И, искоса глянув на Ольгу, Уланка спросил:
      - Сердце, наверно?
      - У Харитона Федоровича и сердце плохое, и давление очень высокое.
      Только через два часа к Бурову вернулось сознание, и первое, о чем он попросил: позвать жену. Ольга Игнатьевна послала за ней Катю. Когда Ксения Викторовна вошла в палату и робкими тихими шагами приблизилась к постели мужа, он медленно, с усилием протянул свои большие ослабевшие руки и несколько секунд смотрел ей в глаза. Она взяла его руки, приникла к ним щекой и залилась тихими слезами.
      - Ксана... - наконец прошептал он. - Теперь, кажется, все, Ксана...
      - Да что ты, Харитон Федорович, - взмолилась жена. - Сколько раз от беды уходил...
      Он высвободил руки из ее теплых ладоней, положил их на голову жены, ласково погладил.
      - Верно, Ксана... уходил... Нельзя мне было в безвестности умирать... - Он закрыл глаза. - А нынче всю правду про Харитона Бурова знают... Ксана... ребят береги...
      - Да что ты говоришь такое, Харитон Федорович!.. - вздрогнув, сказала она. - Доктора еще поднимут тебя! Ведь мы с тобой жизнь-то по-настоящему только и начали...
      - Худо мне, Ксана... - простонал он. - Голова горит... Дышать трудно...
      - А ты, Харитоша, молчи, не волнуйся. Бог даст, поправишься. Отпуск свой сразу за два года используешь. Отдохнешь.
      Он сделал слабое, беспомощное движение руками и устало, будто со сна, немного приоткрыл глаза:
      - Ксана...
      - Что, Харитоша?
      - Там в кителе у меня... партбилет... Ксана...
      - Он нужен тебе? - Она тихонечко вышла в коридор и через две минуты вернулась с кителем мужа.
      - Здесь он...
      - Достань... Ксана...
      Отдавая мужу партбилет, Ксения Викторовна вспомнила тот счастливый день, когда Буров принес его из райкома, заставил ее бросить все домашние дела и срочно сшить для партийного билета потайной карманчик на подкладке кителя. Он стоял буквально над душой, ревниво следил за каждым ее стежком и очень волновался, почему она, Ксения Викторовна, шьет в одну нитку, когда можно в две, чтобы покрепче было.
      - Ксана, - опять позвал он ее шепотом, - от товарища Щеглова получил я билет... Лично ему в руки... отдашь... Ксана... А на словах передай ему, Ксана, что... твой Харитон Буров всегда... коммунистом был... И там... он показал рукой куда-то очень далеко, - в плену... И после, тут... на Бидями... И умираю, скажи... тоже... Ксана...
      - Да что это ты, милый? Неужели прощаешься? - Она, рыдая, упала ему на грудь, стала целовать, а он, задыхаясь, посиневшими, почти остановившимися губами тихо-тихо прошептал ей:
      - Спасибо... Ксана... что с малыми детьми ждала... верила... Открой окно... Ксана... я тайгой... травами... подышу.
      Ксения Викторовна подбежала к окну, распахнула его настежь. Вместе с голубым лунным светом в палату ворвался свежий росистый ветер. Он, казалось, принес все запахи - леса, воды, трав, цветов, всего, чем так богат в эту пору Сихотэ-Алинь, где Харитон Федорович Буров полной мерой испил свой горький мед.
      Вошли врачи.
      Ксения Викторовна кинулась к Ольге.
      - Неужели все уже, доктор?
      - Будем надеяться на лучшее, - тихо сказала Ольга и проводила Ксению Викторовну из палаты.
      Однако лучшее не наступило...
      ...Был уже третий час ночи, когда в дежурной комнате доктор Ургалова продиктовала доктору Берестову последние строки истории болезни Харитона Федоровича Бурова: "Источником кровоизлияния явилась разорвавшаяся аневризма передней мозговой артерии, глубоко внедрившаяся в мозговое вещество".
      Берестов закрыл папку, перечеркнул обложку крест-накрест красным карандашом и, спрятав в ящик стола, стал закуривать.
