Как раз наоборот. Обычно выводы делаются слепым подчинением ходячему в этот час мнению среди тех, с кем человек в то время водится. Член церковного прихода не станет платить за свое кресло в церкви абсурдно высокой платы ничуть больше, чем материалист захочет дважды пойти на лекцию Гёксли об эволюции не потому, что они считают правильным так поступать, а только потому, что господин такой-то и госпожа такая-то так поступили, и они сами тоже являются этими ТАКИМИ-ТО.

То же самое в отношении всего остального. Если бы психология имела своего Дарвина, то происхождение человека, поскольку это касается его нравственных качеств, могло бы оказаться неотделимо связанным с происхождением его физической формы. Общество в своем раболепии наводит разумного наблюдателя на мысль, что в подражательстве сходство между людьми и обезьянами даже более поразительно, чем это описал по внешним признакам великий антрополог. Эти многие разновидности обезьян – «издевательские карикатуры на нас самих» – кажется, эволюционировали лишь с целью снабдить определенный класс роскошно разодетых людей материалом для генеалогических деревьев.

Наука с каждым днем все быстрее приближается к великим открытиям в химии, физике, органологии и антропологии. Ученые люди должны бы быть свободными от предвзятых мнений и предрассудков всякого рода; все же, хотя мышление и высказывание мнений свободны, ученые остались такими же, как люди в старину. Утопистом-мечтателем является тот, кто думает, что человек когда-либо меняется в своей сущности вместе с появлением и разработкой новых идей. Верхний слой земли может быть хорошо удобрен и может с каждым годом приносить все больше плодов, но копни немного глубже верхнего плодоносящего слоя, и там обнаружится та самая почва, какою она была до проведения первой борозды.

Не так уж много лет тому назад человека, который подвергал сомнению какую-либо богословскую догму, сразу клеймили как иконоборца и неверного. Voe victis!^[56] … Теперь наука победила. Но победитель в свою очередь претендует на ту же самую непогрешимость, хотя точно в такой же мере не может доказать свое право на нее. – Tempora mutantur et nos mutamur in illis»,^[57] – поговорка доброго старого Лотаря приложима в этом случае. Тем не менее, мы чувствуем, что у нас как будто есть какое-то право сомневаться в верховных жрецах науки.

В течение многих лет мы наблюдали за развитием и ростом этого яблока-раздора – СОВРЕМЕННОГО СПИРИТУАЛИЗМА. Будучи знакомыми с его литературой и в Европе, и в Америке, мы близко и с большим интересом следили за его бесконечными полемиками и противоречивыми гипотезами. Многие образованные мужчины и женщины – еретики-спиритуалисты, разумеется, – пытались исследовать этот протее-подобный изменчивый феномен. Единственным результатом было, что они пришли к следующему выводу: каковы бы ни были причины постоянных неудач, будь в этом виноваты или сами исследователи или та таинственная Сила, которая производит феномены, доказано по крайней мере, что по мере того, как психологические проявления увеличиваются в частоте и по разнообразию, – мрак, окружающий их происхождение, становится все более непроницаемым.

Что засвидетельствованы, в самом деле, явления, таинственные по своей натуре, вообще и, может быть, неправильно называемые духовными – это теперь бесполезно отрицать. Делая большую скидку на долю ловкого обмана, мы считаем, что того, что осталось, вполне достаточно, чтобы потребовать от науки тщательного исследования. «E pur se muove»,^[58] – фраза, произнесенная века тому назад, перешла в категорию домашнего обихода. Теперь уже не требуется отвага Галилея, чтобы швырнуть ее в лицо Академии. Психологические феномены теперь уже сами пошли в наступление.

