– Похоже, я был несправедлив к нему, – признался Хомяк. – Он, наверное, вполне толковый парень. Но все равно он мне не нравится, потому как пижон.

Уже за дверью его догнал Дед. Он придержал офицера тактики за рукав и тихо сказал:

– Послушай, Ян… Не надо заговаривать с нашими ребятами об их прошлом. Они по контракту не должны давать о себе никаких сведений, и не надо провоцировать их на нарушение условий. Понимаешь, люди, которые в России организовывали эту операцию, могут оказаться в неприятном положении, а девиз у них такой: «Если у вас есть проблемы, то у нас их нет. Но если они есть у нас, то ждите их скоро у себя».

Шелангер молча кивнул и быстро ушел. Он догадывался, что в группе летчиков должен быть кто-то представляющий, так сказать, неофициальные интересы российской стороны. Но что в этой роли окажется миролюбивого вида солидный человек под псевдонимом Дед, он никак не ожидал.

Шелангер не ошибался – именно в Афганистане свежеиспеченный капитан, тогда еще молодой и стройный, впервые с удивлением увидел, как под его МИГ подвешивают бомбы времен войны. Но как потом оказалось, пролежавшие сорок лет на складах «гостинцы духам» взрываются ничуть не хуже свежеизготовленных.

Для присмотра за подготовкой к вылету одного лишь Хомяка оказалось недостаточно. Добровольцы и резервисты, собравшиеся на базе, само собой, горели энтузиазмом, но без умения и навыков этот энтузиазм был как минимум бесполезен, а иногда и опасен.

Особенно хорошо это знал Дед, который тоже наблюдал за подвеской вручную на свой самолет стокилограммовых осколочно-зажигательных бомб – с подъемниками на базе оказалось весьма туго. Пока с одной стороны бригада техников бережно пристыковывала бомбу к держателю, с другой два здоровяка из резервистов, дружно крякнув, вытащили из дощатого контейнера хвостатую чушку бомбы и попытались с налета пристроить ее на другую подвеску. Но держатель на замки не встал, мужики зашатались и побагровели, продолжая удерживать бомбу на весу. Дед с не свойственной ему прытью бросился вперед и подхватил стабилизатор в тот момент, когда резервистов уже стало ощутимо клонить вбок. И уже вместе они осторожно опустили бомбу обратно в контейнер, после чего Дед дал волю языку, закатив тираду минуты на четыре. Один резервист, выслушав, только и сказал:

– Я немного учить русский язык в школе. Но таких слов нам не проходить. Эротика, да?

Дед лишь махнул рукой и пошел смотреть, правильно ли подключают к замкам сигнальный провод.

Сидя за так называемым мобильным навигационным тренажером (МНТ), Казак по второму разу выполнил пролет по наиболее сложным участкам маршрута, ведущего к Благоевграду Отдаленный родственник игровых приставок «Cynep-3D», МНТ не мог быть полноценным тренажером воздушного боя, но для подготовки к вылету и изучения местности возможностей этого компьютера было вполне достаточно.

Сидящий рядом Корсар увидел, что «полет» закончен, и спросил:

– Ну как? Что нашел особенного?

Казак уже знал, что Корсар практически не может пользоваться тренажером – изображение в специальных очках правильно синтезировалось лишь при восприятии двумя глазами, и каждый «вылет» командира давал ему пару часов головной боли. Поэтому Казак на словах долго и подробно описывал Корсару выбранную схему захода на цель и «увиденные с воздуха» возможные позиции зенитных установок.

– Ясно, теперь давай зови ребят, пусть тоже хоть по разу каждый пройдут этот маршрут. Черт, из всей команды я буду самый незнающий!

Казак кивнул и вышел из комнаты. Он пока еще не вполне ориентировался в полутемных коридорах подземной базы, но ни Малошана, ни его подчиненных-переводчиков рядом не оказалось, и молодой летчик решил найти дорогу самостоятельно, по памяти.

