Это былъ бы слишкомъ жалкій конецъ для такого мужественнаго борца. Нтъ, онъ умираеть взь силу самолюбія, артистическаго тщеславія, онъ хочетъ показаться публик, измнчивой и непостоянной, которая также быстро возвышаетъ и окружаетъ божескими почестями своихъ кумировъ, какъ быстро ихъ и низвергаетъ. Постигшій его несчастный случай не прерываетъ праздника. Зрлище продолжается. Въ цирк, залитомъ свтомъ солнца, въ ложахъ и на мстахъ "ревлъ зврь, единственный, истинный".
"Мертвые повелваютъа" наряду съ романами "Дтоубійцы", "Въ апельсинныхъ садахъ" и "Проклятый хуторъ", на мой взглядъ одно изъ лучшихъ произведеній Бласко Ибаньеса. На этихъ романахъ покоится его слава.
Это удивительный, превосходный романъ, соединяющій красоту изображенныхъ въ немъ пейзажей съ кропотливымъ и проницательнымъ изученіемъ характеровъ и съ мастерскимъ синтетическимъ изложеніемъ глубокой трансцендентальной философіи.
Хаиме Фебреръ, послдній отпрыскъ старой благородной разорившейся фамиліи, посл весело и легкомысленно проведенной ранней молодости возвращается въ родную Майорку и, чтобы поправить пошатнувшіяся дла, думаетъ жениться на Каталин Вальсъ, единственной дочери богатйшаго еврея. Хаиме человкъ свободомыслящій, исколесившій всю Европу. Онъ считаетъ себя свободнымъ отъ всхъ смшныхъ провинціальныхъ предразсудковъ, отравляющихъ жизнь обитателей маленькихъ городовъ. Но какъ только онъ объявляегъ о своемъ намреніи, вс знающіе его и даже т, кто никогда съ нимъ не кланялся, начинаютъ смотрть на него съ изумленіемъ и гнвомъ. Самъ Пабло Вальсъ, дядя Каталины, прекрасно понимающій всю выгоду этого брака для его семьи, тмъ не мене благороднйшимъ образомъ совтуетъ Хаиме, отказаться отъ такого плана: онъ зналъ его мальчикомъ, любитъ его и не желаетъ, чтобы онъ сталъ несчастнымъ. Потомокъ самой католической фамиліи Майорки, давшей міру столько кардиналовъ, инквизиторовъ и рыцарей мальтійскаго ордена, хочетъ жениться на комъ же, на ч_у_э_т_! Это невозможно! Что скажетъ островъ?
И даже, если бы онъ ршился жить въ другомъ мст, гд на земномъ шар найдетъ онъ уголокъ и убжище, гд на него не обрушится всеобщее проклятіе и презрніе? Къ тому же, сколько бы онъ ни любилъ Каталину, онъ не найдетъ съ ней счастья. Рано или поздно онъ ее возненавидитъ. Ужели одна женщина и одинъ мужчина смогутъ уничтожить унаслдованную отъ прошлаго, вками накоплявшуюся, вражду двухъ расъ?
Хаиме Фебреръ не любитъ Каталину и позволяетъ себя убдить. Чгобы какъ можно скоре покончить съ положеніемъ вновь испеченнаго жениха, онъ перезжаетъ на островъ Ибису. Но и здсь онъ не находитъ исцленія. Роковымъ образомъ и здсь повелваютъ мертвые.
На Ибис Хаиме Фебреръ поселяется въ старой башн, своей собственности, прозванной "башней пирата" и здсь въ этомъ деревенскомъ уединеніи влюбляется въ Маргалиду, дочь Пепа, владльца "Канъ Майорки", потомка скромныхъ мужиковъ, вассаловъ самыхъ славныхъ предковъ Хаиме. Хотя разоренный бднякъ, Хаиме продолжаетъ для него быть "господиномъ", чмъ то въ род человка высшей расы, одиноко стоящимъ среди окружающихъ, благодаря своимъ умственнымъ способностямъ и высокому происхожденію. Страсть, которую Фебреръ питаетъ къ Маргалид, выводитъ всхъ, даже ея отца, изъ себя. Такой бракъ невозможенъ, нелпъ. "Сеньоръ" сошелъ съ ума! Какъ на Майорк, такъ и на Ибис, прошлое мшаетъ будущему, задерживаетъ его шествіе. Всюду вліяніе исторіи, расы, всюду неодолимая власть прошлаго.
