Глава 1

ЗЕЛЕНОГЛАЗОЕ ЧУДОВИЩЕ

Станция находилась в некотором удалении от города, на излете ухабистой дороги, что указывало на полное равнодушие властей графства к удобству путешественников. София Беренджер печально смотрела вдаль. Мартовский ветер, поднимая тучи песка, жалил веки; девушка замерзла. Четверо или пятеро пассажиров растворились на фоне местного ландшафта, кто пешком, кто на велосипедах, контролер спрятался в свою будку, и Софии казалось, что она забралась на самый край земли. Отступив на несколько шагов под станционный навес, она внезапно столкнулась с молодым человеком, только что вышедшим с платформы.

Мужчина был так хорош собой, что София, позабыв о своем раздражении, с удовольствием окинула его взглядом. Лет тридцати, высокий и худощавый, во всей фигуре чувствуется энергия и готовность к прыжку, отличающая породистых грейхаундов. У него было решительное лицо и удивительные, медно-каштановые, пламенеющие тусклым огнем волосы; подстриженные очень коротко, они завивались на макушке.

Оба были захвачены врасплох и несколько секунд молча таращили глаза друг на друга. Девушка, тоненькая, стройная брюнетка, внешностью обладала не менее броской, чем у медноволосого незнакомца.

Молодой человек применил старый, как мир, гамбит:

– Вы кого-то ждете?

– Разумеется, нет, – насмешливо отозвалась София. – Просто стою здесь, на выстуженной станции, ради забавы. Развлекаюсь. – Она не была расположена знакомиться с предприимчивым повесой, пусть даже таким красивым.

– Какая жалость, – совершенно не смутившись, сказал он. – Я-то надеялся, что вы окажетесь некой мисс Беренджер, потому что, если это не так, значит, она опоздала на поезд.

– О! – смутилась София. – Это я. Я не поняла, что вы приехали встретить меня. – (Да и как она могла это понять, если он появился с платформы позади нее?) – Я думала, обо мне забыли. Жду здесь целую вечность…

– Прошу прощения, я не должен был заставлять вас мерзнуть. Просто мне пришлось заглянуть в офис к начальнику станции, чтобы справиться о посылке, потерявшейся где-то в пути. Позвольте, я возьму ваш багаж. – Он взял у нее из рук сумку и направился к стоянке, где был припаркован старенький, но ухоженный «эм-джи» <«Эм-джи» – марка легкового автомобиля компании «Ровер груп». (Здесь и далее примеч. пер.)>. – Кстати, меня зовут Руфус Ленчерд, – представился наконец молодой человек, открывая для девушки дверцу машины. – Мы очень рады, что вы смогли приехать.

Значит, он – один из Ленчердов! Эту фамилию София впервые услышала на работе, в «Высшей школе поваренного искусства, лимитед» в Найтбридже, когда шеф, щелчком подтолкнув к ней лист дорогой почтовой бумаги, сказал: «Придется вам прогуляться в Ринг».

Письмо пришло из «Египетского дома» в Ринге, из штаб-квартиры Фонда Уильяма Ленчерда, и было подписано: «Уильям Ленчерд, помощник директора». Автор просил прислать к ним компетентного повара, чтобы приготовить легкий ленч и изысканный ужин на тридцать человек. «В доме достаточно прислуги, кухня оборудована прекрасно». Последнее заверение София восприняла с долей скепсиса: большинство клиентов не имели ни малейшего понятия о том, что должна представлять собой «прекрасно оборудованная кухня». Впрочем, ей было не привыкать – София по праву считалась первоклассным поваром и неплохо зарабатывала, усердно разъезжая по сельским домам, где проходили свадьбы, танцы или более щедро оплачиваемые коктейль-пати. Она не знала, что празднует Фонд Ленчерда, и очень смутно представляла себе, чем это общество занимается; вроде бы оно было связано с благотворительностью и просвещением.

Молодой человек, назвавшийся Руфусом, помог Софии устроиться в машине. Вскоре они распрощались с неприветливой, продуваемой всеми ветрами станцией и покатили по сельской местности, дышавшей теплом и жизнью, несмотря на суровость мартовской погоды. Слева от дороги расстилались обширные поля, милях в трех виднелись деревья на склонах Гризденских холмов, темной полосой высившихся на горизонте. Справа, между рощей и заливными лугами, бежала река Аза. Они добрались до разрушенного аббатства с массивными стенами и круглыми готическими окнами-розетками, пустыми глазницами смотревшими в небо. На руинах росли бледно-желтые нарциссы, пара геральдически неподвижных лебедей застыла в камышах пруда.

– Какая красота, – вздохнула София.

Руфус видел ее нежный профиль, отраженный в зеркале. Пряди черных волос, стильно подстриженных, упали на лоб девушки, кожа цвета лепестков магнолии белела над воротником шикарного ярко-красного пиджака.

– Надеюсь, мы ничего не перепутали? Вы действительно повар? Это кажется совершенно невероятным!

София привыкла к такой реакции работодателей.

– Я очень избалованный повар, который не любит мыть посуду. В этом вся разница. Что за вечеринка у вас намечается? Юбилей?

– Всего лишь собрание членов попечительского совета, такое случается два раза в год. Раньше мы приглашали владельца местного ресторана, но он удалился от дел.

– Понятно.

Они уже ехали через Ринг – оживленный торговый городок из серого камня с высокими крестами над величественными церквями. Большинство старинных магазинчиков претерпели значительные изменения: на фасадах появились зеркальные витрины, но покупатели по-прежнему выходили прямо на проезжую часть – тротуары так и остались по-средневековому узкими.

На окраине города машина свернула на аллею, ведущую к белому зданию, расположенному на склоне холма. Это был громадный особняк эпохи Регентства, отличающийся от тех, что можно увидеть в Англии. Его большие железные балконы и витиеватые колонны скорее напоминали о кварталах Брайтона и отдавали восточным колоритом – обычное увлечение всех «египтян», вернувшихся на родину после Битвы на Ниле <Битва на Ниле – сражение у острова Абукир в дельте Нила (1798) во время Египетской кампании Наполеона. Английский флот под командованием контр-адмирала Горацио Нельсона нанес тогда сокрушительное поражение французам.

– Удивительный дом. Ваша семья всегда здесь жила?>. Результат был, несомненно, довольно специфический, и все же дом имел тонкое очарование некрасивой, но чертовски обаятельной женщины.

– Вот это да! – с благоговением произнесла София, вылезая из «эм-джи».

Они вошли в холл, и ее постигло разочарование – вместо ожидаемой роскоши здесь царила институтская атмосфера: голые стены, пустынные коридоры, двери с табличками «Экзаменационная», «Помощник директора» и торопливый стук пишущих машинок за ними.

– Вам надо согреться, – сказал Руфус.

Он провел ее в небольшую комнату с окнами на реку, и София попала в мир комичных и экстравагантных причуд старины: на фоне малиновых обоев ослепительно белые фарфоровые головы фараонов и пергаментные свитки с пестрыми рисунками казались совершенно нелепыми, картину дополняли палисандровые стулья, дубовый стол, инкрустированный эбеновой древесиной, и пушистый ковер с узором, похожим на чертежи Пифагора.

– Шерри, – объявил Руфус, уже успевший достать графин из буфета. Он наполнил бокал, подал его девушке и поднес зажигалку к ее сигарете.

– Спасибо.

Шерри был великолепным. Первый глоток вызвал пощипывание в горле, второй пробрал жаром до самых кончиков пальцев продрогших ног. Взбодрившись, София вновь огляделась.

– С тех пор как Генри Ленчерд, банкир и отец Уильяма, основателя Фонда, построил этот особняк. Я часто задумывался, не было ли старому Уильяму немного не по себе в этом языческом окружении. Но, будучи образцом сыновней почтительности, он никогда не пытался что-либо изменить. – Руфус с улыбкой взглянул на Софию – ее лицо выражало озадаченную сосредоточенность. – Как глупо с моей стороны! Вы, наверное, не понимаете, о ком идет речь.

– Нет, я понимаю. Уильям Ленчерд… Он, кажется, был другом лорда Шефтсбери? <Шефтсбери, лорд Энтони (1801 – 1885) – английский филантроп.>

– Совершенно верно! – обрадовался Руфус. – Сэр Уильям унаследовал огромное состояние и провел большую часть жизни в трудах над различными социальными реформами. После смерти он оставил весь свой капитал в доверительное управление с указанием, что доход до последнего пенни должен идти на «расширение горизонтов познания и улучшение жизни людей». Это дает приятную свободу действий членам попечительского совета.

– А как к этому решению отнеслись его дети? – ехидно спросила София.

– У него не было детей. Мы, нынешние Ленчерды, – потомки его младших братьев, Артура и Джошуа. Уильям поставил условие в завещании: все Ленчерды остаются попечителями его имущества пожизненно. Иными словами, деньги нам не принадлежат, но мы решаем, кто их получит. Есть, конечно, и другие распорядители: ректор Кембриджа, глава колледжа Эразма Роттердамского и президент Научной ассоциации. Но поскольку мы, Ленчерды, всегда численно превосходим кооптированных членов, Фонд можно считать фамильным делом.

Изредка задавая вопросы, София побуждала Руфуса говорить дальше. Ей нравилось сидеть здесь и слушать его приятный, хрипловатый голос. Она ощущала себя как-то нереально, словно находилась в волшебной сказке.

Руфус продолжал объяснять, что Фонд управляет всеми делами из этого дома. Первый этаж занимают офисы; некоторые гостиные, как эта, например, комната, сохранились в первоначальном виде и используются для приемов. Верхние этажи переоборудованы и превращены в квартиры для персонала и людей, получающих гранты Ленчерда и нуждающихся в помещении для работы. В данный момент у них живут биолог, проводящий какие-то революционные исследования в области всхожести семян, историк, который пишет книгу об археологических раскопках в Персии, и вышедшая на пенсию школьная учительница, придумавшая метод обучения чтению умственно отсталых детей. Никто, правда, точно не знает – то ли она гений, то ли чокнутая.

– У нас полно забот, – добавил Руфус. – В среду приедет человек, обратившийся за грантом для разработки прибора, измеряющего телекинезную температуру полтергейста.

– Боже правый!

– Да. И боюсь, этому смельчаку придется выдержать неприятный разговор с некоторыми из моих свирепых дядюшек.

– А у вас их много? Мы получили до ужаса высокопарное письмо от некоего Уильяма Ленчерда, помощника директора. Он один из них?

– Нет. Он ваш покорный слуга.

– Черт! – вырвалось у Софии. Неудачное начало! – Почему тогда вы подписались «Уильям Ленчерд»? Вы же сказали, что вас зовут… – Она взглянула на медно-рыжие волосы мужчины и поняла, откуда это прозвище: «Руфус» означает «рыжий»!

– У нас здесь полно Уильямов, – усмехнулся он. – А я всегда пишу до ужаса высокопарные письма людям, которых не знаю. Кстати, а как ваше имя?

– София.

– Идеально…

Перехватив сверкающий взгляд голубых глаз, София пожалела, что не надела темные очки – по крайней мере, они помогли бы ей скрыть смущение. Не то чтобы в том, как Руфус-Уильям Ленчерд смотрел на нее, было что-то неприятное, совсем наоборот. Только уж слишком, слишком быстро он осмелился открыть ей свои чувства… Она не верила в случайные связи и никогда не смешивала работу с любовными играми, коли на то пошло. София почувствовала облегчение, когда дверь открылась и раздался звонкий голос:

– Мисс Беренджер приехала?

– Да, она здесь. Входи, познакомься с ней, Венди, и выпей с нами. Это Венди Гиббон, моя секретарша. Мы подготовили вам комнату наверху, мисс Беренджер.

Атмосфера стала более простой и светской. Венди Гиббон была хорошенькой худенькой девушкой с пушистыми белокурыми волосами. Выпив немного шерри, она повела Софию распаковывать вещи. Вечер они провели в уютной комнатке Венди, а утром София приступила к организации двух банкетов, которые устраивались на следующий день. Она была приятно удивлена, обнаружив кухню современной и оборудованной по последнему слову техники. Несколько помощниц, предоставленных в ее распоряжение, тоже оказались выше всяких похвал – толковыми и усердными.

Попечительский совет собирался в среду, в десять утра. Ленч был уже готов, и София со своими помощницами сделала перерыв, чтобы понаблюдать за прибытием Ленчердов. Те один за другим парковали свои автомобили во дворе конюшни и шли к фасаду здания.

– Немного странно это все, если спросите меня, – заметила миссис Педдер, практичная молодая женщина с шифоновым шарфом, намотанным на голову в виде тюрбана. – Представляете, они приезжают сюда дважды в год, чтобы раздать кучу денег, которая должна была бы принадлежать им по праву, только вот они сами не могут потратить ни пенни. Не для них, только для науки, и всё тут! Как-то это несправедливо… Вон идет доктор Август, думаю, вы видели его по телевизору.

Доктор Августин Ленчерд, кавалер ордена «За заслуги» <Одна из высших наград Великобритании, учрежденная Эдуардом VII в 1902 г.; присуждается королевским домом за выдающиеся заслуги в разных областях.>, оказался крупным мужчиной с упрямо выпяченным подбородком. София узнала его по нескольким блестящим передачам на ТВ – он участвовал в предвыборных дебатах от левого крыла политической партии, чем вызвал много пересудов. За ним шла пожилая женщина в мешковатом твидовом костюме и шляпке, которую она, видимо, хранила для походов в церковь.

– Это его сестра, мисс Флоренс, борец за права человека. Говорят, она однажды приковала себя цепью к ограде Букингемского дворца в знак протеста!

Рассматривая сморщенное, но бесстрашное лицо женщины, София вполне могла в это поверить.

– Вот мистер Билл, королевский адвокат. А это Джонатан, приходской священник.

Священник был мускулист и флегматичен. Он говорил с приятной молодой женщиной лет тридцати, одетой очень скромно во все серое.

– Кто это?

– Дина, сестра Руфуса. Она владеет книжным магазинчиком в Ринге. Всегда такая милая. Досадно, что еще не замужем.

Дина казалась полной противоположностью своему брату, чья жизненная энергия била ключом. София тут же бесцеремонно принялась расспрашивать миссис Педдер об их родителях.

– Отец погиб в Дюнкерке, когда они были еще детьми. Мать вновь вышла замуж и теперь живет за холмами, по дороге к Стоку. Она деловая особа, знаете ли, руководит Женским институтом и умеет заставить людей делать то, чего они делать не хотят.

Еще несколько человек прошествовали по вымощенному булыжниками двору. Мужчину с изысканными манерами и в очках в роговой оправе сопровождали две хорошо одетые женщины. За ними шел епископ Серлингхемский, больше известный как Артур Ленчерд, гималайский альпинист.

Вторая волна гостей покатилась к дому менее уверенно. Это были соискатели, приехавшие просить гранты на претворение в жизнь своих великих идей. Кто же из них тот бедный охотник за привидениями, которому предстоит столь непростой, по словам Руфуса, разговор? – гадала София. Суетливые гении, нервно сжимавшие в руках кейсы, совсем не выглядели интересными людьми. Во всяком случае, они казались куда менее интересными, чем Ленчерды.

София приготовила ленч, затем ужин. Все получилось превосходно, и она была довольна собой. Вот уже вымыта последняя тарелка, и шеф-повар отпустила своих помощниц по домам. Женщины с хихиканьем исчезли во мраке, освещая себе путь карманными фонариками.

Теперь кухня показалась Софии пустынной и унылой, впрочем, такой же, как и все остальные кухни по ночам, и девушка ощутила себя ужасно одинокой. В конце концов, работа – это всего лишь работа, вот и эта уже закончена. Дразнящего ложными надеждами мужчины не было рядом с ней весь день. Вероятно, он был слишком занят – все-таки помощник директора. Поезд ее уходил в девять утра. София в расстроенных чувствах решила сделать себе чашку горячего какао и потянулась за кастрюлей, как вдруг услышала голоса, доносившиеся со стороны холла. Один был приятным, с хрипотцой и мужественным шармом:

– Я хочу увидеть этого потрясающего мифического повара! Не верю, что она существует.

– Почему? Ты же ужинал, ведь так?

– Да, и могу сказать, что яства, подобные этим, обычно готовятся женской особью примерно восьми футов в обхвате. А если верить Руфусу, она шикарная киска…

– Ради бога, Виктор, не кричи!

София улыбнулась и разгладила на бедрах свой белоснежный халатик. Конечно, это не то одеяние, в котором ей хотелось бы предстать перед восхищенной публикой, но она точно знала, что его арктическая холодность весьма соблазнительна и прекрасно оттеняет ее персиковую кожу, которая после долгого стояния у плиты покраснеть от смущения уже не сможет.

Девушка с интересом смотрела, как открывается дверь. Вошли Руфус, бесподобно красивый в смокинге, еще двое мужчин и девушка.

– Мы хотим поздравить шеф-повара, – заулыбался Руфус. – Это был настоящий триумф! Члены нашей маленькой делегации хотят познакомиться с вами. Мои кузены Билл и Виктор Ленчерды и моя сестра Дина. А это София Беренджер.

– Что касается меня, не могу выразить, насколько я восхищен! – Виктор был широкоплечим мужчиной с превосходным цветом лица и чувственным ртом сладострастника. – Все члены совета ворковали, как голуби, даже дядюшка Август. Вы положили в суп транквилизаторы?

– Не обращайте на него внимания, – сказала Дина. – Хотя он прав – ваша еда на самом деле облегчила переговоры, приведя всех в благодушное настроение. Вы первоклассный повар, хотелось бы мне готовить так же искусно!

София засмеялась и ответила что-то уклончивое. Билл, королевский адвокат, был лет на пятнадцать старше своих кузенов.

– Вы случайно не дочь Фредди Беренджера? – спросил он.

– Вы знаете моего отца?

– Мы вместе учились в школе. Как долго он собирается пробыть в Австралии?

– Пока не будут построены все здания по его проектам. Контракт рассчитан на четыре года.

София заметила, что Руфус с интересом прислушивался, когда она говорила об отце-архитекторе, – видимо, пытался собрать по мелочам информацию о ней. Наверное, удивился, почему она не поехала со своими родителями в Австралию… Притяжение Лондона и общение с друзьями казались ей в то время более важными. Но лондонское безумие вскоре прошло, и теперь она понимала свою ошибку.

Они стояли так, кружком, несколько минут, беседуя. Вскоре все ушли, а Руфус замешкался, делая вид, что поправляет неплотно прикрытые ставни.

– Вам необходимо именно завтра ехать обратно? – спросил он. – Я подумал, если вы останетесь здесь еще на одну ночь, я мог бы сам вас подвезти. Я собираюсь в Лондон на уик-энд.

Ну и ну! Софию позабавила его попытка позаигрывать с ней.

– Я не могу просто так остаться в квартире у Венди, без приглашения.

– Ей нравится соседствовать с вами, она мне сама так сказала. Я показал бы вам нашу местность. Если завтра будет хороший день, мы могли бы отправиться в Сток и там устроить пикник.

С той же небрежностью София ответила:

– Это было бы прекрасно, но я должна позвонить своему шефу и узнать, смогут ли они без меня обойтись еще денек.

Ей причитались три отгула, и София была намерена взять их прямо сейчас. Тогда станет ясно, куда приведет ее этот путь, а она без колебаний решила пройти по нему. Она никогда не верила в любовь с первого взгляда, но внезапно обнаружила, что невозможно верить ни в какую другую. Она чувствовала уверенность и в себе, и в Руфусе, и будущее уже казалось предопределенным. А глубоко в тайниках ее сознания хранилась смутная тревога. Счастье, нашептывал внутренний голос, никогда не бывает безоблачным, обязательно найдется хоть какое-то препятствие. Но в тот момент Софии не хотелось об этом думать.

Руфус и София поженились через два месяца. Дата была назначена столь поспешно, потому что отец невесты по счастливой случайности как раз приехал в этот момент в Лондон на деловое совещание и привез с собой супругу. Родители Софии одобрили Руфуса, Ленчерды одобрили Беренджеров, и София, сияя от счастья, шла к алтарю в облаке белых кружев, чтобы мистическим образом соединить свою судьбу с судьбой мужчины, которого едва знала. Епископ, кузен Руфуса, произнес превосходную речь, но жених и невеста не слышали ни слова из нее.

Они провели три недели медового месяца в Италии, вернулись домой еще больше влюбленными, чем прежде, и принялись устраиваться в новом доме.

Дом стоял в миле к западу от Ринга, как раз за руинами аббатства, принадлежавшего Фонду. Он назывался «Уотергейтс» и находился возле участка со старой пристанью, куда раньше причаливали лодки с припасами для монахов. Здание было построено из каменной кладки разрушенного монастыря, две причудливые резные колонны поддерживали маленький портик, и над ним, между каменными веками окон, можно было рассмотреть на стене широкий размах крыльев ангела. Особняк пустовал много лет. Он был вкопан в крутой склон, длинный пролет лестницы вел наверх, к гаражу и главной дороге. С тех пор как умер его последний арендатор, сад успел буйно разрастись. Сквозь высокую, густую траву с трудом тянули к солнцу свои изуродованные ветви карликовые яблони, пробивались белоснежные филадельфусы и красные мандрагоры, желтыми каплями просвечивал золотой дождь. Ряды неподрезанных глициний и клематисов штурмовали серые бока дома, лес плетистых роз с пока еще плотно закупоренными бутонами вырвался на свободу и разлегся на лужайке спящей красавицей. Множество растений погибло, не выдержав яростной атаки сорняков, но пионы оказались стойкими бойцами – их кремовые головки гордо высовывались из зарослей крапивы и одуванчиков. Гроздья гиацинтов ослепительно блестели в изумрудной матовой зелени, а внизу у реки пышно цвели ирисы – пурпурные, цвета охры и бронзы.

– Ты когда-нибудь видела такой дьявольский, но внушающий благоговение беспорядок? – спросил Руфус. Он пил пиво из пластикового стаканчика и ел сандвич с сыром. Супруги вышли в сад, чтобы спастись от пыльной мебели и упакованных в корзины свадебных подарков, загромоздивших весь дом. – Завтра утром начну теснить врага на всех фронтах.

Подобный «дьявольский беспорядок» мог бы повергнуть в уныние любого, но Руфус был полон энтузиазма. София с нежностью наблюдала за мужем. Она уже знала, что он любит все делать самостоятельно. И сад для него оказался идеальным материалом.

– Нам не нужно много газонов, – размышлял вслух Руфус. – Слишком трудно косить на склоне. Оставим только вот ту полоску травы. А здесь, наверху, я вымощу дворик и построю что-то вроде беседки, тогда мы сможем есть на открытом воздухе и принимать солнечные ванны. И еще нам нужна всякая живность. В Уайлтоне я знаю парня, который разводит серебристых фазанов.

– Меня немного беспокоит река. Я слышала много ужасных историй об утонувших детях.

– Я сделаю надежную проволочную ограду… А сколько ты хочешь?

– Детей или фазанов? – уточнила София, хотя прекрасно поняла, о чем он.

Руфус засмеялся, обнял жену, притянул к себе, и она прижалась спиной к груди мужа, чувствуя биение его сердца.

– Любимая, у нас будут чудесные дети!

Да, именно такими они и будут, подумала София, и все у них сложится хорошо.

В понедельник Руфус вернулся к работе. Кроме того, что он являлся одним из наследственных членов попечительского совета Фонда Ленчерда, он также был его платным служащим. Много всего происходило в «Египетском доме». Стипендиаты не только должны были регулярно получать деньги, но часто нуждались и в другой помощи: им где-то надо было жить, некоторые попадали в затруднительное положение и были слишком не от мира сего, чтобы выпутаться из этих проблем самостоятельно; к тому же поток соискателей никогда не иссякал. С ними приходилось беседовать, изучать их заявления, на основании чего составлять докладные записки для членов совета, собиравшихся дважды в год. Директор Фонда Холанд Эванс, светило науки, делил свое время между ежедневной рутиной и написанием трехтомной истории королевства Уэссекс <Уэссекс – королевство, основанное саксами на Британских островах в VI в.>, и делил, следует отметить, не вполне справедливо. По всем этим причинам у помощника директора забот хватало.

Но Руфус не возражал. Природная энергия и счастливая семейная жизнь помогали ему во всем. Он приходил из офиса домой и вечерами занимался садом. После ужина они с Софией падали в объятия друг друга и предавались любви с неослабевающим пылом – бывают в жизни времена и для безрассудной траты сил.

Вскоре все было готово к празднованию новоселья. На фуршет прибыло человек сорок, после чего полдюжины избранных остались на ужин.

– По-моему, все прошло отлично, – сказала София своей золовке Дине, когда основная партия гостей уехала. Женщины стояли на кухне, наливая горячий суп в супницу.

– Прекрасный прием!

На пороге появилась секретарша Руфуса.

– О, Венди! Они уже перешли в столовую? У нас все готово.

Столовая была довольно маленькой, в зеленых тонах, одна стена оклеена обоями с забавным узором из морских раковин и кораллов.

– Я совсем обленилась, – сказала Гилда Норрис, уже устроившаяся за столом. – Не могу даже встать – так выдохлась.

Гилда, хорошенькая пухленькая хохотушка, любила соблазнительно похихикать, ярко одеться и нацепить на себя побольше драгоценностей. Ее голубое платье из тафты и бриллианты казались слишком вызывающими на фоне простых ситцев других женщин. София уже успела понять, что и платья, и хихиканье равно безобидны, просто Гилде нравится быть в центре внимания и преувеличивать свои достоинства. Дик Норрис выполнял все капризы жены, и вполне мог себе это позволить, поскольку являлся единственным в Ринге фабрикантом – владел фабрикой по производству кожаных перчаток, вот уже шестьдесят лет наращивавшей состояние рода Норрисов.

Дик стоял за стулом Гилды, разговаривая с Майлзом Ропером. София подумала, что они представляют собой пару антагонистов: красивый и солидный бизнесмен и худой нервный антрополог, кожа которого побронзовела под африканским солнцем. Мрачный и немного печальный взгляд Майлза, казалось, преследовал ее.

Майлз был одним из бенефициариев Фонда и проводил длительные исследования по проблемам примитивных африканских племен, подвергавшихся воздействию цивилизации. Семь лет назад он женился на кузине Руфуса Рэймонде, но она умерла в буше от малярии, и теперь их дочь, еще одна Рэймонда, росла в доме приходского священника Джо Ленчерда, у своих дяди и тети. А Майлз оставался вдовцом.

Когда все расселись, София обнаружила себя рядом с ним, по другую руку от нее устроился кузен Виктор.

Майор Виктор Ленчерд, хозяин гончих <Хозяин гончих – титул главы охотничьего общества.>, с первого дня знакомства проникся к Софии симпатией и неизменно демонстрировал знаки внимания. Бывший кавалерийский офицер и владелец охотничьих угодий Котесбери, он был в данный момент, как сам выразился, «между женами» – только что «сбросил свою вторую».

– Я больше всего люблю посещать вечеринки как политик, не принадлежащий ни к какой партии, – заявил он, зачерпывая полную ложку томатного супа. – А ты, вероятно, думаешь, что это легко – получать удовольствие от жизни, будучи скованным по рукам и ногам обязательствами? Тебе нравится быть замужем?

– Да, очень, – улыбнулась София.

Она заметила, что Руфус пристально смотрит на нее с другого края стола, и сделала ему знак рукой, указав, что на буфете рядом с ним стоит блюдо с холодной уткой и апельсиновым салатом.

– Надеюсь, ты скоро привыкнешь к нашей странной семье, – продолжал Виктор. – У всех такой необычный энтузиазм. Руфус еще не водил тебя в пещеры? Только не говори, что тебе там понравилось!

– В некотором смысле – да. Пока я не провалилась в какую-то дыру.

Это было своеобразное испытание. Пещеры Гауберун находились за Рингом, в трех милях вверх по реке, и никто не решился бы назвать их благоустроенным и приятным местом для туристов. Лишенные освещения и бетонных ступенек, пещеры хранили первобытный мрак в своих расщелинах, уходящих глубоко под Гризденские холмы, и были усеяны разнокалиберными дырками, как швейцарский сыр. Вы входите туда, связанные канатом друг с другом, прихватив шахтерский фонарь, медленно продвигаетесь вперед, перелезая через валуны, форсируете вброд спрятанные под землю реки, затем пятно света от вашего фонаря выхватывает вдруг пещеру размером с кафедральный собор и лес сталактитов, которым полмиллиона лет… София испытала тогда благоговейный страх и приятное возбуждение, но никто не заставил бы ее пойти туда вновь. Руфус же был без ума от Гауберун – он исследовал пещеры со школьной скамьи.

– И все же тебе повезло, – заметила Гилда Норрис. – Хотелось бы мне, чтобы меня кто-нибудь взял в пещеры. Должно быть, это так волнительно!

– Могу себе представить, а ты? – прошептал Виктор, наклонившись к Софии. – Останавливаться с милым другом в темных уголках, чтобы нежно пошептаться или пошлепать друг друга по… Милашка Гилда не упустила бы такой возможности.

– Виктор, ради бога! – запротестовала София, давясь от смеха.

Руфус продолжал хмуро наблюдать за ними.

– Что смешного, Виктор? – требовательно спросил он вдруг. – Или это секрет?

Все замолчали, повернулись к ним, и София обнаружила, что краснеет. Она была смущена, потому что они с Виктором смеялись над Гилдой, которая выглядела такой добродушной… Чтобы сгладить неловкость, София громко спросила Виктора, лазил ли он сам в пещеры.

– Я уже много лет не бывал там. Если бы мне захотелось свернуть себе шею, я сделал бы это при дневном свете. Но поскольку я прожженный прожигатель жизни – скверный каламбур, прости, – я развлекаюсь по-другому и делаю вещи, которые ни один Ленчерд, имеющий чувство собственного достоинства, не одобрил бы. Все они кощунственно великодушны, за исключением меня. Например, Руфус считает, что жестоко вешать убийц и охотиться на лис.

– Я согласна с ним насчет смертной казни. Но звук охотничьего рога трогает что-то внутри…

– Вот! – удовлетворенно произнес Виктор. – Я знал, что ты – мой тип девушки. Не хочешь поохотиться с нами в следующем сезоне?

– Боже, нет! Я не ездила верхом с тех пор, как окончила школу. Тогда я была членом клуба «Пони» и зачитывалась книгами о лошадях.

– Звучит обнадеживающе. У тебя все получится. Приедешь ко мне, и я посажу тебя на лошадь…

– Нет, будь ты проклят, не посадишь! – Голос Руфуса грянул, как выстрел. Он вскочил, он тяжело дышал, в его глазах горел воинственный огонь.

– Руфус! – выдохнула София в ужасе. Она и так не имела ни малейшего намерения принимать приглашение Виктора, но не видела необходимости устраивать по этому поводу скандал.

– Остынь, старина, – проворчал Виктор. – Ты всегда был нерешительным, как все Ленчерды, и терпеть не мог лошадей, но это не причина для того, чтобы лишать Софию удовольствия от верховой прогулки.

Руфус проигнорировал слова кузена и сурово, будто на провинившуюся служанку, посмотрел на жену.

– Мы будем пить кофе в другой комнате, – бросил он и вышел из столовой.

Воцарилось гнетущее молчание. Все, озадаченно переглядываясь, переместились в гостиную. София принесла кофе, не смея поднять глаз. Ее неприятно удивило то, что Руфус так быстро захмелел… Ну конечно, он пьян, иначе не позволил бы себе говорить в таком тоне! И все равно, она не понимала, почему он разозлился. Руфус всегда любил Виктора и не воспринимал этого балагура и бабника всерьез… Ощущая тягостную неловкость, София села и завела беседу с Гилдой. Подошел Виктор и пристроился на подлокотнике ее кресла.

– Не переживай, дорогая. Этот маленький скандал ничего не значит. – Он ласково пожал ее руку.

Внезапно Руфус навис над ними обоими и, схватив Виктора за плечи, попытался стащить кузена с его насеста.

– Прекрати приставать к моей жене! Убирайся! Вон отсюда, пока я не вышвырнул тебя!

– Руфус, ты пьян… – осторожно вмешался Майлз Ропер.

– Нет, я не пьян! – возразил Руфус и добавил что-то, чего женщины не расслышали – вероятно, к лучшему.

Виктор встал и сдержанно произнес:

– Если ты считаешь, что мне действительно лучше уйти…

Дик Норрис кашлянул.

– Не думаете, что настало время…

– Конечно, дорогой, – с готовностью кивнула Гилда.

И все поспешили уехать.

София слишком расстроилась, и ей было слишком стыдно за Руфуса, чтобы упорно продолжать делать вид, будто ничего не произошло. Провожая Гилду наверх за ее пальто, она позволила своим чувствам вырваться наружу.

– Он ревнует… ревнует к Виктору! В это невозможно поверить, тем более что мы женаты всего семь недель! Не могу понять, в чем я виновата… И что все, должно быть, думают о нас после этой отвратительной сцены…

– О, забудь об этом, моя дорогая, – успокоила ее Гилда. – Все потому, что вы так недавно женаты. Скоро он научится воспринимать вещи правильно. У меня, например, с Диком теперь нет никаких затруднений. Я хочу сказать, все понимают, что небольшое недоразумение с Виктором не имеет никакого значения.

Это совсем озадачило Софию. Слепо влюбленная в Руфуса, она и в мыслях не держала флиртовать с Виктором или с кем-то еще.

Наконец София и Руфус остались одни.

– Ты, должно быть, сошел с ума… – начала она.

– Прости, – одновременно с ней произнес он.

Ей потребовалось не много времени, чтобы понять:

муж извиняется не за свое отвратительное поведение, а за кузена, которого он охарактеризовал как «профессионального бабника и грубияна».

– Какой дьявол в тебя вселился, Руфус? Ты никогда прежде не обзывал его так. Мне казалось, ты его любишь. Но в любом случае это просто смешно…

Мне не стоило приглашать его сюда. Когда я увидел, с каким вожделением он смотрел на тебя за ужином, мне стало тошно. Они все еще стояли в крошечном холле. София, сбитая с толку, вглядывалась в мрачное лицо мужа. Нет, он не был пьян, но, судя по всему, находился под влиянием какого-то более сильного стимулятора, названия которого она не знала. Что это? Ревность?

– Не стоит так все преувеличивать, дорогой, – медленно произнесла София. – Я знаю о двух разводах Виктора и о его похождениях, но это вовсе не значит, что он охотится на каждую девушку, с которой встретится…

– Как ты можешь его защищать? Тебе что, понравилось, как он с тобой обращался?

