Пока корпус находился в резерве, там, далеко на юге, военные события продолжали стремительно развиваться. К концу сентября войска центра и левого крыла 2-го Украинского фронта, пройдя Румынию, вышли к ее границам с Венгрией и Югославией. Левее 3-й Украинский фронт также развернул свои силы на 400-километровой болгаро-югославской границе.
      В октябре войска 2-го Украинского фронта провели Дебреценскую операцию. Важнейшим ее итогом было освобождение северной части Трансильвании и почти всего венгерского левобережья реки Тиссы.
      Мы же, наблюдая издалека за делами своих боевых товарищей, чувствовали, что все это — только начало большой битвы за Венгрию.
      Чудесная золотая осень стояла в Прикарпатье. Фронт давно уже ушел отсюда далеко на юг и запад, когда однажды утренняя тишина разорвалась грохотом артиллерийской подготовки. Ее сменило могучее «у-р-а-а-а» и трескотня пехотного оружия.
      Жители Ровно и Луцка с нескрываемым беспокойством поглядывали то вверх, то на горизонт: «Неужто вернулась к нам война?»
      Конечно же нет. Просто в этот день командование 20-го гвардейского стрелкового корпуса, используя опыт недавних боев и только что полученную новую технику, проводило показные тактические учения.
      На учениях присутствовало много офицеров и генералов из нашей, 4-й гвардейской, и других армий, а также московская комиссия от Главного Управления боевой подготовки во главе с генерал-лейтенантом А. А. Тарасовым.
      Всех нас, конечно, порадовало, что комиссия одобрительно отозвалась об этих учениях, а начальник штаба 4-й гвардейской армии генерал-лейтенант К. Н. Деревянко от имени Военного совета объявил благодарность всем участникам. Особо он отметил саперов, которые под руководством подполковника А. П. Сирюка обеспечили инженерную подготовку учений, и посреднический аппарат во главе с начальником штаба артиллерии корпуса подполковником С. С. Сергеевым.
      О Сергее Степановиче я всегда вспоминаю с особой теплотой. Призванный из запаса, он очень быстро освоился со своими обязанностями. Коллектив штаба командующего артиллерией корпуса работал под руководством Сергеева весьма четко. Я часто обращался к нему за советом.
      Ныне отрадно знать, что Сергей Степанович стал профессором, доктором экономических наук — ведет кафедру статистики в Тимирязевской академии.
      После разбора учений мы провели церемонию вручения правительственных наград воинам, отличившимся Б ходе Ясско-Кишиневской операции. Каждый награждаемый вызывался из строя полка, ему объявлялась благодарность и под звуки старинного егерского марша преподносились на серебряном подносе медаль или орден. Одним из первых получил награду — орден Отечественной войны первой степени — старший сержант М. И. Голышев, подбивший самоходку противника под селом Пуешти.
      Этот разработанный в деталях торжественный акт произвел сильное впечатление не только на самих «именинников», но и на многочисленных наших гостей.
      Прощаясь с генералом Деревянко, я сказал, что штаб намерен все батальоны дивизий «пропустить» через подобные учения. Это будет как бы итогом нашей подготовки за время пребывания в резерве.
      — Хорошее намерение, — ответил он, — но вряд ли удастся выполнить его. Видимо, сегодняшним днем учебу придется завершить.
      — Можно понимать это как приказ? — спросил я.
      — Да, пожалуй. Скоро подадут эшелоны. Так что готовьтесь исподволь.
      На этом мы и распрощались, а через два дня, 18 октября, начальник штаба и начальник оперативного отдела пришли ко мне уже с письменным приказом командарма. Забелин доложил, что корпус, согласно приказу, оставаясь в составе 4-й гвардейской армии, перебрасывается по железной дороге на территорию Румынии.
      С моим новым заместителем по политчасти полковником М. Г. Чиковани мы договорились, что проведем совещание с партполитаппаратом, а потом вместе поедем в районы погрузки.
