От чего она убегала, Летти и сама не знала. Только не от Рэнни. Скорее от себя. Что-то было не так, ужасно не так внутри ее. Ей хотелось зарыдать, но она не могла; хотелось закричать от боли, но крик не получался. Может быть, все эти нелепицы о южном климате не так уж нелепы? Ведь что-то в ее сердце и разуме заставляло чувствовать то, что она не должна была чувствовать, хотеть того, чего она не должна была хотеть. Ей казалось, что она пересилила все это, но она ошиблась. Теперь это было еще очевиднее.
      Летти уже почти добежала до задней лестницы, когда услышала быстрые и мягкие шаги за спиной. Как безумная, она подхватила подол, взлетела по лестнице и помчалась по веранде.
      Рэнни догнал ее только внутри, в темном холле. Он схватил ее за руку и повернул к себе. Летти споткнулась, ноги у нее подкосились, и в ту же секунду она оказалась в его объятиях. Грудь ее вздымалась, дыхание было прерывистым. Каждым своим нервом она ощущала, что на ней ничего нет, кроме ночной рубашки и халата, а мягкие округлости ее тела касаются его твердых мышц.
      - Что случилось, мисс Летти?
      Эта нежная заботливость лишила ее последнего контроля над собой. Из груди вырвался мучительный стон, она прижалась к нему, приподнявшись на цыпочки, и сплела руки у него на шее. Чувство спокойствия и безопасности, охватившее ее, было ложным, обманчивым, но в данный момент этого было достаточно.
      Рэнсом осторожно прижимал ее к себе и чувствовал, как Летти сотрясает дрожь, словно натянутую скрипичную струну. В каком-то отчаянии она сжала руки у него на шее! Он гладил ее спутавшиеся волосы, бормотал неизвестно что и мысленно ругал себя, войны, политиков - все, что их разлучало. Он знал, что может сейчас подхватить Летти, унести в свою постель, любить ее там. И пусть она гадает, кто он и что он! Но у него не хватило смелости. Рэнсом боялся не того, что она обо всем догадается. Ему было страшно, что Летти его возненавидит.
      Она была очень чувствительной, его страстная скромница. И он вдруг подумал, что ненависть ее, может быть, вынести легче, чем то сострадательное расположение, которое она испытывала к Рэнни. Он почти хотел, чтобы она обо всем догадалась. А ведь был момент, когда ему показалось, что она все раскрыла. И он был тогда настолько охвачен паникой, что не мог думать ни о чем, кроме как запутать следы и выкрутиться. Пожалуй, это просто случилось слишком рано. Сейчас, если бы она его спросила, если бы ей захотелось испытать его, он нашел бы в себе силы решиться и раскрыть ей все.
      Рэнсом наклонил голову, коснулся ее лба губами, потом легко поцеловал ее висок, щеку. Летти приподняла подбородок и подставила ему губы. Ее пыл был таким восхитительным и многообещающим, что он невольно сжал руки. Поцелуй стал глубже. Их языки сплелись, сталкиваясь и играя, - бесподобно и мучительно для их напряженных чувств. Очарованный ее сладостностью и прелестной нежностью подчинения, Рэнсом позабыл, кто он и что должен делать, пока не почувствовал солоноватые капли ее слез.
      Слегка опомнившись, он поискал в своей памяти интонации Рэнни - и нашел их не без труда.
      - А можете ли вы научить меня еще чему-нибудь?
      Летти не засмеялась. Она смотрела на него в оцепенении, плохо понимая, что он сказал, и не сознавая, что по лицу ее льются горячие слезы. Его пульсирующее горячее и жесткое возбуждение занимало ее чувства и разум. Это она сделала с ним, заставив его желать то, что он не может получить! Она навлекла на него мучения страсти, которые не так легко контролировать, - в этом Летти сама имела возможность убедиться. Как будто она заразила его своим болезненным бесстыдным желанием, наградила тем, что не позволит ему жить дальше таким, какой он есть, - невинным и веселым ребенком в облике мужчины. Это было безумно и жестоко, может быть, гораздо опаснее для него, чем любые сборища ночных всадников.
