Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Экзорцист (№2) - Легион

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Блэтти Уильям Питер / Легион - Чтение (стр. 5)
Автор: Блэтти Уильям Питер
Жанр: Ужасы и мистика
Серия: Экзорцист

 

 


И тем не менее он отложил уборку на завтра. Сегодня он слишком устал.

Амфортас взглянул на магнитофон, стоящий на полке, неподалеку от стула. Магнитофон соединялся с усилителем, рядом лежали наушники. Но сил Амфортасу не хватало даже на то, чтобы послушать любимую музыку. Он бросил взгляд на газету «Вашингтон пост», лежавшую на коленях, и внезапно ощутил страшный приступ головной боли. С силой втянув воздух, он прижал к вискам ладони, затем встал, и газета соскользнула на пол.

Пошатываясь, он добрел до спальни, нащупал выключатель, и комната озарилась приглушенным светом. Возле кровати неизменно стоял саквояжик с лекарствами. Амфортас раскрыл его, достал ватный тампон, одноразовый шприц и маленький пузырек с янтарно-желтой жидкостью. Присел на кровать, расстегнул ремень и, спустив до колен брюки, обнажил бедра. Затем сделал себе инъекцию гормона, успев подумать, что теперь ему требуется уже приличная доза.

Амфортас лег на кровать и стал ждать, когда лекарство подействует. В кулаке он все еще сжимал пузырек с гормоном. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, но ритмы эти не совпадали. Однако через пару минут они, наконец, слились, и Амфортас потерял чувство времени.

Он очнулся и, сев на кровати, обнаружил, что брюки его все еще спущены. Он натянул их и застегнул ремень. В этот момент взгляд его упал на маленькую керамическую уточку, стоявшую на тумбочке возле кровати. Бело-зеленая пухлая уточка была облачена в девичье платьишко. На нем было написано: «Если ты от меня без ума, только крякни». Амфортас грустно разглядывал фигурку, а затем, печально вздохнув, спустился вниз на кухню.

Пересекая гостиную, он подобрал с пола воскресную газету, которую решил просмотреть, пока в духовке разогревается обед. И вдруг застыл на месте. В закутке, который служил ему столовой, валялись остатки завтрака. Тут же были разбросаны газетные листы все того же воскресного выпуска «Вашингтон пост».

Кто-то читал газету в его доме.

Глава четвертая

СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ Заключение экспертизы от 13 марта 1983 г.

Алану Стедману, доктору медицины

копия: доктору Фрэнсису Капонерго

запрос № 50

Эксперт: магистр Самюэль Хиршберг

Лаборатория: Бетесда

Получено: 13 марта 1983 г.

Жертва: Кинтри, Томас Джошуа

Возраст: 12 лет

Цвет кожи: негр

Пол: мужской

Подозреваемые: отсутствуют

Материал предоставлен доктором Аланом Стедманом.

Задача экспертизы: исследование крови и мочи на содержание алкоголя и наркотиков.

Результаты исследования:

Кровь: концентрация этанола – 0,06%. Моча: концентрация этанола – 0,08%.

Результаты качественных исследований химического состава крови и мочи:

Не обнаружено:

цианидов и фтористых соединений;

– барбитуратов, карбаматов, бензодиазепинов и прочих седативных и снотворных лекарств;

– амфетаминов, антигистаминов;

– естественных и синтетических наркотиков и болеутоляющих средств;

– трициклических антидепрессантов и угарного газа;

– радионуклеидов.

Обнаружено:

– сукцинилхолинхлорид – 18 миллиграммов.

Токсиколог: Самюэль Хиршберг, магистр.

Глава пятая

«Существует некое предположение, будто человек является пленником, не имеющим права открыть дверь и уйти; это та самая тайна, которую я не в состоянии постичь. И все же я считаю, что боги – наши тюремщики, а мы, люди, – их собственность».

Киндерман раздумывал над отрывком из Платона. Эти строки то и дело всплывали в памяти следователя.

– Как это понимать? – недоумевал Киндерман. – Как же это может быть?

