Она так и осталась убежденной в этом, поскольку сам я держал язык за зубами - мне было ясно, что здесь кроется какая-то довольно мрачная тайна, ибо братья определенно проявляли особый интерес к нашим персонам, причем интерес этот явно выходил за рамки совместных блужданий по ночному городу и раскрытия его загадок, доступных пониманию именно в темное время суток и становившихся совершенно неприступными с появлением первых предрассветных лучей солнца.
      Вместе с тем, мой спутник договорился со мной о последующей встрече, тогда как из слов Роуз у меня не сложилось впечатления о том, что ее компаньон также назначил ей свидание в один из ближайших вечеров. Но зачем ему вообще понадобилось поджидать ее у библиотеки? Однако на этом череда моих догадок и предположений резко обрывалась, поскольку ни один из гипотетических "братьев" мистера Алана, с которыми я распрощался у порога их временного жилища, не мог быть спутником Роуз, и причина тому была совершенно простой и очевидной: девушка жила слишком далеко от того места, где я в последний раз видел этих людей, а потому никто из них не мог даже теоретически добраться с дома на холме до места их встречи. И все же во мне медленно зарождалось неприятное чувство тревоги. А вдруг на самом деле существовало трое братьев Аланов - самая настоящая тройня? Или их было даже четверо? Но нет же, я был убежден в том, что встретил тогда повторно того же самого, "первого" мистера Алана, даже если третий на самом деле был совершенно другим человеком.
      Сколько я ни ломал себе голову, загадка по-прежнему оставалась совершенно неразрешимой. Что и говорить, я пребывал в состоянии крайней неопределенности, ибо до срока нашей предстоящей встречи с мистером Аланом оставалось всего два дня.
      III
      Но даже с учетом всего этого, я был как-то не вполне готов к предстоящей в понедельник ночью встрече с мистером Аланом и его братьями. Они пришли в четверть одиннадцатого, когда моя матушка уже ушла к себе в комнату. Я ожидал увидеть максимум троих, но их оказалось семеро, и они были похожи друг на друга как, разумеется, не две, а уже семь капель воды, причем мне не удалось даже установить, кто из них является тем самым мистером Аланом, с которым мы совершали наши прогулки по ночному Провиденсу, хотя и предположил, что именно он выступал от имени всей группы.
      Они прошли в гостиную и сразу же принялись расставлять в ней стулья в форме некоего полукруга, что-то бормоча насчет "природы эксперимента", хотя я, надо признать, все еще находился под воздействием шока, который испытал при виде семерых совершенно идентичных мужчин, имевших столь поразительное сходство с Эдгаром Аланом По, а потому едва ли обращал внимание на то, что они в те минуты говорили. К тому времени я, однако, успел заметить в свете своей газовой лампы, что все семеро имели какой-то странный, бледный, почти восковой цвет лица, который если и не заставлял усомниться в том, что они были созданы, подобно мне, из плоти и крови, однако наводил на мысль о довольно необычной болезни, чем-то вроде анемии или иного недуга, делавшей их лица столь бесцветными. Их темные глаза были устремлены прямо перед собой и в то же время как бы оставались незрячими, хотя поведение этих людей отнюдь не наводило на мысль о дефиците восприятия окружающей обстановки, как словно они получали информацию о ней посредством неких недоступных мне органов чувств. Не могу сказать, что в те минуты меня охватил страх, хотя я определенно испытывал сильнейшее любопытство, смешанное со все возрастающим ощущением чего-то совершенно чуждого, причем не только моему предшествующему опыту, но и моему естеству как таковому.
      Таким образом, мы почти не обменивались взглядами и фразами, когда желаемый полукруг из стульев наконец был образован, после чего все братья расселись на них, а самый старший, как я мысленно определил его для себя, указал и предложил мне сесть на восьмой стул, стоявший как бы в центре образовавшегося полукруга, лицом к остальным.
      Я сделал, как мне было сказано, и тут же стал объектом их напряженных взглядов, хотя, следует признать, у меня сложилось тогда такое ощущение, что они смотрели не столько на меня, словно сквозь меня, всматриваясь во что-то, находящееся у меня за спиной.
      - Наша цель, мистер Филипс, - проговорил старший, которого я считал именно тем господином, с которым повстречался тогда на Бенефит-стрит, заключается в том, чтобы сформировать у вас некоторое представление о внеземной жизни. От вас требуется немногое: расслабиться и быть способным к восприятию наших сигналов.
