14

Партия на бильярде закончилась быстро. Эммет Уинвуд проиграл вчистую, продолжать отказался и, сославшись на головную боль, отправился в музыкальный салон, в то время как Уотрэс и Берковский перешли в курительную. Для сложных размышлений Уинвуду требовалось уединение, но не тут-то было. Едва он расслабился в глубоком кресле возле изящного белого рояля, дверь отворилась, и вошла Рамона Лэддери. Она была изумительно хороша в темно-синем вечернем платье с дразнящими вырезами спереди и сзади.

Чтобы скрыть замешательство, Эммет Уинвуд закурил. Рамона приблизилась к нему, села на ручку кресла.

– Ты, конечно, ждешь меня, Эммет?

Как это мило, что ты догадался ото всех спрятаться. Когда ты не пошел в картинную галерею, я сразу поняла, что ты быстренько отделаешься от тех двоих и подыщешь подходящее местечко…

Уинвуд, который не стал осматривать галерею именно потому, что хотел держаться подальше от Рамоны, тяжко вздохнул.

– Я все помню, – нежно сказала Рамона и положила руку на плечо Уинвуда. – И жду, пока ты меня поцелуешь…

Уинвуд встал с обреченным видом.

– Послушай, Рамона, – заговорил он, зачем-то поддевая ногтем крышку золотой зажигалки. – Все было прекрасно, но… Твой муж и моя жена здесь… Сюда в любую минуту могут войти… Тебе не кажется, что…

– Нет, не кажется, – отрезала Рамона, бывшая в эту минуту горазде больше Рамоной Санчес, нежели графиней Лэддери – Везенхалле – большой замок, и тут наверняка найдется укромная комнатка .. А если и нет – что с того? Мы можем на денек смыться в гостиницу…

– Только этого не хватало! – Уинвуд повысил голос. – Рамона, мы должны раз и навсегда выяснить отношения. Все кончено, понятно? Давай не разыгрывать трагедий, сохраним хотя бы приятные воспоминания…

– Воспоминания?! – Рамона подбежала к Уинвуду и вцепилась в рукав его пиджака. – Ну, нет, Эммет. Так запросто ты от меня не сбежишь.

Уинвуд усмехнулся, попытался стряхнуть ее руку, но захват был крепким.

– А что ты сделаешь? Начнешь преследовать меня у всех на глазах? Сомневаюсь, что это понравится графу Лэддери.

Зрачки Рамоны расширились, в их завораживающей глубине заметались крохотные молнии.

– Ты не знаешь меня, Эммет… Я опасная женщина. Я уничтожу тебя. Думаешь, у меня не хватит сил или средств? Думаешь, мне неизвестно ничего о тебе, твоем окружении, твоих делах?

Лицо Уинвуда окаменело, он резко вырвал рукав из пальцев Рамоны. Она внезапно осознала, что в ярости наговорила слишком много, в ее взгляде, естественно, читался страх.

Однако Уинвуд не стал кричать или угрожать. Ледяным тоном он обронил одно только слово:

– Попробуй.

И направился к двери.

– Эммет! – Рамона бросилась за ним, схватила за плечи, развернула к себе. – Не покидай меня, Эммет… Я так люблю тебя…

Отчаянным поцелуем она впилась в губы Уинвуда. Он принялся отталкивать ее обеими руками – это выглядело похожим на объятия.

– Я не помешала? – раздался спокойный голос в дверях. Рамона и Уинвуд отступили друг от друга, одновременно обернулись. Коретта Уинвуд с бокалом шампанского в одной руке и сигаретой в другой смотрела на них снисходительнопечально.

– Черт! – вырвалось у Уинвуда. – Я же говорил…

– И в этом твоя беда, любимый, – Коретта прошла в комнату и поставила бокал на крышку рояля. – Ты всегда так пространно говоришь, что на подкрепление слов делом не остается времени… По крайней мере в том, что касается меня.

Рамона с ненавистью взглянула на Коретту и выбежала из комнаты.