      Назначен был Чиковани на эту должность буквально на днях вместо Смирнова, который также получил повышение — стал начальником политотдела 4-й гвардейской армии.
      На прощальном обеде наши товарищи сказали много искренних, теплых слов в адрес Василия Федоровича Смирнова. Он не скрывал своего волнения сколько вместе пройдено военных дорог, сколько пережито! — и радовался, что остается все-таки в рядах 4-й гвардейской.
      Михаил Герасимович Чиковани тоже не новый человек в нашем корпусе. Сперва он служил в 5-й гвардейской дивизии, потом в 84-й стрелковой. Перед войной был секретарем Ташкентского горкома партии и секретарем ЦК Компартии Узбекистана по промышленности. Горячий, очень энергичный, всегда бодрый, веселый и общительный, Чиковани умел расположить к себе людей, увлечь их на самые трудные дела. Он возглавлял партийно-политическую работу в корпусе до конца войны, затем, после увольнения из армии, вернулся в аппарат ЦК Компартии Узбекистана. Последние годы Михаил Герасимович работал Председателем Совета Министров Абхазии.
      Сборы, выдвижение в назначенные районы и сама погрузка были проведены по-боевому. В конце октября первые эшелоны корпуса тронулись вновь в далекий путь, в Румынию.
      Переезд нашего корпуса в район боевых действий занял ровно месяц. Последний эшелон разгрузился на станции Тимишоары 21 ноября. Здесь нас встретили офицеры рекогносцировочной группы 4-й гвардейской армии. Они уточнили дислокацию дивизий. Те части, которые подоспели сюда к юбилейной дате — 27-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, участвовали в праздничном параде.
      На торжественном собрании, посвященном Октябрю, присутствовали многочисленные делегации румынских рабочих, крестьян и интеллигенции. Они очень тепло приветствовали наш приезд в Румынию.
      В Тимишоарах мы не задержались. Еще 15 ноября, как только стали подходить первые эшелоны, прибывавшие части походным порядком направлялись к Дунаю — через Сегед (Венгрия) на Суботицу и Сомбор. Последние два пункта находились в Югославии, в той ее части, что к северу от Белграда. Среди людей, встретивших нас в городе Суботица, многие носили оружие. Это были сошедшие с гор югославские партизаны.
      С этими героями — некоторые из них воевали с фашистами, как и мы, с сорок первого года — мы провели несколько часов, и переводчик не потребовался. Провожая нас, они пожелали нам полной победы над немецко-фашистскими захватчиками.
      Наверное, 23 или 24 ноября нас — моего заместителя по политчасти полковника Чиковани, начальника штаба генерал-майора Забелина и меня вызвали на командный пункт армии.
      Генерал-лейтенант Деревянко, как всегда, весело и любезно поздоровался, крепко пожал нам руки и сказал:
      — Ну, друзья мои, потехе — час, а делу — время. Ваше время настало, с чем и поздравляю.
      — Значит, вступаем в бой? — вопросительно посмотрел я в его серьезные серые глаза.
      — Да, вступаем. Прошу вас к карте. Во-первых, получено подтверждение, что наша армия передана Ставкой в состав 3-го Украинского фронта маршала Толбухина. Дальше. Противник сейчас занимает вот этот рубеж.
      Деревянко быстро провел острым концом маленькой указочки вдоль синей линии — от Мукачево к правому берегу Тиссы, затем — на юг, к Дунаю. У города Бая рука Кузьмы Николаевича на мгновение задержалась — похоже, о чем-то он подумал — и двинулась дальше, ужо по берегу Дуная. Дойдя до города Мохач, она повернула южнее к реке Драва.
      — С Федором Ивановичем Толбухиным знаком? — спросил он меня, оторвавшись от карты.
      — Воевал рядом с его армией, под Сталинградом. Но познакомиться не пришлось.
      — Что ж, теперь познакомишься с ним уже как с командующим фронтом.
      На днях, когда начсостав нашего корпуса представлялся командованию 3-го Украинского фронта, я болел и не мог присутствовать на этой встрече.
