Под ним разумелись торговля, посредничество, решение вопросов, "крыши", разборки и прочее, что обозначиться и получиться урвать. Из простых служак шинкуют "капусту" прямо у станка разве что гаишники, к ним и не попасть в спаянные ряды, крутиться же народ заставляла жизнь: оклады после реформ звучали смешнее учительских, дворник и тот мог взять для уборки второй участок. С трудом верилось, что недавно сотрудник МВД уступал обеспеченностью только военным...
      Мирный быт не давался Чайкину: сначала разбил машину, долбанув "мерс" и попав на ремонт, коммерция забуксовала. Наделав долгов, вынужден был продать тачку и кров, чему яростно сопротивлялась жена, в ходе дрязг тоже ставшая бывшей. Видно, семья тоже была ему противопоказана, хотя женщин тянуло всегда как магнитом. Пришлось даже судиться за площадь, чуть не с бандосами трясти вмиг остервозившуюся экс-супругу, также нашедшую себе каких-то ребят. Жил у баб, на халтурах, случалось ночевать по столам в ленинской комнате и дежурках, пока не устроился как-то в маневренный фонд. И лишь карьера, смешная по нынешнему времени, шла в гору: из отделенного стал замкомвзводом, долго исполнял обязанности полного командира, покуда сверху не сказали поступай в любой колледж-технарь с юридическим факультетом, на крайняк хоть в кулинарный, для офицерского звания достаточно образования выше среднего, и становись на должность. Иначе так и сдохнешь прапорщиком, а человека мы найдем. Эх, были дураки, когда в "вышку" гнали пинками, заставляли идти по разнарядке, а народ отлынивал: еще чего, мозги сушить да тратить время. Теперь попробуй сунься без "зеленых", конкурс выше, чем в МГИМО... Набрав справок о своих "точках", через собеседование приткнулся на заочное в ментовскую среднюху и даже ходил на занятия, желая вынести что-то в отставку, когда пробьет час. Одинокая мамлейская звездочка обозначила его успешный рост, хотя чины в милиции сильно девальвировались и вообще значат меньше армейских. Конфирмация с некоторым нарушением правил, требовавших сначала все же полный диплом, нареканий не вызвала - работал он давно, авторитетом пользовался и службу, что называется, знал.
      Первую чеченскую компанию Чайкин пропустил, хотя не по своей воле. С "земли" брали мало, о волонтерах речь вообще не шла, молотили ОМОН, СОБРовцы, отряд "Тайфун" управления наказаний, перешедшего в Минюст. Эти ездили, как на работу, гибло много, бойня шла без организации и порядка, противник систематически прорывался в тыл, окружал и брал в плен целые подразделения, уничтожал состав поголовно - бред борьбы с вооруженным населением, действующим по соображению и условиям, а не приказу. Однажды в район пришла долгожданная команда, определили состав и начали было готовиться, но тут мордатый генерал, умевший в основном рявкать и сжимать бульдожьи челюсти перед объективом, заключил с конфедератами мир. Бесчисленные жертвы зачеркнул взмах пера; далекий от политики Чайкин боевые дела понимал и принимал остро, зная, что такое ползать под обстрелом, тащить из подвалов горящих домов женщин с ребятишками, вырывать растерзанных соотечественников из лап всяких мамедов, давить очаги ползучего сопротивления, а потом вдруг бросать все и мчаться на аэродром, оцепленный "национальной гвардией", грузиться в последний транспортник с последним бойцом оперотряда, потому что наверху принято решение. Знал он также не по газетам, что в Приднестровье войны генерал не выиграл, просто разделил стороны, одна из которых являлась союзной, посулив смести артиллерией любые позиции, с которых вспыхнет огонь. Что было сделать не мудрено, независимость же пророссийской республики отстояли местные силы, ополченцы, милиция и даже уголовные элементы, поддержанные негласно в самые трудные дни командным составом 14-й армии. Большинство этих офицеров велели затем уволить, не разобрав, что многих посмертно... А когда генерал впервые начал плевать тщательно прокуренным басом корявые фразы в микрофон, "румынские" и тираспольские войска уже понесли тяжкие потери, исчерпав порыв. Скороспелые президенты добазарились тихой сапой друг с другом, суетнувшиеся поимели долю, и все постепенно сползло в болото, где завязло навсегда.
