Биография Л Н Толстого (Том 4)

      "Первые волны океана приветствий, несущихся со всех концов мира со словами любви и благодарности великому апостолу любви и гениальному душеведцу и изобразителю великой драмы жизни человеческой, стучатся уже в Ясную Поляну; но тихо, невозмутимо, как-то торжественно спокойно все здесь сегодня, за день лишь до 80-летия Льва Николаевича Толстого. Только что оправляющийся после тяжкой, едва не разлучившей его с нами болезни, Лев Николаевич с утра уже за своею работою, сидя в своем кресле, в котором, деля его с постелью, он провел столько недвижных, томительных дней. Пред ним пюпитр с развернутой на нем тетрадью, в которую он иногда вносит свои мысли, но более всего он диктует своему секретарю Н. Н. Гусеву, который записывает стенографически за Львом Николаевичем и потом диктует расшифрованную стенограмму дочери Льва Николаевича, Александре Львовне, переписывающей постоянно для отца все его работы.
      Главная нота, проникающая адреса - это бесконечная благодарность за его гигантскую, героическую борьбу за воцарение света любви над человечеством, борьбу за освобождение человечества от рабства эгоизму и насилию.
      "Привет от американских друзей,- говорится в телеграмме из Цинцинатти,- гуманнейшему, величайшему учителю, защитнику всемирного братства, врагу всякой тирании, поборнику принципов Генри Джорджа, закладывающему основание экономической свободы и приближающему день справедливости и мира".
      Вот глубоко трогательное, совершенно безграмотно в оригинале написанное крестьянское послание с юга России:
      Поздравление в Ясную Поляну графу Л. Н. Толстому.
      "Лев Николаевич, примите от нас, маленьких, скромных тружеников, крестьян, глубокое душевное и сердечное поздравление с днем вашего юбилея 80-летия, празднуемого вами и почитателями вашими. Да укрепит бог ваши старческие силы на радость вашей семьи и окружающих вас, и тех почитателей, которые вами дорожат и любят как великого писателя и великого христианина, давшего миру столько великого христианского поучения. Мы всегда радуемся душевно, что богу угодно в лице вашем проявить миру великого христианина, давшего миру бессмертное христианское великое поучение и свой великий пример в разумной жизни. А если есть у вас враги, то они были у всех великих учителей мира и были у Христа, и есть они и сейчас, враги Христа, устанавливающие ад, но ваше христианское учение разрушает их заколдованный ад, и свет Христов вновь засиял великим светом, благодаря вашей великой правде, и люди, понявши вас и ваше великое поучение, могут только преклоняться пред вами и любить вас и радоваться, что бог послал для России великого человека. Но родина неблагодарна: зато мир вас иначе понял. Зная, что вы получите со всех концов мира поздравления, осмеливаемся и мы, маленькие люди, как восторженные почитатели ваши, принести искреннейшее, скромное поздравление.
      Простите, как умели выразить нашу к вам любовь, так и просим принять.
      Крестьяне (ряд подписей). Одесса".
      И десятки проникнутых такими же чувствами приветов из глубины моря рабочего, трудового народа.
      Вот приветы из Германии, из глубины народа, вожди которого, потрясая оружием, провозглашают одно только право в мире - право сильного, право лучше вооруженного, приветы, посылающие сердечные пожелания долгой, долгой еще жизни тому, "чья жизнь дорога не для России, а для человечества", тому, кто несет человечеству учение, "дающее миру мир".
      И из другой страны, из Англии, вожди которой вооружаются для борьбы с германским народом, горячие выражения благодарности, "тому, кто так помог в следовании Христу, в осуществлении в жизни Нагорной проповеди, учащей любить врагов, как своих ближних".
      Люди разных классов, разных положений, стоящие в условно общественном смысле на высоте человеческой лестницы и в самом низу ее (в понимании же Льва Николаевича как раз наоборот), сливаются в одном братском чувстве любви к тому, кто зовет их всех к забытой любви.
      Но вот письма, говорящие, что любовь без дел мертва. Вот письмо одной бывшей надзирательницы из маленького городка России, пишущей, что у нее не хватает слов для выражения благодарности Льву Николаевичу, но она хочет принять заботу о больном ребенке только ради того, "чтобы получить возможность участвовать добрым делом в радости по поводу вашего 80-летия".