Онъ горько смялся надъ своимъ оптимизмомъ, надъ увренностью, съ которой онъ отвергъ вс свои идеи о прошломъ. Мертвые повелваютъ: ихъ власть, ихъ могущество неоспоримо. Какъ могъ онъ въ порыв любовиаго восторга презрть эту великую, неутшительную истину? Ясно дали ему почувствовать всю уничтожающую тяжесть своего могущества мрачные тираны нашей жизни. Почему въ этомъ уголк земли, въ его послднемъ убжищ смотрятъ на него, какъ на чужеземца? Что сдлалъ онъ для этого?… Безчисленныя поколнія людей, чей прахъ, чья душа смшались съ землей родного острова, оставили въ наслдство нын живущимъ ненависть къ иностранцу, страхъ и непріязнь ко всему чужому и съ нимъ ведутъ войну? Кто прибывалъ изъ другихъ странъ того встрчали съ непріязненной отчужденностью по приказу уже несуществующихъ.
Когда, презрвъ старинные предразсудки, онъ пытался подойти къ женщин, женщина таинственно отступала, испуганная его приближеніемъ. А отецъ, во имя своего рабскаго уваженія, противился неслыханному поступку. Его попытка – попытка безумца, союзъ птуха и чайки, о которомъ мечталъ странный монахъ, вызывавшій смхъ у крестьянъ. Того захотли люди, образовавъ нкогда общество и раздливъ его на классы. Безполезно подымать бунтъ противъ установленнаго. Жизнь человка коротка и не хватитъ силъ биться съ сотнями тысячъ жизней, ране существовавшихъ и невидимо караулящихъ, подавляющихъ ее массой матеріальныхъ созданій – памятниками ихъ прохожденія по земл, и уничтожающихъ ее своими мыслями; мысли эти наполняютъ окружающую атмосферу и обязательны для всхъ, кто родится, безсильный изобрсти что либо новое.
Мертвые повелвають, и безполезно живымъ отказываться отъ повиновенія. Вс мятежныя попытки выйти изъ рабства, порвать вковую цпь – ложь. Фебреръ вспомнилъ о священномъ колес индійцевъ, буддійскомъ символ, которое онъ видлъ въ Париж на восточной религіозной церемоніи въ одномъ музе. Колесо – символъ нашей жизни, мы воображаемъ, будто идемъ впередъ, потому, что мы двигаемся. Мы воображаемъ, будто прогрессируемъ, потому что направляемся все дальше и дальше. Но когда колесо совершитъ полный оборотъ, мы оказываемся на старомъ мст. Жизнь человчества, исторія, все – безконечное "возвращеніе вещей". Народы рождаются, растутъ, прогрессируютъ; хижина превращается въ замокъ, а затмъ въ фабрику. Образуются громадные города съ милліонами жителей, затмъ наступаетъ катастрофа, войны за хлбъ, котораго не достаетъ многимъ и многимъ, протесты ограбленныхъ, великія убійства, города пустютъ, становятся развалинами. Трава обступаетъ величественные памятники. Метрополіи мало по малу проваливаются въ землю и вками покоятся подъ холмами.
Дикая роща покрываетъ столицу далекихъ временъ. Проходитъ дикій охотникъ тамъ, гд нкогда встрчали псбдителей – полководцевъ съ почестями полубоговъ. Пасутся овцы и насвистываетъ пастухъ въ свирль надъ руинами, нкогда трибунами мертвыхъ законовъ. Снова собираются люди въ группы, и выростаютъ хижина, деревня, замокъ, фабрика, громадный городъ и, повторяется тоже самое, всегда тоже самое – разница лишь въ сотняхъ вковъ; и также повторяются люди съ одинаковыми лицами, идеями и предразсудками на пространств годовъ. Колесо! Вчное возвращеніе вещей!
И вс отпрыски человческаго стада мняютъ хлва, но отнюдь не пастуховъ. А пастухи постоянно одни и т же, мертвые, первые, кто думалъ, чья первобытная мысль, словно снжная глыба, катится и катится по склонамъ, растетъ и, клейкая, захватываетъ все встрчающееся на пути!
Люди, гордые своимъ матеріальнымъ прогрессомъ, механическими игрушками, изобртенными ради ихъ благополучія, воображаютъ себя свободными, высокостоящими надъ прошлымъ, эмансипировавшимися отъ первоначальнаго рабства. А все, что они говорятъ, было сказано другими словами сотни вковъ тому назадъ. Ихъ страсти – т же самыя. Ихъ мысли, признаваемыя оригинальными, – отблески и отраженія старинныхъ мыслей. И вс поступки, которые они считаютъ хорошими или дурными, почитаются таковыми, ибо такъ опредлили мертвые. Мертвые – тираны, кого долженъ былъ бы человкъ снова убить, если бы желалъ настоящей свободы!… Кому удастся осуществить этотъ великій освободительный подвигъ? Явится ли паладинъ достаточно могучій, способный убить чудовище, тяготющее надъ человчествомъ, громадное, подавляющее, какъ сказочные драконы, хранящіе подъ своими тлами безполезныя сокровища".