      - Я готов, - проговорил я.
      Я предполагал, что они попросят приглушить свет, поскольку считал эту деталь неотъемлемой частью всех подобных сеансов, однако это не понадобилось. Некоторое время просидев в полном молчании, нарушаемом лишь тиканьем часов в холле и отдаленным гулом городской жизни за окнами, братья неожиданно запели - пожалуй, это слово в наибольшей степени отражало характер их действий. Голоса у них были низкими, можно сказать, даже приятными, а издаваемые звуки казались убаюкивающими, чем-то напоминая колыбельную, и изредка перемежались странными похрипываниями, которые я посчитал словами, хотя, разумеется, совершенно не разбирал их смысла. И само пение, и то, как они его исполняли, казалось мне совершенно непривычным, абсолютно чуждым; интонации были явно минорными, а интервалы между звуками не имели никакого сходства с любой из известных мне земных музыкальных систем, хотя в чем-то все это отдаленно походило на восточную, но никак не западную мелодию.
      Впрочем, не успел я как следует вслушаться в окружавшее меня мелодичное звучание, как почувствовал, что со мной происходит нечто совершенно невообразимое: лица всей семерки потеряли былую отчетливость и стали словно расплываться, одновременно соединяясь в некое подобие единого колыхающегося лица, а сам я словно поплыл сквозь развернувшееся передо мной пространство бесчисленных исторических и доисторических эпох. Я понимал, что нахожусь в состоянии своего рода гипноза, однако не испытывал при этом ни малейшего дискомфорта; меня оно абсолютно не тяготило, ибо было совершенно новым, неизведанным ранее, и к тому же довольно приятным, хотя в нем и присутствовал некоторый намек на диссонирующие ощущения, как если бы за пеленой охвативших меня расслабленных чувств смутно маячило что-то тревожное и даже зловещее.
      Постепенно свет лампы, образы стен и сидевших передо мной людей стали терять свои очертания, словно растворяясь в небытии, хотя я по-прежнему сознавал, что нахожусь у себя дома на Энджел-стрит; но одновременно ощущал, что каким-то образом оказался перенесенным в иное окружение, и во мне с каждой секундой при виде этой чуждой мне среды все более зрело тревожное ожидание, к которому примешивалось подсознательное восприятие чего-то отталкивающего и даже враждебного. Создавалось впечатление, будто я теряю сознание, находясь во враждебной мне обстановке, и лишен каких-либо средств для возвращения на родную землю - ибо это была явно неземная обстановка, исполненная громадного, поражающего воображение своими размерами величия, но одновременно совершенно недоступная для осмысления силами человеческого разума.
      Вокруг меня кружили безбрежные, искаженные и совершенно инородные пространства, а в центре их находилась неплотная группа каких-то гигантских кубов, разбросанных в бездне фиолетового, странно-возбуждающего свечения. Между ними перемещались другие объекты - громадные, переливчатые, морщинистые конусы, базировавшиеся на широких, почти трехметровых в поперечнике основаниях, поднимавшиеся на такую же трехметровую высоту и состоящие из какого-то ребристого, чешуйчатого, полуэластичного вещества. В верхней части из этих конических фигур вырастали по четыре гибких цилиндрических отростка, каждый примерно сантиметров тридцать в толщину и состоящий из такого же вещества, однако на вид более похожие на реальную плоть, отчего я предположил, что сами конусы представляли собой своего рода тела неведомых мне существ, а отростки были их своеобразными членами или конечностями, способными то сокращаться, то вытягиваться, причем подчас на весьма внушительную длину, сопоставимую с высотой самого тела. Двое из этих отростков увенчивались огромными лапами или клешнями, тогда как на третьем был гребень из четырех красных воронкообразных придатков, а четвертый заканчивался внушительных размеров желтым шаром не менее полуметра в диаметре, прямо по центру которого располагались три громадных глаза темно-опалового цвета, способных благодаря своему специфическому креплению поворачиваться практически в любом направлении.
