И теперь, после окружения вражеской группировки, связисты Сталинградского фронта при непосредственном участии Пересыпкина «окружили» ее и в эфире. Была создана специальная группа подразделений связи для радиоподавления. Выделенные в ее распоряжение несколько мощных радиостанций настраивались на волны радиостанций противника в момент их работы и срывали ее путем «бессмысленных» радиопередач. Радиостанция большой мощности была задействована на работу позывными радиостанции группы армий Манштейна, пытавшейся прорваться к окруженной группировке. Эта радиостанция передавала командованию этой группы дезинформацию и приняла от него 86 особо важных радиограмм.
      17 декабря 1942 года был издан приказ Ставки Верховного Главнокомандования о создании специальных частей радиопомех. Пересыпкин тут же позвонил в ГУСКА и дал указание о формировании этих частей и направлении в штабы фронтов обзора об опыте радиоразведки и радиоподавления. И здесь, бывая в войсках Сталинградского, Донского и Юго-Западного фронтов, он подробно инструктировал связистов, побуждал их продумывать различные варианты войны в эфире. А варианты эти — сложные и простые — рождались самой действительностью: стоило только подумать. Например, для усиления войск, отражавших попытки группы Манштейна прорваться к окруженной группировке, было решено использовать 4-й механизированный корпус. Пересыпкин приказал автомобильным радиостанциям корпуса оставаться на месте и активно работать на передачу. Это ввело в заблуждение противника, и он не заметил передвижения корпуса в новый район боевых действий.
      И на войне бывают мирные радости. Василевского, Федоренко, Пересыпкина и некоторых других прибывших из Москвы генералов пригласил на встречу нового, 1943 года командующий войсками 57-й армии Ф. И. Толбухин. Выехали днем и по пути заехали в Котельниково. Василевский вместе с другими генералами направился в штаб 7-го гвардейского корпуса, а Пересыпкин — в штаб 2-й гвардейской армии, где не ладилось со связью. Под вечер ему позвонил Василевский и сказал, что ждет его на квартире командира корпуса П. А. Ротмистрова.
      «Почему на квартире?» — недоумевал Пересыпкин, но, войдя в дом, понял: в комнате стоял празднично накрытый стол и даже каким-то чудом добытая в степи маленькая украшенная елка. За столом сидели сам хозяин, А. М. Василевский, Р. Я. Малиновский, С. С. Бирюзов, Я. Н. Федоренко и другие генералы. Выпили за победу, за Новый год. Однако нужно было спешить к Толбухину.
      Выехали в темноте, за окнами машин бушевала вьюга, метель заметала дороги. Несколько раз останавливались, уточняли путь. Наконец вроде бы нашли правильную дорогу, но вдруг опять остановка. Всех пригласили к машине Василевского. «Опять заблудились!» — подумал Пересыпкин, нехотя вылезая из машины.
      Когда все собрались, Василевский сказал:
      — Без трех минут двенадцать! Прошу! Александр Михайлович достал бутылку коньяка и небольшой стаканчик.
      — За новый, сорок третий год! Начался он хорошо! Пусть он будет победоносным!
      В иной раз такая встреча Нового года вызвала бы досаду. А эта взволновала, усилила радостные чувства: что степь, что вьюга! Советские войска одержали грандиозную победу! Отборные войска противника окружены под Сталинградом, и все собравшиеся у машины Василевского знали, что значит это для дальнейшего хода войны.
      К Толбухину добрались лишь в четыре утра 1 января 1943 года — усталые, замерзшие. Гостеприимный хозяин все же усадил всех за стол. В это время к нему подошел начальник штаба и что-то шепнул на ухо. Лицо Толбухина омрачилось. Он доложил Василевскому, что получено донесение о прорыве противником на участке одного из полков 15-й гвардейской дивизии. Усталость со всех как рукой сняло.
      Толбухин не поверил донесению, хотя малочисленная 15-я гвардейская дивизия имела широкий фронт — там всякое могло случиться. Он приказал срочно перепроверить донесение.
      Выяснилось, что командир одного из батальонов полка решил нанести врагу удар, рассчитывая, что под Новый год он менее бдителен. Так и получилось. Но перепуганный противник открыл по позициям советских войск огонь из всех видов оружия. Это и послужило поводом для донесения о вражеском прорыве.
