Ноги не слушались. Ей показалось, что она падает. Но удивительно, ударившись об пол, Элен не почувствовала боли...
Позже, намного позже, она услышала крик Дивоты и почувствовала, как руки горничной раздевают ее. «Почему Дивота плачет?» – удивленно подумала она.
Потом чьи-то сильные руки подняли ее, и она поплыла. Элен вспомнила темный двор и улыбнулась...
Наконец она в постели, такой мягкой, такой жаркой... Темнота и шум дождя. Свет и шум дождя... Успокаивающий...
С нее снова снимали одежду, она почувствовала прохладу и что-то горькое на языке. Она подавилась, и из ее рта полилась темная жидкость. Она по Сан-Доминго помнит эту жидкость. Кровь... Желтая лихорадка... Где-то закричала служанка. Глупая женщина...
Решительный голос отрывисто отдавал приказания. Она поняла, что это был Райан. Дорогой Райан. Тишина, благословенная тишина вокруг...
Исчезло ощущение времени. Теперь для Элен не существовало ни дня ни ночи. Она чувствовала только боль во всем теле и видела лица, которые то появлялись над ней, то снова исчезали. Элен пыталась им что-то сказать, но в конце концов сдалась и погрузилась в пучину мрака, который, казалось, поглотил ее и все вокруг...
Из непроглядной темноты и безмолвия Элен понемногу стала подниматься, как бы всплывая на звук голосов, в которых слышались мольба и гнев. Во рту появился привкус одного из травяных настоев Дивоты, который она помнила еще с детства. Вкус неприятный, но успокаивающий. Элен открыла глаза.
Вокруг кровати, на которой она лежала, горели свечи, а на ковре, образуя круг, лежал рассыпанный белый песок. Около нее стояла Дивота. Служанка тихо шептала заклинания и обрызгивала ее какой-то жидкостью из тыквенной бутыли.
А по комнате, из угла в угол, в возбуждении вышагивал одетый с иголочки человек с лысиной, начинающейся ото лба, и высоко посаженным на носу пенсне. Он ругался, возмущенный совершением подобных невежественных обрядов, в то время, когда существует наука химия и раствор хинного дерева, которые должны спасти бедную девушку. Он, Бланше Дюкейл, профессор химии, имел честь лечить префекта колонии от этой ужасной болезни, желтой лихорадки, и вывел его из кризиса. То же самое он сделает для мадемуазель Ларпен, если ему позволят. Но никогда и нигде не видел он такого невежества, как здесь, среди медицинских специалистов, с их слабительными, рвотными средствами и кровопусканием, а теперь вынужден был бороться еще и с суевериями невообразимого варварства. Он поражен! Потрясен! Когда он после возвращения во Францию расскажет об этом своим коллегам, то они ему просто не поверят. Если мадемуазель умрет, то отвечать перед месье Байяром придется этому созданию, последовательнице вуду.
Из-под ресниц Элен взглянула на свои руки. От желтухи они стали желтого цвета и тонкими, очень тонкими. Ей было так жарко, что волосы казались ей огнем, обжигавшим шею, а простыня, под которой она лежала, нестерпимо тяжелой. В комнате нечем было дышать, так как все окна и двери были закрыты. Пламя свечей казалось громадным гудящим огнем. Она слышала их потрескивание и чувствовала обжигающее тепло. Голоса людей, находившихся возле нее, не смолкали, отзываясь барабанным боем в голове, наполняя ее шумом и грохотом, сводящим с ума.
Распахнулась дверь. В комнату вошел Райан в халате, со спутанными волосами, будто только что встал с постели. Под глазами темнели круги, а в давно не бритой бороде промелькнуло серебро, словно она поседела. Он посмотрел на Дивоту и доктора с неодобрением и раздражением и спросил:
– Из-за чего столько шума?
Они начали объяснять. Их голоса отозвались громкими криками в ушах Элен. С тихим стоном она закрыла глаза.
