Говард Лавкрафт
      Херберт Уэст, оживляющий мертвых
      I. Из тьмы
      О моем друге Херберте Уэсте я вспоминаю с содроганием. Ужас охватывает меня не только при мысли о его зловещем исчезновении, но и о тех необычных занятиях, которым он себя посвятил. История эта началась семнадцать лет назад в Аркхеме, в бытность нашу студентами медицинского факультета Мискатоникского университета. Пока я находился рядом с Уэстом, дьявольская изощренность его экспериментов завораживала меня, и я сделался его ближайшим помощником. Теперь же, когда он исчез, чары рассеялись и меюг неотступно терзает страх. Воспоминания и дурные предчувствия ужаснее любой действительности.
      Первый кошмарный случай произошел вскоре после нашего знакомства тогда он поверг меня в шок, даже теперь, вспоминая о нем, я трепещу от страха. Как я уже говорил, мы с Уэстом учились на медицинском факультете, где он очень скоро приобрел известность благодаря своим дерзким теориям о природе смерти и искусственных способах ее преодоления. Его взгляды, осмеянные профессурой и студентами, исходили из механистического понимания природы жизни. С помощью управляемой химической реакции Уэст надеялся вновь запустить механизм человеческого тела после того, как естественные процессы в нем угасли. В ходе своих экспериментов с различными оживляющими растворами он загубил несметное число кроликов, морских свинок, кошек, собак и обезьян, восстановив против себя весь факультет. Несколько раз ему удавалось обнаружить признаки жизни у предположительно мертвых животных, часто несомненные признаки, однако очень скоро он понял, что совершенствование процесса потребует от него всей жизни. Он также понял, что один и тот же раствор по-разному действует на разные виды животных, поэтому в дальнейшем для проведения специальных опытов ему понадобятся человеческие трупы. Именно тогда у Уэста возник конфликт с Факультетскими властями, и он был отстранен от опытов самим Дбканом, добрым и просвещенным Алланом Халси, чью неусыпную заботу о страждущих и поныне вспоминают старожилы Аркхема.
      Я всегда терпимо относился к исследованиям Уэста и часто обсуждал с ним его теории со всеми их бесконечными следствиями и выводами. Разделяя взгляды Геккеля на жизнь, согласно которым последняя сводится к физическим и химическим процессам, а так называемая душа не более, чем миф, мой друг полагал, что успех искусственного оживления напрямую зависит от состояния тканей умершего: коль скоро разложение еще не началось, то с помощью верно подобранных средств сохранное тело можно вернуть в первоначальное состояние, называемое жизнью. Уэст полностью отдавал себе отчет в том, что даже незначительное повреждение чувствительных клеток мозга, происходящее в первые моменты после смерти, способно повлечь за собой нарушение физической или умственной деятельности оживляемого. Сначала он пытался с помощью особого реактива возбудить в умирающем жизненную энергию, но ряд неудачных опытов на животных заставил его убедиться в несовместимости естественных и искусственных проявлений жизни. Это обстоятельство и вызвало недоверие профессуры: на основании поверхностных впечатлений ученые мужи решили, что подопытные животные лишь казались мертвыми. Факультетские власти продолжали придирчиво наблюдать за деятельностью моего друга.
      Вскоре после того, как Уэсту запретили пользоваться лабораторией, он сообщил мне о своем решении любыми путями отыскивать свежие трупы и тайно продолжать исследования. Слушать его рассуждения на эту тему было жутко: студенты факультета никогда не добывали материал для опытов сами. Поскольку обратиться в морги мы не могли, то прибегли к услугам двух местных негров, которые не задавали лишних вопросов. В то время Уэст был невысоким стройным юношей в очках с тонкими чертами лица, светлыми волосами, бледно-голубыми глазами и тихим голосом; странно было слышать, как он рассуждал о преимуществах кладбища для бедняков перед кладбищем церкви Иисуса Христа, где накануне погребения практически все трупы бальзамировались, что губительно сказывалось на наших опытах.
      Я был деятельным и преданным союзником Уэста и не только помогал добывать материал для его гнусных опытов, но и подыскал для них укромное место. Именно я вспомнил о заброшенном доме Чапмана за Мидоу-хилл. На первом этаже мы устроили операционную и лабораторию, завесив окна темными шторами, дабы скрыть наши полуночные занятия. Хотя дом стоял на отшибе, вдали от дороги, меры предосторожности не представлялись лишними: слухи о странных огнях, замеченных прохожими, могли бы положить конец нашим исследованиям. На случай расспросов мы условились называть нашу операционную химической лабораторией Мало-помалу мы оснастили наше мрачное убежище прибоями приобретенными в Бостоне или беззастенчиво позаимствованными на факультете причем позаботились о том, чтобы непосвященные не догадались об их назначении, а также запаслись ломами и лопатами, чтобы закапывать трупы в подвале. На факультете в аналогичных случаях мы пользовались печью для сжигания, однако это полезное устройство было нам не по карману. Избавляться от трупов было постоянной морокой даже крошечные тушки морских свинок, над которыми Уэст тайно экспериментировал у себя в комнате, доставляли нам массу хлопот.