Конечно, подумала София, очень понравилось. А какой бы женщине не понравилось? Виктор, как опытный ловелас, ясно давал понять, что находит ее соблазнительной… но это все, что он делал, и она не видела в этом ничего дурного.

– Значит, тебе понравилось… – Руфус смотрел на нее пристальным, нервирующим взглядом.

– Говорю тебе, он совершенно безобиден.

– Безобиден? Виктор? Не будь идиоткой! Почему, как ты думаешь, он предлагал тебе поохотиться? Если бы ты прожила здесь немного дольше, ты бы знала, что так он приглашает каждую проститутку в графстве! Эти шлюхи проводят с ним день охотясь на лис, а потом возвращаются, чтобы принять ванну. Причем, заметь, дверь в ванную комнату не закрывается на замок! Вот такой это дом!

У Софии возникло видение: Виктор с его разгоряченным и вспотевшим гаремом, и она не смогла удержаться от смеха. Но Руфус совершенно утратил чувство юмора.

– Разумеется, если тебя забавляет то, что приличные люди считают глумлением над моралью, тебе лучше уйти с моим дражайшим кузеном. Должно быть, именно к подобным типам ты и привыкла. Полагаю, было полно таких, круживших у твоей квартирки в Челси!

– Ага, дюжины, – кивнула София, теряя терпение. – И я все свободное время проводила в постели с ни…

Он схватил ее, свирепо сжал худенькие плечи так, что София вскрикнула от боли, и тряс до тех пор, пока кровь не застучала у нее в висках. В ушах зашумело. Сквозь этот шум она услышала слова:

– Ты не должна больше так говорить, сука! – Руфус был белым, как бумага.

– Шутка… – смогла выдавить из себя София.

– Вот что все это для тебя значит, да? Просто шутка?

Она подумала, что муж собирается ударить, но он отпустил её, презрительно оттолкнув.

София не могла понять, что происходит. Никогда еще она не сталкивалась с физическим насилием, и эта внезапная атака Руфуса, которого она любила и которому полностью доверяла, на время парализовала ее.

Руфус не двигался, стоял на том же месте у нижней ступеньки лестницы. София не хотела проходить мимо него, превратившегося вдруг во враждебного незнакомца, поэтому поковыляла в гостиную. За дверью в темноте она наткнулась на низкую этажерку и столкнула поднос с бокалами для шерри. Большая часть их разбилась вдребезги, на полу зловеще замерцали осколки. До этого София была слишком ошарашена, чтобы плакать, но теперь слезы хлынули по ее щекам. Она встала на колени и принялась подбирать кусочки стекла трясущимися пальцами.

Немного погодя София почувствовала присутствие Руфуса, он тихо подошел и начал помогать ей, осторожно складывая осколки на поднос. Они молчали.

– Дорогая, прости, прости, – наконец забормотал Руфус. – Я не ведал, что творил. – Он мучительно запинался на согласных и выглядел совершенно потерянным. – Должно быть, я сильно обидел тебя, София, пожалуйста, только не плачь больше. Я не могу этого вынести.

Она оставила разбитый бокал и привалилась к плечу мужа, ища утешения. Руфус сел на пол, лаская ее голосом и руками, восстанавливая домашний мир, возвращая ощущение безопасности.

– Я по-прежнему не понимаю, почему ты приревновал меня к Виктору, – минуту спустя сказала София.

– Наверное, потому, что я слишком хорошо его знаю. Я часто наблюдал, как Виктор смотрит на девушек, и мне тяжело было видеть, что он причисляет тебя к категории вертихвосток. Но ты, казалось, не возражала, и я начал думать о других парнях, с которыми ты встречалась, когда одна жила в Лондоне. Я ничего не мог с собой поделать. И когда ты сказала… то, что сказала… что-то вспыхнуло в моей голове, и я совсем взбесился. София, я ужасно сожалею, – снова повторил он. – Я не хотел причинить тебе боль, любимая, ты мне веришь?

– Конечно, дорогой, – успокоила она его. – Я ведь говорила тебе, что ты для меня первый, последний и единственный мужчина. А что до всех Викторов этого мира – тебе не о чем беспокоиться. Я никогда дважды не взгляну ни на одного из них!

– Я не хочу, чтобы ты и один раз на них взглянула, – проворчал Руфус.

И вот тогда у Софии возникло, пока смутное, предчувствие того, что ей предстоит в будущем.

Вскоре она уже с уверенностью знала, что Руфус патологически ревнив. Когда бы она ни встречала Виктора или кого-то еще с подобным отношением к женщинам, Руфус становился раздражительным и угрюмым, не отходил от нее ни на шаг и свирепо хмурился. Он хватался за любое случайно произнесенное ею в разговоре имя и тут же принимался ее допрашивать. Кто это? Как долго ты его знала? Где вы познакомились? Ах, это тот, что преподнес тебе дорогие часы в качестве свадебного подарка? Немного странно, не так ли, если ты его едва знаешь? И София перестала упоминать прежних своих друзей, просто чтобы сохранить мир. И все равно ревнивые выпады продолжались, она часто убегала в слезах, а Руфус мчался за ней, мучимый угрызениями совести, чтобы поцеловать и помириться… до следующего раза. Между этими абсурдными эпизодами они были исступленно счастливы, что делало сцены ревности более или менее сносными.

Тем летом развлечений у них было предостаточно: они играли в теннис на травяном корте «Египетского дома», плавали в бассейне у Норрисов, в субботу после обеда Руфус играл в крикет, а София наблюдала за ним, скучая от утомительных правил, но очарованная белыми фигурами крикетистов, которые, казалось, исполняли какой-то языческий ритуальный танец на зеленом поле.

Счастливые, они вдвоем бродили по холмам, работали в саду, экспериментировали с цветной фотографией и слушали проигрыватель, разделяя страсть к Моцарту. Его волшебная музыка в сочетании с залитым лунным светом садом создавала обстановку для самой пылкой и запоминающейся любви. Если бы только не было постоянного, затопляющего душу страха сказать что-то не так, чтобы муж ничего не вообразил себе и внезапно все не испортил…

Октябрьским утром десяток членов попечительского совета собрались в гостиной «Египетского дома». Это не было плановое заседание – их созвали в срочном порядке, чтобы решить вопрос с финансированием. Научно-исследовательская команда университета Истхемптона, работавшая над болезнями картофеля, истощила свой денежный запас и горько рыдала, прося дополнительных грантов.

Руфус собрал столько народу, сколько сумел найти, причем не самых толковых членов: Артур не смог оставить свою епархию в Мидленде; Стивен, прославленный нейрохирург, находился в Америке, Билл – на выездной сессии суда. Но старшее поколение присутствовало: отец Билла, губернатор колонии в отставке, дядюшка Август и, конечно, тетя Флоренс. Кто может возразить, что два достойных пожилых джентльмена и не менее достойная леди способны мудро распорядиться миллионами, накопленными нашим предком? – размышлял Джонатан Ленчерд, приходской священник Ринга, вытягивая под столом длинные ноги и раскуривая трубку. Однако он не чувствовал такой же уверенности в отношении еще одной тетушки – Кесси Бедж. Она жила на той стороне Стока, исправно приезжала на каждое собрание и голосовала неизменно за темы, названия которых сама едва могла выговорить даже по буквам. Тихо щебеча что-то, старушка сидела сейчас рядом с Диной, оставившей на время свой книжный магазин. Напротив них Виктор боролся с зевотой – он охотился с пяти утра на лисят.

Были там и трое кооптированных членов, не принадлежавших к семье. Вежливо повернув головы в сторону доктора Холанда Эванса, пытавшегося убедить их расстаться с большими деньгами, они внимательно слушали. Помощник директора изучал какие-то записи.

Какой приятный парень Руфус, лениво думал Джонатан. Обладает обаянием и хваткой породистого рыжего сеттера – странное, правда, сравнение, но оно подсказано цветом его волос и уверенностью в себе. Что до самообладания и эмоциональной уравновешенности – до недавнего времени казалось, что Руфус может похвастаться и этими достоинствами. Но выяснилось, к сожалению, что он, пастор, плохо понимал своего кузена, которого знал всю жизнь; если его, стороннего наблюдателя, так тревожат вспышки собственнического и легко поддающегося переменам характера Руфуса, что, должно быть, чувствует несчастная София, являющаяся их мишенью? Она уже начала проявлять признаки нервной напряженности, бедняжка, и нечему удивляться!

Размышления Джонатана были прерваны скрипучим голосом старого сэра Уильяма, экс-губернатора, вклинившегося в речь доктора Эванса:

– Фаллер первоклассный ботаник. Мы убедились в этом в свое время, когда устанавливали ему первоначальный грант. Но это не оправдывает того факта, что он так быстро расправился с деньгами и не предъявил нам никаких результатов исследований.

– Прошу избавить меня от разглагольствований чиновника! – Это был ожидаемый взрыв со стороны доктора Августина Ленчерда, с праведным гневом обрушившегося на своего пожизненного спарринг-партнера. Отсутствие воображения, скупость, неуважение к «краснокирпичным» университетам <Университеты, основанные в Великобритании в XIX-XX вв. и специализирующиеся на технических дисциплинах.> – все эти старые обвинения вновь полетели в цель.

Сэр Уильям дождался, пока кузен остановится, чтобы перевести дыхание, и сказал:

– Все это было бы чрезвычайно интересно, если бы хоть как-то относилось к делу. Я задал простой вопрос о финансах и все еще надеюсь на простой ответ.

– Думаю, нам нужно учесть форс-мажорные обстоятельства, – вмешался Руфус, вертя в руках лист бумаги. – Не говоря уже о болезни самого профессора Фаллера, были еще трудности с новыми постройками на экспериментальной ферме. Это задержало их работу по программе, но, разумеется, жалованье должно быть выплачено… кроме того, транспорт, бензин…

Недовольный шум голосов за столом утих, успокоился даже сэр Уильям. Провели голосование и приняли резолюцию об увеличении гранта.

– Признаться, болезни картофеля меня ничуть не вдохновляют, – шепнула Дине тетя Кесси. – Такой неинтересный овощ, даже когда он совершенно здоров. И все же забавно, что внеочередное заседание прошло именно сегодня, поскольку я почти уже собралась приехать сюда повидать Руфуса. Это не тот вопрос, который можно обсуждать по телефону, и я подумала, что должна рассказать ему лично. Ты помнишь мою соседку, миссис Фродшем? Она пригласила меня посмотреть телевизор прошлым вечером. У нее гостит мисс Поттер-Уильямс. Что-то, я уже забыла что, было сказано насчет женитьбы Руфуса на такой красивой девушке, и мисс Поттер-Уильямс навострила ушки, услышав фамилию Беренджер. Она сказала, что у ее племянницы, миссис Уайбрэхэм, служила девица по имени София Беренджер, присматривала за детьми. Так вот, племянница уличила ее в недостойном поведении со своим мужем и тут же вышвырнула из дома.

– Я уверена, что это не может быть наша София, – запротестовала Дина и обменялась испуганными взглядами с Джо и Виктором, которые оба были достаточно близко, чтобы слышать слова старой леди.

– О, я ей не поверила, – махнула рукой тетя Кесси. – Возможно, была какая-то другая девушка с такой же фамилией или мисс Поттер-Уильямс просто напутала. Но даже так, ты не считаешь, что это очень неприятно, если она будет ходить здесь по гостям и рассказывать ужасные вещи о Софии? Вот почему я решила, что Руфусу нужно сказать об этом – чтобы он остановил ее.

– Нет! – хором заявили Дина, Джо и Виктор.

– Разве он не должен защитить честное имя жены? – изумилась тетя Кесси.

– Гораздо лучше вообще не поднимать этот вопрос, – заметил Виктор. – Ваша мисс Портер-Вискис, или как ее там, уедет, и проблема решится сама собой.

– О, дорогой, хотелось бы, чтобы именно так все и было. Но ты же знаешь, как быстро распространяются сплетни…

– Да, и я уверен, сами вы не хотите помочь в их распространении, – многозначительно сказал Джо. – И потом, вы же видите, как занят Руфус.

К счастью, сам Руфус в это время был поглощен разговором с директором и одним из кооптированных членов совета. Джо начал незаметно подталкивать тетю Кесси к двери, потчуя ее подробностями из жизни своих детей. Дина и Виктор с облегчением наблюдали, как они уходят.

– Опасный был момент, – покачала головой Дина.

– Не беспокойся. Старина Джо знает, как с ней управиться.

– Да, но, Виктор… разве это не ужасно, что мы все реагируем подобным образом? Я презираю грязные сплетни, но чувствую так же, как и ты, что мы должны помешать Руфусу все это услышать. Я вижу, как он иногда наблюдает за Софией, и этот его взгляд… я не знаю… как будто он находится под каким-то заклятием. Ты понимаешь, что с ним происходит?

– Я сказал бы, что он до смерти влюблен.

Джо проводил старую даму к древнему «моррису» <«Моррис» – марка автомобиля компании «Бритиш Лейланд».> и запихнул ее на переднее сиденье со множеством банальностей вроде: «Не будите спящую собаку» и «Меньше знаешь – крепче спишь», затем сел в свою машину и с чувством выполненного долга выехал со двора конюшни. Когда он исчез за поворотом, тетя Кесси вдруг обнаружила, что забыла свою сумочку в гостиной. Она рысью припустила назад к дому и на пороге столкнулась с Руфусом.

София сажала подснежники в канавку у стены новой террасы, построенной Руфусом, втыкая луковицы во влажную, похожую на шоколадный кекс землю. Услышав, как муж спускается по ступенькам, она крикнула ему:

– Я здесь, дорогой! – И затем, когда он показался из-за угла, поинтересовалась: – Ну, как прошло собрание? Дядюшки не хулиганили?

Руфус не ответил, и его мрачный взгляд был первым предупреждением о грядущей беде. Подойдя совсем близко, он спросил:

– Ты знаешь людей по фамилии Уайбрэхэм?

– Уайбрэхэм? О, Уайбрэхэм… – Это было имя из далекого прошлого, но и сейчас оно вызвало у Софии чувство отвратительной пустоты в желудке. – Много лет назад я присматривала у них за детьми. Когда мне было всего семнадцать.

– И ты позволила мужчине средних лет, мужу хозяйки дома, стать твоим любовником? Ты спала с ним, пока его жена не узнала обо всем и не уволила тебя, это правда?

– Нет, конечно же нет! Мы никогда не делали ничего плохого…

– Не оправдывайся. Просто, для разнообразия, дай мне честный ответ. Эта женщина выставила тебя за дверь без рекомендаций?

Да, – прошептала София. Он загнал ее в угол. Она тщетно пыталась подавить приступ дрожи, когда муж вцепился в ее запястья. – Руфус, пожалуйста, не надо… мне больно! Почему ты не веришь мне? Почему ты вытащил на свет историю, случившуюся семь лет назад? В любом случае все было совершенно невинно…

– Да ну? Тогда почему ты никогда не упоминала об Уайбрэхэмах? Предполагалось, что твоя жизнь для меня – открытая книга, ты всегда говорила, что у тебя нет секретов. Как же ты объяснишь этот, ты, проклятая проститутка?

София безмолвно смотрела на мужа. Она никогда и никому не говорила о Уайбрэхэмах – она постаралась о них забыть. А теперь ей напомнили.

Она устроилась к ним на работу в каникулы, когда еще была студенткой. Жили они в Суссексе. Вскоре обнаружилось, что Алекс Уайбрэхэм – бабник с привлекательным ореолом уставшего от жизни романтика, фатальным для юных девушек. Однажды его жена осталась ночевать у матери, и Алекс повел Софию на прогулку по залитому лунным светом саду. А в это время его сын проснулся и захотел пить. Несколько минут малыш пронзительно вопил, пока его старшая и более храбрая сестра не отправилась в пижаме искать пропавших взрослых. Когда на следующий день девочка рассказала о ночном происшествии матери, та, разумеется, все истолковала неправильно. Лорна Уайбрэхэм была неврастеничкой и, поскольку муж ее находился в это время в офисе, выплеснула все свое негодование на Софию, принялась обзывать ее по-всякому, приказала собрать вещи и немедленно уехать. Девушка, зная, что пренебрегла своими обязанностями в отношении детей, чувствовала себя слишком виноватой, чтобы защищаться, и оказалась постыдно выброшенной на дорогу со своим чемоданом. Затем последовало кошмарное путешествие на автобусе без гроша в кармане. Она добралась до дома в два часа ночи, боясь предстать перед своими родителями. Фредди и Энн Беренджер, вполне здравомыслящие люди, сразу же поняли, что их неопытная овечка скорее глупа, нежели испорчена, но их комментарии все равно нелегко было вынести. Короче, этот инцидент относился к тому сорту случаев, которые любая девушка желала бы забыть.

– Какое это имеет значение? – в отчаянии выпалила София.

Руфус резко втянул ноздрями воздух.

– И у тебя хватает наглости задавать мне этот вопрос? Ладно, полагаю, не имеет никакого значения, если это норма твоего поведения.

– Ради бога, Руфус… – София замолчала, услышав желанный звук шагов. – Это, наверное, хлеб принесли. Отпусти меня.

Он отступил в сторону. София побежала к крыльцу, радуясь передышке.

– Добрый день, миссис Ленчерд, – улыбнулся ей сын пекаря, симпатичный парнишка. – Как обычно?

– Белый и черный, пожалуйста, Стэн. – Она взяла две буханки.

– Мама велела спросить, вы все еще хотите котенка? Наша кошка принесла пятерых, и мы должны каждому найти дом. А у вас преимущество в выборе.

– О, Стэн, как приятно, мы с радостью возьмем одного. Скажи маме, я взгляну на них, когда буду в следующий раз в магазине.

– Хорошо, миссис Руфус. – Стэн ушел, покачивая большой корзинкой и насвистывая.

София убрала хлеб и, услышав, как Руфус пересек холл, привалилась к шкафу, пытаясь собрать остатки сил.

– «О, Стэн, как приятно»! – растягивая слова, передразнил он ужасным фальцетом. – Не хочешь терять сноровку? Не предполагал, что ты когда-нибудь станешь ломать свою пакостную комедию перед мальчишкой на посылках.

Это было слишком!

– Заткнись! – закричала София. – Заткнись и оставь меня в покое! Почему ты всегда все портишь своими омерзительными инсинуациями? Я больше не останусь здесь, не собираюсь быть объектом твоих нападений!

София промчалась мимо мужа, вылетела из дома и побежала вверх по склону холма. Наверху она остановилась, тяжело и часто дыша. Дорога была пустой. Впереди располагалась группа коттеджей, старых, видавших виды, с крошечными садиками. За изгородями цвели астры, из зарослей хризантем выглядывали овчарки. Хозяйки удивленно смотрели на миссис Руфус Ленчерд, в одиночестве шагавшую в это странное для прогулок время дня, когда ей надо бы сидеть дома и кормить мужа обедом.

София вышла за ворота в поле. Здесь были простор и спокойствие – именно то, в чем она сейчас так нуждалась. Она брела по осенней поблекшей траве, опустив голову и засунув руки в карманы джинсов, не имея понятия, куда идет. Она пыталась убежать от своих проблем, но не могла. Отношение Руфуса к ней было чудовищно несправедливым, и это более всего ее огорчало. Клочки разговоров проносились в ее голове. «Ну почему ты возмущаешься, – часто спрашивала она, – что я танцую с Виктором (или еще с кем-то)? Ты же знаешь: это всего лишь танец!» – «Потому что я не могу вынести мысли о том, что другой мужчина прикасается к тебе! Я хочу сохранить тебя только для себя. Я думал, ты чувствуешь то же самое, хочешь, чтобы у нас все было как в Позитано!» – «Дорогой, будь благоразумен, мы не можем вести себя так, будто у нас вечный медовый месяц!» – «Конечно, но мы можем по-прежнему жить в нашем собственном мире. Вот чего я хочу. И я думал, ты тоже этого хочешь. А теперь ты впускаешь в наш мир всех этих людей! Ты не любишь меня, не любишь так, как я тебя люблю! Если бы любила, ты бы меня не мучила!» – «Я люблю тебя, Руфус! Что мне сделать, чтобы доказать это?» Здесь ответ обычно был довольно подробный: она может отказаться танцевать, разговаривать и вообще проявлять интерес к кому бы то ни было, и это, единственно приемлемое для него доказательство. У Руфуса всегда наготове имелся двусмысленный аргумент: если другие мужчины ничего для нее не значат, то отказ от сомнительных удовольствий покажется настолько малой жертвой, что она с радостью принесет ее. Если же, по ее мнению, жертва слишком велика, значит, ей нравятся эти неожиданные встречи, она, таким образом, неверна мужу и он не может доверять ни единому ее слову. «Ты называешь меня лживой?!» Откровенный вызов действовал на него как ушат холодной воды, и он начинал извиняться. Но теперь, когда Руфус раскопал эту старую историю, у него прибавится самоуверенности.

– Что мне делать? – вслух спросила София.

Решения не было. Она продолжала идти, перелезая через скрепленные проволокой изгороди. Трава росла здесь короткая и сухая, ветер становился все резче. София попыталась закурить сигарету, но ветер ей не позволил, спички быстро закончились, и она побрела вниз с холма. Икры уже начали болеть от долгого восхождения. Строго придерживаясь тропинки, девушка обнаружила, что выходит прямо к городу. Слева стоял «Рингхед-коттедж» – дом дядюшки Августа и его сестры, непочтительно прозванный Руфусом и Виктором «Эггхед-коттедж» – «Яйцеголовый коттедж». В небольшом загоне стояла тетя Флоренс, пытаясь уговорить домашнюю птицу уйти на ночь в сарай.

– Цып-цып-цып! Глупые курочки! – Старушка гордо вышагивала среди них в своем твидовом костюме, высоких резиновых сапогах и фетровой шляпе.

Софии необходимо было с кем-то поговорить, но тетя Флоренс совсем не годилась на роль конфидентки. Девушка продолжила утомительный путь, направив стопы к рыночной площади. Книжный магазин Дины обещал тепло и убежище. Это было небольшое здание с очень красивыми витринами. София заглянула через одну из них внутрь и с облегчением увидела в зале только двух посетителей: старшеклассницу с тяжелым ранцем, задумчиво рассматривающую книги, и крупную женщину в зеленом, говорившую с Диной. И лишь войдя, София поняла, что сейчас столкнется со свекровью. Она попыталась ретироваться, но было уже поздно.

– София, дорогая, как приятно тебя видеть! Я собиралась тебе звонить. Как Руфус?

– Хорошо, спасибо, – вздохнула София, покорившись неизбежности.

– Ты еще не была у нас в Кромптоне после ремонта. Как насчет следующего вторника? Нет, погоди минутку… во вторник мы обедаем с шерифом графства, в среду ужинаем в Лондоне – Сент-Хьюберт присутствует на собрании пэров. (Сент-Хьюбертом звали ее второго мужа.) Я только что говорила Дине: какая жалость, что она не сможет поехать с нами. Глупо запирать себя здесь со всеми этими книгами. Ты не могла бы убедить ее быть немного более инициативной? В конце концов, ей всего тридцать один год, а нам не нужна еще одна старая дева.

Неуемная миссис Сент-Хьюберт Хокин трещала без умолку еще минут пятнадцать. Кто-нибудь менее эгоистичный, чем она, непременно заметил бы, что с Софией что-то не так. Дина вот заметила и тактично выпроводила мать из магазина. Школьница давно ушла.

– Ну все, лавочка закрывается, – объявила Дина, задвигая засов. – Ты выглядишь совершенно измученной. Мы зажжем камин в гостиной и выпьем. У меня где-то есть виски.

Когда они устроились у камина, у нее было время рассмотреть свою невестку. Внезапное появление Софии и ее состояние казались очень странными: бедняжка пила виски, и зубы ее стучали о край бокала, но вовсе не от холода.

– Ты не хочешь рассказать мне, что случилось? – Дину вдруг охватило предчувствие беды. – Руфус говорил с тетей Кесси?

– С тетей Кесси? – озадаченно повторила София. – Я не знаю, с кем он говорил, но, кажется, он верит всем, только не мне. Могла же я, в конце концов, забыть один глупый эпизод, случившийся, когда мне было всего семнадцать? Тем более что он был таким гадким… А Руфус заставил меня почувствовать себя преступницей. – И вся история ревности Руфуса вылилась наружу. София, которая сдерживалась так долго, теперь говорила быстро и взволнованно, чувствуя облегчение от возможности высказаться.

Заранее уверенная, что у нее самой никогда не будет любовных романов, Дина сидела в своем уютном гнездышке, тихая и спокойная, как робкая птичка, в серой юбке и кардигане – полная противоположность яркой брюнетке Софии, – и размышляла, не является ли ее невестка одной из тех женщин, которые находят удовольствие в эмоциональных схватках и бурных примирениях с мужчинами.

– Я знаю, Руфус очень тяжелый человек, – вздохнула наконец Дина, – но я думала, что ты, возможно, вовсе не возражаешь против этих ссор…

– Я ненавижу скандалы! – возмутилась София. – И Руфус тоже устраивает их не ради развлечения. Мы доводим друг друга до безумия. Вот почему я пришла к тебе, Дина. Я подумала, что ты сможешь мне помочь. Должна быть какая-то причина тому, что Руфус так ужасно ревнив. Он очень привлекателен, вокруг него наверняка всегда крутилась толпа девиц. Он когда-нибудь разочаровывался?

– Вряд ли. Как ты сказала, девушки всегда им страстно увлекались. Была, например, Маделин Варе. Она вышла замуж за другого, но я не думаю, что для Руфуса это было большой утратой.

Дина всегда считала эту привередливую девицу бесчувственной любительницей подразнить, теперь же ей пришло на ум, что она могла и ошибаться. Возможно, Маделин просто сбежала от мужчины, имевшего слишком собственнические взгляды на женщин, чтобы стать хорошим мужем.

София принялась дальше копаться в прошлом Руфуса, чтобы хоть что-то понять.

– А он был очень расстроен, когда погиб ваш отец? Возможно, возмущался вторым замужеством вашей матери?

– Ну естественно, он был расстроен, но пережил все это, как и большинство парней. Уверена, он никогда не обижался на Сент-Хьюберта. Кроме того, мама вышла замуж только после войны. А когда папу убили, она зарядила ружье и присоединилась к английскому Красному Кресту.

– Оставив тебя и Руфуса одних?

– Едва ли нас можно было назвать оставленными без внимания, – сухо заметила Дина. – Все Ленчерды – дяди, тети и кузены – сплотились вокруг, мы вовсе не чувствовали себя брошенными, и у Руфуса не было причин ненавидеть мать, если ты об этом.

– Но должна же быть какая-то причина, – настаивала София. – Руфус прогрессивный, образованный человек, но, как только дело касается отношений между мужчиной и женщиной, он оказывается приверженцем средневековья. Или мусульманином. Ведет себя как Отелло! «Остерегайтесь ревности, мой лорд, зеленоглазого чудовища, что делает посмешищем того, кем с радостью питается оно…» <Слова Яго из пьесы У. Шекспира «Отелло». В переводе М. Лозинского: «Берегитесь ревности, синьор. То – чудище с зелеными глазами, глумящееся над своей добычей».> Но Отелло имел хоть какое-то оправдание – он стал жертвой интриг. Подозрения же Руфуса – полный бред, вот почему они столь отвратительны. Он похож на Леонта! <Леонт – король Сицилии, ревнивый муж Гермионы из пьесы У. Шекспира «Зимняя сказка».>

– Мы все, как шекспировские герои на одной сцене, идем на поводу своих страстей, – задумчиво сказала Дина. Она искренне сочувствовала невестке, считала, что обвинения Руфуса действительно оскорбительны, и все равно ей казалось, что София наверняка чувствовала бы равную обиду, если бы кто-то заподозрил ее в безупречной нравственности и целомудрии, а муж не проявлял бы ни единого признака ревности. Дина размышляла, сказать ли ей об этом, когда зазвонил телефон. Она потянулась к трубке. – О, привет, Джун.

У Джун, жены Джо Ленчерда, был чистый, приятный голос, весьма подходивший ей. Можно было легко догадаться, что его обладательница – женщина невысокая и белокурая. Беззаветно преданная своему мужу, она отличалась веселым нравом, не испорченным даже шестью детьми и толпой прихожан. В трубке стоял звуковой фон: музыка из радиоприемника в пасторском доме и голоса мисс Лидии и мисс Вероники Ленчерд, споривших по поводу домашнего задания.

– Подожди, Ди… – Пауза, шарканье, скрип двери, затем вновь голос Джун, но уже без аккомпанемента: – Послушай, у нас недавно был Руфус. Он ужасно возбужден и странный какой-то. Пытался выведать у меня, не видела ли я Софию. Это тебе о чем-то говорит?

– Более или менее. – Дина крепче прижала трубку к уху.

– Полагаю, у них опять скандал. Не могу себе представить, чего они с Руфусом не поделили. Ты не думаешь, что эта девица стала заводить интрижки на стороне?

– Уверена, что нет.

– Так и Джо считает. И непреклонен в своих суждениях. Ты очень лаконична, Ди. С тобой там в комнате никого нет?.. О черт, есть! Это София?

– Ты очень догадлива.

– Черт! – вновь произнесла Джун, которая в минуты волнения всегда брала на вооружение неподобающую манеру изъясняться. Попросив Дину перезвонить ей позже, она поспешно бросила трубку.

– Джун говорила обо мне? – сразу же спросила София.

– Больше о Руфусе, – увела разговор в сторону Дина. – Говорит, он очень обеспокоен.

– Поделом ему! – заявила София. – Ты позволишь мне остаться здесь на ночь? Неплохо будет, если он подумает, что я ушла от него.

Дина не знала, что делать. Но ее вновь спас звонок, на этот раз – в дверь магазина.

– Это, вероятно, Руфус…

– Не отвечай! – выпалила София. – Пусть думает, что тебя нет.

– А свет я просто забыла выключить?

Занавески не были задернуты, и обе девушки осторожно подошли к окну. Руфус стоял на тротуаре. Бледный свет уличного фонаря вытянул из него все краски жизни, он казался статуей, отлитой из пушечной бронзы, – статуей одинокого маленького мальчика, которому некуда пойти.

– Я не могу оставить его там, – повернулась Дина к невестке, но та, забыв о своей непреклонной решимости, уже бежала открывать засов на двери.

– Софи! – услышала Дина.

Имя было произнесено голосом, который она не узнала – он принадлежал глубокой и сильной любви. Муж и жена прильнули друг к другу, послышался тихий, прерывистый шепот. Дина ретировалась в гостиную. Она внезапно почувствовала острую боль – не от зависти, а от удивления, что где-то за пределами ее собственного опыта существуют столь сильные переживания. И ей вспомнились слова, которые однажды обронил Виктор: «любовь, внушающая страх».

Воцарилась долгая тишина, но вскоре Дина вновь уловила обрывки разговора.

– Я постоянно возвращался назад, – говорил Руфус, – посмотреть, не пришла ли ты домой. В последний раз, когда я вошел, я подумал, что дом горит, но потом обнаружил твой прекрасный пудинг в духовке, дорогая, совершенно черный и почти превратившийся в пепел. Мне съесть его в наказание?

Они начали хихикать. Возможно, теперь у них все будет хорошо. Возможно, Руфус выучит свой урок и их любовь перестанет внушать страх. Когда у Софии появится ребенок, думала Дина, они успокоятся и станут похожи на все остальные нормальные супружеские пары.

Глава 2

БЕЗЖАЛОСТНЫЙ, КАК СМЕРТЬ

София закрыла дверь детской и подождала, не начнет ли опять шумно резвиться мистер Пирс Августин Уильям Ленчерд, одиннадцати месяцев от роду, который терпеть не мог оставаться один в своей кроватке. Но малыш слишком устал этим вечером, и природа, видимо, взяла свое. Было искушение вернуться и еще раз взглянуть на спящего мальчугана с темными волосами и голубыми глазками. Но если она его нечаянно разбудит, Пирс снова разбуянится. София на цыпочках отошла от двери.

На лестничной площадке она остановилась, чтобы окинуть взглядом сад, который всего два года назад был похож на джунгли. Теперь за ним можно было увидеть реку, на спокойной глади ее флотилия уток выполняла акробатические этюды. По траве бродили серебристые фазаны – пестрое оперение и изящные изгибы делали их похожими на стайку красавиц эпохи короля Эдуарда. Снизу раздался тихий свист. София свистнула в ответ и сбежала по лестнице.

– Как прошел день, дорогой?

– Так себе. Пришлось поводить высокопоставленных шведских особ по библиотеке. – Руфус поцеловал жену. – Мы куда-то идем? – спросил он, заметив, что София одета для выхода в свет.

– Да, к Колину и Валери, после ужина.

– Черт! А я хотел послушать концерт по третьей программе…

– Ну, вместо этого тебе придется обсуждать крикет.

Колин Шоу, бывший профессиональный крикетист, а ныне директор большой и процветающей фирмы, организовал команду из своих ближайших соседей, и каждую субботу в течение спортивного сезона они участвовали в любительских соревнованиях. На этот раз была очередь Руфуса играть, кроме того, он входил в избранную шестерку, члены которой часто приглашались в дом Колина, чтобы обсудить планы будущих матчей и выпить пива.

Супруги Ленчерд отправились к Шоу после ужина, оставив Марджи, шестнадцатилетнюю няню, истинное сокровище, приглядывать за домом и малышом. Дорога бежала мимо руин аббатства, параллельно реке, держа курс за город. Стояла середина лета, трава выросла высокой, пахло солнцем и медом. София и Руфус молчали. Оба были подавлены воспоминаниями о таких вот вечерах, так же хорошо начинавшихся, но заканчивавшихся по возвращении домой яростными ссорами, потоками угроз, оскорблений и упреков, не иссякавшими порой до утра.

Над Руфусом по-прежнему властвовало зеленоглазое чудовище, безжалостное и ненасытное. Оно поумерило пыл, когда София носила ребенка, и не давало о себе знать некоторое время после рождения Пирса. Но как только жена начала выходить в свет, больное воображение мужа опять разыгралось. Он никак не мог забыть ее «связи» с Алексом Уайбрэхэмом и то ли не хотел, то ли отказывался поверить Софии, твердившей, что ничего не было. В гневе Руфус переставал мыслить разумно, а на следующий день был полон сожаления, нежен и кроток, стремился загладить вину, но какая была в том польза, если подобные сцены повторялись вновь и вновь?