      Вот голоса грядущего человечества: трогательное письмо еврейских юношей, милое письмо девочки-гимназистки, благодарящей Льва Николаевича "за все, что вы сделали для нас, молодежи".
      Вот трогательные письма догорающих жизней - письмо старика, бывшего военного, генерала, благодарящего Льва Николаевича за все, сделанное им для торжества правды на земле, и письмо старушки:
      "Не в храме покупном и продажном, а в создании вашего, граф, великого гения я вижу бога и поклоняюсь ему и чту его.
      Скромная старушка".
      В этой любви, в этой благодарности сливается здесь прошедшее и грядущее, сливаются люди рассеянных по всей земле племен, наций и государств. В этом единении их прообраз того грядущего единения человечества, для которого, быть может, никто в мире не сделал столько, сколько сделал Лев Толстой.
      "Будь здоров, дорогой дедушка, для счастья народов",- пишет один из читателей его, рабочий.- Для меня и многих других людей вы уже, дорогой дедушка, никогда не умрете".
      Но вот наступил и самый день 28 августа. Продолжаем цитировать прекрасное описание И. И. Горбунова-Посадова:
      "Природа в Ясной Поляне окружила радостно сверкающей рамою очаровательно прекрасного золотого осеннего дня 80-летие Льва Николаевича. С раннего утра двери, выходящие из кабинета его на балкон, были широко раскрыты, и хрустально чистый воздух широкими теплыми волнами лился в кабинет, где, сев в свое кресло, Лев Николаевич пересматривал письма и телеграммы.
      В это время его поздравляли родные, потом В. Г. Чертков представил ему г. Райта, привезшего из Англии покрытый многими сотнями подписей адрес от английских почитателей Толстого. В числе подписей под этим адресом стояли имена многих известнейших писателей (между прочим известных романистов Томаса Гарди, Мередита, Уэллса, поэта Эдуарда Карпентера, Маккензи Уоллеса. Бернарда Шоу, философа Фредерика Гаррисона, Кеннана). В числе подписавших стояли имена ученых, литераторов, общественных деятелей, членов парламента, членов палаты лордов, членов выдающихся клубов социальных реформ и рабочей партии, священников государственной англиканской церкви и нонконформистских, т. е. свободных исповеданий, подписи известных художников, музыкантов, актеров, представителей труда, промышленности, кооперации и т. д., и т. д. Между подписями взрослых виднелись и детские подписи.
      Вот полный текст английского адреса:
      "Мы, нижеподписавшиеся, и множество наших соотечественников, в течение многих лет находившие в ваших сочинениях источник благородных чувств и высокого наслаждения, в 80-летний день вашего рождения желаем выразить вам не только расположение, которое мы чувствуем к вам, но также наше изумление перед вами как перед писателем и учителем нравственности.
      Смелость и искренность, с какою вы представили перед человечеством новые и возвышенные идеалы, заставили мир полюбить вас.
      Мы видим, что спустя почти полстолетия время хочет освятить красоту и истину вашего многостороннего труда, и мы радуемся, что ваши сочинения теперь читаются более, чем когда-либо. Они привлекают к себе сочувствие и расположение людей, значительно расходящихся во мнениях, и они восторгаются ими с различных точек зрения.
      И вот мы подписываем здесь наши имена, как ваши доброжелатели и почитатели, а некоторые из нас - как ваши признательные ученики".
      Затем Лев Николаевич начал свой рабочий день. Он работал в этот день удивительно много для своих, понемногу только еще крепнувших после болезни сил. Им было продиктовано 17 новых мест для нового "Круга чтения", предназначенного для широких народных масс. Этот "Круг чтения", по замыслу автора, явится как бы синтезом всей его духовной работы.
      Во время самых тяжких дней болезни падавшим от слабости голосом он продолжал диктовать мысли для этого труда.
      В зале, на столах, на рояле, лежали пачки с только что пришедшими адресами: от Общества любителей российской словесности, с особенным интересом читавшийся семьею Льва Николаевича, Общества деятелей периодической печати, Общества любителей художеств, с альбомом рисунков известных русских художников, специально для него нарисованных, и др.