Тоннель шел сначала прямо, потом раздвоился, и еще раз. Казак потерял ориентир и попробовал повернуть обратно, но очутился в тупике. В сторону от него вела лестница вверх, и он наудачу решил подняться по ней. Подъем был коротким и закончился стальной дверью со штурвалом-запором. Она оказалась незапертой и выводила в неглубокую пещеру, освещенную через недалекий вход лучами солнца. Решив оглядеться снаружи, Казак направился к проему, слегка наклонив голову, чтобы не удариться о низко нависший свод.

Грот выходил из горы несколько выше полосы, которая уже с этого расстояния была различима только посвященному. Склон порос невысокими соснами и можжевельником, и запах нагретой хвои был настолько приятен после холодного и безжизненного воздуха подземелья, что Казак решил не идти обратно в коридор, а добраться до уже знакомого входа поверху.

Насвистывая, он принялся спускаться вниз, но не успел сделать и несколько шагов, как короткий окрик заставил его остановиться. Казак обернулся, не понимая, кто и откуда кричал, и тут же почувствовал сзади на локтях жесткую хватку чьих-то рук. Резко дернувшись, он увернулся от противника и высвободил из плена одну руку. Противник неожиданно легко поддался, но только затем, чтобы попробовать провести короткую подсечку, но Казак оказался проворнее и успел выхватить свой пистолет… И тут же получил удар в лоб. В глазах его потемнело, а тело обмякшим мешком рухнуло на землю.

Минут через двадцать, взъерошенный и исцарапанный (тащили его явно без особого почтения), Казак сидел в скальном бункере перед Тамашаивичем, который его сердито выговаривал:

– Зачем надо ходить через верхний выход? Никто не говорил ходить туда! Там стоит пост нашей охраны, и охрана словит незнакомых, которым не положено там ходить. Даже если это русский летчик. И сейчас, и потом так будет. Хочешь пойти – пойди ко мне, и я скажу как. Или сам пойду.

Казак уже успел все объяснить и чувствовал себя как провинившийся школьник. К его счастью, экзекуция длилась не слишком долго – пришел Корсар и забрал Казака с собой.

– Ну что? – спросил по дороге командир. – Еще растолковать или все понял?

– Хватит, – вздохнул Казак, и Корсар подытожил:

– Ну и ладно. Зато я теперь знаю, что за нашу безопасность можно не беспокоиться. Ты, так сказать, проверил охрану в действии. Хотя жаль, конечно, что это был не я. Интересно, меня бы этот боец тоже так запросто выключил?

В ходе окончательного обсуждения предстоящего вылета было решено нанести удар сразу, как только самолеты будут полностью готовы. Этого момента оставалось ждать недолго – самый хлопотный этап, подвеска бомб, был наконец-то закончен «с помощью лома и такой-то матери», как выразился Дед. Заправка горючим оказалась делом гораздо более легким – резервуары с керосином были расположены на верхних уровнях подземелья, и он шел в ангары самотеком. За это время Хомяк и Дед успели по разу «слетать» на МНТ, осваиваясь с маршрутом, и теперь, сняв очки, Хомяк во всеуслышание заявил, что без предварительной разведки этот налет будет авантюрой. На это Корсар заметил, что никто и никого не неволит и что товарищ Хомяк, конечно же, может оставаться на земле до тех пор, пока американцы не пришлют схему дислокации своих самолетов заказным письмом на имя Радко Харжича. Хомяк понял, что сейчас не время и не место брюзжать, и сумел обратить все в шутку, вызвавшись для такого дела поработать почтовым летчиком.

Посмеялись, но после Хомяк все-таки вернулся к теме:

– Ты, Корсар, конечно, прав. И конечно, я не останусь, тем более что это была моя идея с налетом. Пусть и авантюра, но вы ее одобрили. Формально – да, нас никто не заставляет летать. А фактически – стоит посмотреть в глаза любого серба… Я человек не чувствительный, но ведь не выдержал! И знаю, что неправильно поступил, а по-другому не получилось.

