Теософия (№5) - Тайная доктрина. Том III

Профессор Александр Уайлдер из Нью-Йорка, один из лучших платоноведов нашего времени, касаясь Аммония, основателя школы неоплатоников, говорит:

...

Его глубокая духовная интуиция, его обширная ученость, его знакомство с отцами христианской церкви, Пантеном, Климентом и Афенагором, и с наиболее знающими философами того времени – все делало его наиболее пригодным для того труда, который он так тщательно выполнил.^[13] Ему удалось привлечь к своим воззрениям величайших ученых и общественных деятелей Римской империи, которые мало были склонны тратить время на диалектические изощрения или суеверные обряды. Результаты его деятельности до сих пор ощутимы во всех странах христианского мира; каждая выдающаяся система доктрины теперь носит на себе отпечатки его ваяющей руки. Каждая древняя философия имела своих приверженцев среди наших современников: и даже иудаизм... совершил в себе изменения, подсказанные ему «богом-обученным» александрийцем... Он был человеком редко встречающейся учености и дарований, вел безупречную жизнь и был очень привлекателен. Его почти сверхчеловеческий кругозор и многие превосходства принесли ему титул Теодидакта, но он последовал скромному примеру Пифагора и принял только титул Филалетеянина, или любителя истины.^[14]

Это было бы счастьем для истины и факта, если наши современные ученые так же скромно ступали бы по стопам своих великих предшественников. Но они – не филалетеяне!

Кроме того, мы знаем, что:

...

Подобно Орфею, Пифагору, Конфуцию, Сократу и самому Иисусу,^[15] Аммоний ничего не изложил письменно.^[16] Вместо этого он... передавал свои наиболее важные доктрины надлежащим образом, подготовленным и дисциплинированным лицам, возлагая на них обязательство соблюдения тайны, как это делалось до него Зороастром и Пифагором, а также в мистериях. За исключением нескольких трактатов, написанных его учениками, мы имеем только заявления его противников, по которым можем удостовериться, чему он в самом деле учил.^[17]

По-видимому, именно по этим пристрастным изложениям таких «противников» ученый оксфордский переводчик «Диалогов» Платона пришел к заключению, что:

...

То, что было действительно великим и действительно характерным для него (Платона), его усилие понять и связать абстракции, совсем не было понято ими (неоплатониками) (?).

Он довольно презрительно выражается по поводу древних методов интеллектуального анализа, что:

...

В нынешнее время... древнего философа следует истолковывать с собственной точки зрения и по современной истории мысли.^[18]

Это равносильно высказыванию, что древнегреческий канон пропорций (если его когда-либо найдут) и Афина Промахская работы Фидия в нынешнее время должны рассматриваться с точки зрения современной истории архитектуры и скульптуры, по Альберт-холлу и Мемориальному Монументу, и безобразным мадоннам в кринолинах, разбросанным по прекрасной Италии. Проф. Джовет замечает, что «мистика не критика». Нет: но также критика не всегда представляет собою беспристрастное и здравое суждение.

...

La critique est ais?e, mais l'art est difficile.

И такого «искусства» нашему критику неоплатоников, несмотря на его греческую ученость, не хватает от А до Я. Также он, весьма очевидно, не обладает ключом к истинному духу мистицизма Пифагора и Платона, так как он даже в «Тимее» отрицает элемент восточного мистицизма и стремится доказать, что греческая философия воздействовала на Восток, забывая, что истина как раз заключалась в обратном, т. е. что «более глубокий и более пропитывающий дух ориентализма» – через Пифагора и его собственное посвящение в мистерии – проник в самую глубину души Платона.

Но д-р Джовет этого не видит. Также он не подготовлен, чтобы допустить, что что-нибудь хорошее и разумное – в соответствии с «современной историей мысли» – могло когда-либо появиться из этого Назарета языческих мистерий; также он не допускает, что в «Тимее» или в каком-либо другом диалоге имеется что-либо сокровенное, что следовало бы истолковывать. Для него:

...

Так называемый мистицизм Платона чисто греческий, возникший из его несовершенного знания ^[19] и высоких устремлений, и есть порождение века, в котором философия еще не освободилась целиком от поэзии и мифологии.^[20]

Среди некоторых других подобно ошибочных утверждений особое место занимают заявления, а) что Платон в своих писаниях совершенно свободен от каких-либо элементов восточной философии и б) что каждый современный ученый, не будучи сам ни мистиком, ни каббалистом, может претендовать на право выносить суждения о древнем эзотеризме, – против чего мы будем бороться. Чтобы это делать, нам надо предъявить более авторитетные утверждения, чем наши, и привести свидетельства других ученых, таких же великих как д-р Джовет, если не более великих специалистов по своим предметам, чтобы они уничтожили аргументы оксфордского региус-профессора греческого языка.