      На одном из окон стояло интересное подношение Льву Николаевичу заказанный на трудовые деньги официантами сада "Фарс" мельхиоровый самовар с вырезанными на нем изречениями: "Царство Божие внутри вас есть", "Не в силе Бог, а в правде", "Не так живи, как хочется, а как Бог велит" и потом перечисление имен поднесших. На самоваре висело шитое русское полотенце с такими же подписями. Прислан ими еще был прочувствованный адрес.
      Сотни приветственных писем, адресов, телеграмм со всех концов России и многочисленные письма из-за границы лежали уже просмотренные в шкафу для корреспонденции. Все время из Засеки, Ясенок, Тулы привозились новые пачки писем и множество телеграмм.
      28-го было получено около 500 телеграмм, в числе которых множество телеграмм от городских, земских, научных, литературных, образовательных учреждений, гимназий, школ, всевозможных собраний, союзов, групп, лиц всевозможных положений и профессий и, между прочим, множество приветствий от рабочего люда очень многих фабрик и заводов и крестьян с разных концов деревенской России. Утром только сегодня, 29-го, из Тулы было привезено около тысячи телеграмм, и между ними в огромном числе заграничные, как более сложные для разборки, задержанные доставкой. Но дело, разумеется, не в числе их, неудивительном при огромной популярности Толстого во всем мире.
      Само собой разумеется, что огромное большинство приветствий чествует Толстого и как гениального художественного творца, но Толстой как апостол любви, пророк братства, великий борец с насилием и "властью тьмы" (слова, особенно часто повторяемые в телеграммах) чествуется прежде и превыше всего. Для этого стоит только бросить самый беглый взгляд на эти огромные пачки телеграмм и писем.
      Около дома толпились яснополянские ребятишки, получившие утром по коробке конфет с видами Ясной Поляны, присланных им для этого дня из Петербурга Жоржем Борманом (взрослые же крестьяне получили по косе из сотни кос, присланных с этой целью одним фабрикантом кос с юга).
      Собравшись потом на балконе дома, ребятишки с шумным весельем разбирали себе для чтения книжки из груды "посредниковских" детских книжек, принесенных для них из дома.
      До обеда в Ясную Поляну съехались все сыновья Льва Николаевича (за исключением Льва Львовича, гостящего в это время в Швеции у отца больной в данную минуту своей жены). Старшая дочь Льва Николаевича, Татьяна Львовна, недавно только приезжала в Ясную Поляну навестить больного отца и провести с матерью день ее рождения.
      Кроме семьи и родных в Ясной Поляне были только несколько (очень немного) из наиболее близких Льву Николаевичу его друзей, проводящих лето вблизи него.
      К обеду Лев Николаевич выехал в своем подвижном кресле, которое было поставлено так, что он мог видеть всех сидящих за столом. Перед началом обеда он дружески беседовал с некоторыми из гостей.
      После того, как он, побыв после обеда немного один у себя в кабинете, снова явился к гостям, его опять вывезли в залу, где он оставался в течение двух часов. Сначала, чтобы не утомляться, много разговаривая, Лев Николаевич играл в шахматы с М. С. Сухотиным, частым его шахматным партнером. Потом он беседовал на разные темы с несколькими собравшимися около него гостями.
      Бывший среди них переводчик сочинений Генри Джорджа С. Д. Николаев обратил особое внимание Льва Николаевича на пришедший в этот день замечательный по содержанию своему адрес, содержащий в себе приветствие Льву Николаевичу от союза австралийских лиг земельной реформы ("Единого налога"), подписанное председателями и секретарями всех земельных федераций Австралии. Лев Николаевич, прочитав днем только мельком этот адрес, просил теперь принести его вновь, перечел его с глубоким вниманием и сейчас тут же в зале, среди общего кругом оживленного разговора, продиктовал своему секретарю Н. Н. Гусеву ответ, говоривший о том, что он рад их доброму к нему отношению, и что он до последних дней своих будет работать для общего с ними дела освобождения земли от частной собственности.
      В австралийском адресе говорилось:
      "Глубокочтимый учитель. Мы, ученики и последователи Генри Джорджа со всей Австралии, называющие себя сторонниками единого налога, желаем присоединиться к тем выражениям любви и уважения, которые будут нестись к вам со всех концов мира в тот день, когда вы достигнете почтенного 80-летнего возраста.