Корсар промолчал, потому что знал – примерно такие же чувства испытывал каждый член группы. С одной стороны, все сознавали, что очень трудно эффективно бороться в отрыве от современной структуры обеспечения с противником, у которого эта структура не только есть, но и доведена до максимально возможного совершенства. А с другой стороны – правильно сказал Хомяк. Стоит посмотреть в глаза любого серба, вспомнить рассказы Тамашаивича, и сразу становится неприятной сама мысль о том, что можно спокойно отсиживаться на земле, ожидая пока привезут ракеты, пока запустят новую РЛС, пока организуют разведку…

Запускать реактивный двигатель «сухого» в подземном ангаре было бы как минимум глупо – и сами ангары, и их вентиляция рассчитывались совсем на другие нагрузки. Поэтому в день, когда подготовка к рейду на Благоевград была завершена, под легкий навес рядом со створками ворот одного из укрытий подогнали пятнистый ЗИЛ с установленным в его кузове компрессором. В полдень эти ворота открылись, и пятящийся автомобиль, рыча и дымя, потянул на стальном тросе самолет Деда наружу. В это же время величаво отъехали в сторону ворота соседнего ангара, и «сухой» Казака тоже двинулся вперед, сопровождаемый дружным хоровым выкриком, по своему ритму и интонациям очень похожим на родное «Раз, два, взяли!!!». Облепленный людьми, как муравьями, истребитель медленно выкатил на стартовую позицию – решили для скорости не ждать грузовика.

Раздался нарастающий свист, мгновенно перешедший в раскатистый грохот, – это Дед запустил двигатель; через несколько секунд грохот удвоился – раскрутилась вторая турбина. Истребитель тронулся с места, и с каждой секундой ускоряясь, рванул вперед, прямо к поднимавшемуся у конца полосы склону. За сотню метров до него СУ-37 оторвал от полосы переднюю стойку шасси, как бы присел, продолжая нестись вперед на основных опорах, и через долю секунды уже летел, устремив острый нос к небу.

Казак, провожавший истребитель взглядом, увидел, что пусковую машину уже подогнали к его самолету. Рукой, затянутой в перчатку, он перекрестил приборную панель и приступил к знакомой процедуре запуска двигателей.

Взлет не был простым, но характеристики самолета позволяли выполнить его без особого риска. Поднявшись над горными хребтами, четверка СУ почти сразу же опустилась в лабиринт неглубоких ущелий. Часть пути проходила по маршруту, уже один раз пройденному во время перелета из Любимца, но назвать его «знакомым» было бы трудно. Местность под самолетом менялась слишком быстро, курс прокладывался автоматически, и случись что с автоматикой, никто из летчиков не смог бы найти дорогу обратно по наземным ориентирам.

«Завтра же засажу ребят за тренажер, – подумал Корсар, привычно контролируя показания многочисленных индикаторов. – Нельзя так лететь, но что делать? Хорошо, что хоть карты с собой дали наши хозяева, правда без пометок что и где, и карт этих в три раза больше, чем надо. Чтобы враги не догадались», – он улыбнулся, вспомнив, как однажды, попав в командировку в Москву, они с сержантом-шофером пытались проехать по ней, ориентируясь по доперестроечной карте. Кончилось тем, что, попав в глухой тупик там, где был четко обозначен железнодорожный переезд, сержант, отлучившись в кусты, взял эту карту с собой, чтобы от нее оказался хоть какой-то прок.

Самолет круто завалился на крыло, отслеживая очередную неровность рельефа, и воспоминания о Москве оборвались. Корсар глянул на часы – до цели оставалось десять минут. Истребитель его два раза мигнул огнями, и, повинуясь этому сигналу, группа начала перестраиваться.