      Бабки на войне делать можно, пусть на каждом уровне свои. Это Чайкин знал и сказал первым, не спрашивая, а утверждая: "еду", с ним не спорили кому ж еще. Должность в отряде его интересовала мало, выше насест - больше ответственность, хотя по мере выяснения, что из руководителей никто ехать не рвется, первую роль все увереннее примерял на себя. Когда дошуршало, что в командиры пробирается Балинюк, стали ясны дальнейшие его цели. Стратегически Чайкин метил туда же, хотя ближние год-два мог вполне провести на роте, кто знает, не укрупнят ли ее опять. В батальоне он имел взвод и должен был вот-вот повыситься, но подразделение сократили, ненужных офицеров распихали кого куда, и ему стоило труда удержаться на месте, поскольку не хотелось идти в территориальное подчинение. Отдельная рота при райуправлении вольные птицы, разогнал бойцов по постам и занимайся чем хочешь, езди их проверяй. По правде говоря, охотнее всего Чайкин катался бы на УАЗике каким-нибудь начальником патрульного участка или старшим группы быстрого реагирования, имея дармовые колеса и время для личных дел. Но следовало расти, лишь тупари с алкашами довольствуются обиранием "черных" на рынке. Он налег на службу, в меру подкрутил гайки и стал замкомроты, когда освободилась должность - прежний зам, устав от неопределенности, перевелся куда-то. Руководство специально держало место командира вакантным, чтобы надеющиеся получить его усердствовали, а оно подстегивало их время от времени обещанием "скоро решить вопрос".
      Назначение Балинюка в отряд при наличии старшего по основной должности Чайкина являлось нарушением, но он бодаться не стал. Ехал тоже начальником, там будет видно. На месте все распределилось естественным образом: бывший участковый взял на себя обеспечение, налаживание связей и быт, Чайкин организацию службы, расстановку и боевую часть. Поначалу строжились с бойцами, даже устраивали во дворе вечернюю проверку, когда почти удачно пальнули ВОГом с холма, дуристику бросили. Здесь уяснялось быстро, что на одно место не стоит дважды ступать и в сортир лучше бегать пригнувшись, всякий раз новым путем. Балинюк, стремясь держать равновесие между фронтовым послаблением и дисциплиной, сказал:
      -- Хлопцы, задача у нас одна - вернуться целыми и невредимыми. Первый бог я, второй - Чайкин, на остальных вплоть до министра без команды внимания не обращать. Имейте голову, блюдите осторожность, на службе пьяных чтоб не было. Попадетесь с самодеятельностью - пеняйте на себя, а если чего нужно, подойди скажи.
      Базой служила разгромленная консервная фабрика, стоявшая на окраине. Первый этаж пострадал мало, предыдущие обитатели вычистили сор, навесили двери, заложили кирпичом оконные проемы, установили буржуйки для обогрева и сложили на крыше наблюдательный пункт из мешков с песком, перекрытых шифером. К прибытию отряда наличествовал уже известный комфорт - нары, кровати, топчаны, раздобытые правдами и не только матрацы, одеяла, посуда, стулья, древний телевизор, приемник "Спидола" и прочие мелочи, создающие чувство обжитости и уют. С собой народ увозил только самое ценное и транспортабельное, не военные с их грузовиками, много ли утащишь в руках. Обиход поэтому доставался смене и приумножался ею в свой черед.
