Прошло совсем немного времени, когда английское судно скрылось за горизонтом. «Си Спирит» лег на прежний курс и понесся под всеми парусами.
В воздухе ощущалось возбуждение от перенесенного нервного напряжения. Эрмина, например, впала в эйфорию и была готова петь и танцевать, и даже откупорила бутылку вина; пятна румянца от безумного возбуждения надолго окрасили щеки Жози. Мадам Туссар пребывала в состоянии раздражения, а месье Туссар, возможно из-за ее настроения, был мрачен. Плантатор Мазэн, напротив, чувствовал прилив сил, вспомнив, как в дни его юности произошел случай, когда он сумел помочь предотвратить нападение пиратов. Об этом ему хотелось сообщить всем и каждому. Его дочь Флора сначала пыталась убедить отца не рассказывать эту историю, но вскоре ее внимание переключилось на Морвена, который со шпагой в руках демонстрировал, как в одной из мелодрам он играл храброго капитана, защищавшего свое судно.
Присутствовавшая тут же Жози хлопала в ладоши и кокетливо потряхивала копной черных локонов.
– Ну разве не чудо наш Морвен? – спрашивала она.
– Да неужели! – отвечала Эрмина на шутовской манер. На обиженный взгляд Морвена она просто ответила недовольной гримаской.
Внимание Жози переключилось на Райана, который подошел к их группе.
– А вот и наш смелый капер! Скажите же нам, что вы захватили? И что вез английский «купец»? Может быть, драгоценности? Или сундуки серебра и золота?
– Ничего интересного! – легко отшутился Райан. – Времена, когда испанские галеоны возили сокровища, давно ушли, к сожалению.
– Тогда что? Расскажите нам!
– Груз рома и сахара с Ямайки главным образом. Ну и кроме того, розовое и красное дерево из Южной Америки, предназначенное для мастерских по изготовлению шкафов и другой мебели.
– Да, но вы не сказали о чемоданах, сундуках и коробках, которые принесли на судно!
– В них книги, дорогая. Вам все еще интересно?
– Ох, как это скучно!.. – кокетливо пожала плечиками Жози.
– В самом деле? – сочувственно проговорил Райан, хотя в его глазах блеснул огонек скрытого веселья, когда он взглянул на Элен.
Дюран, стоявший возле стула Элен под навесом, где собрались все, вдруг заговорил:
– Можно легко догадаться, почему английский капитан решил не умирать за такой груз. Какая удача для вас, Байяр, что он оказался трусом!
– Этот человек – просто реалист, – спокойно ответил Райан, но в его глазах мелькнула тревога, когда он увидел, что пальцы Дюрана покоятся на плече Элен.
– Интересно, вы так же решительно атаковали бы его, если бы он проявил большую принципиальность, а его судно имело бы более мощное вооружение?
Повисло напряженное молчание.
Элен сбросила руку Дюрана со своего плеча и, посмотрев на своего бывшего жениха, тихо попросила его:
– Пожалуйста, не надо.
Услышав просьбу Элен, Райан ощутил пустоту в душе и не сумел себя сдержать, чтобы не ответить Дюрану Гамбьеру:
– Бывает трудно сказать, насколько хорошо вооружено и подготовлено судно или человек, пока не бросишь им свой вызов.
– И все же всегда имеется возможность спешно отступить, если добыча оказывается не по зубам.
– События иногда развиваются слишком быстро и заходят чересчур далеко.
– Так все-таки, Байяр, – не мог успокоиться Гамбьер, – я вижу, вы предпочитаете беспомощную добычу, ведь так? Она не доставляет больших хлопот, пожалуй, как и беззащитная женщина.
Все, кто стоял вокруг них, с самого начала затаили дыхание. Теперь, при оскорбительных словах Дюрана, кто-то из женщин издал испуганный вздох.
– Это из-за моего характера или из-за недостатка мужества вы хотите призвать меня к ответу, Гамбьер? Или за что-то совершенно не относящееся к этому?
