С этими словами Игорь потянулся к сигаретам. Марина подтолкнула пачку к нему, но она была настолько взволнована, что толчок получился слишком сильным и сигареты полетели со стола на пол. Игорь наклонился за ними.
– Твой следующий вопрос, – сказал он, крутя колесико зажигалки, – предвидеть нетрудно.
– Так задай его сам.
– Задаю. Какие именно части рукописи подделаны? И отвечаю: те самые.
– Господи! – воскликнула Марина.
– Тебя это так удивило? Ну, можно было и догадаться…
– Я догадалась! Только от этого не легче. Тут уже не ученые нужны, Игорь, а специалисты совсем другого профиля. Ах, если бы я знала, где найти Кремнева!
– Я думал, вопрос о нем решен.
– «Думал»! – передразнила Марина. – Ты сам все решил, воспользовался тем, что я была в шоке, в отключке! Правильно, я ничего не соображала… Теперь вот соображаю, да поздно. Какое идиотство… По твоей милости мы оказались по уши в…
– Не продолжай! – Игорь поднял руку, не то защищаясь, не то капитулируя. – Ну что же, возможно, я был не прав тогда. Только запоздалыми сожалениями делу не поможешь, Марина… И раз мы все равно не знаем, где искать Кремнева…
– А его не нужно искать, – прозвучало со стороны входной двери. – Он ближе, чем вы думаете.
Игорь и Марина вытаращились на дверь. Кремнев стоял на пороге, засунув руки в карманы, чуть улыбаясь.
– Я случайно услышал ваши последние реплики, когда подходил к дому, – пояснил он и вошел, – Кажется, вы ссорились из-за меня?
– Как вы нас разыскали? – с глубоким подозрением в голосе выдавил Игорь.
Кремнев пожал плечами:
– Это было не так уж трудно. – Он уселся на затрещавший под ним стул. – Я говорил вам, что некогда служил в КГБ? Ну вот, остались кое-какие контакты… Мне помогли. Круг ваших знакомств, Игорь, был определен быстро и четко. А потом я сам проделал определенную работу, и вот…
– Если вы нас нашли, – перебила Марина, – то же самое могут сделать и те, другие…
– Гм… Не думаю. Скорее всего, у них нет аналогичных возможностей. Конечно, поручиться трудно, поэтому на всякий случай я захватил с собой пистолет.
– Где вы – там перестрелка, – вздохнул Зимин.
– Необязательно, – заверил его Кремнев.
– Александр Андреевич, – вмешалась Марина, – мы с Игорем считаем, что должны рассказать вам о книге…
– Хорошо, что вы так считаете. Но сперва чаю бы предложили… Устал за рулем. Местные дороги доконают кого угодно.
Войдя в летнюю кухоньку, Марина поставила чайник на электроплитку. Пока она там возилась, Игорь хмуро разглядывал Кремнева. В глубине души он полностью признавал правоту Марины в изменившихся обстоятельствах, но ему нелегко было перестроиться сразу.
Вернулась Марина, села на ветхий диванчик.
– Вижу, вы тут изучали эту рукопись, – сказал Кремнев, глядя на стол.
– Да, – кратко и неохотно ответил Зимин.
– Игорь, – произнесла Марина, распечатывая новую пачку сигарет. – Наверное, Александру Андреевичу будет интересно узнать все с самого начала.
– С начала? – Зимин усмехнулся. – В начале было Слово, и Слово было Бог…
– Перестань паясничать, – прошипела Марина.
– Ладно, ладно. – Игорь стал серьезным. – Назвался груздем – полезай в кузов, правильно?