Они сидели за столом в полицейском участке: Киндерман, Аткинс и Райан. Киндерману позарез требовались сейчас все эти люди, он должен был ощущать вокруг себя деловую суматоху, чувствовать, что мир реален и пол под его ногами с минуты на минуту не провалится. И еще ему был необходим яркий свет.

– Ну, конечно, на все сто процентов я в этом не уверен, – начал Райан и в задумчивости почесал плечо. Так же, как Аткинс и Стедман, он привык работать без пиджака: в комнате на полную мощность были включены обогреватели. Райан пожал плечами и продолжал: – По волоскам этого нельзя сказать наверняка, и все же мы вполне можем допустить. И все же...

– И все же, – эхом отозвался Киндерман. – Все же... Рыхлый слой волос был идентичен по толщине, кроме того, размер и количество волос на единицу площади, кутикулы – все это совпадало в обоих образцах. Волоски, извлеченные из кулака Кинтри, оказались свежевырванными, с округленными краями. Это свидетельствовало о том, что мальчик сопротивлялся. Киндерман покачал головой.

– Невозможно, – заявил он. – Это просто невозможно.

Следователь посмотрел на женскую фотографию, которую только что положили перед ним на стол, затем перевел взгляд на стаканчик чая, сунул в него палец и, гоняя туда-сюда лимонную дольку, принялся размешивать теплую жидкость. Киндерман сидел в пальто.

– Отчего он умер? – спросил, наконец, лейтенант.

– От шока, – ответил Стедман. – И постепенного удушья. – Все уставились на него. – Ему вкололи сукцинилхолин. Десять миллиграммов на каждые пятьдесят фунтов вызывают немедленный паралич, – пояснил он. – В тело Кинтри ввели почти двадцать миллиграммов. После этого он не мог ни пошевелиться, ни крикнуть, а через минут десять не мог и дышать. Эта штука парализует и дыхательную систему.

Наступила тишина, она словно внезапно упала на них и отрезала от всего остального мира: от погруженных в свои дела, галдящих за соседними столиками людей, от треска, стука и писка многочисленных включенных аппаратов. Киндерман слышал, что происходит вокруг, но звуки теперь казались ему какими-то стертыми и размытыми. Они доносились словно издалека и походили на давно забытые молитвы.

– И для чего он применяется? – прервал молчание следователь. – Этот... как вы его там называете?

– Сукцинилхолин.

– Да, Стедман, это словечко наверняка пришлось тебе по вкусу.

– В основном он применяется, как мышечный релаксант, – разъяснил Стедман. – Его используют для анестезии. Например, при лечении электрошоком.

Киндерман кивнул.

– Да, и еще кое-что, – спохватился Стедман. – Это лекарство действует только в определенных дозах. Так что для достижения желаемого эффекта необходимо знать точную дозировку.

– Итак, это может быть врач, – вслух размышлял Киндерман. – Возможно, и анестезиолог! Пока этого никто не знает. Во всяком случае, человек, весьма близки к медицинским кругам, так? И у него есть доступ к лекарствам, в частности к этому. Кстати, а шприца на месте преступления не нашли? Или там обнаружили лишь ценнейшие улики, вроде фантиков или пустых сигаретных пачек?

– Нет, шприца там не было, – вставил Райан.

– Ну да, разумеется, – вздохнул Киндерман. Тщательное обследование места происшествия мало что дало. Правда, на деревянном молотке обнаружили дырки от гвоздей, но зато отпечатки пальцев оказались смазанными, а исследование окурков выявило лишь то, что куривший человек имел группу крови 0 – самую распространенную из всех групп. Киндерман заметил, что Стедман взглянул на часы.

– Стедман, иди домой, – приказал он. – И ты, Райан, тоже. Уходите. Валите отсюда. Разбредайтесь по своим домам и там обсуждайте евреев сколько душе заблагорассудится.

После короткого прощания Райан и Стедман покинули участок, и уже через пару минут мысли их вертелись только вокруг вкусного обеда и горячего кофе.