      - И мне, Алеша, дайте! - попросила Ольга.
      Несколько минут они сидели молча. Потом Ольга поднялась, сняла халат.
      - Ну что ж, Алексей Константинович, проводите меня!
      Он встал, тоже снял халат, надел пиджак.
      Они шли вдоль холмистого берега реки, в лунном свете, среди влажных, обильно усыпанных сверкающими росинками трав и не знали, с чего начать разговор. Так они молча дошли до Орлиной. В это время кто-то завозился на песчаной косе. Они обернулись и увидели человека, быстро сталкивающего в воду ульмагду.
      - Кто бы это мог быть? - вслух подумал Алеша и уже хотел подойти к реке, но Ольга, узнав Тимофея Уланку, остановила Берестова.
      Когда Тимофей прыгнул в лодку и, стоя во весь рост, стал отталкиваться шестом, Ольге показалось, что он смотрит на нее.
      Она поняла, что Уланка не ложился спать, всю ночь ожидал ее, пока она выйдет из больницы, и, когда Ольга вышла не одна, решил уехать из Агура.
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      1
      Минуло еще два года.
      За это время Ольга получила от Юрия два письма: одно из Ужгорода, другое из Ленинграда. Он почему-то ни словом не обмолвился о своих буковых лесах. В этом письме, к немалому удивлению Ольги, Полозов вообще ничего не писал о себе, только о дочери. Клавочка, писал Юрий, заметно выросла, знает наизусть чуть ли не всего Маршака, очень любит рисовать красками и просила послать в Агур два рисунка, на которых она по памяти воспроизводит домик, где "моя мамулечка живет"... Ольга со слезами умиления долго рассматривала Клавочкины рисунки, поражаясь, с какой достоверностью девочка нарисовала Орлиную сопку, нависшую над рекой, домик у подножия сопки с окошками и высоким крылечком...
      Но вскоре пришло большое письмо от матери и Ольга узнала все то, о чем так красноречиво умолчал Юрий. Наталья Ивановна писала, что "зятек наш" - она давно уже не называла его по имени - в Закарпатье больше не ездит, определился в Ленинграде, прописавшись у неродной тетки на Малой Охте. Поступил, по слухам, на службу в Лесной порт. О том, что "зятек наш" бывает у Клавочки, мать сообщала тоже без особой радости, ибо, писала она: "Вовсе не замечает, что я на белом свете живу. Придет: "Здрасте!" уходит: "Пока!" - и вся-то его речь... Правда, в последний раз, когда заходил и я ему сказала, что ты, доченька, скоро приедешь в институт защищаться, он строго предупредил, что если ты помышляешь увезти с собой Клавочку, то он, видите ли, категорически против. Я, понятно, ответила, что над ребенком главная хозяйка мать, она и решать будет!" А что на это ответил Юрий, Наталья Ивановна почему-то не писала, и Ольга с грустью подумала, что мать совершенно напрасно заранее завела разговор об этом. "Приеду, там видно будет!" - подумала Ольга, испытав тревожное чувство.
      В августе Ольга получила из мединститута официальное извещение, что допущена к защите диссертации, и сразу же пошла в райком к Щеглову.
      - Получила, Сергей Терентьевич! - сказала она, протягивая ему конверт.
      Он внимательно прочел извещение и, прежде чем что-нибудь сказать Ольге, позвонил Костикову и попросил его срочно зайти.
      - Что ж, Петр Савватеевич, благословим нашего доктора? - сказал Щеглов, передавая ему извещение.
      - А как же, непременно благословим! - И спросил Ольгу: - А чем мы еще можем вам помочь, дорогой доктор?
      Ольга немного смутилась.
      - Собственно, ничем, Петр Савватеевич, добрым напутствием, что ли.
      Щеглов утвердительно закивал головой.
      - Спасибо вам, Ольга Игнатьевна, что трудились по мере своих сил и достигли цели.
      - Разве уже достигла? Как бы еще там не провалиться... на защите...
      Секретари испуганно переглянулись: Костиков, не снимая очков, принялся протирать их, а у Щеглова лицо вытянулось, глаза застыли в изумлении.