      Получив это сообщение, Василевский рассмеялся:
      — Вот уж поистине: на войне как на войне. Со вчерашнего дня все никак толком не встретим Новый год.
      Уезжая в район Сталинграда, Пересыпкин не предполагал, что отныне он почти постоянно будет работать на различных фронтах. Еще не была завершена ликвидация сталинградской группировки противника, а Василевский получил указание выехать на Воронежский фронт. Вместе с ним приказано было выехать и Пересыпкину. По пути Иван Терентьевич вновь побывал на Юго-Западном фронте, где нужно было решить важные вопросы по перестановке кадров в руководстве войсками связи, и прибыл на Воронежский фронт, когда там завершалась подготовка к ряду важных операций. Учитывая их сложность, Ставка и направила на Воронежский фронт своего представителя Василевского с его оперативной группой.
      Особенность этих операций заключалась в высоких темпах продвижения и крупных перегруппировках войск в условиях зимнего бездорожья. Планировались, а в ходе операций варьировались различные комбинации взаимодействия родов войск. В этих условиях роль связи на всех уровнях была исключительно высока. К тому же нужно было обеспечить непрерывность связи Ставки не только со штабом фронта, но и со штабами армий.
      Состояние связи на Воронежском фронте вполне удовлетворило Пересыпкина. Однако ближайшие события показали, что опыт организации связи в наступательной операции под Сталинградом оказался здесь крайне необходимым. С 13 по 27 января войска фронта провели Острогожско-Россошанскую наступательную операцию, в ходе которой продвинулись на 140 километров, окружили группировку противника (13 дивизий) и расчленили ее на две части — острогожскую и россошанскую, которые затем были пленены и частично уничтожены.
      Не успела закончиться эта операция, как войска Воронежского фронта во взаимодействии с войсками Брянского фронта 24 января начали операцию, названную Воронежско-Касторненской. Они разгромили 2-ю немецкую армию, окружили 9 ее дивизий, освободили Воронеж, Курск, Льгов, Харьков.
      Обстановка стремительно менялась. Противник предпринял контрнаступление. Утомленные непрерывными боями войска Воронежского фронта оставили Харьков и Белгород. В конце концов совместно с войсками Юго-Западного фронта они отразили контрнаступление противника.
      Менялась обстановка, возникали острые ситуации, быстро перемещались войска и штабы — все это предъявило к связи большие требования. И она справилась со своими задачами.
      Координируя связь между фронтами, Пересыпкин организовывал взаимное опознавание войск при окружении вражеских группировок. В каждом случае они осуществлялись по-разному — охватами с двух сторон и концентрированными ударами с разных направлений. Использовались все средства связи, но во многих случаях наиболее эффективной была радиосвязь. Причем на всех этапах операций велась активная радиоразведка, осуществлялись мероприятия по дезинформации противника и подавлению его радиосвязи.
      После перехода войск Воронежского и смежных фронтов к обороне Василевский получил указание Ставки вместе со своей оперативной группой побывать на Центральном фронте — бывшем Донском, передислоцированном на центральное направление. Его войска вместе с войсками Воронежского фронта заняли оборону вдоль так называемого курского выступа. Оперативная группа Василевского, хорошо знавшая положение дел на Воронежском фронте, должна была теперь изучить обстановку на Центральном фронте.
      Пересыпкин остался доволен организацией связи на фронте — она была готова к обеспечению управления войсками и в обороне, и в наступлении. Как только Василевский закончил свои дела, Пересыпкин вместе с ним в начале марта вернулся в Москву.
      Одним из вопросов, которым он сразу же занялся в Москве, была организация борьбы в эфире. В ГУСКА был обобщен накопленный войсками связи большой опыт, свидетельствовавший о том, что эту борьбу можно значительно усилить. К тому же завершилось формирование специальных частей радиопомех. Да и радиостанций на фронте становилось все больше, и Пересыпкин считал, что и они должны быть использованы по мере возможности для борьбы в эфире.
      — В первом периоде войны мы оборонялись, под Сталинградом контратаковали, — говорил он на совещании работников ГУСКА. — Теперь есть все для постоянного и непрерывного наступления. Нужно создавать в эфире нетерпимую обстановку для противника. Теперь мы должны его довести до радиобоязни.