Замерев у окна, Киндерман следил за тем, как они пытаются перейти забитую автомобилями улицу. Мыслями следователь вновь вернулся в суматоху полицейского участка. Он тут же услышал телефонные звонки, нетерпеливые выкрики своих коллег, но вдруг звуки опять будто по команде куда-то исчезли, словно растворились, и он остался с глазу на глаз с Аткинсом.

Сержант молча наблюдал, как Киндерман в задумчивости не спеша потягивает чай, затем пальцами достает ломтик лимона и, аккуратно выжимая его, снова бросает в стаканчик.

– И эти газеты, Аткинс, – прервал молчание Киндерман и нахмурился. Не мигая, сержант уставился на своего шефа.

– Лейтенант, тут скорее всего недоразумение. Я в этом почти уверен. Должно же быть какое-нибудь объяснение. Я завтра еще раз позвоню в отдел доставки и разузнаю.

Киндерман покачал головой и заглянул в стаканчик, с которым до сих пор никак не мог расстаться.

– Бесполезно. Ты ровным счетом ничего не узнаешь. И от этого мне становится как-то не по себе. Словно над нами кто-то жуткий и беспощадный решил позабавиться. Ты ничего не узнаешь, Аткинс. – Он отхлебнул еще один глоток, а потом пробормотал:

– Сукцинилхолинхлорид. Одного этого уже достаточно.

– А что делать с той старушкой, лейтенант? – вспомнил Аткинс. – Никто не пытается разыскивать ее. На ее одежде не обнаружили пятен крови.

Киндерман посмотрел на Аткинса отсутствующим взглядом, затем, внезапно оживившись, заговорил:

– Ты что-нибудь слышал об охотящейся осе, Аткинс? Сразу вяжу, ничего тебе не известно об этом. Да и вообще, мало кто об этом что-нибудь знает. Но оса проделывает невероятные вещи. Для начала обмолвлюсь, что продолжительность ее жизни всего два месяца. Немного. Но осе этого вполне хватает, если она, конечно, здорова. Ну, хорошо. Вот вылупляется она из яйца. Махонькая такая, но уже шибко умная. Через месяц она вырастает и может откладывать собственные яйца. Но тут выясняется, что потомство надо еще и кормить, а едят они только живых насекомых. Так вот, Аткинс, возьмем, к примеру, цикаду, да, пусть это будет цикада. И оса это прекрасно понимает. А откуда ей известно про цикад? Так вот это тоже тайна, но сейчас она к делу не относится. Важно лишь то, что еда должна быть живой: любое разложение может оказаться смертельным для личинок. С другой стороны, живая цикада сама может раздавить яйцо или, чего доброго, съест его. А ведь оса не может накинуть сеть на стайку цикад и приволочь их в свое гнездо, сказав при этом своим деткам: «Вот, прошу вас, откушайте. Это вам на обед». Ты думаешь, Аткинс, охотящейся осе так все и плывет в ручки? А сама она целый день напролет весело и беспечно летает, жаля кого попало? Нет, все гораздо сложней. У ос своих проблем выше крыши. Но если оса сумеет парализовать цикаду, то проблема, считай, решена, и обед, можно сказать, готов. Но ведь надо знать, куда ужалить цикаду, Аткинс. А для этого требуется изучить цикаду, тебе же известно, что она покрыта хитиновыми пластинками. И кроме того, Аткинс, надо точно рассчитать, сколько яду можно ввести в цикаду. Иначе наша прелестница либо околеет, ибо просто улетит. Для подобной скрупулезности требуется глубочайшие медико-хирургические знания. Ну, Аткинс, не вешай нос! Все прекрасно. Осы везде охотятся удачно! Пока мы с тобой сидим тут и занимаемся болтовней, они летают себе преспокойненько по всей стране и, напевая восхитительные песенки, парализуют одно насекомое за другим. Разве это не удивительно? Как же все это происходит?

– Ну, это инстинкт, – объявил Аткинс, заранее зная, что же хочет от него услышать Киндерман. Тот просветлел:

– Аткинс, не произноси при мне слово «инстинкт», а я со своей стороны клянусь, что никогда не упомяну про «параметры». Ну что, по рукам?