Дед и Казак взяли правее и вскоре отдалились на расстояние нескольких километров, затерявшись на фоне зеленых и коричневых склонов, щедро освещенных заходящим солнцем. Впереди лежали уже не горы, а предгорья Балкан, где и была расположена база Благоевград. Раздался короткий тревожный писк, и на дисплее возникла картинка, не оставляющая сомнений – их самолеты обнаружены. Теперь не было смысла хранить радиомолчание и продолжать полет на низкой высоте. По команде Корсара Хомяк легким движением потянул ручку на себя, и истребитель послушно задрал нос к небу, набирая высоту. Через несколько секунд на экранах перед каждым летчиком возникла схема расположения позиций вражеской техники, наложенная на карту местности.

Компьютеры сделали свое дело, но решение всегда остается за человеком. И Корсар это решение принял:

– Хомяк, бьем цели в порядке пять, три, восемь. Дед, Казак, – по первоначальному плану.

Хомяк в своей кабине усмехнулся. Как опытный боец, он уже и сам наметил именно такой порядок ударов: сначала вон та подозрительная высотка, где сам Бог велел поставить ЗРК, и, скорее всего, отметка цели на нем скрывает именно зенитный комплекс. Потом по ходу полета – весьма активно работающий радар, под излучением которого «сухие», небось, чуть ли не светятся, и дальше уже будет объект на самом аэродроме – в одном из окон на экране телекамера уже его показывает, это установка «Вулкан», что на бронетранспортере. «С ней надо поаккуратнее!» – заметил себе Хомяк и устремился к цели.

Пара Казак – Дед подходила к аэродрому со стороны, перпендикулярной направлению налета Корсара и Хомяка. Как планировалось заранее, командир со своим ведомым брали на себя подавление зенитной обороны противника, одновременно вызывая его огонь на себя. Оставшиеся два самолета должны были нанести удар по аэродрому.

Заложив глубокий вираж, Казак уже не на экране, а непосредственно увидел вклинившуюся инородным пятном в зеленые квадратики полей и садов территорию авиабазы, сплошь поросшую унылой темно-серой травой. Короткий ряд ангаров, и дальше, на рулежной дорожке, выстроившиеся в ряд крестообразные силуэты. Широко раскинутые прямые крылья, толстые обрубки двигателей около хвоста… «Тандерболт-2»! Дальше на полосе виднелись три больших реактивных транспортных самолета, скорее всего С-17.

Справа, на подходах к базе, вспухли несколько разрывов, над ее взлетной полосой пронеслись две стремительные тени, и угловатый бронетранспортер, стоящий там, подпрыгнул от близкого взрыва и опрокинулся. «Теперь наша очередь!» – и Казак перевел истребитель в пологое пикирование. Бортовой вычислительный комплекс услужливо подсветил ближайший штурмовик лазером, хотя для бомб времен Второй мировой войны в этом никакой необходимости не было. Впрочем, Казак сейчас об этом не думал. Он напряженно ждал, когда загорится светодиод команды на ручной сброс, и когда тот наконец вспыхнул, нажал на кнопку.

Серия из четырех осколочно-зажигательных бомб ушла вниз, а Казак рванул истребитель вверх, чтобы не попасть под свои собственные осколки. Почти сразу же после первых взрывов над стоянкой пролетел «сухой» Деда, тоже сбросивший четыре бомбы, параллельно серии Казака. Теперь все четыре истребителя разворачивались для следующего захода на базу, где на полосе уже горели два-три штурмовика и в стороны от них разбегались маленькие человеческие фигурки.

Последний из четырехмоторных реактивных транспортников С-17 прилетел в Благоевград совсем недавно, буквально за два часа до налета. Кроме расширенного полевого узла связи и мобильной закусочной (какой же американский солдат будет воевать там, где нельзя съесть гамбургер и после этого позвонить домой?), этот самолет привез и менее мирный груз: три одноосных полуприцепа, составляющих вместе зенитно-ракетный комплекс «Рапира». На двух прицепах были установлены пакеты направляющих с уже установленными ракетами, а на третьем возвышался разрисованный зелеными и черными пятнами пост управления. Задержка с прибытием самолета сбила расписание развертывания противовоздушной обороны штурмового крыла, и чтобы наверстать упущенное время, расчет «Рапиры» погнали разворачивать комплекс сразу же, не дав ни отдохнуть, ни помыться после длительного перелета.

