«Несомненно, нежный голосок за дверью принадлежит рыжеволосой женщине!» Элен открыла дверь.

– Очень любезно с вашей стороны, – поблагодарила она. – Но мне не хотелось бы лишать вас того, что вам удалось сохранить.

– Не берите в голову! – ответила женщина с улыбкой. – Люди театра привыкли уезжать по первому же приказу. Их вещи всегда упакованы и готовы к отъезду.

– Так вы актриса? – «Наверняка в этом и состоит секрет интригующих свойств ее голоса».

– Вы, по-видимому, не относитесь к числу моих недавних почитателей, насколько я вижу. Я с Морвеном Гентом... – Она замолчала, очевидно, ожидая реакции Элен.

– Ах да... – сказала Элен.

Накануне, за неделю до свадьбы, она слышала отклики на спектакли серьезного английского трагика с таким именем в Порт-о-Пренсе. В то время Элен была слишком поглощена непосредственной подготовкой приданого, чтобы думать о посещении театра.

– Морвена помнят все, особенно женщины! – проговорила с кривой усмешкой Эрмина. – Что ж, не стану задерживать вас у открытой двери, иначе сюда сбегутся все матросы судна, чтобы хоть мельком взглянуть на вас. Увидимся утром.

Эрмина сунула сверток одежды под руку Элен, потом одарила ее теплой улыбкой и повернулась, чтобы уйти.

– Благодарю вас, – сказала Элен вслед удаляющейся женщине. Та только помахала ей рукой.

Развернув сверток, Элен обнаружила в нем ночную сорочку, пару чулок, мягкие лайковые комнатные туфли с завязками из ленточек и просторное поплиновое платье темно-бежевого цвета, отделанное зеленой с золотом тесьмой. Насколько наблюдательной и заботливой оказалась эта актриса, если заметила ее пришедшие в негодность туфли.

Элен бросила полотенце на ванну и надела ночную рубашку простенький по покрою муслиновый балахон с большим вырезом, короткими рукавами фонариком и с отделанной рюшами кокеткой, с которой до пола ниспадала юбка. Элен показалось, что рубашке не хватает ленты, которая перехватила бы талию.

Она подняла глаза в тот момент, когда дверь открылась и на пороге появилась Дивота с подносом, накрытым салфеткой.

– Ты только погляди, что принесла мне женщина с необыкновенным голосом!

– Актриса?

– Да. А ты уже знаешь, что она актриса? Я-то думала, что сообщу тебе новость...

– На шхуне две актрисы, – ответила Дивота, – и актер, который о себе очень высокого мнения. А еще с нами плывет толстый хозяин плантации с дочерью, тонкой как палка, и с горничной дочери – квартеронкой[13]. А еще я узнала какой-то государственный служащий с женой-сплетницей. И Серефина здесь...

Элен обменялась с горничной долгим и многозначительным взглядом. Октеронка[14] Серефина, любовница Дюрана, была смазливой, хотя и томной и безразлично-вялой особой. Их связь продолжалась более пятнадцати лет – с тех пор, как отец Дюрана купил ее сыну, когда тому исполнилось шестнадцать лет, а ей пятнадцать. Девушка поселилась у них в доме, поскольку матери Дюрана уже не было в живых. Серефина служила им экономкой и иногда выполняла роль хозяйки дома, когда, например, собирались мальчишники, но никогда не появлялась на глаза леди, которые посещали дом. У Серефины и Дюрана родился сын, он сейчас жил и учился во Франции.

– Дюран и не смог бы оставить ее, – заметила Элен. – Но это все равно ничего не меняет.

– Так ты твердо решила не выходить за него?

– Я вообще не хочу выходить замуж! – раздраженно передернула плечами Элен.

– Ну, тогда все в порядке.

Дивота была права – все в порядке.

Еще до свадьбы Элен пыталась решить для себя: как поступить с Серефиной? Она была уверена, что Дюран не откажется от своей любовницы, хотя с ним никогда не обсуждала эту проблему. Можно было предположить, что он захочет поселить обеих под одной крышей, на что Элен, безусловно, никогда не согласилась бы.