Они почти перестали ездить на вечеринки, танцы и скачки, хотя и не каждый их выход в свет заканчивался плачевно – запас донжуанов в английской провинции все-таки был ограничен, и даже Руфус не мог приревновать жену к мужчине, считающемуся полным неудачником. В этот вечер, направляясь к Шоу, София тоже не ожидала неприятностей – крикетисты обычно были слишком поглощены своими планами, чтобы оказывать внимание женщинам.

В трех милях от Ринга цепь Гризденских холмов свернула на юг. Дорога и река теперь бежали по глубокому ущелью меж крутых склонов – горный перевал в миниатюре. Слева между деревьями виднелись черные провалы – входы в знаменитые пещеры Гау-берун. Руфус по-хозяйски огляделся вокруг, когда они проезжали мимо. Он часто выступал в роли гида для студенческих групп, приезжавших на каникулы «полазить по норкам». Впереди показалась деревня Хэтч-Гризден, затем ивовая аллея и белые фермерские домики. Коттедж Шоу находился в самом конце аллеи.

– Входите, входите! – закричал высокий добродушный Колин Шоу, стоя на пороге с пивной кружкой в руке. – Ребята, это Руфус и София! Вы всех знаете, так что сразу переходим к самому главному вопросу – что будете пить?

Низкий, обшитый досками холл был заполнен людьми. Были здесь и Норрисы, и доктор Холанд Эванс – директор Фонда и босс Руфуса, неиграющий энтузиаст, который привез свою весьма неприятную жену.

Довольно скоро мужчины и женщины разошлись по разным комнатам, и София осталась с Валери Шоу, Гилдой, миссис Эванс и молчаливой невестой местного агента по продаже земельных участков.

– Право, это совершенно удивительно! – проворчала Гилда. – Вы можете представить себе кого-то, кроме англичан, ведущих себя вот так? – Ее круглые, как у игрушечного коня-качалки, глаза неодобрительно смотрели вслед уходящим мужчинам.

В гостиной Валери вовсю шел ремонт, и жизнь семьи сосредоточилась на старой фермерской кухне, обставленной на уровне современных требований. Через несколько минут хозяйка отправилась туда хвастаться своим новым грилем перед миссис Эванс и юной мисс Бревер. София и Гилда уже имели это удовольствие ранее, поэтому остались на месте.

– Я рада, что они ушли, – сразу же заявила Гилда. – До смерти хочу поговорить с тобой. У меня был ужасный день – я распрощалась с Патриком! Навсегда!

– О… – София лихорадочно старалась припомнить последний эпизод очередного любовного сериала Гилды. – Он вернулся к жене?

– Это я его к ней отправила! Оказывается, они вовсе не расстались окончательно, она просто гостила у своей матери, знаешь ли. Так что я сказала ему: «Раз Примроуз вернулась домой, мы должны прекратить встречаться!»

Софию всегда удивляло, зачем Гилде нужно создавать такой накал страстей вокруг своих глупых и, несомненно, вполне невинных интрижек. Ни один из «кавалеров», похоже, не затрагивал струн ее души и никоим образом не угрожал ее браку. Ей, вероятно, хотелось от них только разнообразия, престижа и набора горьковато-сладких воспоминаний о том, что могло случиться, да не случилось.

Гилда подробно излагала печальную повесть о Патрике, а София терпеливо слушала. Она знала – до конца они доберутся, когда Гилда скажет: «Мой долг – выкинуть его из головы! Я обязана подумать о Дике и о детях!» Так и вышло.

– Ты не понимаешь, насколько ты счастлива, имея такого мужа, как Дик, – вздохнула София.

– Да, он ангел. Сказал, что я могу слетать в Париж и купить себе несколько новых платьев. Это единственное, что может меня утешить. Послушай, у меня идея! Почему бы тебе не полететь со мной?

– В Париж? Звучит восхитительно, но я не могу оставить Руфуса и Пирса.

– Почему? Ты во всем доверяешь Марджи, кроме того, они будут окружены родственниками, и Руфус не почувствует себя одиноким. Не вижу причин, почему бы тебе не поехать. Если только… ты же не думаешь о расходах? Разумеется, ты будешь там моей гостьей.

– Это очень мило с твоей стороны, но я действительно не смогу.

– Другими словами, Руфус тебя не отпустит. Почему ты позволяешь собой помыкать? Поехав в Париж, ты сможешь отучить мужа совать нос в твои дела. Кроме того… – Гилда захихикала, – там мы с тобой будем часто видеться с Марком Антуаном.

В это время вернулись остальные женщины, болтая о кастрюлях, и София получила возможность поразмышлять о Марке Антуане Геро, который останавливался у Норрисов полгода назад. Его фирма торговала перчатками Дика на континенте. Это был обаятельный молодой повеса, делавший неуверенные пассы в ее сторону. Но лучше всего она помнила грандиозный скандал, случившийся после его отъезда, когда Руфус напился и ей пришлось закрыться на ключ в комнате для гостей.

Под прикрытием общего разговора Гилда шепнула Софии:

– Марк Антуан тебя не забыл. Он был в Лондоне на прошлой неделе. Дик обедал с ним в «Савое», и месье Геро расспрашивал, как там «cettejolie Sophie» <Красавица Софи (фр.).>. Что ты об этом думаешь?

София была тронута такой галантностью. Целая вечность, казалось, прошла с тех пор, когда подобное внимание к ней со стороны мужчин было в порядке вещей, когда она вполне могла себе позволить увеселительную прогулку в Париж, не испрашивая разрешения, когда никто не кричал, не сердился и не требовал читать вслух личные письма…

Вернулись мужчины, и Гилда, ухватив Руфуса за рукав, предложила ему на обсуждение свои парижские планы.

– Я уверена, что ты и сам прекрасно справишься с Пирсом, – заявила она ему. – Софии нужен отдых.

– София хочет поехать в Париж? – спросил Руфус.

– Не особенно, – ответила София равнодушным тоном.

– Моя дорогая, ты страстно желаешь поехать! – возразила Гилда. – Так прямо и скажи. Что тут такого? Все будет хорошо, – заверила она Руфуса с неуместной игривостью. – Я не спущу с нее глаз и присмотрю, чтобы известный всем Марк Антуан не сбил ее с пути истинного.

Гилда знала – все в их кругу знали, – что Руфус «патологически ревнив», но даже не представляла себе, что это значит. Однажды она со вздохом заявила Софии, что Руфус самый романтичный красавец мужчина из всех, кого она когда-либо встречала, и восхищенно добавила: «А когда он злится, его глаза просто сверкают!» Гилда была очарована Руфусом и его темпераментом, поэтому не устояла перед соблазном дать его ревности провокационный тычок в ребро. Она просто не понимала, как это может отразиться на Софии.

Но глаза Руфуса на сей раз не сверкнули, они были полузакрыты, и это являлось более опасным знаком. Еще София заметила, как четыре пальца его левой руки сжались поверх пятого, большого, – свидетельство крайнего напряжения.

– Идем! – приказал он ей. – Я отвезу тебя домой.

– О, как жаль… – начала Гилда.

– Гилда, пожалуйста, – прошептала София, покорно вставая. Она сделает все, что угодно, лишь бы Руфус не потерял над собой контроль на публике.

Все заявили, что еще рано прерывать вечеринку, но никто не попытался остановить их. Как только супруги остались одни на дорожке из гравия, разразилась ссора.

– Тебе обязательно унижать меня перед всеми? Ты не мог подождать до дома?

– Это твоя вина! Нечего быть такой бестолковой. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не позволю тебе отправиться в Париж с этой людоедкой!

– А я тебя и не просила меня отпускать!

– Тогда что же насчет Марка Антуана Геро?

– Так и знала, что ты быстро до него доберешься!.. О черт! Я уронила сумочку.

Они были уже рядом с машиной. Руфус достал карманный фонарик и дал Софии подержать, пока сам ощупью искал на дороге вывалившиеся из сумочки вещи. Кто-то в доме открыл окно на нижнем этаже, и, к несчастью, голоса говоривших были ясно слышны. Первый принадлежал одному из крикетистов, соседу Шоу: «Ну знаете, я еще не видел ничего подобного! Бедняжка, она выглядела такой напуганной. Он всегда с ней так обращается?» Второй, полный скрытой злобы, – миссис Эванс, жене директора Фонда: «Вы, мужчины, все одинаковые! Вечно оправдываете женщин. Говорят, Руфус страшно намучился с ней. Нет дыма без. огня, знаете ли!»

– Ну и ну! – взорвалась София. – Это уже переходит всякие границы! – Она была в такой ярости, что хотела ринуться назад в дом и наброситься на миссис Эванс. Но истинный виновник всего был тут, рядом с ней. – Видишь результат твоих бесконечных придирок? Каждый теперь готов думать, что со мной в самом деле что-то не так. Меня обвиняют! Боже, как это грязно и унизительно! И так ужасно несправедливо! Я больше не могу этого терпеть!

Она забралась в машину, хлопнула дверцей и сунула фонарик в карман пиджака. Руфус сел за руль и завел мотор.

– А тебе не приходило в голову, что они могут судить о тебе и без моей помощи? Я и раньше предупреждал, что ты вполне можешь заработать себе репутацию потаскухи. Теперь, как видишь, остальные со мной тоже согласны!

– Как мило с твоей стороны так обо мне думать! Большинство мужей тут же встали бы на защиту своих жен!

Они мчались к пещерам Гауберун, пытаясь побольнее обидеть друг друга. София заявила, что позволила ему увезти себя из дома Шоу, как и из многих других домов в предыдущие вечера, только потому, что один из них обязан был уступить, во всяком случае на публике, чтобы сохранить достоинство. А поскольку он отказывается это делать, приходится уступать ей. И вот результат послушания: миссис Эванс считает ее нимфоманкой, а какой-то снисходительный незнакомец называет бедняжкой. Это просто невыносимо!

– Тебе нравится мучить меня, да, Руфус? Так же, как тебе нравится выдумывать все эти небылицы обо мне и Марке Антуане?

– Не будь идиоткой!

Деревья и валуны с головокружительной скоростью выпрыгивали на них из темноты и проносились мимо. Внезапно на повороте ухабистой, извилистой дороги машину сильно тряхнуло.

– По крайней мере, ты мог бы вести машину как следует!

– Почему ты думаешь, что мне нравятся подобные вещи? Ты прекрасно знаешь, что это полная чушь!

– Неужели? Но я много размышляла над твоим поведением, и это объяснение кажется мне единственно возможным. По-моему, ты действительно получаешь мазохистское удовольствие, думая обо мне как о любовнице другого мужчины!

Он затормозил так внезапно, что София чуть не вылетела через ветровое стекло.

– Никогда больше не смей так говорить.

В тихом и вроде бы спокойном голосе Руфуса прозвучала нотка, напугавшая ее. Но рассудок Софии был так затуманен обидой и возмущением, что ей с трудом удавалось мыслить разумно. Она молча сидела, уставившись в пучок света от фар, заставлявший сумерки, сгустившиеся вокруг, казаться еще более темными, чем было на самом деле. Машина стояла на обочине дороги, крутой склон холма нависал над ними, как утес.

После небольшой передышки они вновь вернулись к скандалу.

– Если бы ты хоть иногда признавала, что была не права…

– Если бы ты не выдумывал так много всего, чего никогда не случалось…

– Выдумывал! Бог мой, ну у тебя и нервы! – Руфус повернулся к жене: – Это я выдумал ту историю прошлой зимой? Твой драгоценный Марк Антуан ходил за тобой как приклеенный, звонил, слал записки! Разве этого не было? Я сам все придумал? И тебе вовсе не нравилось, что он вечно торчит на пороге? Это тоже я выдумал?

Ну, если мне и нравилось, так тебе некого в этом винить, кроме самого себя! – выкрикнула София, доведенная до белого каления. – Марк Антуан – уверенный в себе, взрослый мужчина, и я нашла в нем приятное разнообразие после того, как вынуждена была терпеть целых два года подростка-переростка! Ты не представляешь, как меня тошнит от твоего болезненного самолюбия и жалости к самому себе. И я устала быть вечным козлом отпущения для твоей неполноценности…

– Заткнись! – заорал Руфус, обезумев от ярости. – Закрой свой поганый рот, ты, грязная потаскушка! Иначе я убью тебя, клянусь, убью!

Руки его сомкнулись на шее Софии, он прижал ее к дверце машины; большие пальцы оставили синяки на нежной коже. С усилием хватая ртом воздух, София вцепилась в запястья мужа. Она почти оглохла от шума крови в ушах, когда Руфус наконец отпустил ее.

Но он еще не закончил. Он был вдохновлен, как ему в тот момент казалось, блестящей идеей. Выскочил из машины и потащил Софию за собой.

– Я покажу тебе, – шипел он, голос его и руки дрожали. – На этот раз ты пожалеешь! – И перебросил жену через плечо.

– Поставь меня на землю! – хрипло закричала София, ударяя его кулаками в спину.

По чистой случайности Руфус остановил машину всего в нескольких футах от одного из туннелей, ведущих в подземные пещеры. В конце туннеля находилась деревянная дверь, установленная в скале Фондом в целях безопасности. Дверь держали закрытой на замок, но у помощника директора на кольце с ключами висел и ключ от нее.

Каким-то образом ему удалось, манипулируя одной рукой, отпереть дверь и втолкнуть сопротивлявшуюся Софию внутрь. Руфус действовал так быстро, что она не поняла, что происходит. И только оказавшись на грязном каменном полу, завопила:

– Нет, Руфус, нет, ты не можешь!

Если бы в ее голосе прозвучала хоть нотка мольбы, он мог бы еще смягчиться. Но голос Софии был возмущенным и презрительным, поэтому Руфус без сожаления повернул ключ в замке и вернулся один к машине. Пот струился с него, он совершенно обессилел от эмоций и напряжения последних минут. Затем ему внезапно пришло в голову, что план его еще не завершен. София станет прислушиваться за деревянной дверью и, пока не услышит шум мотора отъезжающей машины, будет ожидать его возвращения и своего освобождения, а это совсем не то, на что он рассчитывал. Руфус сел в машину и поехал в сторону Ринга. Через полмили остановился и неспешно закурил. Выкурив сигарету, он развернется и направится назад, к пещерам. Этого времени будет вполне достаточно, чтобы София усвоила столь необходимый ей урок. Его неистовая ярость достигла высшей точки и отхлынула, забрав с собой ревнивые мысли. Странно, но, выйдя на волю, эти бредовые фантазии, мучившие его всего полчаса назад, превратились в полную нелепость. Он был еще зол на некоторые слова жены, но с этой злостью уже легко можно было справиться. Если София продолжит вести себя сумасбродно и язвительно, таким же будет и он. Он пойдет и выпустит ее, они помирятся и снова станут любить друг друга!..

До этого момента Руфус даже не замечал, какая восхитительная стояла ночь, с томительным синеватым сиянием в летнем небе. От легкого ветерка волновались деревья, волшебные и таинственные. Где-то в роще запел соловей, и тотчас ужасная мысль о Софии, заключенной в темнице, резанула мозг Руфуса. Он не должен был оставлять ее там, даже на эти двадцать минут! Отбросив сигарету, Руфус погнал машину к пещерам.

Припарковавшись на обочине, он пошарил в бардачке, ища фонарик. Ну вот, забыл! Впрочем, это не имело значения – пещера, в которой он оставил Софию, была совсем небольшой, и он знал ее, темную или освещенную, как свои пять пальцев.

Руфус поспешно отпер дверь и робко произнес:

– Софи? Я пришел забрать тебя домой.

Она не ответила. Он вновь произнес ее имя. И по-прежнему ответа не было.

– Софи, пожалуйста, не надо так! Все закончилось, я обещаю. Я сожалею, что так грубо обошелся с тобой. София, где ты? Пожалуйста, отзовись!

Кроме зловещего эха собственного голоса, он ничего не услышал. Значит, она решила устроить ему суровое испытание. Руфус признал в этом определенную справедливость – слишком жесток был он с ней. Усмирив гордыню, он вновь сказал, что сожалеет, и принялся умолять жену поехать домой. Затем молчание Софии стало его нервировать. Щелкнув зажигалкой, Руфус описал рукой полукруг, и крошечное пламя выхватило из темноты каменные стены с прожилками кварца, графита и бурого железняка, блестевшие от воды. С запада доносилось монотонное бурчание подземной реки. Странно, что Софии не видно в пещерке, похожей на средних размеров комнату… И очень раздражала мысль о том, что она может быть совсем близко, скрывается от него и смеется над его растерянностью. Зажигалка предательски выскользнула из рук, когда он поскользнулся на влажном полу.

– Если ты не прекратишь валять дурака, – проворчал Руфус, – я на самом деле уеду и оставлю тебя здесь!

Он подождал ответа на свою угрозу, но ничего не случилось, совсем ничего. Внезапно чутье, выработавшееся еще в детстве во время ежедневных «нисхождений» в Гауберун, подсказало ему, что рядом нет ни одного живого существа.

– София! – настойчиво выкрикнул Руфус. – Где ты, дорогая? Ты должна быть здесь!

Но ее не было, и он все больше и больше в этом убеждался. Куда же она могла подеваться? Дверь пещеры была закрыта на замок, и единственный путь покинуть темницу – пройти по проходу, ведущему к цепи внутренних гротов и оттуда еще дальше, на несколько миль в глубь холма. Однако этот лаз был столь узок, что Руфус не сомневался: София не могла его обнаружить в темноте. Возможно, она лежит на земле, бедняжка, где-то возле его ног, потеряв сознание? Если бы только он не оставил фонарик дома именно этим вечером…

И тут Руфус по-настоящему испугался. Яркое воспоминание промелькнуло в его голове: София держит фонарик, в то время как он собирает с дорожки возле дома Шоу ее рассыпавшиеся вещи, а затем она засовывает фонарик в карман своего пиджака… Он оставил ее взаперти с предметом, равным в этих условиях смертельному оружию, – фонарик дал ей возможность найти тайный путь из темницы! Вооруженная им, с мыслью, что муж покинул ее, София бросилась обследовать пещеру, ища дорогу к спасению. Но она никогда не найдет выход. Руфус знал статистику: ни один заблудившийся в этих местах человек не выходил из пещер Гауберун без посторонней помощи.

– Я не хотел! – громко простонал Руфус. – Клянусь, не хотел! Только не это!

Он ощупью двинулся вдоль каменной стены к невидимой щели прохода, поскальзываясь и обжигая пальцы пламенем зажигалки. Добравшись до бреши в скале, он бочком неловко протиснулся внутрь и вновь начал выкрикивать имя Софии, но и теперь ответа не последовало. Не было слышно ничего, кроме капели и журчания проклятой воды…

На полпути зажигалка потухла, испустив напоследок бензиновую вонь, и темнота мгновенно окутала Руфуса. Напряженная и почти осязаемая, она была гораздо темнее любой полночи на земле и имела свой специфический запах – запах подземелья. Ощущение пребывания в склепе охватило Руфуса, и он, осознав весь ужас того, что сделал с женой, бросился вперед, спотыкаясь и хрипло крича, в отчаянной надежде на то, что, когда проход закончится, впереди мелькнет луч фонарика. Наконец он вырвался на простор и теперь с уверенностью мог сказать, где находится, – потолок здесь был выше, шум воды громче, чем раньше. Но нигде ни малейшего проблеска, ни пятнышка света, прокалывающего смертельную тьму. Руфус стоял неподвижно, тяжело дыша. Он знал, что мог бы увидеть: слева от него находилась глубокая щель и обрывающаяся каскадом вниз, в подземное озеро, река; впереди – пещера, названная Колоннадой из-за мерцающих колонн из сплетенных сталактитов и сталагмитов, а за ней другая, ведущая в самую огромную пещеру Гауберун. Решив, что сможет по памяти пройти по знакомой тропке, он сделал шаг и тут же почувствовал, как нога зависла над пустотой, быстро отпрянул и вцепился, дрожа, в ближайший валун. Он чуть не упал в озеро.

Возможно, именно это случилось с Софией? Предположим, фонарик ее вышел из строя, и она оказалась в полной темноте, как он сейчас… Но она совершенно неопытна, испуганная девочка в легком пиджачке и вечерних туфлях… Руфус прижался лбом к влажному песчанику и простонал:

– Если она погибла, это я ее убил!

Было предельно ясно: один он не справится, нужно вызвать команду спасателей, и немедленно.

Вернуться тем же путем труда не составило, хотя скорость, которую Руфус себе установил, была безрассудной. Но у него не осталось ни секунды на осторожность – он просто шел напролом, царапая руки и сдирая кожу на голенях об острые выступы камней. Дважды он падал и вставал, не замечая боли. Но при мысли о любимой, такой хрупкой и беззащитной Софии, одинокой в аду, в который он сам отправил ее, мучительно ныло сердце…

Выбравшись наконец на поверхность и взглянув на часы, Руфус с удивлением обнаружил, что еще всего одиннадцать. Небо слабо светилось. Он не стал задерживаться, чтобы отдышаться на свежем воздухе, его заботило лишь одно – скорее привести спасателей в пещеры.

И вновь он промчался на машине по дороге вдоль реки, но на этот раз направился через мост на другой берег, в деревню Гауберун. Здесь жили отчаянные «пещерные» люди, сельхозрабочие и механики, которые чуть ли не рождались в пещерах и которых вызывали спасать туристов, когда те попадали в беду. Руфус собирался взять с собой своего друга, Стива Уэйта, державшего небольшой гараж. Но когда он огибал деревенскую площадь, из трактира вышла толпа людей. Это была удача. Прихожане церкви Святого Петра проводили традиционный благотворительный ужин. Все жители были здесь, как и преподобный Джонатан Ленчерд, приходской священник Ринга, являвшийся почетным гостем празднества. Руфус подъехал ближе и вывалился из машины к ногам своего кузена.

– Руфус! – воскликнул Джо, с удивлением глядя на этот призрак в сером костюме, мокром и грязном, на исцарапанные руки и кровоподтеки на его лице. – Что, черт возьми, случилось? Авария?

– София… в пещерах… она где-то в пещерах… Я потерял ее!

Все зашумели и участливо столпились вокруг, расспрашивая о деталях. Руфус растерялся, он не был готов выставить напоказ перед такой большой аудиторией всю отвратительную правду и наскоро придумал дурацкую историю о том, что вошел внутрь поискать собаку, которая, как им с женой показалось, выла в глубине, а София, видимо обеспокоенная его долгим отсутствием, отправилась за ним, и они потеряли друг друга. Версия была не слишком правдоподобной, но слушатели усомнились лишь в одном – что София пошла за мужем в пещеру.

– Более вероятно, что она бродит по лесу, – заметил кто-то. – Возможно, упала в какую-нибудь яму. Лучше предпринять поиски на местности, прежде чем спускаться в пещеры. Что скажешь, Стив?

Стив, эксперт в таких вопросах, был склонен согласиться. Хорошо известно, что женщины, особенно «чужие» в этом ущелье, никогда не сунутся в пещеры, если не одеты соответственно. Изысканные туалеты миссис Руфус Ленчерд являлись предметом зависти всех девушек из Гауберун, и никто не мог бы ее представить разгуливающей по скалам на своих изящных «шпильках».

Руфусу нельзя было позволить им тратить время попусту на прочесывание леса. В отчаянии схватив Джо за руку, он оттащил его в сторону.

– Она внизу, я знаю, она там!

– Но я понял, что вы разделились, – удивился Джо. – Откуда такая уверенность?

Мгновение Руфус колебался, затем прошептал:

– Я сам бросил ее туда.

– Что ты сделал?!

– Мы поссорились. Я запер ее в первой пещере. Я совсем не ожидал, что она сдвинется с места. – Руфус рискнул поднять глаза и вздрогнул. – Да, знаю, что ты думаешь, но я потом все объясню. Помоги мне, Джо, ради бога! Помоги мне найти ее!

– Конечно, – мгновенно ответил Джо.

Не задав больше ни одного вопроса, он взял на себя труд убедить Стива Уэйта и других, что София вошла в пещеры. Руфус, впавший в какое-то оцепенение, не понял, как это удалось кузену, и, когда толпа двинулась вперед, безмолвно поплелся за ними не разбирая дороги.

Почти все жители добровольно вызвались присоединиться к группе спасателей, но Уэйт выбрал девять человек, включая Руфуса и Джо. Они прихватили снаряжение из гаража: канат, кирки и заступы, каски с шахтерскими фонарями и спецодежду.

– Эти бутсы подойдут для преподобного? Швырни нам пару побольше, Стив! Эти лучше.

– Возьмем водолазное снаряжение?

– Да, но спрячьте его от Руфуса, – тихо ответил Стив. – Пригодится, если будем искать в озере… тело.

Руфус и без того с суеверным страхом таращился на носилки и бинты.

Стив решил в первую очередь обследовать самые большие пещеры. Теперь, когда здесь стало немного посветлее, можно было видеть цвет и фактуру горной породы, придававшей своеобразие каждой пещере, наделявшей ее индивидуальностью и своим прозвищем: «Колоннада», «Медвежья яма», «Зеленая лагуна», «Часовня». Пещерным людям, профессиональным спелеологам, уверенно шагавшим среди сталактитов в своих похожих на светлячков шлемах, эти места казались дружелюбными и даже уютными, однако они хорошо понимали, как может чувствовать себя в подземном царстве новичок.

Мужчины медленно продвигались вперед. Сначала они вежливо повторяли: «Миссис Руфус!», но вскоре все уже хором орали: «София! София!» Имя отзывалось слабым и безнадежным эхом.

Стив Уэйт поделил свою команду на группы по двое и по трое и предпринял наступление на лабиринт ответвлений и карманов, примыкающих к главной артерии пещер. От Руфуса было мало проку. Он шел как в тумане, ничего не видел и не слышал, его терзали угрызения совести, преследовал страх навсегда потерять Софию. Она останется здесь, внизу, в этом ужасном подземном мире, умрет от голода и слабости, если еще не умерла на дне одной из убийственных пропастей, сломав себе шею…

– Руфус, иди наверх, – не выдержал наконец Джо.

– Нет. Я в порядке. Я говорил тебе, что не выйду отсюда, пока мы ее не найдем.

В голосе его проскользнули нотки зарождающейся истерики, которые заставили Стива Уэйта внимательно присмотреться к другу. Они были ровесниками, в один день пошли в школу, два неряшливых и не подающих никаких надежд воспитанника детского сада при местном монастыре, вместе излазили пещеры Гауберун вдоль и поперек…

– Не падай духом, – сказал Стив своим хрипловатым спокойным голосом. – Мы обязательно найдем ее, она жива и невредима.

– Тогда почему она не отвечает? Мы орем здесь, как безумные!

– Наверное, попала в одну из тех расщелин, где ничего не слышно, кроме проклятой реки. Ты их знаешь так же хорошо, как и я, старина. Готовы идти дальше, пастор? Впереди сложный отрезок, нужен канат.

Руфус вернулся к своей команде, сжав зубы, с трудом сдерживая желание броситься на землю, зарыдать, признаться в своем преступлении. Но он понимал, что нужно держать эмоции в узде, иначе Стив тут же отошлет его из пещер. Он должен молчать, если хочет остаться здесь и выяснить, убил ли он женщину, которую любил больше жизни…

София съежилась на каменном выступе в могильной темноте. Водопад рокотал, низвергаясь в подземное озеро, этот звук обладал гипнотическим эффектом, и она погрузилась в состояние транса, освободившее рассудок от невыносимого ужаса. Когда-то – много часов, или дней, или лет назад? – она думала, что сможет выбраться из пещер Гауберун сама, и отправилась в путь, слишком злая, чтобы быть по-настоящему испуганной, с мощным фонариком в руках. Она знала, что, идя на восток вверх по наклонной тропе, обязательно рано или поздно выйдет к одной из расщелин где-то на вершине холма.

Ей пришлось снять туфли – гораздо легче было идти по скользкой, влажной земле босиком. Но это поначалу. Наклонный пол был неровным, острые, как бритва, осколки камней резали нежные ступни, София с трудом удерживала равновесие. Боковой проход завел ее в тупик, так же как и следующий. Прихрамывая, она углубилась в третий. Но все они были похожи, все становились уже, круче и извилистее по мере продвижения вперед, и вскоре у Софии возникла страшная мысль, что холм всей своей тяжестью может упасть на нее и раздавить. Она знала, что это чепуха, но не могла избавиться от страха. Мрак за пучком света фонарика и эта стерильная пустота, в которой ничто не растет и не дышит, внушали ей ужас. Шум воды действовал на нервы, влага насквозь пропитала одежду, было холодно. Израненные ноги с каждым шагом все сильнее болели.

Софией овладела внезапная ярость. Каким же чудовищем должен быть мужчина, который вот так беспощадно запер свою жену в этом подземном аду и уехал! Варвар, монстр, преступник! Она привалилась к стене туннеля, чувствуя, как ненависть волной захлестывает ее, вызывая звон в ушах. Но это подействовало на нее отрезвляюще. Нет никакого смысла стоять здесь. Надо вернуться назад, в первую пещеру, и во весь голос звать на помощь, как только раздастся шум мотора с дороги – кто-нибудь да услышит! Утомительная, конечно, перспектива, так можно прождать всю ночь, но есть надежда утром быть спасенной.

Софии потребовалось совсем мало времени, чтобы распрощаться с этой надеждой. Она не сумеет вернуться назад. Бродя по лабиринтам, она заблудилась. Никто, кроме мужа, оставившего ее здесь, не знает, что она в пещерах. София вспомнила его руки на своем горле и его страшный голос. «Я убью тебя», – сказал он. И почти выполнил угрозу…

Мужество покинуло Софию, она начала кричать:

– Нет! Нет! Выпусти меня отсюда! О боже, выпусти меня!

Она заметалась в туннеле, барабаня кулаками по скале, рыдая и ругаясь. Клаустрофобия усилилась, теперь Софии казалось, будто потолок опускается, стены сдвигаются и нечем дышать. В панике несчастная уронила фонарик, он покатился под уклон и пропал. Обезумев от ужаса, София бросилась искать его.

– Он должен быть здесь… я должна найти его… ты не можешь так поступить со мной!

Но фонарик исчез, а вместе с ним последняя слабая надежда на спасение. София без сил опустилась на землю. Одна в этой вечной ночи, она плакала, как ребенок, запертый в темном чулане. Плакала не о родителях, не о сыне, не о мужчине, любовь которого оказалась смертельной, – она уже и не помнила об их существовании, даже собственное имя забыла. Она просто боялась темноты и не хотела умирать.

Постепенно София впала в оцепенение, чувства притупились, она уже почти не ощущала ни холода, ни страха. Рев водопада продолжал звоном отдаваться в ушах. Внезапно ей почудилось, что появились новые звуки, они доносились откуда-то издалека, смешиваясь с оглушительным плеском воды. София подняла голову. Рассудок ее немного ожил, она попыталась ползти вперед. И тогда вдруг увидела, на самом деле увидела… чудо. Во мраке мелькнуло бледное пятно – отражение далекого лучика света. Она замерла, прохрипев: «Помогите! Помогите!» Луч фонаря переместился. Ослепительно сияющий шарик приблизился, увеличившись до размеров апельсина. Раздалось шлепанье ног по воде и голос:

– Все хорошо, девочка, мы идем!

София подтянулась на руках в круг видимости. Промокшее платье и грязные лохмотья порванного пиджака облепили покрытое синяками тело, ступни кровоточили, округлившиеся глаза испуганно смотрели с грязного лица, на котором остались полосы от пролитых слез, – вот такой увидели ее Стив Уэйт и Джо Ленчерд. И это стало таким шоком для них обоих, что несколько секунд ни один не мог заставить себя заговорить. Стив упал на колени рядом с женщиной.

– Все позади, мы нашли вас, вы больше не одна. – Он протянул ей фляжку с бренди. – Сделайте большой глоток… Так, еще один… Хорошо. Вы не ранены? Можете двигать руками и ногами?

София пробормотала что-то невнятное и затряслась. Джо снял с себя теплую куртку и накинул ей на плечи.

– Как думаешь, Стив, у нее нет переломов? – спросил он.

– Кажется, нет, – ответил Стив, осторожно ощупывая конечности Софии. – Но она совсем заледенела. Я вынесу ее наверх. Может, пойдете и скажете Руфусу, сэр? Бедняга с ума сходит.

– Нет! – с неожиданной силой выкрикнула София. – Только не Руфус! – Глаза ее испуганно расширились. – О, пожалуйста, не позволяйте ему подходить ко мне!

– Но, моя дорогая… – начал Джо, беря ее за руку.

– Он пытался меня убить, – четко произнесла она.

Стив вскинул голову. В ответ на его удивленный взгляд Джо пожал плечами.

– Потом разберемся, – проворчал он и ласково обратился к Софии: – Тебе сейчас нужна горячая ванна и долгий сон, потом почувствуешь себя совсем по-другому. Мы отвезем тебя ко мне домой, Джун за тобой поухаживает.

Джо нервно покосился на Стива, но тот лишь спокойно заметил, что люди, пережившие стресс, всегда говорят странные вещи, так что не стоит обращать на это внимания. Он дал Софии еще бренди, затем подхватил на руки и понес к выходу.

«С долей удачи, – подумал Джо, – когда мы выберемся на поверхность, никаких драматических сцен не случится. Жертва слишком обессилена, а Стив поможет справиться с ситуацией. Он человек уравновешенный, к тому же друг Руфуса».

Но Джо пришлось самому держать Руфуса в стороне от жены, стараясь не делать это очевидным для посторонних. Публичного скандала ни в коем случае нельзя было допустить, тем более что никто ничего не знал о несчастье. София жива – это главное, и они должны быть благодарны Богу. Однако, усаживая жену кузена в свою машину, Джо грустно подумал, что ничто не сможет оправдать страшного преступления, которое Руфус совершил этой ночью.

София лежала в смежной со спальней пастора комнате и пристально смотрела в окно на небо, окружавшее серебристо-серый шпиль приходской церкви. Ей всегда казалось, что храм Святого Михаила похож на средневековый замок, парящий в воздухе. Она все время смотрела на него, потому что не могла заставить себя читать, а закрыть глаза боялась.

Горячая ванна и двенадцать часов сна полностью восстановили ее силы. Неглубокие царапины на руках и ногах да пара синяков скоро заживут. Доктор сказал, что она легко отделалась.

– Я рада, что вы так считаете, – сухо произнесла Джун Ленчерд. – Учитывая, что бедняжка отказывается от еды, не хочет говорить и, кажется, даже не замечает, что вы подошли к ней…

– Вы не должны забывать, что она испытала тяжелое потрясение. Но она справится с этим.