Эта мысль пропитываетъ душу автора и то и дло навертывается на его перо. Она истинная героиня романа, героиня незримая и страшная, раскинувшаяся, какъ небо отъ одного горизонта къ другому.
"Никогда живые не были одни: всюду ихъ окружали мертвецы и боле многочисленные, безконечно боле многочисленные они давили живыхъ тяжестью времени и числа".
"Нтъ, мертвые не уходили, какъ гласила старая поговорка, мертвые оставались неподвижно на пути жизни, сторожа новыя поколнія, заставляя ихъ ощущать власть прошлаго грубыми терзаніями души, каждый разъ, какъ т пытались сойти съ ихъ дороги".
Я не могъ воздержаться отъ искушенія выписать эти страницы, потому что он не только ясно выражаютъ самый духъ романа, о которомъ я говорю, но и являются благодаря своему особому построенію, звучному и колоритному, лучшимъ образчикомъ стиля Бласко Ибаньеса, стиля, часто небрежнаго подъ вліяніемъ вдохновляющаго автора безпокойства, но всегда яркаго, мужественнаго и сочнаго.
Какъ раньше на Майорк, такъ теперь на Ибис вс точно сговорились, чтобы разстроить любовь Хаиме и Маргалиды. Однако на этотъ разъ Хаиме Фебреръ не сдается, страсть воодушевляющая его, искренна и крпка и обстоятельства, мшающія осуществленію его желанія, не только не подавляютъ его, а напротивъ длаютъ его смлымъ. Въ конц концовъ онъ женится. Оправляясь посл тяжелой раны, нанесенной ему однимъ изъ ухаживателей Маргалиды, Фебреръ, обращаясь къ другу, произноситъ слдующую мудрую фразу. "Пабло, убьемъ мертвыхъ!" Это значитъ: убьемъ прошлое, будемъ жить свободные отъ глупыхъ предразсудковъ, утвердимъ нашу личность, мужественно работая для будущаго, которое, быть можетъ, принесетъ намъ счастье.
Признаюсь, по мр того, какъ я подвигался впередъ въ чтеніи романа, меня охватывало все возраставшее тяжелое чувство. Врываясь въ великолпіе средиземнаго пейзажа, въ красоту сіяющаго голубого неба, въ плодородіе зеленыхъ нивъ, съ ихъ зеленью влажнаго изумруда, глубокая меланхолія, словно стонъ скорби, то и дло омрачала ликованіе природы. To были мертвые. Когда поэтому жизнь, побдивъ роковую властъ прошлаго, торжествуетъ, читатель испытываетъ такое же невыразимое облегченіе, какъ тогда, когда онъ просыпается отъ ужасовъ кошмара.
Романъ кончается оптимистическимъ аккордомъ, полнымъ здоровой силы, улыбающимся, какъ лучъ утренняго солнца:
"Нтъ, не мертвые повелваютъ, а жизнь, и то, что выше жизни, – любовь".
Такъ заканчиваетъ Бласко Ибаньесъ свой романъ и это такъ естественно, если принять во вниманіе, его энергическій темпераментъ. Уничтожимъ прошлое! Пусть его покроетъ каменной плитой будущее, которое есть надежда и вра.
Укажу въ заключеніе на "Луна Бенаморъ".
Эта повсть проникнута грустной поэзіей вокзаловъ и портовъ. Въ космополитическомъ обществ, кишащемъ на улицахъ Гибральтара, Луисъ Агирре знакомится съ еврейкой Луной и хочетъ жениться на ней. Хотя двушка въ нero влюблена, она не соглашается, такъ какъ ихъ раздляетъ разная вра. Ихъ боги не позволяютъ имъ соединиться. Она выйдетъ замужъ за единоврца. Такъ оно и случается. Развязка полна пессимизма.
На этотъ разъ побдили мертвые.
V.
Вспоминая о томъ впечатлніи, которое на меня произвели произведенія Бласко Ибаньеса, я долженъ сказать, что они представляются моему воображенію, какъ странно-кошмарные и великолпныя цвты, голубые, черные и кроваво-красные. Вс они большіе и свжіе, пышно распускающіеся на фон пейзажа, въ которомъ преобладаютъ т два главныхъ цвта, въ которые рядится жизнь – зеленый цвтъ моря и полей, и золотой цвтъ солнца. А тамъ дальше на горизонт трагическая развязка почти всхъ его романовъ образуетъ темную линію, говорящую о несправедливости и страданіяхъ.