Жесткий тон Райана, казалось, скреб по нервам Элен. Его угроза была направлена не только на Дюрана. Он бросил на Элен холодный взгляд.
«Наверное, Райан решил, что я пожаловалась Дюрану на его поведение и что именно я спровоцировала нынешнюю ссору», – пронеслось в голове Элен.
Отвечая Райану, Дюран выпрямился.
– За что вам больше понравится!
– Мне не хотелось бы вас разочаровывать, – мягко сказал Райан. – Я понимаю, что оружием будут сабли!
Раздались резкий вскрик и топот ног позади них.
Элен обернулась и увидела Серефину, которая, подобрав юбки и опустив низко голову, чтобы скрыть лицо, убегала от собравшихся. Следом за ней устремилась озабоченная Дивота.
Дюран и Райан вытащили из ножен свои сабли и сравнили их длину. Стулья под навесом сдвинули в сторону, и все разошлись, образовав просторный круг. Двое мужчин стояли друг перед другом. Дюран снимал свой камзол и галстук-шарф, а Райан, который так и не успел одеться, снова закатал рукава рубашки.
Наконец Дюран встал в боевую позу. Он сделал салют отмашкой вверх и натянуто улыбнулся, предвкушая удовольствие. Райан, с бесстрастным лицом, повторил его жест.
– En garde![18] – произнес он.
Дюран злобно напал на него, стараясь с самого начала продемонстрировать свое искусство фехтования. По всей видимости, он намеревался в два счета закончить поединок, пробив защиту Райана внезапным и разрушительным нападением.
Из этой попытки у него ничего не вышло.
Всем казалось, что кисть Райана почти неподвижна, но лезвие сабли противника отлетало в сторону от его легкого и плавного движения снова и снова. В течение долгого времени Дюран нападал на Райана, заставляя его парировать удары и уклоняться, пятиться шаг за шагом назад, пока наконец резким и красивым движением капер не перехватил инициативу, так что Дюрану приходилось парировать его удары вторым и очень быстро, чтобы защититься. Двое дуэлянтов разошлись на несколько секунд, чтобы перевести дух.
Увидев черные глаза Дюрана, наполненные злобой и яростью, Райан понял, что Дюран надеялся легко победить его... Лицо Дюрана напряглось. Они снова сошлись в бою.
Темп боя снизился, приняв ровное течение, как будто фехтовальщики испытывали силу и волю друг друга. Они уже не видели зрителей, не обращали внимания на движение судна и на качку. Пот выступил на лбу у каждого из них и заливал брови, глаза, его капли покрыли руки, державшие оружие. В тишине, нарушаемой лишь звуками движения судна, рассекающего волны, и быстрым шарканьем их ног по палубе, когда они двигались то взад, то вперед, слышалось глубокое дыхание обоих.
У борта в напряженной позе замерла Элен. Рядом с ней стояли Эрмина.
– Великолепно! – прошептала актриса, не сводя глаз с широких плеч и мышц мужчин.
Элен тоже не была равнодушна к превосходным формам мужских фигур, которые двигались перед нею, но ее внимание сосредоточилось на оружии смерти в их руках. Ей хотелось отвернуться от лезвий, сверкавших и скользящих, словно серебряные ленты на солнце, но сделать этого она не могла. Стиснув зубы, Элен пыталась унять сильно колотившееся в груди сердце. Она страдала от чувства вины в том, что эти мужчины сейчас сражаются из-за нее, была в отчаянии от того, что ничего не может поделать, чтобы их остановить. Ей хотелось закричать на них за то, что они ведут себя как два дурака, либо броситься между ними.
Дюран сделал ложный выпад в прыжке. Райан парировал его, отступив на шаг. Казалось, что он потерял равновесие в тот момент, когда судно стало подниматься на волну. Дюран поторопился сделать длинный выпад, попытавшись использовать свое преимущество в тот неудачный для Райана момент. Но Райан легко справился со своей заминкой и сделал точный выпад. За ним последовал вихрь чистых ударов стальных клинков друг о друга. Внезапно Дюран выронил саблю и остановился, сжимая плечо, из-под пальцев сочилась кровь.