Он подошел к запыленному окошку, долго смотрел в сад и наконец заговорил почти лекторским тоном:
– Начать, видимо, следует с личности автора данной рукописи. Иоганн Гетц – фигура загадочная, противоречивая. О жизни его известно довольно мало, даже о точной дате рождения идут споры – не то 1529-й, не то 1531-й. Родился он в Германии, потом жил во Франции, потом в Испании, где и умер, дотянув чуть ли не до девяноста. Он занимался алхимией, астрономией, астрологией. Возможно, король Франции Генрих Второй обращался к услугам Иоганна Гетца как врачевателя и ясновидца. Вообще, – продолжал Зимин, увлекаясь, – некоторые историки считают Гетца фигурой, не уступающей самому Нострадамусу. Однако если «Центурии» Нострадамуса, впервые изданные в 1555-м, переиздавались многократно и стали всемирно известными, то с Гетцем картина иная. Сам он не публиковал своих рукописей, коих после его смерти было обнаружено всего четыре. Они впервые увидели свет в Германии в начале семнадцатого века. Но так как Иоганн Гетц писал значительно запутаннее и туманнее, чем Нострадамус, разобраться в его откровениях и понять, что он, собственно, имел в виду, оказалось не так-то легко. По одним толкованиям, многие из его пророчеств сбылись, по другим – нет. Иоганн Гетц не столь эффектен, как Нострадамус. Частью массовой культуры он так и не стал, оставаясь прерогативой специалистов.. Вам не скучно, Александр Андреевич?
– Ничуть, – отозвался Кремнев. – Я слушаю вас с величайшим вниманием.
– Рукопись, которую принес мне профессор Стрельников, получается, пятое, доселе неизвестное творение Гетца, и, пожалуй, самое интересное. Я не знаю, откуда ее взял профессор, кто и где ее нашел. Но ее принадлежность Гетцу несомненна, несмотря на некоторые отличия от других его работ.
– Какие отличия? – спросил заинтересованный Кремнев.
– Во-первых, обычно Гетц писал на немецком языке. В этой же рукописи – кстати, она никак не озаглавлена и не имеет датировки, что тоже нехарактерно для Гетца, – встречаются фрагменты, написанные по-французски, по-испански, по-гречески и на латыни. Не знаю, зачем он это делал. Возможно, не хотел, чтобы отдельные места его рукописи были понятны каким-то конкретным людям… А во-вторых, стиль Гетца становится здесь более строгим и ясным… Для специалистов, конечно.
– Да, я понимаю… А содержание рукописи?
– Оно многообразно. Там и алхимические опыты, и астрологические наблюдения, и рецепты врачевания. И пророчества. Вот пророчества-то для нас интереснее всего, потому что именно в эту часть рукописи вставлены поддельные листы.
– Поддельные листы? – Кремнев даже приподнялся со стула.
– Да. Подделка очень хороша, стиль автора имитирован безупречно, не говоря о технике исполнения. Я сумел распознать ее по одной-единственной детали, научному факту, который не мог быть известен фальсификаторам, потому что сведениям о нем еще не опубликованы.
– И о чем говорится в поддельных листах?
– Там сбывшиеся предсказания. Убийство Столыпина в 1911-м, покушение на Ленина, гибель Кеннеди, взрыв «Челленджера».
– Как? – удивился Кремнев. – В рукописи якобы шестнадцатого века так и написано: «Американский космический челнок „Челленджер“ взорвется там-то и тогда-то»?
– Разумеется, нет, – Зимин позволил себе снисходительную улыбку. – Даты, места и характер событий вычисляются с помощью астрологической математики. Никаких имен и названий, конечно, нет, но, накладывая расшифровку на картину реальных исторических событий, отбрасываешь всякие сомнения.
– Вот почему отец был так взволнован, – вставила Марина, – вот почему придавал рукописи Гетца такое значение. Он считал всю ее безусловно подлинной, но хотел многократно проверить и перепроверить правильность расшифровок. Представляете масштаб открытия, если бы это подтвердилось?! Обнаружена рукопись абсолютного пророка, который не ошибается!
Она встала и вышла на кухню за чайником.
– Одно событие особенно меня потрясло, – говорил Зимин, часто затягиваясь сигаретой. – Вы слышали об убийстве мэра Нижельска и катастрофе на нефтяном заводе?
– Да.