Позиция, занятая по этому вопросу современными учеными такова, что будь даже происхождение некоторых таинственных явлений в присутствии медиумов фактом, то нет доказательств, что они не обязаны своим возникновением ненормальному нервному состоянию этих индивидуумов. Возможность что феномены могут быть произведены возвратившимися на землю человеческими духами не может быть принята к рассмотрению, пока тот, первый вопрос но решен. Мало исключений из занявших такую позицию. Несомненно, обязательство доказывать лежит на тех, кто утверждает, что феномены совершаются силами духов. Если бы ученые взялись по настоящему, с душой, за этот предмет, проявляя серьезное желание разрешить эту запутанную тайну, – их ни в чем нельзя было бы упрекнуть. Правда великое большинство «духовных» сообщений рассчитано на то, чтобы вызвать возмущение даже посредственных исследователей. Даже когда эти феномены неподдельны, они тривиальны банальны и часто вульгарны. В течение последних двадцати лет мы получили через разных медиумов послания якобы от Шекспира, Байрона, Франклина, Петра Великого, Наполеона и Жозефины, и даже от Вольтера. Общее впечатление у нас создалось такое, что французский завоеватель и его супруга, кажется, забыли, как правильно писать или произносить слова. Шекспир и Байрон стали хроническими пьяницами, а Вольтер впал в слабоумие. Кто может упрекнуть людей, выработавших в себе привычку к точности, или даже просто хорошо образованных людей за то, что они поспешили с выводом что если на поверхности лежит столько осязаемого обмана и лжи, то едва ли там можно обнаружить какую-либо истину при исследовании до конца? Барышничанье около знаменитых имен, от имени которых даются идиотские сообщения, настолько привели научные желудки в состояние несварения, что они даже не могут усвоить великой истины, которая лежит на телеграфическом плоскогорье этого океана физических явлений. Люди судят о спиритуализме по его поверхности покрытой пеной и накипью. Но они могли бы с таким же правом утверждать, что в море совсем нет чистой воды, если на поверхности моря плавают масляные пятна. Поэтому если мы, с одной стороны, не очень можем упрекнуть ученых за то что они от ступили назад от того что на первый взгляд выглядело таким отвратительным, – мы все же упрекаем и имеем право упрекнуть их за нежелание исследовать глубже. Ни жемчужин, ни отшлифованных бриллиантов не находят так – прямо лежащими на земле; и эти люди действуют так же не мудро, как действовал бы водолаз-искатель жемчуга, который отказался взять устричную раковину лишь потому что у нее неприятная слизкая внешность, хотя в ней могла быть скрыта жемчужина.

Даже справедливые и суровые упреки от некоторых их лидеров не помогают, и боязнь со стороны людей науки исследовать такой непопулярный предмет, кажется перешла уже во всеобщую панику. «Феномены преследуют ученых, а ученые убегают от феноменов», – очень к месту указывает А. Н. Аксаков в содержательной статье о медиумизме в Петербургском ученом комитете. Позиция занятая корпорацией профессоров по отношению к этому предмету, который они обещали исследовать, была целиком просто позорна. Их скороспелый и заранее подготовленный доклад настолько неполный пристрастный и неубедительный, что вызвал насмешливые протесты даже у неверящих.

На логическую непоследовательность наших ученых джентльменов, выступающих против спиритуализма, как такового в принципе – прекрасно указал Джон Фиск – сам член их корпорации. В недавно вышедшем философском труде «Невидимый мир» доказывая, что уже по самому смыслу слов материя и дух, понятно, что дух не может быть продемонстрирован чувствами и поэтому никакая теория о нем неподсудна научным испытаниям – он наносит жестокий удар своим коллегам следующими строками:

...

«Научное освидетельствование в таком случае», – говорит он, – «должно при условиях нынешней жизни навсегда оставаться недоступным. Оно целиком находится вне пределов эксперимента. И каким бы великим обилие фактов не было, – мы не в состоянии удовлетворить предъявляемые нам требования. И, соответственно, наша неспособность к этому ничуть не противоречит нашей теории. Мысля таким образом, выходит, что вера в загробную жизнь не получает поддержки от науки, но в то же самое время эта вера перестает нуждаться в поддержке науки, оставаясь вне области, на которую может распространиться научная критика. Это есть вера, которую никакие будущие открытия науки не в состоянии опровергнуть. Это вера, которою ни в коем случае нельзя назвать неразумной и которую можно логически поддерживать, ничуть не нарушая нашего научного образа мышления и не оказывая влияния на наши научные заключения». «Если теперь», – добавляет он, – «люди науки примут точку зрения, что дух не есть материя, управляемая законами материи, и воздержатся от спекуляций (необоснованных домыслов) по поводу духа, ограничиваясь своим знанием материи, то они тем самым уберут то, что для религиозных людей в данное время является главной причиной раздражения».

