с обеих сторон каменными котами, как то было принято в старое время, Картера встретил дворецкий с пышными бакенбардами и в подобающей ливрее, и вскоре он оказался в библиотеке, где Куранес, повелитель Оот-Наргая и Неба вокруг Серанниана, сидел задумчиво в кресле у окна, взирал на свою приморскую деревушку и мечтал о том, чтобы сейчас в комнату вошла его старая няня и упрекнула, что он еще не одет и не готов отправиться на скучнейший пикник к викарию, потому что карета уже подана и у мамы лопнуло терпение...
      Куранес, в халате, скроенном на манер тех, какие в дни его юности шили лондонские портные, стремительно поднялся, чтобы поприветствовать гостя, ибо вид англосакса из бодрствующего мира был ему в радость, даже при том, что этот англосакс был родом из Бостона, штат Массачусетс, а вовсе не из Корнуолла. И долго они беседовали о стародавних деньках, и у них было много что сказать друг другу, так как оба были опытными сновидцами и обладали глубокими познаниями о чудесах самых заповедных уголков. Куранес и впрямь побывал в зазвездных пределах абсолютной пустоты, и, как говорят, ему единственному удалось вернуться из этого путешествия, сохранив ясный рассудок.
      Наконец Картер перешел к предмету своего поиска и задал хозяину те же вопросы, которые задавал уже многим. Куранес не знал, ни где находится Кадат, ни где чудесный закатный город, но он зато знал, что Великие представляли чрезвычайную опасность для всякого, кто пытался их отыскать, и что Иные боги почему-то оберегали их от назойливого людского любопытства. Он многое узнал об Иных богах в далеких пределах космоса, особенно в тех безднах, где формы не существует, и разноцветные клубящиеся газы хранят последние тайны мироздания. Фиолетовый газ Снгак поведал ему ужасные вещи о ползучем хаосе Ньярлатотепе и наказал ему никогда не приближаться к центральной бездне, где султан демонов Азатот жадно жует во тьме. Вообще же очень неразумно прекословить Старцам, и коли уж они так настойчиво преграждают ему путь к чудесному предзакатному городу, стало быть, лучше и не искать этот город.
      Куранес к тому же выразил сомнение в том, что его посетитель извлечет какую-либо пользу, придя в этот город, даже если это ему и удастся. Он и сам ведь долгие годы стремился попасть в прекрасный Селефаис и на землю Оот-Наргай, и обрести свободу, полноту и высокий восторг жизни, лишенной всех предрассудков, препон и глупости. Но теперь, когда он обрел и этот город, и эту землю, и стал их повелителем, он осознал, что и свобода и полнота жизни слишком быстро увядают и наскучивают из-за отсутствия в его ощущениях и воспоминаниях чего-то более осязаемого. Он был царем Оот-Наргая, но не нашел в том никакого глубокого смысла, и постоянно испытывал тоску по милым сердцу приметам Англии, которые так много значили для него в юности. Он отдал бы все свои владения за один только звон корнуолльского церковного колокола, несущейся над долинами, и все тысячи минаретов Селефаиса - за родные островерхие крыши деревенских домов вблизи его родового поместья. И он сказал своему гостю, что неведомый предзакатный город, возможно, не подарит ему взыскуемого удовлетворения, и что, вероятно, лучше будет, если он останется величественным и полузабытым сном. Ибо Куранес часто навещал Картера в старой жизни наяву и неплохо помнил милые массачусетсские холмы, среди которых прошло его детство.