– Надеюсь, он прав, – сказала позже Джун своему мужу. – Что мы будем делать, когда София начнет поправляться? Единственное, что она ясно говорит, так это то, что не хочет возвращаться в «Уотергейтс» и никогда больше не желает видеть Руфуса.

– Она говорит это только тебе и мне, – заметил Джо. – Она не сказала ни слова против Руфуса ни доктору, ни сестре Ламли. Думаю, у нее больше самообладания, чем можно было ожидать. Нам остается только ждать и уповать на Божью помощь.

Кроме Стива, Джо и Джун были единственными, кто догадывался, что произошло. После множества разговоров и предположений общее мнение сошлось на том, что Руфус – глупый мальчишка. Но поскольку он признавал свою вину и был так очевидно несчастен, все трое в высшей степени сочувствовали ему.

Взволнованные соседи и родственники звонили в дом пастора с расспросами, всячески выражали свое участие. Из Уайлтона приехал Виктор с охапкой роз и клубникой. Дядя Август привез для любимой племянницы свеженький триллер, которым зачитывалась вся Англия, и остался на два часа поспорить с менее любимым племянником о воскрешении из мертвых, как будто это, как раздраженно заметил после его ухода Джо, являлось единственной и самой главной заботой пастора. Самого Джо в настоящее время чрезвычайно беспокоили Руфус и София, которые, казалось, так и останутся жить в его доме. Руфус умолял, чтобы его допустили к жене, а когда ему в этом отказывали, приходил в отчаяние и мучительно каялся, мечась по кабинету кузена.

– Естественно, она не хочет меня видеть, бедная девочка! И я ее не виню. Когда я понял, что с ней сделал… Это слишком ужасно! Я не могу вынести даже мысли об этом. Только я не в состоянии перестать думать, и, уверен, она тоже не сумеет. О боже, я разрушил нашу жизнь! – Он мгновение постоял неподвижно, осунувшийся, изможденный и страшно несчастный молодой мужчина, совершенно потрясенный той ситуацией, в которую сам себя загнал, и снова нервно зашагал по старенькому ковру. – Я совсем не хотел, чтобы так случилось. Я не собирался надолго оставлять ее там, клянусь тебе. Я никогда не хотел причинить ей боль… но вдруг обнаружил, что вцепился руками в ее горло, и инстинкт заставил меня запереть ее в каком-нибудь безопасном месте, вне моей досягаемости… Для ее же блага!

– Ты сам-то в это веришь? – хмуро спросил Джо.

– Я не знаю, – прошептал Руфус. – Если честно, я думаю, что это правда, потому что я не мог желать зла Софии. Я люблю ее, как ты не понимаешь?

– Не понимаю, – сухо заявил пастор.

– Это все моя ревность! Я не могу с ней справиться. Я одержим мыслями о том, что София мне неверна. Бесполезно убеждать меня, что я просто идиот! Я не замечаю, что творю, пока не становится слишком поздно… Джо, скажи, со мной что-то не так? Я ненормальный?

– Нет, – резко ответил Джо. – Ты такой же нормальный, как и я. Не ищи себе глупых оправданий. Ты – собственник, и, возможно, не твоя в том вина.

Но тебе никогда не приходило в голову, что с этим нужно что-то делать? Ты позволяешь своей ревности терзать тебя, как человек с огромным флюсом, не желающий идти к дантисту. А отвратительные сцены, которые ты устраиваешь жене, – это своего рода самолечение, быстрый путь избавления от «зубной боли». Ты выплескиваешь на Софию свою злобу, тебе от этого становится легче – на время, – но ты даже не думаешь, какую боль причиняешь ей!

Джо испытал легкое раскаяние, увидев, как его кузен принимает обвинения, даже не пытаясь защищаться. Руфус лишь раз бросил на него удивленный взгляд и затем, казалось, смирился, осознал, сгорбился под грузом вины, ставшей еще тяжелее.

– Я не знаю, что делать, – вдруг произнес он испуганным шепотом. – Так не может продолжаться.

Джо просидел с кузеном полночи, пытаясь утешить его. Все было слишком сложно. Пастор боялся, как бы кто из детей не заметил, что Руфус никогда не поднимается наверх повидать Софию, и не разболтал об этом кому-нибудь из соседей. Но он был уверен, что его шурин, Майлз Ропер, уже сделал кое-какие выводы.

Майлз, антрополог, вернулся из Африки и сделал дом пастора своей штаб-квартирой, чтобы побыть с дочерью, воспитывающейся в семье его покойной жены. Умный и сдержанный, Майлз помалкивал и так подчеркнуто не проявлял любопытства к несчастью Софии, что было ясно: он считает все случившееся очень подозрительным.

Такое положение дел сохранялось в течение пяти дней. Когда София наконец начала вставать, Джо решил, что пора выступить перед ней в защиту Руфуса.

– Бесполезно. – Она сидела у окна, нервная и утомленная. – Я слишком часто слышала это и прежде.

– На сей раз, мне кажется, все будет по-другому. Руфус получил урок, которого не забудет. И он сильно потрясен. Если ты готова дать ему еще один шанс…

– Еще один шанс убить меня? Благодарю покорно!

– София, он не пытался тебя убить. Разумеется, он не должен был запирать тебя в пещере и не имеет ни малейшего оправдания. Но, уверяю тебя, он глубоко осознал свою вину. Он же вернулся за тобой, и только благодаря тому, что он бросился за Стивом Уэйтом, мы нашли тебя.

– Но сначала он пытался меня задушить. Полагаю, он не стал упоминать об этом?

– Упомянул. – Джо повторил то, что сказал ему Руфус, и, храбро встретив циничную усмешку Софии, добавил: – Думаю, вопреки всему, он отнюдь не жесток.

– Неужели, Джо?

София открыла портсигар, и Джо наклонился, чтобы дать ей прикурить. Внезапно он обнаружил, что смотрит на молодую женщину оценивающе, как представитель противоположного пола. Даже после тяжелого потрясения она не утратила своей красоты и гордости. Но более всего его тронул странный возбуждающий вызов во всем ее облике, свидетельство того, что она не согласна с ним. У этой девушки в характере есть нечто, понял Джо, что заставляет мужчин вроде Руфуса терять душевное равновесие, ей стоит лишь слегка подтолкнуть их. И все же пастор твердо верил, что она хорошая женщина, честная и любящая, совершенно не осознающая свою провокационную силу.

София глубоко затянулась табачным дымом.

– Я не вернусь к нему. Я не перестаю говорить это Джун, но она не обращает внимания. Вы и так были слишком добры ко мне, и мне не хотелось бы обременять вас своим присутствием. Я буду жить одна. А что до твоих увещеваний… Ты кузен Руфуса, не мой, и в любом случае у тебя есть профессиональная заинтересованность в сохранении брака. Ты думаешь, что люди, совершившие ошибку, должны нести за это наказание, пока один из них не умрет. Джо молчал.

– Забавная у тебя работа! – не унималась София. – Говорить несчастным, что это их обязанность – безропотно сносить то, что с тобой самим никогда не случалось. Должно быть, ты смотришь на них не без некоторого самодовольства, ведь сам ты счастлив в браке!

Джо почувствовал внезапную симпатию к Руфусу. Эта маленькая кошечка на самом деле умеет действовать на нервы… Но затем он вспомнил, через какое ужасное испытание она прошла, и то жалкое состояние, в котором ее отыскали. Как может кто-то ее винить?

– Церковь несправедлива к тем, кто хочет развестись! – продолжала София с зарождающимся истерическим подвыванием, которое Джо слишком часто слышал за последние двадцать лет своей службы.

– Послушай меня, София, – поспешно прервал он ее, – я не собираюсь вступать с тобой в богословский спор о святости брака. Если ты хочешь уйти от Руфуса из страха, что он опять причинит тебе боль… ну, тогда нет на этой земле человека, который посмеет бросить в тебя камень. Это твое личное дело. – Джо понял по озадаченному взгляду Софии, что выбил почву у нее из-под ног, и это было именно то, чего он добивался. Воспользовавшись полученным преимуществом, пастор продолжил: – Ты веришь в угрозу, исходящую от Руфуса? Я – нет. Думаю, он получил такую встряску в этих пещерах, что теперь будет вести себя как шелковый. Я хотел объяснить тебе, насколько сильно он удручен и подавлен, как раскаивается и горит желанием искупить вину. Он очень любит тебя, София.

– Но я его больше не люблю! Ничего не осталось, всю любовь он выбил из меня дубиной. Я была с ним слишком несчастна! – Она разрыдалась.

Джо дал ей выплакаться и тихо сказал:

– Я сомневаюсь, будешь ли ты счастлива, если вы разойдетесь. В этом проблема, не так ли? Не представляю, что ты станешь делать без него.

– Без него? – повторила София, нервно скручивая в пальцах мокрый носовой платок.

– Полагаю, ты захочешь оставить ребенка себе. Где вы будете жить? Едва ли ты отправишься к родителям в Австралию. Мне почему-то кажется, что сэр Фредерик не обрадуется внуку, болтающемуся под ногами. Если ты решишь жить одна, тебе придется найти работу – Руфус не станет содержать два дома. И тогда кто будет присматривать за Пирсом? Позволить себе хорошую няню ты вряд ли сможешь. В любом случае ребенку придется занять второе место в твоей жизни, на первом будет работа. Конечно, Пирс вырастет и без твоего материнского участия, но это не очень приятная перспектива для него…

Джо удивил Софию и железной логикой, и проницательностью. Даже тот факт, что ее блестящий архитектор отец не слишком терпим к маленьким детям, не ускользнул от его внимания. Пастор верно предположил, что она никогда не вернется к родителям, чтобы жить в роскоши и безделье, да и все остальные доводы били точно в цель. Если бы Джо давил на жалость, уговаривая ее пожертвовать собой ради Пирса, София могла бы возмутиться, но он выбрал правильную тактику: спокойно и деловито разложил все по полочкам, выстроил атаку на нерушимом фундаменте логики.

– Руфус ревнует тебя к сыну? – внезапно спросил Джо.

– Нет, что ты! Он обожает Пирса.

– Но патологически ревнивые мужья всегда ненавидят своих сыновей. Если Руфус любит Пирса, значит, все не так уж безнадежно, как ты думаешь. Когда-то нам всем казалось, что вы с Руфусом – идеальная пара, и ты наверняка понимаешь, что прежняя твоя любовь к нему воскреснет и ты будешь рада, что не наломала дров в спешке. Вот что я предлагаю: ты встретишься с Руфусом и попытаешься простить его. Если же он вновь примется за старое, ты сможешь позвонить мне в любой час дня или ночи, и обещаю, я тут же приеду и заберу тебя. И позабочусь, чтобы вы с Пирсом были защищены и обеспечены.

Джо великодушно добавил, что у нее есть время подумать, она не должна решать все сейчас же. Но как бы много времени он ни дал ей, ответ, несомненно, подразумевался один. Намеки Джо напомнили Софии о жизни некоторых ее лондонских подруг. Она не раз выслушивала откровения измученных и жалких бывших жен, пытающихся воспитывать своих детей без посторонней помощи, сражающихся в убогих квартирках Вест-Кенсингтона с нервными срывами и ночными страхами, не находящих себе места от беспокойства о завтрашнем дне и боязни потерять работу. И результат всех их героических усилий почти всегда оказывался плачевным. София любила Пирса, сейчас он стал ей еще дороже, чем прежде, она чувствовала ответственность за него. Как может она искалечить психику родного сына только потому, что не имеет мужества жить с его отцом?

Но где взять силы встретиться с человеком, который довел ее до кромешного отчаяния? Ведь за всеми ее жалобами, обидами, рухнувшими иллюзиями и яростными нападками на церковь скрывался животный страх, который во время того кошмара в полной темноте и одиночестве в пещерах чуть было не свел ее с ума.

И некому было рассказать, как сильно она была тогда напугана, никого не оказалось рядом, чтобы защитить ее в битве с Джо, а сама София слишком ослабла, чтобы продолжать сопротивляться и спорить с ним.

Джо, который искренне стремился помочь им обоим, ужаснулся бы, узнай он, какие эмоции таились за непроницаемой сдержанностью Софии, когда он наконец настоял на ее свидании с Руфусом в гостиной своего дома.

Стоял прекрасный осенний день, но солнечные лучи не проникали в комнату, выходившую на северную сторону, в тень огромного кедра. София дрожала, кутаясь в теплый кардиган. Дверь закрылась за ней, и Руфус обернулся.

Он выглядел еще хуже, чем она. С мертвенно-бледного лица на Софию смотрели красные от бессонницы, несчастные, молящие о прощении глаза. Но она не заметила этого.

– София! – Руфус сделал шаг к ней.

– Не прикасайся ко мне!

Слова вырвались у нее совершенно непроизвольно, иначе она не осмелилась бы произнести их из страха перед мужем. Но они прозвучали, и Руфус неловко отступил назад. София увидела, как угрожающий румянец начинает проступать на белых скулах, сливаясь с темной медью волос. Руфус посмотрел на свои руки – они тряслись, и он засунул их в карманы.

– Я ужасно сожалею… Джо говорил, ты даже слышать об этом не хочешь и не веришь мне, но я должен это сказать. Мне стыдно… Пожалуйста, любимая, как бы сильно ты меня ни ненавидела, попытайся понять… я просто не осознавал, что делаю… Знаю, это не оправдание. Знаю, я был самым что ни на есть отвратительным зверем, но не… не бесчувственным. Пожалуйста, София…

– Перестань, Руфус. Я слышала это слишком часто.

– На этот раз все по-другому.

София ничего не ответила. Руфус решился продолжить.

– Джо говорит, ты возвращаешься ко мне? – почти робко спросил он.

– Да. Но… – Паника все больше охватывала Софию. – Я… я буду спать одна.

И вновь отчаяние сделало ее слишком откровенной, но это уже не имело значения. Она теперь понимала: пока Руфуса гнетет сознание собственной вины, можно не опасаться его гнева.

– Конечно! – торопливо согласился он. – Не было необходимости меня предупреждать. Ты должна воспринимать меня как самую последнюю свинью! Что, впрочем, вполне естественно…

На следующий день Руфус увез Софию домой. Марджи, веселая веснушчатая девушка, старательная и работящая, вышла встретить хозяйку с Пирсом на руках, сопровождаемая их постоянной спутницей, восточноевропейской овчаркой Шедоу, и сразу приветливо защебетала:

– Как замечательно, что вы вернулись, миссис Руфус, мы так беспокоились! И Пирс скучал по своей мамочке, правда, пупсик?

Но Пирса встреча с мамочкой, казалось, не очень интересовала.

Руфус понес вещи Софии наверх. Она огляделась и заметила, что Марджи срезала несколько дюжин роз и расставила их по всей гостиной в самых неподходящих сосудах.

– Вы хорошо себя чувствуете? Сядьте, а я принесу вам чаю, – захлопотала Марджи. – Это, наверное, было ужасно – заблудиться в противных старых пещерах. Мой брат постоянно туда лазит, но у меня от них просто мороз по коже… Ой, я забыла! Мистер Руфус сказал, что мы не должны вам напоминать об этом.

– Ничего. Как прекрасно ты расставила цветы, Марджи.

После чая София осталась наедине с сыном. Теперь, несомненно, она должна почувствовать что-то, какую-то благодарность за то, что жива и может держать его на руках. Она опустилась на пол и крепко обняла малыша. Он откликнулся, прижался к ней, тыкаясь носом в шею. Чувство тепла и радости охватило Софию. Но вскоре Пирсу наскучило. Он вырвался из ее рук и поковылял к письменному столу, где попытался завладеть стеклянным пресс-папье, чтобы швырнуть его на пол. Когда мать ему помешала, он выразил недовольство, заревев во все горло. София постоянно ощущала легкую головную боль, теперь же эта боль стала невыносимой. Марджи забрала Пирса. А София обнаружила, что ее боевой дух упал до новых глубин разочарования: она решила вернуться домой ради ребенка – и вот, менее чем за час, уже была только рада избавиться от него! Ей захотелось выпить, но для этого нужно было войти в столовую, где Руфус наверняка читает газету с несчастным видом человека, которому некуда податься и нечего делать…

За ужином им все равно пришлось встретиться за столом, обоим было отчаянно не по себе. София обнаружила, что пытается контролировать свои движения, как будто было что-то преступное в звоне бокалов или фарфора. Она бросила тайком взгляд на Руфуса, и чувство одиночества окрепло. Она с трудом узнавала мужа. Этот человек, который сейчас пристально смотрел прямо перед собой тусклыми глазами, полностью утратил для нее свою волнующую притягательность. Жизненный огонь, накал страстей, раньше прорывавшийся в любви и перебранках, теперь исчез Не осталось ничего. Ничего, кроме страха, который ждал, затаившись в уголке ее сознания, следующей вспышки безумия.

Руфус, по-прежнему пристально глядевший в пространство, сказал:

– Завтра суббота… может, ты хочешь куда-нибудь сходить?

Как будто она была гостьей, для которой требовалось составить культурную программу!

– Не хочу. Полагаю, ты поедешь играть в крикет?

– Я сказал Колину, что им придется обойтись без меня, если, конечно, ты не желаешь посмотреть матч…

– Нет, спасибо. И не надо строить из себя мученика, оставаясь дома. Думаешь, я хочу, чтобы ты слонялся вокруг меня?

– Нет, – несчастно пробормотал Руфус.

София знала, что ведет себя как стерва, но ничего не могла с этим поделать, да и не хотела. Это была ее единственная возможность отомстить. Пока Руфус подавлен и чувствует себя виноватым, пока очередная ревнивая фантазия не воспламенила его дьявольский нрав, он у нее в руках. Ей еще за многое нужно с ним поквитаться!

На следующее утро Руфус уехал к Шоу. Марджи, толкая детскую коляску, направилась в Ринг за покупками. София, предоставленная самой себе, позвонила Гилде, еще не решив, можно ли во всем довериться эксцентричной подруге. Но ей просто необходимо было поговорить с кем-то, кто, как она предполагала, «на ее стороне».

– Моя дорогая! – с восторгом воскликнула Гилда. – Как приятно слышать твой голос! Я до смерти хочу с тобой поболтать. Что же, черт возьми, произошло? Ты хорошо себя чувствуешь, бедняжка?

– Хорошо, спасибо. Может, приедешь ко мне на ленч?

– Ох, не могу. Какая жалость! Я безумно занята сборами в Париж.

Именно с Парижа все и началось неделю назад, когда Гилде взбрело в голову подразнить Руфуса. За это время она, София, успела вернуться из подземной гробницы, прожив несколько столетий по своей внутренней временной шкале, а Гилда все еще готовится к отъезду!

Выслушав все планы подруги и сделав необходимые комментарии, София повесила трубку и вышла в сад. С трудом спустившись по крутым ступенькам – израненные ступни все еще побаливали, – она побрела мимо рядов розовых петуний, люпинов и душистого горошка. Добравшись до ровной полосы дерна на берегу реки, села, обняв руками колени. Она всегда знала, что Гилда эгоистка, глупо было ожидать от нее участия. Но к сожалению, ей больше некому откровенно рассказать о Руфусе и происшествии в пещерах. А это необходимо, чтобы она могла хоть немного ослабить нервное напряжение… Серебристые фазаны нагло расхаживали вокруг, совершенно игнорируя ее присутствие, и это было символично. София никогда в жизни не чувствовала себя настолько одинокой.

Она не слышала плеска весел и вздрогнула, когда голос позади нее произнес:

– Привет!

Оглянувшись, София увидела Майлза Ропера в старой гребной шлюпке, принадлежавшей приходскому священнику.

– Что вы делаете в этом корыте, Майлз?

– Совершаю свое традиционное путешествие по Азе, из Ринга до моста Карлтон и обратно, полторы мили в оба конца. Не хотите присоединиться?

София мгновенно представила себе, что сделает с ней Руфус, если узнает.

– Не думаю, что мне этого хочется, но все равно спасибо.

Они какое-то время молча смотрели друг на друга. У Майлза были карие глаза и правильные черты лица. Высокий, чисто выбритый; во всем облике легкий налет меланхолии.

– Соглашайтесь, – улыбнулся он. – Прогулка пойдет вам на пользу.

– Я… не могу.

Она выглядела такой несчастной, что он сразу все понял.

– Полагаю, мой драгоценный родственник по линии жены опять вас запугивает? Где он, кстати?

– Играет в крикет.

Майлз фыркнул:

– Это в порядке вещей для него – развлекаться, когда жена сидит дома. Могу я сойти на берег?

– Если хотите.

Майлз пришвартовал шлюпку у причала и соскочил на землю. Неуверенно потоптался, не зная, что делать, затем опустился рядом с Софией на траву.

– Ну? Так что происходит? Это, возможно, не мое дело, но мне не нравится ваш несчастный вид. Руфус опять что-то натворил? Что за странные замалчивания в пасторском доме? – София ничего не ответила, и он добавил: – В том, что вы так нелепо потерялись в пещерах, есть что-то подозрительное.

София пробормотала несколько слов, отвернувшись от него, и Майлз расслышал всего три из них.

– Что вы хотите сказать – оставил вас там? Он запаниковал и бросил вас одну?

– Нет, – теперь уже ясно произнесла она. – Это было намеренно. Руфус запер меня там… чтобы наказать за все те вещи, которые, как он вообразил, я делаю с другими мужчинами.

Майлз ошеломленно смотрел на нее.

– Но это неслыханно… – наконец сказал он. – Варварство какое-то! Боже правый, даже мои примитивные племена не хоронят жен заживо. Как можно вытворять такое?.. Я готов свернуть шею этому мерзавцу!

– Да? Вы считаете, это не то поведение, которое можно простить и забыть?

– Именно это вам посоветовал Джо?

– Не совсем. Они с Джун были очень добры и терпеливы, но беспрестанно повторяли, что Руфус раскаивается и я должна его простить. Они искренне думали, что я смогу вернуться сюда и жить с ним, как будто ничего не случилось. Они не понимают…

– Христиане любят прощать тех, кто обидел не их, а кого-то другого.

– Они не понимают, что Руфус сделал с нашим браком! Все починить на скорую руку – это значит создать видимость, иллюзию, ложь. То, что у нас было, ушло… если вообще что-то было. О, это глупо, но как мне объяснить…

– Я знаю, что вы имеете в виду. Продолжайте.

София продолжила, пытаясь сделать свои путаные рассуждения ясными не только для Майлза, но и для себя. Два года постоянных скандалов и подозрений Руфуса, оскорблений и упреков – после этого невозможно поверить в его раскаяние. В отношениях супругов не осталось искренности, о любви и доверии нет и речи. А ночь в пещерах разоблачила еще один миф о том, что брак – это высшая ценность и его нужно оберегать всеми силами. Рассуждения о добродетели и долге перед мужем просто не имеют смысла для женщины, вынужденной дубасить кулаками по каменным стенам, рыдая и молясь о спасении из подземелья… Но ребенок… Ребенок должен расти в полноценной семье. София рассказала о своем внутреннем споре. Она полностью доверилась Майлзу и почувствовала облегчение впервые с тех пор, как вышла из пещер.

Майлз наблюдал за ней, любуясь и сочувствуя.

– Вы очень мужественная, – заметил он.

– Вовсе нет. Будь у меня хоть капля мужества, я попыталась бы сама вырастить Пирса, зарабатывая на жизнь нам обоим. Но я не могу. Я согласна со всем, что говорил об этом Джо. Быть сильной и независимой женщиной – это здорово, но насколько независима мать-одиночка с маленьким ребенком на руках?

– Заложница судьбы, – пробормотал Майлз. – Наверное, вы приняли правильное решение, но мне ненавистна мысль, что вы так напуганы, София… Вы ведь все еще боитесь Руфуса?

– О нет! – быстро сказала она. – С тех пор как вернулась домой, я совсем его не боюсь. Хотя, если он сейчас придет и застанет вас рядом со мной… – Майлз сделал протестующий жест, и София вспыхнула. – Да, знаю, это звучит глупо, как будто я – Гилда, считающая, что каждый мужчина в нее влюблен. Но у Руфуса больное воображение, и я рада, что он в двадцати милях отсюда и нет никого, кто мог бы сообщить ему, что вы были здесь. Сейчас мне не о чем беспокоиться. Проблемы возникают обычно на вечеринках, где мужчины оказывают мне знаки внимания, хотя я, насколько это возможно, стараюсь избегать опасных моментов. А в промежутках Руфус вовсе не страшен, совсем наоборот. Прошлым вечером он даже пресмыкался передо мной…

– А это еще хуже? – рискнул спросить Майлз.

София не ответила прямо. Она лишь сказала:

– У моей школьной подруги отец был алкоголиком. Дети не всегда понимают… но мне довелось быть у нее однажды, когда он пришел домой трезвый. Он пытался вымолить у жены прощение, отвратительно раболепствовал… Я не могла вынести этого, мне казалось, что его жена слишком бессердечна. Она была так холодна и сурова с ним… Теперь я прекрасно понимаю ее. Сотню раз он обещал бросить пить. Вот что ужасно – отсутствие силы воли и мнимое раскаяние, которое никого не может обмануть. Это омерзительно. Вы, наверное, хороший психолог, ведь это ваша работа. Почему Руфус такой?

– Возможно, он не уверен в себе?

– Да, но почему? В чем он может быть неуверенным? Большинство женщин находят его очень привлекательным, вы это знаете?

– Рэй, моя жена, часто мне об этом говорила.

– Вот видите!

– Ну, дело не в сексуальной неуверенности. Едва ли это главный вопрос для мужчины его происхождения и воспитания, не так ли? Давайте взглянем фактам в лицо: многого ли он достиг, выполняя бесперспективную работу, которую на него возложили родственники?

София озадаченно уставилась на Майлза:

– Что вы имеете в виду? Он вовсе не глуп.

Нет, не глуп. Он закончил Кембридж и уже лет семь выполняет обязанности помощника директора Фонда. Всего лишь помощника. Что хорошего в том, чтобы вечно быть вторым? Ленчерды всегда и во всем были первыми. Руфус – редкое исключение. Когда Ленчерды увлекаются своей профессией, они занимают видное положение: дядя Август – крупный ученый, дядя Уильям – губернатор колонии, Билл, все к тому идет, станет судьей Верховного суда, Артур – один из наших самых молодых епископов, Стивен – один из самых блестящих хирургов. Джо, правда, довольно незаметен, но виной тому отсутствие амбиций, что достойно похвалы в пасторе. А Виктор самоустранился, он просто смеется над всеми. Но Руфус… Руфус воспринимает жизнь достаточно серьезно. Вам не приходило в голову, что ему хотелось бы иметь тот же статус, что и у его кузенов?

София обдумала эти слова. Выходя замуж в состоянии мечтательной эйфории, она не сомневалась, что Руфус является важным членом семьи. Затем это стало аксиомой, а теперь… Теперь она была готова признать, что все сказанное Майлзом – правда. Не потому ли Руфус превратил ее жизнь в ад, что был неудачником, не сумевшим самоутвердиться другим способом?

– Я кое-что еще скажу, – продолжал Майлз. – Только благодаря вам он может продолжать работать в Фонде: Если вы разведетесь с ним, в обществе разразится скандал и его уволят.

– О! Я не подумала об этом. Да, полагаю, вы правы. Это на самом деле вызвало бы переполох в прессе… Можно себе представить заголовки в газетах! Теперь понятно, почему Джо так стремился удержать меня от развода.

– Да, Джо защищал семью… ценой вашей жизни и в согласии с англиканской моралью. Типично для Ленчердов.

– Вы их не особенно любите, да?

– Нашу с вами уважаемую родню со стороны супругов? По большей части я нахожу их совершенно отвратительными. – Майлз улыбнулся – по-мальчишески обаятельно. – Моя дорогая София, вы смотрите на меня так, будто я сказал что-то неприличное.

– Я действительно удивлена…

Не сомневаюсь. Я ведь всегда считался одним из самых тихих и лояльных членов клана. Забавно думать, каким окрыленным я был десять лет назад, когда они дали мне грант на работу, которую я проводил с соплеменниками Ганди… Я приехал сюда на собеседование и здесь познакомился с Рэй. Она была необыкновенной, совсем не похожей на других Ленчердов, вы бы ее полюбили. Первые два года все было хорошо, я писал книгу… Но мне пришлось просить отсрочки и еще денег. Ленчерды уважили просьбу, а потом начали диктовать свои условия. Они продолжали сотрудничать со мной, да, но уже по своим программам, не по моим. Я хотел остаться в Индии – там было столько нетронутого материала, целая мифология, которую я едва начал изучать! Вместо этого меня отправили в Африку возиться с какими-то примитивными племенами. Я мог бы отказаться, но сейчас не так-то легко получить финансовую поддержку. Кроме того, я связан, как и вы: у меня есть ребенок. Рэй умерла. Ее семья сплотилась вокруг нас – они всегда так делают. Джо и Джун предложили взять малышку, а мне тогда было не до споров. Поэтому я все еще здесь. Работа моя, конечно, интересная, но не этого я хотел. Я способен на большее, так какого черта я должен подчиняться программе, составленной толпой безнадежных дилетантов – попов, чиновников и старух в фетровых шляпках?

Это был бунт. Это было кощунство. Это была правда. София почувствовала, как ее ненависть к Руфусу растет и перекидывается на его родственников, на всех Ленчердов. Все они были заодно, все стремились скрыть преступные наклонности Руфуса и заставить ее смириться, больше того – внушить ей самой чувство вины. Как приятно было сбросить с глаз воображаемую повязку и взглянуть на них без помех, увидеть их такими, какими они и были, – самодовольными ханжами, пустозвонами и тиранами!

– Весь этот Фонд, – продолжал Майлз, – нужно было еще много лет назад передать в другие руки – государству или какому-нибудь научному обществу. Только ни один из Ленчердов этого не допустит. Им слишком нравится это удовольствие!

– Да, не думаю, что они добровольно откажутся от возможности повелевать судьбами людей. Для некоторых из них это самое главное в жизни!

– Одно большое счастливое сообщество тиранов и деспотов!

– А какие они зануды! Знаю, дядюшка Август известный философ, но…

– Но говорит все, что говорил еще двадцать лет назад. Не могу понять, почему Би-би-си так превозносит его. А эти бесконечные семейные предания!

– Я с трудом дослушала до конца сагу о Великом Филантропе!

– Боже, я тоже!

– Как он сказал Диккенсу, что не так в его «Оливере Твисте». Вот ведь наглость!

– Как он читал Библию своим племянникам и племянницам.

– И как он с баронессой Бордет-Коутс открыл Приют для падших женщин, – победоносно завершила София, и они оба разразились непочтительным смехом. – О, дорогой Майлз, разговор с вами пошел мне на пользу!

Софии всегда нравился Майлз, но сегодня она увидела его в новом свете. Рядом с таким другом ей, конечно, не будет одиноко. Но вдруг она вспомнила, что он скоро уезжает.

– Жаль, что вам надо возвращаться в Африку, Майлз. Когда вы улетаете?

– На следующей неделе. Такие вот дела: вы страстно желаете сбежать, а я страстно желаю остаться. У Ленчердов все-таки есть одно достоинство: они знают, где выбрать место для жилья.

Он огляделся, как будто пытаясь запечатлеть в памяти строгий английский ландшафт на долгие времена. София прониклась к нему сочувствием – человека ждет унылое бунгало на краю насыщенных испарениями джунглей, где все, даже работа, будет навевать на него тоску. Она очень хотела ему помочь. Словно прочитав ее мысли, Майлз сказал:

– София, вы не могли бы сделать кое-что для меня?.. Вы не откажетесь писать мне время от времени и рассказывать о том, что здесь происходит и как вы поживаете?

– Конечно! Письма вносят разнообразие в жизнь, да?

– Ваши письма станут для меня счастливым событием. Я получаю новости от Джун, но мы с ней по-разному смотрим на многие вещи. А вы… Если вы будете писать мне, а я – отвечать на ваши письма, получится, что мы как будто продолжаем наш разговор.

– Вы не должны отвечать! Это было бы замечательно, но лучше не стоит.

– Почему?.. О, я понял. Этот душегуб опять начнет вас мучить…

София молчала. Она готова была расплакаться. Перспектива общения с другом, таким добрым и восприимчивым, как Майлз, на минуту подняла ее дух, но она не могла позволить себе даже это, столь невинное, утешение…

– Вот что я вам скажу, – решительно заявил Майлз. – Мы найдем союзника здесь, в Ринге, я буду писать на его адрес для передачи вам. Нет, не перебивайте! София, если вы собираетесь продолжать жить с Руфусом, вы должны выработать определенные правила, иначе у вас никогда не будет друзей. Мне кажется, вы нуждаетесь в отдушине так же сильно, как и я.

– Да, нуждаюсь, – с жаром согласилась она. – Только кому мы сможем довериться? Есть Гилда, ее кандидатура сама собой напрашивается, но она делает поспешные выводы, и я не думаю, что смогу выдержать ее лукавые намеки.

– Гилда не подходит. Я предлагаю Венди Гиббон.

– Но она секретарша Руфуса!

– Прежде всего, она мой друг. А то, что она секретарша Руфуса, это к лучшему. Она знает его достаточно хорошо, чтобы понять: я не могу посылать вам в открытую даже самые невинные письма. Возможно, Венди не слышала о происшествии в пещерах, зато видела, как Руфус обращается с вами последние два года. И не вздумайте терзать себя угрызениями совести! Это всего лишь дружеская переписка и необходимая мера предосторожности. Все так делают.

Глава 3

НЕТЕРПЕЛИВАЯ ГРИЗЕЛЬДА

«Уотергейтс», Ринг, 17 июля

Дорогой Майлз!