      Разместились чин-чином - столовая, казарма, оружейка, где стояли ящики с боеприпасами и всякой пиротехникой; автомат, набитые магазины и гранаты у каждого всегда были под рукой. Имелось отдельное командирское помещение, оно же штаб, склад и кухня. Газ поступал с перебоями, баллоны старались приберечь и в хорошую погоду стряпали на улице, где стояла печка из кирпичей и чугунной плиты с конфорками. Готовила под приглядом старшины, вела хозяйство и стирала по просьбам крупное шмотье тетка Сергеевна с дочкой Таней девятнадцати лет. Раньше они жили в другом селе, неподалеку, совсем без родных. Первую войну как-то пересидели в подполе да по соседям-чеченцам, уцелел и дом, худо-бедно кормились с огорода. Независимость перетерпели благодаря строгому, но справедливому мулло. Если для мечети не случалось имеющего должное образование и подготовку имама, старшим по культу избирался самый знающий из общины, который становился для односельчан главным и во внутренних делах. Поселок в первую кампанию разрушили мало, войска прошли в наступательном темпе, особо не безобразничая, ваххабиты затем массой не нагрянули, и мулло обычно защищал прибегавшую Сергеевну и две-три оставшихся неместных семьи от здешних стервецов и наезжих головорезов.
      Когда заварилась новая беспощадная война, по сравнению с которой предыдущую называли "зарницей", кончился авторитет старейшин и вообще чья-либо власть. Татьяну изнасиловали молодые боевики, швырнули в подвал и кинули следом гранату, на счастье не взорвавшуюся. Сырую картофельную тьму прострочили очередями, а бросившуюся на них мать, забив прикладами и ногами, оставили у забора. Взять в доме было нечего, расстреляв последние стекла и утварь, воины ислама ушли.
      Но женщины выжили, отлежавшись в районе, где МЧС наскоро восстановило больничку, и прибились к стоявшему тогда на посту сибирскому ОМОНу. Им обустроили лачужку позади фабричных строений, за дело мать и дочь взялись сами, не сидеть же просто так, кормились с общего стола. Бойцы решили сбрасываться им на жалованье в месяц по полтахе. Это были не деньги, командировочные и часть прочего довольствия платили вперед, с пустыми руками в Чечню никто не ехал, от пропуска машин тоже кой-какой доход поступал. Казна пайком обеспечивала, "гуманитарной помощи" отряды притаскивали с собой не один центнер, так что кроме водки да сигарет парни мало в чем нуждались. На месте царила страшная нищета, десять рублей являлись приличной суммой, в ходу был натуральный обмен. Войска сливали государственную соляру и бензин за домашние продукты, милиционеры обращали бросовую кильку, твердый белый комбижир и стройматериалы типа колючки и сетки рабицы в огненную воду, от которой случались временные умопомрачения, но без летальных исходов - "нам хоть пулемет, лишь бы с ног валило". У федералов на железную валюту, спирт, покупались левые гранаты, дымовухи, сигнальные ракеты, штык-ножи и удобные ранцы десантников (РД) из брезента. При особом желании можно было добыть "муху", огнемет, даже танк, если набирался соответствующий объем жидкости. Ходило много фальшивых денег, особенно баксов, неотличимых на глаз, поэтому "зелень" тут советовали не брать, даже по супернизкому курсу. Сергеевне негласно уговорились давать только чистые, "наши". Ежемесячное довольствие по здешним условиям выходило солидным, тем паче имелся какой ни есть стол и кров. Она копила средства, понимая, что по блокам век не прожить, когда-то придется ехать в Россию. Бойцы не жмотились, кидали из общака сотню-другую сверх - такое тетки пережили.