      Он не сомневался, что искатель возжаждет увидеть лишь самые ранние непозабытые сцены: озаренный вечерним сиянием Би-кон-Хилл, высокие шпили и извилистые улочки дивного Кингс-порта, древние двускатные крыши седого Аркхема, помнящего предания о ведьмах, и благословенные луга и долины, посреди которых высятся обрушенные каменные стены и белые фронтоны фермерских домов проглядывают сквозь буйную зелень. Вот о чем он поведал Рэндольфу Картеру, но искатель упрямо стоял на своем. В конце концов они расстались, каждый при своем убеждении, и Картер вернулся через бронзовые ворота в Селефаис и пошел по улице Столпов к старой приморской стене; там он вновь стал расспрашивать моряков из дальних краев и дожидался прибытия темных кораблей из холодного и сумеречного Инкуанока, чьи странноликие матросы и торговцы ониксом были кровными потомками Великих богов.
      В один звездный вечер, когда над гаванью ярко сиял маяк, показался долгожданный корабль, и странноликие матросы и купцы по одному и группками стали появляться в портовых тавернах у приморской стены. Удивительно было видеть вновь живые лица, столь похожие на божественный лик на Нгранеке, но Картер не спешил вступить в беседу с молчаливыми матросами. Он не знал, насколько горды и скрытны эти дети Великих, и насколько внятны их тайные воспоминания, и был уверен, что было бы неразумно сразу заговорить с ними о предмете своих поисков или слишком настойчиво интересоваться холодной пустыней на севере их сумеречной страны. С посетителями древних таверн они почти не разговаривали, а сидели отдельно в темных углах и тихо напевали незнакомые мелодии своей неведомой родины, либо же нараспев рассказывали друг другу длинные истории на языке, не понятном для обитателей сновидческого мира. И настолько дивными и щемящими были их песни и рассказы, что их чудесный смысл можно было угадать по выражениям лиц слушателей, хотя слова для обычного уха звучали не более чем диковинной каденцией и невнятной мелодией.
      Целую неделю таинственные моряки просиживали в тавернах и торговали на базарах Селефаиса, и, прежде чем они отправились в обратный путь. Картеру удалось выговорить себе место на черном корабле, под тем предлогом, что он, мол, старый добытчик оникса и хочет поработать в их каменоломнях. Это был очень красивый корабль, искусно построенный из тикового дерева, с эбеновыми скрепами и золотой отделкой, а каюта, где разместился путешественник, была убрана шелками и бархатом. Однажды утром в час отлива подняли паруса, и Картер, стоя на высокой корме, видел, как купающиеся в солнечном свете городские стены и бронзовые статуи и золотые минареты вечно юного Селефаиса тонут во мраке, а снежные пики горы Аран становятся все меньше и меньше. К полудню за горизонтом растаяла последняя полоска суши и осталось лишь Серенарианское море, да одна яркоцветная галера вдалеке, устремленная к тому пределу Серенарианского моря, где вода встречается с небом.
      Ночью на небе высыпали дивные звезды, и черный корабль держал курс по Большой и Малой Медведице, медленно вращавшихся вокруг полюса. Моряки затянули диковинные песни из неведомых стран, и один за другим стали исчезать в кубрике, а задумчивые вахтенные мурлыкали старые гимны и свешивались за борт поглядеть на блестящих рыбок, резвящихся в морской пучине. Картер ушел спать в полночь и проснулся с первым лучом нового утра, отметив, что солнце склонилось дальше к югу, чем следовало бы.. В продолжение всего дня он знакомился с командой, мало-помалу вызывая матросов на беседу об их холодной сумеречной стране, об их изумительном ониксовом городе и о страхе, внушаемом им высокими и неприступными горными пиками, за которыми, как говорят, находится Ленг. Они поведали ему о своей печали оттого, что в их стране Инкуаноке нет ни единого кота, и предположили, что, по-видимому, тайная близость Лен-га отпугивает этих животных. И лишь о каменистой пустыне на севере они упорно не желали говорить. Эта пустыня вызывала у них какой-то панический ужас, и они предпочитали думать, что ее вовсе не существует.