– Ладно, а можно говорить «инстинктивно»?

– Нет, это тоже запрещается. Инстинкт. А что такое инстинкт? Разве слово само по себе что-то значит? Вот тебе кто-нибудь скажет, что сегодня над Кубой не взойдет солнце, а ты ответишь на это: «Подумаешь, значит, сегодня – День-Невсхождения-над-Кубой-Солнца». Так? Ну и что? Разве этим ты что-нибудь объяснишь? Навешивая на какое-то явление ярлык, ты только скрываешь его тайную суть. Вот на меня, например, никакого впечатления не производят слова «сила притяжения». Ну ладно, об этом особый разговор. А пока что вновь возвратимся к охотящейся осе, Аткинс. Это удивительно. И это является частью моей теории.

– Вашей теории касательно нашего дела? – оживился Аткинс.

– Не знаю. Вполне возможно. А может, и нет. Я просто рассуждаю. Нет, скорее всего, это другое дело, Аткинс. Нечто гораздо большее. – Он неопределенно махнул рукой. – Все ведь на этом свете взаимосвязано. А что касается той старушки, ты пока что...

Киндерман внезапно замолчал, а откуда-то издалека донеслись раскаты грома. Следователь уставился на окно. Первые капли дождя робко скользнули по стеклу. Аткинс заерзал на стуле.

– Так вот, эта старушка, – еле слышно продолжал Киндерман, и глаза его мечтательно закатились. – Она приведет нас к самому сердцу тайны, Аткинс. Лично мне страшновато покуда следовать за ней. Честно, Аткинс.

Следователь замолчал, размышляя о чем-то про себя. Потом, внезапно смяв пустой стаканчик, швырнул его в корзину для бумаг, стоявшую рядом со столом. Стаканчик упал в нее с глухим стуком. Киндерман поднялся.

– Ну, а теперь поспеши к своей возлюбленной, Аткинс. Жуйте жвачку, пейте лимонад и уплетайте ириски. Что же до меня, то я ухожу. Адью. – Следователь продолжал стоять на месте, озираясь по сторонам.

– Лейтенант, она на вас, – подсказал Аткинс, Лейтенант дотронулся до полей шляпы.

– Да, действительно. Надо же, заметил. Киндерман все еще медлил, стоя возле стола.

– Никогда слепо не доверяй фактам, – буркнул он и засопел. – Факты нас ненавидят. И от них несет частенько чем-то гнусным. Они к тому же ненавидят не только людей, но и временами – саму истину. – Киндерман, резко повернувшись, ковыляющей походкой зашагал к выходу.

Однако, не дойдя до двери, он вновь вернулся к столу, обшаривая на ходу свои карманы.

– И еще вот это, – обратился он к Аткинсу. – Сейчас, минуточку. – Киндерман извлек из кармана книгу, взглянул на название и, наспех пролистав ее, вынул оттуда пакетик из-под закусок местного бара. На пакетике было что-то написано. Следователь прижал его к груди, велев Аткинсу не подглядывать.

– Я и не собирался, – обиделся тот.

– Вот и хорошо. – Киндерман расправил листок и начал читать вслух: «Еще одно убедительное доказательство существования Бога связано с разумом, а не с чувствами, и заключается в том, что весьма трудно, даже невозможно представить себе, будто вся бесконечная Вселенная является результатом чистейшей случайности или же объективной необходимости». – Киндерман прижал листок к груди и взглянул на своего помощника. – Кто это написал, Аткинс?

– Вы.

– Да, похоже, до лейтенанта тебе еще далековато. Попробуй отгадать еще разок.

– Не знаю.

– Чарльз Дарвин, – сообщил Киндерман. – «Происхождение видов». – С этими словами он запихнул листок в карман пальто и покинул кабинет.

И тут же снова вернулся.

– И еще кое-что, – спохватился он, подойдя вплотную к Аткинсу. Между ними оставалось не больше дюйма. Лейтенант держал руки в карманах.

– Что означает слово «Люцифер»?

– Несущий свет.

– А что составляет основу Вселенной?

– Энергия.

