулся на стуле, приготовившись слушать. Летти отложила доску и мелки в сторону, раскрыла книгу и начала читать.
      Она держала книгу на коленях, переворачивая страницы одной рукой, в то время как другая покоилась на подлокотнике кресла. Она прочитала несколько абзацев, когда Рэнни вдруг коснулся ее пальцев. Он погладил тонкую кожу на сгибе суставов, потом повернул руку Летти ладонью вверх, провел пальцем по пересекающим ладонь линиям, затем перешел к изучению голубоватых жилок, пульсирующих на запястье. Наконец он переплел свои пальцы с ее пальцами и сжал их легко, но уверенно.
      Летти удивленно подняла голову и встретилась с поразительно чистым взглядом его голубых глаз. Веранда находилась в тени, но послеобеденное солнце отбрасывало на нее яркий золотистый свет. В лучах этого света волосы Рэнни как будто светились, создавая вокруг головы золотой нимб. Черты его лица были так удивительно правильны, а кожа - такой бронзовой, что казалось, будто это не человек, а произведение искусства. Однако это впечатление разрушал извилистый, резко выделяющийся шрам на виске. Вообще в Рэнни было что-то, что беспокоило Летти. Может быть, ощущение несбывшихся надежд, тяжелых утрат? Он был как шедевр, беспричинно разрушенный, навсегда уничтоженный. Это открытие больно поразило ее.
      - Вы хотите, чтобы я убрал руку? - спросил он.
      - Нет, не надо.
      Он тихо улыбнулся ей, и эта улыбка зажгла в его глазах свет, похожий на полыхающий костер. - Спасибо. Мне так... лучше.
      Летти промолчала и вновь обратила взгляд к книге. Когда она нашла место, где прервалась, и начала читать, медленно и выразительно, то почувствовала, как ласковая сила его пожатия проникает в нее, поддерживает ее.
      Конечно, это было обыкновенное прикосновение двух людей. Но, как это ни удивительно, ей от него тоже было лучше...
      6.
      В следующие два дня в Сплендоре ничего особенного не произошло. Заняться Летти было нечем, а поскольку она органически не выносила безделья, то предложила свою помощь тетушке Эм. Ее предложение было с радостью принято, и Летти вместе с Салли Энн - племянницей тетушки Эм, все еще гостившей у них, - занялась работой по дому: вытирала пыль, чинила постельное белье, пропалывала цветочные клумбы, чистила бесчисленное количество овощей для кухни.
      Особенно Летти нравилось работать в саду. Она научилась различать молодые побеги таких экзотических растений, как бамия, батат, помдамур, который более правильно было бы называть помидором, а также коровий горох, который когда-то выращивали для рабов, а теперь он считался пригодным для всех. Еще ее научили узнавать молодые листки ноготков и циний, или "старых дев", как называла их тетушка Эм. Это были самые обычные цветы, но они оживляли огород и хорошо смотрелись в вазах дома.
      Среди хозяйственных построек находилась хижина, где были прялка и ткацкий станок. Там тетушка Эн чесала шерсть и хлопок, а потом красила пряжу самодельной краской: коричневой - из скорлупы грецких орехов и синей - из индиго, которые росли тут же. Она сама ткада материю на покрывала и занавески. Кроме того, тетушка Эм изготовила множество гимнастерок и брюк для солдат армии Конфедерации, и каждая нитка, их была произведена в Сплендоре. Летти очень нравилось наблюдать за ее работой, ей даже позволили самой соткать несколько дюймов. Однако Салли Энн предупредила ее с улыбкой, что не надо делать этого слишком хорошо, иначе ей предложат каждый день держать челнок в руках.