Об авторе этой остроумной шутки-песни Аносов мне писал, - продолжает Венюков, - что общий голос армии приписывает ее нашему талантливому писателю, графу Л. Н. Толстому. "Но ты понимаешь, - писал Аносов, - что об этом предмете говорить с точностью невозможно, хотя бы для того, чтобы не наделать беды Толстому, если сочинитель действительно он". (*)
      (* "Песня о Севастополе 1855 года". Сообщ. И. Венюкова. "Русская старина", февраль 1885 года. С. 440. *)
      Позднее, также в "Русской старине", снова напечатана эта песня в приведенном нами варианте, за подписью "одного из участников в составлении "Севастопольской песни".
      Вот как этот участник рассказывает ее историю:
      "Граф Л. Н. Толстой был действительно одним из участников в составлении этой песни, но не автором всех куплетов, в нее вошедших. Таким образом, не совсем справедливо приписывать ему все это остроумное произведение.
      Поэтому, в видах исторической правды, сообщу вам историю происхождения этой песни как очевидец.
      Во время Крымской войны часто, почти ежедневно, по вечерам собирались у начальника штаба артиллерии, Крыжановского, чины его штаба и некоторые другие офицеры. Список их помещен далее.
      Обыкновенно подполковник Балюзек садился за фортепиано, прочие становились кругом, и куплеты импровизировались. Каждый вносил свою мысль и слово. Граф Л. Н. Толстой также вносил свое, но не все. Поэтому можно сказать, что эта импровизация была дело общее, выражавшее настроение военных кружков.
      Вот участники в составлении "Севастопольской песни": подполковник Балюзек, был после тургайским губернатором, ныне умер, садился обыкновенно за фортепиано; капитан А. Я. Фриде, ныне начальник кавказской артиллерии; штабс-капитан граф Л. Н. Толстой (*); поручик Вл. Лугинин; поручик Шубин; штабс-капитан Сержпутовский, поручик Шклярский, офицер уланского полка Н. Ф. Козляников 2-й и гусарского полка Н. С. Мусин-Пушкин". (**)
      (* Это ошибка. Лев Николаевич не был штабс-капитаном, а в отставке был только поручиком. (П. Б.) *)
      (** "Севастопольская песня 1855 года". "Русская старина", февраль 1884, с. 455. **)
      Нам доставлен еще текст другой подобной песни, сложившейся, вероятно, при всех тех же обстоятельствах, хотя немного позднее. Тут же прилагаются и ноты, записанные по памяти Сергеем Львовичем Толстым. В этой песне есть несколько непечатных народных выражений. Где было можно, не изменяя смысла и размера, мы заменили их равнозначащими печатными выражениями, а где нельзя было, поставили точки.
      СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ ПЕСНЯ (*)
      На восьмое сентября 1855 г.
      Как восьмого сентября
      Мы за веру и царя
      От француз ушли. (bis)
      Князь Лександра адмирал
      Суденышки затоплял
      В море-пучине, (bis)
      Молвил: счастия желаю,
      Сам ушел к Бахчисараю
      Ну вас всех... (bis)
      Сент-Арно позакопался,
      Он учтиво обращался,
      С заду обошел, (bis)
      И когда бы нам во вторник
      Не помог святой угодник,
      Всех бы нас забрал, (bis)
      А Липранди-енарал
      Много шанцев позабрал
      Все не помогло, (bis)
      Из-под града Кишинева
      Ждали войска пребольшова,
      Войско подошло, (bis)
      Данненбергу поручили,
      Его очинно просили
      Войска не жалеть, (bis)
      Павлов, Соймонов ходили,
      Круты горы обходили,
      Вместе не сошлись, (bis)
      А Липранди хоть видал.
      Как француз одолевал,
      Руку не подал. (bis)
      А князьки хоть приезжали,
      Да француз не испужали,
      Все палят с маркел. (**) (bis)
      Тысяч десять положили,
      От царя не заслужили
      Милости большой, (bis)
      Князь изволил рассердиться,
      Наш солдат-де не годится,
      Спину показал. (bis)
      И в сражение большое
      Было только два героя
      Их высочества. (bis)
      Им повесили Егорья.
      Повезли назад со взморья
      В Питер показать. (bis)
      Духовенство все просило,
      Чтоб француз позатопило,
      Бурю Бог послал. (bis)
      Была сиверка большая,
      Но француз, не унывая,
      На море стоял. (bis)
      Зимой вылазки чинили,
      Много войска положили,
      Все из-за туров. (***) (bis)
      Посылай хоть нам Хрулева
      Выжить турка из Козлова,
      Наша не взяла. (bis)
      Просит Меньшик (****) подкрепленья;
      Царь ему во утешенье
      Сакена (*****) прислал. (bis)
      Меньщик - умный адмирал,
      Царю прямо отписал:
      Батюшка - наш царь, (bis)
      Ерофеич твой не крепок.
      От твоих же малолеток
      Проку ничего. (bis)
      Царь на Меньщика серчает,
      Как в ту пору захворает
      На одном смотру. (bis)
      И отправился на небо.