      — Войска двух наших фронтов, — продолжал Деревянко, — вышли… указка заскользила на этот раз гораздо медленнее, часто останавливаясь, уже по красной линии, проведенной рядом с первой — синей. От красной линии устремлялись на синюю многочисленные толстые и тонкие стрелы. — Обратите внимание, товарищи, — говорил он, — что там, на севере, часть войск 2-го Украинского фронта уже вышла на подступы к Будапешту. А впереди нашего сосредоточения части 3-го Украинского фронта форсировали Дунай и овладели плацдармом. Вам предстоит туда переправиться. Силы противника состоят из группы генерала Кеше, 23-й пехотной дивизии венгров, 31-й пехотной немецкой дивизии, подразделений Дунайской флотилии и пограничников, а также 44-го учебного полка…
      Корпус был на марше, и нам очень не хотелось вводить его в бой частями. Автотранспорта не было, и рассчитывать мы могли только на форсированный пеший марш.
      С командиром 80-й дивизии полковником В. И. Чижевым мы встретились на переправе в районе Батина. Небольшого роста, худощавый, этот офицер никогда и ничего не боялся — ни превосходящих сил противника, ни ответственности, ни высокого начальства. Но была и у него «ахиллесова пята» — постоянная тревога, что кто-нибудь узнает про запущенную его болезнь — язву кишечника и не даст ему довоевать до конца.
      Мы поздоровались. На вопрос: «Что нового?» Чижов ответил, что все идет по плану. Вчера с командирами частей он побывал на плацдарме. Полки подходят, скоро начнут переправу.
      Стоя здесь, на переправе, и перебирая возможные варианты вступления в бой, мы вспомнили ошибки, допущенные под Ахтыркой. Тогда, примерно в таких же условиях, 8-я дивизия первой вошла в соприкосновение с противником и потерпела неудачу из-за неорганизованной разведки и плохого управления.
      Поэтому сейчас следовало еще с берега правильно нацелить разведчиков, а командирам выдвинуться до рубежа, с которого должны вступать в бой их части и подразделения. Ориентировочно это километрах в двадцати пяти отсюда. Однако я посоветовал Чижову быть готовым вступить в бой с ходу, тесно и сразу же связаться с действующими впереди частями 57-й армии, побыстрее выдвинуть на огневые позиции артиллерию и минометы. Что же касается самоходок, то опыт показал — лучше им двигаться вместе с пехотой, под прикрытием орудий сопровождения.
      Полковник Чижов заметил, что наступательный порыв гвардейцев очень высок — рвутся в бой. Особенно их воодушевила торжественная церемония, которой были отмечены боевые дела дивизии в Ясско-Кишиневской операции. Позавчера, на общем построении, при развернутых знаменах, дивизии и ее 230-му и 232-му полкам вручили ордена (накануне такую же церемонию мы провели в 7-й дивизии). А что касается практических мероприятий, то штурмовые группы для боя в населенных пунктах и подвижные отряды на случай преследования уже созданы. Успели даже провести занятия на тему «Встречный бой».
      Пока мы разговаривали, к переправе подошли первые подразделения дивизии. Они двигались в расчлененных порядках, и Чижов отправился 'им навстречу, чтобы отдать некоторые распоряжения.
      Переправа началась незадолго до полуночи. Вскоре первые группы разведчики и боевое охранение — уже были на том берегу Дуная. За ними двинулись батальоны. Вот подходит ко мне подполковник И. И. Маркелов, докладывает, что его 232-й полк сосредоточился у моста. На этого молодого, энергичного офицера я, помню, обратил внимание еще в короткую мою бытность командиром 80-й дивизии — перед Курской битвой.
      Дивизия переправилась на плацдарм и пошла к исходному рубежу. Вслед за нею начала переправляться и 7-я дивизия Дрычкина.
      Не успел наш НП обосноваться на плацдарме, как позвонили из штаба армии:
      — С вами будет разговаривать командующий армией.