      Она должна была сделать хоть что-нибудь, чтобы исправить это.
      - Нет. Нет, Рэнни, больше ничему, - голос ее срывался от слез.
      - Вы рассердились на меня?
      - Как... как я могу? А вы на меня больше не злитесь, как тогда, на пикнике?
      - Пока вы целуете меня - нет.
      - Я поступила не правильно, больше этого не будет.
      - Если это не правильно, ничего правильного вообще и не существует.
      Иногда его слова звучали вполне осмысленно, даже если на них нечего было ответить... Летти поняла, что не может думать, размышлять вместе с ним сейчас. Может быть, в другой раз, когда она успокоится и заранее продумает, что нужно говорить.
      - Пустите меня, пожалуйста. Будет лучше, если я оставлю вас и пойду к себе.
      - Почему вы убежали?
      - Я перенервничала.
      - Что значит это "пере..."?
      - Испугалась. Это означает - испугалась. Я даже не знала, как мне страшно, пока все не кончилось.
      - Вы боялись за меня?
      Иногда он был слишком проницателен. Летти опустила глаза, положила руки ему на грудь и осторожно надавила, пока он не отпустил ее. Она отступила назад. Дышать стало легче.
      - За всех нас.
      - За Брэдли, Лайонела, Маму Тэсс?
      - И за себя.
      - Со мной вам не придется больше ничего бояться.
      Было что-то в его голосе, из-за чего на глаза ее опять навернулись слезы. Они мешали ей говорить.
      Прошептав "спокойной ночи", Летти ушла, а он все стоял на том же месте. Обернувшись, она увидела темный силуэт на фоне освещенного луной прямоугольного дверного проема, когда Летти вошла в свою комнату и закрыла дверь.
      15.
      - Я все еще не могу в это поверить! Где же, в конце концов, этот Шип, когда он так нужен? Он бы отослал этих Рыцарей в их дурацких простынях по нужному адресу в один момент!
      С досадой тетушка Эм так резко дернула несколько стручков гороха, что чуть не оторвала их вместе с плетью. Летти, собиравшая горох на соседней грядке, не знала, что и сказать, чтобы успокоить пожилую женщину. Однако что-то обязательно нужно было сказать.
      - Рэнни хорошо со всем справился и без него.
      - Справился, благослови его господь. Я так им горжусь. Жаль только, он не всадил из своего ружья заряд перца кое-кому в мягкое место. Подумать только, эти великие и могущественные Рыцари и в самом деле осмелились въехать на наши земли и тронуть наших людей. Это меня просто с ума сводит!
      "Наши люди". Так здесь часто называли бывших рабов. В этих словах было не только превосходство собственников, но и какая-то, почти родственная теплота. Летти начала понимать, что отношения рабов и хозяев были гораздо сложнее, чем она себе когда-либо представляла. Эти отношения не исчезли, вернее - не совсем исчезли в результате войны и освобождения. Хорошо это или плохо, но большинство негров Юга все еще во всем жизненно необходимом зависели от своих бывших хозяев. Пока они не научатся сами обеспечивать себя, они не станут действительно свободными. Какое-то время они будут оставаться обузой, которую бывшим хозяевам придется нести без надежды на благодарность. А когда этого груза не станет - если вообще от него когда-нибудь можно будет освободиться, - то обе расы могут потерять не меньше, чем приобретут.
      - По крайней мере, сын Мамы Тэсс не пострадал, - заметила Летти.
      Она передвинула миску у себя на боку и нагнулась, чтобы сорвать свисавшую ветку со стручками у стебля. Было так жарко, что становилось трудно дышать. Ослепительное солнце сияло нещадно, его жар отражался от песчаного грунта. Над только что раскрывшимися на стеблях гороха цветами жужжали пчелы и кружили осы. Время от времени то тут, то там мелькали ящерицы и хамелеоны, зеленые или с серыми пятнами и голубой шеей. От матерчатой панамы было еще жарче, но она хотя бы защищала от солнечных лучей голову и лицо.