      Верно, в нем была потреба,
      Хоть давно пора. (bis)
      А когда он умирал,
      Свому сыну наказал:
      Ты теперь смотри. (bis)
      Сын же Меньщику писал:
      Мой любезный адмирал
      К черту, брат, тебя. (bis)
      Назначаю я иного
      Того князя Горчакова,
      К турке что ходил. (bis)
      Много войск ему не надо,
      Будет пусть ему награда
      Красные штаны. (bis)
      (* Сочинена несколькими лицами, но главным образом графом Л. Н. Толстым. *)
      (** Маркелы - мортиры. **)
      (*** Мешки с песком. ***)
      (**** Князь Меньшиков. ****)
      (***** Граф Дмитрий Ерофеевич Сакен. *****)
      Если вспомнить те обстоятельства, при которых слагались эти песни, все эти ужасы смерти, стоны раненых, кровь, пожары, убийства, наполнявшие собою атмосферу Севастополя, невольно приходишь в удивление перед той силой духа, которая оставляла место для добродушных шуток над самими собой под постоянной угрозой страданий и смерти.
      Между тем в кружке петербургских литераторов Толстой приобретал все больше и больше известности. Он покорил Тургенева, одного из первых своих строгих критиков. Читатели помнят рассказ Головачевой-Панаевой, приведенный в предыдущей главе, о том, как Тургенев подтрунивал над Панаевым за его восторги.
      В 54-м году он, между прочим, пишет из Спасского Е. Я. Колбасину, одному из сотрудников "Современника":
      "...Очень рад я успеху "Отрочества". Дай только Бог Толстому пожить, а он, надеюсь, еще удивит нас всех - это талант первостепенный. Я здесь познакомился с его сестрой (она тоже за графом Толстым) - премилая, симпатичная женщина..." (*)
      (* Первое собрание писем И. С. Тургенева. Изд. Общ. для пособия литераторам и ученым. Спб., 1885, с. 9. *)
      Когда же появились "Севастопольские рассказы", то и сам Тургенев приходит в восторг и так выражает его в письме к Панаеву:
      Спасское. 10 июля 1855 г. (*)
      (* "Литературные воспоминания И. И. Панаева". 1888 г. *)
      "Статья Толстого о Севастополе - чудо! Я прослезился, читая ее, и кричал: ура! Мне очень лестно желание его посвятить мне свой новый рассказ. Объявление о "Современнике" я прочел в "Московских ведомостях". Хорошо, дай Бог, чтобы вы могли сдержать ваши обещания, т. е. чтобы проходили статьи, чтобы Толстого не убили и т. д. Это вам поможет сильно. Статья Толстого произвела здесь фурор всеобщий...
      Вообще после появления "Севастопольских рассказов" Лев Николаевич становится уже на высоту первоклассных писателей. Интересный отзыв Писемского об этих рассказах приводит А. Ф. Кони в биографии И. Ф. Горбунова.
      Около этого же времени, - говорит он, - Писемский, писавший тогда такую замечательную вещь, как "Тысяча душ", угрюмо сказал Горбунову о начинающем "великом писателе земли русской" по поводу "Севастопольских рассказов", отрывки из которых он только что прослушал: "этот офицеришка всех нас заклюет, хоть бросай перо..." (*)
      (* Биографический очерк "И. Ф. Горбунов". А. Ф. Кони (Предисловие к собранию сочинений), с. 115. *)
      После сдачи Севастополя Л. Н-ч был послан курьером в Петербург. Перед отъездом из Севастополя Льву Николаевичу пришлось приложить свои литературные силы к составлению отчета о последнем сражении. Сам Лев Николаевич так рассказывает об этом отчете в своей статье: "Несколько слов по поводу "Войны и мира":
      "После потери Севастополя начальник артиллерии Крыжановский прислал мне донесение артиллерийских офицеров со всех бастионов и просил, чтобы я составил из этих более чем 20-ти донесений - одно. Я жалею, что не списал этих донесений. Это был лучший образец той наивной, необходимой военной лжи, из которой составляются описания. Я полагаю, что многие из тех товарищей моих, которые составляли тогда эти донесения, прочтя эти строки, посмеются воспоминанию о том, как они, по приказанию начальства, писали то, чего не могли знать". (*)
      (* Несколько слов но поводу книги "Война и мир". "Русский архив", 1868 г. Выпуск 3-й, с. 115. *)
      Бывали во время военной службы у Толстого и столкновения с начальством и сослуживцами из-за его любви к справедливости.
      По обычаю тогдашнего времени, командиры частей, и в том числе командир батареи, получая казенные деньги на содержание батареи, могли оставлять себе все, что они сэкономят. Это составляло для большинства командиров порядочный доход и, разумеется, вело ко многим злоупотреблениям.
      Толстой, заметив остаток казенных денег при сведении счетов, записал его на приход, т. е. отказался от него. Этот поступок вызвал, конечно, неудовольствие других командиров. Генерал Крыжановский вызвал его и сделал ему замечание.
      Об этом свидетельствует в своих воспоминаниях Н. А. Крылов, переведенный в 1856 году в 14-ю батарею, из которой только что выбыл Л. Н. Толстой. В бригаде он оставил по себе память как ездок, весельчак и силач. Так, он ложился на пол, на руки ему ставился в пять пудов мужчина, и он, вытягивая руки, подымал его вверх; на палке никто не мог его перетянуть. Он же оставил много остроумных анекдотов, которые рассказывал мастерски... Графа обвиняли в том, что он проповедовал офицерам возвращать в казну даже те остатки фуражных денег, когда офицерская лошадь не съест положенного ей по штату (*).
      (* "Русские ведомости", 1900 г. No 136. *)
      В Петербурге Льва Николаевича ждала иная жизнь, которой он и отдается со всею присущей ему молодой энергией.