      Горе сожгло их по-разному: старшая молчала в вечной безучастности, девчонка с искривленной пулей ногой могла вдруг дико захохотать, а через минуту биться в истерике. Не очень развитая по выпавшей доле, малопривлекательная, говорящая с акцентом, как сами чехи и все выросшие здесь, она от случившегося повредилась в уме. Само насилие повлияло на нее образом, противоположным обычному, жалко и примитивно, с проглядывающей болезненностью она заигрывала с хлопцами, отпугивая даже истосковавшихся и всеядных. По смене уехавшие передали, что с беднягой лучше не связываться, под мухой иные пробовали нарушить запрет и раскаивались: у Таньки начинались приступы, она стонала, тряслась, орала в голос, потом могла лишиться сознания или глубоко впиться грязными ногтями в лицо, выбежать неглиже на блок. К ней относились сочувственно, но брезгливо. После суток на посту в любую погоду и обстановку сил и желаний оставалось день ото дня все меньше.
      Территорию фабрики некогда окружал бетонный заборчик, который подправили там-сям, заделав проломы цементными блоками и кирпичом, подняли ломами несколько рухнувших секций, натянули сверху колючку, повесили сигнализацию из консервных банок. Для охраны этого внешнего периметра учредили ночной пост, промежутки между строениями завалили чем придется, в том числе приставив жестяные-шиферные листы и укрыв внутренность больше от лишних глаз, чем пуль и осколков.
      -- Ну, у вас тут прямо форт, - одобрил какой-то проверяющий, - целый редут!
      Двойное ограждение позволило оставить на первом этаже несколько окон, в боевых условиях их закладывают как прорехи в обороне и светомаскировке ночью. Следующую трудность представляло отсутствие стекол - там, где прошла война, они становятся дефицитом. Пару рам заполнили найденными кусками, дальше натянули пленку. Вечером окна плотно зашторивали и прикрывали сбитыми щитами, днем распахивали для свежести и освещения, которое являлось в основном первобытным - свечи, керосиновые лампы. Электричество в селе отсутствовало, ГЭС на речке взорвали еще в прошлый раз, а дотянуть с севера у новой старой власти рук пока не хватало. На базе стоял ископаемый дизельный агрегат, но днем его мало включали из-за громового тарахтения, вони и частых поломок, запускали позже часа на три - подзарядить аккумуляторы раций, посмотреть телек бойцам. Чтобы пальнуть на звук движка чем-нибудь крупнее автомата, в темноте не требуется даже особенно целить. После заката курильщики во дворе и то садились на корточки, жались к стене, оптика приближает рубиновую точку огонька на километр, а ПНВ показывает возле губ светящийся шарик, словно во рту зажат фонарь. Бери чуть выше и шпарь... На одиночные выстрелы поверх голов отвечать скоро перестали, начинали войну лишь в случаях относительно серьезных. Ночью смена торчала за бетонными укреплениями, подремывая в очередь, благо в комендантский час изредка проезжал разве кто-нибудь свой, с оснащенными узкой прорезью нафарниками, отбрасывающими двойной млечный эллипс перед капотом. Остановившись, тотчас все гасили, подходивший для выяснения боец "светляком" тоже зря не махал.
      Основную проблему устраиваемого в непростых условиях быта составляют всегда помывка и клозет. Плескаться летней порой можно было во дворе, благо за оградой не видать, с оправкой обстояло сложнее. Канализация в полном инженерном смысле отсутствовала на фабрике и раньше, имелся где-то отвод к речке или поглотительные резервуары, периодически опоражниваемые со сливом туда же. В углу забора стоял двухместный кирпичный сортир, загаженный до предела, с проломленной крышей. Глубокий выгребной коллектор под ним не был, к счастью, вскрыт случайным попаданием или злонамеренной "лимонкой", но ввиду переполненности дальнейшему использованию не подлежал. Первые обитатели блока сколотили дощатую будочку вроде тех, что стояли вокруг по огородам. Куркули позажиточней имели в домах санузлы, ванны с газовыми нагревателями, но сброс и там шел в ближайший овраг или закрытый колодец, внутрь которого опускались бетонные кольца, добывавшиеся с прокладки всяких коммуникаций. Объем засыпали щебнем или булыжником, собранным на берегу окатанным речным голышом. Вода фильтровалась в грунт через открытый низ колодца, нечистоты медленно оседали на заполнителе, рано или поздно заставляя чистить изобретение хитроумной народной мысли, но в зависимости от глубины его обычно хватало надолго. Строительство подобных сооружений даже в самом упрощенном виде бойцам улыбалось мало, хотя система как таковая для уроженцев разных нечерноземных деревень была не нова. Чеченцы тут вообще жили по-русски, с криницами, печками, сеновалами и чердаками. Дальше в горах еще стояли плоскокрышие сакли на гигантских валунах, штукатуренные светлые башни с плитчатым навершием. Нижние сланцевины, выходящие за край венечной кладки, придавливались сверху новым рядом отступающих в центр камней, и так конструкция сужалась до проема, закрывавшегося последними двумя обломками, шлепнутыми книжкой на старый бесцементный раствор. Готовился он из песка с известью, полученной обжигом карбонатных пород, иногда выбранных средь того же самого руслового галечника-кругляша. Такой капитальный свод выводили веками на века, поглядеть издали - фанза на мощном столпе, только смотрели тут издавна друг на друга сквозь ружейный целик...