      Совершенно зачарованный, я лицезрел это невиданное зрелище, однако одновременно ощущал, что во мне зреет жуткое отвращение при виде этих совершенно чуждых мне существ. Одновременно с этим я словно предвкушал момент неожиданного открытия, способного прояснить мне значение всего этого перемещающегося и шевелящегося кошмара. Со все большей отчетливостью и ясностью осознавая, что двигающиеся конические фигуры с подчеркнутой заботой относятся к громадным кубам, я увидел, что их странные головы были увенчаны четырьмя нежными на вид сероватыми стебельками, заканчивавшимися похожими на бутоны отростками, тогда как с нижней их стороны произрастали восемь извилистых эластичных щупалец буровато-зеленого цвета, которые находились в состоянии постоянного змееподобного движения, растягиваясь и сокращаясь, удлиняясь и укорачиваясь, колыхаясь из стороны в сторону, как если бы они жили самостоятельной жизнью, никак не связанной с более грузными и вялыми конусоподобными телами. И вся эта сцена утопала в бледном красновато-сиреневом свечении, словно исходившем от умирающего небесного светила, спектр лучей которого все больше сдвигался к ультрафиолетовой гамме цветов.
      Зрелище это произвело на меня совершенно непередаваемое впечатление; мне казалось, что я получил возможность заглянуть в совершенно иной мир, гораздо более обширный и безбрежный, чем наш собственный, отличный от него своими совершенно необычными размерами и формами жизни, и находящийся в безмерно далеком удалении как во времени, так и в пространстве. Глядя на этот чуждый мне мир, я постепенно все более осознавал - ибо словно впитывал в себя его безбрежное и чудовищное знание, - что вижу перед собой умирающую расу, перед которой стоял жестокий выбор: либо покинуть данную планету, либо погибнуть вместе с ней. В какое-то мгновение я словно распознал ростки все более надвигающейся на меня злобной силы, и страстным, отчаянным усилием скинул с себя оковы этого странного, сковывающего все мое естество пения, криком протеста словно распахнул отдушину для выхода все более усиливающегося страха, а затем резко поднялся на ноги, с грохотом опрокинув при этом на пол стул.
      В то же мгновение видение, зависавшее у меня перед глазами, исчезло, и комната приобрела свои былые очертания. Напротив меня сидели мои гости все те же семеро удивительно похожих на Эдгара По джентльменов, теперь еще более бледных и апатичных, ибо и их гудящее пение и странные хрипловатые словесные вставки окончательно смолкли.
      Я постарался взять себя в руки и успокоить отчаянно бьющееся сердце.
      - То, что вы видели, мистер Филипс, представляло собой сцену из жизни, протекающей на одной из крайне удаленных отсюда звезд, - сказал мистер Алан. - Она расположена далеко в космосе, можно сказать, в иной Вселенной. Ну как, вас это хоть немного в чем-то убедило?
      - Я видел вполне достаточно, - с горячностью воскликнул я.
      Трудно было определить, какие чувства испытали эти люди при моих словах, поскольку все они, включая и их старшего, сохранили прежнюю бесстрастность. Наконец он слегка наклонил голову и проговорил:
      - А сейчас, если не возражаете, мы бы хотели удалиться.
      После этих слов они молча, один за другим вышли на пустынную Энджел-стрит.
      Признаюсь, я был просто ошеломлен. Я не располагал никакими реальными доказательствами того, что действительно лицезрел картину из жизни иного мира, однако был готов поклясться в том, что пережил поразительную, невероятную галлюцинацию, вызванную, очевидно, гипнотическим воздействием.
      Но зачем все это было устроено? Такая мысль ни на мгновение не покидала меня, пока я наводил порядок у себя в комнате, однако так и не пришел к каким-то более или менее убедительным выводам о побудительных причинах подобной демонстрации. Не вызывало никакого сомнения то обстоятельство, что мои странные визитеры намеревались продемонстрировать мне свои поразительные способности - но с какой целью? Кроме того, следовало признать, что сам по себе факт появления у меня в доме семерых совершенно идентичных людей произвел на меня не меньшее впечатление, чем вся эта поразительная галлюцинация. То, что на свет появлялись пятеро близнецов, это мне было известно, но чтобы семеро - нет, это было просто невозможно. А кроме того, даже если рождались близнецы, они лишь крайне редко имели столь поразительное сходство. И все же, хотя в мозгу у меня не появлялось ни малейшего проблеска на объяснение всего случившегося, я видел перед собой семерых совершенно одинаковых мужчин, одного и того же возраста.