      Мы с жадностью вампиров изучали сообщения о смерти, поскольку для наших опытов годился не всякий покойник. Мы искали относительно свежий, не изуродованный болезнью труп, для сохранения которого не применялись искусственные средства. Пределом мечтаний для нас были жертвы несчастных случаев. Многие недели нам не удавалось найти ничего подходящего, хотя мы и наводили справки в морге и больнице якобы в интересах факультета. Но обращаться туда слишком часто мы не могли, так как боялись вызвать подозрения. Обнаружив, что право первого выбора принадлежит университету, мы с Уэстом приняли решение остаться в Аркхеме на лето, когда там проводятся летние курсы. Наконец удача нам улыбнулась: в один прекрасный день нам подвернулся почти идеальный случай. Здоровый молодой рабочий, утонувший в пруду лишь прошлым утром, без лишних проволочек и бальзамирования был похоронен за счет города на кладбище для бедняков. Отыскав его свежую могилу, мы уговорились вернуться к ней сразу после полуночи.
      Ночью, прибыв на место, мы с отвращением приступили к делу - тогда мы еще не знали страха перед кладбищами, который возник у нас позднее. Мы захватили с собой лопаты и потайные масляные лампы. В то время электрические фонари были уже в ходу, однако надежностью уступали нынешним. Раскапывать могилу оказалось делом тяжелым и грязным впрочем, будь мы художниками, а не учеными, возможно, мы бы сумели усмотреть в нашей работе нечто завораживающее и поэтическое. Когда наши лопаты наткнулись о дерево, мы с облегчением вздохнули. Вскоре из-под земли показался сосновый гроб. Уэст спрыгнул вниз, снял крышку, вытащил труп и приподнял его. Я нагнулся над ямой, выволок труп, и мы вдвоем принялись торопливо забрасывать могилу землей, чтобы вернуть ей прежний вид. Нервы у нас были взвинчены до предела не последнюю роль в этом сыграло окоченевшее тело и бесстрастное лицо нашей первой жертвы, но мы сумели уничтожить все следы. Затем, упрятав наш трофей в холщовый мешок мы поспешили к дому старого Чапмана за Мидоу-хилл.
      На импровизированном секционном столе при свете яркой ацетиленовой лампы наш подопытный не слишком походил на привидение. Это был крепко сбитый и явно не слишком впечатлительный юноша с простонародной внешностью: русыми волосами, серыми глазами и грубыми чертами лица сильное животное без психологических изысков, жизненные процессы которого наверняка отличались простотой и здоровьем. Теперь, с закрытыми глазами, он походил скорее на спящего, чем на мертвого, хотя внимательный осмотр, проведенный Уэстом, не оставил на этот счет никаких сомнений. Наконец-то нам удалось раздобыть то, о чем мой друг всегда мечтал: идеального мертвеца, готового принять раствор, специально приготовленный для человека в соответствии с самыми точными расчетами и теориями. Мы страшно волновались. Не рассчитывая на полный успех, мы опасались непредсказуемых последствий неполного оживления. Особенно нас беспокоило состояние мозга и психики испытуемого: за время, прошедшее с момента смерти, нежные клетки мозга могли пострадать. Я, со своей стороны, еще не совсем избавился от традиционных представлений о так называемой душе и чувствовал некоторый трепет при мысли о том, что вскоре, быть может, услышу повествование о тайнах загробного мира. Что видел в недоступных сферах этот мирно покоящийся юноша, что он расскажет нам, вернувшись к жизни? думал я. Но эти размышления не слишком отягощали меня, ибо по большей части я разделял материализм своего друга, который держался гораздо увереннее меня. Он хладнокровно ввел в вену трупа изрядное количество заготовленной жидкости и крепко перебинтовал разрез.
      Время тянулось мучительно медленно, однако Уэст не терял самообладания. Он то и дело прикладывал стетоскоп к груди юноши и философски отмечал отсутствие признаков жизни. Спустя три четверти часа он с огорчением констатировал, что раствор не подействовал. Но прежде чем расстаться с нашим зловещим трофеем, мой друг решил до конца использовать представившуюся возможность и испытать на трупе новый препарат. Еще днем мы выкопа в подвале могилу, рассчитывая до рассвета предать тело земле, хоть мы и запирали дверь на засов, но соблюдали все меры предосторожности, чтобы никто не обнаружил наших богомерзких занятий. К тому же на следующую ночь труп уже не будет достаточно свежим. Поэтому, забрав единственную ацетиленовую лампу в соседнюю комнату, мы оставили нашего безмолвного гостя в темноте и спешно принялись готовить новый раствор, взвешивая и отмеряя нужные ингредиенты почти с фанатичной тщательностью.