      В последующие дни речь шла о каменоломнях, где, по словам Картера, он намеревался работать. Каменоломен там было великое множество, ибо весь город Инкуанок выстроен из оникса, и огромные отполированные ониксовые блоки продают на базарах в Ринаре, Огратане и Селефаисе и в самом Инкуаноке купцам из Трана, Иларнека и Кадатерона в обмен на чудесные товары из этих знаменитых портов. А дальше к северу, почти на краю холодной пустыни, в чье существование моряки Инкуанока отказывались поверить, находится заброшенная каменоломня, больше, чем все прочие, где в незапамятные времена добывались такие исполинские глыбы и блоки, что самый вид их вызывал ужас у всех, кто смотрел на них. Но кто вырубал эти чудовищные блоки и куда их потом перевозили - неизвестно, однако местные жители не рисковали посещать эту каменоломню, овеянную страшными воспоминаниями. Так что она оставалась безлюдной, и в сумерки лишь вороны и сказочная птица шантак летали над ее беспредельным простором. Услышав об этой колоссальной каменоломне, Картер погрузился в раздумья, ибо ведь старые предания гласили, что замок Великих на вершине неведомого Кадата как раз и сложен из чистого оникса.
      С каждым днем солнце висело все ниже и ниже над горизонтом, а туманы в выси клубились все гуще и гуще. А через две недели солнце и вовсе перестало сиять на небосводе, и в дневные часы огромный купол вечного тумана прорезало лишь зловещее сумеречное сияние, а ночью из-под нижней кромки клубящегося тумана струилось холодное беззвездное фосфоресцирование. На двадцатый день посреди моря вдали показался гигантская зубчатая скала - первый клочок суши с тех пор, как за кормой исчез заснеженный пик Арана. Картер поинтересовался у капитана о названии скалистого острова, но в ответ услыхал, что имени у него нет и что ни один корабль не подплывает к нему, потому что ночью из скалы несутся какие-то непонятные звуки. И потом, когда в сгустившейся ночи из недр гранитной глыбы донесся низкий нескончаемый вой, путешественник порадовался, что они не пристали к этому мрачному исполину и что скала была безымянной. Команда же молилась и без устали распевала священные гимны до тех пор, пока жуткий вой не растаял вдали за кормой, а Картеру под утро пригрезились жуткие сны.
      Два утра спустя далеко впереди на востоке показалась вереница гигантских серых пиков, чьи вершины были скрыты застывшей грядой туч сумеречного мира. И при виде них моряки затянули радостные песни, а кое-кто пал ниц и стал молиться. Картер понял, что они приближаются к Инкуаноку и очень скоро бросят якорь у базальтового причала великого города, носящего имя этой земли. К полудню на горизонте затемнела береговая линия и к трем часам пополудни в северной части горизонта уже высились исполинские купола храмов и фантастические башни ониксового города. Удивительное зрелище являл этот город, высящийся над своими стенами и причалами, весь из черного камня, с фантастическими узорами и резными окладами из золота. Дома были высокие и со множеством окон, и каждый фасад изукрашен диковинными цветами и орнаментами, чьи темные симметричные линии завораживали взор красотой куда более слепящей, чем дневной свет. Иные дома были увенчаны крутобокими куполами, заострявшимися наверху конусом, иные представляли собой уступчатые пирамиды, где теснились минареты самых причудливых и невообразимых очертаний и форм. Городские стены были низкие, со множеством ворот под громадными арками, высоко вознесшимися над улицами и увенчанными изображениями бога, которые были высечены с тем самым мастерством, что воплотилось в резном лике Неведомого бога на склоне далекого Нгране-ка. На вершине горы в центре высилась шестнадцатигранная башня с высокой островерхой колокольней, и казалась эта башня несравненно больше всех соседних построек. То, по словам матросов, был храм Старцев, настоятелем коего был древний верховный жрец, посвященный во многие печальные тайны.