Райан немедленно отступил на шаг и тоже остановился. Его грудь вздымалась от глубокого дыхания. Дюран посмотрел на окровавленное плечо, потом поднял глаза на противника, еще не веря тому, что произошло.
Райан встретил его взгляд твердо, без триумфа, но и без сожаления.
Между ними встал Морвен.
– Что ж, – сказал он по-деловому, – честь удовлетворена?
Райан наклонил голову коротким и грациозным движением. Дюран помолчал несколько секунд, потом медленно кивнул.
Вокруг раздались вздохи облегчения. Элен закрыла глаза и прислонилась к борту от неожиданной слабости.
– Бедный месье Гамбьер! – произнесла Эрмина тихим, мелодичным голосом. – Кому-нибудь надо заняться его рукой.
Элен оглянулась по сторонам, ища Дивоту, имевшую большой опыт в лечении ран и болезней, но горничной нигде не было видно. «Скорее всего, она у Серефины», – подумала Элен. Она оттолкнулась от борта и направилась к дуэлянтам. Ей часто после возвращения из Франции доводилось помогать Дивоте лечить рабов. Она полагала, что и сейчас сможет оказаться полезной.
Но дорогу ей преградил блестящий, покрытый кровью клинок. Элен резко повернула голову, чтобы взглянуть на человека, который держал его.
– Нет, – мягко, но непреклонно проговорил Райан.
– Он же нуждается в помощи, – возразила Элен.
– Но не в твоей...
Забота о другом мужчине, которую решила проявить Элен, возмутила его. Конечно, это была ревность, и она не позволяла Райану вести себя благоразумно.
От крови рукав рубашки Дюрана окрасился в красный цвет, и ее струйки стекали ему на пальцы.
– Кровь надо немедленно остановить. И кто, по-твоему, должен это сделать? Ты? – спросила Элен.
– Его осмотрит Док, – ответил Райан. – А нам с тобой есть о чем поговорить.
Маленький морщинистый матрос уже спешил к Дюрану с коробкой, в которой, вероятно, держал инструменты для своей благоприобретенной профессии. Пассажиры собрались вокруг Дюрана. Обе актрисы сочувственно восклицали, поглаживая пальцами плечо Дюрана, а Флора Мазэн, подняв его саблю, держала ее как священную реликвию.
– Я... Я думаю, что могла бы проверить, правильно ли сделана перевязка. Я чувствую свою ответственность... – настаивала на своем Элен.
– Вполне возможно, что ты и в самом деле несешь ответственность за это, – сказал Райан скрипучим голосом. – Об этом нам тоже стоит поговорить. – Он опустил саблю и свободной рукой взял Элен за руку, поворачивая ее лицом к входу в свою каюту.
Она потянула руку, стараясь высвободиться.
– Мне с тобой не о чем говорить, – возмущенно ответила Элен.
– Ошибаешься, chere. Ты сама пойдешь, или мне отнести тебя, перекинув через плечо?
– Думаешь, тебе позволят это сделать?
– Думаю, что да, пока держу вот это. – И он приподнял саблю, словно взвешивая ее.
Элен перевела взгляд с его темного, будто окаменевшего лица на лезвие сабли.
– Очаровательно! – проговорила она с едким сарказмом. – Завоеватель снова предъявляет свои права на добычу.
– Как тебе будет угодно.
Отнюдь не под давлением угрозы Райана она приняла решение. Причиной послужило мрачное выражение его лица, когда он признал ее критику. Его вынудили сражаться из-за нее. Поэтому Элен обязана была объясниться с ним. Бросив на него виноватый взгляд, она вырвала руку и направилась к двери. Быстрыми шажками прошла в салон и дальше – в его каюту, где они поселились. Туда, в тесное пространство совсем небольшой каюты, она вошла с трудом, переступая через чемоданы и коробки, которые он захватил в качестве трофеев.