      Затем случилось нечто совершено непредвиденное. Я что-то переливал из одной пробирки в другую, а Уэст возился со спиртовкой, заменявшей газовую горелку, как вдруг из соседней темной комнаты послышались душераздирающие крики. Я не в силах описать эти адские звуки, от которых кровь стыла в жилах: словно сама преисподняя разверзлась, исторгнув стенания грешников. В чудовищной какофонии слились вселенский ужас и безысходное отчаяние. Человеческими эти вопли никак нельзя назвать человек не способен издавать такие звуки. Забыв о наших честолюбивых планах, мы с Уэстом бросились к ближайшему окну, опрокидывая пробирки, реторты и лампу, и, словно раненые звери, ринулись в звездную пучину ночи. Наверное, мы сами истошно вопили, в ужасе мчась к городу, однако, достигнув окраин, опомнились и постарались взять себя в руки с большим трудом нам это удалось, и вскоре мы уже могли сойти за гуляк, бредущих с ночной попойки.
      Но вместо того чтобы разойтись по домам, мы отправились к Уэсту, где прошептались всю ночь при свете газового рожка. К рассвету, перебрав в уме все рациональные теории и планы исследования, мы немного успокоились и проспали весь день пропустив занятия. Однако вечером две заметки в газете, совершенно не связанные между собой, вновь лишили нас сна. По неизвестной причине заброшенный дом Чапмана сгорел дотла это мы объяснили опрокинутой лампой. Кроме того, на кладбище для бедняков была совершена попытка осквернить свежую могилу; кто-то безуспешно пытался раскопать ее когтями. Этого мы понять не могли, потому что тщательно утрамбовали землю лопатой.
      ВСЕ ПОСЛЕДНИЕ СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ Уэст то и дело оглядывался назад и жаловался мне, что слышит за спиной тихие шаги. А теперь он исчез.
      II. Демон эпидемии
      Я никогда не забуду ужасное лето, когда, подобно губительному африту, покинувшему чертоги Эблиса, в Аркхеме свирепствовал тиф. Это случилось шестнадцать лет назад, но память о дьявольсой каре еще жива, ибо невыразимый ужас накрыл тогда своими перепончатыми крыльями ряды гробов на кладбище церкви Иисуса Христа. Однако мне тот год памятен по мучительному страху, причину которого теперь, когда Херберт Уэст исчез, знаю я один.
      Мы с Уэстом занимались на летних курсах медицинского факультета, где он приобрел печальную известность своими опытами о оживлению трупов. Мой друг принес на алтарь науки несметное ножество мелких животных, и наш скептически настроенный декан, доктор Аллан Халси, запретил ему проводить исследования. Однако Уэст тайком продолжал испытания в своей убогой комнате, в пансионе, а как-то раз выкопал свежий труп из могилы на кладбище для бедняков и приволок его в заброшенный загородный дом за Мидоу-хилл, о чем я до сих пор вспоминаю с содроганием.
      В тот злополучный день я находился рядом с Уэстом и видел, как он впрыскивал в застывшую вену эликсир, пытаясь эсстановить химические и физические процессы в мертвом теле. Предприятие наше закончилось полным крахом. Мы испытали приступ панического ужаса, который, как мы впоследствии решили, стал результатом нервного перенапряжения. Впоследствии Уэст так и не смог избавиться от жуткого ощущения, будто кто-то крадется за ним по пятам. Все дело было том, что труп оказался недостаточно свежим нормальную психическую деятельность можно восстановить только у абсолютно свежего трупа к тому же пожар помешал нам похоронить беднягу. Уж лучше бы нам знать, что он лежит в могиле.
      После этого случая Уэст ненадолго прекратил свои опыты, но мало-помалу научное рвение к нему вернулось, и он принялся докучать факультетским властям просьбами разрешить ему использовать секционную комнату и свежие трупы для работы, которую считал чрезвычайно важной. Его мольбы не возымели успеха: рвение доктора Халси было незыблемым, остальные преподаватели одобряли приговор декана. В смелой теории реанимации они усмотрели лишь блажь молодого энтузиаста. Глядя на его мальчишескую фигуру, светлые волосы и голубые глаза за стеклами очков, невозможно было себе представить, что за этим вполне заурядным шиком скрывается сверхъестественный почти дьявольский ум. Херберт Уэст и сейчас стоит у меня перед глазами, и меня пробирает дрожь. С годами он не постарел, хотя лицо его стало жестче. А теперь он исчез, и на Сефтон обрушилось несчастье.