      - Да, - сурово согласилась тетушка Эм. - Но я не знаю, чем это кончится, правда, не знаю. Не хочу, чтобы Рыцари преследовали Брэдли, но, с другой стороны, Брэдли совсем ни к чему влезать в дела республиканцев. Он кончит тем, что его убьют ни за что ни про что, а Мама Тэсс и Лайонел осиротеют. Он думает, эта Палата представителей собирается дать его народу то, что нужно, но не понимает, что на это потребуется время и много напряженного труда. А Рыцари считают, что могут запугать таких людей, как Брэдли, но не понимают, что таким образом только заставят их упорствовать. Республиканцы полагают, что, придавив нам горло сапогом, смогут удержать нас в поверженном состоянии. Но на самом деле это может привести к тому, что наши люди восстанут в справедливом гневе. Всего этого достаточно, чтобы люди задумались, если они вообще способны думать, зачем они существуют на этом свете.
      - Мне кажется, если все будут заботиться о других людях, их нуждах и потребностях, многого можно добиться.
      - Возможно, вы правы, - вздохнула тетушка Эм и повторила, наверное, четвертый раз за это утро:
      - Но вот чего я действительно не могу понять: как же я проспала такие события? Я ведь не так уж и крепко сплю, правда?
      Летти попыталась успокоить ее:
      - Они старались не поднимать шума.
      - Но я даже не слышала петуха, который разбудил вас! Его надо поймать и подрезать ему крылья. Это единственный способ заставить его переменить насест. Поразительно, как мы, люди, бываем иногда похожи на птиц... Но, продолжила она, неожиданно резко меняя тему разговора, - вам с Рэнни все-таки надо было разбудить меня!
      Причин, почему они этого не сделали, было много, и Летти не хотела о них рассказывать. Она просто кивнула, что согласна, и продолжала собирать горох, низко наклонив голову, чтобы панама закрывала лицо.
      В огороде их и застал полковник. Летти и тетушка Эм разогнули спины и, прикрывая глаза ладонями от солнца, смотрели, как он объехал угол дома и неспешно направился к ним по дорожке.
      - Слишком жарко для такой работы, - заметил Уорд, поприветствовав их. Таким милым дамам сейчас лучше лежать в тени с книжкой в одной руке и веером - в другой.
      - И ждать, пока горох засохнет? Ну уж нет! Но что привело вас сюда в такую погоду?
      - Давайте пойдем на веранду, там прохладней, и я вам об этом расскажу.
      - Именно туда мы и направляемся, - сказала тетушка Эм.
      Хотя голос ее звучал радушно и даже весело, глаза смотрели настороженно. Летти тоже вдруг стало не по себе. Слова полковника были вполне любезными, но в поведении чувствовалась какая-то официальность.
      Рэнни и Лайонел, которые резали жерди на опушке леса, чтобы починить забор птичника, присоединились к ним на веранде. Они ничего не сказали, но явно пришли узнать, в чем дело, заметив приезд полковника.
      Тетушка Эм разлила по стаканам лимонад, они сидели, подставляя лица легкому ветерку, и разговаривали о том о сем. Через некоторое время терпение тетушки Эм лопнуло, и она перевела разговор на главную тему.
      - Я полагаю, вы слышали, что нам пришлось пережить прошлой ночью?
      Полковник вопросительно поднял брови:
      - Нет, не слышал. А что случилось?
      Тут же все было подробно рассказано, со множеством восклицаний и обращений к Летти и Рэнни за подтверждением. Когда тетушка Эм закончила, Уорд долгое время сидел молча, его зеленоватые глаза были задумчивы и печальны.
      - Я понимаю, это было испытание не из приятных, - наконец сказал он, но такие случаи в последнее время происходят все чаще. К сожалению, пока нам не назовут имена людей под простынями, армия вряд ли сможет чем-то помочь.
      - Если бы я знала, кто это был! - воскликнула тетушка Эм. - Но уж к вам бы я не пошла. Я бы прямиком направилась к ним и высказала все, что я по этому поводу думаю. Вот так!