– И кто это выбирал для нас позицию, а, сержант? – мрачно спросил один из солдат, когда тягачи затормозили перед стареньким сельским домиком в километре от базы. Сержант ответил не менее недовольно:

– Какой-то умник в штабе. Ему все равно, а нам придется по двадцать минут бегать до столовой. Пусть с обедом машину присылают.

– Эй, там, заткнитесь! – раздался голос командира расчета, офицерский чин которого, хотя и невысокий, обязывал считаться с мнением начальства. Однако в глубине души немолодой первый лейтенант был согласен с сержантом: «Да и вообще, кому это нужно? Болгарская авиация под нашим контролем, а все у сербов давно посбивали… Нет же, гонят…» В этот момент со стороны аэродрома раздались первые взрывы, а через несколько секунд перед глазами изумленного лейтенанта с грохотом пронеслись два трехкрылых силуэта. Эти самолеты не были ему знакомы, и опознавательные знаки он тоже не разглядел, но в этом и не было нужды. Достаточно было и того, что за собой они оставляли смерть и разрушения. В одну секунду лейтенант вспомнил, что станции целеуказания нужно три минуты только на разогрев, что еще не установлена антенна командного канала коррекции, и принял единственно возможное в такой ситуации решение.

– Чертовы ублюдки! – заорал он на свой расчет так, что казалось, его голос перекрыл грохот реактивных двигателей неизвестных самолетов. – Холодный пуск с ручным преднаведением!

Корсар и Хомяк первыми завершили вираж и вновь направили самолеты к авиабазе, чтобы пройти над ней уже с другой стороны. Но в этот момент около неприметного крестьянского двора в километре от взлетной полосы взметнулись в небо клубы пыли, взбитые мощными двигателями ракет.

Практически сразу же ракеты взяли направление на пару Корсар – Хомяк, и у каждого из них в наушниках прозвучал тревожный сигнал – бортовой комплекс предупреждал летчиков об опасности.

Услышав этот сигнал, оба пилота почти одновременно взяли ручку на себя, сбрасывая обороты двигателей. Система управления вектором тяги добавила свой разворачивающий момент к полностью отклоненным рулям высоты, и истребители, словно поддернутые невидимой нитью, мгновенно перешли от горизонтального полета к вертикальному набору высоты. Теперь они летели уже не пользуясь подъемной силой крыльев, искусственно ослабленная тяга двигателей почти не помогала самолетам подниматься. Две многотонные крылатые машины, словно подброшенные вверх камни, с каждой секундой замедляли свое движение и наконец, застыв на неуловимое мгновение в неподвижности, оба СУ-37 величаво перевалились на нос и стали падать вниз.

Во время выполнения этой фигуры высшего пилотажа, известной зрителям аэрошоу под названием «колокол», самолет почти сбрасывает скорость, сбивая ракету со следа, а когда набирает ее вновь, ракета окончательно теряет свою жертву. Однако исполнение этого трюка – всегда риск даже для опытного пилота, потому что потеря скорости чревата снижением управляемости и устойчивости машины.

Буквально на полторы секунды раньше Хомяка Корсар вновь дал турбинам своего самолета полные обороты, но именно этих полутора секунд не хватило ему, чтобы уйти от атаки. Вытягивая свой СУ из начавшегося пикирования вверх, он вдруг ощутил мощный удар по корпусу, и тотчас его истребитель завертелся в небе, словно ввинчиваясь в его голубизну.

Остановить это вращение было невозможно, самолет отказывался подчиняться. Корсар понял, что дело дрянь, и внезапно вспомнил слова своего инструктора в училище: «Если дело дрянь – помните, ребята, вы нам дороже самолета. Дергай ручку, и кости за борт!» В следующую секунду Корсар решительно схватился за рычаг катапульты.