Дивота расставляла на столике блюда, которые принесла в каюту, – ломтики ветчины с фасолью, хлеб, фруктовый коблер[15], и все в таком количестве, что двоим хватило бы с лихвой.

– Райан спустится к ужину? – спросила Элен.

– Он предупредил, чтобы его не ждали, перекусит в каюте капитана. Капитан Жан задержал его своими вопросами.

– Тогда садись, и пока мы едим, расскажи, что ты узнала об остальных пассажирах.

Однако сесть к столу Дивота, как обычно, отказалась она хорошо знала свое место прислуги.

– Ты, наверное, забыла, что я уже пообедала сегодня, а ты нет. Я пока лучше простирну твое белье в ванне, к утру оно уже будет свежее и сухое.

К тому времени, когда Элен закончила ужин, ее веки стали настолько тяжелыми, что она с трудом их приоткрывала. Ей хотелосьпомочь Дивоте вытащить ванну из каюты и прибраться, но собраться с силами так и не удалось. Никакая постель еще не казалась ей более привлекательной, чем эта койка у стенки с белоснежными, аккуратно подоткнутыми простынями. Элен с трудом удерживалась, чтобы не упасть на нее. Но она не знала, для нее ли приготовлена эта койка.

– Так ты думаешь, что мне все же стоит лечь здесь? – спросила Элен Дивоту.

Дивота посмотрела на нее:

– Думаю, да.

– А ты? Где ты ляжешь? Койка-то не очень широкая, но если потесниться, места хватит и для двоих.

– Не волнуйся, мне уже отвели местечко. – Глаза женщины лучились заботой.

– Ложись и спи. Я погашу свет.

– А как насчет... – Элен зевнула, прежде чем закончила фразу: – Райана?

– Надеюсь, он о себе позаботится.

– Уж конечно.

Дивота стояла у настенной лампы в кардановом подвесе, заправленной китовым жиром, намереваясь ее загасить. В руке она держала выстиранное и отжатое белье Элен. Она собиралась его повесить где-нибудь снаружи, возле люка, а может, и на палубе, чтобы ветер высушил к утру.

«Дивота такая преданная, всегда думает о моем комфорте», – подумала Элен и с трудом поднялась из-за стола, обеими руками опираясь о край столешницы. Она пристально посмотрела на смуглое лицо горничной, которая в свои тридцать четыре года выглядела ненамного старше ее.

– Могу я тебя спросить? – обратилась Элен к Дивоте.

– Пожалуйста, chere.

– Там, в доме Фавье, я кое-что случайно услышала. Это правда, что ты... легла в постель с этим мужчиной ради меня?

Дивота сложила губки бантиком, на губах ее появилась шаловливая улыбка.

– Разве такие вещи делаются ради кого-то?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего, кроме того, что я женщина, а он мужчина. Нас свела судьба.

Дивота была не так проста, как казалось. С веселой улыбкой она могла спокойно сказать неправду, лишь бы не расстраивать Элен.

– Наверное, он повел себя не как мужчина? И поэтому сигнал на шхуну пришлось подавать тебе.

– А, ну конечно! Мы же с ним два одинаковых... – Во влажных глазах горничной промелькнула печаль.

«Два одинаковых...» Дивота, наверное, хотела сказать, что она и Фавье – оба мулаты, люди со смешанной кровью, – подумала Элен.

– Извини, я не хотела совать нос в твои дела...

– Это твое право, chere.

– Нет, не совсем.

– Не беспокойся, я об этом уже почти забыла, – сказала Дивота, покачав головой. Сунув руку в карман фартука, она вынула стеклянную бутылочку и протянула ее Элен. Это была та самая желтовато-зеленая бутылочка с ароматным маслом, которое Дивота приготовила специально для нее. Должно быть, все это время горничная носила ее с собой.

Элен колебалась, стоит ли еще раз воспользоваться этим средством, но Дивота перенесла столько трудностей, а бутылочку все же сохранила.

