— Может, так, а может, и не так. Ты что решил-то?
      — Я согласный. Правда, меня уже на выставке наверняка видали, но это уже твои заботы, что сказать клиентам. По рукам?
      — Решили, — утвердительно отозвался Хомяк. — Вылет запланирован завтра на десять двадцать, соответственно будь у меня… Ну, скажем, часов в девять. На предполетные мероприятия как раз хватит.
      Они попрощались, и Хомяк с Казаком ушли. Оставшись один, Корсар собрался было завалиться спать, но спохватился и принялся звонить полковнику Марченко, чтобы предупредить его о своем завтрашнем отсутствии. Кое-как успокоив полковника тем, что во второй половине дня он все-таки сможет появиться, он набрал еще один номер — по договоренности со Львом Сергеевичем и Корсар, и Казак должны были сообщать о каких-либо своих поступках, выпадающих из заранее предусмотренного плана.
      Спрашивать, с кем он говорит, летчик, само собой, не стал, обменялись лишь кодовыми фразами, однако голос в трубке показался Корсару знакомым.
      «Саша-гонщик… — подумал он, положив трубку. — Что ж, судя по сегодняшнему эпизоду, если понадобится действовать, он не будет колебаться. Хотя, с другой стороны, не думаю, что наши с Хомяком дела так уж взволнуют его, или кто там у них отдает команды… В случае чего, полагаться придется исключительно на себя».
      Примерно в это же время Хомяку позвонил «представитель заказчика». В разговоре уточнялись второстепенные детали, потом американец попросил подробнее рассказать о компании «Аэроклуб», и так получилось, что проговорили они около сорока минут. Когда наконец «представитель» смилостивился и дал отбой, толстяк от души выругался: он терпеть не мог длинных разговоров по телефону. Облегчив таким образом душу, он спокойно уснул.
      Однако причина тянуть время у «представителя» была, и причина весьма уважительная. От его аппарата тоненький провод тянулся к небольшому переносному компьютеру, той же марки, что лежал сейчас у Корсара в номере подключенным к видеоблоку, и все, что говорил Хомяк, записывалось в цифровом формате на жесткий диск.
      Через несколько минут после разговора файлы с голосом Хомяка были закодированы как личная почта и по вездесущему Интернету ушли за океан — за Индийский. В маленьком австралийском городке пара веселых друзей за пару часов обработали параметры голоса и по заранее заготовленным текстам состряпали несколько вариантов убедительно звучащей фальшивки, а потом прислали ее обратно «представителю». Участи Сирила Мэндела ребята не опасались: если бы с кем-нибудь из них что-то случилось, хитроумно выстроенная система собственной безопасности должна была выплеснуть в мировую сеть немало интересной информации, после которой и «представитель», и «заказчик» оказались бы известны более, чем этого хотели.
      В принципе эта информация могла стоить значительно больше, чем ребята зарабатывали на заказах, но они предпочитали твердые доходы, и к середине ночи в адрес «представителя» пришло четыре звуковых файла. Услышь Хомяк содержимое хотя бы одного из них, он вряд ли спал бы так спокойно. Да и не спокойно тоже.
      Киногруппа, нанявшая самолет Хомяка, прибыла на стоянку минут на десять раньше назначенного времени. Из шести человек по-русски говорил только один, зато говорил много. Хомяк официально представил «киношникам» Тимура, своего второго пилота, и вполголоса сообщил о наличии еще одного члена экипажа — контролера-инструктора из заграничного отдела департамента авиации общего назначения, каковому контролеру до зарезу понадобилось именно сегодня совершить инспекционный полет.
      Русскоязычный киношник поцокал языком, покачал головой, выражая сочувствие в адрес «уважаемый командыр-хазаин», и попросил разрешения загружаться. Хомяк махнул рукой и послал второго пилота надзирать за размещением пассажиров в салоне.
      Арабы засуетились и, гортанно перекликаясь, начали затаскивать в дверь аппаратуру — ее оказалось действительно очень много. Штук пять кинокамер несколько музейного вида, современный репортерский видеорекордер с толстым объективом, ящики с катушками пленки, еще какое-то оборудование и даже несколько софитов, увидев которые Хомяк мысленно покрутил пальцем у виска: на таком солнце — и дополнительный свет!