– Это случилось, когда рукопись Гетца была уже у меня, но тогда я не знал еще, что часть ее – подделка. Катастрофа была предсказана.. Представьте себе мое состояние! Но стало много хуже, когда я разоблачил фальшивку. Выходит, кто-то организовал это чудовищное преступление с одной целью – доказать, что пророчества Гетца продолжают исполняться!
В эту минуту в комнате появилась Марина с обшарпанным пластмассовым подносом, на котором дымились три чашки и стояла вазочка с вареньем. Девушка молча поставила поднос на край стола, но никто не спешил пить чай.
– И что там ЕЩЕ предсказано? – спросил Кремнев подчеркнуто спокойно, но с сильным нажимом на слово «еще».
– Понимаю, о чем вы… К счастью, больше никаких ужасов на ближайшее время… Правда, смутно намекается на некие грядущие перемены в России, но точную дату не смогли вычислить ни профессор Стрельников, ни я. Возможно, ее вообще нельзя вычислить, если таковы были намерения фальсификаторов.
– Марина, – Кремнев повернулся к девушке, – вы знали от отца… И рассказали Шатилову о том, что это за рукопись?
– Да, знала и рассказала.
– Так, Шатилову, а кому еще?
Марина бросила растерянный взгляд на Зимина, точно сомневалась, стоит ли говорить об этом в его присутствии, но тут же решилась:
– Был один человек… Он… Как бы это сказать… Ухаживал за мной, что ли… Мы познакомились в кафе вскоре после того, как у отца появилась рукопись. Я доверяла ему… Потом он исчез.
– И что вы ему рассказали?
– Все то, что слышала от отца. О рукописи пророка, предсказания которого, по всей вероятности, точны… Ведь тогда мне и в голову не могла прийти мысль о подделке! Александр Андреевич, происходит что-то ужасное… Вы сами понимаете что-нибудь?
Кремнев неторопливо взял чашку с подноса, сделал глоток и только тогда ответил:
– Думаю, кое-что понимаю, а о многом другом догадываюсь. По крайней мере, ясно, почему преступники воспользовались научным авторитетом вашего отца. Им необходимо было подтверждение подлинности рукописи и расшифровка части сбывшихся пророчеств, исходящая от крупнейшего ученого. Они создавали пророка на самом высоком уровне…
– Но зачем, бог мой?!
– Пока не знаю, – задумчиво сказал Кремнев, – но надеюсь очень скоро узнать… Игорь, я попрошу вас сделать вот что. Пожалуйста, изложите на бумаге ваши доказательства подделки, а также укажите, какие именно фрагменты рукописи были сфальсифицированы. Отдельно – русский перевод текстов пророчеств и методику расшифровки.
– Последнее не нужно, уже есть…
– Хорошо, ограничимся первым. Но излагайте как можно проще, хотя и не на школьном языке. Мне предстоит предъявить ваши аргументы амбициозному дилетанту.
– Александр Андреевич, – Зимин поднял глаза на Кремнева, – вам известно больше, чем нам, так внесите хоть какую-то ясность!
– Ясность? Гм… Ясности у меня самого не густо пока. В одном могу вас уверить – лично для вас угрозы больше нет. Точнее, ее не будет, как только книга Гетца и ваши комментарии окажутся у меня.
За окнами потемнело – большая тяжелая туча заволокла небо. Зимину пришлось включить настольную лампу, прежде чем сесть к столу и приступить к выполнению просьбы Кремнева.
– А что вы посоветуете делать нам… сейчас? – спросила Марина, едва Игорь начал писать.
– Не уезжайте пока отсюда, – ответил Кремнев. – Недели две, три… А потом возвращайтесь в Москву, к своей обычной жизни.
– Но мы знаем о подделке. Нас могут попытаться…
– Нет. Подделку я разоблачу сам – и таким образом, что ни для кого не будет никакого смысла чинить вам неприятности. Тот поезд уйдет, Марина.
– Ну, а рукопись? Кроме поддельных листов, там есть и настоящие. Они ценны для науки.
Кремнев развел руками.
– Тут ничего обещать не могу. При всем моем уважении к науке есть вещи и поважнее.