Я не хочу упустить представляющагося мн случая освтить хотя бы бгло истинное мсто, занимаемое Бласко Ибаньесомъ въ исторіи новйшаго испанскаго романа.
Такъ какъ онъ былъ, какъ мы видли, ярымъ сторонникомъ экспериментальнаго метода и началъ писать, когда слава Э. Золя распространилась за предлы Франціи во вс страны свта, то авторъ "Проклятаго хутора" былъ объявленъ "ученикомъ Золя" и "представителемъ натуралистической школы въ Испаніи". Это легкомыспенное утвержденіе, брошенное какимъ-то "профессіональнымъ критикомъ", было радостно подхвачено "толпой" писателей, а потомъ и публикой. "Манія классификаціи", столь выгодная для умственной лни большинства, такъ какъ позволяетъ въ одну фразу вложить цлую сложную писательскую личность, закрпило то, что въ сущности было лишь произвольнымъ мнніемъ. Въ продолженіи многихъ лтъ господствовала эта точка зрнія. Тщетно Бласко Ибаньесъ выпускалъ въ свтъ романы археологическіе, какъ "Куртизанка Сонника" или чисто лирическіе, какъ "Въ апельсинныхъ садахъ". Репутація его ради вящщаго спокойствія и удобства публики уже установилась, онъ былъ внесенъ въ каталогъ и снабженъ ярлычкомъ. Критика – безмозглая критика, оцнивающая произведенія по ихъ цн и кричащимъ краскамъ обложки, объявила его "главнымъ представителемъ испанскаго натурализма" и было совершенно напрасно, если романистъ своими книгами доказывалъ, что не принадлежитъ къ этой школ. Публика не принимала его отставки, какъ будто онъ занималъ постъ, который не долженъ былъ оставаться вакантнымъ.
Никто не будетъ, конечно, отрицать, что между творчествомъ Э. Золя и Бласко Ибаньеса существуютъ явныя точки соприкосновенія. Но это не значитъ, что послдній рабски слдовалъ по стопамъ Золя, хотя техника ихъ романовъ и иметъ очень много общаго. He являются же "учениками" Золя чудесный Альфонсъ Додэ, гигантъ Мопассанъ, Мирбо, Марсель Прево и т, д. хотя вс они и сторонники экспериментальнаго метода. Сквозь энергическій и сильный темпераментъ названныхъ писателей дйствительность, недлимая и единая, преломляется самымъ различнымъ образомъ.
Даже больше. Исключая "Жить на показъ" (Arroz y Tartana), произведенія юношескаго, написаннаго подъ чарующимъ впечатлніемъ автора "Жерминаля", остальныя произьеденія Бласко Ибаньеса обнаруживаютъ моментами съ большей энергіей личность плодовитаго испанскаго романиста. Бласко Ибаньесъ человкъ импульсивный, импрессіонистъ, глубоко безпокойная натура, творящая "вспышками", не прибгая къмр и линейк, съ щедростью водопада. Золя, напротивъ, былъ художникъ методическій, холодный, распоряжавшійся временемъ, какъ скупецъ. Прежде чмъ ссть писать, онъ приводилъ въ порядокъ свои замтки и работалъ, положивъ часы на столъ. Золя былъ одаренъ холодно-взвшивающимъ умомъ и уравновшанной волей. Флегматично, съ большой "проницательностью" раскапывалъ онъ дйствительность, съ однообразной упрямой медленностью стараго вьючнаго животнаго подъ ярмомъ. Объ этомъ свидтельствуетъ его тяжеловсный стиль. Эмиль Золя былъ кром того аскетъ, одинокій и печальный мистикъ, съ преобладавшей "внутренней жизнью", поглощенный никогда не утихавшимъ желаніемъ нагромождать цлыя горы книгъ.
Бласко Ибаньесъ, напротивъ, натура патріархальная, плодовитая, бьющая черезъ край, и въ его произведеніяхъ дышетъ глубокая искренняя неувядающая любовь къ жизни.
Произведенія Бласко Ибаньеса, разсматриваемыя въ ихъ совокупности, представляютъ наблюдателю не мало точекъ зрнія, достойныхъ вниманія и изученія.
Его сильный характеръ, его сангвиническій и воинственный темпераментъ, наконецъ, едва замтное, слегка восточное, презрніе къ женщин, свойственное этому безпокойноиу искателю наслажденій, причина того, что женщины не играютъ въ его произведеніяхъ главной роли.