Но ученые этого не сделают. Они пришли в ярость при виде храброй, верной и в высшей степени заслуживающей похвалу капитуляции таких превосходных людей, как Уоллес; они даже отказываются принять благоразумную и сдержанную линию поведения мистера Крукса.

Никакого другого утверждения не выдвигается по поводу мнений, содержащихся в настоящем труде, как только то, что они обоснованы на многолетнем изучении древней магии и ее современной формы – спиритуализма. Первую, даже теперь, когда феномены подобного же рода стали такими же знакомыми всем, обычно приписывают ловкому трюкачеству. Последнюю же, когда неопровержимые свидетельства исключают возможность объявить ее шарлатанством, называют всеобщими галлюцинациями.

Многие годы скитаний среди «языческих» и «христианских» магов, оккультистов, месмеристов и tutti quanti^[59] к белой и черной магии должны бы быть достаточными – мы думаем, – чтобы иметь право чувствовать себя компетентным для установления правильного взгляда по этому весьма сложному вопросу. Мы общались с факирами, святыми людьми Индии и видели, как они сообщаются с питри. Мы наблюдали собрания и modus operandi^[60] воющих и пляшущих дервишей; были в дружеских отношениях с марабутами европейской и азиатской Турции, и мало осталось секретов у заклинателей змей Дамаска и Бенареса, которых нам не удалось бы изучить. Поэтому когда ученые, у которых не было возможности и случая жить среди этих восточных фокусников, и которые в лучшем случае, могут судить только поверхностно, – говорят нам, что в их представлениях нет ничего, кроме трюков фокусничества, – мы не можем не чувствовать глубокого сожаления за такие поспешные заключения. Что такие претенциозные заявления делаются без тщательного анализа сил природы, и в то же самое время проявляется такое непростительное пренебрежение к вопросам чисто физиологического и психологического характера, и что поразительные феномены отрицаются без исследования и безапелляционно – это есть проявление несостоятельности, сильно отдающее робостью, если не моральным уклонением.

Поэтому, если мы когда-нибудь получим от какого-либо современного Фарадея то же самое едкое замечание, которое было сделано годы тому назад одним джентльменом, когда, больше по причине искренности, нежели вследствие хорошего воспитания, он сказал, что «многие собаки обладают большей способностью к логическим выводам, нежели некоторые спиритуалисты» [77], то мы боимся, что нам придется на этом настаивать. Оскорбление не есть аргумент и, менее всего, доказательство. Тем, что Гёксли и Тиндаль обозвали спиритуализм «унизительным верованием» и восточную магию «фокусничеством» – тем они не могут отнять от истины ее достоверность. Скептицизм, исходит ли он из ученых или из невежественных мозгов – не в состоянии опрокинуть бессмертие наших душ – если бессмертие есть факт – и не может ввергнуть их в посмертное уничтожение. «Рассудок подвержен заблуждениям», – говорит Аристотель; то же самое и с людскими мнениями; и личные взгляды наиболее ученого философа часто бывают более склонны оказаться неправильными, чем здравый рассудок его собственного неграмотного повара. В «Сказках о нечестивом калифе» Барачиаса Хасан Оглу аравийский мудрец ведет поучительную беседу.

...

«Берегись, о, мой сын, самообольщения», – говорит он. – «Оно чрезвычайно опасно вследствие своего приятного опьянения. Пользуйся собственной мудростью, но научись уважать мудрость своих отцов тоже. И помни, мой возлюбленный, что свет истины Аллаха часто гораздо легче проникает в пустую голову, нежели в голову, набитую ученостью настолько, что много серебристых лучей не могут туда попасть за недостатком места, как это произошло с нашим чересчур мудрым кадием».