15

Большие напольные часы в спальне Корина мелодично прозвонили четверть второго ночи. Окурок сигареты из подходившей к концу пачки полетел в пепельницу. Корин переменил позу в кресле, чтобы дать отдых затекшим ногам, потом открыл дверцу часов, отключил музыкальный механизм, донельзя его раздражавший.

Первый день пребывания в Везенхалле не дал Корину ровным счетом ничего.

Он познакомился со всеми гостями замка, но и только. Каковы их взаимоотношения, чего каждый из них добивается? Да полно, Корин не мог даже ответить себе на вопрос, кто и с кем был знаком раньше, а кто видит друг друга в первый раз. Полковник Коллинз был прав. Леди и джентльмены из высшего общества собрались отметить Рождество.

Точка. Чтобы разобраться в тайных хитросплетениях, объединяющих и разъединяющих нынешних обитателей Везенхалле, нужны годы, а не три-четыре дня.

Корин поднялся, приоткрыл дверь в коридор, освещенный только двумя лампами с желтыми абажурами в ближнем и дальнем концах. Все двери в другие комнаты были плотно затворены. Корин дошел до лестницы, спустился на первый этаж. Из музыкального салона доносились звуки рояля, кто-то играл начало Двадцать третьего фортепианного концерта Моцарта – не очень умело и както нервно, наполняя светлую гармонию несвойственными ей истерическими интонациями. Корин миновал картинную галерею. Из-под двери библиотеки виднелась полоска яркого света. Корин подошел вплотную и услышал сердитый голос Эммета Уинвуда.

– Нет, нет, я не могу этого сделать!

Как вы не понимаете, я же только что объяснил подробно…

– К дьяволу ваши подробности, – грубо отозвался другой голос, по которому Корин опознал Берковского. – На меня вам наплевать, и я бы удивился, если бы было иначе… Но ваш доклад погубит не только меня, он погубит наше сотрудничество, поставит организацию под серьезнейший удар… Слушайте, что я предлагаю…

Берковский заговорил тише, и Корин больше не мог разобрать ни слова, как ни напрягал слух. Он бесшумно отошел от двери и едва не вскрикнул, наткнувшись в темноте на плотную фигуру.

– Торникрофт? – вопросительно-утвердительно произнесла фигура. – Что вы здесь делаете?

– А, это вы, Уэстбери, – облегченно откликнулся Корин, уводя того словно невзначай прочь от библиотеки. – Мне не спится.

– Вижу. И вы полагаете, что уснете лучше, если предпримете прогулку по коридорам в кромешном мраке? На третьем этаже есть открытые террасы, с них видны такие звезды… И воздух…

– Спасибо, Джон, – поблагодарил Корин. – Я этого не знал.

Поднимаясь по лестнице, Корин думал о том, как ловко Уэстбери предвосхитил встречный вопрос: а что он сам делал в темноте ночных коридоров Везенхалле?

На третий этаж Корин забираться не стал. Он вернулся к себе и лег в постель.

Нужно поспать хоть немного… Правда, если и завтра в замке произойдет не больше событий, чем сегодня, ясная голова может и не пригодиться.

16

Барон Эстерхэйзи и граф Огден Лэддери пригласили Корина на ленч, устроенный в малой гостиной. Предложение присоединиться к ним было сделано самым дружелюбным и непринужденным тоном.

Где с утра находились остальные и чем занимались, Корин не знал. Мимоходом ему удалось поговорить только с Уэстбери и Берковским – оба разговора были поверхностными, незначащими. Корин решил, что до вечернего праздничного фуршета все вместе не соберутся, а раз так, разумно пока сосредоточить внимание в локальной зоне вместо бестолковой беготни по замку.

Дворецкий внес на серебряном подносе нежнейшие итальянские скаллопини с красным вином. Огден Лэдцери воздал им должное с видом знатока.

– Итальянская кухня есть нечто исключительное, – заметил он, обращаясь к Эстерхэйзи, – но она требует от повара аптекарской точности и сверхъестественного чутья. Всего на одну каплю лимонного сока больше, и… Вы не согласны, барон?