Онъ любитъ женщину, даже очень… но ему претятъ ея нервозность, и слабость, узость ея умственнаго горизонта, односторонность ея инстинктовъ, направленныхъ только на любовь, какъ будто вн этого чувства для мужчины не существуетъ широкаго и богатаго поля дятельности. Въ садахъ Армиды, исполненныхъ любовнаго шопота, ему скоро становится скучно. Женщина, красивая, обворожительная, отдающаяся, отшлифованная утонченной культурой, по его мннію, хороша только для тхъ короткихъ мгновеній, которыя чувствительные люди патетически называютъ "минутами самозабвенія". Но сильный мужчина долженъ убгать отъ блыхъ рукъ, обвивающихся вокругъ его шеи, и итти своей дорогой, продолжая священную борьбу за прогрессъ и счастіе человчества, за завоеваніе вселенной. За исключеніемъ романовъ "Въ апельсинныхъ садахъ" и "Куртизанки Сонники" въ остальныхъ его произведеніяхъ "милому врагу" благоразумно отведено скромное второстепенное мсто. Необходимо при этомъ замтить, что какъ пвица Леонора, такъ и афинская гетера Сонника – женщины энергичныя, скоре мужественныя, напоминающія женщинъ только – своей красотой.
Нкоторыя изъ этихъ женщинъ воплощаютъ самую спекулятивную, самую артистическую часть души автора. Он – "мечтательницы". Къ этому типу принадлежатъ лишь немногія. Леонора, ведущая бродячій образъ жизни, олицетвореніе "любви, одинъ только разъ проходящей въ жизни человка въ внк изъ цвтовъ, со свитой поцлуевъ и смха", и театральная гршница донья Соль ("Кровавая арена") принадлежатъ къ одной и той же рас. На обихъ сильно дйствуетъ музыка и об были бы способны отдать свою двственность за поцлуй, полученный среди очаровательной мелодіи Шуберта. Об он непостоянны и испытываютъ острыя, странныя эротическія настроенія. Об скучаютъ, разочарованы въ себ, ихъ привлекаетъ своей романтической необычайностью лишь то, чего он не имютъ, и едва достигнувъ того, чего он искали, он уже съ пресыщеніемъ отворачиваются. Всюду несутъ он съ собой свой адъ: он никогда сильно не полюбятъ, не испытаютъ наслажденій, доставляемыхъ великими иллюзіями, никогда не будутъ знать того состоянія покоя, которое знакомо безпокойнымъ умамъ, когда они на время останавливаются на пути своихъ горькихъ переживаній. Для нихъ нтъ ничего существеннаго, все вопросъ обстановки и инсценировки.
Въ произведеніяхъ Бласко Ибаньеса рдки также и сильныя женщины, такъ какъ онъ убжденъ, что сила рдко находитъ себ пріютъ въ груди женщины, боле приспособленной кормить дтей и служить для утхи и наслажденія мужчин, чмъ надвать броню и итти навстрчу опасностямъ. Нкоторыя изъ его героинь, несомннно, принадлежатъ къ этому типу сильныхъ женщинъ, какъ Долоресъ, красивая рыбачка въ "Майскомъ цвтк" или Нелета, эта маленькая желзная женщина въ "Дтоубійцахъ", у которой муки родовъ едва вырываютъ вздохъ.
Дйствующія въ романахъ Бласко Ибаньеса женщины могутъ быть раздлены на дв группы: а именно "кроткихъ" и "католически настроенныхъ". По мннію автора "Проклятаго хутора", ни независимость сужденій, ни мятежная воля не являются чертами, свойственными испанской женщин, пріученной воспитаніемъ и наслдственностью къ покорности. Вотъ почему, желая объяснить мятежный темпераментъ доньи Соль и Леоноры, онъ изображаетъ ихъ характерами экзотическими, выросшими вдали отъ родной почвы. Таково единственное средство освободиться отъ скучной нормальности кастельянской души, сухой и однообразной, какъ сама страна.
Испанская женщина сильна, но только въ пассивномъ противодйствіи. Если же порой она пробуждается, чтобы перейти въ бурную аттаку, то это лишь въ тхъ случаяхъ, когда на нее дйствуетъ и ее вдохновляетъ религія, единственная посл любви и порой боле сильная, чмъ оиа, пружина ея поступковъ.
Преобладаютъ "кроткія". Он образуютъ прекрасный букетъ блдныхъ головокъ, склоненныхъ затылковъ, безкровныхъ губъ и рабскихъ глазъ, задумчиво глядящихъ на печаль жизни. Это молчаливыя женщины, которыя проходятъ безъ шума, характеры замкнутые, привыкшіе покоряться сначала отцу, потомъ мужу, наконецъ дтямъ.