Райан ногой захлопнул за собой дверь и, подойдя к столу, бросил на него не обтертую от крови саблю, неблагозвучно звякнувшую о дерево. Повернувшись к Элен, он встал напротив, сложив руки на груди и навалившись бедром на стол. Глядя на нее в упор, он тихим голосом спросил:
– Так как же это получилось, что меня публично обвинили в том, что я использовал свое преимущество над беззащитной женщиной?
– Это обвинение бросил Дюран, а не я, – ответила Элен, сумев подавить дрожь и глядя ему в глаза.
– Но ведь кто-то мог подкинуть ему эту идею? А кто, кроме тебя, мог бы это сделать?
– Он сам. Он полагает непостижимым, что всего за несколько дней я смогла превратиться из его будущей невесты в твою любовницу без принуждения. Хотя и мне самой это не совсем понятно.
– И ты предпочла бы стать его невестой снова – чистой и непорочной?
– Тебе не стоит надо мной насмехаться.
– Это не ответ. Дюран настаивал, чтобы свадьба все-таки состоялась?
– А что, если и так? Жизнь не стоит на месте, и все меняется, – сказала она, глядя куда-то за его плечо.
– Но ты же хотела, чтобы все осталось по-прежнему, – сухо проговорил Райан и увидел, как Элен вздрогнула, словно от удара кнутом. Он чувствовал в ней какую-то скрытность, что-то такое, что росло день ото дня. И это объясняло все ее поведение, он убеждался в этом.
– Мне нужны безопасность и покой. Не больше и не меньше.
– В наибольшей безопасности могут находиться только мертвые.
От этих слов в ней вспыхнуло раздражение.
– Что ты понимаешь в этом? – настойчиво спросила она. – Ты, способный добиваться своего, ты, грозный капер, нагоняющий ужас на женщин, детей и торговцев. Ты достаточно силен, чтобы получать все, что захочешь, никто не посмеет встать на твоем пути!
Мрачная искра сверкнула в его глазах.
– Уж не обвиняешь ли ты меня в кражах?
– А как все это называть, – спросила она, обводя рукой чемоданы и коробки вокруг себя, – если не крадеными вещами?
– Товарами, – твердо ответил Райан.
– Наверное, это книги? Если ты ждешь, что я приму твои слова на веру, как и бедняжка Жози, то тебе придется потрудиться убедить меня в этом.
– Я – торговец. Я покупаю, продаю и обмениваю. В Новом Орлеане у меня склад...
– Полный краденых вещей!
– Наполненный товарами, конфискованными по праву каперского свидетельства, а кроме того, меха и пшеница из Иллинойса, – проговорил он с едва сдерживаемой яростью. – Если испанцы перестанут мешать честной торговле, то каперства будет меньше. А пока что английский «купец» был моей честной добычей.
– А что, если бы на его месте оказался француз? Ты его тоже захватил бы?
Райан промолчал.
– Видишь, у тебя нет чувства верности.
– Я верю себе, своим друзьям и своей стране.
– Ты? Стране? Ха-ха!
– Да, моей стране. К тому же я еще и плантатор, если в твоих глазах это добавляет человеку респектабельности. Но я говорил о единственной стране, по отношению к которой чувствую свой долг или верность, и это – Луизиана.
– Думаю, твои слова произведут неизгладимое впечатление на испанцев, когда ты захватишь не то судно и они решат тебя повесить.
Испанцев в Новом Орлеане не интересует благополучие своей колонии в Луизиане, их интересует только то, что может принести пользу Испании, отделенной целым миром.
– Но это уже не имеет значения, если ты мертв!
Он стоял, любуясь румянцем, выступившим на ее лице от негодования. Улыбка тронула уголки его рта.
– Я еще не умер и очень даже неплохо себя чувствую. И вообще, я хочу тебя, Элен, – сказал он тихо, словно умоляя ее.