      Вернувшись в кабину, второй пилот доложил:
      — Все нормально, центровку сделал, хоть и трудновато было. — И добавил осуждающе: — Такую бурную деятельность развили, и все больше бестолковую. Объективами к иллюминаторам против солнца примериваются, провода разматывают, втыкают куда-то, а у них не втыкается… Такое впечатление, что это не профи, а студенты какие-то, курса так с первого, в лучшем случае — со второго.
      — Ну, пусть будут студенты… — с некоторым сомнением в голосе ответил Хомяк, но времени менять решение уже не было, и он скомандовал: — Давай связь с контрольной башней.
      Корсар сидел на откидном сиденьице, изначально предназначенном для стюардессы, перегораживая и без того узкий проход. Место было неудобное, но зато обладало важным достоинством: через легкую занавесочку отсюда можно было видеть все, происходящее в салоне, а через открытую дверцу пилотской кабины — наблюдать за летчиками. Вживаясь в свою роль проверяющего чинуши, он, слушая диалог второго пилота с диспетчером, сделал несколько пометок в блокноте, потом глянул через плечо Хомяка на приборы и вновь сделал ничего не значащую запись.
      Хомяк запустил двигатели, и через несколько минут «Бе-32» мягко стронулся с места и покатился на взлетную позицию. Добираться туда пришлось чуть ли не через весь аэродром, самолету пришлось проехать и вдоль рядов выставки, однако операторы необычным ракурсом не заинтересовались. Лишь один из них, ассистент, сначала прилип к иллюминатору, потом посмотрел на часы и, сделав зверское лицо, что-то быстро начал говорить остальным. К темпераментному обсуждению подключились остальные, и наконец тот, который говорил по-русски, пошел к пилотской кабине.
      — Ай, командир, зачем не летим? У нас время-график, весь посчитан, уже воздух далжны быть!
      — Сейчас полетим… — спокойно ответил Хомяк. — Вот разрешение подтвердят, и пойдем.
      Русскоговорящий еще немного постоял за спиной пилотов, но второй пилот вежливо попросил его покинуть кабину. Тот подчинился и ушел обратно в салон, чуть не наступив по дороге на ногу Корсару.
      Беспокоился араб зря: уже через полминуты диспетчер дал «добро» на взлет без предварительной остановки в начале полосы, и Хомяк перевел рычаги управления двигателями до упора вперед. «Бе-32» начал энергично ускоряться. Корсара ощутимо потянуло назад, и он быстро глянул, за что бы схватиться… Но маленький самолет уже оторвался от полосы и, задрав нос в небо, начал набор высоты. С глухим стуком спрятались в нишах стойки шасси, а потом пол на секунду ушел из-под ног — Хомяк убрал закрылки.
      Корсар глянул в иллюминатор: высота была уже метров двести, значит, еще немного, и начнется собственно работа. Хотя какая там работа! Руководство «Галф-Бизнес-Аэро» разрешило полет лишь по строго определенному плану. Проще говоря, Хомяку в течение полутора часов предстояло мотаться туда-сюда над аэродромом, аккуратно разворачиваясь в конце предоставленного коридора, причем за каждый десяток метров отклонения полагался немалый штраф.
      «Бе-32» накренился — внизу мелькнули ряды сверкающих на солнце самолетов — и выровнялся, двигаясь теперь параллельно взлетной полосе. По другую сторону от нее в воздухе находился «Черномор», тот самый, в разгрузке которого недавно довелось принять участие и Корсару. Несмотря на свои солидные размеры, «Ту-330» закладывал лихие виражи, демонстрируя публике свою маневренность. Корсар покосился на пассажиров — как они, снимают?
      Пассажиры не снимали. Два оператора ковырялись в камерах, их ассистенты вытаскивали из сумки круглые коробки, а еще двое, переводчик с длинным и худым, как макаронина, парнем, снова направлялись к пилотской кабине.
      «Да что они, совсем сдурели, что ли, туда-сюда шляться? — возмутился про себя Корсар. — Хомяк лишнее движение штурвалом сделает, и весь гонорар в трубу вылетит, обдерут как липку!» — И с этой мыслью он решительно поднялся с места, загораживая дорогу идущим.