Эти представители современной науки на обоих полушариях, кажется никогда не проявляли больше презрения и горьких чувств к неразрешимой тайне, нежели с тех пор, как мистер Крукс приступил к исследованиям феноменов в Лондоне. Этот храбрый джентльмен был первым, кто представил публике одного из тех якобы «материализованных» часовых, которые охраняют запретные врата. Следом за ним несколько других членов ученой корпорации проявили редко встречаемую честность, соединенную со значительной храбростью, которую, ввиду непопулярности исследуемого предмета, можно считать героической, и приступили к исследованиям феноменов.

Но, увы [78, с. 25] хотя дух, действительно, хотел, но смертная плоть оказалась слаба. Они не могли вынести высмеивания, и таким образом тяжелейшее бремя легло на плечи мистера Крукса. Отчет о плодах, какие этот джентльмен пожал со своих беспристрастных исследований, и о благодарности, какую он за это получил от своих собратьев ученых, можно найти в его трех статьях под заголовком «Исследование явлений спиритуализма».

По истечении некоторого времени члены Комитета Диалектического общества и мистер Крукс, который применил к своим медиумам наиболее жесткие контрольные средства, исключающие обман, были вынуждены под давлением нетерпения общественности сообщить в немногих словах, что они видели. Но что могли они сказать, кроме правды? Таким образом, они были вынуждены признать:

1. Что феномены, по крайней мере, те, которым они являлись свидетелями, были неподдельные, и что подделывать их было невозможно; таким образом было наглядно доказано, что проявления какой-то неизвестной силы могут быть произведены и были произведены.

2. Что были ли эти феномены произведены развоплощенными духами или аналогичными им существами, – они не могут этого сказать, но что эти манифестации, совершенно разрушающие многие предвзятые теории, касающиеся естественных законов, – происходили, это было неотрицаемо. Некоторые из этих феноменов произошли в их собственных семьях.

3. Что несмотря на их объединенные усилия, направленные к противоположному, кроме установления неоспоримого факта реальности феноменов и «проблесков от процессов природы, не уложившихся еще в закон» [78], они, пользуясь выражением графа де Габалиса, «не могут отличить головы от хвоста в этом деле».

Но это как раз было то, чего скептическая публика никак не ожидала и не хотела. Еще до того, как заключение Крукса, Барли и Диалектического общества было объявлено, с нетерпением ждали поражения верящих в спиритуализм. И теперь такое признание со стороны их собратьев-ученых было слишком унизительно для гордости даже тех, кто робко сами уклонились от исследований. Рассматривалось превысившим границы дозволенного, что такие вульгарные и отвратительные проявления феноменов, которые всегда, с общего согласия образованных людей, считались бабушкиными сказками, годными только на то, чтобы забавлять горничных и приносить доход профессиональным сомнамбулам – что эти манифестации, осужденные Парижской академией наук на забвение – могли так нагло избегнуть разоблачения в руках знатоков физических наук.

Буря возмущения последовала за признанием. Мистер Крукс описывает это в своей статье о «Психической энергии». Очень к месту он приводит цитату из Гальвани:

...

«Я атакован двумя противоположными сектами – учеными и дилетантами – и все же я знаю, что открыл одну из величайших сил природы…» – Затем он продолжает: – «Считалось само собою разумеющимся, что результаты моих опытов будут согласны с их предвзятыми мнениями. То, чего они в самом деле желали получить от этих опытов, была не истина, а только добавочное свидетельство в пользу их прошлых заключений. Когда они обнаружили что факты, установленные в моем исследовании никак не могут пригодиться для поддержки их целей, они решили, что… тогда тем хуже для самих фактов. Они пытались найти лазейку из ими самими рекомендованного исследования, заявляя, что „мистер Хоум такой ловкий фокусник что провел нас всех“. „Мистер Крукс мог бы с таким же успехом исследовать представление индийского фокусника“. „Мистер Крукс должен достать свидетелей получше, прежде чем ему поверят“. „Это невозможно и поэтому не может быть“… (Я не говорил, что это невозможно, я только сказал, что это истинно было). „Наблюдатели, должно быть, все были загипнотизированы и воображали, что видят то, чего в самом деле не было“ и т. д. и т. д.» [79]