      Развернутые ГУСКА и управлениями связи фронтов мероприятия по борьбе в эфире при всем их разнообразии преследовали три основные задачи: радио- и радиотехническую разведку, дезинформацию противника и подавление работы его радиостанций. Специальные части радиопомех были нацелены на подавление радиосвязи противника в звене армия — корпус — дивизия. С 1943 года это делалось систематически на всех фронтах. Все искуснее велась радиоразведка. И вскоре уже противник стал испытывать нечто вроде радиобоязни. «Следует особо подчеркнуть, — писал после войны Пересыпкин, — что штабы немецко-фашистских войск относились со всей серьезностью к советской радиоразведке, откровенно боялись ее и принимали всевозможные меры по борьбе с ней». Но применять эти меры противнику было все труднее. Советские войска связи крепли, росли численно, оснащались новой техникой. В начале войны они составляли 5 процентов, а в ходе ее уже 10 процентов общей численности Красной Армии. Постепенно отменялись ограничения в снабжении войск связи необходимым имуществом и техникой. Вражеские же войска связи претерпевали обратный процесс: из-за больших потерь слабли, их техническая оснащенность становилась все хуже.
      Между тем в Генштабе велась напряженная работа по подготовке к летней кампании 1943 года. Особое внимание при этом уделялось боевым действиям в районе Курского выступа. И хотя еще не было ясно, что конкретно предпримет здесь противник, угроза его попытки срезать этот выступ и окружить войска Центрального и Воронежского фронтов представлялась вполне реальной.
      Пересыпкин ежедневно звонил начальникам управлений связи этих фронтов и каждый раз получал ответ:
      — Зловещая тишина.
      31 марта Ивану Терентьевичу было присвоено звание генерал-полковника войск связи. Поздравить к нему в кабинет пришел Василевский, сказал приличествующие случаю теплые слова и быстро перешел к деловым вопросам. Интересовался возможностями увеличения резервов войск связи и запасов необходимых для их деятельности материально-технических средств. Он попросил Ивана Терентьевича сконцентрировать ГУСКА именно на этих вопросах. Уходя, сказал:
      — Тревожная обстановка на Центральном и Воронежском фронтах.
      — Там тишина…
      — Она и озадачивает, не простая та тишина… Поступают кое-какие сведения, но еще неясные.
      В апреле обстановка прояснилась. Стало очевидным, что противник намерен осуществить в районе Курского выступа, или, как его называли, Курской дуги, крупные наступательные операции. Определился в общих чертах и замысел советского военного руководства по ведению боевых действий в этом районе. Уже 8 апреля Г. К. Жуков направил в Ставку Верховного Главнокомандования доклад с предложением не начинать первыми наступление в районе Курской дуги, а измотать силы противника на заранее подготовленных оборонительных рубежах и затем разгромить его в ходе контрнаступления. 12 апреля Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение на преднамеренную оборону под Курском.
      Пересыпкин теперь имел четкую ориентировку и мобилизовал ГУСКА и Наркомат связи па концентрацию сил и средств для обеспечения руководства войсками в будущем грандиозном сражении. Сам же он в середине апреля был командирован для оказания помощи в организации связи в Степной военный округ.
      Перед отъездом Пересыпкина пригласил Василевский. Он разъяснил, что Степной военный округ — это будущим фронт. Пока его задача состояла в подготовке в тылу Центрального и Воронежского фронтов глубокоэшелонированной обороны. В дальнейшем же, при переходе советских войск в контрнаступление, он предназначался для решительных наступательных действий.
      — На месте встретимся, — заключил разговор Василевский. — Дела предстоят большие.
      Дела оказались действительно большими, причем с самого начала. Прежде всего нужно было организовать связь штаба округа со штабами прибывавших на его территорию армий и корпусов. В ближайшей же перспективе вырисовывалась грандиозная задача: установление связи с Генштабом и между собой штабов Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного фронтов, Степного военного округа и располагавшихся на его территории крупных резервов Ставки Верховного Главнокомандования. Причем во всех случаях Генштаб должен был иметь связь и со штабами армий. Непосредственно через Москву такую связь поддерживать было почти не возможно, к тому же следовало ожидать, что с началом активных военных действий напряженность работы всех этих направлений связи значительно возрастет.