      — Господа! Вам туда нельзя, это нарушение инструкции и правил… — начал он, но договорить ему не дали. Шедший впереди «переводчик» коротко ударил Корсара в живот, а следующий за ним длинный и худой парень молниеносным движением выхватил откуда-то из глубин своей одежды пистолет и приставил согнувшемуся Корсару к затылку.
      — Паслэдний глаз береги, да? — бросил переводчик издевательски, одновременно с этими словами извлекая из-за пазухи пистолет-пулемет системы «бизон».
      Наверное, будь это какой-нибудь «узи» или «ингрем», Корсар остался бы спокоен и хладнокровен и действовал бы обдуманно и расчетливо. Но чувства, которые он питал к «бизону», были особыми: именно это, внешне неказистое, изделие российской оборонки было его спутником там, в Сербии, и именно «бизон» помог ему не остаться навсегда в горах Пирина… И вновь, как и тогда, в его восприятии что-то сместилось, и Корсар был вновь готов драться насмерть — не отрабатывая несчастные Хомяковы баксы, какой там! Он видел перед собой врагов, которые не просто осмелились поднять на него оружие — а его же собственное оружие!!!
      Наверное, макаронообразный парень казался себе очень красивым в этот момент: согнувшийся от боли одноглазый кяфир стоял перед ним почти на коленях, а он, возвышаясь над сломленным врагом, уткнул ему в затылок ствол.
      И поэтому следующее действие жертвы застало парня врасплох: Корсар, продолжая оставаться в согбенном положении, резко двинул головой в сторону — макаронообразный все-таки нажал на курок, и прогремел выстрел, но пуля лишь чиркнула летчика по уху и выбила из угла между полом и стенкой горсть пластмассовых осколков. Не обращая внимания на боль, Корсар продолжил движение всем телом, одновременно разгибаясь и перехватывая локоть стрелявшего, не давая ему повторить попытку.
      Переводчик, успевший шагнуть вперед, начал разворачивать дуло «бизона», но летчик, перехвативший руку с пистолетом, вновь резко согнулся, теперь уже по собственной воле. Макаронообразный, качнувшись, взвыл, Корсар помог ему ногой — и парень полетел вперед. Не успев понять, что произошло, переводчик рефлекторно нажал на спуск и сообразил отпустить его, лишь когда штук пять пуль уже сидели в худом.
      Самолет вздрогнул — это дернулся штурвал в руках Хомяка, услышавшего выстрелы за спиной, но Корсару это сыграло только на руку: он сумел выскользнуть из-под падающего парня и прижаться к правому борту, уходя от еще одной очереди. В занавеси появилась россыпь дырок, в салоне раздались выкрики, а потом оставшиеся там четверо открыли ответный огонь.
      Они палили сразу из нескольких стволов, били вслепую, через занавеску, и, падая на пол, Корсар успел увидеть, как опрокидывается навзничь переводчик и как ударами пуль второго пилота отбрасывает обратно к креслу — только и успел, бедняга, что вскочить на ноги. Корсар перевалился через труп худого, и его передернуло от отвращения — из ран продолжала течь кровь, Андрей вымазался в ней, — и вжался в пол, прячась за мертвецом, как за баррикадой…
      В этот момент раздался еще один выстрел, а вернее два, дуплетом. Звук от них был мощнее и глуше, чем от предыдущих, и сквозь изрешеченную занавеску в коридорчик влетели два небольших цилиндрических предмета. Один из них упал за дверь, в кабину, а другой раскололся об стенку, исходя сероватым дымом. Корсар успел почувствовать сладковатый запах и, внезапно ослабев, уткнулся лицом в пол.
      «Если я сейчас потеряю сознание… — пронеслось у него в голове, — то лучше всего будет и не приходить в себя».
      Однако сознания он не потерял. Там, где Корсар упал на пол, из небольшой аккуратной дырки била струйка прохладного, свежего воздуха. «Вентиляционное отверстие? В полу?!» — удивился он и сфокусировал на дырочке глаза. Через несколько секунд он понял: это была пробоина от пули. Пробив покрытие пола, пуля на излете прошла сквозь обшивку самолета, и упругий воздушный поток рвался через отверстие в салон.