Вынув пробку, Элен растерла несколько капель масла по сгибу локтей, по шее и груди. Ее сразу же обволокло чудное благоухание, от которого закружилась голова. Закрыв пробкой бутылочку, она поставила ее на столик.

– Восхитительно! – улыбнулась она и подошла к постели. – Спокойной ночи, Дивота.

– Спокойной ночи, – ответила горничная и погасила лампу. Дверь за Дивотой закрылась. Элен легла и закрыла глаза.

Просыпалась она медленно. Приоткрыв глаза, Элен увидела, как солнечный свет заливал каюту, оживляя ее яркими красками, его блики плясали.

У нее за спиной, над самой койкой, был открыт иллюминатор. Теплое, мягкое дыхание океанского бриза шевелило ее волосы и заставляло дрожать края наброшенной на нее простыни. Элен слышала плеск волн, которые слабо ударялись в корпус судна. Шум волн сливался со свистом ветра в снастях где-то высоко над палубой, с раздававшимися временами хлопками парусов и скрипом деревянных частей корпуса при подъемах и спусках шхуны на волнах. Эти плавные движения успокаивали и убаюкивали. Казалось, стоит закрыть глаза – и сразу же уснешь.

Элен легко могла бы уснуть, но она почувствовала некоторое неудобство. Например, подушка, на которой лежала ее голова, показалась ей слишком жесткой и слишком теплой по сравнению с той, на которой она уснула вечером. И к тому же под ухом мерно и глухо стучало что-то такое, что напоминало биение сердца.

И действительно, это было биение сердца...

Такое открытие не должно было бы удивлять Элен. Ведь за последние три ночи и три утра она просыпалась с подобным ощущением.

Она медленно открыла глаза и увидела, что голова ее лежит на обнаженной груди Райана. Темные волосы курчавились на ней, уходя сужающейся полоской под простыню, сползшую к его талии. На продбородке темнела щетина. Накануне Райан нашел время, чтобы не только принять ванну, но и побриться. Теперь кожа на его загорелом лице была гладкой. Скулы чуть выдавались. Нос, как она успела заметить во время их первой встречи, был сломан, но не портил его мужественного лица. Брови и ресницы казались необычайно темными и густыми. Вокруг крупного решительного рта разбегались мелкие морщинки. Такие же морщинки лучиками расходились от его глаз, таких же синих, как морская вода на больших глубинах вдали от берегов.

Райан молча наблюдал за нею, терпеливо снося изучение своего тела.

– Ты уже забыла, как я выгляжу? – насмешливо проговорил он, когда их взгляды встретились.

– Я даже не уверена, – сказала она с нарочитой заботливостью, – в том, что когда-нибудь это ясно себе представляла.

– А я-то надежно хранил твой образ в своей памяти.

Райан говорил тихим голосом, а его взгляд показался ей немного дразнящим, когда он поднял с ее плеча длинную золотистую прядь волос и пустил ее извиваться блестящими нитями на ветру в своих пальцах. Наверное, никогда ему не забыть, как Элен, освещенная лунным светом, царственно посмотрела на него, – и это после того, как ее чуть было не изнасиловали двое негров там, в лесу... Ей потребовалась внутренняя стойкость, чтобы быстро преодолеть этот шок и покориться необходимости вынужденного заключения в подземелье, которое за этим последовало. И все-таки трудно было ожидать от нее, чтобы в тот момент она воспринимала его как мужчину.

– Чем я обязана столь раннему визиту? – осторожно начала Элен.

– А это вовсе и не визит, насколько тебе известно.

– Разве?

Уголок его рта причудливо изогнулся.

– Элен, дорогая моя, неужели ты и в самом деле подумала, что после того, как мы делили с тобой постель в течение трех ночей, теперь я позволю тебе спать одной?

Она попыталась высвободиться из его объятий, но он еще крепче прижал ее к себе.

– Ты мог бы предоставить мне возможность выбирать самой! – разозлившись, выкрикнула она.

– Я не был уверен, что ты оценишь по достоинству такое предложение, если бы я тебя разбудил.

– Конечно, ты же подумал, что я откажусь...

