Одна торпеда, одна бомба – и ваша алюминиевая банка из-под „кока-колы“ выгорит и пойдет ко дну быстрее, чем любой паршивый миноносец времен Второй мировой войны». Я рассказал об этом нашему командиру курса, и он назвал деда старым дураком – не за то, что он посчитал дерьмом нашу коробку, а за то, что сказал об этом мне. Кадету полагается считать, что он попал на лучший в мире корабль, и тонуть в случае чего тоже с этой мыслью. Так что, Чин, будь спокоен – если нам все же вмажут, то закончится все весело и быстро.

– Спасибо, сэр. Я всегда спокоен.

– Ха! Я и забыл. Ну давай, стой дальше! – и, взмахнув рукой, лейтенант отправился своей дорогой.

Чин Ло еще раз вежливо улыбнулся вслед уходящему молодому офицеру, и вновь его лицо приняло бесстрастное выражение. В его семье свято соблюдались национальные традиции, и привычка скрывать свои эмоции за внешней невозмутимостью была одной из них. Поэтому мысли, которые вызвала у него короткая лекция лейтенанта, тоже никак не отразились на его плоском желтом лице.

Парни, сидевшие на боевых постах, были куда менее сдержанны. Оператор блока шестиствольных скорострельных установок «Вулкан», здоровенный рыжий ирландец, громогласно ругался, оглушая своего напарника:

– Эти дерьмовые «хорнеты» сейчас будут делать новый заход, теперь на бреющем. Ох, я бы полполучки не пожалел тому, кто подложил бы каждому из них под задницу морского ежа.

– Брось, Чарли, – меланхолично ответил напарник, ритмично двигая челюстью. -Думаешь, тем парням за штурвалами охота подниматься среди ночи? Вот адмиралу я бы и сам запустил пару этих шершней[13] под лампасы.

– Эти не влезут… Да выплюнь ты свою жвачку, Смит! Второй час жуешь!

– Отстань. Смотри лучше на экран, сейчас пойдут ракеты.

Действительно, «ИДЖИС» – интрегрированная система боевой информации крейсера – оценила режим работы самолетных радаров и предупредила экипаж о пуске противокорабельных ракет. Смит перевел взгляд на индикатор состояния подопечных систем, а Чарли быстро проконтролировал работу своей части комплекса.

– Ерунда, все в порядке! – бросил он. – Два раза отстрелялись, и на третий тоже все будет о'кей, проткни его насквозь!

И действительно все прошло о'кей. На истребители были наведены ракеты, и по анализу параметров наведения расчетам зенитно-ракетных установок была засчитана девяностопроцентная победа – само собой, реального пуска не проводилось, а полет ракет просчитал вычислительный комплекс. А вот «Вулканам» пришлось пострелять по реальной цели – с «хорнетов» в последнем заходе были выпущены два имитатора, которые, изображая из себя грозные противокорабельные ракеты, неслись на высоте двух десятков метров над морем со скоростью почти равной скорости звука. Несмотря на то что стоимость имитаторов была довольно высока, адмирал Макриди настоял, чтобы оборонительное оружие ближнего действия было проверено по реальной цели.

Злые, не выспавшиеся американские моряки продемонстрировали, что и в таком состоянии они способны выполнять свою работу. «Ракеты», нацеленные в «Хилла» (на авианосец их наводить все же не рискнули – мало ли какие возможны случайности), на подлете к крейсеру были встречены шквалом огня, который обрушили на них автоматически наводящиеся по данным радара «Вулканы». Оба имитатора мгновенно превратились в мелкие обломки, рассыпавшиеся в полукилометре от крейсера. Грохот выстрелов тут же затих, и лишь еще несколько секунд шуршали и позвякивали скатывавшиеся по желобкам в море гильзы.

– Господин адмирал, третий заход выполнен. Самолеты условно поражены, ракеты-цели сбиты реальным огнем.