Наступило молчание. Марина пила чай отрывистыми глотками, Кремнев просто сидел неподвижно, уставившись в спину Зимина. Снаружи на оконное стекло шлепались редкие капли холодного осеннего дождя.
Когда Зимин закончил работу, Кремнев внимательно прочитал написанное.
– Замечательно, – сказал он. – То, что нужно.
Рукопись Иоганна Гетца и комментарии Зимина Кремнев положил в полиэтиленовый пакет. Игорь и Марина вышли проводить его к автомобилю – старенькому «Москвичу», притулившемуся у обочины проселочной дороги. Кремнев втиснулся за руль, помахал рукой.
Зимин обнял замерзшую девушку, она доверчиво прижалась к нему.
– Похоже, для нас эта история закончена, – тихонько произнес Игорь.
– Хотелось бы верить, – прошептала Марина.
Но если Зимин был прав и для них эта история действительно подошла к концу, то лишь для них двоих…
11
Перед глазами Тейлора и Стивена Брента мерцал голубой купол, по прозрачной поверхности которого непрерывным потоком текли фиолетовые искры. Из купола вынырнула черная машина, облитая оранжевым пламенем. Оно стремительно угасало по мере продвижения машины к фургону Тейлора.
В свете фар Тейлор и двое мужчин, прибывших в черном автомобиле, обменялись рукопожатиями.
– Это он? – спросил один из двоих по-русски, кивая в сторону Брента.
– Конечно, а кто же, – ответил Тейлор на том же языке. – Я поймал его у вскрытого сейфа с Ключом в руках. Бог знает, как много он успел пронюхать.
Брент (или Дубровин, поскольку ему принадлежали оба имени) прислушивался к диалогу, но не показывал виду, что понимает хоть одно слово. Он оценил чистоту произношения Тейлора, говорившего по-русски легко, почти без акцента. Но это «почти» снимало с Тейлора подозрения в русском происхождении…
– Поехали, – скомандовал второй прибывший.
Брента усадили на заднее сиденье черной машины, уперев ему в бок ствол пистолета. Машина развернулась и понеслась к куполу, управляемый Тейлором фургон следовал сзади.
Несмотря на видимую зыбкость, купол казался Бренту вполне материальным, и если машина врежется в него на полном ходу…
Она не врезалась. Всполохи оранжевого пламени мелькнули на лакированных крыльях. Брент ощутил слабый толчок и что-то вроде низковольтного электрического удара. Купол исчез; автомобиль несся по грунтовой дороге под полуденным небом.
Решив никак не проявлять удивления и непонимания происходящего. Брент спросил (разумеется, по-английски):
– Куда мы едем?
Ответа он не дождался.
Черный автомобиль остановился возле двухэтажного кирпичного дома. Больше никаких строений поблизости не было. Справа тянулась плотная стена зарослей, налево до самого горизонта простиралась равнина.
Из фургона, затормозившего неподалеку, выбрался Тейлор. Он подошел к черной машине, распахнул заднюю дверь.
– Выходите, – приказал от Бренту.
– Где мы?
– В раю.
Под дулом пистолета Брент вышел из машины. В воздухе едва уловимый запах озона смешивался с одуряющим ароматом каких-то экзотических цветов. Бренту некогда было осматриваться и принюхиваться, потому что его сразу провели в здание, где втолкнули в комнату на первом этаже.
Комната эта напоминала кабинет стоматолога. Там стояло кресло с подголовником (Брента заставили сесть в него), высокие застекленные шкафы, а у зарешеченного окна располагался белый металлический столик с никелированными инструментами. На стенах висели разнообразные приборы, по виду электронные, непонятного назначения. От некоторых витые провода протягивались к шлему на стальной штанге, подобному тем, под какими сушат волосы в парикмахерских.
С Брента сняли наручники и пристегнули его запястья к подлокотникам кресла. Затем двое вышли из комнаты, оставив Брента и Тейлора наедине.
Уильям Д. Тейлор не спешил начинать разговор. Он расхаживал по комнате взад и вперед, искоса поглядывая на Брента, курил, подходил к окнам, перебирал инструменты на столике. Тогда Брент начал первым, полагая, что именно этого от него и ждут, и буквально повторил свой недавний вопрос:
– Где мы?