После затраты своей энергии на такие вздорные теории, как «бессознательная мозговая деятельность», «невольные мускульные сокращения» и на одну исключительно смешную теорию «хрустящих суставов» (le muscle craqueur); после всяких отчаянных усилий добиться ее постыдных провалов из-за упрямого существования Новой Силы и, наконец, после сведения на нет, эти filii diffidentiae^[61] – как Св. Павел назвал их класс – пришли к решению с возмущением отойти от всего этого дела. Пожертвовав своей храбро упорствующей братией, как жертвой всесожжения на алтаре общественного мнения, они молчаливо с достоинством удалились. Предоставив арену исследований более бесстрашным борцам, эти неудачные экспериментаторы навряд ли когда-нибудь снова вернутся на нее [81]. Гораздо безопаснее отрицать реальность таких проявлений, находясь от них на некотором безопасном расстоянии, чем отыскивать для них надлежащее место среди категорий естественных явлений, принятых точной наукой. И как они могут, так как все такие феномены относятся к психологии, а последняя со своими оккультными и таинственными силами представляет terra incognita^[62] для современной науки. Таким образом, будучи бессильными объяснить то, что непосредственно исходит из природы самой человеческой души – существование которой большинство из них отрицает – и не желая в то же самое время признаваться в своем невежестве, ученые мстят тем, кто верят свидетельству своих чувств, безо всяких претензий к науке.

«Пинок от тебя, о Юпитер, услада», – восклицает поэт Тредиаковский в одной старой русской трагедии. Хотя и грубыми бывают эти Юпитеры от науки иногда к нам, доверчивым смертным, их обширные познания в менее запутанных вопросах, мы хотим сказать, если не в манерах, – дает им право на уважение со стороны общественности. Но, к несчастью, это не боги, кто громче всех кричат.

Красноречивый Тертуллиан, говоря о Сатане и его бесах, которых он обвиняет, что они всегда подражают работе Творца, дает им название «божьи обезьяны». Удачно для некоторых нынешних ученых, что у нас нет современного Тертуллиана, который заклеймил бы их на нескончаемое презрение определением «обезьяны от науки».

Но вернемся к настоящим ученым.

«Объективные явления, – говорит А. Н. Аксаков, – напирают на представителей точных наук, требуя исследования и объяснения, но верховные жрецы науки перед такой простой задачей… пришли в полное смущение. Этот предмет исследования, кажется, обладает властью не только принудить их совершить предательство по отношению высочайшего морального принципа – истины, но и по отношению высочайшего закона науки – экспериментирования! … Они чувствуют, что под этим таится что-то весьма серьезное. Дело Хэера, Крукса, де Моргана, Варли, Уоллеса, Бутлерова создало панику! Они боятся, что как только они сделают уступку на один шаг – им придется уступить все. Освященные временем принципы, мыслительные спекуляции целой жизни и длинного ряда поколений – все будет поставлено на одну единственную карту!» [81]

Перед лицом того, что произошло с Круксом и Диалектическим обществом, с Уоллесом и покойным профессором Хэером – что можем мы ожидать от наших научных светил? Их отношение к неотрицаемым феноменам само по себе является другим феноменом. Оно, просто, непостижимо, если мы не допустим возможности другого психологического заболевания, такого же таинственного и заразительного, как водобоязнь. Хотя мы и не претендуем на честь этого нового открытия, мы тем не менее предлагаем признать это заболевание под именем научной психофобии.

Им следовало бы научиться к этому времени в школе горького опыта, что они могут положиться на самостоятельность позитивных наук только до одной определенной точки; и что до тех пор, пока в природе будет существовать хоть одна необъясненная тайна, – им опасно произносить слово «невозможный».