      Пересыпкин не раз обсуждал эту задачу с командирами-связистами Степного военного округа и прибывшими с ним работниками ГУСКА. Однажды кто-то предложил создать где-нибудь в центре расположения войск округа узел связи. С его помощью было бы легче поддерживать связь с непрерывно прибывавшими сюда соединениями. Предложение сразу понравилось, но Пересыпкин развил его дальше — применительно к указанным перспективным задачам. В результате был создан мощный узел связи. Назвали его узел связи особого назначения — УСОН. Он сыграл большую роль в подготовке к Курской битве и ее осуществлении. Такой узел был создан и использован впервые за все время существования войск связи Красной Армии. В дальнейшем УСОНы стали важным средством организации связи Генштаба при проведении стратегических операций. Они создавались всегда, когда в той или иной операции участвовали несколько фронтов.
      Невиданными до этого были масштабы и сложность организации сзязи в самих войсках. Армии Центрального и Воронежского фронтов оборудовали три полосы обороны, было подготовлено также по три фронтовых оборонительных рубежа. Общая глубина инженерного оборудования составила 250 километров. Отдельный оборонительный рубеж подготовили войска Степного военного округа, а по левому берегу Дона строился еще один рубеж. И все это было нужно обеспечить связью. Только в полосах Центрального и Воронежского фронтов было построено 9333 командных и наблюдательных пункта, 48 075 артиллерийских и минометных окопов. И каждый такой пункт, каждая артиллерийская и минометная позиция были связаны с подразделениями и вышестоящими штабами. Данных и цифр такого рода можно привести множество. И каждый раз за ними следовали бы сотни и сотни километров кабеля, тысячи телефонных аппаратов, коммутаторов, радиостанций, телеграфных устройств и т. д. и т. д.
      Объем работы войск связи значительно осложнялся большой сетью вспомогательных пунктов управления: в полках создавалось по два, для штабов дивизий, армий и фронтов по нескольку таких пунктов. Например, войска Воронежского фронта могли управляться из 6 пунктов.
      Одновременно на всех уровнях велась огромная по масштабам и сложности подготовка связи к контрнаступлению. Положение осложнялось и тем, что и тогда еще не была полностью преодолена нехватка средств связи. Войска связи фронтов, участвовавших в Курской битве, были укомплектованы личным составом и техникой лишь на 75–80 процентов.
      Пересыпкин дневал и ночевал в войсках, организуя вместе со связистами фронтов, армий и соединений наиболее оптимальные системы связи в расчете на оба периода битвы — оборонительный и наступательный.
      К прибытию в район предстоящих боевых действий Г. К. Жукова и А. М. Василевского для них были развернуты специальные узлы связи. Соединенные с узлом связи особого назначения, они надежно обеспечивали связь представителей Ставки с Москвой, штабами фронтов и армий.
      Битва под Курском началась 5 июля 1943 года. На обоих ее этапах Пересыпкин координировал связь между фронтами. А что ото означало практически? Это и помощь фронтам силами и средствами, и различные меры по повышению устойчивости связи, перестройке ее в соответствии с менявшейся обстановкой, и многое другое.
      Наиболее сложным для связистов был второй — наступательный этап битвы. Достаточно сказать, что штабы фронтов перемещались на этом этапе трижды со скачками в 100–150 километров, а штабы армий 5–7 раз. Управление же войсками этих фронтов и армий оставалось непрерывным. Это было достигнуто многими заранее предусмотренными мероприятиями. В частности, командные пункты и вспомогательные пупкты управления перемещались в разное время. Это давало возможность командирам руководить войсками с действующих пунктов, а затем — с вновь развернутых. Так повторялось несколько раз, пока длилось контрнаступление.
      Уже на первом этапе битвы Пересыпкин уделял большое внимание обеспечению надежной связи взаимодействия между родами войск. Здесь на первый план выдвигалась радиосвязь. Она же нередко становилась основным видом связи, когда темпы контрнаступления повысились. Например, на участке прорыва 11-й гвардейской армии протяженностью 14 километров по фронту и на 10–15 километров в глубину было сосредоточено около 5 тысяч радиостанций. В среднем получалось около 360 радиостанций на километр прорыва фронта. Примерно так же обстояло дело и в других наступавших армиях.