– А какая самая распространенная ее форма?

– Свет.

– Сам знаю. – Поникнув головой, детектив медленно вышел из кабинета. До сержанта донеслись тяжелые шаги Киндермана, спускающегося по лестнице.

Больше он не возвращался.

* * *

Сотрудница полиции Джоурдан примостилась в темном углу одной из палат. Старушка лежала на кровати, освещенная тусклым светом ночника. Она не шевелилась и не издавала ни звука. Руки ее были вытянуты вдоль тела, а глаза широко раскрыты. Она ничего не замечала вокруг, словно погруженная в свои неведомые грезы. Джоурдан прислушивалась к ровному дыханию старушки и к барабанной дроби дождевых капель, бивших в окно. Время от времени она начинала ерзать на стуле, устраиваясь поудобней. Ее уже клонило ко сну. Внезапно женщина встрепенулась и широко открыла глаза. Ей послышался странный звук. То ли потрескивание, то ли хруст. Совсем рядом со старушкой. Звук был еле слышен. Почувствовав себя неуютно, Джоурдан огляделась по сторонам. Она даже не поняла, испугал ли ее этот звук или же просто встревожил. И тут она облегченно вздохнула: вероятно, это всего-навсего кубики льда в стакане около постели старушки.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник Киндерман. Он тихо вошел в палату.

– Вы можете отдохнуть, – предложил лейтенант. Джоурдан, благодарно улыбнувшись, покинула палату.

Киндерман некоторое время внимательно изучал старую женщину, а затем, сняв шляпу, заговорил:

– Как вы себя чувствуете, дорогая?

Старушка молчала. И вдруг, вскинув руки, начала судорожно повторять все те же странные движения, которые лейтенант уже наблюдал сегодня на лодочной станции. Киндерман осторожно приподнял стул и поставил его рядом с кроватью. В палате невыносимо пахло какими-то дезинфицирующими средствами. Лейтенант сел и начал наблюдать за старушкой. Движения ее рук носили явно не случайный характер. Но что они могли означать? Мрачные тени от рук плясали на стене, напоминая силуэты каких-то жутких пауков, движущихся в таинственном, закодированном танце. Киндерман снова заглянул в лицо старушке. Оно словно излучало непонятную святость, а в глазах застыла безысходная тоска, как будто старушка жаждала и никак не могла открыть свою тайну.

Битый час просидел Киндерман в полумраке наедине со своими невеселыми мыслями, и единственными звуками в палате был стук дождя и его – Киндермана – собственное дыхание. Он рассуждал про себя о кварках и странных, неясных намеках физики, будто бы материя – это не вещество, а некие процессы, происходящие в мире. Они просто меняют расположение теней. Нейтрино в этом мире – призраки, а электроны вообще способны путешествовать во времени. «Посмотрите прямо на неяркую звезду – она сразу же исчезнет, – думал лейтенант, – потому что свет ее попадает на колбочки вашей сетчатки, и теперь взгляните чуть в сторону от этой звезды – и вы ее увидите, ибо теперь свет воспринимается палочками сетчатки вашего глаза». Киндерман понимал, что и ему теперь придется смотреть не прямо, а чуточку в сторону. Ибо иначе найти ответы на огромное количество вопросов, видимо, просто невозможно. Нет, он не верил в то, что старушка замешана в убийстве, и все же каким-то шестым чувством ощущал тут связь. Видимо, срабатывал инстинкт. И чем меньше доверял Киндерман фактам, тем сильнее крепла у него уверенность в том, что старушка связана с происшедшей трагедией.

Когда несчастная прекратила, наконец, свои странные пассы руками, детектив поднялся и в который раз взглянул на кровать. Шляпу свою он держал обеими руками за поля.

– Спокойной ночи, мисс. Извините, что я вас потревожил, – и вышел из палаты.

Джоурдан курила в холле. Лейтенант подошел к женщине и, окинув ее внимательным взглядом, понял, что она изрядно вымоталась.

– Старушка что-нибудь говорила? – спросил он. Джоурдан выпустила струйку дыма и отрицательно покачала головой.