      В ущельях с отхожим делом обстояло проще. На крутом склоне за усадьбой вкапывали стоймя пару длинных бревен, прибивали к торцам настил с дырой и кабинкой из жердей с тряпками-занавесками. Поверх клался толь, от дорожки трап с поперечными плашками против оскальзывания и даже ограждением по одну сторону, если конструкция получалась высокой. Сидеть в таком ласточкином гнезде было жутковато, ветер раскачивал его и шевелил "стены", доски отчаянно скрипели под ногой, от взгляда в дыру голова шла кругом... Зато никакой выгреб тут не требовался, система действовала автоматически в полном равновесии с природой.
      Яму под хилое переносное строеньице приходилось рыть узкую, много ли выгребешь тогда в глубину. Лопатить грунт бойцы не чурались, все одно получалась та же армия, и труд вроде на себя, но не каждую же неделю толчок перетаскивать. Кроме того, бегать к нему за внутреннее ограждение с одним проходом оказывалось далековато, особенно ночью, неизменно обделывались углы и закоулки, а утвердить его внутри периметра было просто негде. Гальюн объект стратегический, он должен находиться в постоянном доступе и виде, иначе уборной станут окрестности, а у порога однажды найдешь растяжку с миной под нею. Просто бросят карбид, и то выйдет диверсия по масштабу последствий.
      Балинюк, любивший основательность, вплотную занялся вопросом и решение, как всегда, в итоге нашел. Цеха фабрики имели достаточно обширные подвалы или заглубленный фундамент, где была свалена всякая дрянь, а поверху шли сплетения ржавых труб в клочьях стекловаты. Наиболее разрушенный корпусик и превратили в санузел. Для казны здесь строили в благословенные времена халтурно, лом с кувалдой практически без усилий брал цементный пол. Над отверстиями даже выложили род приступочек из кирпичей типа вокзальных, дабы не пачкаться после неаккуратных товарищей, возвели перегородки из рухляди и подлатали крышу. Вышло на славу - защищено, просторно, никаких утренних очередей. Правда, ввиду близости скоро начало пованивать, но феканье Чайкин пресек:
      -- А вы куда ехали, на курорт к теще? Знаете, как в Афгане говорили, когда ходишь под себя сутки между духами и минным полем: лучше в дерьме лежать, чем стать им. Не нравится - вообще не ...ите, я только за!