      С регулярными интервалами над ониксовым городом плыл рокот странного колокола, на который отзывался громогласный хор мистических мелодий, издаваемых рожками, виолами и певчими. И время от времени расставленные на парапете вкруг высокого купола храма треножники взрывались огненными языками, ибо жрецы и обитатели этого города были посвящены в древнейшие таинства и верно хранили ритмы Великих богов, записанные в свитках, что были древнее Пнакотикских рукописей. Когда корабль, миновав гигантский базальтовый волнорез, вошел в гавань, до палубы донесся ровный городской гул, и Картер увидел около доков толпы рабов, матросов и купцов. Матросы и купцы принадлежали к странноликой расе богов, а вот рабы, коренастые, с раскосыми глазами, были те самые люди, которые, по слухам, пришли сюда из долины за Ленгом, каким-то образом умудрившись преодолеть или обойти стороной неприступные пики. Перед городской стеной тянулись широкие причалы и на них были свалены всевозможные товары, сгружаемые с пришвартованных галер, причем в самом конце набережной высились штабеля ониксовых глыб, как обработанных, так и необработанных, которые дожидались отправки на далекие рынки в Ринар, Огратан и Селефаис.
      Еще засветло черный корабль встал на якорь близ длинного каменного пирса, и все матросы и купцы высыпали на берег и сквозь арочные ворота потекли в город. Городские улицы были вымощены ониксом, и иные из них были широкие и прямые, а другие извилистые и узкие. Дома у берега были ниже прочих, и над их арочными дверями были укреплены диковинные золотые талисманы в честь божков-хранителей домашнего очага. Капитан отвел Картера в старинную портовую таверну, которую облюбовали моряки с разных континентов, и пообещал на следующий день показать ему все чудеса сумеречного города и проводить в таверны у северной стены, где собираются ониксотесы. С наступлением вечера в таверне зажгли маленькие бронзовые светильники, и моряки затянули песни о далеких землях. Но когда большой колокол на самой высокой башне громогласно вознес над городом свой гулкий зов и в ответ ему грянул хор рожков, виол и певчих, выводящих загадочную мелодию, песни и байки в таверне смолкли и люди, склонив головы, оставались безмолвны до тех пор, пока в воздухе не растворилось последнее эхо. Ибо в сумеречном городе Инкуаноке все испытывают некий чудесный трепет и боятся нарушить местные суровые ритуалы, дабы не стать внезапной жертвой рока и мести.
      В самом темном углу таверны Картер заметил приземистого человека, и тот сразу пришелся ему не по душе. Картер сразу признал в нем старого узкоглазого купца, которого он когда-то давно видел в тавернах Дайлат-Лина и который, если верить слухам, торговал с обитателями жутких каменных деревень Ленга, куда здравомыслящие люди не отваживаются заходить и чьи зловещие огни далеко видны ночью; еще поговаривали, что этот купец даже имел какие-то тайные сношения с обитающим в доисторическом каменном монастыре верховным жрецом в желтой шелковой маске на лице, чей облик не поддается описанию. Когда в Дайлат-Лине Картер расспрашивал тамошних торговцев о холодной пустыне и о Кадате, в глазах этого мерзкого купца как будто бы вспыхнул недобрый огонек, и теперь новая встреча с ним в темном и мрачном Инкуаноке, что находится совсем близко от северных чудес, показалась Картеру дурным знаком. Но прежде чем Картер успел с ним заговорить, купец незаметно выскользнул из таверны, а моряки потом сказали, что он пришел в город с караваном яков откуда-то издалека, а откуда именно, неизвестно, и принес с собой гигантские и необычайно вкусные яйца сказочной птицы шантак, дабы выменять их на изумительные резные яшмовые кубки из Иларнека.