Макриди, стоявший на палубе «Оушна», коротко кивнул. Честно говоря, он ожидал худшего результата и был готов учинить разнос подчиненным. Поэтому теперь ощущал некоторую неловкость за устроенную не ко времени проверку. Понятно, в этом он мог признаться только самому себе. Размышления адмирала прервал подбежавший к нему офицер.

– Сэр! «Хокай» засек со стороны берега четыре самолета. Идут курсом на нас.

– Тревога?

– Да, сэр, уже объявлена.

– Что ж, пойдем посмотрим. Интересно, кто это? – сказал адмирал, направляясь к центральному посту управления. Несмотря на свое морское звание, он, координатор наземной операции, был совершенно лишним там, где осуществлялось управление кораблями, но ему хотелось удовлетворить свой интерес, даже если морякам это не понравится. В конце концов, они подчинены здесь именно ему.

Чарли и Смит уже шли подлинному коридору, ведущему к жилым помещениям, когда динамики корабельной трансляции вновь ожили.

– Что за проклятье! – заорал Чарли, перекрывая сигнал тревоги и, развернувшись, бросился обратно в сторону боевого поста.

Оказавшись вновь перед панелью управления, он обрушился на чуть запоздавшего Смита:

– Какого черта они опять устраивают тревогу?! Или этому сухопутному ублюдку в адмиральских погонах все мало?! Да выплюни, наконец, жвачку, я тебе сказал!

– Это новая, – успокоил напарника Смит. – А что до адмирала – на него и ори, я-то при чем? Смотри лучше!

Чарли привычным движением включил режим боевого ожидания и, пока на экране системы ничего не появилось, быстро прогнал тест. Пушечные установки в своих полусферических башнях на палубе с легким жужжанием резко поводили стволами вправо-влево и сверху вниз, крутанулись вхолостую блоки стволов, дернулась вперед и назад многозвенчатая снарядная лента. В соответствии с этим на маленьком экране у Чарли загоралось: «Привод надводки – ОК.[14] Стволы – ОК. Подача снарядов – ОК. Прохождение сигнала – ОК» и немного погодя: «Полная готовность – ОК».

– Ну, и что теперь? – раздраженно произнес Чарли. – Эй вы там! Давайте свою дерьмовую атаку, а то я спать хочу!

Четверка СУ-27 приближалась к кораблям авианосной группы. Для того чтобы разогнать самолет с подвешенной под него ракетой диаметром без малого полтора метра до скорости, хотя бы ненамного превышающей скорость звука, летчикам пришлось включить форсажный режим двигателей. Конечно, длительное применение форсажа ведет к уменьшению ресурса, а то и вовсе к отказам, но сейчас летчики меньше всего думали о будущем. Главной их целью были корабли, несшие в своих плавучих погребах по сотне смертей на каждого воюющего серба.

На радарах «сухих» появились американские истребители, но почему-то, вместо того чтобы ринуться наперерез врагу, они развернулись и направились в сторону авианосца.

Откуда было знать сербским летчикам, что эти самолеты, только что изображавшие воздушную атаку, поднялись в воздух без вооружения и керосина в их баках осталось лишь на то, чтобы приземлиться обратно на свой плавучий аэродром. А поскольку взаимное расположение катапультной взлетной и посадочной полос авианосца исключало одновременный выпуск в воздух и принятие самолетов, то в ближайшие несколько минут новые истребители не могли подняться в небо.

Четверка видела только одно: в воздухе сейчас у них врагов нет, но они есть впереди, в каких-то полутора сотнях километров.

Через десять секунд после того, как самолет радиолокационного дозора «хокай» захватил четыре воздушные цели, они были им идентифицированы как «чужие», и координаты целей начали передаваться непосредственно в корабельные системы ПВО.

На крейсере «Банкер Хилл» вновь взвыла сирена, и металлический голос в динамиках несколько раз повторил: «Внимание, это НЕ учебная тревога, внимание, это НЕ учебная тревога».