      Вроде бы Пересыпкину радоваться надо было. Ведь совсем недавно он настойчиво боролся с радиобоязныо, усиленно насаждал радиосвязь. Однако в радиостанциях того времени количество частот было невелико. И получалось, что нередко одни и те же частоты назначались для различных радиосетей по нескольку раз.
      Довольный общим ходом контрнаступления, Пересыпкин шутил:
      — Вот уж никогда не думал, что мне придется ограничивать применение радиосвязи.
      А ограничивать ее было нужно. Работа различных радиосетей на одних и тех же частотах вела к взаимным помехам. Поэтому, например, во время артиллерийских подготовок разрешалась работа на передачу только радиостанциям соответствующих командиров-артиллеристов. Запрещалось использование радиосредств на тех направлениях, на которых устойчиво работала проводная связь.
      В целом же связь во время Курской битвы вполне отвечала поставленным перед нею задачам. Пересыпкин с полным основанием мог написать в своих мемуарах: «В успешном завершении грандиозной битвы под Курском большую и важную роль сыграло хорошо организованное и четкое управление войсками, а также бесперебойно действовавшая связь. Связисты, как и все воины других родов войск, героически выполняли задания командования и тем самым способствовали успеху боевых действий».
      В августе — сентябре 1943 года войска Юго-Западного и Южного фронтов вели упорные наступательные бои за освобождение Донбасса. Вместе с оперативной группой Василевского, которому было поручено координировать действия этих фронтов, на Южный фронт прибыл и Пересыпкин. Так уж повелось: почти всю войну Иван Терентьевич работал с А. М. Василевским, вместе с ним бывал на многих фронтах. При подготовке и проведении операций, в которых участвовало по нескольку фронтов, Иван Терентьевич, помимо других задач, выступал в роли своеобразного начальника связи представителя Ставки. И если Василевский координировал действия фронтов, то Пересыпкин осуществлял координацию связи в высшем звене управления войсками: занимался организацией и обеспечением устойчивой связи Генштаба со штабами фронтов и между фронтами, представителя Ставки с Москвой, с фронтами и армиями.
      В связи с этим А. М. Василевский писал: «Не хочу идеализировать наших отношений с Иваном Терентьевичем, но они всегда строились на едином понимании задач, решавшихся войсками, на понимании возможностей и трудностей управления ими». О многом говорят эти слова выдающегося полководца Великой Отечественной войны. Видимо, не будет преувеличением сказать, что никто после командира и его штаба не должен так хорошо знать замысел боя или операцнн, предвидеть их ход и исход, как начальник связи. Слова «управление войсками» и «организация связи» в военных документах и научных работах о военном искусстве всегда стоят рядом. Зависимость тут прямая, неразрывная: нет связи, нет и руководства войсками. И тут многое зависит от кругозора начальника связи в области военного искусства. Чем он лучше понимает особенности данного боя или операции, тем эффективнее организует использование имеющихся сил и средств связи в интересах управления войсками. Поэтому слова Василевского о том, что его отношения с Пересыпкиным «всегда строились на едином понимании задач, решавшихся войсками, на понимании возможностей и трудностей управления ими» — это характеристика широкого оперативно-стратегического кругозора Ивана Терентьевича, его незаурядных способностей как крупного военачальника.
      Наступательные бои в Донбассе велись на большой территории, в быстром темпе, отличались широким взаимодействием войск. Роль связи в этих условиях была весьма ответственной. Но войска связи теперь способны были решать любые сложные задачи. Воодушевляло и само наступление.
      У Ивана Терентьевича были и свои, личные причины для воодушевления. Донбасс — его родной край. Встречая по пути близкие его сердцу поселки шахтеров с терриконами, он с волнением вспомпнал о детстве и юности. К середине сентября Донбасс был освобожден, и, выбрав время, Иван Терентьевич посетил ртутный рудник близ Горловки. «Дрогнуло сердце, — писал он в своих воспоминаниях, — когда я увидел механическую мастерскую, где когда-то работал. Остановился у школы, где учился, а потом поехал к бывшей своей хате. Последний раз я был на руднике летом 1935 года, когда приезжал, чтобы забрать мать в Ленинград. Наша хата оказалась почти полностью разрушенной, крыши не было. Стены, сложенные из известняка, наполовину обвалились. Вместо окон зияли черные прямоугольники. Родное гнездовье!»