Къ этой групп принадлежатъ швея Тоника въ "Жить на показъ", несчастная Росаріо въ "Майскомъ цвтк", работающая всю недлю, чтобы у ея "хозяина" Тонета всегда были деньги на табакъ и трактиръ, Тереса въ "Проклятомъ хутор", упорная и неутомимая въ борьб съ землей, бдная Подкидышъ, влюбленная въ Кубинца тайной и безнадежной любовью рабыни (Дтоубійцы), любовью, которую она никому не открываетъ и которая обнаруживается романтическимъ образомъ лишь, когда она видитъ его мертвымъ и цлуетъ въ губы; кающаяся гршница, близкая къ смерти Саграріо въ "Толедскомъ собор", мученина Фелисіана, умирающая на послднихъ страницахъ "Дикой орды" не столько отъ родовъ, сколько отъ горя, нищеты и холода, несчастная мщанка Хосефина, жертва ложнаго воспитанія въ "Обнаженной" и нжный пугливый ягненокъ Маргалида въ роман "Мертвые повелваютъ". Рядомъ съ этими обыкновенными, кроткими безличными женщинами, одаренными лишь одной добродтелью, удобной, но безплодной: покорностью, стоятъ женщины "католички", воинственныя, деспотическія, непримиримыя защитницы традиціи. Это донья Бернарда, фанатическая мать Рафаэля Брюлля и его невста Ремедіосъ, двушка съ атрофированными чувствами, для которой бракъ просто любопытная новинка, донья Кристина и ея дочь Пепита (Вторженіе) и страшная донья Хуана, старая два-милліонерша, лишающая племянника Хаиме Фебрера наслдства за его преступное желаніе жениться на еврейк. (Мертвые повелваютъ)…
Если принять во вниманіе страстный темпераментъ Бласко Ибаньеса, его импрессіонистическую, почти интуитивную манеру видть свои сюжеты, лихорадочную быстроту, съ которой онъ пишетъ, группируя характеры и пейзажи вокругъ главной идеи, то нтъ ничего удивительнаго, что его романы неизмнно – исторія мужественнаго, властнаго человка, неспособнаго колебаться, идущаго къ своей цли, ни на шагъ не уклоняясь отъ прямого пути. Этотъ предпріимчивый герой, суровый и трезвый, охваченный одной только навязчивой идеей "пробиться", появляется во всхъ его романахъ: это своего рода materia prima ero творчества. Причина та, что романистъ безсознательно любуется самимъ собою и самого себя изображаетъ въ своихъ герояхъ. Висенте Бласко Ибаньесъ не только истинный художникь, но и борецъ, активный волевой темпераментъ, не способный глядть сложа руки на міровую борьбу… Отсюда огромное первенствующее значеніе, которое имютъ въ его романахъ "завоеватели", конквистадоры. Ссылаться на его романы это то же самое, что перечислять типы этой выносливой и мужественной расы, для которой самъ авторъ послужилъ моделью. Скромный арагонскій борецъ донъ Гарсія (Жить на показъ) снова появляется боле или мене видоизмненный, но съ тми же основными моральными чертами, въ лиц, "ректора" (Майскій цвтокъ), героическаго Батисте (Проклятый хуторъ), Тони (Дтоубійцы), удивительнаго Санчесъ Моруэта (Вторженіе), въ лиц Пабло Дюпонъ (Винный складъ), или геніальнаго художника Маріано Реновалесъ (Обнаженная) и многихъ другихъ. Говоря о Санчесъ Моруэта, авторъ замчаетъ:
"Онъ любилъ и страдалъ, какъ вс, сражающіеся за идеалъ. Онъ зналъ, что значитъ вступить въ поединокъ съ судьбой, чтобы подчинить ее себ и оплодотворить ее въ насильственномъ акт любви. Онъ "выбился", какъ знаменитые политики и великіе артисты, начавшіе свою карьеру снизу, познавшіе нищету и глядвшіе опасности въ лицо".
Это въ нсколькихъ сжатыхъ и выразительныхъ строчкахъ исторія самого автора и эти торжествуюшія слова повторяютъ, одинъ за другимъ, каждый въ своей сфер, вс герои его романовъ. Это люди, родившіеся и живущіе срди неутомимой, никогда не прекращающейся борьбы. Это борцы, для которыхъ жизнь, по глубокому замчанію Ницше, "лишь средство позволить восторжествовать воли".