– Достаточно! – сказал Райан.
Голоса замерли. Райан медленно подошел к кровати.
– Дорогая? – обратился он к Элен.
С трудом открыв глаза, Элен посмотрела на человека, склонившегося над ней.
– Так жарко... – прошептала она.
– Я знаю. Постарайся не разговаривать. Райан пристально смотрел на нее сверху вниз и чувствовал, как сердце разрывалось у него в груди. Она умирает, он знал это, умирает, потому что он привез ее в Новый Орлеан. Если бы только он оставил ее на Сан-Доминго... Как бы ему хотелось сейчас отдать Элен свою силу, а ее болезнь забрать себе. Почему это произошло с ней? Почему?
Райан чувствовал свою беспомощность... Возможно, ему следует разрешить пустить Элен кровь; говорят, что самопроизвольное носовое кровотечение за два дня до этого помогло Луссату, правда, чуть не погубив его. Префект много часов пролежал с помрачненным сознанием, прежде чем профессор химии, которого он привез с собой из Франции, не объявил, что опасность миновала.
А может, нужно снова вымыть Элен губкой; кажется, это помогает снять жар. Райан взглянул на Дивоту, собираясь предложить ей это сделать, но женщина стояла с закрытыми глазами, губы ее шевелились в языческом заклинании. Райан опять посмотрел на Элен.
Она не отрывала свой взгляд от него, взгляд, в котором сквозила мольба. Ее голос прозвучал словно вздох, когда она проговорила:
– Наружу?
– Я не советую, – решительно произнес доктор Дюкейл. – Ночной воздух, вы понимаете, довольно пагубный.
Дивота открыла глаза.
– Внутри песчаного круга Элен защищена, – твердо сказала она.
Рука Элен дернулась и медленно потянулась к Райану. Он подошел к кровати и в едином порыве откинул простыню к ее ногам.
– Я предупреждаю вас, месье, – сказал доктор, – вы рискуете заразиться, если позволите себе что-либо большее, чем просто прикоснуться к ее коже.
Райан взглянул на него с презрением. Он бережно поднял Элен с кровати и, прижав к себе, бросился к двери, ведущей на галерею.
На его пути встала Дивота. Синие глаза Райана потемнели, когда он натолкнулся на взгляд служанки, хотя его голос из уважения к женщине, которую держал на руках, прозвучал мягко:
– Открой дверь.
Служанка резко отступила назад и повернулась, чтобы выполнить его просьбу.
Райан протиснулся сквозь открытую дверь и зашагал по галерее. Стояла темная и теплая ночь. Он спустился по ступеням, направляясь во двор. На мгновение остановился, потом направился в сторону густой тени дуба.
Позади него раздались шаги. Дивота принесла деревянную скамью и поставила ее под деревом. Райан рухнул на нее, опершись спиной о ствол дерева и устраивая поудобнее Элен на своих коленях. Он потянулся, чтобы зачесать назад ее волосы, расправляя длинные спутанные пряди, и прикоснулся к ее щеке. Жар не ослабевал. Наклонив голову, Райан прижался губами к ее подбородку.
Свежий воздух, нежные и ласковые прикосновения Райана так подействовали на Элен, что она вздохнула и, свернувшись калачиком, прижалась к мужчине, который держал ее в своих сильных руках.
Разгоряченная кожа благоухала, и этот аромат казался неотделимой ее частью. Дивота втирала бальзам в ее кожу даже во время болезни. Воздух вокруг Райана пропитался этим запахом, восторженное состояние души перемешивалось с полузабытыми ощущениями, хранившимися в памяти вместе с тысячами пылких желаний.
– Элен, я люблю тебя, – прошептал он, и его шепот, казалось, потерялся в шелесте легкого ветерка, заблудившегося в листьях над головой.
Но Элен услышала его. Она вздохнула и, попытавшись улыбнуться, закрыла глаза.