– Нет, ни слова.

– Ее кормили?

– Да, она поела немного каши и горячего супа. – Джоурдан нервно постучала указательным пальцем по кончику сигареты, пытаясь стряхнуть пепел.

– По-моему, вы чем-то обеспокоены, – встревожился Киндерман.

– Не знаю. Здесь жутковато. И я не могу понять, отчего. – Она пожала плечами и повторила: – Не знаю.

– Вы очень устали. Идите-ка лучше домой. Здесь есть и медсестры, и сиделки...

– Нет-нет. Мне не хочется уходить. Она такая жалкая и несчастная. – Джоурдан снова попыталась стряхнуть несуществующий пепел, и тут в ее глазах вспыхнула надежда. – Впрочем, я и в самом деле какая-то разбитая. Вы думаете, мне можно уйти?

– Вы прекрасно поработали. А теперь бегите домой.

Джоурдан взглянула на него с облегчением:

– Спасибо, лейтенант. Спокойной ночи. – И, повернувшись, она поспешила к выходу. Киндерман не спускал с нее глаз.

«Вот и она почувствовала это, – размышлял он. – То же, что и я. Но что именно? В чем же загвоздка? Старушка ведь этого не делала».

В холле появилась уборщица и принялась надраивать пол. Ее волосы покрывала красная, видавшая виды косынка.

«А вот уборщица моет пол, – думал Киндерман. – И больше ничего не происходит».

Вернувшись к действительности, следователь отправился домой. Ему вдруг нестерпимо захотелось в теплую мягкую постель.

Мэри уже поджидала его на кухне. Она восседала за столом из кленового дерева в голубом шерстяном халате. У нее было круглое, добродушное лицо и озорные глаза.

– Ну, наконец-то. Привет, Билл. Ты какой-то усталый, – заметила она.

– Я превращаюсь в одно гигантское веко, и оно чудовищно хочет спать.

Киндерман чмокнул жену в лоб и опустился на стул.

– Есть хочешь? – спросила Мэри.

– Не очень.

– Я пожарила грудинку.

– А почему не карпа? – Она рассмеялась.

– Как у тебя дела?

– Прекрасно. Как обычно, резались в картишки. Мэри прекрасно знала об убийстве Кинтри. Она слышала об этой трагедии по радио. Но еще много-много лет назад они договорились, что служебные дела не будут тревожить их семейный покой. По крайней мере, обсуждать их дома запрещалось. Что же касалось поздних телефонных звонков, то они, конечно же, были неизбежны.

– Ну, а у тебя что новенького? Как тебе Ричмонд?

Она скорчила недовольную гримасу.

– Представляешь, решили мы там позавтракать, заказали яичницу с беконом, а нам ее принесли с овсянкой. Так мама не выдержала и как выпалит у самой кассы: «Здесь все евреи какие-то чокнутые».

– А где же она сама, наша несравненная и почтенная богиня яиц и бекона?

– Спит.

– Слава Богу.

– Билл, потише. Она может услышать.

– Сквозь сон? Ну, конечно, любовь моя, а я и забыл. Повелительница Ванны дремлет чутко. Ибо прекрасно знает, что я могу совершить нечто чудовищное с этой проклятущей рыбиной. Мэри, ну когда же, наконец, мы съедим этого карпа? Кроме шуток.

– Завтра.

– Значит, сегодня я опять не смогу принять ванну?

– Сходи в душ.

– Но я хочу в ванну, и чтобы в ней было много-много пены. Слушай, а, может, карп не будет возражать против пены? Я согласен вступить с ним в переговоры. Кстати, а где Джулия?

На занятиях по танцам.

– Разве по ночам пляшут?

– Билл, но сейчас только восемь часов.

– Пусть лучше пляшет днем.

– Почему?

– Днем светло. Поэтому и лучше. Она будет видеть собственные туфли. Евреи не умеют плясать в темноте. Они все время спотыкаются. А это здорово раздражает.

– Билл, я хочу тебе кое-что сообщить. Только ты не психуй.

– Ясно, к нам спешат еще пять карпов.