Потом Райан быстро отвернулся, присел к чемоданам и стал открывать замок одного из них.
– Хочешь ли увидеть мои неправедно добытые сокровища?
– В этом нет необходимости... – начала она высокомерно, но тут же замолчала.
Дорожный чемодан был набит книгами всех размеров – от крошечных, вмещающихся в карман, до огромных фолиантов в красивых переплетах с золотыми обрезами. Коллекция старинных книг поражала своим великолепием и богатством.
Элен махнула рукой в сторону остальных коробок и чемоданов, окружавших ее:
– И это всё книги?
– Да. Их так не хватает в Новом Орлеане.
– И ты намерен восполнить этот недостаток?
– После того, как отберу книги для себя.
Элен прошла к койке. Лежа, она наблюдала за Райаном, который брал книгу за книгой, пролистывал и с любовью и некоторой неохотой возвращал в чемодан. Еще раз она осознала, насколько плохо знает его, насколько поспешно составила свое мнение о нем.
Наконец Райан закрыл крышку чемодана и подошел, чтобы сесть рядом с нею.
– Скажи, могла бы ты предпочесть этому связки жемчугов и сапфиров величиной с яйцо малиновки?
Элен покачала головой, не глядя на него.
– А я бы смог, – прошептал он, дотрагиваясь до нее. – Мне хотелось бы видеть тебя в таких драгоценностях, но, признаюсь, я хочу тебя и неукрашенную, страстно хочу...
Это было настоящим похищением женщины... Ее тело отвечало на слова Райана диким жаром. Волны удовольствия и наслаждения неудержимо прокатывались по ней каждый раз, когда он прикасался к ней. Не думая ни о чем, она отдалась ему и получила радость, неистовство страсти и великолепие быстрого движения...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Берег Луизианы открылся перед ними узкой синеватой полоской на горизонте, постепенно поднимавшейся и превращавшейся в коричневато-зеленую. Эта часть путешествия оказалась самой скучной и утомительной, особенно когда они обогнули остров Куба и проплыли вдоль него, не пытаясь приблизиться к берегу. Потом им пришлось маневрировать среди сотен протоков и островков устья Миссисипи, где ее грязно-желтые воды впадали в зеленоватую синеву залива. По восточному проходу они двинулись к контрольному посту Ла-Бализ, откуда начинался стомильный канал по главному руслу реки к Новому Орлеану.
Элен казалось, что Райан, несмотря на все рассказы о своей респектабельной торговле, при возвращении из походов проходил мимо испанского городка, не бросая там якорь. Однако он сказал, что имеет привычку подходить к берегу в уединенной бухте под названием Баратария-Бей. Оттуда, по сложной сети заболоченных рукавов и протоков дельты, он входил в Новый Орлеан с «заднего двора». Свои грузы Райан размещал во временном сооружении на берегу, где они могли храниться до того времени, пока он не посылал за ними кого-нибудь, чтобы сбыть их своим деловым партнерам, которые уже сами перевозили товары в город. Как он утверждал, эти маневры были необходимы для того, чтобы обойти бесконечные придирки испанской бюрократии, не говоря уже о взятках, которые требовались для подкупа коррумпированных портовых чиновников. Райан не хотел подчиняться ни тем, ни другим из принципа, поскольку губернатор Сальседо всячески мешал торговым связям с американцами.
Райан утверждал также, что не он один пользовался этой бухтой. Уже для нескольких каперов она стала промежуточным портом и неофициальным входом в Новый Орлеан. Каперы приходили и уходили, когда им было угодно, уважая собственность друг друга, с одной стороны, из-за того, что это закон моря, а с другой стороны, потому что было бы слишком опасно затевать ссоры.