      История знает немного людей, которых бог одарил бы таким гением, каким отличаетесь вы, и того менее - людей, которые отдавали бы свой гений на служение столь благородным целям. Как великая нравственная сила того исторического периода, который мы переживаем, вы господствуете над королями и властителями и будете направлять человеческую жизнь в то время, когда они и дела их будут забыты. Ваша любовь к собратьям-людям, ваша готовность выступать на защиту всех угнетенных повсюду воспламеняла ответную любовь в сердцах людей, жизнь которых приобрела смысл и желания которых облагораживались благодаря вашему примеру и учению.
      Когда мы узнали, что вы приняли также учение нашего дорогого покойного учителя Генри Джорджа, мы с большей смелостью стали отстаивать те идеалы, к которым мы стремимся, и с большей уверенностью стали думать о наступлении того царства правды, в котором справедливость будет законом общественных отношений и любовь - законом личных отношений между людьми.
      Не только нам, но и всем искренно стремящемся многоразличными путями улучшить мир тем, которые придут в него после нас, ваша жизнь и ваше учение будут источником вдохновения и останутся им на все века. Когда же настанет время, и вы присоединитесь к отцам вашим, это вдохновение и память о вас будет сохраняться среди человечества как самое драгоценное его достояние.
      Но да будет далек этот день и да продлятся ваши годы радостного служения высочайшим интересам ваших собратьев-людей".
      Прослушав потом, сыгранные ему по его просьбе А. Б. Гольденвейзером две фортепианные пьесы, Лев Николаевич возвратился к себе".
      А. М. Хирьяков подводит итог великого события и пишет так:
      "Четвертый день после юбилея. После праздника наступают дни будничных забот, и хотя все еще везут письма и телеграммы, но уже не в прежнем количестве, и можно подвести некоторый итог откликам, которыми отзывалась родина на торжество ее великого сына. Можно хоть немного разобраться в этом потоке любви.
      Графиня Софья Андреевна соберет все письма, телеграммы и адреса и подарки и поместит их в Исторический музей в Москве, в отделение Л. Н. Толстого, которое уже теперь становится тесным. Будущий историк от души поблагодарит ее за сохранение этого драгоценного материала и всесторонне разработает его. Для газетного же работника это слишком сложная задача, и я позволю себе поделиться с читателями лишь некоторыми выдержками из массы юбилейных приветствий, теми выдержками, которые более всего привлекли мое внимание.
      Я оставляю в стороне приветствия иностранцев, среди которых сверкают такие имена, как Бьернсон, Гауптман, Бернард Шоу, Мередит и многие другие. Я не буду цитировать адресов городов, земств, обществ, других учреждений,эти адреса, несмотря на их искренность, все-таки носят официальный характер. Я отмечу, главным образом, приветствия людей маленьких, неизвестных людей, тянущихся к великому, как былинки тянутся к солнцу.
      Необыкновенной прелестью непосредственного чувства дышит письмо, полученное из Костромы:
      "Милый дедушка, Лев Николаевич. Не сердись на нас за то, что наше письмо, быть может, отнимет у тебя столько времени на его прочтение. Мы все скажем очень коротко. Мы хотим сказать тебе, что мы очень, очень любим тебя за твое великое учение, за твое правдивое смелое слово, за неумолкающий призыв к добру, к истине. Мы только это хотим сказать тебе, потому что нам это очень хочется сказать... В день твоего юбилея пожелать тебе много, много хороших в будущем дней. Тебе шлют свой искренний, горячий привет юноша и девушка, прими его".
      Раненый под Ляояном офицер, пролежавший несколько часов на поле сражения, вспоминает, как верно изображено душевное состояние Андрея Болконского на поле Аустерлица.
      Бывший в Порт-Артуре врач говорит о возмутительных явлениях войны.
      "Никакие силы,- пишет крестьянин Витебской губернии,- не могут очернить и вырвать у народа то великое чувство, которое воплотилось в нем. Каждое твое слово народу известно, хотя бы это было напечатано за границей. Чуток стал народ и любит тебя за правду, за заступничество".
      Один из приветствующих сообщает, что не хотел беспокоить своим письмом, но определение синода заставило его говорить.
      "Быть может,- заканчивает автор письма,- ваш пример подействует и заставит нас, малодушных, быть смелыми и говорить и делать... И тогда исчезнет тот ужас жизни, в котором живем теперь".