Что Платон бесспорно был горячим обожателем и последователем Пифагора, этого никто не станет отрицать. Также в равной степени неоспоримо, как об этом сказал Маттэр, что Платон, с одной стороны, унаследовал его доктрины, а с другой, извлекал свою мудрость из тех же источников, что и Самосский философ.^[21] А доктрины Пифагора – восточные до мозга костей и даже брахманические, ибо этот великий философ всегда указывал на далекий Восток, как на источник, откуда он получил свою информацию и свою философию; и Кольбрук показывает, что Платон делает то же самое признание в своих Письмах и говорит, что он взял свои учения «из древних и священных доктрин».^[22] Более того, как идеи Пифагора, так и Платона слишком хорошо совпадают с системами Индии и Зороастризмом, чтобы допустить какое-либо сомнение по поводу их происхождения у кого-либо, обладающего некоторым знакомством с этими системами. И опять:

...

Пантен, Афенагор и Климент были тщательно обучены платоновской философии и понимали ее существенное единство с восточными системами.^[23]

История Пантена и его современников может дать ключ к платоническим и в то же время восточным элементам, которые так поразительно преобладают в Евангелиях над еврейскими священными писаниями.

Часть I

Скрытность Посвященных

ОТДЕЛ I

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ОБЗОР

Посвященных, которые приобрели силы и трансцендентальные знания, можно проследить с нашего века назад до четвертой коренной расы. Так как множественность предметов, которые придется обсудить, не позволяет вводить сюда такую историческую главу, которая, как бы ни была исторически правдивой, будет отвергнута a priori, как кощунство и выдумки и церковью и наукой, – мы только коснемся этого предмета. Наука вычеркивает, как ей вздумается и как подсказывает ей фантазия, дюжинами имена древних героев просто потому, что в их биографиях слишком много мифического элемента: церковь же настаивает, чтобы библейские патриархи рассматривались, как исторические личности, и называет свои семь «ангелов звезд» «историческими каналами и посредниками Творца». Обе стороны правы, так как у каждой имеется сильная партия, которая ее поддерживает. Человечество в лучшем случае представляет собою жалкое Панургово стадо овец, слепо идущее за водителем, попавшемся ему в данный момент. Человечество – во всяком случае большинство его – не хочет само думать. Оно рассматривает как оскорбление самое смиренное приглашение шагнуть на мгновение за пределы старых избитых дорог и, судя самостоятельно, вступить на новую дорогу в новом направлении. Дайте ему для решения незнакомую задачу и если его математикам не понравится, как она выглядит, и они откажутся взяться за ее решение, то незнакомая с математикой толпа будет глазеть на неизвестную величину и, безнадежно запутавшись в различных иксах и игреках, обернется, стремясь разорвать на куски незваных нарушителей ее интеллектуальной нирваны. Этим, наверное, можно объяснить легкость и чрезвычайную успешность, с какой Римская церковь обращает в свою веру номинальных протестантов и свободомыслящих, имя которым легион, но которые никогда не давали себе труда самим думать об этих наиболее важных и потрясающих проблемах внутреннего естества человека.