– Почему же? – барон отправил в рот тонкий ломтик скаллопини. – Это бесспорно, однако в мире существуют и более утонченные кулинарные изыски. Однажды в Китае мне пришлось есть… Гм… Ну, не будем об этом. А какую кухню предпочитаете вы, Торникрофт?

Корин отхлебнул вино, полюбовался игрой света в бокале.

– Полагаю, цель этого вопроса – установить, откуда я родом? – он усмехнулся. – Зачем так сложно, барон? Я ничего не скрываю, просто до сих пор меня никто не расспрашивал.

– Вас и сейчас не расспрашивают, – сказал Эстерхэйзи. – Но для всех нас было бы удобнее прибегнуть к политике частичной открытости, если мы хотим чего-то достичь.

– Логично, – кивнул Корин. – Я из Кейптауна, Южно-Африканская Республика, – добавил он, глядя на изумленные лица собеседников.

– Далеко же вам пришлось добираться, – посочувствовал Огден Лэддери.

– Господа, по вашей реакции я заключаю, что вы и не предполагали распространения влияния организации…

– Какой организации? – перебил Лэддери.

– Да будет вам, граф, – укоризненно произнес Корин.

– Я не играю в наивность, – пояснил Лэддери. – Но насколько я знаю, организации уже нет или еще нет, как вам угодно. Вот почему немаловажно выяснить степень заинтересованности деловых кругов Кейптауна в определенном финансово-политическом союзе.

– Я не представляю деловые круги Кейптауна, – ответил Корин, – однако могу оказать воздействие на ход событий.

Коротко объясню, чего мы добиваемся – я и мои друзья. Как вам известно, в ЮАР произошел переворот, в результате которого власть захватили черные. Это нанесло серьезный ущерб нашим финансовым интересам. Поэтому я хотел бы установить, в какой мере наша поддержка того союза, о котором упомянул господин граф, могла бы помочь нам решить и наши проблемы.

– Вы доверяете Уинвуду, Торникрофт? – неожиданно спросил Эстерхэйзи.

– С какой стати? – удивился Корин.

– Да, действительно, – Эстерхэйзи рассмеялся. – Но вопрос о доверии Уинвуду – один из главных. Его роль чересчур заметна, а занимаемое им положение в ЦРУ может сыграть как в нашу пользу, так и против нас.

– Я считаю, – вмешался Лэддери, – что независимо от теперешней позиции Уинвуда его следует опасаться. При благоприятном развитии событий он с нами, допускаю… А если ситуация станет иной?

Он единственный человек среди нас, имеющий практическую возможность извлечь выгоды из нашего краха, как финансового, так и политического.

– Единственный ли? – задумчиво проговорил барон Эстерхэйзи. – Что вы знаете об остальных, граф?

Лэддери покосился на Корина, тот улыбнулся.

– Разумеется, господа. Агентом ЦРУ могу оказаться и я, и любой другой. Но разве наша с вами беседа каким-либо образом компрометирует нас? В сущности, она просто ни о чем.

– Да, да. . – Эстерхэйзи ответил Корину улыбкой на улыбку. – Но вернемся к Уинвуду. При всех условиях он является фактором нестабильности, а следовательно, должен быть устранен.

– Устранен? – Корин пожал плечами. – Это уже не шутки, барон. Дело ваше, но я на электрический стул не тороплюсь.

– Устранение необязательно предполагает убийство, – небрежно обронил Эстерхэйзи. – Но в нашей беседе ни о чем мы можем обсудить и этот вариант.

Рассуждения об убийствах за ленчем – щекочущая нервы игра для джентльменов.

– Я понимаю, что вы имели в виду, – сказал Огден Лэддери, извлекая сигару из кармана пиджака. – Но отстранить Уинвуда от участия в переговорах и игнорировать его в дальнейшем будет не так-то легко. Он в самом центре. Наши неосторожные шаги могут спровоцировать его на…

– Вот именно – на ЧТО? – Эстерхэйзи выделил последнее слово. – Мы не знаем. С одной стороны, кажется разумным вообще отказаться от всяких переговоров о союзе и идти каждому своим путем. Но и этот выход для нас недоступен! Сила Уинвуда в его информированности. Он способен попросту ЗАСТАВИТЬ нас двигаться в выгодном для него направлении, причем вслепую…

– Это плохо, – согласился Лэддери, – но отказ от сотрудничества – еще хуже, будь он даже реален. Это лишило бы нас не только деловых, но и широчайших политических перспектив.