      Томас повернулся к Летти:
      - Вы говорите, они называли себя соседями. Вы узнали чьи-нибудь голоса?
      Летти вдруг подумала, что в голосе главаря что-то напомнило ей Сэмюэла Тайлера. Но это казалось таким невероятным, что она не могла об этом сказать. Напустить военных на дядюшку Рэнни из-за того, что ей что-то померещилось, было бы непростительным.
      - Нет, боюсь, что нет. Звук был приглушен простынями, вы понимаете, и потом они мало говорили.
      На веранде наступила напряженная тишина. Летти взглянула на Рэнни, сидящего рядом с ней, и увидела, что он внимательно смотрит на нее. Это случалось так часто, что она не удивилась и слегка улыбнулась ем^/Но он как будто не заметил этого, выражение его лица не изменилось, словно мысли его были где-то далеко. Впрочем, это даже успокаивало: Летти была рада, что эмоции, которые она вызывала, не занимают его внимания целиком, вытесняя все остальное. Рэнни сидел в кресле, откинувшись, и казался вполне спокойным. Летти не понравилось только, что шрам на его виске в (это утро казался темнее и заметнее.
      - Конечно, если Брэдли намерен подать жалобу и сообщить нам что-нибудь, с чего можно начать, мы охотно займемся расследованием, - сказал полковник. - Он сейчас здесь?
      - Нет, уехал в город сразу же после завтрака. - Тетушка Эм отставила в сторону стакан с лимонадом и, поставив на колени эмалированную чашку с горохом, выбрала стручок и начала его лущить отработанными движениями, которые ничуть не отвлекали от разговора. - Я что-то сомневаюсь, что он сможет рассказать вам больше, чем Летти и Рэнни, даже если бы он захотел. То, чем он занимается, и так довольно рискованно. А если он официально обратится с жалобой, опасность возрастет.
      - Да, мы уже сталкивались с этим.
      - Положение печальное, но от этого никуда не деться.
      Наступила короткая пауза. Уорд поднялся со стула, подошел к колонне и прислонился к ней плечом, повернувшись лицом к присутствующим. В этой его позе и во всем облике появилась вдруг некоторая официальность.
      - Я не знал о том, что случилось прошлой ночью, и приехал сюда по другой причине. К сожалению, мой визит носит официальный характер.
      Руки тетушки Эм замерли, Рэнни повернулся и посмотрел на полковника, нахмурившись. Летти внезапно ощутила страх, ей не хотелось знать, зачем приехал сюда этот человек в синей форме.
      - Я должен сообщить вам, - продолжал полковник Уорд, - что вчера вечером, уже в сумерках, в нескольких милях отсюда было обнаружено тело мужчины. Сегодня утром покойник был опознан как Джонни Риден.
      Горсть гороховых стручков, которые тетушка Эм собиралась лущить, с тихим стуком упала на пол.
      - О боже, нет!
      - Он был мертв по меньшей мере две недели, возможно, больше. Тело было опознано по одежде и найденным при нем бумагам. - Он вытащил из кармана конверт, открыл его, достал небольшой предмет и протянул им. - Это обнаружили под его рубашкой.
      Предмет, который он держал в руке, оказался раздавленным панцирем саранчи, проколотым острым, как игла, шипом. На нем засохло что-то ржаво-красное. Это могло быть только кровью. Кровью Джонни.
      Летти вдруг почувствовала дурноту, физическую боль. В ней поднялась раскаленная добела убийственная ярость. Она не была подготовлена к этому разрывающему все внутри ужасу от сознания, что ее использовали и предали. Она не могла говорить, не могла дышать.
      - Не надо, - сдержанно произнес Рэнни, положив руку на ее пальцы, сжавшие подлокотник кресла. - Не надо так смотреть.
      Губы его побелели, в глазах была острая боль, а еще какое-то мучительное замешательство. Но пожатие его руки было крепким, предлагающим поддержку, если она готова ее принять. Летти почувствовала, как тиски, сжимавшие сердце, слегка ослабли, стало не так больно. Она благодарно сжала руку Рэнни.