      На следующее утро капитан повел Картера по мрачным ониксовым улочкам Инкуанока под сумеречным небом. Изукрашенные золотыми узорами двери и покрытые барельефами фасады домов, резные балконы и хрустальные окна эркеров - все сверкало хмурой и безукоризненной красотой, и то и дело им на пути попадались небольшие площади с черными колоннадами и изваяниями диковинных тварей, имевших человеческий или фантастический облик. Виды, открывавшиеся в конце длинных прямых улиц и переулков или за куполами, шпилями и причудливыми крышами, казались несказанно зловещими и прекрасными, но ничто не могло сравниться по красоте с исполинским городским храмом Старцев с его шестнадцатью резными стенами-гранями, приземистым куполом и высокой колокольней со шпилем, что была выше и величественнее всех прочих зданий по соседству. А на востоке, далеко за городскими стенами и за пастбищными лугами, высились серые громады бесконечных и неприступных горных пиков, за которыми, по преданиям, находился загадочный Ленг.
      Капитан повел Картера к могучему храму, который располагался посреди обнесенного стеной сада на огромной круглой площади, от которой лучами, точно спицы колеса, расходились улицы. Семь арочных ворот сада, украшенные теми же резными ликами, что прибиты на городских воротах, всегда растворены, и люди с благоговением гуляют по мощеным тропинкам и аллейкам, окаймленным причудливыми изваяниями и святилищами местных богов. В многочисленных здешних фонтанах и прудах отражается мерцающее пламя треножников на высоком балконе, все водоемы сложены из оникса и в них плещутся крошечные блестящие рыбки, которык ныряльщики ловят в океанском глубоководье и потом приносят сюда. Когда глубокий рокот главного храмового колокола плывет над садом и ему отвечает стройный хор рожков, виол и певчих, доносящийся из сторожек у семи садовых ворот, из семи дверей храма выходят семь длинных процессий жрецов в масках и клобуках, в черном одеянии; в вытянутых руках все они несут золотые чаши, над которыми клубится странный дым. И эти семь процессий слаженно маршируют довольно необычным шагом, выбрасывая далеко вперед негнущиеся ноги, и уходят по аллеям, ведущим к семи сторожкам, в которых они скрываются, чтобы больше уже не появиться. Говорят, что сторожки соединяются с храмом подземными ходами, и длинные процессии жрецов возвращаются по ним в храм, а еще говорят, что бесчисленные ониксовые ступени подземелья ведут к заповедным тайнам, которым не суждено быть разгаданными. Лишь немногие намекают на то, что жрецы в масках и в клобуках вовсе даже и не человеческие существа.
      Картер не вошел в храм, ибо никому, кроме царя в маске, это не позволено. Но прежде чем он покинул сад, настал час бить храмовому колоколу, и прямо над головой гостя раздался оглушительный удар колокола, а за ним последовало завывание рожков, виол и голосов из семи сторожек близ садовых ворот. И вот на семь аллей выступили длинные процессии жрецов с чашами в руках, и величава была их поступь, и в душе путешественника зародился страх, какой нечасто могут вызвать жрецы-люди. Когда же последний из них скрылся из вида, Картер покинул сад, заметив перед самым уходом пятно в том месте на мостовой, где только что пронесли чаши. Даже капитану не понравилось это пятно, и он увлек гостя поскорее к холму, где стоит чудесный многокупольный дворец царя в маске.