Эпическая борьба, которую герои Бласко Ибаньеса вынуждены вести съ землей и съ людьми, образуетъ нчто въ род безконечнаго мрачнаго "фона", нчто въ род нескончаемой жестокой трагедіи. Жизнь есть борьба и страданіе. Проходятъ дни и годы, самые крпкіе люди сгибаются подъ тяжестью лтъ, а жестокій турниръ не прекращается. Ни отдыха, ни прибжища нтъ для борцовъ. Время ослабляетъ ихъ мужество, трудъ подрываетъ ихъ силы. Жизнь возвращаетъ одинъ за однимъ каждый полученный ударъ. Днемъ и ночью всегда она готова возобновить бой. He знаетъ она ни утомленій, ни отступленій. Она страшный врагъ, не признающій отдыха и никогда не выкидывающій благо знамени.
Съ своимъ удивительнымъ умніемъ выводить массы, съ своей напоминающей Бальзака, способностью излагать происхожденіе цлыхъ семействъ Бласко Ибаньесъ создалъ въ своихъ романахъ какъ бы огромный караванъ, картину человчества, идущаго завоевать любовь, богатство и справедливость.
Иногда, словно для отдыха и развлеченія, авторъ вставляетъ нсколько легкихъ страницъ, проникнутыхъ тонкимъ, добродушнымъ юморомъ. Таковы типы Піавки, умирающаго отъ несваренія желудка на виду насмшливыхъ сосдкй и тряпичника Заратустры, столь же преданнаго философіи, какъ и вину Вальдепеньясъ, таковы и разговоры Исидра Мальтраны съ маркизомъ Хименесъ, который заказываетъ ему политическій трактатъ со многими цитатами внизу каждой страницы… и много другихъ эпизодовъ, въ томъ же род, гд улыбка всегда смшана съ нсколькими горькими каплями легкой ироніи.
Но это лишь очень непродолжительные "моменты", короткія вспышки, быстрыя, какъ морганіе глазъ, и не успли они миновать, какъ снова сгущается ночь всеобщаго страданія, ночь безъ луны и безъ зари. И вковая борьба возобновляется, распростираясь отъ одного полюса къ другому, какъ землетрясеніе. Борьба происходитъ на мор (Майской цвтокъ), на нив (Проклятый хуторъ, Винный складъ), подъ землей, въ темныхъ шахтахъ (Вторженіе). И точно гигантская борьба съ природой еще недостаточна, чтобы поглотить вс силы человческой активности, пюди борются еще между собою, ради любви (Въ апельсинныхъ садахъ), ради славы (Обнаженная). во имя прогресса (Толедскій соборъ), противъ властныхъ призраковъ прошлаго (Мертвые повелваютъ). И вс эти эпизоды жгучаго безпокойства, честолюбія и заботъ образуютъ гигантскіе крики, безпредльную жалобную псню, наполняющую пространство и оспаривающую у времени его вчность.
Этимъ объясняется пристрастіе Бласко Ибаньеса к трагическимъ развязкамъ. Только идиллическая любовь Маргалиды и Хаиме Фебрера кончае ся радостно и утшительно. Обыкновенно же романъ иметъ печальный исходъ и когда въ немъ не проливается кровь, какъ въ "Обнаженной" или "Въ апельсинныхъ садахъ", онъ проникнутъ невыразимой скорбью, печальнымъ диссонансомъ.
Почему? Разв Бласко Ибаньесъ не оптимистъ? Нтъ, романистъ исполненъ радостной вры въ побду, здоровой гордости своею мощью. Но какъ человкъ, много боровшійся, онъ знаетъ, какихъ неимоврныхъ силъ стоитъ побдить серьезность препятствій, пройти длинный и трудный путь, ведущій къ счастью, путь, на которомъ милліоны душъ падаютъ отъ отчаянія. Завоеватель великодушно забываетъ въ эту минуту о самомъ себ, чтобы пожалть легіоны слабыхъ, не сумвшихъ достигнуть своей цли. Да, жизнь, разъ она побждена, подобна преданной и покорной женщин. Безъ сомннія, счастье, справедливость находятся здсь подъ нашими руками, но нужно обладать чудодйственной волей, чтобы завоевать ихъ. Они такъ далеки и такъ высоки, а борьба за нихъ такъ жестока!
VI.
Я снова постилъ Бласко Ибаньеса въ его домик на улиц Саласъ. Мн хотлось проврить свои впечатлнія, собрать нсколько данныхъ о его жизни и произведеніяхъ.