      Один старик из Тюмени приносит Л. Н-чу горячую признательность за освобождение его "святыми словами любви от оков злобной мести".
      Особенно много приветствий прислано учителями и учительницами. Группа московских учителей и учительниц, принося благодарность за многое полезное, почерпнутое из произведений Л. Н-ча, прибавляет:
      "За ваши же последние произведения, особенно за ваш горячий протест против смертной казни, наше почтительное благоговение перед гением-сердцеведцем России. Все более и более убеждаемся мы, что каждое ваше последнее произведение есть самое высокое, самое ценное и поразительно прекрасное в духе истины и любви к человеку.
      Мы маленькие, незначительные люди. Мы молчим перед зверствами, нам не выразить того бремени, того ужаса перед совершающимся, что заставляет нас страдать, но тем больший отклик в сердцах наших находит ваше мужественное, яркое и талантливое слово обличения злых и в злобе неистовых.
      ...Дай же вам бог здоровья и силы за то, что вы написали, не боясь гонения.
      Ведь только во всей России вы один могли сказать свое могучее слово и так сказать, как это сказано".
      Группа земских учителей Г-ского уезда пишет:
      "Произведения ваши стали новым Евангелием, а примерная жизнь ваша будет служить подражанием грядущим поколениям. Пройдут века, нас давно уже не будет, а этот день никогда не забудется в сердцах новых и новых поколений".
      Числом полученных приветствий нельзя, конечно, вполне определить стремление почитателей Л. Н-ча выразить свои чувства. Многие не решались беспокоить, особенно принимая во внимание болезнь великого старца, многих останавливало опасение, что они не сумеют выразить свои чувства как следует, а многие даже боялись, что об их приветах могут узнать, и это нанесет существенный ущерб в их материальной жизни.
      Так, одно чрезвычайно сердечное письмо оканчивается горькой припиской: "Простите, дорогой Лев Николаевич, что не пишу своей фамилии, так как я есть семейный человек и боюсь какого-либо преследования".
      Какая характерная приписка, достойная увековечения на страницах истории! В XX веке за приветствие гениальнейшему человеку, составлявшему гордость человечества, можно было бояться преследования. Обыватель "конституционной" России XX века боялся преследования за мысли, выраженные в частном закрытом письме.
      Очень трудно перечислить все приветствия. Под одним красуются несколько десятков подписей рабочих, крестьян и три креста неграмотного старика 76 лет.
      Много стихотворений. Есть даже стихотворение какого-то полицейского и снабженные портретом стихи слепой девочки. Есть телеграмма, посланная на последние гроши пролетариями, и есть телеграмма великого князя Николая Михайловича.
      Некоторые приветствия представляют собой крик взволнованной души.
      "Хочется плакать и рыдать при мысли, что, может быть, эти строки дойдут до того, кто так дорог, кто так нам нужен и кто еще с нами".
      Народный учитель просит не огорчаться на батюшек и надеется, что Л. Н-ч не предоставит им случая порадоваться "обращению", потому что это нравственно убило бы его поклонников.
      Один из почитателей Толстого молится, чтобы бог дал силы перенести все нападки от людей недобросовестных, а главное от несведущих, темных, "к числу которых принадлежал когда-то и я, но перечитав ваше "В чем моя вера", я не только полюбил вас, но почувствовал неловкость своей совести за свое ожесточение против вас".
      Приведем еще последнюю выдержку из письма одной гимназистки. В гимназии предполагалось чествовать день 80-летия Л. Н-ча, и хотели устроить литературное утро, и вдруг - запрещено.
      "Как нам было обидно,- пишет девочка,- обойти молчанием день вашего 80-летия. Тогда я хотела было не ходить 28-го в училище, но потом поняла, что этого не нужно делать: ведь вы все время старались и стараетесь, чтобы люди не были праздными, а трудились, работали, и я решилась идти 28-го учиться и как можно больше поработать умственно, чтобы хоть сначала понемногу привыкать побольше трудиться...
      ...Много у вас врагов, но еще больше друзей, и мне только жаль всех тех, которые причиняли и причиняют вам так много зла. Ведь они не понимают, что делают, а таких жалеть нужно".
      В нашей литературе весьма распространен взгляд на Толстого как на величайшего художника, ослабляющего свою славу неудачными поисками в области философии и морали.