      Столь же неуловимым оставался и смысл всей той сцены, свидетелем которой я оказался. Каким-то образом до меня дошло, что странные кубические тела были чувствующими образованиями, для которых фиолетовое свечение являлось источником жизненных сил; понимал я и то, что конусоподобные существа в некоем роде ухаживали, заботились о Них, однако не имел ни малейшего представления о том, как именно это происходило. Вся эта сцена оставалась для меня совершенно бессмысленной; она явно принадлежала к числу видений, порожденных в высшей степени организованным воображением с последующей телепатической перекачкой информации от донора к реципиенту, в данном случае ко мне. То, что она доказывала существование внеземной жизни, казалось мне чудовищно нелепым, и единственный вывод, который можно было из всего этого сделать, был таким, что я пережил невиданную доселе галлюцинацию.
      Совершив полный круг в своих умозаключениях, в ту ночь я еще долго не мог заснуть, мучимый тревожными чувствами и переживаниями от пережитого.
      IV
      Как ни странно, на следующее утро тревожное состояние не только не ослабло, но еще более усилилось. Несмотря на выработавшуюся у меня привычку довольно часто сталкиваться во время своих блужданий по ночному Провиденсу с различными проявлениями человеческой эксцентричности и странностями поведения различных людей, я не мог не признать, что обстоятельства, связанные с появлением в моей жизни загадочного мистера Алана и его братьев, оказались слишком фантастическими и незаурядными, чтобы их можно было так легко вытеснить из сознания.
      Повинуясь импульсу, я в тот день решил не приступать к работе и вместо этого отправился к тому самому дому на холме неподалеку от Сиконга, явно намереваясь повстречать там кого-нибудь из своих ночных гостей. Однако, когда я приблизился к интересовавшему меня строению, мне показалось, что в нем не только никого не было в настоящий момент, но и вообще уже давно никто не жил: отчаянно изорванные шторы жалко болтались по краям окон, за стеклами не чувствовалось ни единого признака жизни, да и вся представшая моему взору картина наводила на мысль о полнейшем запустении и заброшенности.
      Тем не менее, я подошел к двери и постучался.
      Не услышав ответа, я еще немного подождал и постучал снова.
      И вновь изнутри не донеслось ни малейшего звука.
      Сгорая от мучившего меня любопытства, я попробовал надавить на ручку двери - та открылась от первого прикосновения. Я все же испытывал некоторую нерешительность и растерянно огляделся по сторонам. Поблизости не было видно ни души - по крайней мере, в двух соседних домах также никто давно не жил, а потому если за мной кто-то и наблюдал, я этого совершенно не заметил.
      Я открыл дверь и вошел в дом, задержавшись на несколько минут у входа, чтобы глаза привыкли к окружавшему меня полумраку. После этого по узенькому коридору я направился к ближайшей комнате - это была своего рода гостиная, заставленная мебелью не менее, чем двадцатилетней давности. Нигде не было заметно ни малейшего признака чьего-либо присутствия, и все же мне показалось, что совсем недавно здесь кто-то побывал, поскольку по покрытому толстым слоем пыли голому полу тянулась цепочка довольно отчетливо просматривавшихся следов. Я пересек гостиную и вошел в небольшую столовую, миновав которую, оказался в кухне. Кухня, как и остальные помещения, казалась совершенно необитаемой: нигде не было ни малейших признаков еды, а столами, похоже, не пользовались уже много лет. Но и здесь на полу виднелось множество следов, что однозначно указывало на то, что домом все же пользовались. То же самое можно было сказать и про лестницу.
      Однако самое поразительное и тревожное открытие поджидало меня в дальней части дома. Здесь располагалась лишь одна довольно просторная комната, хотя я сразу понял, что некогда их было три, впоследствии соединенных вместе посредством удаления перегородок, причем ремонт помещения так и не был закончен. Все это я заметил лишь краем глаза, поскольку основное мое внимание сразу же привлекло то, что находилось в центре комнаты. Само помещение утопало в мягком и ровном фиолетовом свечении, исходившем из того, что показалось мне длинной, окруженной стеклянным корпусом плитой; рядом с ней стояла точно такая же, но неосвещенная, и все это было окружено причудливыми механизмами совершенно непонятной мне конструкции и назначения.