Приятно было получить ваше письмо, написанное в самолете, хотя как вы могли писать, взмывая над Альпами? Я всегда слишком волнуюсь в полете. Но вы относитесь к уравновешенным людям, а именно уравновешенности мне и не хватает в данный момент. Ваше письмо было таким добрым, полным поддержки и утешения, что я села и заплакала! Вряд ли вы ожидали подобного эффекта, но у меня теперь глаза всегда на мокром месте. Дождавшись, когда останусь в доме одна, даю себе волю. Это стало пороком, как пьянство. Я стою у раковины, и слезы льются у меня по щекам. Отвратительное зрелище! Только, пожалуйста, не говорите, что мне нужен доктор или успокоительное. У меня есть и то и другое. Я всего лишь хочу быть счастливой, но понимаю, что счастья мне не видать. И в этом моя собственная вина: я вышла замуж за мужчину, которого совсем не знала, в состоянии страстного и слепого увлечения, и ему потребовалось всего два года, чтобы разрушить мои иллюзии. Мы живем странной, безликой жизнью с тех пор, как я вернулась из дома пастора. С трудом высиживаем за столом до конца ужина и говорим почти шепотом, как будто наверху лежит покойник. Р. перебрался в свой кабинет и проводит там все вечера, за исключением тех, когда он отправляется к Шоу и топит свои печали известным вам способом. Прежних скандалов пока нет, но и поводов для них не возникает. Билл и Розмари Ленчерд на прошлой неделе устраивали вечеринку. Я отказалась ехать и, когда Р. попытался уговорить меня, доходчиво объяснила почему. Он не сказал ни слова, просто таращился на меня с видом побитой собаки, с тем омерзительным виноватым выражением, которое меня бесит, когда я вспоминаю, что он говорил и делал раньше в плохом расположении духа.

Ох, это совсем не то письмо, что я хотела написать! Я должна была бы ободрить вас в вашем изгнании, не так ли? Чем бы мне повеселить вас? Думаю, план наш работает успешно. Венди отдала мне ваше письмо, как будто это было самым естественным делом в мире. Она мне очень нравится, но я не понимаю, что ею движет… Гилда вернулась из Парижа, где с ней случились «преужасные вещи» – вы бы слышали, с каким довольным видом она об этом рассказывает! Я стараюсь держаться подальше от Джо и Джун – они смотрят на меня с миссионерским блеском в глазах. Но утром в субботу я встретила вашу Рэймонду и пригласила ее в «Мускатный орех» поесть мороженого. Мы поболтали с ней о «папочке». Очень милая девочка. Вы, должно быть, ужасно по ней скучаете…

Напишите мне поскорее, если вся эта чепуха не вызвала у вас отвращения. У меня такое странное чувство, что я могу говорить с вами обо всем на свете, впрочем, так оно и получается. Надеюсь, вам не будет скучно это читать, бедный Майлз! А пока до свидания, берегите себя.

София».

«Уотергейтс», 9 сентября

…Мне нравится получать ваши письма, и, поскольку вы самоотверженно посылаете их каждые две недели, я уже знаю, когда мне надо бежать к Венди. Вы прекрасный рассказчик! Хотелось бы мне посмотреть на танец африканских воинов! Интересно, что означает этот ритуал? Был ли он когда-то связан с человеческим жертвоприношением и, если так, почему это прекратилось? Я читаю вашу книгу с огромным удовольствием (это правда, не лесть!). А что, если антропологический подход применить к Ленчердам? Культ поклонения предкам плюс склонность благоговеть перед непознанным…»

«Уотергейтс», 25 октября

…Я готовила обед для осеннего собрания Фонда. Должна сказать, Ленчерды щедро заплатили мне за работу, и я старалась, как могла, хотя ваш насмешливый дух подталкивал меня под локоть. Как же они все отвратительно самодовольны – наследственные члены правления, потягивающие шерри у камина в библиотеке с таким видом, будто весь мир принадлежит им! А Руфус выделялся особенно – этакий эталон помощника директора, знающий все ходы и выходы, хозяин положения. У нас в этот раз присутствовали несколько очень высокопоставленных господ, и он лебезил перед ними так, что противно было смотреть. По-моему, Р. просто жалок. Дома все как прежде. Слава богу, скандалов нет, но он очень мрачен. Мы почти не разговариваем, только по необходимости. Нам приходится время от времени появляться в обществе – не могу же я провести следующие сорок лет взаперти! – и, пока мы находимся в гостях, Р. все время за мной наблюдает. Я чувствую, как его взгляд преследует меня, и знаю, что он изо всех сил старается уловить каждое сказанное мною слово. Это совершенно невыносимо. Потом он даже не упоминает о наших «культпоходах», но у меня складывается впечатление, что былые подозрения по-прежнему тлеют у него в голове. Как говорят, горбатого могила исправит…»

«Уотергейтс», 29 декабря

Дорогой Майлз,

большое вам спасибо за книги! Как странно, что мы оба разделяем любовь к поэтам XVII века, а обнаружили это только сейчас, посылая письма друг другу с разных континентов… Надеюсь, вы смогли вырваться на побережье к своему приятелю доктору и отметить с ним Рождество. Наше прошло не очень. Я никогда не была в восторге от свекрови – если честно, она ужасно глупа и эгоистична, а Кромптон зимой – сущий ад. В комнатах царит средневековая мрачность и пахнет нафталином, вода в ванной за все время, что мы там находились, ни разу не была горячей. Персонал, заботившийся о шестнадцати персонах, состоял из двух убогих испанских девушек с обмороженными конечностями, они только сидели и рыдали, бедняжки. На второй день я не выдержала и принялась готовить. Подозреваю, именно поэтому нас и пригласили. Вы бы слышали, как миссис X. гордилась собой! «Моя невестка – первоклассный повар!» Человек, которого мне действительно было жаль, – это отчим Руфуса. Он капитан военно-морского флота в отставке, очень милый и, по-моему, почти герой – столько лет безропотно терпит эту утомительную женщину! Конечно, они оба чувствуют, что наш брак близок к разрыву (хотя и не догадываются почему). И знают, что мы с трудом выносим друг друга в одном доме. Но миссис Хокин нарочно поселила нас в самой маленькой комнате для гостей с самой огромной двуспальной кроватью – можете себе представить? Руфус был взбешен, когда мы в первый вечер поднялись наверх. «Моя мать, – сказал он, – бесчувственная дура, и я прошу за нее прощения. Но я не собираюсь спать на коврике в такой холод!» Ночь была действительно арктической, одеял не хватало, мы пили за ужином виски… Конечно, все это звучит глупо, но теперь мы вновь спим дома в одной постели. Думаю, так и должно было случиться – мы не могли продолжать жить в этом полубрачном состоянии вечно. Только вот теперь секс не доставляет мне никакого удовольствия. Некоторые считают, что это аморально – оставаться с человеком, которого ты перестала любить, и я до сих пор была склонна с ними соглашаться. Но полагаю, в последние семь тысяч лет большинство женщин не получали удовлетворения от замужества, так что кто я такая, чтобы жаловаться? Майлз, надеюсь, вы не возражаете против таких излияний? Мне кажется, что нет. И нет никого больше, кому я могла бы довериться. А вы сами задали тон в своем первом письме, приглашая к откровенному разговору. После шести месяцев переписки я начала относиться к вам как к отцу-исповеднику, пожалуйста, простите меня, если я смущаю вас. В письмах все предстает в ином свете, лучше было бы просто поболтать с вами. Мне хочется, чтобы вы поскорее вернулись в Англию. Я очень скучаю, милый Майлз,

с любовью к вам, С».

Недели через две после этого рождественского письма к Майлзу София проводила безрадостный день, разбираясь на антресолях и ища ненужные вещи, чтобы отослать их на благотворительный базар. Она хмуро оглядела жалкую кучку помятой и полинявшей одежды, сваленной на кровати, и, решив, что все это нужно выкинуть, открыла гардероб. Там висело ее красное вечернее платье, давно устаревшее и тоже не годившееся для распродажи. Интересно, нельзя ли его немного переделать, подумала София. В порыве энтузиазма она сняла свитер и джинсы и надела любимую вещь. Теплое сияние клюквенного бархата внезапно добавило жизни унылому и пустому январскому дню.

И в этот самый момент звякнул дверной звонок.

– Проклятье! – пробормотала София.

Это, должно быть, Джун пришла за вещами, которые еще не готовы. Марджи гуляла с Пирсом. София спустилась в красном бархате вниз, открыла дверь и… замерла. Мужской голос, глубокий и веселый, произнес:

– Прямо как на прием!

– Майлз!

Именно он и стоял на крыльце, загорелый и почти нереальный, с веселыми морщинками возле уголков глаз.

– Что, черт возьми, вы делаете в это время дня в вечернем платье, София?

– Готовлюсь к благотворительной распродаже, – сказала она, совсем запутав его. – А что вы делаете в Англии?

– Прилетел этим утром для доклада Пинчестерской комиссии – они занимаются гуманитарной помощью странам третьего мира.

– А меня даже не предупредили! – укорила София, принимая у него пальто.

– Члены комиссии только позавчера прислали подтверждение. Я боялся торопить события, чтобы потом не разочароваться…

София проводила его в гостиную, включила свет, и Майлз огляделся с глубоким вздохом. Он настолько отвык от домашнего уюта, что почувствовал себя так, будто попал в сказку. Вазы с гиацинтами, корзинка для рукоделия и пяльцы с незаконченной вышивкой; на ручке кресла лежит рекомендованная им открытая книга, у камина свернулся калачиком кот по кличке Мистер Солтина, на ковре – детские игрушки… Майлз еще раз вздохнул. София опустилась на диван, пригласив дорогого гостя сесть рядом.

– А теперь расскажите мне обо всем. Вы остановились в доме пастора?

– Да. Джо на собрании, а Джун лежит с очередной мигренью, бедняжка. Вот поэтому я и смог сделать то, о чем больше всего мечтал, – прийти сюда повидать вас.

– Я все еще с трудом в это верю!

Поначалу они никак не могли наговориться – слишком много накопилось новостей, и надо было поскорее обменяться ими, поведать о ее мире, который он уже хорошо знал, и о его жизни, которую она тоже прекрасно себе представляла по его ярким письмам. Затем они замолчали и оба почувствовали себя немного неловко, вдруг осознав странность своих отношений. Благодаря переписке они знали друг о друге такие вещи, о которых едва ли решились бы упомянуть в беседе с глазу на глаз.

– Я был потрясен вашим последним письмом, – сказал вдруг Майлз, не глядя на Софию. – Вам не стоит оставаться с ним, если все так ужасно…

– Вы относитесь к тем благородным людям, которые считают, что, раз я перестала любить Руфуса, мне нужно уйти и жить одной? – сухо осведомилась София. – Вы полагаете, я веду себя как проститутка?

– Боже правый, нет! – воскликнул он с неподдельным ужасом. – Просто… Наверно, у меня разыгралось воображение. Дело в том, что…

– Да?

Но Майлз только беспомощно покачал головой, осознав смысл того, что собирался сказать: «Дело в том, что я отчаянно ревную». Он знал, что слово «ревность» для Софии стало оскорблением. После того, что ей довелось испытать, она имеет право настаивать, чтобы ни один человек, желающий стать ее другом, никогда не относился к ней так, как Руфус. И все же насколько это было трудно! Майлз был влюблен, думал о ней месяцами, примчался, преодолев огромное расстояние, окунулся в домашнюю уютную атмосферу и увидел Софию в этом нелепом вечернем наряде, добавляющем волнующей прелести ее красоте, которая никогда не сможет наскучить мужчине, как и ее черные, цвета воронова крыла, гладко зачесанные волосы, решительный взгляд больших карих глаз, элегантность и достоинство всей хрупкой, стройной фигурки… На фоне красного бархата ее обнаженные плечи казались ослепительно белыми. Он ощущал почти физическую боль, видя Софию такой и зная, что она пережила в недавнем прошлом. Если бы в этот момент вошел Руфус, Майлз бы его ударил.

Он взял себя в руки.

– Я к вам ненадолго, заглянул узнать, не сможем ли мы условиться о встрече где-нибудь. Согласны? – Майлз боялся, что страх перед мужем заставит ее отказаться.

– Да, – просто ответила она. – Конечно. Когда?

– Я пробуду в Лондоне до конца недели и вернусь сюда на уик-энд. Улетаю в следующий понедельник. Получается суббота.

– Но Руфус по субботам дома. – Уголки ее губ печально опустились. Затем София вновь оживилась. – О, я только что вспомнила… Ведь это будет шестнадцатое число? Тогда все хорошо! У Руфуса встреча с отчимом. Но я не смогу взять машину – мы должны встретиться где-то на пути автобуса.

– У меня тоже нет машины. Вы знаете маленький китайский ресторанчик в Стоке на Мартлет-стрит? Не знаете? О нем вообще мало кто слышал, так что мы не рискуем наткнуться на кого-нибудь из знакомых. А еда там совсем не плохая.

Он начал объяснять, как туда добраться. София внимательно слушала.

– Майлз, вы уверены? – спросила она. – Разве вы не обещали провести выходные с Рэймондой? Бедняжка, она наверняка рассчитывала на это.

– Дети в субботу отправляются на дневной спектакль в Королевском театре.

Совесть была удовлетворена, но София чувствовала себя довольно странно – легкое возбуждение смешалось с меланхолией, ощущением нереальности происходящего, ей почему-то все время хотелось зевать. Однако настроение это было разбито вдребезги перезвоном часов в холле. Она вздрогнула.

– Я не думала, что уже так поздно! Мне придется вас выгнать. Очень жаль, но я не могу рисковать – Руфус придет домой на чай.

Майлз мгновенно поднялся и направился к выходу. У двери он обернулся.

– Кстати… ваше последнее письмо… Там была одна фраза, против которой я возражаю. Совершенно не представляю себя в роли отца-исповедника или в каком-то другом образе отца.

– О! – Слабый румянец сделал Софию еще более привлекательной. – Вероятно, это было глупо… Я, право, не подумала…

В субботу София приехала в Сток на автобусе и все утро рассеянно бродила по магазинам. Она постоянно смотрела на часы и наконец решила, что пора отправиться на место встречи. На Мартлет-стрит она остановилась, оглядываясь в поисках ресторанчика «На четырех ветрах», и вдруг услышала мужской голос:

– София! Что ты здесь делаешь?

Путь ей преградила внушительная фигура Дика Норриса, который стоял, улыбаясь с дружелюбным интересом.

– О, Дик… А… а Гилда с тобой? – ляпнула София в растерянности и поняла, что сказала глупость. Конечно, Гилды с ним нет – наверняка упорхнула к своему надоедливому Патрику. И Дику, скорее всего, об этом известно.

Однако он спокойно ответил, что Гилда осталась дома. Дик всегда был невозмутимым и добродушным, он восхищал Софию своим искусством управляться с эксцентричной женой.

Оба неловко замолчали. В двух шагах от себя София заметила китайский ресторанчик и в любой момент ожидала появления Майлза. И еще она была зла на себя за то, что так легко смутилась.

– Забавная улочка, – пробормотала она. – Ты здесь часто бываешь?

– Нет. Просто это кратчайший путь к клубу. – Сделав вид, что снимает шляпу, которой у него не было, Дик поклонился и зашагал в сторону перекрестка.

София, забыв об осторожности, поспешила в ресторан. Но Майлза там не оказалось. Это удивило ее, поскольку она сама часто опаздывала и ждать не привыкла. Тем более что здесь не нашлось места для ожидания. Ресторанчик был чист и хорошо обставлен, но слишком мал для множества посетителей. София расположилась у стены в промежутке между гардеробом и служебным ходом. Официант пытался убедить ее сесть рядом с какими-то мужчинами, поедавшими лапшу, но она покачала головой, надеясь, что Майлз предусмотрительно заказал столик. Почему же он не пришел? Она была не в состоянии есть за завтраком и теперь сильно проголодалась. Соблазнительные запахи и горы креветок на белоснежном рисе и завитках лапши с бледно-зелеными ростками бамбука подвергали ее танталовым мукам. София пыталась развлечь себя, наблюдая за шустрыми официантами, сновавшими по залу. Некоторые посетители тоже вызывали ее интерес: вот, например, мужчина мастерски управляется с палочками для еды, а толстая домохозяйка кощунственно льет в зеленый чай молоко. Но вскоре развлечение ей надоело, она устала стоять в этом ужасном углу, где ее то и дело толкали люди, проходившие мимо. Было уже пять минут второго. Майлз обещал встретить ее в половине первого. Что-то случилось. Разочарованная и обеспокоенная, София двинулась к выходу и на улице увидела Майлза, бежавшего к ней.

– Извините, – выдохнул он, с трудом переводя дыхание. – Прошу прощения. Черт знает что! Меня оставили с детьми.

– С какими детьми?

– Со всем выводком Джо, ну и, конечно, с Рэймондой. Джун утром встала с сильнейшей мигренью, она едва могла открыть глаза, не то что вести машину. А у Джо встреча с каким-то архиепископом. Естественно, оба набросились на меня с криком: «Какая удача, что ты здесь! Умоляем, отвези детей в Сток!» Вот я и спрашиваю вас: как я мог отказаться? Я был в отчаянии, тем более что даже не сумел дать вам знать. Моя дорогая, я очень сожалею!

– Это не ваша вина, – вздохнула София. – Где они сейчас?

– Ребята? Читают меню в «Замке». Я сказал им, что пошел в бар выпить, а сам выскользнул через служебный ход и всю дорогу сюда бежал. Слушайте, у меня появился план: если вы пойдете со мной, я могу притвориться, что увидел, как вы подходите к «Замку», и пригласил составить нам компанию. Это нормально, правда же? Думаю, даже Руфусу нечего будет возразить.

– Верно, – сухо согласилась София после недолгой паузы. – Думаю, он не станет возражать, если я пообедаю с вами в обществе семерых детей. Не могу себе представить ничего более захватывающего, а вы? – Увидев его унылое выражение лица, она смягчилась. – Майлз, я совсем не то имела в виду, просто я, наверное, стерва. Даже так гораздо лучше, чем вовсе с вами не видеться. Ну что, поспешим? А то дети будут удивляться, куда это вы пропали.

«Замок», достопримечательность Стока, был самым известным рестораном в этом уголке Англии. Хозяева полностью модернизировали его, сохранив, однако, атмосферу и стиль эпохи короля Эдуарда. Шестеро детей пастора и маленькая дочка Майлза сидели за одним из центральных столов, производя массу шума. Тетю Софию они приветствовали восторженным визгом.

– Тетя София зашла перекусить в буфет, – объяснил Майлз, – но я подкупил ее и уговорил прийти сюда помочь мне справиться с вами. Ну, все выбрали, что хотели?

Поднялся шум. Никто еще, конечно, ничего не решил. Когда, наконец, с заказом было покончено, официант отправился за креветками в горшочках, пятью порциями томатного супа и одним острым супом с пряностями. Юные Ленчерды оживленно болтали, разглядывая зал. Все они были очаровательными детьми, быстроглазыми, смышлеными, аккуратненькими.

– Ну где же этот официант? – Себастьян, самый младший, ударил кулаком по стулу. – Я умираю с голоду!

– Потерпи немного, – сказала ему София.

– Как терпеливая Гризельда, – хихикнула четырнадцатилетняя Лидия.

– А кто это? – спросил ее брат Роберт.

– Персонаж Джеффри Чосера <Чосер Джеффри (1340-1400) – английский поэт.>, – ответила Лидия. – Мы проходили «Кентерберийские рассказы» на уроках этой ужасной староанглийской литературы.

– А почему она терпеливая?

– У нее был муж, который всегда ужасно к ней относился, но чем омерзительнее он себя вел, тем покорнее и безропотнее становилась она. И естественно, это сводило его с ума. Возможно, Гризельда делала это намеренно, хотя я думаю, она была просто дурой.

София и Майлз обменялись взглядами, полными понимания, и сдержанно рассмеялись.

За обедом говорили мало, все занялись едой, кроме Софии, потерявшей аппетит. Встреча с другом оказалась совсем не такой, как она ожидала: Майлз сидел напротив, но был совершенно недоступен.

– Как ты думаешь, все будет в порядке, если я оставлю вас в театре одних, а затем заберу после окончания спектакля? – внезапно спросил он у Эммы, старшей дочери Джо. – У меня остался всего один день в Англии, ты же знаешь, и я говорил твоей маме, что мне еще многое нужно успеть сделать. Ты не возражаешь взять на себя ответственность за малышей?

При мысли о том, что она остается за старшую, Эмма пришла в восторг. Остальные пожалели «бедного дядю Майлза», вынужденного совершать скучные походы по магазинам вместо того, чтобы смотреть «Тетушку Чарли». София, заметив, как погрустнела Рэймонда, почувствовала угрызения совести. «Но, – решила она, – когда спектакль начнется, девочке уже будет все равно, рядом отец или нет. Я нуждаюсь в нем сейчас гораздо больше, чем она».

Спустя двадцать минут, когда дети расселись в партере Королевского театра, София встретила Майлза на тротуаре у «Замка».

– Что будем делать? Вы действительно хотите пройтись по магазинам?

– Нет, это просто мое алиби. Думаю, мы можем сходить в «Джордж». В середине дня там пусто, нас никто не побеспокоит. К тому же я знаю весь персонал ресторана, и, если понадобится, они устроят так, что у нас будет тихое местечко.

Но в холле отеля «Джордж» их ждал неприятный сюрприз: толпа престарелых леди в черных одеяниях и поддельных жемчугах. Дамы попроще суетились вокруг с плетеными корзинами, абажурами и всякими безделушками. Одна из них бросилась к Софии и Майлзу:

– Боюсь, вы немного рановато – экспозиция откроется только в три, докладчица еще не прибыла.

Они увидели плакат, объявляющий, что местное отделение Клуба домохозяек устраивает свою ежегодную выставку. Делать было нечего, как только вежливо извиниться и вернуться на Карлтон-сквер.

– Это уж слишком! – проворчал Майлз, свирепо оглядываясь на портик «Джорджа». – Они не имеют права устраивать свои выставки в общественных местах! Приличным людям из-за этого посидеть негде!

– По-моему, нам просто не повезло, – заметила София.

– Это я виноват – нужно было все продумать заранее. Не могу же я повести вас в Охотничий клуб!

– Нет, мы столкнемся там с Диком Норрисом.

– От меня одни неприятности, – вконец расстроился Майлз. – Вы, наверное, уже сыты мною по горло. А я-то думал, все будет замечательно…

– О, Майлз, прекратите! – София взяла его под руку, желая утешить, и почувствовала, как он дрожит. От холода или от ее прикосновения?

На несколько минут они застыли молча и неподвижно, глядя друг другу в глаза. Холодный восточный ветер, завывавший в сквере, продувал улицу насквозь и в конце концов вытолкнул их на бульвар, заполненный людьми. Майлза и Софию постоянно то разъединяли парни в кожаных пальто, то толкали женщины с детскими колясками. Они остановились у магазина, в витрине которого были выставлены пять телевизоров, настроенных на один футбольный матч. Боевой дух Софии упал до предела пораженчества. Что может быть глупее, чем стоять на холоде и смотреть футбол?

– Идемте, – решительно сказала она и направилась к чайному магазинчику.

Местечко оказалось почти пустым в этот час. Они проскользили подносами по узкой дорожке вдоль прилавка, расплатились, затем отошли с двумя чашками крепкого чая к столику в самом дальнем углу. Майлз вытащил сигарету и нервно закурил.

– Наверное, вы думаете, будто я полное ничтожество и веду себя как… как охотник за чужими женами. Это совсем не так, София. Все, что меня заботит, – это ваше счастье, и я очень страдаю оттого, что не в силах вам помочь. Я не могу просить вас уехать со мной, потому что, если вы согласитесь, я сразу же потеряю работу. Ленчерды едва ли продолжат иметь со мной дело да еще пустят в ход свои связи, чтобы помешать мне получить финансовую поддержку из других фондов. – Майлз сделал паузу, чтобы глотнуть чаю, и София хотела что-то сказать, но он остановил ее: – Нет, подождите, дайте мне договорить. Есть кое-что еще. Я точно так же связан, как и вы. У вас есть Пирс, у меня – Рэймонда. Я не смогу забрать дочь у родственников ее матери, если у меня не будет достаточно денег… И вряд ли Джо позволит мне видеться с ней после семейного скандала. Возможно, тогда я совсем потеряю Рэймонду, а я не могу этого допустить.

– Майлз, конечно, не можете! У нас обоих есть обязательства, вам незачем искать оправда… – София осеклась, наткнувшись на мрачный, немигающий взгляд.

Майлз внезапно подался вперед, схватил ее руку и так крепко сжал, что кольца врезались ей в пальцы.

– Почему мы не встретились три года назад? – прошептал он. – София, неужели теперь мне не на что надеяться?

– Не знаю! – вырвалось у нее. – Это правда, я совсем не понимаю, что со мной происходит.

– Вы станете жалеть потом, чувствовать себя виноватой, да?

– Боюсь, что так. Совесть меня замучает. Вопреки всему, что я могла бы сказать или написать вам, я по-прежнему придерживаюсь старомодных взглядов, на которых была воспитана.

– Терпеливая Гризельда, – пробормотал он.

– Нет, – грустно улыбнулась София. – Скорее нетерпеливая. Мне очень тяжело, но и Руфусу не легче.

– Все равно, – тихо сказал Майлз. – Я знаю, вы никогда не будете счастливы, если пойдете против своих принципов. И это одно из тех качеств, за которые я вас уважаю.

– Неужели? Этим вы отличаетесь от Руфуса. Он даже не задумывается, есть ли у меня какие-то принципы. И никогда не поймет, что некоторые вещи, в которых он меня обвиняет, на самом деле более чужды мне, чем ему… Впрочем, это пустой разговор – вы ведь улетаете в понедельник в Африку. Мы просто будем продолжать писать друг другу…

– Конечно. Но не любовные письма. Зачем укреплять чувства, которые никуда не приведут?

– Да. Вы приедете в отпуск этим летом?

– Вряд ли.

София поняла: Майлз только что принял решение держаться подальше от Англии и от нее. Наверное, так будет лучше для них обоих. Слезы затуманили ей глаза.

– Пойду возьму еще чаю, – вздохнул Майлз. – Хороший здесь чай, да? И никто нас не слышит. А мне еще нужно многое вам сказать.

Через час София сидела в автобусе. Они чуть не опоздали – пришлось бежать со всех ног до автобусной станции. Прощание вылилось в торопливое объятие на " краю тротуара в свете фар. Майлз даже не поцеловал ее как следует, что, впрочем, и подразумевалось в их договоре самоотречения.

Путешествие назад в Ринг было утомительным. Освещение в салоне не позволяло видеть пейзаж за окном, и автобус, казалось, бесцельно трясся во мраке, никуда не стремясь доехать. Ноги Софии заледенели в легкой паутинке нейлона и элегантных туфельках, надетых ради Майлза. Она была очень несчастной, но здравый смысл подсказывал, что они приняли верное решение. Каждый из них продолжит жить своей жизнью, и, вероятно, со временем оба преисполнятся благодарности друг к другу за то, что нашли в себе силы побороть искушение. Можно жаждать любви поначалу, но потом в ней не останется никакой романтической прелести, а вот добрая дружба только крепнет с годами и не нуждается ни в каких стимулах. Но внутренний голос кричал: «Не хочу быть благоразумной! Не хочу быть благодарной в отдаленном будущем! Я хочу быть с Майлзом, любить его, любить сегодня, завтра и на следующей неделе!»

К тому времени, как София добралась до дому, она была полностью измотана. Руфус вышел в холл встретить ее.

– Ты хорошо провела день?

– Отлично, – равнодушно ответила она, проходя в гостиную.

Муж поплелся следом, пробормотал робкое предложение выпить чаю и затем просто ждал, беспомощно глядя на нее. София с горьким презрением размышляла, как она вообще могла вообразить себя влюбленной в этого мужчину.

Ей даже в голову не приходило, что он мог измениться так же сильно, как и она сама. В ту ночь, когда она перестала любить его, Руфус почувствовал себя посторонним в собственном доме, нежеланным гостем, он начал бояться жену, потому что понимал: что бы он ни сказал или ни сделал, все будет для нее не так. Он плохо спал, очень похудел. После Рождества дела пошли немного лучше, когда София, после шести месяцев опалы, позволила ему вновь спать с ней. Но Руфус знал, что его просто терпят.

– София… – С отчаянной решимостью он вдруг попытался заключить жену в объятия.

София шарахнулась от него, как от прокаженного, с воплем:

– Бога ради, перестань меня мучить, Руфус! – выбежала из гостиной и бросилась вверх по лестнице в свою спальню.

Остановившись на площадке, она осознала, что допустила ошибку. А если муж задумается о причинах ее странной истерики, начнет выяснять, где она была, кого видела и так далее? На этот раз, в отличие от всех предыдущих, у нее есть что скрывать. А вдруг Руфус поднимется за ней и подвергнет безжалостному допросу, который, если нужно, продлится полночи? И она признается, что встречалась с Майлзом. А после этого… Руфус выйдет из себя, раскаяние его испарится, а вместе с ним чувство вины, и все станет, как прежде…

Но муж не пошел за ней. Он остался внизу один, глядел на огонь в камине и сжимал кулаки, чтобы унять дрожь. Руки тряслись, он даже не мог налить себе виски.

– Лучше бы мне умереть, – простонал Руфус.

Что делать? Достать пистолет отца? Он не помнил, есть ли патроны. В домашней аптечке полно лекарств… Нет, он не сможет пустить себе пулю в лоб, не найдет сил наглотаться таблеток. Увы… Единственный доступный ему способ самоуничтожения – это невыносимое одиночество, так похожее на смерть…

Глава 4

СЕМЬ РАЗ ОТМЕРЬ…

Докладная записка для наследственных членов правления, – диктовал Руфус. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно рассматривал золотисто-белые прямоугольники узора на потолке «Египетского дома». – Госпиталю Святого Иосифа предоставлен грант на исследования в области лейкемии. Руфус сделал паузу, формулируя в уме новый абзац. Сейчас он выглядел гораздо старше того человека, что съежился у камина январским вечером четырнадцать месяцев назад, жалея о том, что у него нет решимости застрелиться. Теперь в этом худом суровом лице решимости было много, но жалости к себе не осталось. Разгладились горькие складки по уголкам рта, вернулось чувство юмора. Время, если и не оказалось лучшим лекарем, стало хорошим анестезиологом.

Венди терпеливо ждала. Руфус вновь заговорил, очень быстро – загадочные стрелки и бабочки стенографии весело заплясали в блокноте. Докладная записка была почти закончена, когда дверь отворилась, и в комнату тихо вошла София.

Она тоже изменилась – восьмимесячная беременность и отросшие черные волосы, придававшие ей очарование знойной южанки, необыкновенно красили ее.

Руфус прекратил диктовать.

– Ты хотела видеть меня? – спросил он с той отстраненной вежливостью, которая стала лейтмотивом их отношений.

– Я принесла Венди книгу. Извини, что побеспокоила.

– Огромное спасибо, София, – поблагодарила Венди. – Вы не положите ее на мой стол?

Шедоу, восточноевропейская овчарка, лежала, растянувшись на ковре. Подняв голову, она рычанием выразила недовольство вторжением Софии в офис. Собака обожала хозяина и не задумываясь приняла его сторону.

– Прекрати, глупое животное, – сказал Руфус. Отвлекшись от своего отчета, он рассеянно спросил: – Какой сегодня день?

– Вторник, пятнадцатое, – ответила Венди, – а что?

– Так, ничего. Где я остановился?

– «…мнения ведущих специалистов Америки подкрепляют данные выводы…»

София положила книгу рядом с пишущей машинкой – это был всего лишь предлог – и взяла конверт, подписанный почерком Венди. Внутри лежало письмо из Африки от Майлза. Она не любила забирать послания друга в присутствии Руфуса, но иногда ничего с этим нельзя было поделать. София сунула конверт в карман. Руфус, казалось, был полностью поглощен перспективами медицинских исследований. Когда жена на цыпочках направилась к двери, он оборвал фразу и спросил:

– Ты домой? Хочешь взять машину?

– Нет, я предпочитаю прогуляться.

– Но ты не должна переутомляться.

– Руфус, я постоянно тебе твержу, что не устаю. Беременность – это не болезнь. – Подчеркнутое дружелюбие тона давно сменило истерические нотки, которые слышались в ее голосе полтора года назад, но от этого результат был еще более унизительным.

София подозревала, что ко всем остальным проблемам Руфуса прибавилась еще одна – он чувствовал вину за то, что подарил ей ребенка, когда она перестала его любить. Но она хотела этого ребенка, ради Пирса – ему нужен брат или сестра. Мальчик не может нормально расти в доме, где царит эмоциональный вакуум. Детская должна быть полна галдящих детей – пусть будут семьей хотя бы друг для друга. София пыталась объяснить все это в своих письмах Майлзу, и, если ему что-то казалось неправильным, он об этом деликатно молчал. Первые несколько месяцев после отъезда Майлза любые напоминания о нем повергали ее в слезы. Руфус пребывал в подавленном настроении, и они неделями не разговаривали друг с другом. Но постепенно оба смирились, и как раз когда София приучила себя к мысли, что ей нечего ждать в будущем, она вдруг обнаружила, что беременна, почувствовала надежду, повеселела. А еще она становилась все более уверенной в том, что ей не нужны никакие романтические увлечения и связи на стороне, даже если Майлз приедет летом в отпуск.

К тому времени, как София дошла до ступенек, ведущих к дому, боль, которую до этого она принимала за легкое покалывание в боку, немного усилилась. Но сначала она решила насладиться письмом Майлза в тишине и покое, а потом уже прислушаться к тому, как себя чувствует. Она так и сделала, затем приготовила ленч. И лишь когда пришел Руфус, позвонила доктору. Ее девочка родилась в тот же день, дома, на три недели раньше срока.

За Софией присматривала медсестра, приходившая ежедневно, а Марджи помогала по хозяйству ее замужняя сестра. Колыбель малышки стояла рядом с кроватью матери. Шесть дней София провела в постели, ни о чем не тревожась, а на седьмой почувствовала, что в доме что-то не так: Марджи позволила Пирсу слишком долго не ложиться спать, из ванной в течение получаса доносился его радостный смех и визг. Через час София забеспокоилась: отчего в доме вдруг стало зловеще тихо и почему ей забыли принести ужин? Она размышляла, не позвонить ли в звонок, когда дверь открылась и на пороге появился Руфус с подносом.

– Извини, дорогая, что тебе так долго пришлось ждать.

София окинула взглядом еду: чашка прозрачного бульона и омлет, золотистый, с ярко-красными помидорами и завитками поджаренного бекона.

– У Марджи ужасная простуда, – пояснил Руфус. – Я дал ей аспирин, велел лечь и укутаться. Нам не нужно, чтобы по дому именно сейчас гуляли микробы. Потом я сражался с Пирсом – это был настоящий бунт. Не понимаю, как вы, девочки, умудряетесь вытащить его из ванны – это все равно что вытирать тюленя. А потом я никак не мог справиться с плитой…

– Ты это сам приготовил?! О, бедненький! После целого дня в офисе вернуться домой и заниматься домашней работой. Сам-то поел?