В «Исследованиях явлений спиритуализма» [77] мистер Крукс выносит на выбор читателя восемь теорий «чтобы объяснить наблюдаемые феномены».

Эти теории суть следующее:

«Первая теория – Все феномены суть ловкие трюки, хитро устроенные механические приспособления или ловкость рук, медиумы – самозванцы, обманщики, а вся остальная компания – глупцы.

Вторая теория – Люди, участвующие на сеансах спиритуалистов, являются заболевшими своего рода манией или самообманом и воображают, что происходят феномены, которые реально, объективно не существуют.

Третья теория – Все это результат сознательной или бессознательной мозговой деятельности.

Четвертая теория – Это результат духа медиума, возможно, в сообществе с духами некоторых или всех присутствующих.

Пятая теория – Это деяния злых духов или дьяволов, олицетворяющих кого или что им угодно, чтобы подорвать христианство и совратить человеческие души. (Это теория наших богословов).

Шестая теория – Это деяния существ особого порядка, живущих на нашей земле, но невидимых и нематериальных для нас. Однако, они все же способны время от времени проявлять свое присутствие, известное почти во всех странах и во все века под видом демонов (не обязательно плохих), гномов, фей, кобольдов, эльфов, гоблинов, паков и т. д. (Одно из утверждений каббалистов).

Седьмая теория – Это деяния умерших человеческих существ. (Преобладающая теория спиритуалистов).

Восьмая теория – (Это – психическая энергия)… дополнение к четвертой, пятой шестой и седьмой теориям».

Первая из этих теорий, оказавшейся состоятельной только в исключительных, хотя, к несчастью, все же в слишком частых случаях, – должна быть исключена, как не имеющая существенного отношения к самим феноменам, как таковым. Теории вторая и третья являются разрушающимся последним оплотом окопавшихся скептиков и материалистов, и остаются, как говорят юристы, – Adhuc sub judice lis est».^[63] Таким образом, в настоящем труде нам предстоит разобраться только с остальными четырьмя, восьмая и последняя, по мнению мистера Крукса, «является лишь необходимым дополнением» к другим.

Насколько даже научное мышление подвержено заблуждениям, мы увидим, если только сравним несколько статей по спиритуалистическим феноменам, которые были талантливо написаны джентльменом, опубликованных с 1870 по 1875 годы. В одной из его первых статей мы читаем:

...

«…расширенное применение научных методов будет способствовать точности наблюдений и большей любви к истине среди исследователей, что приведет к образованию группы наблюдателей, которая прогонит дешевый осадок спиритуализма в безвестность магии и некромантии».

А в 1875 г. мы читаем за его же подписью подробнейшие и весьма интересные описания материализованного духа Кети Кинг!^[64]

Едва ли возможно полагать, что мистер Крукс мог находиться под электро-биологическим влиянием или во власти галлюцинаций в течение двух или трех лет подряд. «Дух» появлялся в его собственном доме, в его библиотеке, при самых жестких контрольных условиях: его видели, щупали и слышали сотни людей.

Но мистер Крукс отрицает, что он когда-либо принимал Кети Кинг за развоплощенного духа. Кто же тогда это был? Если это не была мисс Флоренс Кук, и его слово служит для нас достаточной гарантией этому, тогда это был или дух кого-либо из живших на земле, или же одна из сущностей, прямо подпадающих под шестую теорию из восьми, предлагаемых публике на выбор выдающимся ученым. Это, должно быть, одна из сущностей тех категорий, которых называют феями, кобольдами, гномами, эльфами, гоблинами или паками.^[65]

Да; Кети Кинг должна бы быть феей-Титанией. Потому что только к фее, по-настоящему, может быть приложимо следующее поэтическое излияние, которое приводит мистер Крукс, описывая этого чудесного духа:

«Сияньем неземным она окружена,
Сам воздух светится от глаз ее лучистых;
Прекрасны и нежны, в них было все сполна,
Что вы могли увидеть в грезах чистых;
И за желание пред ней колена преклонить,
Никто не сможет в святотатстве обвинить!»^[66]

Итак, после того как написал в 1870 году суровый приговор против спиритуализма и магии, после того, как сказал, что в то время он даже думал, что «в целом спиритуализм или суеверие, или, по крайней мере, необъяснимый трюк, обман чувств»,^[67] – мистер Крукс в 1875 году заканчивает свое письмо следующими памятными словами:

...