Тем не менее, если на свидетельство фактов, записей, сохранившихся в истории, и непрерывных анафем церкви против «черной магии» и магов проклятого Каинова рода, не обратить внимание, то наши усилия действительно окажутся очень слабыми. Когда почти в течение двух тысячелетий какая-то группа людей никогда не переставала возвышать свой голос против черной магии, то отсюда неоспоримо вытекает вывод, что если черная магия существует как реальный факт, то где то должно существовать ее противоположение – белая магия. Фальшивые серебряные монеты не могли бы существовать, если бы не было настоящих серебряных монет. Природа двойственна, что бы она ни предпринимала, и одно это преследование со стороны церкви должно было давно открыть глаза публике. Сколько бы не старались путешественники исказить каждый факт, касающийся аномальных сил, которыми одарены некоторые люди в «языческих» странах; как бы они не стремились создавать фальшивые настройки на таких фактах и – по старой поговорке – «называть белого лебедя черным гусем» и убить его, все же свидетельства хотя бы римско-католических миссионеров следовало бы принять во внимание, раз они в полном составе клятвенно подтверждают определенные факты. Также не следует пренебрегать их свидетельскими показаниями относительно существования таких сил лишь потому, что они предпочитают видеть в проявлениях определенного рода руку Сатаны. Ибо, что они говорят о Китае? Те миссионеры, которые прожили в этой стране долгие годы и серьезно изучали каждый факт и верование, которое могло оказаться препятствием в их успехах по обращению, и кто ознакомился со всеми экзотерическими обрядами как официальной религии, так и сектантских верований, все клянутся, что существует некоторое объединение людей, до которых никто не имеет доступа, кроме императора и отобранных высших сановников. Несколько лет тому назад, перед войной в Тонкине, архиепископ Пекина, по донесениям нескольких сотен миссионеров – христиан, писал в Рим, передавая идентичное повествование, какое было послано двадцать пять лет назад и было широко распространено в церковных газетах. Они раскрыли, было сказано, тайну известных официальных депутаций, которые во время опасности посылались императором и правящими властями к своим Шеу и Киуай, как их называют в народе. Эти Шеу и Киуай, они пояснили, были Духи гор, наделенные самыми чудодейственными силами. «Невежественными» массами народа они рассматривались как покровители Китая, а добрыми и «учеными» миссионерами – как воплощение сатанинской силы.

Шеу и Киуай суть люди, относящиеся к другому состоянию бытия, чем состояние обычного человека, или состояние, которым они пользовались, пока были покрыты телесной оболочкой. Они – развоплощенные духи, призраки и ларвы, но тем не менее они пребывают на земле в своих объективных формах и живут в горной глуши, недоступные для всех, кроме тех, кому они разрешают посещать их.^[24]

В Тибете неких аскетов также называют Лха, Духами, называют те, с которыми они не хотят сообщаться. Шеу и Киуай, которые пользуются глубочайшим почитанием со стороны императора, философов и конфуцианцев, которые не верят ни в каких «духов» – это просто лоханы, адепты, которые живут в величайшей уединенности в своих неизвестных другим убежищах.

Но кажется, тут китайская обособленность и природа обе ополчились против европейского любопытства и – как искренне считают в Тибете – осквернения. Марко Поло, знаменитый путешественник, пожалуй, был тем европейцем, кто проникнул дальше всех во внутрь этих стран. Можно повторить то, что было сказано о нем в 1876 г.

Область Гобийской глухомани, фактически, вся площадь независимой Татарии и Тибета ревниво охраняется от иностранного вторжения. Те, кому разрешается пересекать ее, находятся под особым наблюдением и водительством агентов, назначаемых высшими властями, и они не должны сообщать внешнему миру никакой информации о местах и лицах. Если бы не было этого ограничения, то даже мы могли бы дать на этих страницах много описаний о исследованиях, открытиях и приключениях, которые читались бы с интересом. Рано или поздно настанет время, когда страшные пески пустыни выдадут свои давным-давно захороненные тайны, и тогда наше современное тщеславие испытает неожиданное унижение.

«Люди страны Пашай»,^[25] – говорит Марко Поло, отважный путешественник XIII века, – «являются великими адептами в колдовстве и в дьявольских искусствах». И его ученый редактор добавляет: «Этот Пашай, или Удиана, была родиной Падма Самбхавы, одного из главных апостолов ламаизма, то есть тибетского буддизма, и великого мастера чарований. Доктрины Сакья, когда они были преобладающими в старину, вероятно, носили сильные следы шиваистской магии, и тибетцы рассматривают эту местность, как классическую землю колдовства и чарований».

«Старина», точно такая же, как и «новые времена» – ничто не изменилось в отношении пользования магией, за исключением того, что это пользование стало еще более эзотеричным и засекреченным по мере возрастания любопытства различных путешественников. Хуан-Цзан, этот благочестивый и храбрый человек, говорит о тамошних обитателях:

...

«Эти люди... любят учение, но не отдаются ему с увлечением. Наука магических формул стала для них регулярным профессиональным делом».^[26]

Мы не будем опровергать сказанного преподобным китайским паломником по этому поводу и охотно допускаем, что в седьмом веке некоторые люди превратили магию в «доходное дело»; точно также поступают некоторые люди и теперь, но так не поступают истинные адепты. И не Хуан-Цзан, благочестивый отважный человек, рисковавший сотню раз своей жизнью, чтобы приобщиться к блаженству узреть тень Будды в Пешаверской пещере, являлся тем человеком, который стал бы обвинять святых лам и обезьянничающих тавматургов, что они, демонстрируя магию путешественникам, превратили ее в «доходную профессию». Наверное, Хуан-Цзан ни на минуту не забывал приказа Будды, заключающегося в его ответе царю Прасенагиту, своему покровителю, который посетил его, чтобы требовать совершения чудес.