– Нет еще. Я оставил свою порцию в теплой духовке.

– Почему бы тебе не поесть со мной? – спросила София на волне сочувствия.

– Правда? Ты действительно этого хочешь? – Руфус выглядел как ребенок, которому предложили конфетку.

– Да, конечно, – ответила София, и, когда он поспешил за другим подносом, до нее вдруг дошел смысл его трогательного изумления. Какой же стервой, должно быть, она была все это время!

Вернулся Руфус и устроился в кресле с подносом на коленях. Горела только одна лампа, и говорили они тихо, чтобы не разбудить крошечную Фредерику, спавшую в плетеной колыбельке.

– Как идут дела в Фонде? – спросила София.

Руфус, казалось, колебался с ответом. Вероятно, он догадывался, насколько цинично жена относится к делам Ленчердов, впрочем, она никогда и не стремилась скрывать своих чувств.

– На этой неделе большинством голосов члены правления отказали в гранте одному химику, – наконец сказал он.

– А для чего ему нужны были деньги?

– Кобб из тех гениев, которые близки к помешательству. Он нашел способ добывать соль из морской воды так, чтобы воду потом можно было использовать для ирригации. Не хочу сказать, что он законченный псих, – напротив, вполне респектабельный химик-исследователь. Вопрос лишь в том, как скоро окупятся затраты на строительство его экспериментального завода. Члены правления сочли, что в целом это слишком рискованное предприятие, и проголосовали за грант для Святого Иосифа.

– Полагаю, госпиталь даст положительные результаты с большей долей вероятности, нежели твой морской гений.

Но в этом-то и дело! Именно поэтому мы и должны помочь Коббу. Надежные и заведомо прибыльные проекты охотно рассматриваются другими организациями, в том числе государственными, тогда как для нищих новаторов, таких незаурядных, как Кобб, грант Ленчерда – единственная надежда.

София слушала, забыв про еду, вилка ее повисла в воздухе.

– Что же такого особенного в грантах Ленчерда?

– Условия договора, в первую очередь. Они чрезвычайно гибкие. И что более важно, гранты Ленчерда – это деньги семьи, тратя их, мы не обязаны ни перед кем отчитываться. Понимаешь? Вот в чем разница. Я сталкивался со многими институтами и комитетами, которые отчитываются за общественный капитал или наследство других лиц. У них связаны руки, они страшно боятся шумихи в прессе и обвинений, что их драгоценные фонды потрачены впустую на какие-то рискованные проекты, которые оказались совершенно бесполезными. А мы можем себе позволить творческую авантюру, финансируя талантливых людей, и пусть кто-то из них окажется фантазером, ступившим на ложный путь, зато попадутся и настоящие гении, опередившие свое время. И это главное оправдание тому, что Фонд до сих пор остается семейным предприятием. Передав капитал специально назначенному совету или государственным чиновникам, мы утратим свободу решений.

– Поня-атно, – протянула София.

Раньше Руфус часто говорил о своей работе, но она впервые услышала об истинных причинах существования организации, которую Майлз считал позорным анахронизмом.

– И никто из кузенов не поддержал твоего Кобба?

Вообще-то он сам виноват. Я просил его представить на рассмотрение детальную заявку, чтобы наши скучающие эксперты могли вцепиться в идею зубами, и еще один короткий доклад членам правления, объясняющий популярным языком, что он предлагает. Кобб прислал первое, но не второе. После пары бесполезных напоминаний я написал ему и предложил переслать короткий доклад мне, полагая, что я вполне смогу его обработать.

– И что случилось?

– Материал я так и не получил. Зато Кобб сам появился на собрании Фонда, гордо неся сорок страниц заявки, которые написал в поезде. Отвратительный почерк, половина текста перечеркнута, добавлены изменения и мысли, пришедшие ему в голову позднее, строчки расползаются в разные стороны, страницы перепутаны…

– О боже! Не могу удержаться от смеха, хотя это довольно печальная история. Ты уверен, что он гений?

– Уверен. Но больше всего меня приводит в бешенство то, что, когда я расшифровал его заявку, она оказалась блестящей. Я хочу перепечатать ее и заставить членов правления прочесть перед осенним собранием. Тогда я бы мог уговорить Кобба приехать сюда вновь и сделать еще одну попытку. Подключу к этому Венди, как только мы немного освободимся, хотя один Бог знает, когда это будет.

София отодвинула свой поднос и откинулась на подушки. Помолчав немного, она сказала:

– Знаешь, я могла бы перепечатать эту заявку. Папа заставил меня пройти курсы машинописи, прежде чем я поступила в кулинарный колледж. У меня не было практики, но, думаю, навык остался. Только у меня нет машинки.

– В офисе есть маленькая портативная. Ею никто не пользуется… София, ты действительно этого хочешь? Разве ты не слишком занята малышкой и всем остальным?

– Она спокойный ребенок, и у меня есть Марджи.

Руфус обрадовался – то ли за Кобба, то ли за себя, София так и не поняла. Вызвавшись добровольно помочь мужу в порыве милосердия, она вдруг обнаружила, что загорелась его энтузиазмом. София чувствовала возрождающееся восхищение Руфусом, которое, как она думала раньше, ушло навсегда. Они поговорили еще немного о Коббе и его проекте. Проснулась Фредерика и захныкала.

– Ага, – сказала София, – время ужина.

Руфус встал и подошел к колыбели. Глядя на дочь, спросил с тревогой:

– Ты любишь ее так же сильно, как Пирса, да?

– Что за странный вопрос? Конечно, люблю. Я ее очень сильно люблю.

– Я боялся, что ты будешь относиться к ней по-другому… – пробормотал он.

София поняла, что муж имеет в виду, и покраснела.

– Это совсем не так. И кроме того…

И кроме того, прошлое вдруг потеряло для нее значение.

Майлз приехал в отпуск в июне. В день, когда он должен был появиться в Ринге, Норрисы устраивали вечеринку с купанием. Гилда приобрела новую шашлычницу и установила ее рядом с бассейном, желая испробовать. Были Виктор, чета Шоу, Венди и еще человек восемь, включая последнего бойфренда Гилды, молчаливого чернобрового Скотта из ВВС Великобритании. А вот Джо Ленчерд приглашен не был – вероятно, Гилда подумала, что священник может испортить лихой настрой вечеринки. Значит, Майлз не придет тоже… Это отчасти разочаровало Софию, отчасти принесло облегчение.

Вечер был светлым и прохладным, с холмов дул легкий надоедливый ветерок. Ни одна из женщин не обнаружила ни малейшего желания купаться. Они стояли вокруг бассейна в теплых кардиганах, потягивали джин и коньяк и с вежливыми улыбками отвергали все мольбы Гилды.

– Ну пойдемте же! – уговаривала Гилда, одетая в зеленый купальник и полосатую пляжную тунику. – Вода теплая!

– Ради бога, прекрати приставать к людям, – сказал ей муж. Он пытался разжечь древесный уголь под грилем, и Венди ему помогала. Дик только что обжегся, и голос его звучал раздраженно. – Эта штуковина работать не собирается! Говорил тебе – нам нужна репетиция.

– О, чепуха! Попроси Ненси сделать это вместо тебя. А пока мы загоним в бассейн парней. Руфус! Виктор! Колин! Вы готовы?

Вскруживший ей голову Скотт был закутан в большое банное полотенце. Скинув его, он выставил на обозрение самую волосатую в мире грудь, которую София когда-либо видела.

– Это, по-моему, перебор! – шепнула она Руфусу. Он усмехнулся. – Ты собираешься плавать?

– Кто-то же должен. Иначе нам не будет покоя.

Он отправился в дом переодеваться, через несколько минут вернулся и нырнул в бассейн, присоединившись к Колину. Гилда бегала по бортику и пронзительно выкрикивала одобрения. Наконец отважились войти в воду Виктор и Скотт. Остальная компания собралась вокруг бассейна понаблюдать, как квартет рассекает узкую полоску тусклой воды. Трое плыли с неуклюжей бравадой, брызги летели во все стороны, Руфус проносился мимо бесшумно, грациозно, без усилий. Наблюдать за человеком, чувствующим себя в чуждой среде как в своей стихии, было эстетическим удовольствием.

Бассейн окружали зеленые кусты в кадках, за ними застенчиво поблескивали на фоне деревьев и холмов окна нового дома Норрисов. София краем глаза видела, как Дик и Венди стоят на коленях рядом с тлеющими углями, будто почитатели некоего языческого божества, как Гилда повернулась поприветствовать кого-то вновь прибывшего, и мгновение спустя знакомый голос рядом с ней произнес:

– Привет, София!

– Майлз!.. Как ты сюда попал?

– Когда я услышал, что здесь будет вечеринка, я позвонил Гилде и напросился на приглашение.

– В первый же вечер дома?

– Я очень хотел тебя увидеть.

Сердце Софии скакнуло, как норовистая лошадь. Она посмотрела налево, направо, но все были поглощены борьбой в бассейне, где Руфус и Колин пытались отобрать большой резиновый мяч у Виктора. Под прикрытием криков и плеска воды она позволила себе сказать:

– Разлука была мучительно долгой.

Майлз совсем не изменился. София почувствовала… нет, она не знала, что почувствовала. Все произошло слишком быстро, чтобы можно было понять это…

Мужчины в бассейне закончили игру и выбирались из воды, их зеленовато-белые русалочьи тела вновь обретали нормальный вид.

Руфус подошел к Майлзу и Софии.

– Привет, – сказал он, – значит, ты приехал. Как прошло путешествие?

– Неплохо. Я собирался утром нанести тебе визит.

– Велю постелить красный ковер.

Капли воды блестели на мускулистой груди Руфуса. Майлз в своем сером костюме казался более цивилизованным, хотя и приехал прямо из дикой Африки. София ощутила слабый антагонизм между двумя мужчинами, которого прежде не замечала.

Руфус и Виктор отправились переодеваться, а Гилда попросила Софию помочь ей с ужином.

– Мне нужна моральная поддержка! Дик и Ненси недовольны моим прекрасным грилем. Они говорят, что слишком холодно есть на открытом воздухе. Полная чушь!

– Верно, чушь, – согласилась София, которая не забыла взять теплый пиджак, зная страсть Гилды к еде на природе. – Представь себе, Майлз вернулся.

– Моя дорогая, он сам к нам напросился. Я, скажем так, была сильно удивлена, поскольку он совсем не мой тип. – Гилда с искренним недоумением похлопала ресницами. – Никогда не могла общаться с интеллектуалами. Я не имею в виду Руфуса, конечно.

– Руфуса едва ли можно отнести к интеллектуалам.

– Разве? Кстати, мы должны найти Майлзу жену – он ужасно одинок. Как насчет Венди?

– Венди? Нет, по-моему, она не подходит.

Они вошли в дом и остановились в холле. Гилда, задумчиво глядя на Софию, сказала:

– Чем быстрее Венди найдет мужа, тем лучше, потому что, по-моему, она закидывает удочку на Руфуса. Не могу понять, почему ты позволила ему держать такую привлекательную секретаршу. Я, например, всегда сама принимаю на работу женский персонал в офисе Дика.

– Право же, Гилда! У тебя на уме один секс. У Руфуса никого нет, я бы знала.

– Свежо предание…

Из кухни появилась Ненси с блюдом горячих сосисок и неодобрительно посмотрела на Гилду:

– Вот вам! Единственная еда, должным образом приготовленная. А если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы бы поели в доме, сидя за столом.

Ненси, старая служанка Норрисов, относилась к хозяевам как к детям, а к своим основным питомцам, Иво и Лео Норрисам, семи и пяти лет, дурачившимся на лестничной площадке в своих пижамках, проявляла гораздо меньше интереса.

– О, Нен, не приставай с пустяками, – отмахнулась Гилда.

На самом деле в саду было совсем неплохо. Гости собрались вокруг теплой жаровни, устроившись на ковриках и подушках. София сидела близко к Майлзу и прислушивалась к его словам, когда он пытался объяснить Валери Шоу, что это значит – жить в одиночестве в джунглях.

– Это как игра на необитаемом острове, да? – спросила Валери. – А какие вы берете с собой книги?

– «Мэнсфилд-парк», – ответил Майлз, перехватив взгляд Софии.

Это был его любимый роман, о котором они не раз яростно спорили в письмах. София не выносила Фанни Прайс <Фанни Прайс – персонаж «Мэнсфилд-парк», романа английской писательницы Джейн Остин (1775-1817).> – страдалицу и педантку, вполне способную учредить Клуб последовательниц терпеливой Гризельды. Она скорчила рожицу Майлзу и в этот момент заметила, что Руфус наблюдает за ними обоими.

– Вот почти половина цыпленка! – завопила Гилда, недовольная тем, что гости мало едят. – Руфус, возьми ножку. Ну давай же, расправься с ней, как пещерный человек! Послушай, – обратилась она к Скотту, – если хочешь узнать, что такое быть пещерным человеком, вот к кому тебе следует обратиться. Руфус одно время почти не вылезал из-под земли, он даже таскал туда с собой бедную Софию. Не могу себе представить, что они могли делать там внизу. Думаю, он просто дикарь!

Наступила ужасная тишина, когда все поняли вдруг, что Руфус не был в Гауберун с той самой ночи, когда там потерялась его жена, а сама София не выносит даже упоминания об этих пещерах. Дик что-то шепнул Гилде, и она торопливо забормотала, что это всего лишь шутка и София не возражает.

– Правда, София?

– Разумеется, – произнесла та с пересохшим горлом. Она не посмотрела, как Руфус воспринял «шутку».

Ей этого не требовалось.

– Неплохая вечеринка, – сказала София позже, когда они были уже на пути домой. – Никто, кроме Гилды, не хотел барбекю. И все же она выиграла состязание. Заслуженно.

– Да.

София бросила вопросительный взгляд на мужа. В тусклом свете приборной доски мрачное выражение его лица совсем не казалось ободряющим. Почти забытое предостережение об опасности кольнуло ее нервы. В последние несколько месяцев после рождения Фредерики, пока она помогала Руфусу, печатая на машинке, они немного сблизились, расслабились, стали больше общаться. И то, что он впал в свое прежнее расположение духа именно в этот вечер, когда приехал Майлз, было зловещим предзнаменованием. Но ведь ему невдомек, что возвращение Майлза имеет для нее особое значение. И что такого он мог увидеть сегодня вечером? Что там было видеть?

– Надеюсь, ты не подхватил в бассейне простуду, – пробормотала София.

Нет ответа. Атмосфера стала наэлектризованной. Последние два года не было никаких скандалов, в значительной степени благодаря тому, что Руфус сам не давал волю безрассудным припадкам ревности. Ужас той ночи в пещерах, видимо, заставил его держать свои чувства в узде, но все же не изменил того факта, что по натуре он чудовищно ревнив. София даже мысли не допускала, что муж когда-либо сможет избавиться от этой дьявольской черты характера. Она была совершенно уверена, что Руфус сочтет ее тайную дружбу с Майлзом веской причиной стать еще более жестоким, чем прежде. У Софии вспотели ладони. Когда муж перестанет дуться и начнет задавать вопросы, она должна быть готова ко всему. Не важно, сколько лжи ей придется нагородить, главное – заставить свои слова звучать убедительно.

– Гилда сказала это нарочно или по глупости? – внезапно нарушил молчание Руфус.

– О чем ты? – ошеломленно спросила София.

Муж не отрывал взгляда от дороги.

– Знаю, мы притворяемся, будто ничего не случилось, и это, вероятно, единственный способ продолжать жить вместе. Но если Гилда собирается насмехаться…

– Ох! – выдохнула София. Какой же идиоткой она была, какой эгоисткой! Дура, неврастеничка! Так погрузилась в свои переживания по поводу отношений с Майлзом, что почти не заметила неудачную шутку Гилды о пещерном человеке. – Это случайное совпадение. Ты же знаешь Гилду. Она вовсе не хотела тебя уколоть, тем более что я никогда не рассказывала ей о том, что произошло. А ты думал, что я ей все выложила?

– Я был не уверен. – Он погладил ее запястье. – Прости, милая.

София и Майлз пару раз встречались на публике, искусно притворяясь равнодушными друг к другу. Прошла неделя, прежде чем они смогли условиться о свидании наедине. София попросила у Руфуса машину под предлогом, что хочет купить в одной деревне кружево ручной работы. Она пересекла Азу по мосту Карлтон, свернула налево и потряслась по извилистому проселку через зеленые луга в сторону заброшенных рудников.

Постепенно деревья редели, дорога становилась все ухабистее, а местность – дикой, густо заросшей травой и заваленной камнями. София миновала небольшую каменоломню над пещерами Гауберун и, добравшись до центра горной выработки, замедлила ход. Майлз сказал, чтобы она ждала его здесь. А вот и он – вышел из кустов и помахал ей. София открыла для него дверцу машины.

– Наконец-то! Думал, никогда не дождусь тебя. Дай-ка мне на тебя взглянуть. Я с трудом верю, что у тебя уже двое детей. Как он обращается с тобой? У тебя все в порядке?

– Конечно, в порядке, – заверила София, чувствуя себя немного неловко. – Я же писала тебе. У нас вполне сносная жизнь, все гораздо лучше, чем было.

– Понятно.

Невозможно было не заметить нотку разочарования в его голосе.

– Давай не будем обо мне, – сказала София. – Теперь твоя очередь.

Майлз начал подробно рассказывать, и она с легким волнением слушала. Выглядел он не очень хорошо – был бледен, утомлен и явно не в духе. У нее возникло чувство вины: Майлз страдает из-за того, что так долго оставался в Африке, желая держаться подальше от нее. И конечно, депрессия усугублялась его отвращением к своей работе. Как будто в ответ на ее мысли, Майлз разразился гневной обличительной речью против Фонда.

– Мы же не собираемся все время сидеть в машине? – попыталась отвлечь его София. – Ты еще не объяснил мне, почему мы забрались в такую глушь.

– У меня для тебя сюрприз. За поворотом.

София завела мотор и поехала, куда он ей указал. За поворотом на обочине дороги стоял «форд», недавно купленный Майлзом, а за ним возвышался нарядный желтый фургон, похожий на огромный ломоть сыра.

– Боже мой, – прошептала София, – откуда это? Твой?

– Взял напрокат. Во-первых, мы с тобой не можем встречаться в твоем или в пасторском доме, а во-вторых, мне нужен тихий уголок, чтобы спокойно работать. Я последовал твоему совету – опять начал писать.

– Вот молодец! И что ты пишешь?

– Уже написал полдюжины статей. Кстати, я хотел тебя попросить… Если ты закончила печатать для сумасшедшего ученого Руфуса, не сделаешь ли кое-что и для меня? Я буду страшно благодарен.

– Конечно, сделаю, – с энтузиазмом пообещала София, радуясь тому, что Майлз наконец нашел дело по душе. – Ты хочешь, чтобы я перепечатывала твои статьи?

– Нет. Мой знакомый в Порт-Гордоне делает это для меня в своем офисе. Мне хотелось, чтобы ты напечатала три первых главы моей новой книги – я обобщаю в ней материал, который собрал о Ганди, о древнеиндийских мифах и обрядах. Могу сказать без ложной скромности, что моя теория происхождения ариев обещает стать революционной. Я покажу несколько глав издателям и надеюсь, мне дадут заказ закончить остальное. Если я сделаю первый шаг и продолжу писать статьи, со временем у меня появится возможность прекратить работать на Фонд. Ты не представляешь, какое изумительное чувство свободы я испытал только от одной мысли об этом!

– Уверена, ты должен сменить работу, – согласилась София.

– – А как ты? По-прежнему будешь рада дороге к отступлению?

– Ну, у меня все по-другому.

– Да, конечно, – быстро кивнул он, – я просто хотел убедиться.

Они забрались в фургон, и Майлз показал Софии картонную папку, набитую бумагами. Сверху лежала статья под названием «Бесплатная столовая для ученых» – грубая и злобная атака на Фонд Ленчерда.

– Но ты вряд ли сможешь это опубликовать! – София, пробежав глазами первую страницу, была шокирована и вместе с тем готова рассмеяться. – Я знаю, ты терпеть не можешь Ленчердов, но ведь они платят тебе… Если честно, Майлз, я бы не стала рисковать.

– Я был в отвратительном настроении, когда это писал.

София села на диванчик и продолжила читать. Ей было интересно, что он написал о Руфусе. Но когда она перевернула страницу, Майлз придвинулся ближе, и София почувствовала тяжесть его руки на своем бедре.

– София, дорогая, я не могу продолжать притворяться…

Она так резко отпрянула, что листы бумаги разлетелись по полу.

– Никогда больше так не делай! – Еще немного, и София влепила бы ему пощечину.

Майлз все понял. Сильно сконфуженный, он пробормотал:

– Прости. Этого не должно было случиться. Внезапный импульс… Ты такая красивая и… Не надо так смотреть, я ведь сказал, что сожалею! Теперь я буду держать себя в руках, обещаю!

Отлично. В ином случае я не смогу с тобой больше встречаться. Заниматься любовью – это вне обсуждения. Мы ведь договорились об этом в прошлый раз, когда ты приезжал домой.

– Не совсем так. Мы договорились, что останемся друзьями, пока у нас не будет возможности…

– Если ты намеренно создаешь эту возможность…

– Дорогая, у меня и в мыслях не было! Клянусь тебе!

– Не называй меня «дорогая»! Этого никогда не было в твоих письмах!

– Но мы сейчас не пишем писем.

Майлз поспешно отвернулся, встретив ее холодный, пристальный взгляд, и начал подбирать страницы с пола.

София наблюдала за ним. Гнев прошел, остались сожаление и угрызения совести.

– Было глупо с моей стороны приехать сюда, – тихо сказала она. – Вероятно, мне лучше уйти.

Это его ужасно расстроило. Он умолял ее остаться, позабыть последние несколько минут и доверять ему. Он будет так отчаянно одинок без ее дружбы и участия, которые значат для него гораздо больше, чем что-то еще в жизни. И у него будет разбито сердце, если он потеряет все то, чего ему так не хватает…

– Не думай, что я рассчитывал затащить тебя в постель. Это было бы недостойным поступком. Если бы я убедил тебя сделать то, что ты сама считаешь дурным, ты бы отвернулась от меня и возненавидела, а я бы этого не выдержал. Ты очень хорошая, София, и я вовсе не хочу, чтобы ты менялась. Пожалуйста, поверь мне!

– Я тебе верю. На самом деле, я вовсе не такая хорошая, но это сейчас не имеет значения. Ты не угостишь меня чаем?

Майлз поставил чайник и достал две чашки из маленького буфета. В пекарне в Ринге он купил пакет пончиков, и София нашла это странно трогательным – в пончиках было что-то наивное, простодушное, они никак не могли оказаться частью заранее спланированного обольщения.

Готовя чай, поглощая пончики и моя посуду, Майлз вновь обрел бодрость духа, и вскоре они опять болтали как ни в чем не бывало. И только в одиночестве, на пути домой, с его рукописью на заднем сиденье машины, София задумалась о том, что произошло.

Когда они встретились на барбекю у Гилды, она ни в чем не была уверена и всю последнюю неделю не могла принять решение. Теперь, после того как порыв Майлза не пробудил в ней ответной искры, все стало ясно. Прежнее притяжение исчезло. И это, конечно, к лучшему – ей не хотелось пережить состояние влюбленности в Майлза… Софии вдруг стало стыдно – она почувствовала себя обманщицей из-за того, что позволила Майлзу думать, будто держит его на расстоянии только потому, что «такая хорошая». К тому же его сегодняшний порыв был вполне понятен: он жил, как отшельник, в джунглях и вернулся в Англию по-прежнему одинокий и мучимый любовью…

«Какая же я эгоистка», – думала София, трясясь по сельской дороге в лучах вечернего солнца. Она никогда не забудет, какой опорой был ей Майлз, когда она находилась на грани нервного срыва. И по этой самой причине признательность и дружеская привязанность к нему со временем стали еще крепче. А он… он, угнетенный, изнуренный, сытый по горло работой, понял, что его любовь безответна. Настала ее очередь помочь ему. И пока самое полезное, что она могла сделать, – это напечатать его книгу и поддерживать его, когда он продолжит писать. София знала, что это означает несколько тайных визитов в фургон, но в данных обстоятельствах было бы нечестно возражать.

Глава 5

ЗАПУТАННЫЙ КЛУБОК

Зазвонил телефон. София, собиравшаяся надежно спрятать рукопись, которую уже начала печатать, поспешно сунула папку в шкаф в холле и взяла трубку.

– Это ты? – произнес хорошо знакомый голос. Она огляделась и прошептала, прикрыв трубку ладонью:

– Я просила тебя не звонить после пяти. Он в любую минуту будет дома.

– Путь до телефонной будки занял у меня больше времени, чем я думал.

– Ладно, тогда поспеши. Что ты хотел?

– Просто поболтать, – обиженно ответил голос. – Ты нервничаешь, моя бедная девочка, он опять огорчает тебя?

– Нет, не огорчает! – вспылила София. – Я хочу, чтобы ты больше не говорил так, это не честно.

– Ладно. Извини… Ты прочитала первую главу? Как думаешь, книга будет иметь успех?

– Думаю, она очень полезная и довольно увлекательная.

– Ты уверена? Я тут размышлял, не стоит ли свести все обычаи в таблицу…

София увидела, как к двери подходит Руфус, и ее охватила такая паника, что она не попрощавшись бросила трубку на рычаг и замерла, надеясь, что муж был слишком занят, открывая дверь, чтобы что-то заметить.

Ей повезло. Он только спросил:

– Кто это звонил?

– Дина, – солгала она.

– Понятно. Чай готов, дорогая?

– Конечно. Давай попьем в саду.

Она накрыла стол на маленькой террасе. Был один из тех редких июльских дней, когда приятно есть на открытом воздухе. Руфус и София лениво развалились в плетеных креслах, Фредерика резвилась на коврике у их ног, а трехлетний Пирс расхаживал вокруг, бурча что-то себе под нос, и собирал улиток в пластиковую корзинку. Руфус пил уже третью чашку.

– Хорошая возможность сделать еще несколько снимков Фреды.

– Не зови так нашу крошку, Руфус1

Он усмехнулся:

– Ладно, Фредерики Маргарет Софии! Пойду за фотоаппаратом.

И тут София вспомнила, что оставила рукопись Майлза в шкафу в холле. Но именно там Руфус хранил свой фотоаппарат! Она похолодела. Одного взгляда на почерк будет достаточно, чтобы… Но когда муж вернулся на террасу, он был совершенно безмятежен и говорил только о новом качестве цветных пленок. София вновь ожила.

Руфус был очень хорошим фотографом и прилагал все усилия, чтобы добиться правильной композиции, то подходя ближе, то отступая. Закончив с малышкой, он отправился на берег реки покормить серебристых фазанов. Пирс увязался за ним, желая поучаствовать в процессе.

София проскользнула в холл и заглянула в шкаф. Картонная папка с крепко завязанными шнурками была на месте и выглядела совершенно безобидно. София схватила ее, отнесла в спальню, положила на гардероб и лишь тогда облегченно вздохнула. Майлз прав – ее нервы в ужасном состоянии.

Следующие три недели она продолжала печатать рукопись Майлза, главы из которой он рассылал в издательства через Венди, поскольку София настояла на сокращении своих визитов в фургон – тайные приходы, уходы и ложь, которую она была вынуждена говорить Руфусу, все больше беспокоили ее. К тому же София уже не думала, что книга так хороша, как Майлз себе представлял: в теории происхождения ариев не было ничего революционного, рассуждения оказались путаными и скучными. При встречах Майлз всегда вел себя безупречно, и однажды София даже ужаснулась, поймав себя на желании, чтобы он сделал хоть какую-то попытку продвинуться вперед. И не потому, что ей хотелось заняться с ним любовью – ей нужен был предлог, чтобы выйти из игры.

Благодарность – это, конечно, хорошо, но она не могла позволить себе рисковать вновь обретенной стабильностью своего брака, пусть даже ради самого близкого друга. И чем скорее она заставит Майлза понять это, тем лучше. Она считала, что он станет гораздо счастливее, когда получит возможность найти другую, незамужнюю, женщину, которая напечатает его рукопись, будет выслушивать жалобы и вообще поддерживать его. Но когда София окончательно приняла решение убедить в этом Майлза, он, к ее досаде, уехал погостить к друзьям в Оксфорд.

В воскресенье в начале августа София и Руфус съездили в Кромптон пообедать с его матерью, а вернувшись домой к вечеру, обнаружили на коврике у двери белый конверт. София подняла его.

– Это тебе, дорогой. От Венди.

– Странно. Она видела меня в пятницу в офисе, завтра увидит опять. Интересно, что она хочет?

Руфус вскрыл конверт, а София, не проявившая никакого любопытства, пошла в гостиную и налила себе воды.

– София! Иди сюда! – донесся из холла голос мужа.

В нем звучали повелительные нотки, которых она в последнее время не слышала, и безмятежность воскресного дня внезапно сменилась напряженным ожиданием опасности. Руфус протянул ей исписанный лист бумаги:

– Вот. Прочти.

София взяла письмо с дурным предчувствием. Мысль о том, что в нем говорится о ней с Майлзом, окончательно окрепла в ее сознании. Ведь Венди все о них знала. Вдруг она захотела их выдать? Затаив дыхание, чувствуя, что Руфус внимательно смотрит на нее, София начала читать: «Дорогой Руфус, мне неприятно, что приходится писать это, – не слишком легко открывать правду после нескольких лет молчания, – но теперь все изменилось. Не думаю, что ты поймешь или простишь меня, тем не менее я должна тебе рассказать…»

София подняла глаза на мужа, и ей показалось, что он заглядывает прямо ей в душу и в его взгляде нет ни понимания, ни прощения. Но следующий абзац обрушился на нее как гром среди ясного неба. «Я оставлю это письмо в «Уотергейтс», – писала Венди, – по дороге на станцию. Я уезжаю с Диком Норрисом. Мы с ним любовники уже четыре года и больше не можем выдерживать разлуку, скрытность и гадкое лицемерие. Люди скажут, что я увела Дика от жены и детей, но его брак был разрушен задолго до того, как я появилась на сцене. Гилда – легкомысленная эгоистка, и уже к концу медового месяца Дик понял, что совершил ошибку. Мне перед ней не стыдно. Зато я вела себя ужасно нечестно по отношению к тебе и Софии, которая всегда была добра ко мне, однако, поверьте, я часто загоралась желанием довериться вам и не осмеливалась. У тебя высокие принципы по отношению к браку, Руфус, а София – подруга Гилды…»

На этом письмо не заканчивалось, но София не стала дальше читать.

– В голове не укладывается! Дик и Венди…

– Да. А я-то удивлялся, почему Венди не рассказывает о своих романах… Думал, она вообще ни с кем не встречается. Должно быть, она просчитывала каждый свой шаг.

София молчала. Ведь и о них с Майлзом никто не знает, и они притворяются, лгут, просчитывают каждый свой шаг… Но у них все по-другому, тут же заверила она себя. Их близость исключительно духовная и платоническая. Они не делают ничего плохого, им нечего стыдиться… И все же, до чего неприятное чувство возникает, когда узнаешь о предательстве друга…

– Ты когда-нибудь слышала об этом от Гилды? – спросил Руфус – Наверняка она должна была что-то заподозрить.

– Нет, я уверена, она ничего не замечала. Бедная Гилда, для нее это ужасный шок. Шесть недель назад, на барбекю, она велела мне быть настороже, поскольку считала, что Венди собирается закрутить роман с тобой…

– О, Так и сказала? И как же ты на это отреагировала?

– Посоветовала ей не говорить глупости.

– Да уж, несусветная чушь!

Не будь София так поглощена своими мыслями, она бы заметила нотки горькой иронии в голосе мужа, но ее захватили новые проблемы.

– Позвонить Гилде сейчас? Или лучше поехать к ней? Нельзя оставлять ее одну. Что ты думаешь, дорогой?

– Поезжай к ней, – кивнул Руфус. – Она будет рада тебе. Особенно учитывая, что Венди была моей секретаршей. Если ты не явишься, Гилда может подумать, что мы на стороне беглецов.

Это более, чем все остальное, убедило Софию, и она не мешкая отправилась в Даунвейз.

Дверь особняка Норрисов чуть-чуть приоткрылась, выглянула мрачная Ненси. Увидев гостью, она радостно всплеснула руками:

– Миссис Руфус! Я так и сказала, что вы придете, как только услышите!

– Как она?

Старуха покачала головой:

– Очень тяжело это приняла, бедняжка. Вполне естественно. Ну, попадись мне эта шлюха, я уж ей… Хотя чего теперь говорить. У Гилды с Диком давно не ладится, я ее предупреждала… А как она теперь разбуянилась! Я буду благодарна, если вы сможете хоть немного ее успокоить. У меня дел по горло, да еще Иво и Лео нужно держать в стороне от мамочки, пока она так безобразно себя ведет…

Позади них в коридоре раздался звук шагов. Гилда была в голубом платье, больше подходившем молоденькой девушке. Помятое, бледное лицо, покрытое красными пятнами, темные круги под опухшими глазами… Голос звучал хрипло и злобно:

– Полагаю, ты уже слышала новости, София?

– Да, милая, я так сожалею. Если мы что-то можем для тебя сделать… – София пустилась в дурацкие соболезнования, чувствуя себя ужасно неловко. Ну что она могла сказать?

Они устроились в гостиной, и Гилда принялась метаться по комнате, перечисляя все, что она хотела бы сделать с Венди.

– Задушила бы ее голыми руками! Грязная шлюха! Ты думаешь, она беременна? Держу пари, что беременна! Вот почему они сбежали. Ну, ей придется трудно с этим чертовым отродьем, и поделом ей! Я никогда не дам ему развода. Никогда, никогда, никогда!

В этой покинутой жене не было трогательного пафоса. Она страдала и все причины своего несчастья выражала в оскорблениях, грубых и недостойных. София сидела и сочувствовала, как могла.

– Это нечестно! – простонала Гилда, тяжело опускаясь на софу и хаотично жестикулируя от избытка раздражения и досады. – Почему это случилось именно со мной? Я имею такое же право быть счастливой, как и любая другая женщина. Никто меня не любит! Никто не понимает, через что я прошла…

– О, перестань, Гилда, – слабо запротестовала София.

– Ну где ж тебе понять! Ты не знаешь, что это такое – жить с человеком, который поворачивается к тебе спиной, как только ложится в постель! Не думаю, что Руфус позволял тебе выспаться в ваш медовый месяц!