      — Слушаю, — сказал я, взяв трубку.
      — Бирюков, добрый день!
      Голос знакомый, однако не галанинский. Ба! Да ведь это Захаров…
      — Здравствуйте, — говорю, — Георгий Федорович!
      — Узнал?
      — Узнал. Однако не ожидал…
      — Сам не ожидал, что приму от Галанина армию… Про корпус мне тут все доложили. Я решил не связывать вас своим присутствием, тем более, дела идут хорошо. В ближайшее время увидимся и подробно поговорим. А сейчас желаю успеха! Докладывайте, не ждите напоминаний.
      Военная служба не раз сводила меня с генерал-полковником Г. Ф. Захаровым.
      1939 год. Свердловск, штаб округа. Наше первое знакомство. Пытливый взгляд его несколько прищуренных серых глаз. Он только что окончил академию Генерального штаба. На кителе отличия генштабиста — ворот и обшлага из черного бархата. Во время полевой поездки все мы, ее участники, почувствовали, как много и плодотворно поработал этот новый начальник штаба округа. Позже он приехал в дивизию как председатель инспекторской комиссии. А причина появления комиссии была такая. Проводился всеармейский кросс, мероприятие нужное, конечно. Однако нашлись в округе любители показухи. Они требовали рекордсменов и рекордов. И не просто одиночек, а целых батальонов и полков. А где взять время? Вопрос перед нами встал так: либо за счет боевой учебы ставить масштабные рекорды, либо вызвать неудовольствие непосредственного начальства. Пришлось пойти по второму пути. Это и вызвало приезд комиссии. Но сложившееся было у ее членов предвзятое мнение тотчас рассеялось, когда наши воины успешно выполнили все задачи, поставленные на зимний период обучения. Захаров тут же сказал мне об этом.
      Потом — Западный фронт. Первые дни войны. Разговор с генералом Захаровым по «Морзе» с гражданского узла связи. Первая боевая задача. Пытаюсь доложить, что многие эшелоны дивизии еще где-то на подходе, что мы не обеспечены элементарными материально-техническими ресурсами. Ответ: «Вы получили боевую задачу, извольте выполнять».
      Тогда такое напоминание показалось мне по меньшей мере обидным. Не знал я всех деталей обстановки, не мог даже на минуту представить себя на месте Захарова, который видел, как трещит фронт, как устремляются в наш тыл танковые армады врага.
      И вот, спустя три года, мы с Георгием Федоровичем снова встретились. 29 ноября во второй половине дня я смог доложить ему, что поступили хорошие вести: 80-я дивизия полковника Чижова удачно вступила в бой и быстро продвигалась. Передовые отряды овладели городами Печварад и Перекед. Враг, оставляя в наших руках оружие и пленных, в беспорядке отходит…
      За этим рубежом начиналась горно-лесистая местность, и гвардейцы заранее готовились к ее преодолению. Кони, вьюки тоже пошли в ход. Минометам — первое слово.
      В это время 7-я дивизия полковника Дрычкина завершила переправу через Дунай, на подходе к нему были также 5-я и 84-я дивизии. Мы еще раз, как и в Курской битве, убедились в том, что Верховное Главнокомандование умело и экономно маневрировало резервами, своевременно выдвинув сюда 4-ю гвардейскую армию.
      Так мы продвигались, встречая лишь незначительное сопротивление противника, когда правее нас, в полосе наступления 41-й гвардейской стрелковой дивизии, произошел случай, имевший очень большие последствия. Сметка и решительность воинов передового отряда, вовремя поддержанные командирами всех степеней, привели к крупному успеху.
      Взвод лейтенанта В. Я. Боборыкина вышел к Дунаю. Начали внимательно изучать противоположный берег. Там, за островком, что посредине реки, не видно было никакого движения в густом кустарнике, не доносилось оттуда ни единого звука. Чужой берег безмолвствовал. Широк Дунай, полноводен. Декабрь уже на носу, вода — ледяная. Упадешь в такую даже легко раненный, считай конец…
      Вызвали добровольцев. Первыми вышли бывалые солдаты — младший сержант М. Капелян, рядовые П. Батавин, В. Пинегин и Т. Малык. Они нашли спрятанную в кустах лодку, установили на ней пулемет, а вместо весел прихватили большие саперные лопаты.