      Тетушка Эм закрыла глаза, поднесла руку к горлу и сказала прерывисто:
      - Пожалуйста, Томас, уберите это.
      Полковник, ни на кого не глядя, положил панцирь саранчи обратно в конверт.
      - Простите меня за столь печальную весть. Я очень сожалею, что так получилось, но во имя нашей старой дружбы я должен вас предупредить, что назначено официальное расследование.
      - Официальное... - откликнулась тетушка Эм.
      - Мне придется задать вам несколько вопросов по поводу предмета, который я вам только что продемонстрировал, и смерти Джонни. На них необходимо получить ответы.
      - Я понимаю. - Лицо пожилой женщины вдруг осунулось, она постарела сразу на несколько лет. - Хорошо, спрашивайте все, что должны спросить.
      Полковник Уорд кивнул, потом выпрямился в полный рост и стал еще больше похож на военного. Когда он заговорил, голос его звучал без обычной теплоты.
      - Разумеется, мы побеседовали с матерью погибшего, миссис Риден. Согласно ее заявлению, последней весточкой от сына было письмо. Она получила его примерно три недели назад. В этом письме - оно сейчас находится у нас Джонни Риден сообщал, что попал в беду и единственный выход для него уехать в Техас. Он писал, что вы, миссис Тайлер, а также мисс Мейсон собираетесь помочь ему, что вы знаете кого-то, кто может безопасно переправить его через границу штата. Он просил мать не беспокоиться и сообщал, что пошлет за ней, как только устроится. - Томас Уорд повернулся к Летти. - Письмо датировано тем же самым днем, когда вас, мисс Мейсон, якобы видели с Шипом.
      Связь между ними тремя - Джонни, Шипом и ею - представлялась абсолютно неоправданной. Летти была застигнута врасплох и не знала, как же ей ответить, не раскрывая того грязного эпизода? И ведь не только она оказалась замешанной в гибели Джонни, еще и тетушка Эм.
      Она вскинула подбородок, глаза ее потемнели, но смотрели уверенно.
      - Вы меня в чем-то обвиняете, полковник?
      Тетушка Эм вмешалась раньше, чем он успел ответить:
      - Я не верю этому! Мне все равно, что вы говорите и как вы толкуете факты. Я никогда не поверю, что Шип убил Джонни. Зачем ему это делать? У него не было причин!
      - Но улики показывают, что это сделал он.
      - Улики? Вы называете уликой саранчу? Любой мог подбросить эту штуку Джонни, когда он был уже мертв.
      - Любой?
      - Любой, кто хотел, чтобы все выглядело так, будто это сделал Шип.
      - Но кому это могло понадобиться? Не думаете ли вы, что это несколько... неразумно?
      - Вовсе нет. Вы не знаете... Именно этих слов и ждал полковник.
      - Нет, не знаю, но хочу выяснить. Тетушка Эм облизала губы, в ее выцветших голубых глазах была безысходность.
      - Хорошо. Не думаю, что теперь это имеет значение. Все можно рассказать. Это больше не может повредить Джонни.
      Наступила полная тишина. Тетушка Эм, то и дело сбиваясь, рассказала, как Джонни сознался в связях с бандой разбойников и о том, в каком отчаянии он был, когда обнаружил, что причастен к убийству.
      - Он сказал Летти, что видит для себя единственный выход - покончить с собой. Как же мы могли не помочь ему?
      - Но вам, разумеется, не пришло в голову послать его к шерифу или ко мне? - грустно усмехнулся полковник.
      - Конечно, пришло. Джонни считал, что это невозможно. Он не мог допустить, чтобы мать узнала, что он натворил, и пережила публичное унижение.
      - Еще он был уверен, что, если бы обратился к властям, бандиты немедленно убили бы его, - вставила Летти.
      - Он не называл имена?
      Летти покачала головой:
      - Он сказал, что знать их было бы для меня очень опасно.