      - Ну, этого мы вам, доктор, не позволим! - воскликнул Сергей Терентьевич. - Может быть, в помощь составим письмо... Мол, так и так... Как твое мнение, Петр Савватеевич?
      Ольга решительно заявила:
      - Никаких писем не полагается. Все теперь зависит лично от меня, Сергей Терентьевич. Хватит у меня мужества не растеряться во время защиты - все хорошо будет. А не хватит - самой стыдно будет...
      - Как это самой? - изумился Щеглов. - А нам, райкому нашему? - и с упреком глянул на Костикова: - Что же ты молчишь, Петр Савватеевич?
      - Я уверен, что все будет хорошо! - сказал Костиков, кстати, не очень твердо, ибо не меньше Щеглова был напуган словами Ольги.
      - Словом, буду стараться, Сергей Терентьевич, - сказала она, вставая. - У меня ведь как-никак закалка таежная... И потом, главное уже сделано: диссертация признана интересной, ученым советом одобрена, защита назначена. Так неужели я струшу?
      Щеглов энергичным жестом откинул со лба волосы, глаза его заблестели. Он выбежал из-за стола, схватил обеими руками Ольгину руку и сильно, благодарно потряс ее:
      - Вот это слово бойца, Ольга Игнатьевна. И потом, я уверен, что на вашем добром примере будет учиться молодежь. Пусть они там послушают, поглядят на вас, доктора из таежной глубинки... А то ведь многие, известно, едут в наши дальние края будто повинность какую отбывать. Вот и покажите им там, Ольга Игнатьевна, с чем вы из нашего Агура пожаловали!.. - и повернулся к Костикову: - Верно я говорю, Петр Савватеевич?
      Тот одобрительно закивал.
      - Так что, Ольга Игнатьевна, ни пуха вам ни пера...
      - Ой, к черту, к черту! - вскрикнула она и трижды плюнула через левое плечо.
      Секретари в изумлении переглянулись, словно спрашивали друг друга, надо ли им тоже следовать примеру Ольги.
      Костиков спросил:
      - Сколько дней на сборы?
      - Дня два...
      - Тогда у нас, пожалуй, все, а проводить вас на станцию придем.
      - Спасибо, Петр Савватеевич!
      В Турнине Ольгу встречали Окуневы. Лидия Федоровна принесла бисквитный торт, жареного фазана, банку варенья, сказав при этом:
      - Олечка, из шикши!
      Ольга попробовала отказаться, но Аркадий Осипович посмотрел на нее так, что она покорно взяла.
      - Привет доченьке, - сказала Лидия Федоровна. - И непременно привезите ее. Нехорошо, когда ребенок отвыкает от матери.
      - Конечно, привезу, Лидия Федоровна! - пообещала Ольга и потянулась поцеловать ее.
      Аркадий Осипович полушутя-полусерьезно сказал:
      - Ну а теперь "губами влажными достань моих, они не так милы, но все же алы". Это Вильям Шекспир, девочка моя!
      - Нет, нет, милый, дорогой Аркадий Осипович! - обнимая и целуя его, сказала Ольга.
      - Ну, пэдэм нэйво, как говорят наши орочи! И пиши, девочка моя, все подробнейшим образом, как я люблю.
      - Сразу же после защиты дам телеграмму.
      - Непременно молнию! - предупредила Лидия Федоровна.
      Поезд тронулся.
      Ольга стояла у открытого окна, полная грудью вдыхала свежий воздух лесных просторов, словно набиралась сил для предстоящих испытаний...