      Дело мытья тоже наладили. Предшественники в одном из сарайчиков пробили внизу дыру, водрузив сверху бочку с краном, сколотили пару деревянных решеток на пол. Получился летний душ, а насчет бани-стирки каждый за себя, грей на улице водичку и таскай, сколько хошь. Балинюк силами матерившихся, но работавших бойцов реконструировал полоскальню в настоящий помывочный пункт. Внутри помещение разгородили, оставив меньшую площадь на душевую, в новой половине установили железную двухсотлитровку на буржуйку с дырчатым верхом, чтоб нагрев шел быстрее. К топке подвели пластиковый шланг, кончавшийся металлической трубкой-соплом. Есть газ - пали вволю, когда нет, берись за дрова. К печке насыпали горку камней, соорудили полкир, и народ мог париться, залив в достатке воду. Умельцы даже осуществили вылазку за березовыми и дубовыми вениками, просушили их, развесив на бечевках в казарме. Если ночью не вырубали газ, емкость грелась потихоньку всю ночь и утром можно было цивильно побриться, достойно осуществить прочий туалет. Хлопцы наряда время от времени навещали до рассвета баню, следя за напором топлива, чтоб потом она не взлетела на воздух от сигареты или чиркнувшего коробка.
      По части водоснабжения блоку редкостно повезло. Действовавшая ранее местная гидросеть запитывалась из источников и артезианской скважины, пробуренной на закате крепкой власти в непосредственной близости от мануфактуры. По рассказам, фонтан бил метров на двадцать, после ослаб, был пленен трубой и заперт в распределительный узел, для которого соорудили бетонный колодец из тех самых колец, популярных у сельчан. Для равномерного поступления воду качали насосом, хватало на фабрику и весь конец села. Естественное давление земных пластов и ныне обеспечивало базе вполне приличную струю из загулины с вентилем посреди двора. Остальные изорванные фабричные коммуникации обрубили, и если отрядовцы закрывали на ночь свой кран, вода достигала ближних домов. Прочие вынуждены были рыть колодцы или возить на тачках ведра с бидонами из родников, преодолевших все оковы и снова выбившихся на поверхность в разных точках.
      Чтобы не охранять распределительный узел от отравления, взрыва и отвода главным образом в чужие трубы, еще первый отряд завалил его камнями и грунтом, отпилив все прочие разводки. Сверху бросили здоровую плиту, под которую насовали гранат с выдернутыми чеками, присыпали землей, утрамбовали и честно воткнули табличку "Заминировано". Желающих ковырять холмик не нашлось.
      ------------------------
      В юго-восточном углу республики еще полыхала бойня, а по дорогам "свободной зоны" уже чередуясь стояли армейские, ВВшные и преобладавшие милицейские посты. На собственной территории наводят порядок соответствующие органы. Километрах в пяти от села располагалась мотострелковая часть, зарывшаяся в глину зимой чуть не до крыш палаток, с блиндажами и разными норами. В фанерных времянках роскошествовали далеко не все офицеры, а на вагончик или кунг машины с печкой мог рассчитывать разве что генерал. Федералов и всякий спецназ местные ненавидели гораздо сильнее простой милиции. Войска сражались тут уже второй раз и становились в пунктах временной дислокации среди голых полей, готовые по приказу двинуться дальше, терпя жару, холод, трудности армейско-полевого быта и постоянных операций. ОМОНы всей страны регулярно сменяли друг друга, разделяя всю тяжесть не входящих в их задачи полномасштабных боев и следующих затем чисток. Война ожесточает всех, и не вследствие шовинизма, положением вещей человек данной общности становился врагом, иногда пусть вынужденным, и тогда уже ты или тебя по закону борьбы, кровавой беспощадной схватки. Без грабежа на фронте тоже не обойтись, рисковавший жизнью солдат имеет вечное право на трофей, сорокалетние мужики шли контрактниками не за тысячу "деревянных" в месяц. Офицеры не отставали от них, зная, что по возвращении к местам постоянной службы им вновь придется охранять чужие ларьки, толкать казенное имущество да тянуть со срочников мзду за поблажки. Кроме того, воину многого иначе просто не добыть, а начальство может приказать найти к вечеру что угодно, от метлы до пропавшего сто лет назад колеса, суля опустить ногами дедорв почки, и тогда хоть в плен убегай...