      Ко дворцу вели узкие крутые тропинки, но лишь по одной из них, широкой и кривой, выезжает царь со своей свитой на яках или на повозках, запряженных яками. Картер и его проводник взошли по ступенчатой аллее, которая тянулась между высоких стен, украшенных таинственными золотыми знаками, под балконами и эркерами, откуда порой доносились нежные аккорды или дуновения экзотических ароматов. А прямо перед ними высились исполинские стены с могучими опорами, теснились луковичные купола, коими так славится дворец царя в маске, и вот наконец они прошли под огромной черной аркой и вступили в сад монарших удовольствий. Тут Картер невольно остановился, едва не лишившись чувств от невиданной красоты, ибо ониксовые террасы и колоннады, веселые кадки с цветами и хрупкие цветущие деревца вдоль золотых изгородей, медные вазы и треножники с изумительными барельефами, казавшиеся почти живыми статуи из черного с прожилками мрамора, фонтаны с выложенным базальтовыми плитами дном, где плавали блестящие рыбки, крошечные храмы для радужных певчих птиц на верхушках резных колонн, филигранная резьба величественных бронзовых ворот, и цветущие лозы, облепившие каждый дюйм отполированных стен - все сплелось в дивное зрелище, чье великолепие казалось невероятным, а то и попросту невозможным даже в мире сновидений. Под серым сумеречным небом все это казалось искрящимся и переливающимся миражом, и великолепный купол узорчатого дворца впереди, и фантастические очертания неприступных горных пиков вдали справа. Немолчно пели пташки и фонтаны, и аромат редчайших цветов овевал незримым покровом удивительный сад. Кроме них, тут не было ни единой живой души, и Картер тому был несказанно рад. Потом они свернули и стали спускаться по ониксовым ступеням вниз, ибо никто не только не смеет входить во дворец, но даже не может смотреть долго на колоссальный центральный купол, ибо, говорят, там скрывается праотец всех сказочных птиц шантак и насылает на любопытных мучительные сны.
      Потом капитан повел Картера в северные кварталы города, к воротам Караванов, где располагаются таверны торговцев яками и добытчиков оникса. И там в излюбленной таверне каменотесов они распрощались, ибо капитана ждали неотложные дела, а Картер сгорал от нетерпения порасспросить каменотесов о таинственной северной стране. В харчевне с низким потолком яблоку негде было упасть, и путешественник скоро разговорился кое с кем, выдав себя за опытного добытчика оникса, которого, мол, интересуют ониксовые карьеры Инкуанока. Однако все, что он услыхал, уже было известно ему, ибо каменотесы робели, едва речь заходила о холодной пустыне на севере и о каменоломне, которую люди стараются обходить далеко стороной. Они боялись таинственных посланцев из-за гор, где находится Ленг, и злых сил и безымянных часовых, затаившихся далеко на севере среди скал. И еще они шепотом говорили, что сказочные птицы шантак вовсе не живые существа, и очень хорошо, что пока ни одному человеку не удалось их увидеть (ибо, как гласит легенда, праотец шан-таков, обитающий в куполе царского храма, по ночам выходит на охоту).
      На следующий день, изъявив желание самолично осмотреть все знаменитые каменоломни и посетить разбросанные по округе фермы и загадочные ониксовые деревушки Инкуанока, Картер позаимствовал в городе яка и наполнил объемистые кожаные мешки всем необходимым для долгого путешествия. За воротами Караванов дорога бежала между распаханных полей, и повсюду виднелись старенькие фермерские домишки, увенчанные низкими куполами. Путешественник останавливался у этих домов и задавал вопросы, и однажды ему попался довольно суровый и неразговорчивый человек, чья величественно-надменная внешность выдавала явное сходство с гигантским ликом на Нгранеке, и Картер не сомневался, что наконец-то столкнулся с одним из Великих или по крайней мере с тем, в чьих жилах на девять десятых течет их кровь и кто поселился среди простых смертных. И с этим неразговорчивым суровым домохозяином Картер постарался вести весьма дружелюбные речи о богах и благодарил их за неоднократно оказанные ему знаки благорасположения.
      В ту ночь Картер устроился на ночлег в придорожном лугу под гигантским деревом лигат, к которому он привязал своего яка, и утром продолжил путешествие на север. Около десяти часов он вошел в деревушку Ург, где обычно останавливаются на отдых торговцы и каменотесы травят им свои байки, и до полудня бродил по тамошним тавернам. Именно возле той деревушки все караваны поворачивают на запад, к Селарну, но Картер держал путь на север по пыльной тропе к каменоломням. Весь день он двигался по уходящей в гору дороге, которая оказалась уже главного тракта; сменился и пейзаж: вдоль дороги тянулись не вспаханные поля, а голые скалы. К вечеру низкие холмы слева превратились в гигантские черные утесы, и он понял, что до каменоломен теперь рукой подать. И все время исполинские мрачные склоны неприступных гор громоздились впереди справа, и чем дальше он продвигался, тем мрачнее становились предания об этих горах, рассказываемые местными крестьянами, и торговцами, и возчиками громыхающих повозок, груженных ониксом.