      Здесь 18 ноября 1904 года в семье шахтера и родился Иван Терентьевич. Через несколько дней после родов мать с младенцем на время уехала к родным в деревню Протасово ныне Орловской области. Там она крестила сына. Поэтому юридически местом рождения И. Т. Пересыпкина считается Протасово.
      Детство и юность Ивана Терентьевича прошли в ртутном поселке. Впрочем, что отнести к его юности, если с 13 лет он пошел работать на шахту отгребщиком — труд и для взрослого парня не из легких? Но иного выхода по было. Отравленный ртутными испарениями, отец Ивана Терентьевича умер, когда сыну было полтора года. Мать некоторое время вместе с ребенком прожила у брата-бедняка в деревне, затем, наскитавшись на поденных работах, вернулась на рудник. Ей удалось устроиться прислугой в семью главного бухгалтера рудника. Это считалось «везеньем» — женщин, имевших детей, в прислуги брали неохотно. За проявленную «милость» хозяева требовали от прислуги много, а платили мало. И когда сын подрос, заработка матери стало не хватать.
      Великий Октябрь вселил великие надежды в сердца трудящихся. Но за них нужно было драться. А в Донбассе хозяйничали белогвардейцы. В 1919 году, когда в Горловку пришла Красная Армия, Пересыпкин добровольно вступил в ее ряды. Удалось это не сразу. «Слишком малы», — объявили Пересыпкину и его друзьям-подросткам. Пошли во второй раз и добились своего. Обучаться воинскому ремеслу пришлось в боях. И вдруг болезнь — сыпной тиф, за ним — возвратный. По выздоровлении получил отпуск. Пока добирался до дому, снова заболел — крупозное воспаление легких. Медицинская комиссия продлила отпуск. А через несколько времени «из-за несовершеннолетия» Пересыпкин был демобилизован из армии и снова вернулся работать на рудник.
      В комсомол его приняли сразу: свой же, проверенный парень! В свои 16 лет он имел осознанную жизненную позицию, знал, что новую жизнь нужно создавать тяжелым трудом и отстаивать с оружием в руках. Он делал и то и другое. Работал и участвовал в организованной комсомольцами помощи милиции — патрулировании поселка, отражении нападений орудовавших в Донбассе мелких махновских банд.
      И все это время его тянуло в армию. Стремление ото было уже не романтическим — он знал будни армейской жизни. В начале мая 1923 года мечта сбылась: комсомольское бюро получило путевку для направления лучшего комсомольца в военную школу. Желающих было много. Решено было послать Пересыпкина, как имевшего уже боевой опыт.
      В военкомате предложили выбор: Военно-теоретическую авиационную школу в Петрограде либо Военно-политическую школу в Киеве. Пересыпкин выбрал первую. Однако медицинская комиссия в эту школу его не пропустила: обнаружились ярко выраженные признаки отравления ртутью. Под угрозой стало и направление в Военно-политическую школу. Настойчивые просьбы Пересыпкина сломили сомнения медиков.
      Учился упорно и через год окончил школу с отличием. А это давало право выбора места службы. Выбрал 1-ю Запорожскую дивизию червонного казачества. Назначен был политбойцом. А это не должность. Политбоец — это рядовой. Его обязанность состояла в том, чтобы во всем быть образцом, примером для красноармейцев. Сначала был сапером, затем перевели в кавалерийское подразделение. А как там быть примером, если Пересыпкин до этого лишь только видел лошадей?
      Тяжело было. Но что такое легко, Пересыпкин не знал с детства. Было и радостно: окружали его такие же, как и он, товарищи, не умевшие пасовать перед трудностями, учившиеся преодолевать их. И всех объединяли замечательные традиции червонного казачества, боевое братство, беспредельная преданность партии и народу, жгучая ненависть к классовым врагам.
      Вскоре в судьбе Пересыпкина произошли важные события, по сути определившие его жизнь. В 1925 году он был принят в члены Коммунистической партии, а в октябре этого же года назначен политруком эскадрона. Оба эти события означали признание его политической зрелости и активности, а второе к тому же определило и жизненный путь — Иван Терентьевич стал профессиональным военным.