Возможно, в течение часа, пока она спала, в болезни наступил перелом, и на ее теле выступила испарина. Пот, смешанный с духами, пропитал надетый на нее тонкий халатик и халат Райана. Ощущая это сладкое, влажное тепло, он наполнился восторгом и странным ощущением непреходящей радости.
Медленно тянулись жаркие летние дни. Каждый день во второй половине шли дожди. Из-за беспрестанной жары и влажности Элен выздоравливала медленно. Прошел июль и вслед за ним август, прежде чем Райан рассудил, что она достаточно окрепла, чтобы принимать посетителей.
Первым посетителем оказалась мадам Туссар. Райан не стал оставлять их наедине, правда, Элен предложила ему отправиться по своим делам, которые а она была уверена в этом он забросил, но Райан ее не послушался. Причиной мог послужить тот факт, что он уже знал новости, которыми не терпелось поделиться мадам Туссар.
Сначала они обменялись обычными любезностями – расспросами о здоровье Элен, выражениями сожаления по поводу ее болезни. Затем последовало упоминание о выздоровлении префекта. Они обсудили эпидемию лихорадки, которая заставила некоторых жителей Нового Орлеана убежать в верховья Миссисипи и оставаться там с друзьями и родственниками, пока не пройдет опасность.
Мадам Туссар и ее муж тоже подумывали о том, чтобы уехать из города, но стоимость переезда оказалась недоступной для них, да и путешествие показалось им затруднительным, поскольку таверны по пути практически перестали существовать и им приходилось бы рассчитывать только на гостеприимство землевладельцев, хозяйства которых они встречали бы на своем пути.
– Как неприятно то, что случилось с Мазэном: говорят, что он и его дочь обсуждали возможность покинуть город как раз перед его смертью, – с грустью проговорила гостья.
Прошло мгновение, прежде чем случайно оброненные этой женщиной слова обрели смысл.
– Вы имеете в виду, что месье Мазэн мертв? Отец Флоры? – переспросила Элен.
– Да-да... Такая трагедия.
– Он умер из-за лихорадки?
– Мне не хотелось бы вводить вас в заблуждение. Сначала врачи уверяли, что у него желтая лихорадка или какие-то колики из-за его обычного расстройства желудка. Но затем доктор химии из Франции, которого привез с собой префект, рискнул осмотреть его тело. Он сразу же объявил, что причина смерти вовсе не лихорадка или колики. А та, о которой вам, милочка, никогда не догадаться!
Пока мадам Туссар сделала паузу, чтобы дождаться реакции Элен, та в ответ покачала головой:
– Я уверена, что не догадаюсь. И какая же причина?
– Мышьяк, моя дорогая. Вы можете в это поверить?
Мышьяк... Сначала Эрмина, теперь Мазэн... Дрожь пробежала по телу Элен.
– Но как? Почему?
– Никто не знает. Судя по всему, не было никаких причин, хотя подозрение падает на их служанку Жермену. Флора, конечно, в прострации, бедное дитя! К тому же это произошло накануне объявления о ее помолвке. Говорят, помолвку отложат, пока не закончится траур.
– Это кажется невероятным. Вы уверены? Вторая смерть от яда... Не кажется ли это странным? Какая связь между ними двумя, между актрисой и плантатором средних лет?
– Доктор Мазэна и доктор из Парижа разошлись во мнениях. Доктор Луссата ссылается на то, что запах чеснока указывает на яд, хотя чеснок в этих краях распространен как общепринятая приправа к пище.
– Тогда, возможно, месье Мазэн умер собственной смертью, – с облегчением проговорила Элен.
– Возможно. Конечно, всегда найдутся те, кто посмеется и заявит, что он умер от чрезмерной физической нагрузки, поскольку в возрасте Мазэна содержать любовницу непросто. – Глаза женщины засверкали, когда она сделала это предположение.