«Вообразить, скажу я, что Кети Кинг истекших трех лет есть результат жульнического обмана, означает нанести еще большее оскорбление человеческому рассудку и здравому смыслу, чем думать, что она действительно та, за которую она себя выдает» [77, с. 45].

Это последнее замечание, кроме того, убедительно доказывает, что: 1. Несмотря на полную убежденность Крукса, что эта особа, называющаяся Кети Кинг, была ни медиумом, ни сообщником в каком-либо обмане, но, как раз наоборот – неизвестной силой природы, которая подобно любви – «смеется над замочных дел мастером»; 2. Что эта не опознанная форма силы, хотя и стала для него «не делом мнения, но абсолютного знания», – выдающийся исследователь все еще не оставил своего скептического отношения к этому вопросу. Короче говоря, он твердо верит в подлинность феномена, но не может примириться с мыслью, что Кети Кинг – душа какого-то умершего человека.

Нам кажется, что постольку, поскольку дело касается предрассудков, мистер Крукс разрешает одну загадку путем создания другой: obscurum per obscurius.^[68] Другими словами, отвергая «дешевый осадок спиритуализма», отважный ученый теперь сам по собственной воле бросается в «бездну магии и некромантии»!

Признанные законы физической науки объясняют только некоторые из более объективных из так называемых спиритуалистических феноменов. В то время как эти законы помогли установить реальность некоторых видимых проявлений некой неизвестной силы, они пока что не дали возможности ученым контролировать по желанию даже эту часть феноменов. Дело в том, что профессора еще не открыли необходимых условий, обусловливающих феномены. Они должны настолько же углубиться в изучение тройной природы человека – физиологической, психологической и божественной – насколько углубились их предшественники: колдуны, маги и чародеи древности. Вплоть до настоящего времени, даже те, кто вели исследования феноменов так же тщательно и беспристрастно, как мистер Крукс, оставляли в стороне причину феноменов, как нечто, что теперь невозможно раскрыть, если, вообще, ее когда-либо можно будет раскрыть. Они беспокоились об этом не более, чем о первопричине космических феноменов корреляции энергий, чьи бесконечные следствия они с таким усердием наблюдают и классифицируют. Направление их исследований настолько же неразумно, как неразумна попытка человека, пытающегося открыть источник реки, двигаясь по направлению к ее устью. Это настолько сузило их взгляды на возможности закона природы, что самые простые формы оккультных феноменов вызвали их отрицание, что они не могут быть, если чудеса невозможны; а так как это научный абсурд, то физические науки в последнее время стали терять престиж. Если бы ученые вместо того, чтобы отрицать чудеса, стали бы их изучать, то многие сокровенные законы, известные древним, снова были бы открыты.

«Убеждение», – говорит Бэкон, – «приходит не путем доказательств, а путем опыта».

Древние всегда очень отличались, особенно халдейские астрономы и маги, своею большою любовью и устремлением к знанию по всем отраслям науки. Они пытались проникнуть в тайны природы тем же путем, что и наши современные естествоиспытатели, тем единственным методом, которым эта цель может быть достигнута, а именно, экспериментальными исследованиями и рассуждением. Если наши современные философы не в состоянии понять того факта, что древние проникли глубже, чем они сами в тайны вселенной, то это еще не есть обоснованная причина, чтобы не признать за древними части этих знаний и обвинять их в суеверии. Никто не дает права на такое обвинение; и каждое новое археологическое открытие выступает против такого утверждения. Как химикам, им не было равных, и в своем знаменитом письме «О потерянных знаниях» Уэнделл Филлипс говорит:

...

«Химия наиболее древнего периода достигла таких высот, что мы даже еще не приблизились к ним».