– И разве я оказался не прав? – Райан приподнялся на локте, нависая над нею и заглядывая в ее глаза, полыхающие гневом.

– Ты был абсолютно прав.

– И неужели ты не рада, что я этого не сделал? – прошептал он, склоняя голову, чтобы прикоснуться губами к губам Элен. Его рука скользнула на грудь, а потом он крепко обнял ее.

Наплыв чувств и бурное желание, вспыхнувшее в ней от его прикосновения, вначале показались ей странными в этой обстановке, но эти ощущения были такими пронзительными, знакомыми и сладкими, что сопротивляться не хотелось...

«Как же могло случиться, что я оказалась рабой своих чувств, которые во мне пробуждал Райан? Так не должно и не могло быть. Духи... Во всем виноваты эти духи и в том, что Райан оказался в моей постели, и в том, что вспыхнуло мое ответное чувство. Это, и ничто другое! Только мои духи...» – думала Элен.

Хотя причина в данном случае не имела значения. Только магия нежных ласк, сладкое смешение их дыхания, пыл их слияния, смятение да неистовство, от которых вскипает кровь, имели смысл...

Качка судна составляла контрапункт их наслаждения, добавляя фон их совместным движениям. Свежесть утреннего великолепия нового дня и солнечные лучи, золотившие их влажные тела, дарили новые, необыкновенные ощущения.

Через некоторое время, лежа на животе с закрытыми глазами и прижавшись щекой к смятой простыне, Элен думала: «Если бы всебыло так просто, если бы люди могли открываться друг другу с такой же готовностью, с какой они отдают себя другому, как в таком случае жить было бы легко... Проблема состояла в том, что свои желания и истинные потребности люди прячут глубоко от других и даже от себя». Она знала, что сама поступает так же.

Матрас с койки накренился в тот момент, когда Райан поднимался с постели. Она слышала шаги его босых ног по полу в направлении столика, но он вернулся раньше, чем она успела повернуться. Простыня, которая укрывала ее бедра, упала.

Элен попробовала лечь на бок, но Райан уже держал ее лодыжки, немедленно заставив ее вернуться в прежнее положение вниз лицом. Она попыталась взглянуть на него через плечо:

– Что ты делаешь?

– Пока ничего. Но хочу заняться твоими ступнями. Лежи спокойно.

– Мои ступни?

Он отвинчивал крышечку банки какого-то немыслимого варева. Его запах, очень похожий на запах мази для лошадей, заполнил каюту.

– У нас на судне есть человек, который шесть месяцев изучал основы лечения ран у известного хирурга в Эдинбурге. В матросском кубрике и на полубаке его зовут Док. А он отвечает им тем, что время от времени лечит их раны. И у него это очень хорошо получается. Эта целебная мазь из его запасов.

Элен слегка вздрогнула, когда первый мазок лег на одну из ее пораненных ступней. Она ожидала острой боли или жжения, однако почувствовала только прилив успокаивающего тепла. Едкий запах плавал вокруг нее, заглушая аромат ее духов. Шея начинала затекать от усталости. Она обернулась еще раз, приподнявшись на локтях.

– Ты и в самом деле веришь, что этот Док не изучал лекарское искусство в конюшне?

– Он очень оскорбился бы, если бы услышал твои речи, – ответил Райан и встал на одно колено.

Элен с некоторым смущением поняла, что теперь все ее тело открыто для обозрения. Изо всех сил стараясь казаться хладнокровной, она сказала:

– Беру свои слова обратно. Теперь я чувствую себя значительно лучше, спасибо тебе.

– Док будет весьма польщен.

Он говорил очень мягко, нежно, и массаж, который он ей делал большими пальцами на пораненных участках кожи ступней, гипнотически действовал на Элен, ей уже хотелось, чтобы он не заканчивался.

– Наверное, уже... уже очень поздно. Интересно, а где Дивота? – проговорила она расслабленно.

– Думаю, что она наконец получила возможность как следует отдохнуть. Дивота это заслужила. Да к тому же она достаточно тактична, чтобы прийти к тебе в такую рань.