– Вы имеете в виду...
– Совершенно верно.
– Но месье Мазэн и Жермена давно вместе... Такая причина кажется неправдоподобной.
– Уверяю вас, такое случается, – настаивала мадам Туссар.
Элен подумала о том, чтобы на какое-то время направить мысли мадам Туссар в другое русло.
– Флора пропадет без отца, – сказала она.
– Конечно. Богатство, которое она унаследует, не восполнит утрату, хотя, как я полагаю, жених предложит свои услуги, чтобы поддержать ее: наверняка он не окажется настолько глупым, чтобы отступить. Без сомнения, этого человека выбрал для нее ее отец.
– Как вы думаете, что представляет собой ее жених? – спросила Элен.
На лице мадам Туссар появилось выражение досады.
– Крошка не говорит; она еще упорней сохраняет в секрете имя соискателя своей руки. Пожалуй, можно только предполагать... если бы не разногласия между ней и отцом. – В черных глазах женщины мелькнула злобная ухмылка. – Кто-то все равно должен обладать привилегией хотя бы приблизительно определить личность человека, и я не могу не вспомнить тот вечер, когда мы посещали Воксхолл. Уж не Дюран ли Гамбьер сопровождал Флору?
– Я совершенно не могу себе представить их вместе, – задумчиво сказала Элен.
Мадам Туссар рассмеялась, и Элен поразила злая издевка, прозвучавшая в ее смехе.
– Я тоже не могу, но когда в дело вступают деньги, составляются странные пары.
Элен подумала о деньгах, которые истратил Дюран, и о смерти Мазэна, которая делала его дочь наследницей, и дрожь пробежала по ней.
Уголком глаза она увидела, как Райан подался вперед. Лицо его окаменело, и он сказал:
– На сегодня, я думаю, хватит. Я уверен, что Элен благодарна вам за визит, мадам, но ей нельзя утомляться.
– Но у меня так много новостей, и я еще не все рассказала...
– В другой раз, – твердо проговорил Райан.
Мадам Туссар попрощалась, не преминув бросить несколько обиженных взглядов в его сторону. Райан не обратил на это никакого внимания, вынул подушки из-под спины Элен, на которые она опиралась, и устроил ее в кровати, чтобы она часок отдохнула. Возможно, ей показалось, но его руки и просьба поспать были не такими нежными, как обычно. Более того, пока она отдыхала, Райан впервые за многие недели ушел из дому.
На следующее утро, когда Райан отсутствовал, появилась Жози. Она была одета так, как раньше одевалась Эрмина, и держалась с чувством собственного достоинства.
– Как поживает Морвен? – спросила Элен.
– Лучше, чем всегда. Пленив и полонив вдову, он теперь флиртует со всеми без исключения. Я не понимаю, почему все так нервничают. Он соблаговолил обратить на меня внимание однажды вечером, когда вдовы не оказалось дома, и, честно говоря... одним словом, как любовник он оставляет желать лучшего...
Элен едва не поперхнулась своим кофе.
– Ты имеешь в виду, что ты и он...
– Закончил прежде, чем я успела что-нибудь понять. Я никогда так не разочаровывалась в своей жизни. Наверное, никогда не дождешься того, кто окажется самым лучшим.
– Говоришь так, основываясь на своем богатом опыте?
Жози ухмыльнулась.
– Я крутила любовь с несколькими, в отличие от тебя, в этом я не сомневаюсь. Мой новый поклонник хоть внешне и не представляет собой ничего особенного, но зато умеет пользоваться тем, чем располагает, и, дорогая моя, он так благодарен за возможность, которую я предоставляю ему. Он настолько великодушен, что тебе будет в это трудно поверить...
– Ты собираешься за него замуж?
– Разве я дала повод так думать? Нет-нет, у меня нет ни малейшего желания связывать себя с каким-либо мужчиной. Кроме того, он женат.
– Понятно.