Хомяк видел, как рядом с хвостом самолета Корсара взорвалась ракета, и инстинктивно бросил истребитель в сторону, чтобы не попасть под осколки. Несколько легких ударов по корпусу он все же ощутил, но ни одна из систем не дала сбоя.

«Откуда взялись ракеты?» – Хомяк быстро взглянул на экран, а потом перевел взгляд на землю. Увидев оседающий столб пыли справа позади себя, он бросил «сухого» в такой резкий разворот, что от перегрузки потемнело в глазах, но зато, когда перегрузка отпустила, отчетливо увидел точно впереди по курсу три «тележки» – одну с пятнистым контейнером станции управления и две пусковые установки, одна из которых и произвела залп. На направляющих второй красовалась гроздь ракет, готовых к пуску.

Бомб у Хомяка уже не оставалось, и потому, несмотря на необходимость беречь снаряды на случай встречи с воздушным противником, он выпустил длинную очередь, середина которой пришлась как раз по позиции зенитно-ракетных установок. Хомяк видел, что попал, но неприметный сельский домик уже пронесся под брюхом «сухого», а разворачиваться, чтобы оценить результат обстрела, времени больше не было.

Увидев несущийся на позицию самолет, лейтенант нырнул в оказавшуюся рядом очень кстати канаву; через секунду рядом с ним в жидкую грязь плюхнулся и сержант, а когда рев турбин прокатился над их головами, и лейтенант, и сержант одновременно вскочили.

Разрывы 30-миллиметровых снарядов разворотили борт станции управления, и лейтенант понял, что оператор, пытавшийся все же экстренно ее запустить, вряд ли закончит свою работу. Но это бы еще ничего – несколько выстрелов попали в готовую к запуску ракету, вызвав детонацию ее твердотопливного двигателя.

Из сопла била струя огня, и прицеп резво разворачивался вокруг упертого в землю дышла-подставки, прочерчивая заторможенными колесами в мягкой земле глубокую борозду. Поняв, что случится в ближайшие секунды, лейтенант толкнул сержанта, и они вместе бросились прочь, не разбирая дороги.

Жаркая взрывная волна догнала их и швырнула в придорожные кусты. Пришедший в себя первым сержант кое-как вытащил лейтенанта из колючек обратно на дорогу Лейтенант открыл глаза и произнес слабым голосом:

– Сержант, по-моему, одного из них мы все же достали. Или мне это привиделось?

– По-моему, вы правы, сэр. Точнее нам скажут на базе, если только я сумею вас туда дотащить. Похоже, машины с обедом сегодня мы не дождемся.

Лейтенант слабо улыбнулся и вновь потерял сознание.

Казак, уже набравший высоту, видел внизу растущее облако дыма и вспышки пламени. Горела чуть ли не половина «тандерболтов», а от одного транспортника остались лишь обломки, составлявшие контур места, где он стоял. Еще два столба дыма поднимались в стороне от базы. Увидев, что в их группе теперь только три самолета. Казак понял, что означал этот зловещий контур. Разворачиваясь, чтобы присоединиться к группе, он заметил на фоне земли нечто похожее на белый лоскут парашюта, но был ли это и в самом деле парашют уцелевшего летчика, Казак утверждать бы не смог.

– Отработали, идем домой, – произнес Хомяк в микрофон, взяв на себя обязанности командира группы, и бросил прощальный взгляд на разгромленную авиабазу. Два истребителя пристроились сзади. В голове мелькнула неприятная мысль: «Первый вылет – и сразу первая потеря. Бардак это, а не работа!» Обратный путь показался Казаку в два раза короче и быстрее – находясь под напряжением первого настоящего боевого вылета, он не думал о времени. «Для Хомяка и Деда, наверное, это все привычно и обыденно, – размышлял он, вспоминая то немногое, что ему было о них известно. – Наверняка для них не будет слишком большим потрясением гибель Корсара. Хотя, с другой стороны, невозможно представить, чтобы к этому событию они отнеслись совершенно спокойно. А может, это вовсе и не гибель, может, то, что я видел, именно парашют, и наш одноглазый пират успел-таки катапультироваться?» Казак невольно прошептал короткую молитву о том, чтобы именно так все и оказалось в действительности.