Беженцы с Сан-Доминго выстроились вдоль борта «Си Спирита», чтобы увидеть, как приближается долгожданный берег. Они радовались окончанию плавания и в то же время казались слегка подавленными: что ожидает их на берегу, где они станут жить, чем будут заниматься? Время, проведенное в плавании по Карибскому морю и по Мексиканскому заливу, было небольшим перерывом в их путешествии к своему будущему. На судне они мало о чем думали, кроме как скоротать бесконечные, залитые солнцем дни и осыпанные звездами ночи. Теперь на них навалилась неизвестность.
Элен было знакомо это душевное волнение, но сейчас она ощущала медленно растущий восторг. Впереди была новая страна. Новым должно было стать все – люди, обычаи, пейзажи.
Над головами кружили стаи чаек, которые резко выделялись своими белыми крыльями на сером фоне неба на юго-западе. Их пронзительные крики были похожи то на гневную ругань, то на жалобно-отчаянные вопли. Огромный пеликан пролетел мимо них к узкой полоске земли, тяжело хлопая крыльями. Резко пахло гнилыми растениями и рыбой.
– Фу! – произнесла стоявшая возле Элен Эрмина. – Ну и запахи!
– Они не так уж и плохи.
Запахи то появлялись, то исчезали в зависимости от перемены ветра и его порывов. Над их головами реяли паруса, надуваясь и хлопая с судорожными перерывами. Платья женщин прилипали к телу, и подолы юбок развевались у них за спиной.
Эрмина подняла руки к затылку, чтобы придержать узел своих рыжеватых, подкрашенных хной волос.
– Я бы, пожалуй, предпочла каждый день нюхать несвежую краску грима, запах дешевых комнат, конского навоза на улицах. Эта дикая местность ужасает меня и угнетающе действует на мое обоняние, – проговорила она.
– Ерунда это! – поддразнила ее Элен. – Это пахнет нашим обедом, который готовится на камбузе.
– Тише, а то ваши слова долетят до кока, и он станет каждый день кормить нас рыбой до тех пор, пока мы не сойдем на берег. Позвольте мне встать рядом с вами так, чтобы вдыхать аромат ваших духов. Я давно собиралась сказать вам, что он чарующий!
Элен поблагодарила ее. Она уже не в первый раз слышала хорошие отзывы о духах от разных людей, но этот показался ей самым искренним. От похвалы Элен смутилась, как будто ее поймали на каком-то неблаговидном поступке.
– Мне хотелось бы иметь такие духи. Может быть, вы скажете, как они называются и где я смогла бы их купить?
– Боюсь, что их нет в продаже. – Эрмина пожала плечами.
– Ах, ну конечно же, если вы не хотите говорить... Это ваше право.
– Не в этом дело, – смущенно ответила Элен.
– Тогда, возможно, вы скажете мне, какой парфюмер в Париже их готовит, и когда я буду там в следующий раз...
– Они не из Парижа.
– Вы уверены? – удивленно спросила Эрмина, хмурясь. – У них ведь такой естественный аромат...
– Да, я совершенно уверена.
Элен принялась рассказывать актрисе, откуда они к ней попали. В порыве откровенности она призналась, что собирается даже наладить их производство с помощью Дивоты, разумеется, когда они устроятся в Новом Орлеане.
– Вы сами? Так ведь это чудесно! И вы откроете parfumerie?[19] В таком случае я стану вашей первой покупательницей!
Элен весело рассмеялась над таким предложением:
– Вы заставляете меня поверить в то, что это предприятие окажется успешным.
– Естественно, так и должно быть. С таким благоухающим букетом как оно может не оказаться успешным?
– Первый мой флакон будет для вас, – пообещала Элен.
Актриса повернулась к Флоре Мазэн, сидевшей неподалеку со своей горничной Жерменой.
– Вы слышали? Элен намерена производить свои собственные духи!
– Очень мило. – Флора подняла голову и кротко улыбнулась. Она нерешительно смотрела на них обеих, будто хотела подойти к ним, но после непродолжительного раздумья опустила ресницы и продолжила работу над своей вышивкой, лежавшей у нее на коленях.