      Когда гвардейцы уже подплывали к острову, их обстрелял немецкий пулемет, но они все-таки успели высадиться и вступили в бой. Батавин и Пинегин подползли к пулеметному гнезду и забросали его гранатами. Потом поплыли дальше, к западному берегу. Взобрались на крутой обрыв, увидели траншею, готовые к бою минометы и пулеметы, аккуратно сложенные ящики с минами, цинки с патронами и — ни одного человека!
      Разведчики скрытно подобрались к видневшимся вдали домам и здесь, на окраине городка Мохач, усидели походные кухни, а вокруг них беспечно завтракавших фашистов. Видимо, они чувствовали себя надежно прикрытыми такой мощной преградой, как Дунай, и даже но оставили в траншеях боевого охранения.
      Капеляп вернулся на берег и подал условный сигнал. Сперва взвод лейтенанта Боборыкина, потом и вся рота старшего лейтенанта Крюкова переправились через реку и беспрепятственно заняли траншею.
      Ночью гитлеровцы попытались было выбить наших с плацдарма, но понесли большие потери и отошли. А к утру на плацдарме сосредоточилось уже несколько батальонов. Дружным ударом они прорвали оборону противника и взяли город Мохач.
      Командование вводило в прорыв все новые и новые соединения 21-го гвардейского, а затем, выше города Мохач, — 31-го стрелкового корпусов. Они расширяя плацдарм, вместе с 46-й армией наступали на северо-запад, окружая почти 200-тысячную группировку противника в Будапеште.
      Так смелый поиск передовых подразделений, закончившийся форсированием Дуная и взятием Мохача, вылился в большое дело. Теперь этот тактический успех перерастал в оперативный.
      Иногда по такому поводу говорят: «Э, подумаешь, ну повезло… Случайность!» Нет, не случайность! В те дня тысячи наших воинов проявляли сметку и боевое рвение, нащупывая слабые звенья в обороне противника. Такой широкий фронт поиска обязательно должен был принести свои плоды. И принес!
      Любой ветеран войны расскажет вам не одну историю о том, как и почему не использовались в бою открывшиеся было возможности. А здесь, в данной ситуации, они были использованы быстро, решительно и, главное, командирами всех степеней — от сержанта до командующего фронтом.
      Кстати, еще об одном эпизоде, в котором командир полка сумел обратить в свою пользу совершенно неожиданные обстоятельства. Было это под Сексардом. Командир 122-го полка Н. И. Климов и замполит 41-й дивизии полковник А. И. Шахов, обсудив обстановку, направили один батальон в обход города с запада, а всеми остальными силами подготовили удар с юго-востока и юга. Подразделения готовились к атаке, когда к Сексарду на большой скорости примчался вражеский мотоциклист. Командир батареи 45-миллиметровых пушек капитан Глухов открыл по нему огонь и сбил. Несколько случайных снарядов разорвалось на окраине города. Видимо, попали в какой-то склад. Последовало три огромной силы взрыва. Это вызвало в гарнизоне панику. Она еще более усилилась, когда наши артиллеристы открыли прицельный огонь. Войска противника бежали, многие фашисты сдавались в плен.
      Город Сексард был взят 122-м полком без потерь с его стороны. Теперь правый фланг боевых порядков нашего корпуса был надежно обеспечен. Мы продолжали наступление.
      Вечером 1 декабря один из передовых отрядов 7-й дивизии с ходу овладел Шарваром. Слева решительно действовали части 80-й дивизии. На моих глазах самоходный дивизион майора Н. Д. Федоненко, неся на бортах машин десантников, ворвался в Домбовар. Одну самоходку подбили, другую подожгли, но остальные прошли к главной площади. Подоспевшие пехотинцы двинулись в обход города с двух сторон. В итоге этого маневра гвардейцы полностью овладели Домбоваром. Так подвижные отряды прокладывали путь стрелковым полкам.