«ИДЖИС», обработав информацию о воздушных целях, изготовила к стрельбе восемь ракет «Стандарт» в вертикальных пусковых контейнерах, и двадцать секунд спустя прошла команда на старт, но ракеты остались неподвижными – в суматохе новой тревоги кто-то из операторов забыл переключить комплекс в боевой режим, и теперь вместо реального выстрела система начала просчитывать вероятность условного поражения условной цели.

Конечно, эта ошибка была сразу замечена и исправлена, но в течение потребовавшихся на это нескольких секунд дистанция между крейсером и атакующими самолетами продолжала сокращаться.

Вновь занявший свое место Чин Ло ощутил, как вздрогнул корпус корабля, и услышал приглушенный грохот стартовавших ракет. Про себя он отметил, что раз начались реальные пуски, значит, тревога действительно не учебная. Он вспомнил разговор с лейтенантом и с тем же невозмутимым выражением лица сделал несколько шагов вперед, быстро оглянулся – вокруг пусто, все на местах – и отдраил водонепроницаемую заслонку на технической шахте, ведущей, как он знал, почти к самому подножию мачты. Внутри шахты были скобы, и китаец быстро проверил, сможет ли он лезть по этой шахте в спасательном жилете. Для рослого янки такое было бы затруднительно, но щуплому Чину места хватало вполне. Уверившись в этом, он вернулся к огнетушителям и замер в ожидании.

Сообщение о том, что в их сторону запущены ракеты с крейсера, сербские пилоты получили несколько позже, чем рассчитывали, изучив систему ПВО соединения. Таким образом, сейчас в их сторону шли только четыре ракеты с фрегата, стоявшего в передовом охранении. И еще несколько секунд выигрыша им подарили «хорнеты»: пока принимали приказ произвести посадку на «Рузвельте», а не на «Кирсардже» и пока с «Кирсарджа» готовились подняться перехватчики «томкэты», сербским пилотам удалось выиграть около десяти километров дистанции. Дополковник Светозар Дошло выкрикнул в эфир условную фразу, и два самолета отделились от группы, уходя в сторону, а два продолжали лететь к крейсеру. Головки самонаведения «Москитов» всех четырех уже захватили цели, и можно было производить запуск.

Капитан Момчило Германович на мгновение отключился от реальности. «Господи, помоги!» – прошептал он и отправил ракету в полет первым. Но в этот момент прямо перед его самолетом что-то вспыхнуло, и это было последнее, что он успел различить в пылающем мире… Один из «Стандартов», запущенных с фрегата, попал в цель.

Дополковник, сумевший уклониться от ракеты, видел, как на месте только что летевшего рядом с ним самолета и едва отделившегося от него «Москита» возникло огненное облако. «Ракета!.. – лихорадочно соображал он, – цела ли ракета?..» О своем заместителе командир уже не думал. Не потому, что был черствым человеком – просто он слишком хорошо знал, что это – конец! Разваливаясь на куски, самолет капитана Германовича рухнул вниз; дальше вперед продолжали по инерции лететь лишь горящие обломки; характерного следа стартовавшей ракеты не было. Светозар Дошло выкрикнул проклятье и нажал на кнопку пуска. Выдержав паузу в двадцать секунд, следом за ним то же самое сделали и остальные двое летчиков.

Тяга твердотопливных ускорителей буквально вырвала «Москиты» из-под «сухих», а когда ускоритель выгорел, в дело вступили прямоточные воздушно-реактивные двигатели, разогнавшие ракеты до скорости в две с половиной тысячи километров в час. Система управления вывела каждую на высоту в три метра над поверхностью воды и стала подавать на рули команды, как бы бессистемно изменявшие направление полета «Москитов» – так настоящий москит уворачивается от ударов человека.

Когда прошло сообщение, что нападение – реальное, а не очередная выдумка начальства, рыжий Чарли сразу посерьезнел, а Смит, которому он уже сколько раз велел выплюнуть жвачку, теперь его послушался.

На дальности в пятьдесят километров система наведения захватила приближающиеся ракеты и…

– Что-то быстро они идут… Но захват есть… – рассуждал вслух Чарли.