– Не понимаю, почему ты не вступишь в законные супружеские отношения с Райаном? Я слышала от мадам Туссар, что он крайне заботливый, охраняет твое здоровье, и порой с рыцарской преданностью, – сказала Жози, с подозрением взглянув на Элен.
– Она преувеличивает, – заметила Элен, пытаясь улыбнуться.
– Так ли это? Он ведь не отходил от тебя неделями! По правде говоря, редко кто из любовников или мужей так отдает себя любимой. Ты бы правильно поступила, если б завладела им, пока это в твоей власти.
– Стоит ли это вообще делать?
– Но у тебя нет никакой профессии, на которую ты могла бы рассчитывать.
– У меня есть духи, – упрямо проговорила Элен.
– Да, они у тебя есть. Кстати, и мне не помешает флакончик. Я рассказала об этом моему любовнику, и он дал мне денег. Он любит меня до безумия и дает мне все, что только я ни пожелаю.
Элен огляделась, ища Дивоту, чтобы послать ее за духами, но оказалось, что в какой-то момент разговора с гостьей ее горничная исчезла из комнаты. Жози трещала не умолкая, перескакивая с одной темы на другую, – начиная со смерти Мазэна и последовавшим затем походом по нескольким магазинам в поисках траурного платья до вечеринки на борту судна, устроенной Бернаром Мариньи для нескольких своих друзей мужского пола и двух или трех женщин, одной из которых оказалась Флора. О духах забыли.
Элен вспомнила о них, вероятно, через полчаса после ухода Жози. Она тотчас же повернулась к Дивоте, спросив:
– Почему ты не передала бутылочку для Жози?
Дивота молчала, с суровым выражением лица убирая со стола на поднос тарелки с крошками от пирожных и чашки из-под кофе, из которых пили Элен и ее гостья.
– Что-то не так? – удивленно спросила Элен.
– Все в порядке, дорогая. Тем более теперь, когда ты с каждым днем становишься все сильнее.
– Это из-за духов, не так ли?
Внезапно в памяти Элен пронеслись события недавних дней. Дивота принесла духи для нее, когда она просила их для Эрмины. Три дня до этого Райан воздерживался от прикосновения к ней в постели, а потом, когда она вновь воспользовалась приготовленными духами, как магнит приник к ней. Слова Жози эхом отозвались у нее в ушах. Преданность. Не отходилотнеенеделями. Посвящение.
Молчание Дивоты она расценила как согласие.
– Ты заменила недостающие ингредиенты, – продолжала Элен.
– В противном случае это не сработало бы.
– Это не работает сейчас! Ты не имеешь права никому сообщать такую силу!
– Я думала, что ты не веришь в это.
– Как я могу не верить? – в отчаянии закричала Элен.
– Сила становится особенно необычайной, если в нее верят... и вообще знают о ней...
– Но это не означает, что она не сработает? Не так ли?
– Нет, chere.
– А те, другие, Серефина и Жермена, они знали, что именно купили? – медленно произнося слова, спросила Элен.
– Они знали.
«Конечно, знали, они ведь с Сан-Доминго. Многие из них последовательницы культа вуду и хорошо знакомы с его тайнами. Эрмина не знала, и Эрмина умерла».
– Ты сказала им, но не мне, – проговорила Элен.
– Я так поступила, потому что думаю о твоем будущем! Ты должна была выйти замуж за Райана, поэтому это не имело никакого значения.
Элен внимательно посмотрела на свою служанку, глаза ее потемнели от сознания предательства Дивоты. Она все-таки думала, что любовь Райана, его преданность вызваны ею самой, без помощи духов.
– Это имело значение, – отрезала Элен.
– Поверь, его любовь настоящая. Он полюбил тебя лишь из-за тебя самой. – Слова служанки повисли в воздухе.
Элен закрыла глаза, почувствовав вдруг безумную усталость. Спустя некоторое время она услышала звон фаянсовой посуды и удаляющиеся шаги Дивоты.