– Что-то вроде этого. Джулия собирается поменять фамилию на «Фебрэ».

Лейтенант тупо уставился на жену.

– Ты издеваешься?

– Нисколько.

– Значит, у тебя такие шуточки?

– Она утверждает, что танцовщице эта фамилия подходит гораздо лучше.

– Джулия Фебрэ, – мрачно произнес Киндерман.

– А почему бы и нет?

– Среди евреев нет фамилии «Фебрэ». Что-то в этом роде происходит нынче и со всей нашей культурой. А потом явится доктор Берни Фейнерман и выпрямит ей нос, чтобы он соответствовал ее фамилии. Следом за этим в Библии появится новая книга Фебрэ, да и в ковчег уже не пустят никого, кто смахивает на антилопу-гну. Там соберутся только аккуратненькие и чистенькие зверьки с благозвучными именами. И при этом все они будут непременно стопроцентными янки из Дубьюка. Мы должны благодарить Бога за то, что рядом с нами нет фараона, ох и посмеялся бы он нам прямо в лицо!

– Могло быть и хуже, – возразила Мэри.

– Могло бы.

– А интересно, ковчег причаливал в Ричмонде? Но Киндерман уже не слушал.

– По-моему, я уже погружаюсь, – пробормотал он и уронил голову на грудь.

– Дорогой, иди скорей спать, – засуетилась Мэри. – Ты сам себя изводишь. Киндерман послушно кивнул.

– Да, я действительно здорово устал. – Он поднялся со стула и поцеловал жену в щеку. – Спокойной ночи, пончик.

– Спокойной ночи, Билл. Я тебя очень люблю.

– Я тоже.

Киндерман добрел до спальни и через несколько минут уже мирно посапывал.

И приснился ему странный сон. Сначала он будто бы летал над лесами и лугами, все казалось ярким, красочным и настоящим. Потом Киндерман разглядел сверху деревеньки и города. Они тоже казались вроде бы настоящими, да и выглядели как обычно, но он-то знал: на этот раз в них кроется что-то совершенно непонятное, и Киндерман никогда не смог бы описать их. Как бывает обычно в таких снах, он не ощущал собственного тела и в то же время чувствовал невероятную силу. Отчетливо распознавая вокруг себя и предметы, и лица, Киндерман тем не менее прекрасно понимал, что все это ему только снится, на самом деле он лежит сейчас в постели и досконально помнит все события минувшего дня.

Неожиданно Киндерман очутился внутри огромного каменного строения. Гладкие нежно-розовые стены сходились на невероятной высоте, образуя гигантский купол. Киндерман догадался, что находится внутри исполинского собора. Всюду стояли койки, такие же, как в больницах – белые и узкие, а рядом сновали незнакомые люди, и каждый был чем-то занят. При этом вокруг стояла тишина. Одни лежали или сидели на койках, Другие бродили между ними в пижамах и халатах. В основном люди читали или беззвучно беседовали друг с другом. Совсем рядом Киндерман заметил горсточку людей, состоящую из пяти человек. Они собрались за столом, на котором возвышался аппарат, напоминающий радиопередатчик. Лица у собравшихся застыли в напряжении. Наконец, Киндерман услышал, как один из них произнес: «Вы меня слышите?» Странные крылатые существа – мужчины и женщины в белых больничных халатах – шествовали в разных направлениях и раздавали лекарства. Они тоже спокойно переговаривались между собой. Сквозь округлые витражные окна пробивались яркие солнечные лучи. В соборе царили мир и согласие.

Киндерман двинулся вдоль бесконечного ряда коек. Похоже, его здесь никто не замечал, кроме разве что одного крылатого ангела, который на мгновение обернулся к Киндерману, когда тот проходил мимо. Ангел приветливо улыбнулся и тут же снова вернулся к своей работе.

И вдруг Киндерман увидел своего брата Макса. Тот ходил в учениках у раввина вплоть до своей смерти в 1950 году. Не спеша подошел Киндерман к Максу и присел на краешек его кровати.

– Рад тебя видеть. Макс, – начал он, а затем добавил: – Ну вот, теперь мы ОБА спим и видим этот сон.