Впрочем, спасение в данных обстоятельствах для Корсара еще не означало быстрого его возвращения ни на базу, ни в Россию. Казак слабо себе представлял, какие силы сейчас обладают реальной властью на территории Болгарии, но подозревал, что русского волонтера, сражающегося за сербов, вряд ли встретят с распростертыми объятиями.

Полоса подземного аэродрома открылась так же внезапно, как и в первый раз, и заходить на посадку пришлось с ходу. Когда машина Казака катилась последние метры по полосе, он увидел бегущих к нему из укрытия двух человек с ведрами воды. Они, не дожидаясь полной остановки самолета, нырнули под его плоскости и с размаху выплеснули воду на покрышки основных колес шасси. От разогретых покрышек поднялось облачко пара, но теперь по крайней мере можно было не опасаться, что пневматик вновь, как в случае с самолетом Корсара, разлетится от повысившегося давления. Казак даже вспомнил, как утром назвал Хомяк эту процедуру – «Баграмский душ».

Уже выруливая к створкам ангара, истребитель прокатился мимо четырех техников, которые стояли на краю полосы и смотрели вдаль, туда, откуда должен был показаться четвертый самолет. Один повернул голову и вопросительно глянул на Казака, но тот смотрел только вперед: не хватало еще повредить самолет, загоняя его в ангар, тем более сейчас, когда в бою они и так уже лишились одной машины.

Мелник. «СвалЕный летец» Чувствуя, что взмок как мышь, Корсар сдернул наконец полотнище парашюта с проклятой ветки. Непослушными пальцами он скомкал и обмотал стропами синтетический ворох – и огляделся. Голова гудела, переполненная обрывками лихорадочных мыслей. Все произошло слишком быстро.

Но главная мысль стучала в висках торжествующим колокольчиком: «Жив, жив, жив…» «Пока», – заставил он себя сделать неприятное уточнение. Корсар вдруг вспомнил, что, например, подготовка американских пилотов обязательно включает специальный курс по выживанию в дикой местности. Он же об этом знает только понаслышке. Его собственные воспоминания далеких курсантских времен вряд ли могли тут помочь, разве что пригодится его более или менее сносный навык ориентирования на местности. Похоже, придется руководствоваться в основном здравым смыслом.

Итак, во всех книгах и фильмах шпионы первым делом прячут парашют. Корсар поймал себя на том, что уже некоторое время глядит на большое дупло в мощном кряжистом дереве в каком-то десятке метров от него. И через минуту свернутый в кокон парашют был запихнут туда вместе с защитным шлемом и подвесной системой. Здравый смысл выдал ему еще одну рекомендацию к действиям: покинуть место приземления.

Корсар забросал дупло прелой листвой, слез с дерева и побежал прочь, наметив ориентиром ближайшую вершину, но долго, как на тренировках, бежать не получилось. Конечно, полторы тысячи метров над уровнем моря не такая уж головокружительная высота для летчика, и все же он на удивление очень скоро выдохся. «Слева горы, справа горы, а я маленький такой», – припомнилась ему старая песенка. Действительно, из кабины сверхзвукового истребителя этот пейзаж воспринимается совсем по-другому! Там летчик ощущает себя повелителем скорости и пространства, а горы под ним – просто рельефная карта. Однако, решил Корсар, лирику в сторону. Для начала – инвентаризация. Что имеем – в плюс. Каждая мелочь сейчас может оказатьс. я спасительной, так подумал Корсар, распаковывая подсумок с аварийным комплектом.