Ракетам осталось лететь меньше минуты. Чарли, не выдержав нервного напряжения, переключил режим – теперь пушки откроют огонь еще до того, как цель окажется в зоне огня. Вот она все ближе, ближе…

Корпус легонько завибрировал, и по его металлу на пост передался грохот выстрелов. Но резко изменявшая направление полета цель не исчезала с экрана, словно заговоренная.

– Не успеем! – крикнул Смит, и в ту же секунду страшной силы взрыв потряс «Банкер Хилл» до основания.

Система «Вулкан» предназначена сметать в море все, что приближается к кораблю, как это было сделано с имитаторами четверть часа назад. Но за «Москитом» «Вулканы» уследить не смогли…

Эта пушечная установка создавалась довольно давно, и приводы наводки, те самые, которые Чарли посчитал «ОК», не успевали перемещать стволы вслед за быстро маневрирующей целью. То, что антенны с фазированной решеткой системы «ИДЖИС» выдавали данные о ее положении с точностью до сантиметра, оказалось бесполезным. Реагировать было уже некогда.

«Москит» ударил крейсер чуть выше ватерлинии, точно под главной надстройкой. Пробив за счет своей кинетической энергии тонкую обшивку борта и еще несколько переборок, боевая часть ракеты взорвалась практически в святая святых корабля – на центральном боевом посту, уничтожив всех, кто на нем находился, и разорвав ударной волной часть силовой конструкции корабля. Второй взрыв прогремел в десяти метрах от первой пробоины, разрушив еще несколько квадратных метров борта. Листы обшивки разошлись, и внутрь корабля хлынула вода. Автоматические водонепроницаемые переборки изолировали и нос, и корму, но это лишь ненадолго продлило агонию крейсера. Дед американского лейтенанта оказался прав: разорванный набор не выдержал резко потяжелевшего центра корабля, а алюминиевые конструкции надстройки не смогли обеспечить дополнительную жесткость корпусу. Через считанные минуты «Банкер Хилл» разломился пополам, и обе его половины пошли на дно, оставив на поверхности обломки, пятна масла и мазута. Несколько самонадувающихся спасательных плотов постепенно заполнялись теми немногими моряками, что успели прыгнуть за борт или были сброшены туда взрывом. К одному из плотов неторопливо греб Чин Ло в своем оранжевом спасательном жилете, и лицо его было по-прежнему бесстрастно.

Пара СУ-27 широким виражом обошла фрегат и продолжила полет в сторону главного ядра группы. Последняя ракета, только что шедшая курсом на уже пораженный крейсер, резко изменила направление полета. На специальных экранах «Оушна» был ясно виден этот маневр, и так же ясно понятен был замысел атакующей группы – после поражения «Хилла» в системе обороны авианосца образовалась брешь, в которую и собирались пройти оставшиеся два самолета, а вернее три – уцелевший СУ из первой двойки не повернул назад, как ожидалось, а прибавил скорость и через несколько секунд возглавил идущее на прорыв звено.

Наконец-то взлетевшие с «Кирсарджа» перехватчики «томкэты», еще не успев набрать высоту, запустили по атакующим самолетам сразу восемь ракет средней дальности, надеясь, что в сочетании с новым залпом «Стандартов» их разрывы создадут для врагов непроходимую стену огня. Однако пилоты «сухих» одновременно отстрелили серию ловушек, а сами снизились до предельно малой высоты. «Стандарты», у которых нижняя граница высотности перехватываемых целей равна пятнадцати метрам, потеряли захваченные было цели, а навстречу AMRAAMам с крыльевых пилонов СУ сошли ракеты ближнего боя Р-73.

На командном посту «Оушна» царило спокойное, деловое напряжение. Короткие команды, доклады, тихие звуки сигнализации у операторов – все было почти точно так же, как на совсем еще недавно проходивших учениях. Только на учениях у офицеров не стекали из-под фуражек струйки пота… И во время учений на посту не могло раздаться потрясенное «О Господи!», когда пришло сообщение о гибели «Банкер Хилла»!