      - Итак, вы договорились с Шипом, что он переправит Джонни в Техас. А вы не подумали, что с тем же успехом могли отдать его в руки палача?
      - Вы говорите ужасные вещи! - с негодованием запротестовала тетушка Эм.
      - Совершено ужасное преступление, миссис Тайлер, - заметил полковник.
      - Его совершил не Шип. Если Шип сказал, что перевезет его через границу в Техас, то он и перевез его через границу. Все, что я могу предположить, Джонни зачем-то вернулся и столкнулся с разбойниками. Они поняли, что Джонни собирается сделать, и решили его убить.
      - А под рукой у них как раз оказалась саранча с шипом?
      - Может быть, Шип сам дал их Джонни еще раньше... как своего рода памятный знак? Не знаю! Знаю только, что Шип не мог этого сделать. Это лишено всякого смысла.
      - Если только он не главарь бандитов или не связан с ними. Или если Ридену во время их поездки не стало известно, кто такой Шип на самом деле.
      - Я не верю этому, - повторила тетушка Эм, откидываясь в своем кресле-качалке.
      Летти мысленно вернулась к той ночи в хижине, вновь увидела Шипа в старушечьем одеянии. Что же сказал тогда Джонни? "Вы знаете, когда я смотрю на вас в этом обличье старой женщины, это мне напоминает..." Ему не дали закончить. А ведь он, возможно, увидел сходство с каким-то конкретным человеком. Очень даже возможно...
      Голос полковника, негромкий и язвительный, прервал ее мысли:
      - Вы, кажется, намерены защищать этого человека, миссис Тайлер. Может быть, вы с ним лично знакомы?
      - К сожалению, нет.
      - Неужели?
      Неожиданно заговорил Рэнни, который до сих пор следил за разговором сосредоточенно и хмуро:
      - Полковник, я скажу вам то же, что сказал людям в простынях. Это мой дом. И это моя тетушка.
      Полковник Уорд очень внимательно посмотрел на него, потом коротко кивнул и вновь повернулся к пожилой женщине:
      - Простите, если я вас обидел. Я постараюсь закончить это поскорее. Вполне очевидно, миссис Тайлер, если вы и незнакомы с Шипом, то по меньшей мере знаете, как с ним связаться. Скажите, как вы это делаете?
      Летти понимала, что этот вопрос был неизбежным с самого начала, с того момента, когда имя Шипа оказалось связанным с Джонни и с ними двумя. Она была уверена, что тетушке Эм не удастся избежать рассказа о передаче записки через дупло дерева. А это было равнозначно выдаче Шипа федеральным войскам. Но какое это имело значение теперь, когда на Шипа пало такое страшное подозрение?..
      Однако пока шел спор, к тетушке Эм вновь вернулись самообладание и сообразительность. Она прямо посмотрела на полковника и сказала не правду, за которую ей придется просить у бога прощения еще до вечерней молитвы.
      - Это была чистая случайность. Неожиданная встреча. Один из тех случаев, когда происходит то, чего ждешь, и как раз в нужный момент. Разве так не бывает?
      - Что вы этим хотите сказать?
      - Что пути господни неисповедимы.
      - Вы очень хорошо понимаете, о чем я спрашиваю, - покраснев, сказал полковник. - Если вы думаете, что, защищая этого человека, совершаете героический поступок, то вы глубоко заблуждаетесь. На каждый добрый поступок, который он совершил, приходится один отвратительный, который перечеркивает все хорошее.
      - Но это было простое совпадение, я же говорю вам! Правда, Летти?
      Летти не могла не откликнуться на этот призыв, не могла в тот момент обвинить тетушку Эм во лжи, даже если потом ей пришлось бы об этом сожалеть.
      - Да, это так. Как-то вечером я столкнулась с Шипом, когда возвращалась от пруда Динка. Ведь вы, полковник, кажется, сами говорили мне, что он иногда использует именно это место.
      - Вторая случайная встреча?
      В какой-то момент она подумала, что полковник знает больше, чем говорит. Но потом сообразила, что он имеет в виду встречу в ее спальне в ночь приезда в Сплендору.