С каким-то особым вниманием он разглядывал каждый предмет. Рыболовные крючки, леска, проволока, спички, нитки, пластырь, бинт и скупой набор лекарств, сухое горючее, свеча, фонарик, монокуляр – половинка бинокля, – котелок и пластмассовая фляга, очень скромный сухой паек и трубочка с фильтром для питья из лужи.

Перебрав эту полезную мелочевку, Корсар обратился к инструментарию иного рода – довольно увесистой части снаряжения. Он погладил вороненый металл ствола «бизона», передернул затвор, досылая патрон. Прикосновение к оружию рождало уверенность в себе, и он повесил автомат на шею. Ей-Богу, одним ножом в такой ситуации ему не обойтись.

«Но вообще-то мрачные мысли надо выбросить из головы, – строго заметил себе летчик. – Выживание, – он где-то читал, – начинается в сознании. Красиво звучит. То есть если ты считаешь себя беззащитным, то хоть гранатометами увешайся, хоть в танк залезь, все равно ты пропал. Логично. А еще нельзя жалеть себя и сокрушаться о случившемся». Ну уж с этим-то как раз все было в порядке. Корсар поправил повязку на глазу и с удовольствием развернул карту. Грех жаловаться, карты выдали превосходные. Каждый холм, да что холм – отдельные хаты видно! Вот Благоевград, вот этот проклятый аэродром. К карте бы еще приемничек спутниковой навигации, маленькая такая коробочка. Жмешь кнопку – и через пару минут получаешь результат, то есть свое месторасположение. Впрочем, что о этом…

Но и без спутников ясно, что вокруг – горы хребта Пирин. Надо полагать, он находится где-то между Мелником и Разлогом, вокруг должна быть куча мелких селений, так что определиться будет можно. Придется выбираться к жилью – если, судя по карте, с водой в этой местности все о'кей, ручьев тут просто уйма, то еды, как ни растягивай, больше чем на пару дней не хватит. Еще с недельку можно поголодать, а потом? Суп с котом? Только кота этого здесь поди поймай.

Летчик усмехнулся, свернул карту и встал, уже все для себя решив. Здесь Македония. И живут здесь, как и по ту сторону границы, македонцы, привыкшие, Корсар слышал, партизанить в горах еще с прошлого века, со времен бесконечных войн с турками. Они занимались этим и перед Первой мировой войной, и во время нее, и после, и во Вторую мировую… Да и потом в этих Горах мира не было – болгарские македонцы выступали за присоединение к Македонии югославской. И было бы странно, если бы и сейчас, в такое смутное время, во всей округе не нашлось бы двух-трех отрядов повстанцев.

Обойдя вершину по склону, Корсар спустился с другой стороны и вскоре уже шел вдоль маленького весело журчащего ручья, бегущего по камешками и корням сосен. Улыбнувшись жизнерадостности своего «попутчика», Корсар плеснул воды в лицо, напился и наполнил флягу. Потом он вытащил компас и попытался сориентироваться, хотя в принципе можно было идти куда угодно. Впрочем, населенных пунктов, пожалуй, к юго-востоку будет побольше. «Что ж, – решил он, – туда и пойдем».

К счастью, местность оказалась вполне проходимой. Склоны, густо поросшие грабом и лиственницей, были временами круты, но все же не отвесны. Всегда можно было найти место, где поставить ногу или хотя бы опереться рукой. За три дня вынужденного горного туризма Корсар не раз встречал симпатичные ровные участки, которые окрестил про себя «альпийскими лугами». Эти места словно предлагали путнику поваляться вволю на усыпанном поздними цветами разнотравье, но Корсар обходил их стороной. К тому же сегодня утром один лужок преподнес ему сюрприз.

Когда в маленьком просвете между деревьями впереди Андрею почудилось какое-то движение, он сначала замер, а потом осторожно подобрался поближе. На освещенном косыми лучами солнца горном пастбище шевелилась серая масса стада.