– Тупик, господа, – прокомментировал Корин. – В шахматах это называется «пат» – когда и мат не объявлен, и королю пойти некуда.

– По-моему, пат в шахматах приравнивается к ничьей, – возразил Эстерхэйзи, – а мы явно ближе к проигрышу…

Нет ли у вас еще одной сигары, граф? О, благодарю…

Он закурил, включил радиоприемник и принялся вертеть ручку коротковолновой настройки. Далекая станция передавала Большую фугу Бетховена, архивную запись оркестра под управлением Фуртвенглера.

– Поздний Бетховен не будет раздражать вас, господа? – осведомился барон.

– Я предпочитаю Эдгара Вареза, – буркнул Лэддери.

– О! Это экстравагантно. Но почему же мы забыли о превосходном вине из погребов леди Брунгильды?

17

Ленч с Эстерхэйзи и Лэддери мало в чем продвинул Корина: он не узнал ничего такого, о чем не знал или не догадывался раньше. Но было бы смешно предполагать, что с незнакомым человеком будут говорить откровенно, посвящать его в секреты… Корин был убежден, что подобные беседы происходят и будут происходить и в других комнатах, между другими гостями Везенхалле. Прощупывание, осмотрительно намечающее пути…

И видимо, лишь краем затрагивающее истинные намерения собеседников.

Пожалуй, ценным для Корина в этом разговоре было только обнажение остроты противоречий между Уинвудом и блоком Лэддери – Эстерхэйзи… Если такой блок существует. Ведь неизвестно, насколько глубоки в свою очередь противоречия между Эстерхэйзи и Лэддери, каким образом интересы каждого из них переплетаются с интересами прочих претендентов на место за круглым столом…

Погруженный в размышления, Корин спустился на первый этаж по какой-то боковой лестнице и вдруг обнаружил себя в том крыле замка, где еще не успел побывать. Короткий коридор вел, как оказалось, в оранжерею. Корин отворил прозрачную дверь и вошел. В разгар зимы приятно было очутиться среди цветущих деревьев, вдыхая экзотические ароматы.

Вскоре выяснилось, что в оранжерее он не один. Возле разросшихся кустов чайных роз спиной к нему стояла женщина в длинном темно-синем платье, рядом с ней на краю ящика для рассады возвышалась внушительная бутылка виски.

Услышав шаги, женщина обернулась, и Корин узнал Рамону Лэддери. Судя по блеску ее глаз и уровню жидкости в бутылке, она успела неплохо приложиться.

– А, Торникрофт… – Рамона помахала рукой. – Как же вас, черт побери, зовут… Билл? Барни?

– Брайан, – пришел на выручку Корин.

– Ну да, Брайан… – Рамона покачнулась и села на садовую скамеечку. – Как вам нравится Везенхалле, Брайан?

– Здесь очень мило… Оранжерея просто прелестна. Наверное, требуется немало людей, чтобы ухаживать за этой красотой.

– И за всем остальным, да? – хихикнула Рамона. – Нужна куча слуг, а сейчас здесь только двое. А почему, Брайан? – она многозначительно подняла палец. – Потому что слуги – это глаза и уши…

– Наверное, – равнодушно произнес Корин.

Рамона схватила бутылку за горлышко, зачем-то взболтала виски, вглядываясь в маленькую кружащуюся воронку золотистой жидкости.

– Хотите выпить, Брайан?

– Благодарю, графиня.

– Фу, как напыщенно! А «благодарю» – это согласие или отказ? Не трудитесь отвечать, отказы не принимаются.

Корин пожал плечами, взял бутылку из рук Рамоны и сделал большой глоток.

Наблюдая за меняющимся выражением лица женщины, он с чувством внутреннего дискомфорта понял, что не может определить ее состояния: Рамона Лэддери была либо намного трезвее, либо намного пьянее, чем казалась или хотела казаться.