      2
      О том, что Ольга приехала в Ленинград и двадцатого августа в семнадцать часов будет защищать диссертацию, Полозов узнал случайно. Клавочка была в Стрельне, на даче у Ольгиной тетки, и Юрий в последнее время не заходил к Наталье Ивановне и не звонил ей. Возвращаясь в этот день с работы и попав под сильный грозовой ливень, он укрылся под аркой. Рядом висел газетный щит со вчерашним номером "Вечернего Ленинграда". По привычке пробежав глазами спортивные новости и посочувствовав очередному поражению футболистов "Зенита", Юрий без всякого интереса перевел взгляд на длинный столбец с сообщениями о защитах докторских и кандидатских диссертаций и вдруг увидел фамилию Ольги. Сердце его забилось от волнения. Он взглянул на часы: было без четверти пять. С обидой на себя, что так поздно узнал об Ольгиной защите, он кинулся к стоянке такси. Он бежал под проливным дождем, не обращая внимания на громкие раскаты, сотрясавшие дома, боясь опоздать. К счастью, на стоянке оказалась свободная машина, и Юрий, весь вымокший, задыхаясь, вскочил в нее, крикнул шоферу:
      - На Петроградскую! Жми, братец, иначе опоздаю!
      Всю дорогу он мучительно думал, как ему быть: пробраться ли в актовый зал и присутствовать на защите или ждать, пока она закончится, и встретить Ольгу при выходе? Целиком занятый этой мыслью, Юрий даже не заметил, что дождь перестал и сквозь поредевшие тучи выглянуло солнце. Когда машина остановилась, решение, так мучившее Юрия, пришло само собой: ждать! Он боялся, что, если Ольга вдруг увидит его в актовом зале, непременно заволнуется, не дай бог, собьется, испортит защиту. Этого Юрий допустить не мог. И он прошел через железные ворота в парк, сел на скамейку под прохладным от дождя раскидистым тополем, закурил и стал гадать, какие из пяти окон третьего этажа, выходящих сюда, принадлежат актовому залу. Юрий был в таком напряжении, что порой ему казалось, он не только угадывает заветные окна, но и слышит Ольгин голос, хотя тут же ловил себя на том, что уже плохо помнит ее голос и, возможно, ошибается...
      Прошло уже больше часа, а Юрий все сидел и ждал.
      "Все ли у нее там ладно, - подумал он, - не слишком ли к ней придираются оппоненты?"
      Юрий недавно присутствовал на защите в Лесотехнической академии и видел, как нелегко было диссертанту отстоять свои выводы перед старичком оппонентом, который буквально засыпал его каверзными вопросами. "Как бы то же самое не случилось у Ольги! - и тут же успокоил себя: - Нет, у Ольги этого не случится!"
      Неожиданно память вернула его к той далекой зимней ночи, когда Николай Медведев привез его в больницу и Ольга, потрясенная смертью орочки, решительно отказалась его оперировать, и как Николай ругался с ней, чуть ли не грозил судом. Еще вспомнился ему приезд из Мая-Дату в Агур и то, как он в сумерках бродил под окнами больницы и в мозгу у него путались десятки вариантов признания в любви, которые ему надавал Медведев, и как, встретив Ольгу, он понял, что в словах уже нет никакой нужды...
      Юрию было мучительно вспоминать все это, ибо с тех пор, как он покинул Агур, в его жизни не было ничего радостного и счастливого. Насколько Ольга возвысилась за эти годы, настолько же он, Юрий, отстал! И сознание того, что теперь он ей неровня, заставило его подумать: а захочет ли она встретиться с ним, не пройдет ли мимо, взглянув на него свысока?
      Была минута, когда Полозов хотел подняться и уйти, однако усилием воли заставил себя остаться.
      ...В это время в актовом зале начиналась защита. Все здесь располагало к торжественности: и сам полукруглый зал с длинными рядами кресел, расставленных амфитеатром, и высокие венецианские окна-витражи, приглушавшие уличный свет, и резная, похожая на церковный амвон, отделанная под темный дуб кафедра.
      Справа от кафедры три нижних ряда кресел заняли члены ученого совета. Среди них были и убеленные сединой, очень солидные люди, и помоложе, без седины, но не менее солидные, и два профессора средних лет, причем один военный с полковничьими погонами на тесном, едва сходившемся на круглом животике кителе. Верхние ряды в этом ярусе пустовали. Зато все остальные места в зале уже успели занять. Там сидели кандидаты наук, забывшие свои недавние волнения, когда им тоже приходилось защищать диссертации, и с явным превосходством поглядывавшие на Ольгу, и совсем юные аспиранты, которым еще предстояло волноваться и уже теперь волновавшиеся не меньше Ольги.