      Я осторожно прошел в комнату, в любую секунду ожидая возможного противодействия своему вторжению, однако все оставалось спокойно. Подойдя поближе к стеклянному контейнеру с фиолетовым свечением, я увидел, что внутри него что-то находится, хотя не имел времени разобрать, что именно, поскольку в тот же момент все мое внимание привлекло к себе то, что лежало сверху - это был муляж, натуральная копия уже знакомого мне Эдгара Алана По, также залитая пульсирующим фиолетовым светом, источник которого оставался для меня непонятным. Когда же я наконец перевел свой взгляд на содержание контейнера непосредственно под "фигурой" По, то едва не издал изумленного и одновременно испуганного возгласа, поскольку это было не чем иным, как миниатюрной копией одного из тех морщинистых конусов, которые представали передо мной во время зловещей галлюцинации, причем волнообразные покачивания щупалец на его голове - или что там у него это было - недвусмысленно свидетельствовали о том, что существо было живым!
      Я поспешно бросился назад, краем глаза успев заметить лишь, что соседний контейнер был пуст, хотя и был связан с освещенным резервуаром массой металлических трубок. Я постарался как можно тише покинуть дом, поскольку был убежден в том, что "ночные братья", как я про себя обозвал эту странную компанию, в настоящий момент спят где-то наверху, а с учетом сегодняшнего поразительного открытия, заставившего меня совершенно по-иному взглянуть на вчерашнюю галлюцинацию, мне как-то не особенно хотелось встречаться с любым из них. Как мне показалось, я незамеченным выбрался из дома, хотя у меня и сложилось впечатление. что в одном из окон второго этажа на мгновение действительно промелькнуло знакомое лицо. Оказавшись наружи, я стремительно бросился в сторону города, отчаянно срезая углы и проворно огибая всевозможные препятствия, и пробежал так не один квартал, пока не умерил темп передвижения и не перешел на шаг, поскольку в противном случае неминуемо привлек бы к себе внимание прохожих.
      Шагая по направлению к дому, я пытался хотя бы отчасти разобраться в собственных хаотичных мыслях. Конкретного объяснения случившемуся у меня не было, и все же я интуитивно чувствовал, что случайно стал свидетелем какого-то коварного зла - слишком темного и тайного, а возможно и настолько необъятного, что оно попросту не могло бы быть подвергнуто анализу моего разума. Мне хотелось уловить хоть какой-то смысл во всем увиденном, однако он неизменно ускользал от меня. В сущности, я никогда не считал себя хотя бы слабым подобием ученого человека, и, даже немного разбираясь в химии и астрономии, обладал явно недостаточными знаниями, чтобы понять назначение увиденных мною механизмов, а тем более уяснить предназначение того залитого теплым фиолетовым свечением контейнера, в котором пребывало загадочное морщинистое тело. Более того, я не мог даже приблизительно представить себе конструкцию той машины, поскольку она совершенно не походила на все те механизмы, которые мне изредка доводилось видеть в генераторных помещениях местной электростанции. Ясным оставалось лишь то, что она была каким-то образом соединена с обоими контейнерами, один из которых содержал в себе загадочное конусообразное существо, а другой, темный, временно пустовал.
      Тем не менее, я уже не сомневался, в том, что облаченные в темные одежды братья, всем своим обличьем имитировавшие личность Эдгара По, бродили по ночным улицам Провиденса совсем не затем, зачем выходил на них я; их отнюдь не волновали специфические проявления человеческой природы, свидетелем которых можно было нередко стать во время таких блужданий. Как знать, возможно, темнота и была как раз одним из привычных элементов их естественного существования, подобно тому как нормальные люди предпочитают появляться на улицах при свете дня, однако в том, что при этом они руководствовались какими-то столь же темными, даже зловещими мотивами, у меня не оставалось ни малейших сомнений. И все же я совершенно не понимал, какую тактику действий должен теперь избрать.
      В конце концов я решил направиться в библиотеку, в смутной надежде отыскать там хоть что-то, что могло бы натолкнуть меня на понимание всех этих загадочных и совершенно невероятных событий.
      К сожалению, там меня ждало разочарование. Я просмотрел кучу всевозможных книг и иных публикаций, даже прочитал все, что стояло на книжных полках и относилось к личности Эдгара По и периоду его жизни в Провиденсе, и все же покинул библиотеку в таком же смятении и неведении, в котором несколькими часами раньше входил в нее.