– Это Фоксхол, Стивен, – немедленно отозвался Тейлор. – Но вам, наверное, незнакомо это название. Сопряженный Мир – так яснее?
– Ни черта.
– Да ну, Стивен, – Тейлор поморщился, – не играйте в дурачка. Вы ведь давно за мной следите… И за другими, правда? Вам известно о том, что такое Ключ, и Дверь, и все прочее…
– Я знаю, что такое ключ и дверь, – раздраженно сказал Брент, – а также стол, стул, кровать… Что вам все-таки нужно?
– Правды, Стивен, – Тейлор иезуитски улыбнулся, – самой обыкновенной правды. Конкретно: как много вы успели разузнать и с кем поделились сведениями?
Стивен Брент хорошенько подумал, прежде чем ответить. Импровизировать не хотелось, от его слов могло зависеть слишком многое. Наконец он осторожно проговорил:
– Например, мне известно, что именно вы подстроили катастрофу «Скай Скрутинайзера». Об этом знают и в Агентстве национальной безопасности, и в ЦРУ, и в ФБР. Неизвестны только ваши мотивы…
– Отлично. – Тейлор хлопнул в ладони. – Диалог налаживается. Я охотно объясню… Полагаю, было бы смешно теперь держать это в тайне от вас… А вы потом расскажете мне все остальное, хорошо? Откровенность за откровенность. Вес дело в нейтринно-торсионном сканере, Стивен.
– Та шпионская штучка, установленная на «Скрутинайзере»?
– Да… Только шпионаж здесь ни при чем. Мы в Фоксхоле давно занимаемся торсионным сканированием и знаем о нем намного больше, чем американские ученые. Побочные эффекты, Стивен. Применение торсионного сканера неминуемо привело бы к обнаружению Фоксхола. Ну, сначала умники почесали бы в затылках… А потом быстренько смекнули, что к чему. Не прошло бы и года, Стивен, не прошло бы и шести месяцев, как туристические компании начали торговать маршрутами в Фоксхол, где на каждом углу уже торчал бы «Макдональдс»… Вы меня понимаете?
– С трудом, но это интересно. Дальше.
– А дальше мне помогли ребята из Гаррисберга, и я подключил одного программиста, который и внес небольшие изменения в программу вычисления параметров участка выведения спутника. Так, подправил две-три цифры…
Брент отсутствующим взглядом смотрел в окно, где громадные птицы чертили круги в небе. Он тщетно старался осознать смысл признания Тейлора. Фоксхол, Сопряженный Мир? Что это, другая планета? Он попал в лапы пришельцев? Ерунда какая-то. А может быть, не ерунда? Тот голубой купол, и день вместо ночи…
Подойдя к Бренту, Тейлор участливо положил руку на его плечо:
– Давайте договоримся, Стивен. Вы и я – мы оба разумные люди. Оба мы понимаем, что либо мы расстанемся друзьями, либо одному из нас придется умереть. Не мне, к вашему огорчению.
– Сожалею, но мне нечего рассказать, – вымолвил изрядно деморализованный Брент.
– Стивен, Стивен. – Тейлор укоризненно покачал головой.
– Мне очень жаль.
Тейлор потянулся к шлему, похожему на сушилку для волос, покрутил там какие-то винты, снял шлем со штанги и нахлобучил на голову Брента.
– Не хотелось бы прибегать к этому средству, – сказал он сердито, – но раз вы упорствуете…
– Мистер Тейлор!
– Мистер Брент! – зло перебил Тейлор. – Ваш героизм просто изумителен. Флэш Гордон перед вами – щенок. Но поймите, АНБ не наградит вас большой серебряной медалью весом в тридцать граммов. В Фоксхоле нет АНБ. И ЦРУ тоже нет, и ФБР. Здесь некому оценить ваше самопожертвование.
В руках Тейлора появились очки с темными стеклами, наподобие тех, какие носят мотоциклисты. К оправе очков был присоединен тонкий длинный провод. Из-за ограниченности сектора обзора Брент не мог видеть, куда он ведет.