– Мне здесь не по себе, Брайан, – пожаловалась она, вновь завладевая бутылкой. – Эта вечная темнота, эти мрачные коридоры, словно в романе Анны Радклифф! Как могут нормальные люди жить в таком доме? Этот замок создан для зла, Брайан, он создан для смерти.

Вот увидите, здесь произойдет преступление…

Не слишком ли много разговоров о преступлениях для одного дня, мелькнуло у Корина. Он вежливо улыбнулся Рамоне и осведомился так, будто спрашивал о предполагаемом исходе выборов в далекой и малоинтересной стране.

– И кто же его совершит?

Рамона с усилием поднялась, шагнула навстречу Корину и неожиданно закинула ему за шею красивую обнаженную руку.

Совсем близко он увидел ее глаза. Они были… Как два черных бриллианта в зеркале вращающейся тьмы. Корин понимал, что это абсурд, черных бриллиантов не бывает, но никакого другого сравнения не приходило ему в голову в ту минуту.

Когда Рамона заговорила, Корин ощутил ее жаркое дыхание на губах. Отвечая на вопрос, она произнесла только три слова:

– Может быть, я…

И тут же она отпустила Корина, точно мгновенно ее порыв сменился ледяным равнодушием. Алмазное сияние прекрасных глаз женщины померкло, она повернулась и побрела в глубь оранжереи, цепляясь за шершавые стволы длинными пальцами. Корин двинулся было за ней, но остановился в нерешительности. Вряд ли имело смысл продолжать нелепый, замешанный на виски и мистике диалог.

Однако Рамона сама окликнула его, оглянувшись от поворота на поперечную аллею.

– Как вы думаете, Брайан… Она не расскажет об этом ему?

«Исчерпывающе сформулировано», – подумал Корин.

– О чем вы говорите, графиня? – пробормотал он скорее для себя, не надеясь получить уточнения, но Рамона вопреки ожиданию вернулась к Корину и растолковала, видимо, сердясь на него за непонятливость.

– Ну как же… Коретта! Не расскажет ли Коретта обо всем Огдену? Я боюсь его!

Или. . Уже поздно рассказывать?

– О чем? – мягко спросил Корин.

– О чем? – Рамона прикусила язык, лукаво посмотрела на Корина и засмеялась. – Да какая вам разница, Брайан!

– Вы должны сказать мне… Рамона.

– Вам?! – ее удивлению не было границ, как если бы слуга вдруг начал выведывать у нее секреты интимной жизни. – Да почему же именно вам, мистер Торникрофт?

– Потому что вы попали в беду, и я – тот человек, который может помочь.

Теперь Рамона уже не смеялась – она хохотала как сумасшедшая. Это напоминало настоящий истерический припадок.

Корин встряхнул ее за плечи, женщина оборвала смех и взглянула в глаза Корина не то с жалостью, не то с ненавистью.

– Нет, Брайан. Здесь, в этом замке, никто никому не помогает. Вы знаете, что крикнул капитан «Титаника», когда корабль пошел ко дну? «Каждый сам за себя!»

– По-моему, – заметил Корин, – он крикнул: «Оставайтесь британцами».

Плечи Рамоны поникли, она смотрела в пол.

– Оставьте меня, Торникрофт.

Корин отступил, молча подождал с полминуты, потом холодно поклонился и вышел из оранжереи.

По пути он задержался у небольшой комнаты отдыха. Воспоминания об удобных кожаных диванах и ящичках с гаванскими сигарами привели его к мысли о кратковременном уединении, в котором он очень нуждался. Легкая дверь комнаты отдыха, инкрустированная резной слоновой костью, открывалась бесшумно, и едва Корин оказался на пороге, как сразу понял, что здесь у него будет компания.