София открыла рот от удивления:

– Гилда, ты хочешь сказать… Что ты имеешь в виду?

– Не знаю, зачем ему вообще нужна была жена! Моя сестра Энджи заявила, что я слишком поспешно завлекла его в постель, потому что безумно хотела выскочить замуж раньше ее, и поэтому Дик быстро потерял ко мне интерес. Но это ложь! Я думала, мы любим друг друга. Думала, все будет так волнующе… – Гилда жалобно всхлипнула.

В комнате было холодно, сверкающее на воде бассейна за окном солнце казалось нереальным. Тягостные признаки разыгравшейся трагедии: повсюду чашки с остывшим кофе, блюдца с сигаретными окурками, нетронутая порция воскресного жаркого из барашка с зеленым горошком…

– Мы, конечно, произвели на свет двоих детей, – продолжила Гилда, – но Дика совершенно не интересовал секс… по крайней мере, со мной. Я с ума сходила поначалу, даже хотела развестись. Мать меня отговорила – сказала, что большинство английских мужей такие, а Дик все-таки добр, и богат, и не бегает за юбками. Чертовски забавно, да? Я смирилась. Начала флиртовать с другими мужчинами – мне нужно было хоть немного любви, но я никогда не заходила далеко. И что получилось? Я пожертвовала своим счастьем ради доброго и богатого Дика, а он все это время изменял мне с секретаршей! Они назначали свидания в Стоке, ты это знала? Снимали комнату в отеле и каждую субботу проводили в постели. А теперь вот сбежали вместе, чтобы никто не мешал им наслаждаться любовью, которой у меня никогда не было, и это нечестно! – Она упала на софу и в ярости заколотила по ней кулаками.

София, поспешно плеснув виски в пустую чашку из-под кофе, заставила подругу выпить.

– Через минуту ты почувствуешь себя лучше.

– Спасибо. – Гилда сделала еще глоток и вытерла глаза. – Я не ожидала, что ты поймешь, о чем я говорю. Ты так счастлива в браке. Я всегда завидовала тебе. Даже когда Руфус несколько лет назад смешил народ, закатывая тебе скандалы, помнишь? Он увозил тебя с вечеринок в разгар веселья, умирая от ревности. Нас всех это ужасно интриговало, и модно было говорить: «Ах, бедная София!» и «Ох, как жесток Руфус!». Но это все чепуха. Я с радостью поменялась бы с тобой местами, я молилась о мужчине, который сходил бы с ума от любви ко мне, как Руфус, и пусть бы он устраивал мне ужасные сцены – я была бы лишь благодарна. Так мне тогда казалось. И сейчас тоже. Ты счастливая.

София провела с Гилдой около двух часов, снова и снова выслушивая подробности ее загубленной жизни. Когда, наконец, ей удалось вернуться в «Уотергейтс», чувствовала она себя совершенно оглушенной.

Руфус был внизу, у реки, – вытянувшись на траве во весь рост, читал толстую субботнюю газету: С небольшими купюрами, София рассказала ему все.

– Бедная Гилда. Хотя я не очень удивлен.

– Нет? Но ты сказал…

– Меня удивляет только Венди, но вовсе не Дик. Я подозревал, что у него есть любовница.

– Почему? Что заставило тебя это предположить?

– Его равнодушие к фривольному поведению Гилды.

– Но ты же знаешь, Гилда ему не изменяла! Она вела себя ужасно глупо, но безобидно…

– Ради бога, София! Сколько времени тебе нужно, чтобы понять: измена совершается не только в постели!

Она вздрогнула, как будто он ее ударил.

– Извини, – быстро сказал Руфус. – Я не пытаюсь возложить всю вину на Гилду. Равнодушие Дика наверняка сводило ее с ума.

Последовало неловкое молчание – София переваривала его слова.

– Ты думаешь, это правильно, когда муж и жена испытывают ревность?

– Нет, не правильно. Но естественно. Я всегда считал, что сильная любовь непременно содержит в себе элемент собственничества, поэтому вполне нормально испытывать ревность, но преступно давать себе волю в ней. Полагаю, ты с этим не согласна. Ты никогда не понимала, что это такое, да? Помнишь, что ты сказала Гилде на барбекю? Она предположила, что я кручу роман с Венди, а ты ей ответила: не будь дурой. – Руфус насмешливо посмотрел на жену.

София почувствовала, как краска заливает ее шею и лицо.

– Я совсем не то имела в виду! Просто я думала… Это немного самодовольно прозвучит…

– Но ты на самом деле самодовольна, моя дорогая. Тебе еще никто этого не говорил? – Руфус схватил ее за руку и заставил опуститься на траву рядом с ним. – Ну, София?

– Я думала, что ты интересуешься только мной.

– Так и есть. И нет необходимости строить такую виноватую рожицу.

Виноватую? Само слово, использованное в шутку, заставило Софию вспомнить обо всей лжи и тайных маневрах, которые омрачали ее жизнь в настоящее время. Невольно она напряглась, и Руфус тоже. Он отпустил ее руку, отодвинулся, очень небрежно, как будто намеревался это сделать давно, и вернулся к чтению газеты. София несколько мгновений наблюдала за ним, потом отвернулась и прижалась щекой к теплой траве. Она страдала от одиночества. Они с мужем зашли слишком далеко в восстановлении брака, стали добрыми друзьями, в занятиях любовью появилось удовольствие. Но что-то было утрачено – та страсть и прекрасная безрассудность прежних дней. Сейчас это было невозможно, потому что они оба испытывали страх. Ее все еще преследовало мрачное прошлое, она опасалась новых вспышек ревности, а он боялся обидеть ее. Это был тупик.

Одним из последствий тайного бегства Венди было то, что Руфус остался без секретарши. Август – безнадежный месяц для поисков замены, и Софию уговорили выйти поработать в офисе, хотя бы на неполный день. Она не умела стенографировать, но могла печатать, приводить в порядок бумаги и отвечать на телефонные звонки.

Гилда собиралась в Уорвикшир, чтобы потребовать сочувствия у своей семьи и проконсультироваться с адвокатом. Ее сыновья отправлялись с Ненси в коттедж Норрисов на побережье в Морлоке, откуда затем должны были переехать куда-то еще на две недели.

– Все так сложно, – пожаловалась Гилда Софии. – Ненси не нравится оставаться одной в коттедже, она говорит, что не справляется с работой. Слушай, я тут подумала насчет Марджи, может, она тоже поедет с Пирсом и Фредерикой в Морлок? Тогда она могла бы делать большую часть домашней работы, в то время как Ненси присматривала бы за четырьмя детьми…

– Фредерика еще мала, и мы не разлучались с ней с самого рождения.

– Ты же ее не кормишь. Разве Марджи не справится? А Ненси знает о детях гораздо больше, чем любая из нас.

И вот Ненси и Марджи, Иво и Лео, Пирс и Фредерика с корзинками, лопатками, шезлонгами и фотокамерами уехали в дождливый день на местном такси, и София оказалась свободной, чтобы посвятить все свое внимание Руфусу. Мысли о предстоящем разговоре с Майлзом часто беспокоили ее, изводили, как зубная боль, но она продолжала оттягивать нелегкий момент. Впрочем, у нее имелось оправдание: сначала Майлз уезжал, а теперь, когда он вернулся в фургон, сама она была слишком занята работой в офисе. София даже не представляла, сколько всего предстоит сделать, а Руфус не особенно сочувствовал жене. Он потерял Венди, с которой у него в течение шести лет не было ни забот, ни хлопот, и, хотя знал, что София не является квалифицированной машинисткой, ее медлительность все равно сводила его с ума. «Эти письма еще не готовы?» – спрашивал он, внезапно появляясь рядом с ней и пугая так, что София тут же делала ошибку. «Знаю, это на самом деле не твоя профессия, но я думал, что в твоем возрасте уже давно пора знать, как пишется «комитет»!» Он был серьезен, нетерпелив, требователен и совсем не похож на обожавшего ее молодого мужа, который считал, что она превосходно управляется с домом. Конечно, она превосходно управлялась с его домом! Но вне своей стихии была столь же неумела, как новобрачные, которые горько рыдают над подгоревшими пудингами и кексами, осевшими в середине.

Однажды утром Ширли, секретарша в приемной, заглянула к Софии:

– Вы можете принять епископа?

– О нет! А я должна?

Епископ Стока был одним из кооптированных членов правления и славился умением попусту расточать время. Однако София была приятно удивлена: епископом оказался кузен Руфуса, Артур, приехавший из Серлингхема на свою ежегодную рыбалку в отпуске. София с восторгом поприветствовала его. С тех пор как она стала работать в офисе, ее все время поражало, как много людей приходят посоветоваться с Руфусом или поговорить с ним по душам. Он знал всю подноготную Фонда, был рассудителен и имел то ценное качество, которое называется чутьем.

Когда Руфус и Артур расположились в кабинете, София взялась за распределение заявок по ящикам картотеки. До нее доносились голоса мужчин, мешая сосредоточиться. Артур, как выяснилось, привез показать Руфусу письмо. Его друг, Чарльз Элдридж, главный редактор «Эбб и Флоу», просил совета насчет статей, полученных от неизвестного автора. Элдридж хотел опубликовать две из них, но третья, которую он прилагал к письму, была яростной и клеветнической атакой на Фонд Ленчерда. Поэтому главный редактор интересовался, не соизволят ли члены правления поделиться своим мнением на этот счет и заодно установить настоящее имя автора, подписавшегося как «Джек Джексон»?

София взяла чистую карточку и старательно вывела: «Иностранные студенты. На согласование». Или нужно было написать: «Студенты, иностранные»? Карточка выпала у нее из рук, завалилась за шкаф, и София полезла за ней, когда вдруг услышала, как Руфус громко прочел название статьи: «Благотворительная столовая для ученых». Резко выпрямившись, она ударилась головой об острый выступ на одном из металлических ящиков, но даже не обратила внимания на боль. Статья Майлза! Она сразу сказала ему, что он не должен и пытаться опубликовать такое – члены правления будут в бешенстве, предпримут все усилия, чтобы обнаружить, кто такой «Джек Джексон», а если преуспеют в этом, разразится страшный скандал и Майлз потеряет свой грант.

София присела на корточки и открыла дверцу картотеки так, что оказалась скрытой от глаз. Она тайком наблюдала за мужчинами. Силуэт Руфуса вырисовывался на фоне залитого дождем окна, он был неподвижен и напряжен. Артур курил трубку.

– Что ты об этом думаешь? – наконец спросил Руфус и начал читать вслух: – «Среди леди и джентльменов, раздающих щедрые дары, есть один персонаж, которого можно охарактеризовать как платного дилетанта. Опираясь на свой ранг, а вовсе не на профессионализм, этот молодой человек сортирует пришедших с протянутой рукой кандидатов (и все они, заметьте, в отличие от него, истинные ученые). Он отсеивает зерна от плевел в соответствии с каким-то своим стандартом, а остальные члены правления, озабоченные собственными проблемами, редко подвергают сомнению его решения». Прелестно, не правда ли? – Руфус с трудом пытался скрыть обиду.

Перестань, – живо откликнулся Артур. – Это всего лишь мстительный вздор, и ты это знаешь. Я привез эту чепуху сюда, думая, что ты сразу поймешь, кто нанес тебе предательский удар. Если нет, можно предположить, что писака – неудачливый претендент, отвергнутый Фондом и возложивший всю вину на тебя. Вопрос в том, что нам с ним делать?

– Я думаю, это отвратительно! – громко сказала София. Она была в такой ярости, что, если бы в этот момент в комнату вошел Майлз, обвинила бы его во всем прямо здесь и сейчас.

Мужчины принялись обсуждать, как вычислить автора.

– По-моему, все просто, – сказал Руфус. – Ты попросишь Элдриджа снять копии с остальных статей. Если этот парень когда-то был нашим клиентом, значит, он специалист в определенной области и материал, который «Эбб и Флоу» хотят напечатать, имеет к ней отношение. Это значительно сузит круг подозреваемых.

«Сузит до точки, которая определенно укажет на Майлза», – подумала София. Он писал о модных сейчас темах: отсталых странах, племенных и расовых различиях, столкновении культур, упоминал места в Африке, где сам побывал. Руфус и Артур в пять минут припрут его к стене, и это вызовет грандиозный скандал с печальным исходом. София понимала, что откроется и ее дружба с Майлзом, который наверняка предъявит Руфусу встречное обвинение и, будучи прекрасно информированным, перечислит все его недостатки как мужа… Есть ли хоть какая-то надежда предотвратить несчастье? Предположим, Майлз скажет редактору «Эбб и Флоу», что он передумал, и заберет статьи… Нужно связаться с Майлзом как можно скорее, пока Артур не позвонил Элдриджу!

София изо всех сил пыталась унять панику. Некоторые фразы в гнусном описании Руфуса показались ей знакомыми отголосками из прошлого. Воспоминания отбросили ее далеко назад, когда выплескивать свою ненависть на бумагу было для нее единственным способом мести Руфусу за то, что он с ней сделал. «Нет, – успокаивала она себя, – это не может быть правдой. Я могла думать об этом, но никогда бы не написала другому человеку!» Но она написала, и прекрасно это знала. Майлз всего лишь ловко воспользовался ее собственными словами.

Глава 6

ПОТОП

Два дня спустя, в половине десятого утра, София приехала к заброшенным рудникам и остановилась в шквале дождя и ветра. Она взяла тайм-аут в офисе, сказав Руфусу, что собирается на распродажу в Уайлтоне. Еще одна ложь, но она пообещала себе, что эта будет последней.

София посидела немного в машине, собираясь с духом, прежде чем выйти, – не потому, что она боялась предстоящей беседы, просто не хотелось вылезать из теплого салона. Дождь сыпал восемнадцать часов подряд. Набухшее водой небо было свинцово-серым и угрожающе мрачным. Дверца желтого фургона открылась, и выглянул Майлз – эдакий Ной, собирающийся выпустить голубя. Он помахал ей рукой и улыбнулся. София вздохнула, храбро вылезла в лужу и тут же промокла до колен, за шиворот ей пролился ушат воды. Майлз втащил бедняжку в фургон, как огромную рыбину.

– Моя дорогая София, какая ты смелая – приехала в такую непогоду! Снимай плащ, я сварю тебе кофе.

– Это не светский визит, – решительно заявила София, – и я не собираюсь оставаться. После твоих последних достижений я не намерена приезжать сюда больше.

– Почему? Что я такого сделал?

Она ему рассказала.

– Чертов Элдридж! – взорвался Майлз. – Он не имел права советоваться с Артуром!

– Я знала, что ты это скажешь, – презрительно фыркнула София. – Живешь на деньги Ленчердов и пишешь пасквили на Фонд под псевдонимом! А то, что ты сочинил про Руфуса, – гнусная ложь!

– Почему ты говоришь мне это только сейчас? – побледнев, обиженно спросил он. – В этой статье для тебя нет ничего нового. И ничего такого о Руфусе, что ты не слышала от меня раньше. Да и сама ты о нем столько всего наболтала…

– Это совсем другое! Мы с тобой просто выпускали пар, отводили душу! Но когда чье-то дурное настроение выставляется на всеобщее обозрение в прессе, это отвратительно. Ради бога, Майлз, подумай хотя бы о себе! Ты представляешь, какой будет скандал?

Майлз ответил, что теперь уже слишком поздно, что все это часть тайного заговора Фонда. Он не сможет остановить объединившихся вместе Артура и Элдриджа.

– О, постарайся забыть о своей мании преследования хоть на пять минут! Конечно, ты сможешь их остановить. Попроси Элдриджа вернуть тебе твои статьи.

– Полагаю, ты боишься, что, если я поскандалю с Руфусом, – неприятно усмехнулся Майлз, – ты тоже не сможешь остаться в стороне? Вот что тебя на самом деле сейчас беспокоит, так?

София покраснела.

– У меня нет никаких шансов, – продолжал он. – Хотя могли бы быть, относись я к тебе так же, как и он. Вот чего женщинам, тебе подобным, нравится, вопреки всем вашим жалобам! Я не пытался быть агрессивным, не пытался заняться с тобой любовью и поэтому быстро надоел, теперь ты презираешь меня!

– Как ты можешь быть таким идиотом? – не выдержала София. Все былые теплые чувства к Майлзу испарились. – Ты никогда не занимался со мной любовью потому, что я тебе этого не позволила! Так зачем себя обманывать и что-то там воображать?

– О боже, ты сама заварила эту кашу! – заорал вдруг Майлз. – Ты ведь по-прежнему думаешь, будто я нанял этот фургон в качестве дешевого любовного гнездышка! Ты ненавидишь ложь так же, как и я, но обвиняешь во всем только меня одного, хотя прекрасно знаешь, почему мы вынуждены скрываться здесь, чтобы поговорить даже о столь невинных вещах, как моя книга, вместо того чтобы открыто встречаться в Ринге, как нормальные взрослые цивилизованные люди! Потому, что ты вышла замуж за сексуально озабоченного эгоиста, который ведет себя как последний уголовник!

– Это ложь!

Яркая вспышка молнии осветила фургон бледным, болезненным светом, грянул гром. Когда раскаты утихли, Майлз заговорил, теперь уже гораздо спокойнее:

– Ты больше не желаешь признавать правду, вот почему ты отвернулась от меня. Руфус опять пустил в ход свои чары, притворился добреньким, и ты тотчас его простила! Теперь тебе наплевать на меня! Тебе уже не нужен друг, способный выслушать и утешить. Мне было не так легко жить в Африке с тех пор, как Рэй… с тех пор, как я остался один. Но я хорошо справлялся, пока не связался с тобой. И ты еще удивляешься, что я ненавижу Руфуса?

«Ты ненавидишь Руфуса уже за то, что он был достаточно умен и проницателен, чтобы понять: ты вовсе не гений, как тебе самому нравится воображать!» – хотелось Софии выкрикнуть ему в лицо, но вместо этого она пробормотала:

– Я лучше пойду.

Майлз не остановил ее, хотя дождь и не думал утихать – дробью грохотал по крыше.

София выскочила в мокрый, мрачный, неуютный мир, залезла в новенький «хамбер» <«Хамбер» – легковой автомобиль компании «Крайслер»; выпускался до 1969 г.>, гордость Руфуса, и медленно поехала назад, на север. Дождь падал уже не каплями и даже не струями, а сплошным потоком. «Вот так, наверное, и выглядит мансун <Мансун – сезонные дожди в Индии.>, – рассеянно думала София, – только я не предполагала, что нечто подобное может случиться в Англии». Упреки Майлза потрясли ее. Она опять столкнулась с зеленоглазым чудовищем, и, хотя в данном случае для нее не было ничего опасного, оно одновременно злило и пугало. И еще вызывал отвращение мужчина, присвоивший себе право ревновать женщину к ее же собственному мужу.

Вскоре София добралась до поворота, за которым оказалась огромная лужа. Она собиралась нажать на акселератор и преодолеть препятствие на скорости, как учил ее Руфус, но внезапная мысль заставила ее остановиться. Разве не за этим поворотом, ярдах в двадцати пяти отсюда, она переправлялась через небольшой участок воды по дороге сюда? Если эта лужа является частью того разлива, значит, впереди еще глубже… София посидела в машине, подозрительно глядя на мутный вспенившийся поток, затем выжала сцепление и дала задний ход. Она совсем не испугалась, просто почувствовала беспокойство – непогода задерживала ее возвращение домой. Вскоре она вновь выехала в природный амфитеатр, где в зеленом кармане старых рудников стояли машина и фургончик Майлза. Здесь воды тоже прибавилось.

Софии было ужасно неловко и совсем не хотелось видеть Майлза, но она все же посигналила. Он тут же появился на пороге, узнал ее и исчез. «Ладно… дуется», – подумала София, почти готовая уехать. Но Майлз появился вновь, на этот раз в сапогах и плаще, и пошлепал по лужам ей навстречу.

– По всей дороге вода, и она сильно поднялась с тех пор, как я проезжала там в первый раз. Боюсь застрять, – пояснила София.

– Ты вообще не должна была приезжать в такую погоду. Пошли в фургон, подождем, пока прояснится. – Когда она отказалась, Майлз, неверно истолковав причину, принялся умолять ее: – София, я совсем не собирался скандалить и уже сам себя за это выругал. Пожалуйста, пойдем в фургон. Обещаю, я буду благоразумен. Я не вынесу мысли о том, что ты уехала одна в такой ливень, потому что я тебя рассердил!

– Вовсе не поэтому. – Они нелепо стояли между фургоном и машиной, оба мокрые насквозь. – Я не злюсь, Майлз, честно. Но нам нельзя здесь оставаться, это небезопасно. Вот что я хотела тебе сказать.

Раздался оглушительный треск – это был не гром, а рожденный самой землей рев, зловещий и приближающийся волнами, сотрясая скалы. Он доносился со стороны реки у подножия Гауберун.

– Что это? – ахнула София.

– Думаю, смыло мост Гауберун.

Софии потребовалась всего секунда, чтобы понять, что это означает: вздувшаяся река разрушила крепления моста и вырвалась наружу.

– Пожалуй, и правда надо уносить ноги, – забеспокоился Майлз. – Езжай вперед, я за тобой на своей машине.

Ты не сможешь сдвинуться с места, – возразила София, – земля размыта. Лучше садись в мой «хамбер»… – Она замолчала и пригляделась к северной стороне ущелья, в котором находился заброшенный рудник. – Посмотри туда!

Вдали виднелась неясная серебристо-серая полоса, она двигалась, постепенно увеличиваясь; стремительно нараставший шум сделался еще громче. Майлз схватил Софию за руку, и они побежали.

У них хватило здравого смысла бросить машину, которая стала бы смертельной ловушкой на низинной дороге. Единственная надежда на спасение – достичь уступа поросшей кустарником местности, отделяющего одно ущелье от другого. Они мчались по дороге, поднимая фонтаны мутной воды, промокшие насквозь и ослепленные грязными брызгами. Добравшись до насыпи, София уже не могла отличить рев хлынувшей в ущелье воды от шума пульсировавшей в ее висках крови. Она поскользнулась и закончила подъем, карабкаясь на четвереньках. Майлз помог ей встать, и они пошли, спотыкаясь, дальше. И только на вершине крутого откоса оба осмелились остановиться и оглянуться.

Там, где раньше был заброшенный рудник, теперь разливалось море, оно пенилось, кружило бурунами, стирало неровности местности и укрывало все ориентиры слоем грязной воды. София рассмотрела какой-то предмет, гладкий и лоснящийся, как спина акулы, – это была крыша «хамбера». «Форд» Майлза, припаркованный у дороги, и его фургон были полностью затоплены.

– Если бы ты не вернулась и не предупредила меня… – начал Майлз.

– Если бы я не вылезла из машины… Лучше не думать об этом.

Они стояли под дождем, потрясенные и остолбеневшие, не зная, что делать дальше. Затем повернулись и двинулись в единственном открытом для них направлении – по хребту в сторону следующей равнины.

– А если ее тоже затопило? – предположила София.

– Не должно бы.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, если тот шум, что мы слышали, был от разрушенного у Гауберун моста (а я не представляю, откуда еще ему взяться), это означает, что вода хлынула сюда с того места, где русло реки суживается у пещер. Дополнительный напор вызвал размывание берегов, вода заполнила каньон, и давление ослабло. Если мы пойдем параллельно реке вниз по течению, непременно обнаружим, что дела там совсем не так плохи.

София надеялась, что он знает, о чем говорит.

Вскоре они спустились по склону в небольшую рощу. Здесь было тихо, только дождь стучал по ветвям деревьев, шептал в листве. За рощей лежала дорога.

– Ну вот, – вздохнул Майлз, – здесь воды нет.

И оба рассмеялись. Конечно, вода была везде: бежала ручьями по обочинам, стояла темными болотцами-блюдцами вокруг деревьев, прибивала к земле высокие папоротники, но центральная часть дороги осталась твердой и безопасной.

– Я знаю, где мы, – сказала София. – Если здесь повернуть налево и пойти вперед, мы попадем на главное шоссе, ведущее к Котесбери.

– Это чертовски длинный путь. В четверти мили отсюда есть ферма «Романскомб». Нам лучше пойти туда и попросить приюта.

– Но это же в сторону реки, – заметила София.

– И что из того? Говорю тебе, избыток воды хлынул к Гауберун. Ты же видишь, что здесь нет наводнения.

София совсем не была в этом уверена, но уступила. Она уже устала спорить. Повернув направо, они побрели к ферме, принадлежавшей семье Хигли.

За последние четыре года София часто проезжала мимо этого места, но, как и Майлз, забыла, что ферма «Романскомб» располагается в низине. Хозяйство состояло из большого серого дома эпохи Тюдоров с остроконечной крышей и каменными козырьками над окнами, пары амбаров, примыкавших к нему, фруктового сада и пастбища на несколько коров.

Пастбище исчезло. Исчезли амбары и сад. На их месте разливалось неспокойное грязное озеро, в центре которого маячил конек крыши. Нигде не было видно ни одной живой души.

– О нет! – в ужасе прошептала София. – Они все утонули?

– У них было время забраться на чердак.

– Да, верно. Вряд ли они гуляли во дворе в такую погоду. – София немного повеселела. – Смотри, Майлз! Ты это видел? Там что-то белое движется за круглым окном!

– Сегодня четверг, значит, Хигли уехал на рынок в Ринг. Вероятно, наверху его жена с тремя маленькими детьми и старой бабушкой. Мы должны снять их оттуда.

– Да, но как?

– Между двумя коньками крыши должен быть новый световой люк. Если я смогу подобраться к дому, то уж влезть на крышу и протиснуться внутрь будет совсем легко. Затем я вытащу их одного за другим… Не смотри так скептически, София. Я должен попытаться!

– Должен, конечно.

Поулыбавшись и обнадеживающе пожестикулировав молчаливому сообществу в окне, они обошли ферму с тыла. Земля здесь была гораздо выше, но резко опускалась к дому, так что вода плескалась о черепичные козырьки у фасада. Верхушки кустов крыжовника разрывали поверхность озера у самого края, чуть дальше на веревке для сушки белья скорбно кричали три грязные курицы.

Майлз решительно шагнул в озеро. Он продвигался вперед вслепую – в мутной воде не мог разглядеть даже своих ног. Вода доходила ему до колен, местами поднималась до пояса. И вдруг случилось что-то странное: он споткнулся, зашатался, отчаянно хватаясь руками за воздух, и с громким плеском упал вперед. София, зачарованно наблюдавшая за ним, с трудом подавила неуместный смех. Бедняга Майлз выглядел так комично… Но почему он продолжает лежать там?

– Майлз! Что случилось? Почему ты не встаешь?

В следующее мгновение София уже сама оказалась в озере. С трудом пробираясь вперед, она чувствовала лишь сопротивление воды и видела только неподвижную фигуру в плаще…

Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от Майлза, София вдруг тоже наткнулась на какое-то препятствие – вероятно, это была садовая тачка. Замахав руками, София все же сумела удержать равновесие, сделала еще один шаг, схватила Майлза за пояс и поняла, что он упал на затопленную железную калитку, отделявшую сад от фермерского двора. Майлз сражался с дыханием, пытаясь сделать глубокий вдох; видимо, он сильно ударился.

– Давай я тебе помогу, – пробормотала София.

Легче было сказать, чем сделать. Майлз был мужчиной крупным, а намокшая одежда – ужасно тяжелой. София потащила его за собой на холм, один раз чуть не упала; грязная волна, вонявшая навозом, шлепнула ее по губам. Она выпрямилась, отплевываясь, и двинулась дальше. У линии паводка оба свалились на траву. Через несколько минут София собралась с силами и повернулась к Майлзу, который, согнувшись пополам, делал осторожные судорожные усилия втянуть воздух в легкие, как будто это причиняло ему боль.

– С тобой все в порядке?

– Кажется… ребра… сломал.

– Надо искать помощь. Посиди здесь… – София встала. Внезапно ей почудилось, что вокруг фермерского дома воды прибавилось. Действительно – верхушки кустов крыжовника исчезли. И еще она услышала шум, угрожающий рокот паводка, который был ей уже хорошо знаком. – Знаешь, – сказала она, – я думаю, тебе все же лучше пойти со мной.

София надеялась, что голос ее звучит спокойно. Майлз не возражал, ей удалось поднять его на ноги. Наверное, ему было очень больно, но, когда они тронулись в путь, он пробормотал:

– Мы должны подойти к фасаду… попытаться объяснить…

– Мы не можем тратить время на объяснения! Они еще долго будут в безопасности на чердаке. Собственно говоря, миссис Хигли с детьми в большей безопасности, чем мы!

Они возвращались назад, к роще, очень медленно. Майлзу было трудно идти, и им приходилось часто останавливаться, чтобы он мог отдышаться. София огляделась, и у нее не осталось сомнений, что половодье скоро доберется до них. С одной стороны дороги, где местность понижалась в глубокую лощину, бурный поток Азы уже мчался далеко впереди, неся на себе сломанные ветки, охапки сена и… что-то белое – оно крутилось, переворачивалось и выглядело ужасно похожим на колыбель с младенцем… София запретила себе об этом думать. Она понимала, что может утонуть. И эта перспектива внезапно породила еще одну мысль, вызвавшую новую волну страха: если они с Майлзом утонут вместе, их тела найдут одновременно, а ее машина припаркована рядом с его фургоном! Руфус сделает свои выводы, для него это будет доказательством измены жены. И он этого не вынесет… София почувствовала желание сделать хоть что-то, принести любую жертву, только бы уберечь его от несчастья… Нет, все будет бесполезно! Ей нужно просто остаться в живых!

– Ты можешь идти немного быстрее? – подгоняла она Майлза.

Мокрая одежда прилипала к телу, холодный ветер продувал насквозь, но Софии было жарко и хотелось пить. Майлз навалился на ее плечо, используя его в качестве опоры, чтобы хоть как-то передвигать ноги. Наконец он остановился, отпрянул от нее и побрел, пошатываясь, к обочине дороги, где опустился, как пьяный, на землю.

– Ты должна… оставить меня. Иди… одна.

– Нет! Я тебя не брошу. Попытайся встать, и мы опять полезем на холм.

Майлз покачал головой. Лицо его сморщилось от боли, кожа приобрела синеватый оттенок.

– Я не… не смогу сделать… ни шагу. Иди. – Он попытался ее оттолкнуть. – Всегда… причиняю тебе… неприятности. Прости, София.

«Что же делать? – в отчаянии размышляла она. – Бросить его здесь? Тогда Руфус ничего не заподозрит… О боже, ты совсем с ума сошла!» Но она, возможно, сможет вовремя найти помощь, чтобы спасти не только Майлза, но и людей на ферме: женщин и трех маленьких детей. София на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их вновь, увидела огромный джип, спокойно приближавшийся к ним по дороге из Котесбери.

Водитель высунул голову из окна.

– Какого черта вы здесь делаете? – спросил Виктор.

– Когда ты так вовремя подкатил, – спустя два часа говорила София кузену мужа, – это было почти как ответ на молитву!

Виктор усмехнулся;

– Ты не могла бы повторить это Джо и Артуру? Мне они не поверят.

За два часа случилось многое. Оказалось, что Виктор ехал на ферму «Романскомб». Когда София рассказала все, что ему нужно было узнать, он немедленно развернул «лендровер», взял ее и Майлза на борт и поехал назад, в Котесбери, остановившись по дороге, чтобы передать информацию полицейскому инспектору, который организовывал спасательные экспедиции. София и Виктор предоставили полиции позаботиться о семье Хигли, а сами повезли Майлза в больницу. Его там приняли во всеоружии – он был первой жертвой наводнения. Софии, еще одной пострадавшей от паводка, дали чашку сладкого чая, как верное средство от шока, а потрясающая блондинка медсестра (как выяснилось, подружка Виктора) отвела ее в домик для персонала, обеспечила горячую ванну и подобрала на время одежду.

И вот София вновь сидит в джипе, одетая в сексуальные красные джинсы, узкий черный свитер, габардиновый плащ и запасные резиновые сапоги Виктора.

Они припарковались во дворе больницы, в стороне от главного входа. Дождь прекратился, и обитатели Котесбери высыпали на улицы, обмениваясь слухами. Деревня Гауберун стерта с лица земли, говорили они, местность затоплена до самого Ринга – ничего подобного не случалось с 1806 года. София почему-то полагала, что они с Майлзом стали жертвами собственной катастрофы, и теперь с облегчением узнала, что их беда оказалась частью всеобщего большого бедствия.

– Мне нужно узнать, что происходит в Ринге. Ты ничего не слышал, Виктор?

Я пытался туда дозвониться, но все линии молчат. Не беспокойся, на северном берегу наводнение не такое сильное. У вас в «Уотергейтс», должно быть, все хорошо, как и в офисе. Руфус, наверное, даже не замочил ног.

– Руфуса нет в офисе. Виктор, ты не мог бы отвезти меня домой?

– Как, ты думаешь, мы сумеем перебраться через реку? Мост Гауберун разрушен.

– А если проехать через Азехед по холмам? Знаю, это крюк, но мне очень нужно домой.

– Понимаю. Это, кстати, напомнило мне, что я должен тебя кое о чем спросить. – Виктор повернулся на сиденье так, чтобы взглянуть на Софию. – Что вы с Майлзом делали возле «Романскомб» в такую грозу?

– Ну… это длинная история…

– Держу пари, что именно так и есть, – заметил Виктор. – И видимо, довольно забавная. Ты, случайно, не та женщина, которую Майлз принимал в своем фургоне?

– Нет, конечно нет! – выпалила София. – Хотя… Да, я бывала в фургоне… А что говорят люди?

– Что есть какая-то таинственная особа, которая тайно приходит и уходит. Они с Майлзом часами сидят, закрывшись в фургоне. Все местные догадываются почему.

– О боже! – прошептала София. – Звучит ужасно, вот так изложенное. На самом деле я помогала Майлзу с его новой книгой.

Виктор рассмеялся, и София возмутилась:

– Ничего смешного! Мы с Майлзом предпочли бы встречаться в открытую в Ринге. Но ты же знаешь, насколько подозрителен Руфус… Виктор, ты ему не скажешь? В общем-то и говорить не о чем… Но это не имеет значения – Руфусу много не надо. В припадке ревности он станет… непредсказуемым. Не знаю даже, что он тогда сделает…

– Что он сделает? И это единственное, что тебя беспокоит, да? Какая же ты эгоистка! А тебе никогда не приходило в голову, хоть на секунду, что ты сама с ним делаешь?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду…

– Тогда заткнись и слушай. Ты уже несколько недель совершаешь прогулки к заброшенному руднику и должна бы понимать, что рано или поздно кто-нибудь тебя непременно узнает. И что сплетни постепенно дойдут до Руфуса. Если вы на самом деле ничего плохого не делали, а только болтали об антропологии… Думаю, это даже еще хуже, поскольку Руфус будет сходить с ума от ревности по такой глупой и несерьезной причине. Он сделает То, чего потом станет стыдиться, результат – новые угрызения совести, превосходящие все остальные. А у тебя есть хоть малейшее сочувствие к нему? Ни чуточки! Ты относишься к мужу, как к грязи.