Элен лежала спокойно, пытаясь справиться с тем, что узнала. Значит, духи оказались совсем не такими, как она думала...
Потрясенная однажды их удивительным свойством подчинять, покорять, пленять, она теперь превратилась в рабу этих духов. Никто так не зависел от их власти, как она...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Как только Элен почувствовала себя достаточно крепкой, чтобы сменить ночную сорочку и утренний халат на утреннее платье из желтого батиста, расшитого зелеными листьями и виноградными лозами, чтобы избавиться от подушек и дивана, то сразу же спустилась по лестнице на первый этаж, в мастерскую. Элен двигалась с осторожностью не только из-за слабости после болезни, но еще и потому, что не хотела привлекать внимания Дивоты. Горничная не одобрила бы того, что она собиралась сделать.
В мастерской Элен нашла пустую банку из-под оливкового масла – керамический сосуд в форме громадной улитки. Она предпочла бы ведро, но поскольку его не оказалось, пришлось воспользоваться тем, что нашла. Поставив сосуд на прилавок, служивший рабочим столом, она взяла бутылку, в которой находились остатки духов, приготовленных Дивотой. Сняв пробку, вылила содержимое в банку из-под оливкового масла. Отставив пустую бутылку в сторону, Элен потянулась, чтобы собрать маленькие, перевязанные голубыми ленточками флакончики, которые приготовила на продажу. Она взяла один из них в руку и провела указательным пальцем по стеклянной поверхности.
Она подумала о надеждах, ушедших вместе с содержимым бутылки, о своих мечтах о самостоятельности и независимости, и в этот момент она действительно почувствовала, что совершает нечто такое, что надежно защитит ее будущее. А сколько было планов, как она ждала успеха...
На глазах навернулись слезы. Пальцы крепко сжимали маленький флакончик, пока не побелели.
Власть – вот главное, что заключалось в этих духах, способность контролировать мужчин и таким образом получать от жизни удовольствие. Власть не только для нее одной, но для множества других женщин. Каким преимуществом они могли бы обладать, если бы имели средства, помогающие им организовать свое существование по своему желанию, не обращая внимания на диктат мужчин.
Но власть таила в себе и опасность...
Элен резко вынула пробку из флакончика и вылила небольшое количество духов в банку из-под оливкового масла. Запах духов распространился в воздухе. Элен дождалась, пока в банку упала последняя капля, потом отставила флакончик в сторону. Духи стекали по ее пальцам на голубые ленточки, но она не замечала этого. Она доставала второй флакончик, потом третий и так далее.
– Что ты делаешь? – раздался за ее спиной пронзительный вопль Дивоты.
Элен не могла припомнить, чтобы Дивота когда-нибудь так кричала.
– Уничтожаю несправедливое преимущество, – не поднимая головы, ответила Элен.
– Это сумасшествие!
– А мне кажется это разумным поступком. – Элен поставила флакончик, который держала в руке, и нетерпеливым жестом вытерла слезы, прежде чем взяла следующий. Оставалось три флакончика.
Дивота перевела взгляд с оставшихся флакончиков на банку из-под оливкового масла.
– Что ты собираешься с этим делать? – недоуменно спросила она.
– Уничтожить.
– Выльешь все на улицу? Разве это не рискованно?
– Я собираюсь вылить духи в реку.
– Я не позволю тебе этого сделать.
– Ты не сможешь меня остановить. – Голос Элен ей самой показался резким в своей непреклонности.
– Вспомни о мамином ожерелье. Как ты вернешь его, если уничтожишь то, что было куплено на вырученные за него деньги? Ты же потеряешь его.
– Ничего не могу поделать...
Когда Элен потянулась за следующим флакончиком, Дивота резким движением руки схватила оставшиеся два и прижала их к груди.
– Эти будут моими, они нужны мне для работы, – настойчиво проговорила она.