Спиной к нему у дальнего курительного столика в кресле сидел мужчина, и не надо было сверхъественной наблюдательности, чтобы узнать мощный затылок лорда Фитуроя. Женщина в сером платье, склонявшаяся к лорду (без сомнения, леди Антония Фитурой), что-то взволнованно говорила. По инерции Корин шагнул вперед, невольно прислушался (по крайней мере, ему хотелось убедить себя, что невольно). До него донеслись торопливые обрывки фраз:

– Уже не сможешь… Мы должны…

(Неразборчиво.) Это наш единственный выход…

В этот момент она увидела Корина, вздрогнула и осеклась. Лорд Фитурой грузно развернулся в кресле, на его лице отразилась явная досада, едва ли не испуг – впрочем, для испуга он был слишком безупречно воспитан. В ту же секунду лорд Фитурой овладел собой, изобразил приветливую улыбку.

– Идите сюда, Торникрофт… Хотите сигару? Мы с Антонией беседовали о Наполеоне. Если эта тема интересна для вас, присоединяйтесь.

Яростный взгляд, который Антония Фитурой метнула на Корина, дал ему понять, что она расценивает приглашение мужа едва ли не как личное оскорбление.

Корину очень хотелось узнать, о чем они говорили в действительности, но попусту тратить свое и их время на болтовню о Наполеоне он не собирался и потому сказал:

– Увы, лорд Роджер, история – не моя сильная сторона. Вообще-то я искал прибежище для одиноких раздумий. Сожалею, что помешал вам.

– Того, что вы ищете, в замке предостаточно, – высокомерно заявила Антония.

– Посему я откланиваюсь… – Корин прикрыл дверь снаружи.

Он медленно шел по коридору, и над ним нависали в полутьме черные рыцарские доспехи. Забрала шлемов зловеще поблескивали в тусклых лучах редких ламп. Как Рамона Лэддери назвала Везенхалле? Замком, созданным для зла…

Что-то в этом роде. Кажется, она уверена, что над Везенхалле тяготеет проклятье. Что ж, весьма возможно. Силы тьмы бывают не только потусторонними.

18

Вечерний рождественский прием ничем не походил на ужин, устроенный леди Брунгильдой вчера вечером. Он был задуман как непринужденный фуршет – экономка и дворецкий сбились с ног, чтобы преобразить главный обеденный зал. Большой старинный стол убрали, вместо него в живописном беспорядке расставили круглые фуршетные столики, где каждый мог выбрать напиток или угощение по вкусу. Отправленного в отпуск повара заменяла экономка Франческа Лионна, и она превосходно справилась с новыми обязанностями. Швейцарские тосты с шампиньонами в качестве гвоздя программы оценил даже равнодушный к еде Корин.

В углах зала расположились очаровательные островки отдыха под сенью доставленных из оранжереи пальм. Камин согревал огромную комнату и привносил дыхание рождественского уюта. Антикварный американский граммофон «Голос его хозяина» дополнял праздничную атмосферу вечера, с ностальгической хрипотцой изливая из позолоченной трубы эстрадно-джазовые мелодии двадцатых годов.

В креслах под пальмами негромко беседовали граф Огден Лэддери и леди Брунгильда де Вернор, держа в руках высокие, наполненные глинтвейном стаканы. Рамона Лэддери меланхолично танцевала с бароном Эстерхэйзи под звуки оркестра Бенни Гудмена. Лорд Фигурой, Уэстбери, Берковский и Корин затеяли шутливую партию в покер, расплачиваясь за проигрыш короткими забавными историями о женщинах – разумеется, абсолютно джентльменскими. Марианна Эстерхэйзи развлекала Коретту и Антонию рассказами о встречах со знаменитыми художниками. В зале не было только адвоката Уотрэса и Эммета Уинвуда.

Их отсутствие тревожило не только Корина, но, безусловно, вида никто не подавал.

Билл Уотрэс появился около девяти часов. Он старался держаться непринужденно и даже выглядеть веселым, но искусственность его поведения бросалась в глаза. Никто не спросил его об Эммете Уинвуде. Оставив карты, Корин завел с Уотрэсом ничего не значащий разговор о Лондоне.

Прошло полчаса, прежде чем прибыл Эммет Уинвуд. Украдкой поглядев в его сторону, Корин заметил, что Уинвуда прилично покачивает.