Макриди огромным усилием воли запретил себе вмешиваться в слаженную работу команды. Моряки и сами справлялись неплохо – на авианосце наконец-то подняли последний «томкэт» и теперь спешно готовили к вылету дежурное звено второй очереди, через минуту оно будет в воздухе, а пока что к трем самолетам уже тянулись следы нескольких ракет, и, по всей видимости, сербским самолетам при всем их старании сбить столько ракет, конечно же, не удастся.

Но что это? Адмирал даже склонился вперед, не заметив, что навалился на плечо оператора: передний самолет, судя по всему, отключил генераторы помех и прекратил маневры, перейдя в прямолинейный полет. Выждав несколько секунд, серб начал плавно сворачивать с курса и…

– Черт, да выдайте им цель вручную! – не удержался адмирал, но было уже поздно. За ясно обозначившим себя в радиолокационном поле самолетом ушло чуть ли не две трети выпущенных ракет, и то, что самолет этот был обречен, не облегчало положения американцев, потому что оставшиеся два продолжали свой полет на предельно малой высоте. С «Оушна» стартовало еще четыре ракеты, запрограммированные так, чтобы их траектории пересеклись с направлением полета двух «сухих».

«Ну, эти-то их точно завалят», – подумал Макриди, но вскоре понял, что ошибся, потому как два самолета резко изменили курс и теперь шли прямо на вертолетоносец. Их целью был его собственный корабль, на котором размещался штаб операции.

«Оушн» снова вздрогнул – командир ПВО корабля отдал приказ выпустить последние восемь ракет.

После того как самолет дополковника Дошло увел за собой целую стаю ракет ПВО и растворился в небе огненным смерчем, поручик Перице Дражич остался в воздухе старшим. Он ясно видел главную цель на экране радара. Его ведомый, молодой подпоручик Мирослав Йованович, шел сзади с небольшим уступом, и две их РЛС своей синхронной работой позволяли отфильтровывать ложные сигналы, которыми в изобилии заполнила эфир система радиоэлектронной борьбы корабля. Кроме того, над водой рядом с ними появились несколько фантомных целей – выстреленные с корабля ловушки создали в воздухе облака металлостеклопластиковых волокон, отражающих радиоволны почти так же, как сам корабль, но точное положение реальной цели уже был передано в систему управления ракеты.

Дражич перестал обращать внимание на неумолкающий сигнализатор атаки, машинально бросая самолет из стороны в сторону. В принципе, последний «Москит» уже вышел на новую цель, но даже его совершенная система самонаведения в любую секунду могла сбиться, направив ракету в сторону ловушки: американская техника – достойный противник любому средству нападения. Поэтому Дражич не стал уходить с курса, а, включив РЛС в режим подсветки цели, продолжал полет, поднявшись до высоты в сотню метров.

Те же самые операции проделал и подпоручик Йованович, в обязанности которого входило всегда быть готовым заменить своего ведущего в любой момент, и момент этот наступил очень скоро. Прямо по курсу двух самолетов взорвались «Сайдуиндеры», выпущенные с F-14, подошедших на расстояние пуска ракет ближнего боя, а сзади полыхнули несколько «Стандартов».

Эффективность наведения на встречных курсах оказалась не слишком высокой, и потому ни тот ни другой самолет не развалился в воздухе. СУ поручика Перице Дражича с двумя заглохшими двигателями сохранил скорость, достаточную, чтобы продержаться в воздухе еще несколько секунд. Этих секунд хватило бы, чтобы катапультироваться, но поручик даже не пошевелил рукой, не дотронулся до спасительной ручки. Ведь он дал клятву, а теперь лишь по своей самонадеянности лишил себя возможности ее исполнить. Что ж, сам виноват. Отлого падая к морю, истребитель поручика перевернулся через крыло. В разбитом триплексе кабины совсем близко блеснула вода…

Если его СУ не взорвется, а разломится при падении, у него еще будет шанс… Ничтожно маленький, один на тысячу, на миллион!.. Судорожно содрав гермошлем, Дражич с надеждой запрокинул голову вверх. В лазурном небе над Адриатикой еще находился один сербский самолет! Это был самолет подпоручика Йовановича. Он летел вперед, оставляя за собой широкий дымный след.