Элен не стала возражать. Она встретилась своим неумолимым взглядом с обеспокоенным взглядом карих глаз верной горничной.
– Ты можешь подушиться этими духами сама, если хочешь, но продавать их ты не должна.
– Хорошо, chere.
– Ты обещаешь?
– Обещаю.
– Ну что ж. Остались ли еще какие-нибудь флакончики из тех, которые ты продала или отдала кому-нибудь еще, кроме Эрмины, Жермены и Серефины?
– Ни одного.
– Хорошо. Тогда это облегчит дело... – Дивота наблюдала за Элен, глаза которой потемнели от тайных мыслей.
– Что ты собираешься делать? – нетерпеливо спросила она Элен.
– Получить обратно все проданные духи.
– Это нелегко...
Элен прекрасно это понимала, но ничто теперь ее не остановит. Для того чтобы почувствовать себя свободной, необходимо что-то предпринять. По крайней мере, хотя бы попробовать.
Элен решила начать с мадам Рашель Пито. Надо было придумать убедительную причину для того, чтобы получить флакончик обратно, и Элен приготовила рассказ о том, что в состав духов входит некий ингредиент, который может вызвать появление сыпи, и размышляла, сколько денег необходимо иметь при себе, чтобы отдать их взамен духов. Хотя надеялась, что деньги не пригодятся вовсе, поскольку мадам Пито славилась своим богатством и, кроме того, получила их бесплатно. Тем не менее Элен всегда помнила, что богачи известны своей скупостью, особенно когда дело касается мелочей.
Она подготовилась к визиту, тщательно продумав свой наряд. Никаких трудностей ей это не составило. Ее уличный наряд из поплина чрезвычайно подходил для этой цели, а маленькая соломенная шляпка с вуалью, защищающая от солнца, казалась не только модной, но и практичной. Но понадобилось время, чтобы нарумянить щеки, по-прежнему бледные после болезни, и даже прибегнуть к красному пигменту для губ. Приведя себя в порядок, она снова посмотрелась в зеркало и тут же дала себе зарок так наедаться во время каждого приема пищи, чтобы стать круглой, как бочонок. Элен уже немного прибавила в весе, но несмотря на это по-прежнему выглядела худой.
Нанять кого-нибудь, кто довез бы ее до дома вдовы, ей не удалось. Хотя он находился недалеко, Элен все же пришлось два раза останавливаться, чтобы передохнуть, присаживаясь на скамейки, которые стояли у многих магазинов и домов. Солнце палило немилосердно, а когда поднялось еще выше в утреннем небе, то от жары над пыльной дорогой волнами поднималось и колыхалось марево, а свежие следы, оставленные в дорожной грязи, высыхали на глазах. Элен чувствовала, как пот медленно скатывается по спине за корсаж. В руке она держала носовой платок, чтобы стирать под вуалью капельки пота на лице.
Наконец она добралась до дома вдовы. Когда Элен поднялась по ступеням и вошла в прохладную галерею, то поняла, что надо было известить мадам Пито о своем прибытии.
Дверь в дом оказалась открытой, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. На легкий стук Элен появился слуга и поклоном пригласил ее войти. Он попросил ее посидеть в зале, пока выяснит, дома ли хозяйка и принимает ли она посетителей.
Рашель Пито приняла Элен в своем будуаре, в комнате, обитой муаровым шелком персикового цвета и с богатым убранством. В глаза бросились позолоченные стулья и кресла, обитые сатином. Мадам выглядела так, будто только что встала с постели: волосы беспорядочно рассыпались по спине, а сорочка и пеньюар были измяты. Она откинулась в шезлонге среди разбросанных кружевных подушек, возле нее на маленьком столике стояла тарелка с конфетами и глиняный горшочек с шоколадом. В воздухе витал запах шоколада, охлаждавшегося в изысканной чашке из китайского фарфора. Запаха духов Элен не почувствовала.