      Тело по-прежнему опутывала предательская слабость, но поскольку новых порций газа Корсар не вдыхал, мозг и органы чувств продолжали работать вполне исправно.
      Двигатели гудели по-прежнему, а по полу застучали ботинки: ну правильно, четверка из салона бросилась вперед, чтобы перехватить управление из рук ослабевшего пилота. Один из «операторов» со всего размаху наступил Корсару на ногу, и тот нечеловеческим усилием сдержался, чтобы не взвыть от боли: чертов араб весил, наверное, килограммов сто.
      Самолет снова качнулся, клюнул носом, выправился, а со стороны кабины донесся приглушенный звук, словно тяжелый куль перевалили через невысокое препятствие и швырнули на пол.
      «Ага… — оценил про себя звук Корсар, — Хомяк отрубился по-настоящему, если только и он пулю не схватил. Да нет, вряд ли, тогда бы мы наверняка свалились на крыло или в пике. Но что им надо, а? Уж не в Иран ли собрались? Да нет, вряд ли, больно сложно все… Черт, руки до сих пор как ватные! И этот слон… На ноге синяк небось будет… Что же они делают-то, а? Возятся, тараторят о чем-то…»
      Корсар осторожно приоткрыл глаз и осмотрелся. Он лежал между двух убитых террористов, а дальше, привалившись к стенке, виднелось тело второго пилота. За открытой дверцей пилотской кабины в тесноте двигались спины остальных, но что они там делают, разглядеть не удалось.
      Через несколько секунд глаз пришлось срочно прикрыть: из кабины появился один из захватчиков. Лицо его скрывал противогаз, немного похожий на маску для подводного плавания. Следом за ним двигался еще один.
      Последовал краткий диалог, и после него эти двое, перешагнув через лежащих, подняли тело террориста, погибшего первым, понесли его куда-то в хвост и осторожно уложили в кресло. Потом пришла очередь Корсара — он как можно натуральнее обвис у них на руках и приложил все старания, чтобы дышать ровно и слабо, словно газ все еще действовал на него.
      К врагу, да еще и неверному, отношение оказалось совсем другим: Корсара попросту швырнули на пол прохода перед дверью в туалет. Продолжая играть роль бесчувственного тела, он упал в очень неудобной позе и чуть не вывихнул руку
      В этой части самолета запах газа был не таким сильным — система вентиляции продолжала работать, но Корсар постарался вдыхать как можно реже. Хотя… Голос одного из удаляющихся в сторону кабины арабов перестал быть приглушенным и вновь зазвучал громко и резко. Корсар вновь приоткрыл глаз и увидел, как сначала один, а потом и другой террорист на ходу сняли с себя маски и небрежно швырнули их на кресла.
      Он попробовал подвигать рукой — вроде бы слабость прошла. Ну что ж, очень вовремя…
      Переводчика несли медленно: то ли он был слишком тяжел, то ли проявляли почтительность. За спиной у одного из несущих на длинном ремне висел «бизон» — экие, однако, аккуратные ребята! Прибираться — так прибираться, ничего на полу не оставляя.
      «Мои извинения, — подумал Корсар, — но сейчас мусору здесь опять прибавится!»
      Он подождал, пока первый из арабов окажется рядом с ним, и пружинисто кинул себя в воздух. Получилось не очень хорошо, гораздо хуже, чем на тренировках, но для «оператора», не ожидавшего от поверженного врага подобной активности, хватило. Получив два слитных удара — сначала в переносицу и тут же чуть сбоку от нее, в биологически активную точку между ухом и скулой, араб молча разжал руки и начал медленно оседать на пол.
      Слишком медленно! Корсар с силой толкнул его, а сам вскочил ногами на кресло. Спинка откинулась вперед, толкнув следующее кресло, которое тоже сложилось. Моля про себя всех богов, чтобы пластик выдержал, он, согнувшись, быстро сделал несколько коротких шагов, ставя ноги на квадратики откидных столиков, вмонтированных в спинки, и оказался рядом со вторым террористом. Тот уже сообразил, что случилось, и, отпихнув от себя бесчувственные тела, замахивался длинным блестящим ножом.