      Приступая к чтению множества полученных Львом Николаевичем приветствий, я ожидал в них найти отголоски этого распространенного мнения, но ошибся. В огромном большинстве приветствия отмечают значение Толстого, главным образом, как провозвестника нравственных идей.
      Думаю, что читателям будет интересно узнать мнение самого Толстого о полученных им приветствиях.
      Вот мнение Льва Николаевича, записанное во время нашей беседы стенографом:
      "В огромном большинстве писем и телеграмм,- заметил Толстой,говорится, в сущности, одно и то же. Мне выражают сочувствие за то, что я содействовал уничтожению ложного религиозного понимания и дал нечто, что людям в нравственном смысле на пользу, и мне это одно радостно во всем этом; именно то, что установилось в этом отношении общественное мнение, большинство прямо пристает к тому, что говорят все. И это мне, должен сказать, в высшей степени приятно. Разумеется, самые радостные письма народные, рабочие".
      Сначала Толстой читал получаемые приветственные письма, но потом их оказалась такая масса, что во избежание чрезмерного утомления можно было прочитывать только особенно интересные, но тут оказалась другого рода опасность: интересные письма слишком волновали. Я могу сказать по собственному опыту, что мне трудно было удержаться от слез при чтении некоторых писем. Так что и избранные письма можно было читать лишь небольшими порциями.
      Говоря о приветствиях, нельзя умолчать и о высказанных Толстому порицаниях, другими словами, ругательных письмах. Характерно, что все те, которые мне пришлось пересматривать - анонимные. Все они производят впечатление написанных с чужих слов, без какого-либо знакомства с произведениями Толстого. Надо признаться, что письма эти производят весьма жалкое впечатление. Нет ни яда, ни остроумия. Одно сквернословие.
      За колесницей римского триумфатора бежал прорицатель-клеветник и поносил его, чтобы триумфатор не возгордился чрезмерно. Клеветники Толстого не годятся даже для этой жалкой роли. Их ничтожные возгласы бесследно тонут в мировом потоке любви, неудержимо хлынувшем к Толстому в день его восьмидесятилетия".
      И. И. Горбунов-Посадов, пересмотревший массу полученных приветствий, дает нам прекрасный выбор наиболее значительных из них. Мы цитируем здесь существенную часть его замечательной статьи.
      Из океана приветствий Льву Толстому.
      Прислушаемся же к голосам юных и старых жизней, ученых и малограмотных людей, представителей так называемой умственной культуры и тех созидающих всю жизнь на земле трудовых народных масс, которые до сих пор многие склонны считать бессознательными, невежественными, косными, дикими стадами, между тем как одно содержание приветствий представителей трудовых масс Толстому показывает огромную работу мысли в народе, обнажает с поразительной яркостью не только то искание правды, которое всегда с такою силою жило в народе, но показывает, насколько уясняется в народе сознание той правды, воплощение который в окружающей жизни могло бы превратить наш печальный мир в обетованную землю для всех трудящихся и обремененных.
      Начнем с приветствий, имеющих биографическое значение. Вот приветствие, напоминающее о том, что Лев Толстой был когда-то военным.
      "Пятая батарея 38 артиллерийской бригады, бывшая двадцать четвертая, почитая счастьем, что вы служили в ее рядах, поздравляет вас в восьмидесятую годовщину и возносит молитвы всевышнему: да дарует он вам силы еще много работать на пользу человечества".
      Вот приветствие из Казани, где прошли года юности Льва Николаевича. Старый казанский университет, в стенах которого он учился, безмолвствует, но зато молодое, демократическое несет свет знания в среду трудового народа. Казанское общество народных университетов чествует "неустанного искателя правды и смысла жизни, великого художника и мыслителя, апостола света, добра и братского единения".
      Глубоко трогательны приветы будущей России, представителей новой жизни, приветы сердец, несущих в себе семена лучшего грядущего, приветы юности, в которой, несмотря на все ужасы и душевную сумятицу наших дней, живы святые идеалы. В этих приветствиях, дышащих порою наивностью неопытного еще пера, ярко рисуется то, что более всего дорого в искателе и борце за истину лучшей части нашей молодежи.
      "Проповеднику мира и любви, порицателю всего низменного и пошлого, великому титану русского слова шлют сердечный привет все ученики Смоленских гимназий".