Кабинетъ писателя просторенъ и неправиленъ, съ двумя окнами, выходящими въ садъ, на группу деревьевъ. Въ глубин нсколько полокъ съ книгами. Портреты Мопассана, Золя, Бальзака и Толстого, кажется, царятъ надъ комнатой. Они висятъ рядомъ и между ихъ задумчивыми лицами, хранящими мучительные слды умственнаго напряженія, существуетъ какая-то особая, скорбная гармонія. Стны украшены старинными предметами и превосходными эскизами Хоакинъ Coрольи. Все на мст. Картины, обои, мебель все безъ сомннія находится тамъ, гд должно находиться, и однако я чувствую вокругъ себя какое-то скрытое лихорадочное безпокойство, какъ будто коверъ, картины и кресла, въ силу какого-то необъяснимаго магнетическаго вліянія, живутъ той же сильной и вчно мятежной жизнью, какъ душа самого писателя.
Сидя противъ меня, положивъ ногу на ногу, откинувшись нв спинку кресла, Бласко Ибаньесъ куритъ и смотритъ на комнату. Время отъ времени онъ поднимаетъ вки и въ его поз, въ беззаботномъ, привтливомъ тон его бесды чувствуется пріятное утомленіе, скрытое свтлое самочувствіе человка, совершившаго большое напряженіе и довольнаго своимъ дломъ. Когда будущее намъ улыбается, мы предпочитаемъ смотрть на него такъ, съ закрытыми глазами.
Все молчитъ кругомъ. Втерокъ радостно шепчется въ свтлой, свжей зелени деревьевъ сада. Солнечный свтъ рисуетъ въ сумеркахъ кабинета прямую дрожащую линію, сверкающую, какъ золотая шпага.
Снова я испытываю то неопредленное чувство удовлетворенія, о которомъ говорилъ выше. Мы, которые много боролись съ жизнью, которые по опыту знаемъ гигіеническое значеніе борьбы и напряженія, мы любимъ общество тхъ людей, которыхъ Морисъ Барресъ назвалъ "профессорами энергіи". Они на самомъ дл и являются ими, и не потому, что они вкладываютъ въ свою дятельность удивительную силу, а потому что отъ нихъ какъ будто исходитъ какое то магнетическое, чисто физическое излученіе, подчиняющее себ слабыхъ, длающее ихъ боле радостными, сильными и мужественными.
Я думаю:
"Этотъ человкъ пробился"!
И онъ въ самомъ дл "пробился", достигъ славы художника и матеріальной обезпеченности, граничащей съ богатствомъ, какъ и должно быть въ разцвт силъ, когда грудь еще горитъ энтузіазмомъ, а міръ кажется волшебнымъ садомъ, когда на каждой дорог насъ еще поджидаетъ тайна, а на устахъ каждой женщины мы находимъ каплю сладкаго безумія.
Богатство, любовь, удовлетворенное честолюбіе должны быть украшеніями и подарками молодости, какъ ими въ дтств являются игры и театры маріонетокъ. Предложить старику славу – одно изъ лучшихъ, если не лучшее украшеніе жизни – это то же самое, что подарить тридцатилтнему мужчин куколку съ закрывающимися глазами. Оба одинаково поступятъ съ своимъ подаркомъ, съ грустью посмотрятъ на него и подумаютъ:
"Почему вы явились такъ поздно"?
Бласко Ибаньесъ добился славы еще задолго до старости, когда могъ ею еще вполн наслаждаться, милость, которую снискали лишь очень немногіе, ибо борьба за жизнь такъ ломаетъ и подрываетъ людей, что одни остаются разбитыми, а другіе, хотя и выходятъ изъ сраженія побдителями, но такими ослабвшими и изможденными, что у нихъ не остается силъ наслаждаться побдой.
Я говорю Бласко Ибаньесу о его произведеніяхъ и замчаю съ удивленіемъ, что онъ знаетъ ихъ хуже меня. Я цитирую имена, типы, возстанавливаю цлыя сцены, а онъ пожимаетъ плечами.
"He помню"! – говоритъ онъ.
Въ его памяти сохраняются лишь главныя линіи произведеній, детали онъ забываетъ.
"Я – прибавляетъ онъ – человкъ, котораго захватываетъ только настоящее и еще больше, чмъ настоящее, будущее. Прошлое для меня не существуетъ. Я презираю и забываю его. Это помогаетъ мн, очевидно, жить, сохранять хорошее расположеніе духа. Многіе говорятъ, что я добръ. He врьте. Я ни добръ, ни золъ, я страшно импульсивный человкъ, немедленно, подъ первымъ ударомъ впечатлнія, слпо иду я туда, куда влечетъ меня ураганъ моихъ нервовъ: а потомъ не остается ничего, ни ненависти, ни сожалнія, ничего. Достаточно, чтобы надъ моей душой пронеслась мечта и все, что было въ ней, стирается.