      Она стояла, слегка прислонившись плечом к стене, тихая, задумчивая, стараясь держаться как можно спокойнее.
      Профессор Авилов не был членом этого ученого совета, но, когда он вошел в зал - высокий, подтянутый, - профессора привстали и поклонились ему.
      Поискав глазами Ольгу, Сергей Михайлович улыбнулся ей, и она, перехватив его взгляд, слегка кивнула головой, как бы говоря: "Ничего, держусь!"
      Ровно в пять часов пятьдесят минут - опоздание произошло по вине оппонента, задержавшегося на лекции, - председатель ученого совета, заняв место за столом, сказал:
      - Уважаемые члены ученого совета! Уважаемые коллеги! Сегодня предстоит защита диссертации на соискание ученой степени кандидата медицинских наук Ольги Игнатьевны Ургаловой на тему: "Изменения социально-гигиенических условий жизни малых народностей Севера при Советской власти". - Председатель снял очки и попросил секретаря зачитать анкетные данные диссертанта. - Будут ли у членов ученого совета вопросы к Ольге Игнатьевне? Нет вопросов? Попрошу вас к кафедре, Ольга Игнатьевна.
      - Спасибо, - тихо ответила Ольга, подходя к кафедре. - Уважаемые члены ученого совета, уважаемые товарищи. Наше исследование мы начинаем кратким историческим и этнографическим обзором жизненного уклада четырех малых северных народностей - орочей, ульчей, удэге и материковых, то есть амурских нивхов, численность которых в совокупности, согласно последней переписи, составляет около четырех с половиной тысяч человек. О том, что в прошлом эти народности были довольно многочисленными, свидетельствуют дошедшие до нас некоторые легенды и песни. В одной удэгейской песне, например, поется, что их, удэге, было когда-то так много, что белые лебеди, пролетая над тайгой, становились черными от дыма очагов, потом стало лесных жителей так мало, что лебеди, пролетая, оставались совершенно белыми...
      Как нам удалось установить, основной причиной катастрофического уменьшения численности этих народностей являлись болезни, перед которыми до революции, в условиях первобытно-общинной организации, люди были совершенно бессильны. Нам пришлось посетить многие места когда-то многолюдных родовых стойбищ, от которых, например во время эпидемии оспы, в течение нескольких суток не осталось ни одного человека. Так, начиная с 1908 и по 1916 год, навсегда погасли очаги орочских родов Голунка, Дунка, Каундига, Быхинька и некоторых других. И тут, уважаемые члены ученого совета, мы переходим к главному и основному в нашей работе: к тем замечательным и коренным изменениям социально-гигиенических условий жизни малых северных народностей за годы Советской власти...
      Как и положено было, Ольга Игнатьевна в течение двадцати пяти минут изложила содержание своей многолистной диссертации, с которой уже заранее были ознакомлены члены ученого совета, оппоненты и большинство присутствующих в зале.
      - Предоставляю слово научному руководителю диссертантки многоуважаемому профессору Борису Александровичу Крутицкому. Пожалуйста, Борис Александрович, - сказал председатель.
      Профессор Крутицкий встал, окинул беглым взглядом присутствующих, потом перевел взгляд на Ольгу.