      Милиция, являвшаяся вслед за прошедшим огненным валом, обращалась с населением не так жестко, соблюдала хоть какую-то законность, меньше свирепствовала на зачистках и постах. Кроме блоков, силами командированных охранялись стратегические объекты - газораспределительные станции, водокачки, при необходимости органы власти, школы и больницы. Задержанных не расстреливали, отвезя куда-нибудь в лес, передавали в соответствующие инстанции без особенных измывательств, не трогали ребятишек и баб, в нужных случаях с ментами легче было договориться. Под занавес сроков они держались снисходительно, хотя неуклонно взимали "подорожные" на отъезд.
      В результате тот же отрядный пост обстреливали не в пример реже, чем ВВшный за другой оконечностью села, расположенный вроде бы куда безопаснее вдали от домов, на открытом почти месте. Его долбили еженощно из "мух" и граников, минные поля вокруг неведомым образом перекраивались обратно схемам, а поставленные вечером растяжки утром оказывались буквально под ногой. С окрестных холмов пощелкивал снайпер, в основном за дальностью безущербно, но заставляя сгибаться в три погибели, выйдя по нужде. Тем не менее за время стояния отряда злодей подбил-таки двух солдат, причем одного насмерть. Пробовали трясти село вместе с войсками и составом окрестных блоков, ясно же, что палил кто-то "свой" - ради счастья бахнуть из СВДухи по неверным вряд ли прибегут с гор, но безрезультатно. Ставили засады, разок устроили в сумерках гон, кончившийся тем, что молодой воин сорвал ржавую проволоку самопального устройства, благо успел рухнуть, поранило только бок. Инициативу запретили, есть плановые мероприятия соответствующего масштаба, а партизанщины - ни-ни.
      Хоронясь, можно было привыкнуть и к снайперам, однако на командировку отряда выпала беда хуже - всенародные выборы в Думу. Любые подобные мероприятия и дома превращались в затяжной геморрой вроде кори, утвердится с третьей попытки президент - доспел какой-нибудь Совет Федерации, только победил в пятый раз действующий губернатор, а уже депутаты муниципальных округов разворачивают борьбу с использованием грязнейших технологий. Каждые выборы значат как минимум месяц усиленного варианта несения службы, по двенадцать часов без выходных, хотя кому нужно их срывать на уровне квартального самоуправления, оставалось неясным. При обязательных двух-трех турах по низкой активности избирателей и чрезмерной кандидатов торжество демократии оборачивалось для стражей порядка сущим мученьем. Сверх того шли бесконечные операции (здесь название вспоминалось смешно), призванные обозначить бурную деятельность органов перед правительством и народом. С началом войны все многочисленные "Допинги" и "Криминалы" слились в бесконечный "Вихрь-Антитеррор", хлопцы по существу впервые за год толком отдохнули здесь, в Чечне, имея гарантированные свободные сутки после рабочих. И тут свалилась очередная показуха, которую из высших соображений край нужно было провести на отвоеванной территории, утверждая ее принадлежность стране.
      "Духи" нежданно проявили свою отнюдь не патриотически-мстительную, а самую что ни на есть политическую сущность. Народам державы до фени любые предприятия государства, а моджахедам с чего-то вдруг до зарезу потребовалось сорвать несчастные выборы. Со всей очевидностью им спустили приказ точно так же, как это происходило на федеральной стороне сил, вследствие чего постовых отправили сторожить школу. Голосование, знаменуя возрождение общегосударственных начал, намечалось в образовательных заведениях, уцелевших либо спешно для того оборудуемых. Ко дню волеизъявления обещали подвезти дармовые праздничные наборы - печенье, сгущенка и банка шпрот, может быть, по килограмму муки в руки. В школе стоял опечатанный ящик с бюллетнями, как выражаются в служебно-административных кругах от Находки до Сунжи наряду с "кваррталом" и "ложит", а также обтянутая кумачом урна. Военных нарядили охранять сельсовет.