      Разведка, высланная подвижным отрядом 230-го полка, обнаружила две колонны противника — до батальона каждая, двигавшиеся по шоссе. Командир отряда быстро организовал круговую оборону и, подпустив колонны на расстояние 200–300 метров, приказал открыть огонь. Неприятель трижды пытался атаковать, но каждый раз откатывался. Улучив момент, передовой отряд контратаковал и разгромил врага. Наши взяли в плен более 200 солдат и офицеров, воевавших в составе 31-й пехотной и 23-й танковой дивизий. Были, впрочем, и матросы дунайской военной флотилии венгров.
      Уже близко к полуночи я все это доложил генералу Захарову. Требовательный до педантизма, он не оставлял неясной ни одной подробности, особенно когда они касались действий передовых отрядов и новых частей противника, обнаруженных перед фронтом корпуса. Поблагодарив за хорошие новости, он сказал:
      — Желаю успехов. Надеюсь, встретимся на «курорте» (т. е. на озере Балатон)…
      На войне тот или иной тактический прием может какое-то время оставаться в тени, чтобы вдруг однажды приобрести главенствующее значение. Все зависит от обстановки.
      Вот почему генерал Захаров, связавшись со штабом корпуса, первым делом спрашивал про передовые отряды. Сейчас, когда мы преследовали отступающего в беспорядке противника, наш успех во многом зависел от инициативных и решительных действий командиров передовых отрядов. Они шли в острие клина наступавших дивизий, и чем глубже вспарывали они оборону противника, чем смелее врывались в его тылы, громя резервы, нарушая управление войсками и связь, уничтожая склады и базы, тем легче и быстрее продвигались вслед за ними главные наши силы.
      В состав передового отряда, как правило, входили стрелковый батальон, посаженный на машины, самоходный дивизион, две-три артиллерийские батареи, отделения химиков, взвод саперов и взвод разведчиков.
      Действия подвижных отрядов координировали и направляли наиболее подготовленные офицеры, имевшие при себе группу управления с радиостанцией. В 7-й дивизии эту задачу отлично выполнял полковник З. Т. Дерзиян.
      Дерзиян был из тех командиров, которые обычно являются опорой, становой жилой части и соединения. Бывает, растреплют полк в боях, потеряет он свои лучшие кадры и вместо них получит сырое, плохо обученное, слабо дисциплинированное пополнение. Но если остался в полку десяток «старичков», таких вот «дерзнянов» — офицеров и сержантов, они в кратчайший срок сумеют сбить, наладить, сделать опять боеспособным весь полк.
      Именно поэтому у нас в корпусе полковник Дерзиян всегда возглавлял учебный полк, который во время затишья на фронте мы создавали из учебных батальонов дивизии. Теперь этот офицер вел в наступление передовые отряды 7-й дивизии.
      Давайте же теперь спустимся из корпусного штаба «вниз», в один из отрядов, в авангарде которого действовал 8-й отдельный гвардейский самоходный артиллерийский дивизион.
      1 декабря командир дивизиона майор М. Д. Иремашвили получил задачу произвести разведку боем в районе населенного пункта Мекеньешь. К этому времени противнику удалось так далеко оторваться от нас, что даже разведчики потеряли его из виду.
      Иремашвили с четырьмя самоходками и одним легким танком Т-70, а также с десантом из двадцати автоматчиков пошел в разведку.
      Начальник штаба дивизиона капитан В. И. Васильев остался сзади с двумя батареями самоходок. Они условились с Иремашвили держать непрерывную связь по радио. Вначале все так и шло. Они переговаривались по рации, пока Иремашвили не натолкнулся на противника близ окраины Мекеньеша. Произошел скоротечный бой. Фашисты, потеряв до тридцати пехотинцев, в панике оставили село, бросили несколько орудий, минометов и автомашин.