Но брат, печально покачав головой, возразил:

– Нет, Билл, Я-то как раз и не сплю. И тут Киндерман вспомнил, что Макс давно умер. Но одновременно с этим к нему явилась и мысль, что Макс – не иллюзия, не плод воображения. Киндерман вдруг осознал, что видит брата на самом деле.

– Эти люди уже умерли? – спросил лейтенант. Макс кивнул.

– Это часть таинства, – объяснил он.

– А где мы находимся? – полюбопытствовал Киндерман.

Макс лишь пожал плечами.

– Не знаю. Мы точно не уверены. Но сначала мы все попадаем сюда.

– Смахивает на больницу, – заметил Киндерман.

– Да, нас всех здесь лечат, – подтвердил Макс.

– А ты знаешь, куда вы отправитесь потом?

– Нет, – ответил Макс.

Они продолжали беседовать, и Киндерман наконец решился задать свой самый важный вопрос.

– А Бог действительно существует, Макс?

– Только не в мире снов, Билл.

– А что такое мир снов. Макс? Мы сейчас в нем?

– Это тот мир, где мы занимаемся самосозерцанием. Киндерман принялся настаивать, чтобы Макс объяснил ему это, но ответы брата становились все более непонятными. Макс вдруг заявил: «У нас две души», а потом снова бессвязно залепетал. Сон начал постепенно растворяться, и вскоре Макс растаял, превратившись в призрак, продолжавший нести полную околесицу. Проснувшись, Киндерман приподнял голову. Сквозь щелочку в занавесках пробивался сумеречный свет – близился восход солнца. Лейтенант опустил голову на подушку и принялся размышлять о своем странном сне – что же он мог означать?

– Ангелы-врачи, – вслух пробормотал Киндерман. Мэри заворочалась во сне. Киндерман осторожно выскользнул из-под одеяла и направился в ванную. Нащупав выключатель и прикрыв за собой дверь, он зажег свет и справил нужду, недовольно косясь в сторону ванны. Там, лениво шевеля плавниками, все еще ожидал своей участи несчастный карп, и лейтенант отвернулся, чтобы не видеть его. Киндерман умылся, побрился и снял халат, висевший тут же на маленьком дверном крючке. Выключив свет, он спустился по лестнице, вскипятил чайник, уселся за стол и задумался. А вдруг этот сон имеет непосредственное отношение к будущему? Может быть, он является предчувствием смерти? Киндерман покачал головой. Нет, сны о будущем никогда не были у него такими красочными и отчетливыми. А этот сон вообще ни на что не походил. И произвел на лейтенанта очень сильнее впечатление.

– Только не в мире снов, – пробормотал Киндерман. – Две души. Это тот мир, где мы занимаемся самосозерцанием.

А вдруг, пока он спал, само подсознание протягивало ему ключ к решению задачи, над которой он постоянно бился? Вечная проблема боли... Киндерман вспомнил очерк Юнга «Видения», где рассказывается о том, как психиатр столкнулся со смертью. Его доставили в больницу в состоянии комы. Он чувствовал, как покидает собственное тело и словно плывет по воздуху куда-то ввысь, а потом витает над планетой, Психиатр уже собрался было посетить некий храм, паривший тут же неподалеку, но вдруг к нему приблизился доктор, причем, судя по одежде, это был врачеватель из Древней Греции. Он принялся уговаривать психиатра вернуться в собственное тело и укорял его за то, что тот еще не закончил свои земные дела. И через мгновение Юнг очнулся на больничной койке. Он тут же узнал врача, хотя в грезах тот явился ему в странном одеянии. Юнг беспокоился. И действительно, доктор этот через пару недель серьезно заболел и вскоре умер. Однако более всего поразила Юнга (и не покидала еще по крайней мере месяцев шесть) – глубочайшая депрессия и сознание того, что ему пришлось вернуться в собственное тело и в этот мир, который он отныне называл не иначе, как «ящик».

«Может быть, здесь и кроется ответ? – про себя рассуждал Киндерман.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17