– Так смело с вашей стороны прийти, мадемуазель Ларпен. Я слышала, что вы были больны. Полагаю, вы не испытали слишком много трудностей, – заговорила Рашель Пито, протягивая обнаженную руку за конфетой.
– Уверена, что нет, – ответила Элен, и в горле у нее пересохло. Если бы вдова Пито проявила хоть какое-нибудь сочувствие к ней, то непременно предложила бы ей что-нибудь освежающее.
– Очевидно, вы пришли повидаться с Морвеном? Думаю, он сейчас репетирует с новой молодой актрисой в летнем домике, расположенном позади дома в саду. Я могу позвонить слуге, чтобы он сходил за ним, если пожелаете, хотя сомневаюсь, что он очень обрадуется: девочка такая впечатлительная!
– Нет! – воскликнула Элен, а затем более спокойным тоном добавила: – Я пришла не для того, чтобы повидаться с Морвеном.
– Тогда, наверное, с Жозефиной? Но она рано утром уехала в город. Я не жду ее возвращения до вечера; думаю, она не вернется, пока не посетит все условленные места встреч.
Элен терпеливо выслушала мадам Пито, а потом сказала:
– Я виделась с Жозефиной всего два дня назад, и, хотя не возражаю против того, чтобы повидаться с ней, дело у меня не к ней.
– Ну что ж, тогда говорите, с чем вы рискнули появиться здесь.
В едких словах женщины, в ее небрежном внешнем виде и в холодном приеме чувствовалось оскорбительное высокомерие по отношению к Элен, словно она была модисткой или портнихой и пришла предложить мадам Пито шляпку или платье.
– Я пришла из-за духов, – живо ответила Элен и выпрямила спину так, словно проглотила аршин.
Пока Рашель Пито слушала рассказ Элен, у нее между бровями пролегла морщина, которую она принялась без устали растирать указательным пальцем. Когда Элен закончила, она сказала:
– У меня были эти духи, но они исчезли, поэтому причин для беспокойства нет.
– Исчезли? – озадаченно проговорила Элен. Она ожидала чего угодно, только не этого.
– По правде говоря, я думаю, что их кто-то выкрал. Если бы я могла указать на предполагаемого виновника, то указала бы на Жозефину, хотя она отрицала воровство, когда я обвинила ее в этом, и неосторожно намекнула мне, что выкрала их моя горничная.
– Это возможно?
– Ни в коем случае. Мои слуги не осмелятся, поскольку знают, что я за воровство сдеру с них кожу.
– Сильное средство устрашения.
– Я нахожу его действенным. Удивлена, что вы пускаетесь во все тяжкие только из-за возможности возникновения у кого-то сыпи. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь связал это с вашими духами.
– Но я должна знать...
– О, довольно, я не настолько наивна! Уверена, что это как-то связано со слухами, распространенными среди квартеронов и свободных цветных женщин о странных свойствах этих духов. Я относилась к этим слухам как к предрассудкам, но, кажется, мне следовало бы с большей предосторожностью хранить духи.
– Мне трудно представить себе, что вы слушали, но, несомненно, вы не могли поверить...
– У африканцев существует немало вещей, неподвластных нашему пониманию. Я видела обряды рабов, которые они проводят в болотах. И знаете, это возбуждает... Однако если то, что они говорят, правда, можно легко догадаться, что именно Жозефина намерена получить от этих духов.
– Что вы имеете в виду? – спросила Элен.
– Ну, Жозефина страстно увлечена Морвеном, разве вы не знаете? И когда ее чувства остались безответными, у нее появился другой мужчина, которого она пока держит на поводке и старается пленить.
– Ее любовник?..
– Если вам нравится так его называть, называйте, хотя мне не хочется. Месье Туссар едва ли может служить верхом совершенства для какой бы то ни было женщины.
– Туссар? – растерянно переспросила Элен.