      - Поехав на Дальний Восток, - сказал профессор, - в один из отдаленнейших глухих уголков края, Ольга Игнатьевна приобрела большой опыт практического врача. Ряд сложных операций, которые ей пришлось сделать в трудных условиях поселковой больницы, можно оценить как смелые. Я обращаю внимание уважаемых членов ученого совета на то, что Ольга Игнатьевна нашла в себе смелость взяться и за научную работу на необычную и, по нашему твердому убеждению, весьма важную тему, имеющую не только теоретическое, чисто научное значение, но и содержащую практические выводы и рекомендации. Это и понятно! Ведь сама деятельность диссертантки как врача с первых ее самостоятельных шагов и в настоящее время фактически проходила и проходит среди одной из северных народностей, с которой Ургалова связала свою врачебную судьбу. - Он посмотрел на Ольгу, которая стояла, положив руки на кафедру и опустив глаза. - Да, уважаемые коллеги, когда мы слушали диссертантку, перед нашим мысленным взором как бы прошла история северных народностей, в частности орочей, некогда многочисленных, а в настоящее время насчитывающих, как это ни прискорбно, всего триста пятьдесят человек. Утверждение Ольги Игнатьевны, что, если бы не Советская власть, орочи, видимо, совершенно исчезли бы, заслуживает всяческого внимания. Да, только Советская власть, Коммунистическая партия подняли северян из тьмы к свету, привели их из примитивного родового строя к социализму. Как научный руководитель Ольги Игнатьевны я испытываю законное чувство гордости и удовлетворения от того, что дочь питерского рабочего стоит у кафедры в этом старинном актовом зале, который по праву давно уже считается храмом нашей отечественной медицинской науки. Благодарю вас, коллеги, за внимание.
      Потом выступили оппоненты. Первый, разобрав Ольгину диссертацию и положительно оценив ее, не задал диссертантке ни одного вопроса; второй, так же высоко оценив научную работу, поставил перед Ольгой ряд вопросов, Тут же оговорившись, что он ставит эти вопросы отнюдь не для того, чтобы в какой-то мере взять под сомнение некоторые пункты санитарно-гигиенического порядка (оппонент был профессором Санитарно-гигиенического института), а исключительно ради более полного освещения этих пунктов, которые, с его точки зрения, даны в диссертации слишком бегло.
      Ольга спокойно, с исключительной убежденностью, коротко ответила на все вопросы оппонента, который привстал и, утвердительно кивнув сперва в сторону Ольги, затем в сторону председателя, сказал:
      - Я удовлетворен ответами диссертантки!
      Поскольку у членов ученого совета не было вопросов, председатель, раздав им бюллетени для голосования, объявил десятиминутный перерыв.
      - Молодец, Оля! - подходя к ней и протягивая руку, сказал майор медицинской службы, которого Ольга не сразу узнала. - Напомню: Тигран Тегенесянц! А по-старому просто Хищник!
      - Ой, Тигранчик! - радостно воскликнула Ольга. - Ведь мы были с тобой в одной группе.
      - Спасибо, что вспомнила! - улыбнулся майор. - Скажи, Оля, страшно было тебе?
      - Очень, Тигран! Особенно перед началом! А что, и ты тоже?
      - Обязательно. Моя защита на следующей неделе. Приедешь, Оля?
      - Если не улечу домой.
      - Так ты не улетай! - попросил Тегенесянц.
      - Не знаю, Тигранчик. А ты военврач?
      - Как видишь.
      В это время к Ольге подошел профессор Авилов.
      - Как, по-вашему, Сергей Михайлович, завалят?
      - Иду на пари, Оля, что не будет ни одного черного шара, пройдешь единогласно.
      - И я так думаю, профессор, что не будет черных шаров! - сказал Тегенесянц.
      Авилов прошел с Ольгой в коридор. Там собрались несколько членов ученого совета. Они уже бросили в ящик свои шары и вышли покурить.
      - Молодчина, отлично держалась! - сказал один из них.
      - Таежная закалка! - не без гордости улыбнулся Авилов. - Она там у себя в тайге на тигров и медведей ходит, а это, дорогой коллега, не то что мы с вами...
      - Там, если на тигра и медведя не пойдешь, они на тебя пойдут. Не так ли? - сказал другой и засмеялся.
      Минут через десять раздался звонок, заставивший Ольгу вздрогнуть. Сердце ее учащенно забилось, потом на мгновение замерло, и она ощутила тяжесть в ногах.
      Сделав над собой усилие, медленно вошла в зал и остановилась в нерешительности. Председатель жестом показал, чтобы она подошла к кафедре, и стал объявлять результаты голосования.
      - Единогласным решением ученого совета вам, Ольга Игнатьевна Ургалова, присвоено звание кандидата медицинских наук. Поздравляю вас!
      Не успели смолкнуть аплодисменты, как из боковой двери принесли и поставили перед Ольгой большую корзину с хризантемами. В ней лежала красочная, видимо старинная, открытка с надписью, сделанной на машинке: "Поздравляем! Семья Авиловых".