Леди Брунгильда подошла к граммофону, чтобы поменять пластинку, и на какое-то время в зале, освещенном колеблющимися языками свечей согласно традициям Везенхалле, воцарилась тишина, потом запел сладкоголосый американец из позабытой эпохи. Под каким-то предлогом Уотрэс отделался от Корина и направился к Уинвуду, который как раз выбирал бокал с напитком покрепче. Адвокат заговорил полушепотом, торопливо и настойчиво. Уинвуд слушал с полуулыбкой, постепенно уступающей место злому, раздраженному выражению лица.

– Нет, нет, нет! – внезапно закричал Уинвуд так, что все обернулись к нему, а стакан в руке леди Брунгильды явственно звякнул о край граммофонной трубы.

Убедившись, что стал центром всеобщего внимания, Эммет Уинвуд поставил на стол бокал, из которого едва успел отпить, и вышел на середину зала. Его усмешка, не предвещавшая ничего хорошего, казалось, говорила: «Отлично. Вы этого хотели».

– Господа, – тихо произнес он. – В некотором смысле… Черт, как я был бы рад, если бы кто-нибудь выключил этот дурацкий граммофон!

Леди Брунгильда бросила на Уинвуда оскорбленный взгляд, но, видимо, решила, что окажет ему слишком высокую честь, если снизойдет до того, чтобы поставить его на место. Излучая волны аристократического возмущения, она молча подняла иглу с пластинки и прошествовала мимо Уинвуда к облюбованному креслу.

– Господа, – повторил Уинвуд начало своей речи. – В некотором смысле мы все собрались здесь, чтобы отпраздновать Рождество. Именно в некотором смысле, ибо у каждого из нас наверняка нашлась бы более приятная компания для такого события… Но хотя я напрямую и не приглашал вас сюда, все-таки имею касательство к организации этой встречи, а потому у меня есть… Гм… Определенные права и обязанности.

– О чем это он? – спросила Рамона Лэддери стоявшего рядом Берковского достаточно громко, чтобы Уинвуд услышал.

– О чем? – он взял свой бокал, отхлебнул виски и вернул бокал на стол. – Извольте, я поясню. Было бы нелепо делать вид– как все, и я в том числе, – что никто не догадывается об истинной цели нашего пребывания в Везенхалле. Только беда-то в том, что цель эта лишь по видимости общая. Я провел консультации почти с каждым из вас наедине, и я утверждаю…

– Эммет, – с отвращением перебил барон Эстерхэйзи, – избавьте хотя бы дам от ваших откровений! Если вы хотите говорить о делах, давайте встретимся завтра в мужском кругу и обсудим…

– О делах? – ухмыльнулся Уинвуд, снова прикладываясь к виски. – Кто сказал хоть слово о делах? Я говорю о вас, милые мои друзья, и нашим дамам не вредно послушать…

– Ты пьян, Эммет! – воскликнула Коретта Уинвуд. – Тебе пора лечь в постель…

– Пьян? – Эммет Уинвуд рассматривал жену сквозь линзу бокала с видом энтомолога, изучающего редкий экземпляр стрекозы. – Может быть, ты и права. Но прежде чем я лягу, вам придется усвоить урок дядюшки Эммета… Вы все добиваетесь разного, во главе угла у каждого свой частный интерес. Это нормально, на том испокон века стоит цивилизация.

Но прошу вас помнить, – он сделал паузу, которую никто не нарушил, и продолжал вызывающим тоном, подняв указательный палец: – Мы все на одном корабле, и у штурвала дядюшка Эммет. Корабль поплывет туда, куда его направит капитан… Или разобьется о рифы и утонет.

Прошу вас помнить об этом завтра…

И всегда, и подумать, крепко подумать.

Если кто-то пожелает учинить бунт, я охотно устрою парочку-другую славных разоблачений… И перекрою кислородные шланги, доступ к которым имеется только у меня. Это все, дорогие друзья… – Уинвуд торжественно допил виски и миролюбиво закончил: – Веселого Рождества! Будьте счастливы…

Он пошатнулся и ухватился за стол.