«Великий царь», – сказал Гаутама, – «я не преподаю закона моим ученикам, говоря им, – „идите, вы, святые, и совершайте, пользуясь нашими сверхъестественными силами, перед брахманами и домохозяевами чудеса, превосходящие все, что какой-либо человек может совершить». Я говорю им, когда учу закону – «живите, вы, святые, скрывая свои добрые деяния и обнажая ваши грехи“».

Пораженный повествованиями о магических проявлениях, засвидетельствованных и записанных путешественниками всех веков, посетивших Татарию и Тибет, полковник Гул приходит к заключению, что обитатели тех стран, должно быть, имеют «в своем распоряжении всю целиком энциклопедию современных «спиритуалистов». Дахолд в числе их волшебств упоминает умение вызывать появление в воздухе фигур Лаоцзу ^[27] и их божеств, а также умение заставить карандаш писать ответы, на вопросы без прикосновения рук».^[28]

Первое – вызывание фигур – относится к религиозным мистериям их святилищ; если такие вызывания совершаются с корыстолюбивыми целями, то они считаются колдовством, некромантией и строго воспрещаются. Второе искусство – способность карандаша писать без прикосновения рук – было известно и практиковалось в Китае и в других странах за многие века до христианской эры. Это является азбукой магии в тех странах.

Когда Хуан-Цзан захотел поклониться тени Будды, то он не прибегал к услугам «профессиональных магов», но обратился к силе вызывания своей собственной души, к мощи молитвы, веры и созерцания. Все было мрачно и тоскливо у пещеры, где, как уверяли, чудесное явление иногда происходило. Хуан-Цзан вошел в пещеру и начал творить свои молитвы. Он совершил сотню обращений, но ничего не увидел и не услышал. Тогда, считая себя слишком грешным, он горько плакал и пришел в отчаяние. Но когда он уже стал терять всякую надежду, он заметил на восточной стене слабый свет, но он исчез. Он возобновил свои молитвы, на этот раз уже полный надежд, и опять увидел свет, который то вспыхивал, то опять исчезал. После этого он дал себе торжественный обет: не уходить из пещеры до тех пир, пока не испытает восторга лицезрения тени «уважаемого в веках». После этого ему пришлось ждать дольше прежнего, так как только после 200 молитв темная пещера вдруг залилась светом, и тень Будды сияющего белого цвета величественно поднялась на стене, точно сразу разорвались облака, дав место дивному изображению «Горнего Света». Хуан-Цзан весь погрузился в созерцание дивного явления и не мог отвести своего взора от возвышенного и несравненного видения. Хуан-Цзан в своем дневнике «Си-ю-цзи» добавляет, что это возможно лишь тогда, когда человек молится с искреннею верою и получает свыше сокровенное воздействие – лишь тогда можно видеть эту тень ясно, но нельзя насладиться этим лицезрением столько, сколько хотелось бы (Макс Мюллер, «Buddhist Pilgrims»).

С одного конца до другого эта страна полна мистиков, религиозных философов, буддийских святых и магов. Вера в духовный мир, полный невидимых существ, которые в некоторых случаях объективно являются смертными, – распространена повсюду. «По поверью народов Центральной Азии», – замечает И. Дж. Шмидт, – «земля и ее недра так же, как и окружающая атмосфера наполнены духовными существами, которые оказывают влияние, частью благодетельное, частью зловредное на всю органическую и неорганическую природу... В особенности пустыни и другие дикие или необитаемые местности, или области, где воздействия природы проявляются в гигантских или в устрашающих масштабах, считаются главными обиталищами или местами сборищ злых духов. Поэтому степи Турана и в особенности песчаные пустыни Гоби рассматриваются, как места пребывания зловредных существ со времен седой древности».