– Разворот ракеты в сторону корабля! – напряженный голос словно током пронзил всех на командном посту. Макриди вздрогнул и почувствовал, что задыхается в этом помещении. На него никто не обращал внимания, и он потратил почти минуту на то, чтобы выбраться на воздух, к стальной панели мостика второго уровня – через ее узкую щель виднелось яркое и спокойное утреннее море, над которым расплывались в воздухе дымные следы запущенных недавно ракет. Минута… Ракета пролетает примерно сто километров за две с половиной минуты. И хотя адмирал понимал, что подвергает себя опасности, он все-таки не уходил, надеясь увидеть, как эта ракета разлетится на куски под выстрелами автоматических пушек.

– Господин адмирал… Господин адмирал… Немедленно спуститесь вниз!

«Господи, это еще кто? А, тот парень, который так жалел жителей Зворника…»

– Что такое, лейтенант?

– Здесь опасно, немедленно спуститесь!

– Ладно, иду. – И в эту минуту словно взбесившиеся отбойные молотки загрохотали пушки. Замерев, адмирал и лейтенант увидели, как метнулись трассы снарядов, как длинная узкая тень неуловимо мелькнула над водой, и оба почувствовали, как содрогнулась под ногами палуба и корабль ощутимо накренился от удара. Адмирал внутренне сжался, удивляясь, как это он успевает еще думать и реагировать за невообразимо короткое время между попаданием и подрывом ракеты, но внезапно понял, что взрыва не было! И наверное, уже не будет – видимо, снаряды пушек или еще раньше осколки «Стандартов» и AMRAAMов, повредили-таки боевую часть ракеты. Вместо взрыва на корабле раздался сигнал пожарной тревоги, и лейтенант, выглянув, испуганно произнес:

– Кормовой ангар! А это что?!

Адмирал проследил за направлением взгляда лейтенанта и увидел силуэт двухкилевого самолета, летевшего прямо на них.

Подпоручик Йованович даже не смотрел на аварийное табло. Несмотря на то что летал он не так уж и давно, он и без подсказок чувствовал, что его самолет подбит и держится в воздухе последние минуты. Ему было страшно. Здесь и сейчас никто его не видел, и Мирослав мог больше не скрывать своего страха смерти. Страх этот был ему ненавистен, но всю войну неотступно следовал за ним вторым «я», и все сложнее было загонять его вовнутрь… Боже, как медленно ползет время! Почему последние секунды стали вдруг часами? Мирко про себя знал, что он никогда не был храбрецом, как сотни тысяч его соотечественников, вовлеченных в страшную битву за жизнь… Его сверстники еще в школе дрались по малейшему поводу и вовсе без повода, бравировали небрежением к боли и опасности, становились героями ночных улиц, наказанием для родителей и постоянными клиентами полиции… Мирко не был на них похож, он рос тихим и робким пареньком, всецело поглощенным единственной безудержной страстью – авиационной техникой. Он мечтал создавать самолеты, из него вышел бы, наверное, знаменитый авиаконструктор… Но когда враги смыкают кольцо, нужны летчики-истребители, а не инженеры! Он не хотел лететь на это опасное задание, хотя никогда никому об этом не рассказывал. Он не годится в герои, его должны были сбить первым! Героем мог стать, например, самый храбрый из них Момчило Германович или самый опытный Светозар Дошло… Но теперь, когда последний самолет группы исчез под водой, он понял, что остался один. Их священная клятва должна быть исполнена им или не исполнена вообще. «Что ж, тогда вперед, Мирко Йованович! Никто и никогда не узнает, что именно ты направил свой самолет следом за своей же ракетой в ту самую заклятую цель! И никто никогда не узнает, что тебе было страшно умирать…» Мирко, не обращая внимания на тревожную сигнализацию, вывел двигатели на чрезвычайный режим, в котором они разгоняли поврежденный самолет до скорости, немыслимой на такой высоте.