      3
      Только в восьмом часу, когда парк наполнился сумерками, из парадного показалась Ольга в сопровождении майора Тегенесянца. Майор взял у нее плащ, помог надеть, и они направились к воротам. Юрий двинулся за ними. На трамвайной остановке Ольга увидала его, быстро высвободила локоть из руки майора и шагнула к Полозову.
      - Юра, знакомься, - сказала она ему. - Это Тигран, мой сокурсник по институту.
      - Полозов! - довольно сухо ответил Юрий и уже хотел уйти, но Ольга задержала его: - Ну куда же ты, Юра?
      Тегенесянц понял, что ему надо оставить их, стукнул по-военному каблуками, взял под козырек.
      Оставшись с Юрием, Ольга несколько секунд смотрела на его хмурое, очень изменившееся лицо.
      - Юра, как ты узнал о моей защите?
      - Из газеты, Оля...
      - Почему ты перестал заходить к маме?
      - Зачем, если Клавочка на даче?
      Она промолчала. Потом Юрий спросил:
      - Защитила, Оля?
      - Конечно! - сразу оживилась она. - И знаешь, ни одного черного шара. Единогласно!
      - Если бы я знал раньше, я бы принес цветы...
      - Не сомневаюсь, Юра. Ни капельки не сомневаюсь. - Она взяла его под руку. - Зачем нам этот трамвай? Лучше пойдем, прогуляемся. Такой чудесный вечер. Жаль, что ты не присутствовал в зале. Кстати, Юрочка, как твои буковые леса? Скоро ты их одолеешь?
      - Не знаю, ничего не знаю! - ответил он мрачно. - Хватит с меня того, что есть...
      - Вот и не нужно было тебе уезжать из Агура! - вырвалось у Ольги. Занимался бы кедром!
      - Не надо, Оля!
      Она поняла, что ему это неприятно, и спросила:
      - Юра, расскажи, как ты жил это время? - она чуть было не сказала "без меня".
      - Так и жил!
      - Один?
      - Да!
      - Что-то не верится...
      - А ты как?
      - Как перст, одна...
      - Что, твой Тимофей Уланка не набавил цену? - спросил он с легкой иронией.
      - Нет, не набавил! - она рассмеялась.
      - Непременно набавит! Ведь ты теперь стоишь не пятьдесят соболей, а по меньшей мере целых сто. И даст в придачу, как ты и просила, помнишь, чугунный котел и копья... Все-таки кандидат медицинских наук...
      - Ну и глупый же ты, Юрочка, ну и глупый, - все еще смеясь, сказала она.
      Так, за разговорами, они незаметно дошли до Летнего сада. Спустившись по неширокой сходне в ресторан-поплавок, они заняли в углу свободный столик, и Юрий подал Ольге карточку меню. Ольга, изрядно проголодавшись, быстро выбрала первые же попавшиеся блюда, и Юрий подозвал официанта.
      - А пить что будете?
      - Бутылку шампанского и графин столичной водки, - сказал Полозов.
      После краткого молчания Ольга сказала:
      - Когда я прилетела в Ленинград и мама сообщила, что с тех пор, как Клавочку увезли на дачу, ты перестал заходить, я решила разыскать тебя. А тут навалилось на меня столько разных дел, что не выбрать было свободной минуты. Но я была уверена, что мы непременно встретимся...
      - Действительно у тебя было желание встретиться?
      Она с осуждающим удивлением посмотрела на него.
      - Не узнаю тебя, честное слово! Если бы ты не пришел на защиту, я все равно разыскала бы тебя. Ведь у нас с тобой дочь, о ней нужно подумать. И потом, разве нам не о чем вспомнить! Ведь были у нас и хорошие, счастливые дни, не правда ли?
      - Наверно, были...
      Официант принес заказ.
      - Откройте, пожалуйста, шампанское, - попросил Юрий.
      Когда вино запенилось в высоких фужерах, Ольга спросила:
      - За что, Юра?
      - Сперва за твою защиту!
