Говард Лавкрафт
      Скиталец тьмы
      Мне было видение черного зева вселенной,
      Где слепые планеты в вихре звездной метели
      Летят в черной бездне, объятые ужасом вечным,
      Без памяти, без имени, без цели...
      Немезида
      Осмотрительные дознаватели едва ли рискнут подвергнуть сомнению общепризнанное мнение, что причиной смерти Роберта Блейка стала молния или сильное нервное потрясение, вызванное электрическим разрядом. Верно, что окно, у которого он стоял, осталось целым, однако природа не раз демонстрировала нам свою способность к необычайным феноменам. Выражение же его лица могло быть обусловлено неким рефлекторным сокращением лице-вьк мышц, причина коего могла и не иметь ни малейшего отношения к им увиденному, а вот иные записи в его дневнике, бесспор-ио, явились плодом его фантастических вымыслов, рожденных под Сиянием местных суеверий и древностей, которые он обнаружил. Что же касается паранормальных явлений в заброшенной церкви на Федерал-Хилле, то проницательный аналитик без труда отметит их связь с шарлатанством, сознательным или невольным, к коему Блейк имел тайное касательство.
      Ведь, в конце концов, несчастный был писателем и живописцем, всецело посвятившим себя области мифов, сновидений кошмаров и суеверий и в своих штудиях выказавшим сильную склонность к необычным сценам и эффектам. Его прежний приезд в этот город с визитом к странному старику, так же, как и он сам, глубоко интересующемуся оккультной и запретной мудростью, имел своим следствием смерть в языках пламени, и, должно быть, он вновь прибыл сюда из родного Милуоки, подчинись некоему мрачному инстинкту. Возможно, ему были известны некие предания, вопреки его утверждениям об обратном, о чем свидетельствуют дневниковые записи, а его гибель, вероятно, убила в зародыше некую грандиозную мистификацию, приуготовленную обрести литературное воплощение.
      Среди тех, однако, кто изучал и сопоставлял данные обстоятельства, остаются немногие упрямцы, отдающие предпочтение гипотезам менее рациональным и менее отвечающим здравому смыслу. Они склонны трактовать многие пассажи дневника Блейка в буквальном смысле и многозначительно указывают на некоторые факты, такие как несомненную подлинность старинных церковных книг, достоверное существование до 1877 года одиозной еретической секты адептов Звездной Мудрости, как и задокументированное исчезновение в 1893 году чересчур дотошного репортера по имени Эдвин М. Лиллибридж и самое главное выражение чудовищного, неописуемого ужаса на лице молодого журналиста в момент его смерти. Именно один из немногих упрямцев, будучи склонным к фанатическим крайностям, выбросил в воды залива тот самый камень причудливой огранки вместе со странно изукрашенным металлическим ларцом, обнаруженным в шпиле старой церкви в черном шпиле без окон, а вовсе не в башне, где, как указывалось в дневнике Блейка, изначально хранились эти предметы. Сей ученый муж знаменитый врач, имевший склонность к мистическим преданиям, чьи поступки вызывали большей частью общественное порицание, как прямо, так и косвенно уверял, будто избавил землю от чего-то чрезвычайно опасного, что не должно было долее на ней пребывать.
      Из двух этих мнений читатель должен сам выбрать для себя то, которое ему больше по душе. В газетах факты были освещены с позиций скептиков, однако противоположный лагерь может сослаться на сохранившийся рисунок того, что увидел Роберт Блейк, или того, что ему показалось, будто он увидел, или что он себе вообразил. Теперь же, изучив его дневник более внимательно, бесстрастно и без спешки, можно восстановить всю цепь мрачных событий, с точки зрения их основного участника.