Впереди виднелся силуэт длинного корабля с громоздкой надстройкой, от которого к «сухому» тянулись трассы скорострельных пушек. Когда одна из этих трасс пересекла кабину, подпоручик обмяк в кресле, а на приборную панель легла россыпь ярко-красных брызг. Ничто уже не могло изменить курса, на котором чудовищно разбухал в размерах «Оушн», и в ожидании страшного удара подпоручик Мирослав Йованович закрыл глаза, смирившись с неизбежным.

Молодому офицеру, глядевшему на приближающийся самолет, вдруг показалось, что он смотрит замедленные кадры черно-белой кинохроники, – в критические минуты бывает, что сознание начинает воспринимать мгновенные события неторопливо и обстоятельно, именно это и произошло с лейтенантом. Он видел, как все вырастает и вырастает силуэт самолета, как почти в упор бьют по нему автоматические пушки, срывая дымящиеся куски дюраля с крыльев, как медленно открывает рот адмирал, наверное, чтобы отдать какой-то очень важный приказ…

Но в этот момент то, что еще недавно было самолетом СУ-27, стало теперь мощным тараном, начиненным зажигательной смесью и ударило в надстройку корабля всеми своими двадцатью тоннами, помноженными на семьсот метров в секунду.

От этого удара корабль вновь накренился, гораздо сильнее, чем раньше, и люди, гасившие разгоравшийся пожар в ангаре, повалились друг на друга, роняя огнетушители и брандспойты, а два горящих десантных катера на воздушной подушке отшвырнуло на соседние, и локализованный было пожар сразу же распространился вширь.

Но в настоящий ад превратилась надстройка корабля – теперь это была искореженная и смятая мешанина из стали, алюминия, огня и человеческих тел. В небо вздымались языки пламени, из рваных трубопроводов извергались пар и вода, короткие замыкания в электрических кабелях били фонтанами искр, и обезглавленный труп около одного из них бессмысленно и страшно дергался.

Уцелевшие матросы и морские пехотинцы оцепенели от ужаса, не зная, за что хвататься и что предпринимать, как вдруг из-за висящей на одной петле дверцы появился человек в некогда белой офицерской рубашке, которую сплошь покрывали пятна копоти, сажи и крови. Он тащил под мышки изуродованный труп и, когда матросы бросились к офицеру, облегченно перевалил им свою ношу и без всякой надобности сообщил:

– Адмирал Макриди. Положите его как-нибудь отдельно. Для отправки в Штаты, – и лейтенант, не обращая больше ни на что внимания, сел на палубу и обхватил голову руками.

Аэродром Колашин. Коммерческий рейс Когда грохот взлетевших истребителей затих и уши Казака восстановили способность слышать, он обратил внимание на тарахтящий звук, который живо напомнил ему училище и самый первый его самолет – учебный ЯК-52. Прошло несколько минут, и через край котловины перемахнул и стал спускаться самолет, очертания которого были Казаку знакомы, и не только по фотографиям и рисункам в книгах. Поняв, что не ошибается, русский летчик удивленно присвистнул – неужели такие самолеты все еще летают! Ведь к изуродованной полосе аэродрома приближался настоящий «Дуглас DC-3», он же С-47 «Дакота», он же ЛИ-2 – легендарный транспортный самолет, созданный в 1939 году и на десятилетие ставший в мире основным перевозчиком людей и грузов. «Дугласы» и их советский вариантЛИ-2 были самыми распространенными транспортниками во время Второй мировой войны, да и после нее продолжали летать до начала семидесятых, но теперь встретить в воздухе такой самолет было едва ли проще, чем летающую тарелку.