Сокровища, вырытые из земли доктором Шлиманом в Микенах, пробудили всеобщую жадность, и глаза авантюристических спекулянтов обращены к тем местностям, где, по предположениям, захоронены богатства древних народов – в тайниках или в пещерах, под песком или аллювиальными наносами. Но нет другой местности, не исключая даже Перу, к которой относилось бы так много традиций, как к пустыне Гоби. В независимой Татарии эти, под завывающим ветром, перемещающиеся пески, если повествования правильны, представляли собою богатейшие империи, какие когда-либо видел мир. Говорят, что под поверхностью пустыни лежат такие богатства, заключающиеся в золоте, ювелирных изделиях, скульптуре, оружии, сосудах и всем, что относится к человеческой роскоши и изящным искусствам, что ни одна из ныне существующих столиц христианского мира таким не обладает. Гобийские, ужасающим ветром гонимые, пески регулярно движутся с востока на запад. Временами некоторые из этих скрытых сокровищ обнажаются, но ни один туземец не осмеливается прикоснуться к ним, ибо вся эта область под запретом мощных чар – смерть была бы наказанием. Бахти – уродливые, но верные гномы, охраняют сокрытые сокровища доисторических народов, дожидаясь того дня, когда вращение циклических периодов снова раскроет людям их историю в назидание человечеству.^[29]

Мы умышленно приводим вышеприведенную цитату из «Разоблаченной Изиды», чтобы освежить память читателя. Один из циклических периодов только что закончился и нам не придется дожидаться конца маха-кальпы, чтобы узнать что-либо из истории таинственной пустыни назло всем бахти и даже ракшасам Индии, не менее «отвратительным». Никакие сказки или выдумки не были помещены в наших предыдущих томах, несмотря на их хаотическое состояние, в каковом хаосе автор, совершенно свободный от тщеславия, публично признается со многими извинениями.

Теперь общепризнано, что с незапамятных времен дальний Восток, в особенности Индия, был страной познаний и всякого рода учености. Несмотря на это, нет другой страны, которой настолько отказывали в происхождении всех ее искусств и наук, как стране первых арийцев. По решению востоковедов, всякая наука, достойная этого названия, начиная с архитектуры и кончая Зодиаком, была принесена греками, таинственными яванами! Поэтому это только логично, что Индии отказывают даже в знании оккультной науки, так как о ее применении в этой стране известно меньше, чем в отношении какого-либо другого древнего народа. Это просто потому, что:

У индусов магия была и есть более эзотерична, возможно – даже более эзотерична, чем у египетских священнослужителей. Настолько она считалась священной, что ее существование едва допускалось и ею пользовались только при крайней общественной необходимости. Дело магии считалось чем-то большим, чем дело религии, ибо ее считали божественной. Египетские иерофанты, несмотря на их суровую чистую нравственность, ни на миг не могли быть сравнимы с аскетическими гимнософистами ни по святости жизни, ни по чудодейственным силам, развитым в них сверхъестественным удалением от всего земного. Со стороны тех, кто их знали, они пользовались большим уважением, чем халдейские маги. Отказывая себе в простейших удобствах жизни, они обитали в лесах и вели жизнь наиболее уединившихся отшельников,^[30] тогда как их египетские братья, по крайней мере, собирались вместе. Несмотря на пятно, бросаемое историей на занимающихся магией и предсказаниями, она провозгласила их обладателями величайших тайн в медицинских познаниях, непревзойденными в их применении на практике. Многочисленные тома, сохранившиеся в индийских монастырях, где приведены доказательства их учености. Попытка сказать о том, были ли гимнософы действительными основоположниками магии в Индии, или же они только пользовались тем, что было им передано, как наследство от самых ранних риши ^[31] – первых семи мудрецов – будет рассматриваться как простая спекуляция представителей точных наук.^[32]

Тем не менее эта попытка должна быть совершена. В «Разоблаченной Изиде» все, что можно было сказать о магии, было изложено под маскировкой намеков; и таким образом, вследствие большого количества материала, разбросанного по двум большим томам, много значительного не дошло до читателя, в то время как неудачное распределение материала тем более отвлекало его внимание. Но намеки теперь могут превратиться в объяснения. Невозможно слишком часто повторять – магия так же стара, как человек. Ее больше нельзя называть шарлатанством или галлюцинациями, когда ее меньшие ветви, такие как месмеризм, ныне неправильно названный «гипнотизмом», «чтением мыслей», «действием под внушением» и еще многим другим, только бы не назвать это его настоящим и законным именем, – в настоящее время подвергаются тщательным исследованиям со стороны наиболее знаменитых биологов и физиологов как в Европе, так и Америке. Магия неразрывно слита с религией каждой страны и неотделима от ее происхождения. История не в состоянии назвать времена, когда ее не было, также как и эпохи, когда она появилась, если не будут приняты во внимание доктрины, сохраненные посвященными. Также наука никогда не разрешит проблему происхождения человека, если она отвергнет свидетельства древнейших записей в мире и откажется от ключа всеобщего символизма, имеющегося в руках законных Хранителей тайн природы. Каждый раз, когда какой-либо писатель пытается связать первое основоположение магии с какой-либо особой страной, или с каким-либо историческим событием или лицом, дальнейшие исследования показывали, что его гипотеза необоснована. По этому пункту у символогов существуют самые прискорбные расхождения. Некоторые хотели бы, чтобы введение применения магии было приписано скандинавскому жрецу и монарху Одину приблизительно за 70 лет до Р. X., хотя о ней неоднократно говорится в Библии. Но когда было доказано, что таинственные обряды жриц Валас (Voilers) намного предшествовали веку Одина,^[33] тогда взялись за Зороастра, на том основании, что он основатель магианских обрядов; но Аммиан Марцеллин, Плиний и Арнобий совместно с другими историками древности показали, что Зороастр был только реформатор магии того вида, который практиковался халдеями и египтянами, а вовсе не ее основатель.^[34]