Тейлор надел эти очки на лицо Брента. Стекла оказались совершенно непроницаемыми.
– В последний раз предлагаю вам быть благоразумным. – Голос Тейлора доносился до Брента как из пустой бочки. – Молчите? Воля ваша… Начнем.
Стекла очков полыхнули ослепительной белой вспышкой, такой яркой, словно Брент смотрел на эпицентр атомного взрыва. Одновременно голову пронзила от виска к виску страшная, опрокидывающая боль, столь невыносимая, что в мире не осталось ничего, кроме этого импульса боли.
Стивен Брент закричал.
12
Наверное, подходящий к заминированной машине сапер испытывает чувства, похожие на те, какие испытывал Олег Мальцев, приближаясь к джипу. Однако ничего экстраординарного с ним не произошло. Сидящий справа от водителя белокурый атлет в пушистом свитере приоткрыл заднюю дверцу и просто сказал:
– Садитесь, пожалуйста.
– Могу я задать вам вопрос? – осторожно спросил Мальцев.
– Сколько угодно. Постараюсь ответить исчерпывающе. Но видите ли, товарищ Мальцев (старомодное обращение несколько удивило Олега), там, куда мы едем, специально собрались люди именно для того, чтобы отвечать на ваши вопросы. Не лучше ли немного подождать?
Мальцев пожал плечами и сел в джип. Водитель развернул машину, придавил акселератор. На возрастающей скорости джип помчался по дороге, подпрыгивая на ухабах. Слева промелькнули дома какой-то деревеньки, железнодорожная станция, потом потянулись необозримые поля. Черные, напоминающие ворон птицы носились низко над землей, у обочины бродили обыкновенные лохматые собаки. Любопытно, подумал Мальцев, все окружающее в самом деле таково или только притворяется? А та многоногая тварь, что выскочила из кустов? Она-то уж точно не притворялась.
Через полчаса лихой гонки джип въехал в город, где не было ни ресторанов, ни театров, ни бутиков, ни коммерческих киосков – только однообразные серые дома. Магазины, правда, тут были, но располагались они в первых этажах тех же унылых зданий и обнаруживались лишь по вывескам типа «Гастроном» или «Промтовары». На улицах Мальцев не увидел обилия прохожих, зато часто попадались люди в униформе, какую Мальцев помнил по фильмам о жизни в Советском Союзе тридцатых годов. Эти вооруженные люди шли поодиночке и по трое, и при их виде у Олега почему-то сжималось сердце.
Квартал за кварталом оставался позади, и ничего не менялось в облике мрачного города, словно сошедшего со страниц знаменитых антиутопий. Так было до тех пор, пока джип не остановился у перегораживающих улицу глухих железных ворот с телекамерами наверху. Водитель взял телефонную трубку, пробурчал в нее несколько неразборчивых слов, и металлическая плита со скрежетом отъехала в сторону.
За воротами располагался совсем другой город. Широкие проспекты утопали в зелени, из окон красивых особняков современной архитектуры слышались звуки музыки. По бульварам прогуливались кричаще одетые женщины, в зеркальных витринах магазинов отражались дорогие автомобили. Но и здесь хватало персонажей в униформе защитного цвета…
Джип замер у подъезда солидного трехэтажного дома с декоративными коваными решетками на окнах первого этажа. Атлет вышел, открыл дверцу для Мальцева:
– Сюда, пожалуйста.
Внутри здания, несмотря на ковры, цветы и уютные рекреационные холлы, пахло казенным учреждением. Мальцева провели на второй этаж, и он оказался в просторном, обставленном комфортабельной мебелью кабинете, куда блондин за ним не последовал.