      "Мы присоединяемся и шлем вам, проповеднику любви, правды и свободы, наши пожелания. Вы научили нас презирать лицемерие, злобу и рабство. Живите долго, продолжая свою неутомимую работу исправления, очищения и облагораживания людей. Смоленские реалисты".
      "Великому учителю, дорогой мира, любви неустанно ведущему нас в царство света и правды. Екатеринбургские реалисты".
      Группа мценской молодежи приветствует писателя, "все время служившего делу раскрепощения человеческого духа".
      "Вечно молодому от молодежи. Группа курсисток".
      "Вы для нас источник воды, которым мы утоляем жажду познания истины, которая исцеляет нас от зла, струя которой ведет нас из мрака, к свету. Учительница".
      "Всероссийский учительский союз приветствует великого учителя учителей и народов. Пусть долго, долго не молкнет ваш мощный призыв к правде, любви и свободе".
      "Общество содействия народному образованию в Нарве благодарит за тот громадный образовательный и воспитательный материал, которым живет и будет жить народ".
      "Нарвское общество педагогии и гигиены приветствует в вашем лице педагога, основанием яснополянской школы открывшего новые педагогические горизонты и внесшего светлую струю в дело воспитания и обучения юношества, писателя, своими произведениями воспитавшего и воспитывающего целые поколения интеллигентных и народных масс, в особенности сильного своею проповедью нравственного обновления человека".
      "Киевское общество содействия народному образованию преклоняется пред духовной мощью апостола мирного труда, всепрощения, любви, правды, справедливости и свято чтит заветы великого яснополянского учителя, духовного вождя всех трудящихся на ниве народного образования. Темно еще на Руси, но свет и во тьме светит, и тьма его не объяст".
      "Рижское педагогическое общество приветствует служащего великим идеям добра, истины, единения и братства людей. Грядущая школа, основанная на началах широкой гуманности, будет достойным образом изучать ваши бессмертные творения и благоговейно чтить ваше имя".
      Лига образования "чествует в вашем лице писателя, обессмертившего, подобно Гомеру и Шекспиру, страну, где родился, великого педагога и учителя. Вместе со всем миром лига образования следила за борьбой вашего мощного духа с физическим недугом и теперь радостно уверена, что Россия сохранит еще на долгие годы вас, защитника всего светлого и лучшего, несмотря на все темные силы, дерзающие бороться с вами, властителем чувств и мыслей России".
      "В мрачные годы, когда над нашей родиной нависли свинцовые тучи, породившие рабство духа и убожество мысли, когда повсюду рыщет зверь и пугливо бродит человек, в эти дни ваше слово, обличающее насилие и ложь, ваш мощный призыв к служению народу и правде, как моря шум, звучит неутомимо, и все передовое в России, как и все мыслящее человечество, проникнуто чувством благоговения и глубокий признательности к великому в своем одиночестве и одинокому в своем величии старцу за начертанные на вашем славном знамени идеалы, которые будят совесть, просвещают ум и воспитывают общество. Елисаветоградская общественная библиотека".
      "Более полувека вы изумляете мир художественными произведениями вашего гения, широтою и смелостью ваших идеалов. Ваше могучее слово творит неисчислимое добро, пробуждая нравственное чувство, волнуя совесть и окрыляя мысль. Жизнь ваша - вдохновенное искание правды, истины и путей к счастью человечества. Вам, гордости нашей родины, шлем горячие пожелания. Живите долго на борьбу с властью тьмы. Профессора Петербургского политехнического института".
      И, наконец, из бесстрастных обычно стен академии несется на этот раз также краткое, но горячее приветствие:
      "Великому художнику русского слова, безбоязненному искателю истины, неустанному проповеднику веры в силу добра и любви приносит поздравление от имени императорской академии наук вице-президент Никитин".
      Представители литературы приветствуют Толстого множеством адресов. Вот два-три из сотни адресов, лежащих перед нами:
      "Великий, могучий, правдивый, свободный русский писатель, воплощение мировой совести",- называет в своей телеграмме Толстого редакция "Одесского обозрения".
      "Присоединяем наши горячие приветствования к тем, которые шлются в этот день со всех концов мира великому художнику, неустанному и бесстрашному искателю правды. Редакция "Русского богатства".