Зазвенела посуда.

– Джон, – леди Брунгильда обращалась к дворецкому с брезгливостью, направленной отнюдь не на слугу, а на Эммета Уинвуда, – будьте любезны, проводите мистера Уинвуда в его комнату.

Джон Керслейн изысканным жестом дипломата подхватил Уинвуда под локоть и вывел из зала под аккомпанемент гробового молчания. Затем леди Брунгильда как ни в чем не бывало запустила граммофон и произнесла, ласково глядя на Марианну Эстерхэйзи:

– Прежде чем нас грубо прервали, вы так интересно рассказывали об Энди Уороле, дорогая…

– Да, Энди Уорол, – Марианна попыталась уцепиться за протянутый леди Брунгильдой спасательный круг, но ее перебила Рамона Лэддери:

– Что это он тут наплел, черт побери?

Коретта Уинвуд резко повернулась к ней.

– В той части, которая касается конкретно вас, графиня, я могу просветить присутствующих…

– Что ж, – дерзко ответила Рамона, – это доказывает лишь, что среди нас есть бестактные особы…

– О нет, – Коретта ядовито улыбнулась, – это доказывает, что среди нас есть шлюхи, а также то…

Она не договорила, потому что Рамона Лэддери с размаху влепила ей пощечину. Граф Лэддери кинулся к супруге и оттащил ее в сторону, а вернувшийся дворецкий поддержал зарыдавшую Коретту. Леди Антония Фитурой отстранила его, участливо обняла Коретту за плечи. .

– Успокойтесь, дорогая, успокойтесь.

Я отведу вас наверх. Я буду ждать в своей комнате, Роджер, – добавила она для лорда Фитуроя.

– Пожалуй, нам тоже пора, – глуховатым голосом сказал Огден Лэддери. – Спокойной ночи, господа.

В сопровождении Рамоны он удалился вслед за Антонией и Кореттой.

– Веселенькое получается Рождество, – пробормотал Билл Уотрэс.

– Да… – вздохнул лорд Фитурой.

– А по-моему, ничего не случилось, – вмешался Уэстбери, сохранивший присутствие духа. – Иногда на вечеринках люди пьют спиртные напитки… Некоторые пьют больше, чем другие, хотя вообще-то им не следовало бы этого делать.

Утром все забудется… Останется неловкость, но и только.

– Сдается мне, мистер Уэстбери, – заметил барон Эстерхэйзи, – среди нас вы единственный разумный человек.

– Не хотелось бы так думать, – улыбнулся Уэстбери.

– В случае правоты мистера Уэстбери не продолжить ли нашу партию в покер? – предложил Берковский. – Партнеры налицо, а в карты, как говорят в России, начинает везти к утру…

– Кому? – осведомился лорд Фитурой.

– Простите?

– Кому начинает везти? Если везет кому-то одному, значит, не везет остальным, не так ли, сэр?

– Об этом я не подумал, – обескураженно сознался Берковский под общий смех.

– Вспомните о леди Брунгильде, господа! – воззвал барон Эстерхэйзи. – Она очень устала, и лишь долг гостеприимства хозяйки мешает ей покинуть нас…

Леди Брунгильда собиралась что-то возразить, однако ее опередила Марианна Эстерхэйзи.

– Я тоже устала. Леди Брунгильда, давайте пренебрежем приличиями. Если мужчины хотят играть в покер, это их дело, а мы с вами отправимся по нашим гнездышкам, хорошо?

– И я ухожу, – буркнул адвокат.

– Для покера нужны четверо, – сказал барон, – Так как я лишний, я иду с тобой, Марианна.

Леди Брунгильда подозвала экономку.

– Помоги мне подняться наверх.

Франческа… Надеюсь, вы не сочтете мой уход проявлением дурного тона, господа" обратилась она к четверым остающимся мужчинам. – К сожалению, недуг еще дает о себе знать…

– О, леди Брунгильда, о чем вы! – вскричал лорд Фитурой, прижимая обе руки к сердцу. – Вы вложили в этот праздник столько души, столько фантазии! Не ваша вина, что…