      Молодой Блейк вернулся в Провиденс зимой 1834 1835 годов и обосновался на верхнем этаже старинного особняка, стоящего посреди зеленой лужайки неподалеку от Колледж-стрит на гребне большого холма в восточной части города близ Браунского университета, как раз позади мраморного здания библиотеки Джона Хея. Это было чудесное уютное жилище в самом сердце небольшого садового оазиса, изобилующего приметами сельской старины, где в солнечный день дружелюбные исполинские коты лениво грелись на крыше амбара. Он поселился в квадратном доме в георгианском стиле с прозрачной крышей, с классической дверью, обрамленной изумительными резными косяками, с окнами, сложенными из множества стеклянных квадратиков, и иными приметами зодчества начала девятнадцатого века. Внутри были большие комнаты, разделявшиеся дверьми о шести панелях, настланный широкими досками пол, изогнутая лестница колониальной поры, белые камины периода Арама, к тому же имелось еще несколько задних комнат, расположенных на три ступеньки ниже основного уровня.
      Кабинет Блейка, просторная юго-западная комната, выходила южной частью на сад перед домом, а западными окнами перед одним из них стоял его письменный стол на кромку холма, и за ним открывалась изумительная перспектива на разбросанные внизу там и сям городские крыши и на таинственные закаты, полыхавшие вдали. За городскими крышами виднелись алые склоны холмов. И на их фоне, примерно в двух милях, высилась призрачная громада Федерал-Хилла, с поблескивающими гроздьями крыш и церковными шпилями, зыбкие очертания которых таинственно колыхались в окутывавших их клубах дыма, воспаряющих ввысь из печных труб и принимающих самые причудливые очертания. У Блейка рождалось странное ощущение, что он наблюдает нечто неведомое, некий эфемерный мир, который может растаять или нет, точно сон, если только он предпримет попытку найти его и вступить в его пределы.
      Выписав из дому большинство своих книг, Блейк купил кое-какую старинную мебель, подходящую для его нового обиталища, и стал писать и рисовать живя в полном уединении и самолично занимаясь нехитрыми домашними делами. Его спальня находилась в чердачном помещении северного крыла, где стеклянные панели прозрачной крыши давали чудесное освещение. В ту первую зиму на новом месте он создал пять из своих наиболее знаменитых повестей Пещерный житель, Ступени склепа, Шаггай, В долине Пнат и Звездный сибарит и написал семь холстов портреты неведомых монстров неземной наружности и в высшей степени странные пейзажи.
      В закатный час он часто сиживал за своим столом и сонно смотрел на западный горизонт на темные башни Мемориал-холла, на колокольню георгианского здания городского суда, на высокие остроконечные башни в центральной части города и, разумеется, на те зыбкие глыбы увенчанных шпилями зданий вдалеке, чьи безвестные улицы и лабиринты фронтонов столь властно будоражили его воображение. От соседей он узнал, что дальний склон был когда-то обширным индейским поселением и многие тамошние строения сохранились еще со времен первых английских и ирландских поселенцев. Время от времени он наводил свою подзорную трубу на этот призрачный недостижимый мир за колыхающейся завесой клубящегося дыма, рассматривая отдельные крыши, печные трубы и шпили и размышляя о странных и любопытных тайнах, ими хранимых. Даже в окуляре оптического прибора Федерал-Хилл являлся Блейку чем-то неведомым, почти сказочным, имеющим тайную связь с потусторонними неосязаемыми чудесами, коими буйная фантазия населила его прозаические и живописные творения. И это ощущение не покидало Блейка даже после того, как город на холме растворялся в фиолетовых сумерках, а огни уличных фонарей, подсветка здания суда и красный прожектор Индустриального треста озаряли ночное небо причудливым заревом.