– Зная, что ты можешь находиться здесь. Ты это хочешь сказать?

– Она – интеллигентная женщина, – сказал Райан и принялся за другую ногу.

– Мне... хотелось бы знать, а другие на судне такие же?

– Ничего сказать не могу, – ответил он коротко. – Они чужие.

– Тебе не нравится, что они на твоем судне, да? Но ты мог бы их не брать с собой.

– Не знаю, как нам удалось бы это сделать. Если, конечно, выбрасывать их за борт по одному. А... теперь мне понятно, чего ты от меня ожидала. Такая уж у меня дурная слава. Гамбьер тоже от нее не в восторге.

– Дюран? Ты с ним разговаривал? – Элен обернулась, чтобы снова взглянуть на него через плечо.

– Если быть точным, то он со мной говорил. Вчера вечером нашел меня и потребовал объяснений как и почему я появился с его будущей невестой.

– И что ты рассказал ему?

– Правду.

– Что?!

– Да, правду. С начала и до конца. Я не видел причин, чтобы не удовлетворить его любопытство, тем более что это было его главной заботой.

– И что же его интересовало? – спросила она, предчувствуя что-то дурное.

– Его интересовало, девственница ты по-прежнему или нет.

Элен дернулась, чтобы сесть, но Райан не позволил ей сделать этого, удержав лодыжки обеими руками.

– Отпусти меня! – потребовала она.

– Не пущу, пока не объяснишь, что тебя так расстроило.

– С чего бы мне расстраиваться? Я определенно без ума от радости, что вы обсуждали проблемы моей девственности. Что может быть более лестным для меня!

– Я не обсуждал этого. Это делал Гамбьер.

– Что ж, конечно... и на том спасибо. А тебя не затруднит рассказать, к какому соглашению вы пришли после мужского разговора о том, что касается моей благосклонности, или мне придется об этом догадываться самой, поскольку ты сегодня утром оказался в моей постели?

От раздражения, что он продолжает удерживать ее ноги, Элен попыталась лягнуть его, но у нее ничего не получилось, а Райан ее так и не выпустил.

Напротив, легким и сильным движением он выпрямился и через мгновение рухнул на нее всем телом, прижавшись к упругим округлостям ее ягодиц и бедер и обхватив руками ее бока. Прямо в ушко он тихо ей сказал:

– Никакого соглашения и быть не могло. Или тебе хочется, чтобы сейчас вместо меня с тобой лежал Дюран?

– Уйди! – прошипела сквозь зубы Элен.

– Нет, ты ответь на мой вопрос, – настойчиво проговорил Райан, крепко удерживая Элен, чувствуя и то, как она бьется под ним, стараясь сбросить его с себя, и свое растущее возбуждение. Однако он не хотел уступать, пока не получит ответа. Для него это было слишком важно.

– Я же говорила тебе о своем отношении к этому заранее обговоренному нашими отцами браку по расчету. И как после этого ты можешь задавать такие вопросы? Или это важно для твоего тщеславия?

Немедленно скатившись с нее, Райан растянулся рядом с нею.

– Тщеславие? – зло повторил он.

– А для чего же еще тебе понадобилось об этом спрашивать?

«В самом деле, для чего?» – подумал Райан. Он напряженно всматривался в ее лицо, окруженное золотом рассыпавшихся волос, скрывающих и обнажающих ее плечи и груди и лежащих драгоценным блестящим покровом на ее талии. Смотрел на чистый свет ее серых глаз, вдыхал божественный аромат, который был частью ее самой, и поражался силе своей страсти, которую вызывала в нем эта восхитительная женщина.

Он не спеша заговорил:

– Я не намерен отказываться от тебя только потому, что какой-то владелец плантаций сахарного тростника со своими притязаниями на первенство спас свою шкуру, забравшись на мое судно. С другой стороны, вчера вечером ты проявила большое уважение к светским приличиям, и мне не хочется, чтобы из-за меня ты упустила свой шанс, поскольку твой жених восстал из могилы.