      Корсар не стал ждать, когда замах будет закончен, а, выпрыгнув в проход, выбросил вперед ногу, метясь в пах противнику. Тот отшатнулся и зацепился рукой с ножом за очередное кресло
      — Н-на! — выкрикнул в азарте Корсар и следующим ударом все-таки попал. Араб охнул, на мгновение потеряв над собой контроль, и пропустил еще один удар, теперь уже ребром ладони по шее. Бить в третий раз необходимости не было, но именно у этого «оператора» за спиной болтался «бизон»! И Корсар ударил в третий раз, ощутив, как под его ногой в теле врага что-то хрустнуло и тот безвольной куклой повалился на пол. Когда он уже упал, из его рта вытекла струйка зеленой жидкости, перемешанной с ярко-алой кровью.
      Моторы продолжали петь свою песню, а «Бе-32» все так же спокойно плыл в воздухе, словно ничего не произошло, хотя теперь его интерьер вызвал бы тошноту даже у Джона Ву. По ворсистой ковровой дорожке тянулись кровавые полосы, в кресле лежал мертвец с развороченной грудью, и еще один валялся в узком проходе между креслами. Рядом с ним лежали еще два тела, без видимых ран, но тем не менее неподвижных.
      А над ними стоял мужчина, перемазанный кровью от ног до повязки на глазу, стоял, сжимая в руках компактный пистолет-пулемет, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: он готов на все.
      Корсар передернул затвор «бизона» и мягко шагнул вперед. В этот момент самолет накренился, и пятна света, лежащие на креслах, куда-то поползли.
      «Разворот согласно плану полета… — определил Корсар. — Ничего не понимаю!» — впрочем, на раздумья времени не было. В любую минуту кто-нибудь из двоих, оставшихся в кабине, мог зачем-нибудь выйти в салон. Значит, надо было проявлять инициативу.
      Дождавшись, пока самолет выровняется, Корсар двинулся вперед Он уже овладел собой и кидаться вперед очертя голову не собирался. Вот издырявленная пулями занавеска, и очень хорошо, что издырявленная… Он пригнул голову и заглянул в одну из дырок.
      Сдвижная дверь в пилотскую кабину по-прежнему была открыта и придерживала тело второго пилота. Хомяк лежал позади своего кресла — рассчитанная на экипаж из трех человек кабина «Бе-32» была сравнительно просторной. Один из арабов сидел за левым штурвалом, а другой… Другой занимался чем-то странным. Пристроив наверху приборного щитка видеокамеру, он соединял ее широким многожильным шлейф-кабелем с небольшим компьютером, который стоял перед левым креслом. Получалось так, что плоский экран компьютера закрывал от человека, управляющего самолетом, половину важных приборов. Или сейчас видеть экран было для него важнее?
      Араб закончил соединять провода и включил камеру. Одновременно с этим экран компьютера тоже ожил, и на нем появилась какая-то картинка.
      «Что-то знакомое… Очень знакомое…» — и вдруг Корсар вспомнил: почти такую же картинку рисовала ему на дисплее «Су-37» навигационная система во время первой посадки на горный аэродром. Но тогда ведь надо было выдерживать расстояние и скорость с точностью до метра, до километра в час!
      «Здесь-то им директорное управление зачем? Да еще от какого-то левого прибора… Не может быть, чтобы ради удовольствия полетать по командам компьютера была затеяна целая боевая операция… А, какая разница! Только бы удалось заставить гавриков сесть, а уж потом разберемся, что и зачем!»
      Он несколько раз глубоко вздохнул и двинулся вперед, стараясь ступать как можно тише.
      Первым увидел Корсара тот, кто налаживал телекамеру. С гортанным криком он попытался схватиться за короткий «Калашников», но Корсар угрожающе повел стволом «бизона», и араб послушно отдернул руку.
      Тому, кто управлял самолетом, хватило одного короткого взгляда через плечо, чтобы разобраться в ситуации.
      Корсар закричал по-английски, не заботясь о чистоте произношения:
      — Посадка немедленно! Стреляю без предупреждения!