      - Странно, правда?
      Ее ровный, лишенный эмоций голос, казалось, на секунду привел полковника в замешательство. Но только на секунду.
      - Неужели вы тоже готовы выгораживать его, мисс Мейсон? Я думал, вы убеждены, что этот человек убил вашего брата? Что же изменило ваше мнение?
      В самом деле, что? Ей и самой хотелось бы знать.
      - Какое-то время я действительно была убеждена в этом. Но теперь я вижу, что это, как вы говорите, глубокое заблуждение.
      Рэнсом чувствовал, как дрожит рука Летти, которую он сжимал, но вынужден был сидеть и слушать, почти не вмешиваясь. Нельзя было себе позволить проявить больший интерес, хотя в эти мгновения решалась его судьба. Впрочем, он думал сейчас не о своей судьбе, его мучила смерть Джонни - Джонни, которого он благополучно переправил в Техас. Когда они виделись в последний раз, Джонни смеялся... А еще Рэнсом думал о женщине, сидящей рядом. Сдержанность Летти удивляла и беспокоила его. Он ожидал, что она тут же с горечью изобличит Шипа, окажет полную поддержку офицеру федеральной армии, укажет дерево и тайник. То, что она не сделала ни того ни другого, вызвало у него какую-то странную, радостную тревогу. Он отдал бы все, что у него есть, лишь бы узнать, что она думает, что чувствует, что означает ее дрожь...
      Летти изо всех сил старалась хоть немного успокоиться, но у нее ничего не получалось. Она сознавала, что слаба - слаба нравственно, умственно и физически. Она оказалась распутной, отдала себя в руки убийцы! Не нужно винить климат, обстоятельства или даже Шипа. Виновата она одна, и никто другой. Она опозорена. Надежды на спасение нет. Жалкое существо, порабощенное собственной чувственностью...
      Боже! Но как же могло случиться, что человек, обнимавший ее, слившийся с ней в такой страсти, оказался хладнокровным убийцей? Как могла она этого не почувствовать? Он явился к ней, а руки его были в крови. Какое это было для него восхитительное развлечение - догнать ее на пароме и получить плату за спасение Джонни, зная все это время, что Джонни уже нет в живых. Ее возлюбленный убийца!
      Но ведь он был так ласков, так удивительно нежен с ней...
      Нежный и жестокий. Ласковый и свирепый. Добрый и злой. Должно же быть какое-то объяснение этому! А может, их и в самом деле двое? Два ночных всадника, именующих себя Шипом?..
      Летти понимала, что ищет оправданий, чтобы успокоить свою совесть. Оправданий не было. Существовал только один Шип.
      А тетушка Эм была так уверена, что он невиновен. Она - чудесная женщина, но ее обманули. Обманули так же, как Летти, когда заставили поверить в благородного борца за справедливость. Все это только легенды, милые старые сказки о рыцарях и чести, о великих подвигах, совершенных при невероятных обстоятельствах. Может, это когда-то и было, но теперь люди совершают подвиги, только если вынуждены спасаться или если они рассчитывают чего-то добиться - например, милости женщины.
      "Все, что я делал, все, что пытаюсь делать, - лишь для того, чтобы меньше людей пострадало..." Слова! Пустые слова!
      Рэнни крепче сжал ее руку, и это заставило Летти вернуться к действительности. Полковник как будто собирался уходить - он держал шляпу в руке. Стараясь выглядеть спокойной, Летти вежливо кивнула ему. Уже спускаясь по лестнице, Уорд обернулся:
      - Ах да, я забыл сказать. Похороны состоятся сегодня во второй половине дня. Когда и где, я пока не знаю. Думаю, примерно через час эти будет известно, а может, и сейчас уже решено. Уверен, вы захотите приехать.
      Извещения о похоронах были расклеены на столбах и деревьях повсюду в Накитоше и кое-где за городом, вдоль уходящих в обе стороны дорог. Листки с соответствующими соболезнованиями на фоне плакучей ивы окаймляли черные рамки. Время и место прощания были вписаны от руки. Панихида по Джонни должна была состояться в маленькой церкви к югу от города.