      Поставленный к школе, выходящей заросшим футбольным полем прямо на речной откос, пост обстреляли с противоположного берега в первую же ночь. В то же время огонь велся по администрации; с закатом не принято было спешить на выручку кому-то, ты отсидишься в укреплении, а выехавших для поддержки расстреляют или подобьют. Школа являлась достаточно уязвимой, к ней могли подобраться вдоль уреза мутного потока, закидать гранатами, обдолбить из "мух", прямая стрельба и то опасна даже за кирпичной стеной, если у противника найдется калибр 5,45. Легкая пуля непредсказуемо мечется, касаясь малейшей преграды, и тем хороша в населенных пунктах - попав в любой проем, изрешечивает помещение внутри. Но парней вместе с державшими недалече оборону солдатами выручила предусмотрительность Балинюка, опиравшегося на искушенность Чайкина и собственный послужной опыт.
      Взлелеянный еще суворовским училищем командир знал: если чего-то хочешь, делай или организуй сам. Казенная система не работает автоматически, хотя вроде должна. Конкретные люди обязаны выполнять определенные функции, но они всегда найдут оправдания, кивая на других исполнителей и сотни объективных причин. В командном механизме при мелкой придирчивости реальной ответственности нет, с этим постепенно смиряется каждый, начинает соответственно действовать и мало чешется о подчиненных - вывернутся, если захотят жить.
      Закончив утренние дела, Балинюк садился в ветхий УАЗ, брал старшину и отбывал по делам. В чем они заключались, доподлинно никто не знал, рядовой состав устраивал обильный стол, парное мясо, созревающие фрукты и мелкие улучшения быта вроде новых одеял (б/ушных казенных спальников, подлежащих возврату на склад, большинство с собой не захватило). Куда при этом девались положняковые тушняк и рыба, которые можно было коллективно продать, почему не выдавались деньги, отслюнявленные дома руководством на подпитку, спрашивать не решались - все-таки командир, разве что по пьяни. Чайкин скрипел зубами, но от конфликтов воздерживался, блюдя негласный раздел сфер влияния и полномочий. Все равно полноценно заменить другого ни один бы не смог. Еще Балинюк обладал удивительным чутьем на начальство и к серьезным проверкам ни разу не опоздал. Кроме них двоих, из офицеров имелся командир взвода, состоявший на той же должности в роте, по отрядной малочисленностью принявший и обязанности зампотыла. Эта деятельность в паре со старшиной поглощала его целиком наряду с запоями, он ни во что не лез, непосредственно распоряжались бойцами два отделенных, назначенные из самых бугров.
      Лояльный в служебных делах начштаб подсказал Балинюку то, о чем бывший ракетчик и сам подумывал: для безопасности необходим контакт с обладающими боевой силой федералами, в первую очередь ближайшей артчастью, условие коего есть живая связь. Ветераны первой кампании единодушно утверждали, что она была проклятьем той войны - даже родственные подразделения имели частоты и устаревшие станции разных типов. В результате невозможно было вызвать на помощь соседей, взаимодействие практически отсутствовало, царили путаница и хаос с частыми сражениями между собой, а неприятель преспокойно слушал все переговоры, имея сканирующие устройства. И Балинюк вскоре по приезде убил враз двух зайцев, съездив к ближним пушкарям - наладил дружбу и выменял на спирт здоровое армейское радио, тут же списанное в разряд потерь. Статья "не подлежит восстановлению" многое позволяла пускать налево в условиях войны, хотя и здесь имелись лимиты. Ведающие материальными резервами лица активно пользовались ею, а личный состав после настоящих боев неизменно латал изношенную пробитую технику, героическими усилиями возвращал разному оборудованию жизнь и сшивал проволокой расколотые приклады АК.
      Защитного цвета ящик с ручкой-кричалкой и наушниками поставили у связных, закинув наверх антенну, стало доступным развлечение следить за некодированным обменном военных до самой Ханкалы.