      В глубине души он понимал, что стрелять здесь, в кабине, было бы безумием — и так после первой короткой перестрелки в приборной доске появилось несколько зияющих пробоин, а под ногами скрежетало стекло разбитых приборов. Тем временем картинка на экране компьютера изменилась, предлагаемая траектория полета ушла куда-то вбок, а кроме того, добавилась еще одна, словно теперь система отслеживала движение двух самолетов сразу. И вроде бы их траектории должны были пересечься…
      Летчик на команду не среагировал, и тогда Корсар коротко нажал на спуск, прицелившись так, чтобы пули ушли вперед, не попав по приборам. В лобовом стекле появилась россыпь пробоин, окруженных сеточками трещин, — скорость самолета была не очень большая, и воздушный поток сломать стекло, хоть и пробитое, не мог. Пилот вжал голову в плечи и что-то быстро-быстро заговорил сидящему в кресле справа. Тот его перебил, а потом схватился за микрофон радиостанции и что-то закричал,
      — По-английски! — заорал Корсар, и тогда оба араба умолкли вообще. Тогда он еще раз приказал: — Посадка сейчас! Или стреляю!
      На этот раз пилот вроде бы понял, что с ним не шутят, и отдал штурвал от себя. За стеклом мелькнул силуэт выполняющего очередной полет «Крыла», и Корсар вдруг сообразил, что просчитанная компьютером траектория ведет прямо к нему
      «Смертники, что ли? Не похоже… — попытался понять он, но тут же приказал себе: — Не отвлекайся!
      Внизу все будет ясно!» — и в соответствии с этим приподнял опустившийся было ствол «бизона», на всякий случай напомнил:
      — Говорить по-английски!
      Несмотря на угрозы Корсара, двое оставшихся в живых террористов по-английски так и не заговорили — может быть, просто не умели, хотя, с другой стороны, поняли же они его требование о посадке?
      Как бы то ни было, пилот заходил на посадку в гробовом молчании. Следовало отдать ему должное: делал он это вполне грамотно. Наверное, на контрольной башне поняли, что дело неладно, и, как обратил внимание Корсар перед посадкой, к полосе уже спешили и пожарные машины, и «Скорая помощь», а самое главное — черно-белые полицейские машины.
      «Ну что ж, — усмехнулся он про себя. — Им будет над чем поработать!»
      Когда самолет остановился, возникла заминка. Наконец Корсар принял решение: он показал на аварийный выход и, отступив в глубь салона, приказал террористам выходить по одному. Они послушно подошли к отмеченному красным трафаретом люку, и, повинуясь властному жесту, передний дернул за рычаг. Люк пружинисто отскочил вперед и глухо брякнул по бетону. Корсар напряженно наблюдал, как сначала один, а потом другой террорист, смешно приседая на корточки, спрыгивают на бетон полосы (в маленьком «Бе-32» надувных трапов предусмотрено не было), и потом, держа руки у головы, бегут к полицейскому автобусу.
      — Послушные мальчики. Наверное, теперь и мне можно выходить?
      После более-менее прохладного воздуха в самолете полуденная жара обдала его, словно из открытой духовки огромных размеров. Сразу же вернулась предательская слабость в ногах, закружилась голова, но тем не менее Корсар довольно бодро шел от самолета и еще издалека начал кричать:
      — Алло, кто там есть! Там, в самолете, раненые, убитые! Давайте скорее медиков!
      Но почему-то фигуры в белых халатах не бросились вперед. Да и к самому летчику тоже никто не спешил с распростертыми объятиями. Наоборот, от одной из черно-белых машин раздался властный голос, усиленный мегафоном. Корсар сначала не понял, но потом сообразил: ему приказали бросить оружие.
      — Ах, ну да, извините… — пробормотал он и, наклонившись, аккуратно положил «бизона» на бетон, а потом помахал пустыми руками в воздухе. Тотчас с десяток парней в пуленепробиваемых жилетах и шлемах отделились от машин и бросились вперед.
      — Да вы что… — начал было он, но один из налетевших полицейских от души съездил его резиновой дубинкой по голове, и Корсар, и так державшийся из последних сил, потерял сознание.

Казак. Допрос для проформы