      Тетушка Эм, как требовал обычай, с утра отвезла провизию в дом миссис Риден. Вернулась она довольно скоро. Лицо было бледное, с покрасневшими от слез глазами она сказала, что мать Джонни слегла и никого не хочет видеть.
      Белая дощатая церковь стояла у извилистой проселочной дороги. Узенькая, с покатой крышей, она походила на тысячи таких же церквей от Нью-Гэмпшира до Техаса, хотя кровельная дранка была из кипариса, который мог появиться только из луизианских болот. Приход был методистский. Священник - высокий худой мужчина с руками, слишком длинными для его рукавов, и выступающим кадыком - занял место за простенькой кафедрой, у которой стоял покрытый цветами гроб.
      Прихожане обмахивались платками, шляпами и веерами, терпеливо снося духоту. День был слишком жаркий, а в церквушке собралось слишком много народу. Воздух был плотно насыщен запахами перегретых человеческих тел, выходных нарядов, извлеченных из глубины шкафов, и пыльных церковных книг. Но самым сильным был тяжелый аромат увядающих цветов жасмина, призванный заглушить еле уловимый запах, который невозможно было спутать ни с каким другим, - запах смерти.
      Священник, то и дело вытиравший лицо платком, был краток в своем надгробном слове. Закончив речь, он подал знак, гроб подняли на плечи и вынесли его на церковный двор. Могила была вырыта в ряду других могил, на каждой лежал могильный камень цвета ржавчины, изготовленный из железняка. Гроб поставили рядом с могилой.
      Мать Джонни едва могла идти, ее приходилось поддерживать. За матерью к гробу подошли другие родственники и соседи покойного. Они шаркали ногами и покашливали; время от времени какая-нибудь женщина всхлипывала и прижимала к глазам платок, чтобы не зарыдать. Рядом с Летти, не стесняясь, плакала и размазывала по щекам слезы тетушка Эм. Чуть подальше стоял Мартин Иден с зажатой под мышкой шляпой, он, не мигая, смотрел прямо перед собой. За ним, ближе к краю, стояли полковник Уорд, Салли Энн и все ее семейство.
      Священник подошел к гробу, поправил цветы, достал Библию и начал читать:
      - Всему на этом свете есть свой срок, на все время отмерено под небесами...
      Закончив читать молитву, священник произнес: "Аминь", которое как эхо повторили глухими голосами собравшиеся, и закрыл Библию. Он подошел к осиротевшей матери Джонни и произнес несколько слов утешения. Короткая и простая церемония закончилась. Вернее, почти закончилась - Рэнни достал из кармана губную гармошку. Ни на кого не глядя, не спрашивая ни у кого разрешения, он поднес ее губам, глубоко вдохнул, выдохнул - и начал играть.
      Чистые печальные звуки поднялись и поплыли в теплом воздухе. Каждая нота была точна и тщательно выверена. Ясная и простая мелодия рассказывала о дружбе, веселье, боевом братстве, сражениях и одиночестве военных лагерей. Она пела о Джонни, о его рыжих волосах и веснушках, его любви к жизни, широкой и доброй улыбке, беззлобном юморе и готовности понять другого. Эта невообразимо горькая мелодия без слов была данью Джонни, реквиемом, криком боли.
      Слушая, Летти вспоминала, как после того памятного разговора тревога на лице Джонни сменилась облегчением и доверием. А она подвела его, сама передала в руки убийцы. Она одной из последних видела его живым. Джонни сказал ей: "Не знаю, увижу ли я вас снова". Он не увидел.
      Последние чистые звуки гармошки затихли. Мать Джонни плакала, другие женщины вытирали глаза. Мужчины подходили к Рэнни и пожимали ему руку. Постепенно все стали расходиться, тетушка Эм пошла поговорить с Салли Энн и ее семейством, а Летти все никак не могла отойти от заваленного цветами гроба.