      Во вторую ночь Картер расположился на ночлег в тени огромного черного утеса, привязав своего яка к врытому в землю столбу. Он глядел на фосфоресцирующие облака в северном небе, и ему несколько раз показалось, что он видит на их фоне гигантские черные силуэты. А на третье утро он вышел к первому на его пути ониксовому карьеру и поприветствовал трудившихся там каменотесов. До вечера Картер миновал одиннадцать каменоломен, а весь здешний ландшафт представлял собой нагромождение ониксовых скал и валунов, без единой зеленой травинки или кустика, и черная земля вокруг была усеяна обломками скал, а справа серели грозные неприступные пики. Третью ночь он провел в лагере каменотесов, чьи мерцающие костры отбрасывали зыбкие тени на отполированные утесы в западной стороне. Люди пели песни и поведали ему немало преданий, выказав при этом глубокие познания о стародавних временах и о повадках богов, и Картер понял, что у них в душе хранится потаенная память об их пращурах - Великих богах. Они спрашивали, куда он держит путь, и советовали не уходить слишком далеко на север, но он отвечал, что ищет новые скопления ониксовых скал и не собирается рисковать более, чем это принято у старателей. Утром он с ними распрощался и отправился дальше на темнеющий север, где, как его предупредили, ему должна встретиться страшная безлюдная каменоломня, в которой неведомые каменотесы, что старше рода человеческого, вырубили исполинские глыбы. И ему стало не по себе, когда, обернувшись, чтобы в последний раз махнуть им рукой на прощание, он заметил, как к лагерю каменотесов подходит тот самый коренастый хитрюга купец с раскосыми глазами, о чьих тайных торговых сделках с Ленгом тревожно шептались по углам в далеком Дайлат-Лине.
      Оставив позади еще два карьера, он, похоже, покинул населенные уголки Инкуанока, и дорога сузилась в крутую горную тропку, вьющуюся среди черных скал. Справа по-прежнему маячили далекие суровые пики, и по мере того, как Картер взбирался все выше и выше в нехоженый горный край, становилось все холоднее и мрачнее. Вскоре он заметил, что на черной тропе уже нет ни человеческих следов, ни отпечатков копыт, и понял, что оказался в неведомом и безлюдном краю. Время от времени вдали зловеще каркал ворон, а из-за скал то и дело раздавалось гулкое хлопанье крыльев, и путника невольно посещали тревожные мысли о сказочной птице шантак. Но тем не менее он был тут наедине со своим косматым зверем, и его встревожило, что выносливый як с большой неохотой переступает мощными ногами по тропе и все чаще испуганно храпит в ответ на малейший шорох в придорожных скалах.
      Тропу стиснули с обеих сторон черные блестящие скалы, и она стала куда круче, чем прежде. Двигаться стало труднее, и як теперь часто поскальзывался на мелких камнях, густо усеявших тропу. Часа через два Картер увидел перед собой резко очерченный хребет, над которым нависло пустое серое небо, и возблагодарил богов за обещание ровной, а быть может, и бегущей под уклон, дороги. Однако добраться до вершины хребта оказалось задачей нелегкой, ибо теперь тропа шла чуть ли не отвесно, и черные камешки и обломки скал стали почти непреодолимым препятствием для его животного. Наконец Картер спешился и повел испуганного яка под уздцы, сильно натягивая повод, когда животное поскальзывалось или спотыкалось, и сам старался ступать как можно более осторожно. Неожиданно он вышел на гребень хребта, огляделся - и от представшего его глазам зрелища у него перехватило дыхание.