      Когда начался этот бой, Васильев услышал в наушниках сквозь грохот и треск орудийной и пулеметной пальбы голос Иремашвили: «Селиванов, бей! Бей, дави — они бегут!..» Потом уже ничего нельзя было разобрать в сплошном треске и хаосе звуков.
      Васильев, надрывая голосовые связки, пытался предупредить азартного Иремашвили:
      — Миша, фланги! Смотри за флангами!
      Куда там! Охваченные горячкой боя, ни Иремашвили, ни командиры машин ничего не слышали. Они вели огонь, давили врага гусеницами.
      Увлекшись преследованием, легкий танк и четыре самоходки с двумя десятками десантников проскочили до развилки дорог, что севернее Мекеньеша.
      Потеряв с ними связь, Васильев начал волноваться и ругать Иремашвили, что тот забыл про их договоренность. И вдруг в наушниках — хриплый голос командира и друга:
      — Напоролись на засаду…
      А через минуту-две:
      — Танк горит, отходим…
      И еще минут через пять:
      — Нас окружают… Выручай!
      Надо было спешить на помощь, и Васильев прыгнул в рядом стоящую самоходку. За ним кинулись в машины командиры батарей и установок. Им не нужно было ничего говорить, во время радиопереговоров они стояли рядом и тоже все слышали, а потому держали самоходки с работающими моторами и сразу рванулись вперед. Но тут появился на «виллисе» полковник Дерзиян. Взмахом руки он остановил колонну, резко спросил Васильева:
      — Почему выступаешь?
      — Иремашвили в опасности, его окружили.
      — Нельзя без десанта, — сказал Дерзиян. — Сейчас подойдет пехота, тогда — вперед.
      В этот момент вдали, на улице села, показалась колонна пехоты. Дерзиян вскочил в «виллис» и помчался ей навстречу, а самоходчики, размахивая шапками, кричали: «Скорей, скорей!» Когда «виллис» поравнялся с пехотой, она сразу же сделала бросок вперед. Самоходки, не разворачиваясь, задним ходом подошли к пехоте. Солдаты повскакивали на машины, и вот колонна мчалась уже по асфальтированной дороге. Населенные пункты проходили на высокой скорости. Васильев все время подавал сигналы механику-водителю: «Полный, полный». Страшно было подумать, что Иремашвили и все батарейцы так и погибнут, не узнав, что к ним идет подмога. В бешеной гонке и грохоте невозможно было говорить по рации. Десантники едва удерживались на броне. С дороги и из населенных пунктов, как куры, разбегались в стороны фашисты. По ним не стреляли, на них не обращали внимания. Но вот впереди — высота! На ней, среди разрывов, видны наши самоходки. Недалеко горят несколько фашистских танков. Не сбавляя хода, развернувшись уступом влево, дивизион ринулся на эту высоту.
      Фашистские солдаты, окружившие высоту, не успели сообразить, в чем дело. Наши пехотинцы прыгали на них с ходу, били прикладами, косили из автоматов. Сюда вскоре со всех сторон стали подводить пленных. Тут же, как из-под земли, вырос полковник Дерзиян. Он весь сиял в улыбке. Оказывается, пропустив последнюю самоходку, он «жал впритирку» за ней и так, стоя во весь рост в «виллисе», влетел на высоту.
      Офицеры подошли к сгоревшему танку Т-70 и молча обнажили головы. Танк был весь в черной копоти и еще курился. На нем, на броне и на земле вокруг, лежали убитые наши танкисты и разведчики. И каждый живой подумал в этот миг, что, опоздай он еще немного — лежать бы также на высоте и майору Иремашвили и многим другим.
      Уже спускались сумерки. Пехота и самоходчики заняли оборону. Только собрались поужинать, как начальника штаба дивизиона капитана Васильева позвали к штабной рации — вызывал начальник штаба дивизии полковник Н. Н. Гладков. Первый его вопрос: «Доложите обстановку». Он внимательно, не перебивая, выслушал доклад, сказал: «Молодцы». Пауза, затем треск в наушниках и опять вопрос: «Где Дерзиян?»