У длинного стола светлой полировки сидели трое и с неподдельным интересом смотрели на вошедшего. Тот, что находился ближе всех к Мальцеву, выглядел не слишком располагающе. Выражение его глаз, серых и немного навыкате, не обещало ничего хорошего, но в то же время он будто по обязанности приклеил ненастоящую улыбку. Второму было лет пятьдесят, и в его утонченном лице проглядывали признаки интеллигентности, что подчеркивалось очками в стальной оправе. Третьей была женщина – как принято говорить, без возраста, в неописуемо экстравагантном, вызывающем костюме попугайского цвета. Она воззрилась на Мальцева жадно и похотливо.
– Проходите и садитесь, – сказал тип с приклеенной улыбкой. – Нет, не сюда. Вон туда, в кресло. Давайте знакомиться. Вас мы знаем, но вы не знаете нас. Меня зовут Михаил Яковлевич, фамилия моя Гордеев, а должность – народный комиссар внутренних дел…
– Кто?.. – У Мальцева отвалилась челюсть.
Улыбка Гордеева стала еще противнее.
– Скоро вы все поймете. Это, – он кивнул на женщину, – Валентина Алексеевна Лаухина, министр культуры.
– Мадам Помпадур Фоксхола, – добавила Валентина с каким-то вампирским хихиканьем. Бывшая (а по сути, и теперь) проститутка, любовница могущественного Гордеева могла позволить себе подобные шуточки.
– А это, – продолжал Гордеев, не обратив внимания на выходку Лаухиной, – директор Института Фоксхола, Геннадий Андреевич Ратомский.
Интеллигентный мужчина привстал и церемонно поклонился. Народный комиссар упер в Мальцева тяжелый взгляд, наконец-то стер улыбку и заявил:
– Не скрою, товарищ Мальцев, я был против вашего посвящения. Но таково желание товарища Зорина, которого мы все глубоко уважаем… И прислушиваемся к его мнению, да. Так что беседуйте с Геннадием Андреевичем, а мы с Валентиной Алексеевной вас покинем. Очень много дел…
Он поднялся и, не прощаясь, направился к выходу. Лаухина стрельнула глазами в Олега, облизала ярко-алые губы и пошла за Гордеевым, вихляя бедрами, шурша синтетической тканью своего немыслимого одеяния. Казалось, она сожалеет о невозможности повторить для Мальцева трюк героини фильма «Основной инстинкт». Олега даже передернуло, но в общем его занимали проблемы поважнее, нежели вульгарные авансы старой шлюхи, и он тут же забыл о ней.
Гордеев и Лаухина ушли недалеко, всего лишь в соседнюю комнату, где были включены телемонитор и видеомагнитофон.
– Простите, Олег, запамятовал ваше отчество, – произнес Ратомский, смахивая несуществующую соринку с рукава серого пиджака.
– Просто Олег, – великодушно сказал Мальцев.
– Очень хорошо… Знаете, вон там в баре есть превосходный коньяк. По-моему, глоток-другой не помешает, потому что вам предстоит услышать довольно-таки необычные вещи.
– Сегодня я и без того перегружен необычным, – вяло отозвался Олег. – Уж и не знаю, чем еще меня можно изумить.
Ратомский открыл бар, поставил на стол бутылку французского коньяка, два бокала и пепельницу.
– Можете курить. – Он подвинул к Олегу распечатанную пачку американских сигарет.
– Спасибо. – Олег взял сигарету, а Ратомский разлил коньяк.
– Итак, – начал он после того, как они выпили понемногу, – вы и представления не имеете о том, где находитесь, правда?
– Правда, – лаконично подтвердил Мальцев.
– Это Фоксхол, Сопряженный Мир.
– Благодарю вас Теперь я полностью в курсе происходящего.
Геннадий Андреевич сдержанно рассмеялся:
– Все это не так просто объяснить, Олег.. Собственно, идея о существовании Сопряженных Миров далеко не нова. Она высказывалась мечтателями – фантастами, но обрела плоть только в работах замечательного русского физика Сергея Медынского. К несчастью, он попал под колесо репрессий, но его теории не были похоронены. В тридцатые годы у власти в СССР стояли не только бандиты и двоечники… Были и очень, очень дальновидные люди. Одним из таких людей был генерал Тагилов, и благодаря ему ученик Медынского, профессор Грановский, получил возможность продолжить работу и достичь практических результатов.