      Тропа, как и прежде, бежала прямо и даже чуть под уклон, меж все тех же естественных стен, но с левой руки разверзлась чудо вищная бездна, ускользающая за линию горизонта, где некая древ няя сила вырубила в нагромождении первозданных ониксовых скал нечто вроде гигантской каменоломни. Этот циклопический овраг далеко впереди переходил в глубокий обрыв, и глубоко внизу, едва ли не вровень с потаенными недрами земли, зияли его самые нижние пределы. То была каменоломня, где трудились явно не люди, и в ее вогнутых стенах были вырезаны огромные, в ярд шириной, квадраты, свидетельствовавшие о размерах глыб, некогда вырубленных здесь безвестными резчиками. А высоко над иззубренным краем хребта каркали и хлопали крыльями гигантские вороны, а неясное жужжание в незримых глубинах говорило о присутствии там воинства летучих мышей или ведьм, а то и вовсе безымянных тварей, населяющих черную бездонную тьму. Картер стоял в сумерках на узкой горной тропе, глядя на убегающую вниз тропу и на высящиеся справа до самого горизонта ониксовые скалы, и высокие утесы слева, в которых была вырезана эта страшная немыслимая каменоломня.
      И вдруг як, издав протяжный крик, вырвался, отпрыгнул в сторону и в ужасе помчался вниз по узкой тропе в северную сторону, пока не скрылся из виду. Выбитые его торопкими копытами камешки брызнули через край каменоломни и полетели вниз, во тьму, и Картер даже не услыхал стука от их падения на дно. Но путник забыл об опасностях, таившихся по сторонам этой зыбкой тропы, и устремился вдогонку за своим сбежавшим зверем. А вскоре с левой стороны опять возвысились черные скалы и вновь тропа превратилась в узкий проход в горах, а Картер спешил за яком, и огромные отпечатки копыт вели его маршрутом обезумевшего беглеца.
      Как-то ему почудилось, что он услыхал впереди топот перепуганного зверя, и Картер поспешил за ним с удвоенной скоростью. Он покрывал милю за милей, и постепенно дорога становилась все шире, пока он не понял, что очень скоро попадет в холодную и страшную северную пустыню. Мрачные серые глыбы далеких неприступных пиков вновь завиднелись на горизонте справа, а впереди замаячили скалы и валуны на широком плато, за которым, без сомнения, начиналась темная безграничная равнина. И вновь в его ушах гулко зазвучал топот копыт, даже яснее, чем прежде, но на сей раз он не воодушевился, а исполнился ужасом, ибо понял, что это вовсе не копыта сбежавшего яка. Нарастающий неумолимый топот доносился из-за спины...
      И теперь погоня за яком обернулась бегством от незримой твари, ибо хотя Картер и не смел оглянуться, он инстинктивно чувствовал, что его преследует нечто невыразимое и неосязаемое. Его як, должно быть, первым почуял ее или услышал этот топот, и Картер не решался даже помыслить, откуда настигал его преследователь - от последнего ли лагеря каменотесов или же из черной исполинской каменоломни. Тем временем скалы остались позади и ночь сгустилась над испещренной призрачными утесами бескрайней песчаной пустыней, в которой терялись все дороги. Он уже не видел отпечатков копыт яка, но за его спиной звучал неумолчный кошмарный топот, то и дело заглушаемый, как ему казалось, гулким хлопаньем исполинских крыльев и жужжанием. К своему ужасу, он понял, что безнадежно заблудился в этой фозной пустыне слепых скал и нехоженых песков. Лишь далекие неприступные пики справа служили ему неким ориентиром, но и они стали неясными в сгустившихся серых сумерках, и вместо них на горизонте замерцали слабо подсвеченные облака.
      И затем в туманной дымке в северной части горизонта прямо перед собой он заметил нечто ужасное. В первый миг ему показалось, что эта гряда черных гор, но потом он вгляделся и понял, то это кое-что иное. Фосфоресцирующие облака довольно четко освещали его очертания и даже позволяли рассмотреть отдельные его части на фоне клубящегося позади дыма.