      Чокнулись, выпили.
      - Второй бокал за нашу встречу, - предложила Ольга.
      Он налил ей шампанского, а себе в фужер водки.
      Подержав его перед собой, залпом выпил. Пока она медленными глотками отпивала шампанское, он налил себе еще из графина и, не дожидаясь Ольгу, осушил и третий фужер. Захмелев, он угрюмо, исподлобья глянул ей в глаза и заплетающимся языком произнес:
      - Ты, Оля, теперь недосягаемая для меня вершина... Гигант... А я... просто так... Сижу как бы в твоей тени... И ты, Оля, не гони меня... Дай подольше посидеть в твоей тени...
      - Юра, не болтай глупостей, - сказала она как можно мягче, с жалостью.
      Он опустил голову на край стола, тихо, беззвучно заплакал.
      Ольга несколько растерялась, слегка обняла его за плечи.
      - Ну, Юрочка, ну, успокойся, прошу тебя, успокойся. На нас обращают внимание. - Она почувствовала, как к горлу подкатился ком, но сдержала себя, чтобы самой не расплакаться.
      Он поднял голову, искоса посмотрел на Ольгу, осторожно взял ее руку, подержал в своей и медленно поднес к губам.
      Когда они в темноте шли через Летний сад, Юрий неожиданно заговорил о дочери:
      - Мы так и не решили, как быть нам с Клавочкой...
      - Разве ей плохо у бабушки?
      - Конечно, Оля, для тебя это очень удобно, - не без упрека сказал он, - но я не уверен, что Наталья Ивановна правильно воспитывает девочку.
      - Мама в ней души не чает!
      - И настраивает против отца!
      - Не может этого быть. Мама, наоборот, с одобрением писала мне о том, что ты часто бываешь у дочери.
      - Сомневаюсь, - буркнул Юрий.
      - Напрасно! И вообще, Юра, я хочу увезти с собой Клавочку...
      - Ну, это мы еще посмотрим! - довольно резко предупредил он.
      Ольга насторожилась.
      - Незачем увозить ребенка в такую даль, где даже яблока для него не купишь.
      Ольга решительно повторила:
      - Клавочка поедет со мной!
      - Оля, я категорически буду возражать! - повысил он голос.
      - Я - мать, и право в данном вопросе на моей стороне. И если ты будешь препятствовать, мы с тобой серьезно поссоримся.
      Он остановился, глянул на Ольгу:
      - Ты и так лишила меня всего! Хочешь лишить и дочери?
      - Юра, не кричи. Здесь люди. Мы не для того встретились, чтобы скандалить. Тем более в такой для меня день. И, умоляю тебя, никогда больше не повторяй, что я тебя лишила чего-то... Наоборот, я хочу помочь тебе, Юра...
      - Чем? - спросил он более спокойно.
      - Ну, хотя бы дружеским советом.
      - Я слушаю...
      - Возвращайся в Агур.
      - Ты это серьезно?
      - Серьезно, Юра. Там для тебя непочатый край работы. После смерти Бурова леспромхоз все еще без директора и без главного инженера. Если бы ты только знал, как Харитон Федорович ждал твоего возвращения...
      - Ничего не понимаю, честное слово! - немного растерянно закричал он. - Зачем я должен ехать в Агур? Разве ты согласна жить со мной?
      - Не вместе, так рядом... - откровенно призналась она.
      - Во-первых, я себя еще не чувствую потерянным... А во-вторых, я не дурачок какой-нибудь, чтобы быть рядом и взирать, как ты будешь с другим. Ведь может с тобой такое случиться?
      - Ну, может... когда-нибудь...
      - Если хочешь знать правду... - он помедлил, - если хочешь знать правду, я, например, на твоем месте, после того, чего ты достигла, никогда бы не вернулся в Агур...
      - А что подумают наши орочи, если я в один прекрасный день так грубо, как это сделал ты, покину их?
      - А ты забыла, как они чуть не убили тебя...
      - Положим, до этого дело не дошло. Зато потом, потом! Ведь ты сам все это видел. Нет, Юра, доверием народа надо дорожить!