– Минуту, Геннадий Андреевич, – решился перебить Олег. – Но что же все-таки такое Сопряженный Мир? Каков физический смысл этого понятия?
– Увы. – Ратомский развел руками. – Не могу ответить вам точно. Теорий Сопряженных Миров существует несколько, и каждая невероятно сложна. Мы научились проникать сюда по своему желанию, но мы до сих пор не знаем, куда именно проникаем. По одним теориям, Сопряженный Мир, или Фоксхол, как мы его называем для удобства – так кто-то когда-то окрестил, – это наша Земля, развернутая в ином измерении. По другим – симметричный мир, отраженный в гигантском зеркале Вселенной, расположенный невообразимо далеко и доступный вследствие искажения пространства. Лично мне больше импонирует теория, по которой Фоксхол – двойник Земли не в пространстве и не в дополнительных измерениях, а во времени. Любое перемещение в Фоксхол и обратно обязательно сопровождается временным скачком в будущее, причем не всегда одинаковым. Иногда это несколько секунд, иногда – месяцы. Но повторяю, мы не знаем, почему так происходит и каково положение Фоксхола в координатах мироздания.
– Понимаю, – заметил Олег, крайне заинтересованный словами Ратомского. – В сущности, человечество всегда сперва училось пользоваться физическим феноменом, а уж потом постигало его суть. Электричество, радиоволны, да что угодно.
– Вот именно, – подтвердил Ратомский. – Я рад, что говорю с настоящим ученым. Но как бы то ни было, Фоксхол не абсолютная копия Земли, не просто Земля-два, где только нет людей… Точнее, не было до нас. Многое здесь отличается. (Мальцев мгновенно вспомнил многоногую тварь с затаенным гипнотизирующим взглядом.) А главное то, что Сопряженных Миров, видимо, несколько. Мы столкнулись тут с локальными зонами физических аномалий, которые назвали мембранами. Пока мы не можем ни проникнуть в них, ни толком понять, что это такое. Наиболее логичным представляется вывод, что мембраны есть двери, ведущие дальше… Куда, как далеко, в какие измерения и миры – мы не знаем. Если это двери, пока их время от времени открывают только оттуда, с другой стороны. Нечто, не укладывающееся в человеческом сознании, появляется в Фоксхоле и уходит прочь. Оно не причиняет вреда… Сейчас, на данном этапе. Мы не можем сказать, замечает ли оно нас и вообще является ли продуктом разумной деятельности.
– Как это выглядит? – спросил Мальцев, начисто позабывший и о сигаретах, и о коньяке.
– Всегда по-разному. Иногда это похоже на техногенные объекты, вроде пресловутых летающих тарелок. Иногда – громадные безголовые фигуры… Их прозвали Черными Стражниками… Но чаще всего это непредставимое, ускользающее от взора, не оставляющее следа на фотопленках, возникающее везде одновременно и нигде конкретно, эдакое размазанное в пространстве гигантское квантовое явление. Я сказал, что прорывы мембран не причиняют вреда, но это не совсем так. Среди людей, вплотную столкнувшихся с Неведомым, очень высок процент нервных и психических расстройств… Но мы отвлеклись, а вас ведь интересует «Сторожка»?
– Меня интересует все, – горячо заверил Мальцев, нисколько не кривя душой.
13
Теперь Кремнев обладал мощным оружием против Булавина, и дело было лишь за применением этого оружия. Кремнев не терял времени даром. Он проник на виллу Булавина тем же путем, что и в первый раз. Ему пришлось подождать, пока Евгений Дмитриевич, расположившийся в комнате, где не так давно беседовал с Мартовым, закончит разговор с экономкой и отошлет ее. Для верности Кремнев выждал еще пару минут и перемахнул через подоконник.
Булавин сидел в мягком кресле с книгой на коленях (когда она полетела на пол, Кремнев боковым зрением заметил название – «Закат Европы» Освальда Шпенглера). Глаза Евгения Дмитриевича медленно вылезли из орбит и зафиксировались в таком положении.