      Возможно, мне было просто на роду написано в ту же ночь вновь повстречаться с мистером Аланом. Я не мог с уверенностью сказать, остался ли мой визит в дом на холме совершенно незамеченным, тем более, что, как мне показалось, я действительно разглядел в одном из окон второго этажа чье-то лицо - во всяком случае встретил я его с довольно ощутимым трепетом в груди.
      Однако, как вскоре выяснилось, мои опасения были совершенно безосновательными, поскольку когда я встретил его на Бенефит-стрит, в его словах и манерах не было ни малейшего намека на какие-то перемены, которые могли бы свидетельствовать о том, что ему стало известно о моем вторжении в его жилище. Я, правда, не забывал о его феноменальной способности при любых обстоятельствах сохранять полностью непроницаемое лицо, неизменно остававшееся точной копией хорошо знакомого мне выражения лица известного писателя, так как она могла скрывать какие угодно чувства, начиная от чувства юмора и кончая отвращением и даже гневом.
      - Надеюсь, мистер Филипс, вы уже оправились от последствий нашего недавнего эксперимента, - проговорил он после обмена формальными приветствиями и любезностями.
      - Абсолютно, - заверил я его, хотя это и не в полной мере соответствовало действительности. Правда, при этом я добавил что-то насчет сильного головокружения, чтобы хотя бы отчасти объяснить свое поведение, столь резко оборвавшее наш тогдашний опыт.
      - Вам удалось познакомиться лишь с одним из внешних миров, - продолжал мистер Алан, - а подобных ему великое множество. Не менее ста тысяч. Жизнь не является неотъемлемым атрибутом одной лишь Земли, а кроме того, существовать она может отнюдь не только в человеческом обличье. На других планетах и звездах жизнь имеет совершенно иные формы, которые покажутся вам причудливыми и даже нелепыми, точно так же, как ваши показались бы нелепыми и странными для них.
      На этот раз мистер Алан оказался на удивление разговорчивым. Было заметно, что, вне зависимости от того, верил ли я в то, что посчитал лишь некоей разновидностью галлюцинации, и продолжал считать таковой даже после пережитого мною в том таинственном доме на холме, говорил мой спутник с полной убежденностью в отстаиваемых им тезисах. О чужих мирах он вещал так, словно был детально знаком с ними. Временами в его словах слышалось неподдельное уважение к отдельным формам жизни, в первую очередь обладавшим уникальной способностью имитировать жизнь на тех планетах, где условия существования в наибольшей степени соответствовали их потребностям, и неустанному поиску которых они отдавали столько сил и времени.
      - Но звезда, которую я видел, явно умирала, - проговорил я.
      - Да, - совсем просто согласился он.
      - И вы ее видели?
      - Я ее видел, мистер Филипс.
      Я слушал его и втайне испытывал некоторое облегчение. Мне представлялось, что поскольку ни одному из живущих людей не суждено увидеть вплотную жизнь других миров, то, следовательно, все то, что пережил я сам, являлось не чем иным как самой обычной внушенной галлюцинацией, ставшей плодом целенаправленного воздействия на мою психику самого мистера Алана и его братьев. Разумеется, это был своего рода телепатический контакт, подкрепленный некоей разновидностью гипноза, доселе ни разу мною не испытанного. И все же я никак не мог избавиться от тревожного ощущения какого-то порока, даже зла, которое словно витало вокруг личности моего ночного компаньона, и тех подчеркнуто пространных и оживленных ответов и комментариев, которыми он сопровождал мои многочисленные вопросы.
      Вскоре я воспользовался удобной возможностью и распрощался с мистером Аланом, после чего поспешил в Атенеум в явной надежде встретить там Роуз Декстер. Увы, если она и в самом деле заходила туда сегодня, то к моему приходу уже успела уйти. Тогда я прошел в телефонную будку и позвонил ей домой.
      Роуз ответила, и я при этом испытал необъяснимое чувство радости и одновременно облегчения.
      - Ты видела сегодня мистера Алана? - спросил я.
      - Да, - ответила девушка, - но совсем недолго. Я спешила в библиотеку.
      - Я тоже.
      - Он пригласил меня зайти к нему как-нибудь ближе к вечеру, чтобы стать свидетелем, как он выразился, весьма любопытного эксперимента.
      - Не ходи, - сразу же отреагировал я.