– Понимаю, – ответила Элен, и глаза ее холодно блеснули. – Значит, ты водворил меня в свою каюту и провел со мной ночь только для того, чтобы Дюран догадался, что он получит уже лежалый товар?

– О нет, – ответил Райан с тихой уверенностью в голосе. – Я сделал это потому, что не переношу самой мысли, что все могло быть как-нибудь иначе. Потому что наступило утро, и я хотел увидеть тебя обнаженной в лучах солнца...

Элен чуть не задохнулась от удивления и внезапной пронизывающей боли, словно ей нанесли смертельную рану. Гордо вздернув подбородок, она проговорила:

– Что же, ты насмотрелся?

– Если теперь Дюран захочет тебя, то ему придется только силой отбирать тебя у меня.

– Мне сдается, что последнее слово должно все-таки остаться за мной.

– А мне показалось, что ты свой выбор уже сделала.

– Если я не хочу, чтобы Дюран получил меня, словно по ошибке доставленную посылку, то это еще не значит, что мне очень хочется зависеть от тебя. Ты ясно показал, что это было бы не очень разумно. – Элен села и, откинув волосы на одну сторону, прикрыла грудь скрещенными руками.

– Глупо с моей стороны...

– Что это значит? – спросила она подозрительно.

– Ничего. Ты всегда такая раздражительная перед завтраком?

Он помрачнел, лицо стало невыразительным. И было бесполезно спрашивать его о чем-либо, да она и сама не знала, хотелось ли ей узнать что-нибудь еще.

Завтрак они пропустили. Райан открыл дверь и громко позвал юнгу-вестового, приказав принести кофе. До полуденного обеда оставалось немного времени, поэтому они решили повременить с чем-нибудь более существенным и уж потом поесть как следует.

Выпив кофе залпом, Райан набросил на себя одежду и вышел из каюты. Он, по-видимому, поговорил с Дивотой, поскольку через несколько минут она вошла, чтобы помочь Элен привести себя в порядок.

Когда Элен наконец стояла одетая в платье из хлопчатого поплина с отделкой из зеленой с золотом тесьмы, в мягких туфлях и с аккуратной прической в форме короны из золотых кос, она почувствовала, что впервые за несколько последних дней выглядит прилично и наконец стала похожей сама на себя. Противно даже вспомнить о том, в каком виде была она еще вчера вечером, – должно быть, казалась замарашкой в порванном грязном платье, в рваных туфлях, с волосами, беспорядочно свисавшими на спину нерасчесанной массой, и с темными кругами под глазами.

Элен опасалась, что Райану захотелось, чтобы она прошла в гостиную-столовую одна, без него. Безусловно, она смогла бы справиться с этим, но после того, как он коварно поместил ее в свою каюту, продемонстрировав характер их отношений, она не видела причин, по которым должна была предстать перед пассажирами судна без его моральной поддержки.

Однако переживала она напрасно. Райан появился в каюте в тот самый момент, когда наверху пробили склянки полуденной смены вахты. Он внимательно оглядел ее и покачал головой.

– Сегодня утром твой вид мне понравился больше... – мрачно проговорил он.

– Но у меня не было... – начала было Элен, но вдруг раздосадованно замолчала, поняв, что он имел в виду.

– Вот именно, – пробормотал он и подошел к ней ближе, чтобы она взяла его под руку. Он любовался цветом ее лица, сменившим прежнюю бледность. – Так пойдем?

Все как будто ждали их появления. Когда Элен и Райан вошли в гостиную, мужчины встали, а женщины откровенно глазели на них. Молоденькая худая женщина, дочь плантатора, нервно хихикнула. Дюран, привалившись к стене, смотрел на них обоих блестящими, потемневшими от гнева глазами.

Первым заговорил розовощекий актер, Морвен Гент, выступивший вперед с бокалом в руке, наполненным янтарной жидкостью.

– Какая честь... – произнес он своим звучным голосом, хотя и значительно ослабленным спиртным, выпитым накануне. – Какое счастье снизошло на нас! Вкус трапезы, стоящей перед нами, не может не улучшиться от присутствия нашего хозяина, капера Байяра, и его прекрасной блондинки-любовницы!