Эрмина переглянулась с Элен, высоко подняв бровь и покачав головой. В поведении Флоры было что-то непонятное, какая-то отчужденность, как будто она сторонилась любых компаний, предпочитая оставаться в одиночестве, и даже гордилась этим. Временами даже казалось, что на Эрмину и Жози, а может быть, и на Элен она смотрит свысока. Но поскольку Флора с презрением отвергла попытки мадам Туссар завязать с ней знакомство, говорить о ней так определенно было нельзя. Однако никакие уговоры не смогли вырвать девушку из ее добровольного отшельничества.
Беженцы за время пути успели познакомиться друг с другом достаточно хорошо. Сведенные волей ужасных обстоятельств вместе, а потом получив массу свободного времени, они попытались отвлечься от неприятностей и получить дружескую поддержку и утешение. Они говорили не умолкая и уже знали все: и о подробностях желудочных проблем месье Мазэна, и об ужасных муках его дочери Флоры, которая обучалась в пансионе на Мартинике, где ее заставляли часами стоять на горохе и били по рукам линейкой за то, что девушка не могла громко говорить. Мадам Туссар развлекала спутников яркими описаниями своих женских болезней, а они удивлялись тому, как с месье Туссар мог произойти инцидент, когда его заподозрили – разумеется, ошибочно – в фальсификации записей регистрации, в присвоении и растрате казенных денег. Жози громко выражала недовольство своим положением и ролями инженю на сцене, и все пассажиры несколько раз оказывались свидетелями жарких ссор и примирений между Эрминой и Морвеном.
Но конечно, ничто не вызывало у окружающих такого интереса, как отношения между Элен и Байяром. Об этом ходило много слухов, и Элен знала о них. Особенно жадный интерес возникал, когда она вместе с Дюраном и Байяром оказывалась в одной комнате. Однако Дюран перестал проявлять внимание к Элен. Он предпочитал общаться или с Серефиной, которая ухаживала за ним в первые дни после ранения, или с мужской половиной общества. По мере того как его раны на руке и на щеке заживали благодаря успешному лечению, уходу и целебному морскому воздуху, он особенно сдружился с Мазэном, который, как коллега-плантатор, очевидно, считал, что у них есть много общего. Поэтому никого не удивляло, что эти двое мужчин часто прогуливались по палубе, тогда как Флора тащилась за ними следом, бросая взгляды на Дю-рана и вспыхивая алыми пятнами и прихорашиваясь, стоило ему только заметить ее присутствие.
Отношения в группе беженцев не всегда бывали сердечными. Морвен и мадам Туссарспорили по любому поводу, например, кто поведет их на обед, какие песни следует сегодня петь на палубе под звездами. Жози принимала в штыки любые замечания, высказанные в свой адрес, или в адрес жены чиновника, или защитника Морвена; она вела нескончаемый спор с мадам Туссар о том, где ставить стулья под навесом. Мадам Туссар ревновала своего мужа Клода, когда тот проявлял слишком большое внимание к малютке Жози, да и вообще к любой другой женщине, включая Серефину, а ее резкий и настойчивый голос, которым она заявляла о своем дурном настроении, неоднократно прокатывался по всей шхуне. Дивота и Жермена, горничная Мазэнов, вели разговоры о том, как используются на судне единственная английская ванна и единственный на всю шхуну утюг, который к тому же принадлежал Эрмине. Флора не беспокоила никого, но однажды днем очень расстроилась – какой-то матрос посмел подмигнуть ей...
Такие неурядицы вполне естественны, если принять во внимание и недостаток места, и нервное напряжение, которое им всем пришлось пережить.
Шхуна плавно и быстро вошла в бухту Баратария-Бей в то время, когда должен был вот-вот разразиться шторм. Бросив якорь, быстро убрали паруса, очистили палубу, задраили люки и бортовые отверстия.