      Из всех далеких зданий Федерал-Хилла воображение Блейка в особенности поражала одна большая темная церковь. Она была видна особенно четко в определенные часы суток, и на закате ее высокая башня и конический шпиль проступали черным силуэтом на пылающем небе. Казалось, она стоит на некоем возвышении, ибо фасад и едва видное северное крыло с покатой крышей и верхними рамами огромных сводчатых окон величественно вздымались над крышами соседних зданий и частоколом печных труб. В ее облике угадывалось нечто особенно мрачное и грозное, и она, казалось, была сложена из каменных глыб, за последние несколько веков исхлестанных суровыми ветрами и потемневших от копоти и сажи. По стилю же, насколько позволяла разглядеть подзорная труба, это был образчик ранней экспериментальном неоготики, что предшествовала периоду величественных творений Апджона и позаимствовала некоторые линии и пропорции у георгианской эпохи. Вероятно, постройка была возведена между 1810 и 1815 годами.
      Шли месяцы, и Блейк всматривался в далекое строение со все возрастающим интересом. Так как огромные окна никогда не были освещены, он сделал вывод, что здание заброшено. И чем более он туда вглядывался, тем живее разыгрывалось его воображение, пока он наконец не начал измышлять самые диковинные вещи. Ему чудилось, будто над этим зданием витает аура унылого запустения, так что даже голуби и ласточки избегали укрываться под его закопченными карнизами. Направив подзорную трубу на соседние башни и колокольни, Блейк замечал стаи гомонящих птиц, но это здание они старались облетать стороной. Во всяком случае, так ему казалось, и это наблюдение он занес в свой дневник. Он порасспросил кое-кого из знакомых об этом строении, но никто из них не бывал на Федерал-Хилле и не имел ни малейшего понятия, что там за церковь.
      Весной Блейком овладело глубокое смятение. Он начал давно задуманный роман о возрождении в штате Мэн ведьмовского культа, но странным образом его сочинение никак не двигалось вперед. Долгими часами он просиживал за своим столом перед западным окном, вглядываясь в далекий холм и в черную угрюмую колокольню, покинутую птицами. Когда же на садовых деревцах появились первые хрупкие листочки, и весь мир наполнился новорожденной красотой, беспокойство Блейка лишь усилилось. Именно тогда-то ему в голову и пришла мысль пройти через город и, поднявшись на тот холм, вступить в задымленный мир своих грез.
      В конце апреля, как раз в канун мистической Вальпургиевой ночи, Блейк совершил первое путешествие в неведомое. Он долго брел по бесконечным городским улочкам, миновал унылые заброшенные площади и наконец добрался до карабкающейся вверх по сктону улочки, выложенной древними ступенями, вдоль которых темнились дома с покосившимися дорическими портиками и закопченными окнами в куполообразных крышах эта улица, как ему мнилось, должна была привести его в давно соблазнявший его неведомый, недостижимый и укрытый туманной пеленой мир. Он видел выцветшие бело-голубые уличные таблички с надписями, не сообщавшими ему ровным счетом ничего, и вскоре заметил в толпе странные темные лица куда-то спешащих людей и иностранные вывески над витринами магазинов, разместившихся в бурых покосившихся от времени домишках. Но Блейк не смог найти ничего из того, что виделось ему издалека, так что в который уж раз он вообразил, что увиденный им из окон его дома Федерал-Хилл всего лишь бесплотный мир грез, куда никогда не ступит нога смертного.
      На пути ему то и дело попадались облупившиеся фасады церквей или полуразрушенные колокольни, но черного громадного строения, которое он искал, нигде не было видно. Когда же он задал вопрос об огромном каменном храме некоему торговцу, тот только улыбнулся и как бы непонимающе покачал головой, хотя по-английски он говорил весьма сносно. Чем выше Блейк взбирался по склону, тем более причудливый вид обретали городские кварталы, а пугающий лабиринт угрюмых улочек, что вились в южном направлении, казался бесконечным. Он пересек два или три широких проспекта, и раз ему даже почудилось, что впереди мелькнула знакомая башня. Блейк спросил у другого уличного торговца о каменном храме, и на этот раз мог бы поклясться, что недоумение его собеседника было фальшивым. Смуглое лицо торговца омрачила тень страха, который тот попытался скрыть, и Блейк заметил, как он сотворил какой-то непонятный знак правой рукой.