      На другом конце провода возникла непродолжительная пауза, сменившаяся вопросом - Почему? - в котором я, к сожалению, подметил явно язвительную нотку.
      - Так будет лучше, - проговорил я, стараясь придать своему голосу как можно большую твердость.
      - А вы не находите, мистер Филипс, что я сама в состоянии принимать решения?
      Я поспешил уверить девушку, что и в мыслях не имел указывать ей, что надо делать, и хотел лишь подчеркнуть, что это мероприятие может быть довольно опасным.
      - Почему это?
      - По телефону я не могу это сказать, - проговорил я, отчетливо понимая, сколь неубедительно звучит подобная фраза, а также то, что даже если бы и попытался ей что-то объяснить, то все равно не смог бы донести до ее сознания все те зловещие и даже ужасные подозрения, которые уже начали принимать более или менее конкретные очертания в моем сознании, ибо все это было слишком фантастичным и невероятным, чтобы вызвать доверие.
      - Хорошо, я подумаю, - твердо проговорила девушка.
      - При встрече я попытаюсь тебе все это растолковать, - пообещал я.
      Она пожелала мне спокойной ночи и повесила трубку, незримо придав этому жесту характер непреклонной решимости, которую я посчитал весьма зловещим знаком, и потому почувствовал еще большую тревогу.
      V
      Теперь я подхожу к финальной и, можно сказать, апокалиптической стадии развития событий, связанных с мистером Аланом и той тайной, которая окружала одинокий и заброшенный дом на холме у реки. Даже сейчас я продолжаю испытывать сомнения в целесообразности их изложения на бумаге, поскольку допускаю, что в подобном случае обвинения против меня станут еще более объемными, и даже включат в себя сомнения в моей психической полноценности. И все же я полагаю, что иного выхода, кроме как рассказать обо всем Этом, у меня просто нет. В конце концов, от того, оставлю я после себя эти заметки или нет, может зависеть самая будущность человечества и всего того, что мы называем цивилизацией. Что же до этих решающих событий, то они последовали довольно скоро, и явились как бы естественным продолжением моего весьма неутешительного телефонного разговора с Роуз Декстер.
      С неимоверным трудом высидев на работе положенные часы, в течение которых я буквально не находил себе места, я все же решил серьезно поговорить с Роуз. На следующий день ближе к вечеру я пораньше отправился к библиотеке, где мы обычно встречались, и занял удобное место, откуда мне был виден главный вход в здание. Прождав так более часа, я наконец стал подумывать о том, что она, возможно, вообще решила в тот день не ходить в библиотеку.
      Тогда я принялся названивать ей, намереваясь назначить встречу, чтобы объясниться насчет последнего нашего разговора.
      К телефону, однако, подошла ее сестра, которая сказала:
      - За Роуз зашел какой-то джентльмен и они ушли.
      - Вы знаете, кто он такой? - нетерпеливо спросил я.
      - Нет, мистер Филипс.
      - Но имя-то свое он хоть назвал?
      Оказалось, что и этого она не знала, и сказала лишь то, что сразу же после краткого разговора с ним Роуз ушла. Уступая моим настойчивым просьбам, женщина однако вспомнила, что у господина этого были усы.
      Мистер Алан! Это было единственное, что требовалось установить.
      Повесив трубку, я несколько секунд стоял в нерешительности, не зная, что предпринять. Возможно, Роуз и мистер Алан всего лишь прогуливались по Бенефит-стрит, хотя нельзя было исключать и того, что они пошли в тот таинственный дом на холме. При одной лишь мысли об этом я испытал такой страх, что едва, было, не потерял голову.
      От библиотеки я опрометью бросился домой и к десяти часам уже был у себя на Энджел-стрит. К счастью, матушка уже отошла ко сну, а потому я без особых затруднений извлек из ящика комода старый отцовский револьвер. Вооружившись таким образом, я снова окунулся в ночной сумрак Провиденса и по его пустынным улицам в очередной раз бросился в сторону Сиконга, к странному дому мистера Алана, совершенно не замечая изредка попадавшихся мне навстречу редких ночных бродяг, да в общем-то не особенно и тревожась относительно того, какое впечатление могу на них произвести своей крайней поспешностью. В те минуты меня больше всего тревожила судьба Роуз, а кроме того я испытывал все более сгущавшийся, хотя во многом и неопределенный страх перед более грозным и всеобъемлющим злом.