«Если бы ты провел ночь в пещерах Гауберун, – подумала София, – то не стал бы защищать Руфуса». Но она не могла сказать об этом. Нельзя предать Руфуса, выложив все Виктору, как два года назад она выдала его Майлзу.

– Можно подумать, что я должна гордиться, имея столь ревнивого мужа! – сердито буркнула София. – Только я почему-то всегда находила это постыдным и несправедливым! Или ты считаешь, что у его подозрений есть основания, а?

– Я никогда не думал, что ты можешь быть неразборчивой в связях, София. Я толкую о другом. Между тобой и Руфусом было сильное физическое влечение, когда вы поженились, и, похоже, оно продолжает существовать, вопреки твоей отъявленной глупости. Я прав?

– Какое тебе дело… Ладно, да! Да, ты прав.

Так чего же тебе жаловаться? Каждый брак имеет свой риск, хотя никто не может сказать заранее, что это будет. Руфус прекрасно чувствовал бы себя с милой, но бесцветной женой, на которую никто дважды не посмотрел бы. Но вместо этого он запал на настоящий «горшочек с медом». И не притворяйся, будто не понимаешь, что я имею в виду. Ты прирожденная и неискоренимая кокетка, дорогая, однако вполне респектабельная. Вот почему Руфус ведет себя так и у вас возникают трудности. Но разве ты не можешь сама справляться с ними, ради всего хорошего, что получила от этого брака? А ведь ты получила немало. Конечно, ты совершенство, и в этом твоя проблема. Забавно, как сильно ты напоминаешь мне мою бывшую…

– Которую из них? – ехидно спросила София.

– Первую, Каролину.

– Ты ревновал ее?

– Нет. – Голос Виктора на этот раз звучал немного печально. – Нет, наоборот. Она ревновала меня. – Он открыл дверцу джипа. – Пройдемся до «Боар-Хид», я угощу тебя ленчем.

Позже, когда они пообедали бифштексами с пивом, он отвез ее по длинной кружной дороге через Азехед в Ринг. Река наводнила низинные части города. Пожарные машины откачивали воду спутанным клубком длинных черных рукавов, гирляндами украшавших улицы. Повсюду виднелись вереницы легковых машин и грузовиков, задержавшихся в Ринге из-за невозможности пересечь Азу по какому-либо мосту. После десяти минут, проведенных в дорожной пробке, София, начав от нетерпения нервничать, решила пойти пешком. Она попыталась поблагодарить Виктора за все, что он сделал, но ему не нужны были ее благодарности. Он только спросил, что она собирается сказать Руфусу.

– Что я была вынуждена оставить машину и бежать от потока и что ты спас меня. Только я была одна. – Она бросила вызывающий взгляд на Виктора, который вновь обрел свою насмешливую манеру поведения и явно наслаждался собой.

– Удачи тебе, – усмехнулся он. – Нам надо придерживаться одной и той же истории, иначе, если Руфус узнает, что произошло на самом деле, ты получишь увесистый шлепок под зад.

София не стала отвечать. Онемев от ярости, она гордо вылезла из машины, но, поскользнувшись на влажной земле и чуть не упав, испортила впечатление от своего «величественного» выхода. Жестокий Виктор, сидевший в теплом «лендровере», разразился хохотом.

Всю дорогу до Черч-стрит София строила планы мести, но внезапно столкнулась с Джун, которая энергично вцепилась в нее:

– Ты-то мне и нужна! Мы собираемся открыть столовую для бездомных!

Ни «где ты была», ни «мы так беспокоились о тебе», ни даже «что ты делаешь в этой странной одежде»! Жена священника была озабочена другими проблемами.

– Сто семей эвакуированы в «Дрилл-Холл», – продолжала она. – Члены совета предложили «Египетский дом» для стариков, но насущная проблема – накормить их всех.

– Я постараюсь. Джун, ты не знаешь, где Руфус?

– На «Ловер-Лейн», где же еще. Они с инспектором Карром плавают на этой старой посудине между Алмшуз и Баскет-Пассаж, спасают пострадавших.

София почувствовала безмерное облегчение. Значит, с Руфусом все в порядке и можно заняться делом. Прежде всего она связалась с бакалейщиками и торговцами скобяными изделиями, чьи магазины не залило водой, а также с молочниками и пекарями. Удивительно, какими великодушными, если не сказать – самоотверженными, оказались люди перед лицом общего несчастья. Вскоре у Софии появился целый полк добровольных помощников, гора продуктов, несколько новых керосиновых плиток, уйма кастрюль, тарелок и чайников. Начали прибывать посетители. Замерзшие, испуганные, чуть не утонувшие, вынужденные покинуть свои дома и все имущество, они не ели с самого утра. София вспомнила вкус сладкого чая в Котесбери и постаралась сделать для них такой же. Еда и теплое питье подействовали как стимулятор, и вскоре люди заговорили о наводнении, громко и возбужденно. Это чудо, согласились все, что никто в Ринге не утонул. В шесть часов кто-то принес радиоприемник и включил новости. На первом месте, перед Россией, ООН и крикетом, стояло сообщение о бедствии на равнине Азы.

Среди вавилонского шума голосов София вдруг различила один, веселый и решительный, который она узнала бы где угодно:

– Садитесь здесь, миссис Хант, я принесу вам чаю.

Руфус подвел пожилую женщину к стулу и поудобнее устроил ее. Увидев мужа таким нежным и терпеливым, София почувствовала странный ком в горле. Руфус выпрямился и обернулся. Он был в болотных сапогах и позаимствованной у кого-то кожаной куртке. Влажные рыжие волосы казались темнее, чем обычно, и завивались. Заметна жену, он поспешил к ней:

– Когда ты вернулась?

– В половине третьего. Виктор меня привез.

– Почему не дала мне знать? Я ужасно беспокоился. Ты могла бы послать с кем-нибудь весточку.

София ошеломленно смотрела на мужа. Как она могла быть такой идиоткой? Слишком занятая собственными проблемами, как обычно, она хотела только одного: не привлекая внимания, побыстрее проскользнуть в Ринг и обеспечить себе алиби.

– Прости, дорогой, – пробормотала она. – Я просто не подумала. А Джун хотела, чтобы я поскорее организовала горячее питание.

– Ладно, ничего. Ты в безопасности, и все хорошо. Что ты говорила о Викторе?

– Он подвез меня на своем джипе. – Другое воспоминание молнией пронеслось в ее голове, и она печально вздохнула. – Я потеряла твой «хамбер». Пришлось бросить его на дороге и мчаться на ближайший холм. Прости, Руфус…

– Боже мой, дорогая, ты жива и здорова – это главное!

Руфус спросил, где она была, что делала, и затем, неправильно поняв причину ее спотыкающихся ответов, быстро заметил, что это не имеет значения, что она не должна расстраиваться. И София почувствовала себя еще большей обманщицей, чем прежде.

– Вы слышали? – подбежала к ним Джун. – Бедняга Майлз тяжело ранен. Виктор отвез его в больницу в Котесбери. Надеюсь, мы сможем узнать что-нибудь поточнее.

Руфус посмотрел на Софию:

– Виктор говорил тебе?

– Я как раз хотела рассказать, – солгала она. – У Майлза сломаны два ребра.

К счастью, в этот момент Джун кто-то отвлек, а Руфус не проявил дальнейшего интереса к здоровью Майлза и сказал, что им пора домой.

– Я, вероятно, не смогу уйти… Нужно накормить всех этих людей…

Руфус заявил, что это чепуха, что она устроила столовую, пусть теперь другие немного поработают. И внезапно София поняла, как устала. Вернувшись в Ринг, она обрела второе дыхание, но теперь все физическое и моральное напряжение дня навалилось на нее невыносимым грузом.

Их подвезли на полицейской машине: ее, Руфуса и Шедоу. Овчарка лежала у них в ногах, ее крепкое тело дрожало от возбуждения. Весь день, сказал Руфус, Шедоу была умницей, держалась рядом с ним, плыла, где он переходил по пояс вброд, и, похоже, наслаждалась прогулкой.

Водитель высадил их на вершине холма, у лестницы. София открыла рот от изумления. Когда она уезжала этим утром, дом стоял в середине сада, спускавшегося к реке, теперь он оказался на берегу огромного озера. Не было видно ни серебристых фазанов, ни уток – вероятно, их унесло потоком. Старый дом выдержал шторм, но маленькая терраса Руфуса осела и разрушилась под напором воды.

– О боже! – простонала София. – Это руины.

– Да, разрушения огромные. И все же у нас осталась крыша над головой. Хорошо, что дети уехали.

Они начали спускаться по лестнице и вдруг услышали жалобное мяуканье. В развилке грушевого дерева мерцала пара укоризненных бледно-желтых глаз, как будто зависших во мраке.

– Солти! Бедненький, как ты, должно быть, напуган!

София потянулась к коту, но Мистер Солтина не хотел спускаться – слишком много странных и ужасных вещей случилось на его личной территории за последние несколько часов. Он махал хвостом и царапался. С презрительной усмешкой на красивой морде Шедоу наблюдала. Не часто в их запутанных отношениях ненависти-любви ей, простой собаке, выпадал шанс почувствовать свое превосходство, и теперь она была вознаграждена за все.

Уговорив наконец кота спрыгнуть к ней на руки и прижавшись щекой к его мокрому меху, София разрыдалась.

– Пойдем, любовь моя, – нежно произнес Руфус и повел ее в дом.

Было темно, электричество отключили, кухонная плита остыла. И практичная, компетентная София ужаснулась, обнаружив, что не в состоянии со всем этим справиться. Она дошла до предела своих сил и возможностей.

Руфус был великолепен. Он заставил жену сесть, нашел карманный фонарик и свечи, затем дал ей крепкого виски, зажег огонь, вскипятил чайник, накормил животных и переделал еще массу другой домашней работы. Вскоре, поев в столовой, они легли спать.

София неподвижно лежала с закрытыми глазами, вспоминая страшное бегство от наводнения. Ее преследовал кошмар, приливная волна кружила водоворотом прямо под веками.

Внезапно она услышала знакомый, такой страшный звук.

– Опять дождь!

Руфус крепко сжал пальцы жены, передавая ей чувство покоя и защищенности. Они так и уснули, держась за руки.

В пятницу река стала постепенно отступать. Военные и пожарные усердно трудились, откачивая воду с улиц и из затопленных домов, владельцы которых начали возвращаться, чтобы вступить в борьбу с ужасающими последствиями в виде разрушений и наносов грязи. Электричество все еще было отключено, и, поскольку множество людей не имели возможности готовить дома, походная столовая продолжала работать. Субботним днем София проворно нарезала тонкие ломтики бекона с таким чувством, как будто занималась этим всю жизнь. Суматошная атмосфера четверга сменилась спокойствием и уверенностью в завтрашнем дне. На краю стола Дина чистила картошку, деля эмалированный таз с Мари Бернштейн, женой «прирученного» Фондом биолога. Они тихо болтали, София же была поглощена своими мыслями. Она думала, что хорошо отделалась. Майлз по-прежнему находился в больнице Котесбери и шел на поправку. София жалела его, но не делала попыток с ним связаться. И вдруг она услышала, как Мари говорит Дине, что фургон Майлза был обнаружен в чьем-то дворе, и переместилась к ним поближе, продолжая резать бекон и вся превратившись в слух.

– Джонсы проснулись ночью от грохота, – продолжала Мари. – Муж вышел из дому, но ничего не смог разглядеть. Взяв фонарик, он посветил во двор, и первое, что увидел, это чашки и блюдца, плывущие мимо его капусты. Стены фургона были сломаны, все имущество вывалилось наружу.

– О, бедный Майлз, – вздохнула Дина. – Как будто ему недостаточно того, что он сам лежит в больнице. Интересно, где его рукопись?

София поняла, что Дина говорит об отчете, который Майлз готовил к следующему собранию совета. Отчет лежал вместе с новой книгой и другими бумагами в черной жестяной коробке…

– Ви черной жестяной коробке, – произнесла в ту же секунду Мари.

София вздрогнула:

– Что ты сказала, – Мари?

– Ты уснула, дорогая? Думаю, ты не слышала ни одного слова о Майлзе и его бумагах. Но ты узнаешь об этом гораздо больше, когда вернешься в офис.

София удивленно смотрела на Мари. Как выяснилось, полиция, прибывшая в сад мистера Джонса, чтобы опознать разрушенный фургон, решила, что все связанное с Фондом Ленчерда должно быть доставлено помощнику директора. Это был удар. Руфус получил доступ к бумагам Майлза. София лихорадочно вспоминала, не было ли там чего-нибудь компрометирующего. Отчет для Фонда… незаконченная рукопись новой книги с отпечатанными главами… Все это было вполне безобидно. У Майлза не осталось ничего, написанного ее рукой. За исключением, конечно, писем… Их были дюжины в тонких почтовых конвертах, Майлз аккуратно связывал их в пачки… Боже, она вспомнила, где он их хранил! На дне черной жестяной коробки!

Уставившись в облупившуюся стену «Дрилл-Холл», София подумала: «Если Руфус найдет эти письма, он убьет меня».

– Ди, ты не заменишь меня здесь на время? – вдруг сказала она. – Мне нужно кое-что сделать в офисе.

Не дожидаясь ответа, София помчалась в «Египетский дом». Все теперь зависело от того, откроет ли она коробку раньше Руфуса. Вещи Майлза обнаружили только днем, у Руфуса назначена встреча, так что есть шанс успеть вовремя… Войдя через внушительную дверь в вестибюль, София на цыпочках, стараясь не стучать каблуками по каменному полу, стала пробираться к коридору.

За перфорированным стеклом уютной конторки внезапно возникла Ширли, в следующую секунду она открыла дверь.

– Привет, мы вас сегодня не ждали, миссис Руфус!

– Мне нужна смена обстановки, чтобы отдохнуть от столовой. Вот я и решила прийти сюда и немного поработать. Моего мужа нет, я полагаю?

– Он уехал с сэром Уильямом и директором.

Слава богу! София двинулась дальше.

– Я пока разберу вещи, которые полиция привезла из фургона доктора Ропера, Ширли. Он беспокоится о своих рукописях. По-моему, там было что-то вроде жестяной коробки… Ты не знаешь, куда ее положили?

– Мистер Ленчерд забрал ее с собой.

– Что?!

– Видите ли, они собирались уже уезжать, когда привезли вещи мистера Ропера, и там оказалась коробка, очень старая, и крышка не плотно закрыта. Мистер Ленчерд сказал: «Думаю, здесь Майлз и держал свои документы. Боюсь, туда попала вода». Он поднял крышку, и мы все увидели, что так оно и есть. Тогда мистер Ленчерд сказал, что заберет бумаги домой и высушит на кухонной плите.

– Понятно. Похоже, у нас на ужин будет одна антропология, – ухитрилась пошутить София и неторопливо направилась к кабинету Руфуса.

Оказавшись за углом, она побежала по коридору и, выскочив в боковую дверь, помчалась через двор конюшни к гаражу, где видела велосипед Венди. Прыгнув на него, София понеслась по мокрой дороге.

Она боролась за спасение своего брака, пыталась защитить себя от Руфуса, а Руфуса – от его дьявольской ревности и угрызений совести. Теперь она знала, как сильно муж любит ее, и понимала, что он никогда не хотел по-настоящему ее обидеть.

Было почти шесть часов. София не объезжала лужи, вода поднималась под колесами волной и окатывала ее с ног до головы. Черное льняное платье, слишком узкое, мешало, синяки, оставшиеся после приключений во время наводнения, болели. Нужно было забрать письма сразу после того разговора с Майлзом, но тогда ей это просто не пришло в голову. А сейчас все складывается против нее: и эта чертова жестяная коробка с открытой крышкой, и то, что Венди, сбежавшая с женатым мужчиной, оставила велосипед с двумя спущенными шинами и без насоса… Наконец София все же добралась до «Уотер-гейтс» и поспешила вниз по скользким ступенькам.

Черная жестяная коробка стояла на столике в холле. Натянутые нервы мгновенно расслабились. Она дома одна, нужно только вытащить письма и уничтожить их. София схватила коробку – та оказалась слишком легкой… пустой. Все бумаги Майлза исчезли.

Потрясенная, София застыла на месте, надежда и уверенность покинули ее. Все бесполезно, она опоздала. Муж забрал письма… Но куда он ушел? Внезапно она услышала звуки, доносившиеся с кухни: шаги, стук угольного ведра… Руфус дома. И больше никого… Марджи и дети уехали, нет ни одной живой души в пределах мили, даже телефон не работает… Она оказалась наедине с мужчиной, который сначала чуть не задушил ее, а потом запер в непроглядной тьме подземелья…

Кухонная дверь начала медленно открываться. София не пошевелилась. Она просто стояла и смотрела, как муж идет к ней, его худое лицо было необычайно бледным и напряженным. Затем он заговорил спокойным, невыразительным голосом:

– Полагаю, ты пришла посмотреть вот на это? – и сунул ей в руки стопку писем – тонкие голубые прямоугольники с именем Майлза, написанным ее почерком.

– О! Я и забыла, – произнесла София пересохшими губами. – Представь, Майлз хранит мои старые скучные письма! – Давняя привычка обманывать заставляла ее цепляться за любую подходящую историю, которая будет звучать лучше, чем правда. – Он просил меня сообщать ему, как поживает Рэймонда. Плохо для такой маленькой девочки остаться без матери. Конечно, Джун ужасно добра, но она слишком занята, и Майлз просил, чтобы я иногда писала…

– Иногда? – с вежливостью кошки, играющей с мышью, спросил Руфус.

София уставилась на огромную связку писем, но продолжала упорствовать:

– Это только из-за Рэймонды, в ином случае я бы не стала…

– София, прекрати! – Руфус глубоко вздохнул. – Я сам во всем виноват. Я запугал тебя до смерти и замучил так, что ты делала все, чтобы избежать повторного скандала. Знаю, у тебя бывали моменты, когда ты видеть меня не могла. Я смирился с этим. Но мне невыносимо слушать твою отвратительную, неумелую, но такую гладкую ложь!

Она изумленно смотрела на него, не в состоянии поверить своим ушам.

– Эти письма для меня вовсе не сюрприз, – продолжал Руфус. – Я знал о них… по крайней мере, я вычислил их существование полтора года назад.

– Но… но это невозможно!

– Почему?

«Потому что ты не смог бы хранить это в себе. Ты бы устроил мне сущий ад!» – подумала София, а муж, не дождавшись ответа, снова заговорил:

– В прошлом январе, в субботу, я отправился повидать Сент-Хьюберта в Кромптон, а ты поехала в Сток за покупками. Я решил на обратном пути забрать тебя… Короче, я медленно ехал в сторону «Замка», когда вдруг увидел тебя и Майлза, вместе выходивших из «Джорджа». Вы были слишком поглощены друг другом, чтобы заметить меня.

– О боже! – в ужасе пробормотала София. – Мы не делали ничего дурного, мы ничего не делали! Клянусь, это правда, Руфус! Это совсем не то, что ты думаешь!

– Откуда ты знаешь, что я думаю? – грустно улыбнулся он. – Ты удивлена, что я не устроил тебе свое обычное представление? Не догадываешься почему?

– Тебя… перестало это беспокоить? – рискнула предположить София.

Руфус мгновение пристально рассматривал ее, затем приказал:

– Идем! – Он направился на кухню, и жена покорно последовала за ним. – Садись.

Она села и оперлась локтями о кухонный стол. Коленки ее тряслись. Руфус стоял у плиты, засунув руки в карманы.

– Конечно, я не перестал беспокоиться, – сказал он. – Я всегда беспокоился. Все, что касалось тебя, вызывало у меня агрессию и чувство опасности. Возможно, я еще не совсем повзрослел. Ревность – не корь, антибиотиками не вылечишь. Эта болезнь похожа на деревянный протез: ты должен научиться жить с ним и не терзаться жалостью к себе. Так я и сделал, постепенно. Я наконец понял, что наш брак близок к распаду и что, кроме меня самого, его никто не спасет. И еще я понял… после той ночи… что мне нельзя так с тобой обращаться. Понял раз и навсегда. Когда ты вернулась из Стока, я пытался вести себя, как будто ничего не произошло. А ты сказала: прекрати меня мучить…

– Не напоминай мне об этом, – попросила София, прижимая ладони к разгоряченным щекам. – Это ужасно. Если бы я знала… если бы ты сказал мне раньше…

– Что бы изменилось? При первом же упоминании имени Майлза ты бросилась бы звонить Джо, попросила бы его приехать и забрать вас с Пирсом, пока я не напал на тебя. Разве не так?

– Полагаю, что так, – призналась она.

– Вскоре я заметил, что Венди получает письма от Майлза. И странное дело: как раз в то время, когда они приходили, ты появлялась в офисе с книгой для нее, рецептом или еще с чем-то. Это было чертовски смешно, только я утратил чувство юмора. Все, что я мог сделать, это вести себя спокойно, едва осмеливаясь прикоснуться к тебе и зная, что я для тебя – враг…

– Ты не был для меня врагом! – возразила София. – И я никогда не любила Майлза.

Она уже поняла истинную природу своих чувств к Майлзу. Когда-то она всего лишь перенесла на него свою глубокую любовь к мужу, которого боялась, но при этом не переставала любить. Теперь ей больше не нужна была иллюзия любви к кому-то другому.

– Тогда, если не возражаешь, объясни мне, пожалуйста, смысл игры в шпионов, которую ты ведешь с тех пор, как вернулся Майлз, – сказал Руфус.

– Что ты имеешь в виду?..

– О, перестань, София! Все эти звонки, тайные поездки в заброшенные рудники… Ты на самом деле считаешь меня умственно отсталым? Конечно, я знал, что ты с ним встречаешься. Я входил в дом, стараясь погромче шуметь, чтобы не застать тебя у телефона, с серьезным видом выслушивал твои рассказы о вещах, которые ты купила в Уолтоне… И мне почему-то кажется, что все это не доставляло удовольствия не только мне, но и тебе. Поэтому я хотел бы знать: что ты делала в фургоне Майлза?

У Софии закружилась голова. Только сейчас она начала понимать, какой подвиг совершил Руфус, усмирив и подчинив себе зеленоглазое чудовище.

– Я чувствую себя полной дурой, – медленно произнесла она.

– Это тебе не повредит, – жестко заметил он. – Ты слышала вопрос? Не думаешь, что я имею право услышать ответ?

– Да. – София нервно сплела пальцы рук и уставилась на свои испачканные чернилами ногти. – Да, имеешь. Майлз был очень добр ко мне два года назад, когда я чувствовала себя одинокой и несчастной. Он выслушал меня, посочувствовал… Мы стали переписываться. А потом у меня проснулось… чувство долга, что ли… по отношению к нему. Из благодарности я стала помогать Майлзу с его новой книгой.

– И с этими его статьями? София открыла рот от удивления:

– Об этом ты тоже знаешь?

– Догадываюсь. Я перечитал страницы, которые привез Артур, и некоторые высказывания показались мне очень знакомыми – Майлз никогда не скрывал своего отношения к Ленчердам. Кроме того, ты занервничала, потом тебе вдруг срочно понадобилась машина…

– Я была в такой ярости, что не могла ждать! Когда я услышала, что он написал о тебе, мне просто захотелось вернуть ему рукопись и послать его к черту!

– Разве ты не читала статью прежде?

– Только первую страницу. Тогда я сказала Майлзу, что он не сможет опубликовать ее… Руфус! Ты же не мог поверить, что я его поощряла? Честно, я не слышала ни слова из того омерзительного абзаца, пока ты сам его не прочел!

Он молча вытащил сигарету и закурил.

– Можно мне тоже? – попросила София.

Руфус щелчком отправил пачку через стол, предоставив жене самой позаботиться о себе. И наблюдал, как она вертит сигарету трясущимися пальцами и пытается зажечь спичку. Наконец София глубоко затянулась и почувствовала себя немного смелее.

– Что ты собираешься предпринять? – задала она вопрос.

– Во всяком случае, я не собираюсь запирать тебя в пещере.

Горечь, прозвучавшая в ответе, была как удар по лицу. София тяжело сглотнула.

– Я имею в виду… Майлза.

– Он так много для тебя значит? Нет, забудь, – поспешно поправился Руфус. – Это ведь вопрос ревнивого мужа, так?

– Просто я чувствую ответственность за Майлза. Он оклеветал твою семью…

– Ты меня удивляешь, – фыркнул Руфус. – Меня не волнует его мнение обо мне, о моей семье или о моей жене. К тому же я все равно ничего не смогу с ним сделать, даже сломать его чертову шею, поскольку он уже валяется в госпитале с двумя сломанными ребрами. Если же я его уволю, меня будет преследовать мысль, что я поступил так из мести. Так что я просто постараюсь найти паршивцу другую приличную работу, раз уж ему не нравится африканская программа Фонда. К счастью, у нас достаточно связей в академических кругах… Интересно, как ему понравится американский университет? Там у него есть шанс найти кого-нибудь, желающего вложить деньги в его проекты. Я посмотрю, что можно сделать.

София назвала это великодушным поступком. Руфус пожал плечами:

– Во-первых, я очень любил Рэй. Во-вторых, я думал, что, если мы найдем Майлзу другого спонсора, он больше не появится в Ринге. Я даже принес сюда его чертовы бумаги, чтобы посмотреть, над чем он работает. А когда ты так внезапно примчалась в дом, я понял, что должен избавить тебя от страданий, иначе ты потеряешь голову от беспокойства о письмах… В общем, я многое сделал, чтобы избежать решительного столкновения, но я уже на пределе.

Воцарилось напряженное молчание.

– Знаю, я была полной идиоткой, – наконец сказала София. – И нагородила так много лжи, что даже не представляю себе, как ты сможешь узнать, что я говорю правду. Но надеюсь, ты поверишь, что я… никогда не делала с Майлзом ничего плохого!

– Есть простой способ это доказать. Я могу прочесть твои письма.

Вот она и попалась! Если муж их прочтет, он, конечно, не найдет там никаких признаков заурядной любовной связи. Но вместо этого раскроются другие измены: гнев, ярость, злость, безжалостность, скрытая насмешка, все ее личные обиды, о которых она без утайки рассказывала чужому человеку… София, оцепенев, молча наблюдала, как Руфус подходит к столу. Он не притронулся к письмам, просто стоял и смотрел на жену сверху вниз.

– А теперь послушай меня, моя девочка. – Тон его был спокойный, сдержанный и совершенно непреклонный. – Я не обвиняю тебя в том, что ты спала с Майлзом. Теперь я знаю тебя лучше, чем раньше, и не верю, что ты могла поступиться своими принципами, сделать что-то наносящее ущерб твоему чувству собственного достоинства. Ты слишком высокого мнения о себе. Но есть другие способы предать наш брак – не стану перечислять их тебе. И у меня нет ни малейшего желания читать твои письма. Все в прошлом. Ты не одна виновата. Ничего подобного не произошло бы, не обращайся я с тобой так отвратительно. Впредь мы больше не будем обсуждать это. Но есть кое-что, что мы должны выяснить прямо сейчас, раз и навсегда.

– Прости, – пробормотала вдруг София и залилась слезами. Разрыдавшись, она уже не могла остановиться. Два года она втайне кичилась своим целомудрием. Если Руфус прав, значит, ей нечем гордиться.

– София!

– Я очень сожалею… – всхлипнула она.

– Не плачь. Я вовсе не хотел, чтобы ты чувствовала себя несчастной.

Он положил руку ей на плечо, и тут Софию подвел рефлекс: мышцы ее напряглись, она отпрянула от мужа. Он побледнел.

– Я не собирался причинять тебе боль. София, ты не можешь доверять мне даже сейчас? Хотел бы я объяснить, как трудно жить с женщиной и знать, что она меня боится…

София уловила в его голосе нотку отчаяния и попыталась улыбнуться. Руфус медленно приблизился, погладил ее плечи, затем она почувствовала нежные прикосновения его пальцев на своей спине.

– Я не боюсь, дорогой. Пожалуйста, не думай так. Ты был очень добр и терпелив… Но я этого не замечала, я не понимала, что ты становишься день ото дня все лучше, а я остаюсь прежней. Какой же стервой я была! Прости, прости!

Руфус развернул жену к себе, заставил поднять голову и посмотреть на него, затем поцеловал ее, и они оба ощутили вкус соленых слез на губах.

София вцепилась в мужа, схватившись за лацканы его пиджака:

– Все будет хорошо, правда, любимый?

– Все будет хорошо, – серьезно ответил ей Руфус.

Воскресная служба в церкви Святого Михаила превратилась сама собой в благодарственный молебен. Церковь была переполнена, Ленчерды явились в полном составе, даже самые отъявленные безбожники пришли – Виктор проделал длинный кружной путь через Азехед, тетушка Флоренс пешком спустилась с холма и церемонно уселась на церковной скамье. Ни у кого из родственников не хватило духу спросить, что привело их сюда.

Когда служба закончилась, все высыпали во двор. Утро было ясным, и с церковной возвышенности люди могли окинуть взглядом пейзаж через три дня после наводнения.

Большая часть воды отступила и впиталась в почву, оставив после себя хаос и опустошение. Везде был ил – на стенах домов, на колесах машин, на ботинках. Улицы города покрылись сплошным ковром липкой грязи. Лужи – редкие заплаты на ковре – приятно контрастировали с этой вонючей мерзостью и ярко блестели в солнечных лучах.

Виктор подошел к Руфусу:

– Какие новости о твоей машине?

– Все еще под водой. Виктор, я так и не поблагодарил тебя за спасение Софии…

– Я просто подвез ее.

– Да, но, если бы ты не появился у «Романскомб» в критический момент, они оба, София и Майлз, утонули бы.

Виктор бросил удивленный взгляд на Софию, которая стояла рядом с мужем.

– Тебе не о чем больше беспокоиться, – вспыхнув, сказала она. – Руфус знает все.

«Все ли?» – подумал Виктор.

– Я очень рад, что ты ему рассказала, – произнес он.

София поколебалась, затем сухо пояснила:

– На самом деле я ему ничего не рассказывала, он сам уже давно все знал. – И теснее прижалась к мужу.

Руфус улыбнулся:

– Не будем вдаваться в подробности. Это вряд ли интересно Виктору.

«Вот в этом, приятель, ты ошибаешься!» – подумал Виктор, совершенно ошеломленный. Он заметил, что в браке его кузена наметились едва различимые изменения, и, очевидно, произошло все вчера вечером. Если Руфус действительно «давно все знал», это еще более удивительно!

Неподалеку от них сэр Уильям и директор Фонда, доктор Эванс, жаловались друг другу на наводнение и свои многочисленные трудности, большие и малые. Повреждения собственности Фонда… снижение доходов… немногим теперь будут доступны гранты… необходимость помочь достойным претендентам… полоумные изобретатели тратят время членов совета попусту… пробки на дорогах… в магазинах нет батареек и фонариков… грязь повсюду… и совершенно неясен повод для благодарственного молебна.

– Я действительно не знаю, что нам делать, – сокрушался сэр Уильям.

– Да уж, да уж, – вторил ему Холанд Эванс.

– Чепуха! – прозвучал за его спиной безапелляционный голос.

Это была мисс Флоренс. Все повернулись в ее сторону. Она воинственно подбоченилась и стояла широко расставив ноги, одетая в мешковатый твидовый костюм и вооруженная древним зонтом.

– Что – чепуха? – проворчал сэр Уильям.

Некоторые из нас совершенно не способны быть благодарными, – заявила мисс Флоренс. – Я согласна: город пережил суровое испытание, но в то же время не вижу смысла преувеличивать беды, которые никогда не затрагивали вас лично. Вы не знаете, что вам делать, и это смешно, потому что всем нам прекрасно известно; вы продолжите как ни в чем не бывало делать то, что делать привыкли! Холанд появится на очередном заседании совета с заявлением, которое уже лежит на его столе несколько дней и которое он выразительно прочтет вслух при условии, что рядом с ним будет Руфус, чтобы подсказать нужное слово в нужный момент. – Она гневно направила указующий перст на сэра Уильяма: – А ты приходишь на собрание, готовый воспрепятствовать любому решению из принципа, и, если обсуждение затягивается, ворчишь, что тебе пора обедать! А человек, который всегда делает самую трудную работу, – Руфус. Мальчик годами тянет на себе весь офис, но он настолько компетентен и скромен, что некоторые попечители до сих пор еще не поняли, как сильно все мы от него зависим!

– Нет, право же, тетя Флоренс… – пробормотал Руфус.

Но никто больше не произнес ни слова, даже жертвы обличения.

– Руфус улаживает все ваши проблемы, – продолжала мисс Флоренс. – Его бросила секретарша, глупая девчонка, он потерял свою машину и теперь, как я слышала, взял на себя дело Майлза Ропера. А его прекрасный сад со всем, что он и София там сделали, уничтожен наводнением. Но мы не слышали от него ни жалоб на судьбу, ни нытья о том, что он не знает, что ему теперь делать. Руфус – пример для нас всех! И именно ему мы все должны выразить благодарность!

Сэр Уильям громко засопел, доктор Эванс принял равнодушный вид, остальные Ленчерды с уважением смотрели на Руфуса, ужасно смущенного и страстно желающего ретироваться за ближайший надгробный памятник.

Виктор взирал на эту семейную сцену с улыбкой. Конечно, все, что говорила старушка, по сути, было правдой. Но в панегирике о добром, храбром и благородном рыцаре Руфусе присутствовала примесь комизма. Родственники не всегда по достоинству оценивали Руфуса и теперь, пристыженные, пустились во все тяжкие – подняли беднягу на пьедестал, хотя он в общем-то ничего особенного не сделал, чтобы заслужить такие почести. Однако проницательный Виктор не упустил из виду и еще одно обстоятельство: для Руфуса это не имело значения. Тем утром Руфус и София были единственными обитателями Ринга, забывшими обо всем на свете, в том числе о последствиях наводнения. Они просто не замечали грязи вокруг.