Тем не менее этот «Дуглас» был вполне реальным. Его пилот, словно не видя того, что полоса непригодна для посадки, снижался. Казак с ужасом смотрел, как этот сумасшедший с ходу притирает свою машину прямо к воронке, и лишь секунду спустя осознал, что колеса самолета коснулись асфальта буквально в метре за ней.

«Кажется, этого летчика зовут Мэд[15] Сью? Похоже, не зря!» – мельком подумал Казак, глядя, как «дуглас», замедляясь, катит вперед, к очередной яме. В последний момент Сью резко прибавил газ одному из двигателей и одновременно прижал тормоз. Самолет занесло хвостом влево, вторая воронка осталась позади, но навстречу надвигалась канава. Пилот теперь дал газ обоим двигателям и рванул штурвал на себя. «Дуглас» взмыл на полметра вверх, но потерял на этом остатки скорости и вновь тяжело рухнул на три точки…

Но уже после канавы. Оставшиеся метры полосы самолет катился с выключенными двигателями, устало поскрипывая, и в этих звуках Казаку явственно слышался вздох облегчения старого трудяги, вынужденного вытворять такие финты. Тормоза скрипнули в последний раз, и «Дуглас» остановился.

При ближайшем рассмотрении стало ясно, что самолет этот собран из деталей, принадлежавших по крайней мере трем таким же далеко не новым аппаратам. Хозяин «Дугласа» не позаботился перекрасить в одинаковый цвет новые листы обшивки, поставленные в качестве заплат, поэтому самолет получился как бы камуфлированным, только пятна разных оттенков зеленого имели правильную прямоугольную форму. А вот капот левого мотора оказался вовсе некрашеным и сиял природным желто-салатовым цветом нового дюраля. Крыло сзади этого мотора совершенно не было закопченным. Зато на правом крыле сажа из выхлопных газов отложилась таким мощным слоем, что создавалось впечатление, будто экипаж живет по принципу «до двух вершков не грязь, а дальше само отвалится». Единственным признаком того, что самолет не совсем уж бесхозный, были аккуратно выведенные чуть ниже сдвижной форточки пилотской кабины символы в виде миниатюрных опознавательных знаков авиации разных стран. Казак насчитал два таких американских, один французский, три красные звезды, а остальные четыре разных знака были ему незнакомы. Брякнула откидная дверца, и из нее вниз спустилась лесенка. Потом из дверцы появилась нога в стоптанном американском солдатском ботинке времен чуть ли не Второй мировой войны, нога пощупала воздух, пытаясь найти ступеньку, но не успела – тот, кому она принадлежала, потерял равновесие и вывалился из самолета.

– Хэллоу, Сью! Как ты, о'кей? – обратился к пилоту спутник Казака, и русский летчик понял, что это и есть пилот, который повезет его дальше. Мэд Сью, возрастом сравнимый разве что с Дедом, производил впечатление безнадежно состарившегося не то хиппи, не то ветерана вьетнамской войны. Длинные седые волосы, собранные в неаккуратный хвост, росли лишь на узкой полосе от ушей к затылку, остальная же часть головы была лысой и блестящей. Костюм его заслуживал особого описания и представлял собой нечто совершенно необычное даже для Балкан, где этим вообще трудно было кого-нибудь удивить. Состоял он прежде всего из выцветшей до белизны куртки армии США с оторванными рукавами, но не камуфлированной, а однотонной и невероятно архаичного покроя. Сей предмет военного антиквариата без всякой системы покрывали всевозможные шевроны и нашивки разной степени поношенности. И хотя значение некоторых из них теперь мог объяснить разве что сам хозяин, было видно, что все они символизируют важные этапы его жизненного пути. На спине куртки разноцветными нитками был весьма профессионально вышит, видимо совсем недавно, «личный герб» владельца, представлявший собой сведенную с распространенного плаката фигуру знаменитой мисс мира болгарки Анны Ликовой, почему-то черного цвета. Буйное воображение художника пририсовало ей сзади два демонических алых крыла.