Кто же тогда из тех, кто постоянно отворачивался от оккультизма и даже спиритуализма, как «нефилософских» и поэтому нестоящих научной мысли, имеет право сказать, что он изучал древних, или, если он их изучал, то понял все, что они сказали? Только те, кто претендуют на то, что они умнее своего поколения, кто думают, что они все знают, что знали древние и, таким образом, зная сегодня гораздо больше, воображают, что они вправе хохотать над простодушием и суеверием древних; те, которые воображают, что они раскрыли великий секрет, когда объявили, что древний, ныне не содержащий своего королевского посвященного царский саркофаг представляет собою «закром для зерна»; а пирамида, в которой саркофаг находится – просто зернохранилище или даже винный погреб! ^[35] Современное общество, основываясь на авторитете некоторых ученых, называет магию шарлатанством. Но на нашем земном шаре имеется восемьсот миллионов людей, которые верят в нее до сегодняшнего дня; и говорят, что имеется двадцать миллионов совершенно здравомыслящих и часто очень интеллектуальных членов того же общества, мужчин и женщин, которые верят в ее феномены, но под названием спиритуализма. Весь древний мир со своими учеными и философами, со своими мудрецами и пророками верил в нее. Где та страна, где не практиковали ее? В каком веке она была изгнана хотя бы из нашей собственной страны? В Новом Свете так же, как и на Старой Земле (последняя намного моложе первого) эту науку наук знали и применяли со времен самой отдаленной древности. У мексиканцев были свои посвященные, свои жрецы-иерофанты и маги, и свои святилища посвящения. Из двух статуй, откопанных в тихоокеанских штатах, одна изображает мексиканского адепта в позе, предписанной индусскому аскету, а другая – ацтекскую жрицу в головном уборе, который мог быть взят с головы индийской богини; тогда как «Гватемальская медаль» изображает «Древо Познания» – с его сотнями глаз и ушей, символизирующих видение и слышание – обвитое «Змием мудрости», нашептывающим в ухо священной птицы. Бернард Диаз де Кастилла, последователь Кортеса, дает нам некоторое представление о чрезвычайной утонченности, уме и цивилизации, а также о магическом искусстве народа, который испанцы покорили грубой силой. Их пирамиды – это пирамиды Египта, построенные по тем же самым сокровенным канонам пропорций, как и пирамиды фараонов; и ацтеки, по-видимому, получили свою цивилизацию и религию более чем одним путем из того же самого источника, что и египтяне, а до них – индийцы. Среди всех этих трех народов сокровенная натурфилософия, или магия, была доведена до очень высокой степени.

Что это было натур-, а не сверхъестественной философией, и что древние так и рассматривали ее, доказывается тем, что говорит Лукиан о «смеющемся философе», Демокрите, который, как он говорит своим читателям,

...

Не верил ни в какие (чудеса)... но занимался тем, что старался раскрыть способ, посредством которого теурги могли их совершать: одним словом, его философия привела его к заключению, что магия целиком заключалась в применении и в подражании законам и действиям природы.

Кто после этого все еще может называть магию древних «суеверием»?

В этом отношении мнение Демокрита приобретает для нас величайшую важность, так как маги, оставленные Ксерксом в Абдере, были его наставниками и, кроме того, он еще в течение долгого времени изучал магию у египетских священнослужителей.^[36] Почти девяносто лет из своей стодевятилетней жизни этот великий философ производил опыты и записывал их в книгу, которая, согласно Петронию,^[37]трактовала о природе – факт, который проверил он сам.