И тут начался шторм. Шхуну ветром бросало на волнах. Над головами грохотал гром, а молнии с треском врезались в воду, якорная цепь натянулась и звенела, деревянная обшивка шхуны стонала, словно кто-то рвал ее на части. Дождь, который наконец разразился, под порывами ветра хлестал струями по палубе, словно огромными мокрыми кнутами.
Элен и все остальные поели заранее и легли в койки. Качка и рывки судна были настолько сильными, что самым безопасным местом оказались импровизированные люльки подвесных коек.
Райан обошел судно, проверяя, нет ли повреждений, и, успокаивая людей, то и дело возвращался навестить Элен. Однако, когда сильный ветер стал стихать, он остался доволен тем, как вела себя шхуна на этой закрытой якорной стоянке. Добравшись наконец до своей каюты, Райан сбросил с себя мокрую одежду, швырнул ее в угол и после этого лег рядом с Элен.
Он замерз и покрылся «гусиной кожей». Элен почувствовала, как ее захлестнула волна сострадания и нежности, прижалась к нему теснее и обхватила своими теплыми ногами его ноги. Вздрогнув от ее неожиданного тепла, он поцеловал ее в лоб, а затем устало растянулся рядом. Она прижалась виском к его подбородку, слепо вглядываясь сквозь иллюминатор в темноту ночи, озарявшуюся синеватыми вспышками уходящей грозы. Дождь барабанил по палубе и надстройкам шхуны где-то над головой, журчащими ручьями скатываясь в воды бухты.
С того дня, как Райан скрестил саблю с Дюраном, Элен и капер постоянно находились вместе – жили в одной каюте, спали в одной постели, вместе ели, ходили, разговаривали и занимались любовью, – но никогда не заговаривали о Новом Орлеане, если не считать самых общих тем. Элен по-прежнему полагалась на Райана и не сомневалась, что останется жить у него и в Новом Орлеане, тем более что его страсть к ней не утихала.
Райан мог быть интересным собеседником. Вдвоем они провели много вечеров, читая и обсуждая выдержки из его «краденых» книг. Иногда играли в карты, ставя на кон отдельные предметы своей одежды, которые нужно было снимать, при этом он начинал невинно мошенничать только тогда, когда выигрыш становился слишком крупным. В постели он проявлял себя неутомимым и внимательным любовником, вслух произносил слова ободрения и похвалы, открыто выражая свои чувства. Не было ни одного случая, когда бы он оставил ее без своей поддержки, не забывал о ней даже в суматохе своих дел и обязанностей на судне. Успокаивал Элен, как мог, когда ее снова начинали мучить ночные кошмары, и старался побыстрее залечить ее пораненные ноги. Он по-прежнему восхищался ароматом ее духов и остро реагировал на него. Но Райан больше не говорил о любви.
Элен в общем-то и не ожидала этого от него. Несмотря на все, что было пережито вместе, они все же оставались чужими друг другу. У него не было перед нею каких-либо клятвенных обязательств, он не давал ей никаких обещаний, – это она была ему всем обязана.
Часто она спрашивала себя: останется ли Райан таким же и в Новом Орлеане? Там, среди друзей и компаньонов, она может показаться ему лишь помехой, неуместным напоминанием о коротком отрезке времени, о котором он быстро забудет. Он может встретить другую женщину, после чего они с Дивотой могут оказаться на улице, и им придется самостоятельно, без его помощи, искать свое место в жизни.
По крайней мере, если он так поступит, то раз и навсегда станет ясно, что его удерживал рядом с Элен только аромат ее духов. Разумеется, она могла бы проверить свое предположение, просто перестав пользоваться своими духами. Однако даже результаты такой проверки, возможно, не заставили бы ее сделать окончательные выводы, тем более что они все еще оставались на судне. Ей негде было спать, кроме как в его каюте, и уже такая близость могла заставлять его чувствовать себя привязанным к ней. Как бы то ни было, она не осмеливалась испытывать судьбу. Ее положение не давало ей ни прав, ни оснований рисковать его поддержкой.