      Став политработником, Пересыпкин твердо усвоил для себя правило: политработник должен уметь делать все, что делает боец, и знать то, что знает командир. А в кавалерии было так — хоть семь пядей у тебя во лбу, но если ты плохо сидишь на коне, не умеешь владеть шашкой и пикой, отлично стрелять из всех видов оружия, то и цена тебе малая: умей делать то, к чему призываешь на собраниях и митингах, словом, будь человеком слова и дела. Тогда и авторитет будет. Вскоре о Пересыпкине заговорили как об отличном кавалеристе. Но через некоторое время пришлось осваивать новое дело — Пересыпкин был назначен военным комиссаром отдельного эскадрона связи.
      Однажды летом 1930 года Пересыпкина вызвал исполняющий обязанности командира дивизии П. К. Потапенко и объявил, что он назначен и командиром этого же отдельного дивизиона.
      — И вот что, — Потапенко оглядел Пересыпкина, — учиться тебе надо, хлопец… Ты на нас, таких, как я, не смотри… Знаю: уважаете меня, а многие и подражают… А в чем подражать? Ну конем владею! Ну в атаку бойцов повести! Пожалуй, сейчас и дивизией командовать смогу. Так то сейчас, а через пять, десять лет?.. Все мы такие вот, как я, или честно должны уйти, или тормозом станем. Я ведь и матерюсь иной раз почему? Слов не хватает. А должно хватать…
      Разговор запал в душу. Пересыпкин засел за книги. Учился упорно и много. И служил. Служба тоже многое брала. Вот тогда-то и начали вырабатываться у него качества, которые отличали его потом всегда: сосредоточенность, требовательность к себе, даже суровость. Конечно, многое, что «полагалось» ему по возрасту, прошло мимо. Но как все-таки он должен был напряженно учиться и какими обладать способностями, если через два года успешно сдал предварительные, а затем и вступительные экзамены и в октябре 1932 года поступил учиться в Военную электротехническую академию Красной Армии!
      С дивизией прощался с грустью. Позже Иван Терентьевич писал: «Можно сказать, что в первой дивизии я получил путевку в большую жизнь. Там был принят в члены ВКП(б). Там сформировался как политработник, командир, самостоятельный человек».
      Как дальше складывалась судьба Ивана Терентьевича, читатель знает.
      1944 год был чрезвычайно напряженным для советских войск. Но и радостным: Красная Армия повсеместно вела наступательные операции.
      Наступление! Слово это на войне всегда волнующее, вызывающее огромный подъем душевных сил. А за ним ратного труда, в том числе и для связистов, порой больше, чем в обороне. Наступательные операции следовали одна за другой, каждая обширнее, сложнее, все они отличались высокой мобильностью, искусными комбинациями взаимодействия родов войск.
      Все это предъявляло к связи чрезвычайные требования. Но многое и облегчало выполнение этих требований. Войска связи были теперь во всеоружии опыта и техники. Они умели искусно «взаимодействовать», сочетая все виды связи — проводную, подвижную и радиосвязь.
      От былой радиобоязни осталось лишь воспоминание. Подобно тому, как в небе происходили сражения авиации, а на земле — танков, артиллерийские дуэли, напряженнейшая борьба велась и в эфире. И если эту борьбу можно назвать войной в эфире, то и здесь противник утратил «стратегическую инициативу», она перешла к советским связистам.
      Возросшая сложность боевых действий, а следовательно, и организации связи по-прежнему требовала от Пересыпкина напряженной работы в войсках — там, где готовились и осуществлялись крупные операции. Правда, характер этой работы во многом изменился. Если раньше значительное внимание ему приходилось уделять устранению недостатков, временами и опекать отдельных начальников связи, то теперь он мог еще больше сосредоточиваться на организации и руководстве связью, обеспечивавшей координацию действий фронтов, участвовавших в той или иной оперативно-стратегической операции.
      20 февраля по указанию Ставки Пересыпкин с группой работников ГУСКА выехал в район Коростеня. Там находилось полевое управление Северо-Западного фронта, на базе которого создавался штаб 2-го Белорусского фронта. Нужно было помочь штабу фронта в организации связи. Из-за плохой погоды воспользоваться самолетом не разрешили. Выехали на автомобилях. Через два дня почти не отдыхавшие водители взмолились — устали. На ночлег остановились в какой-то деревушке, спать легли на пышной соломе, разостланной прямо на земляном полу хаты.