      — Только что сел с нами ужинать.
      — Передайте ему приказ командира дивизии: немедленно выступить в направлении Курда и, не отрываясь от противника, овладеть этим населенным пунктом.
      Ужин пропал, отдых — тоже. Бросив на ходу: «Командирам батарей приготовиться к выполнению боевой задачи. Будем наступать на Курд», Васильев направился к Дерзияну, Выслушав его, тот сказал: «Командовать будешь ты, начальник штаба. Пусть Иремашвили отдохнет. Бери в десант батальон Тарасенко, а сейчас садись за стол».
      Но Васильеву было уже не до ужина. Он хотел побыстрее, пока еще не успели уснуть пехотинцы и самоходчики, выступить на Курд. Он по опыту знал, чего стоит поднять людей, заснувших после такого тяжелого дня. И вскоре отряд в составе двух батарей самоходных установок и батальона 21-го полка, которым командовал Тарасенко, уже двигался на Курд.
      Было примерно 22.30. Вокруг — темнота и тишина. Где сейчас враг, никто не знал. Может, он в тылу и на флангах, а может, впереди. Достигнув опушки, отряд углубился по асфальтированной дороге в лес. Зимнее небо заволокло тучами, так что и в двух шагах нельзя было рассмотреть не только человека, но и самоходку. Ни выстрела вдали, ни ракеты, ни единого звука. Машины шли с приглушенными моторами. Васильев запретил включать фары и даже курить. Пехота спешилась и шла по обочинам, держась близ самоходок. Впереди двигались парные дозоры, но и они, видя, как медленно, тихонько урча, движутся самоходки, уходили от них только метров на сто — двести. Кромешная темень и тишина невероятно напрягали нервы. Каждому хотелось чувствовать локоть товарища. Видимо, поэтому даже самоходки шли друг за другом почти впритык. Людям, уже бывавшим в боях, не нужно объяснять, что значит правильное рассредоточение на марше, но в этой обстановке трудно было заставить водителей держать интервалы. Так, почти ощупью, напрягая зрение и слух, отряд продвигался вперед, к городу Курду.
      Васильев и Тарасенко шли рядом и шепотом переговаривались.
      — Может, остановимся, дождемся рассвета?
      — Нельзя. Отпустим противника. А нам приказано ворваться в Курд на его плечах…
      В темноте Васильев не видел лица Тарасенко, но почувствовал его улыбку: «А где найти эти плечи? Может, фашисты не впереди, а за нами и только ждут сигнала, чтобы напасть?»
      Ну, раз фашисты не подставили своих плеч, придется идти в Курд своим ходом. Останавливаться никак нельзя. На рассвете враг может обнаружить и пожечь самоходки прежде, чем те успеют открыть огонь. Если ночью не взять город, то утром, да еще с такими малыми силами, это будет уже пустая затея.
      Между четырьмя и пятью часами отряд достиг окраины Курда. По-прежнему кругом тишина. Остановились, развернулись в боевой порядок: впереди самоходки, за ними цепью пехота. Все замерли, приготовились к броску. Васильев рассчитывал на то, что гитлеровцы, пережившие еще более трудный день, чем наши, теперь мертвецки спят. Но надо было все-таки проверить. Метрах в пятидесяти виднелся крайний дом. Разведчики поползли туда. Возвратились они, шагая во весь рост, и привели с собой местного жителя. Тот рассказал, что фашисты минут пятнадцать назад покинули город. До этого они действительно спали и, возможно, нас не обнаружили. Просто решили отойти к Тамаши, где у них был подготовлен рубеж обороны.
      — Есть у них танки?
      — Да, есть.
      Отряд тихо, без единого выстрела, прошел Курд и опять полным ходом устремился вперед. Начинало сереть, через полчаса рассвет, надо спешить. В пяти-шести километрах от Курда нагнали наконец отступавшую колонну.