Следует еще раз подчеркнуть, что приводимые ниже устные версии о судьбе Рауля Валленберга не имеют достаточной доказательной силы и некоторые из них исключают друг друга. Тем не менее их следует изучить, поскольку они появились в ходе рассмотрения дела.

Покойный ныне сотрудник Министерства иностранных дел СССР, который внимательно следил за делом Рауля Валленберга с 1946 г., высказал предположение, что Рауль Валленберг не выдержал лишений и нечеловеческого обращения — психического и физического давления, которым он безусловно подвергался. Он также считал, что Молотов и Вышинский пытались выяснить, что произошло, и, скорее, склонен был возложить вину на Берию и Абакумова, которые якобы ввели в заблуждение Сталина. Подобная тенденция защитить Сталина была отмечена у большинства пожилых сотрудников, с которыми встречалась рабочая группа.

Один из пожилых сотрудников госбезопасности, который уже в 1946— 1947 гг. занимал высокое положение, утверждает, что Рауль Валленберг умер 17 июля 1947 г., но склонен считать его смерть несчастным случаем, что должно было сильно обеспокоить Абакумова при мысли о реакции Сталина, особенно если Сталин связывал с Раулем Валленбергом особые намерения. Он считает, что именно ради того, чтобы смягчить удар, Абакумов мог послать рапорт через Молотова. По его мнению, решение о казни могло быть принято не Абакумовым, а только по приказу Сталина. Однако он считает, что версия казни противоречит тому, что происходило ранее: например, мало было допросов, а казни должны были предшествовать более интенсивные допросы. Если Абакумов получил приказ от Сталина, то исключено, чтобы он отрапортовал о его выполнении через Молотова. Какой-либо логической причины казни Рауля Валленберга этот офицер разведки не мог найти.

Самая расхожая версия судьбы Рауля Валленберга сводится к тому, что он был расстрелян.

Александр Яковлев рассказал о заседании Политбюро осенью 1989 г., на котором председатель КГБКрючков докладывал о деле Рауля Валленберга в связи с находкой его личных вещей. Обсуждался вопрос, передавать их семье или нет. Доклад Крючкова совпадал с официальной советской версией 1957 г. и опирался на рапорт Смольцова. У Яковлева создалось впечатление, что большинство членов Политбюро сомневались в этой версии, и после заседания, когда он оказался на мгновение с Крючковым, он его прямо спросил, что, в сущности, произошло. Крючков ответил, что Рауль Валленберг был расстрелян в 1947 г., но никаких документов не сохранилось, а все непосредственные свидетели умерли.

Эта версия совпадает, в частности, с рассказом упомянутого выше бывшего сотрудника КГБКондрашова. Через несколько месяцев после допроса, проведенного Кузьмишиным в марте 1947 г., он связался с коллегой из следственного отдела и, спросив, что произошло с тем допрашиваемым, получил ответ, что его расстреляли. На вопрос почему коллега сказал, что имелось достаточно причин, подразумевая контакты с несколькими разведками. То, что речь шла о Рауле Валленберге, Кондрашов понял лишь позднее в том же самом году. Подобная открытость сама по себе противоречит высокому уровню секретности и жесткой дисциплине, которые поддерживались в органах госбезопасности; с другой стороны, Кондрашов занимал уже тогда хорошую должность и был известен как блестящий аналитик.

Человек, служивший в КГБ в 50-х и 60-х гг., рассказал следующее. В 1960-1961 гг. он беседовал с двумя коллегами из 2-го Главного управления. Одного из них звали Недосекиным, и он отвечал за вопросы, связанные со Швецией. Недосекин выглядел несколько недовольным и на вопрос о причине ответил, что шведы опять прислали запрос о Рауле Валленберге. Он считал, что они получат тот же самый ответ, что и раньше; каких-либо новых фактов не имелось. Рассказчик тогда спросил Недосекина о том, что же, собственно, произошло с Раулем Валленбергом, на что Недосекин тихо ответил: на самом деле его расстреляли как агента германского абвера, но более подробной информации нет; все документы уничтожены. На вопрос, почему нельзя дать шведам этот ответ, Недосекин сказал, что нельзя дать никакого ответа, потому что не существует никаких документов.

Елисей Синицын, который служил в скандинавском отделе внешней разведки в течение нескольких лет после Второй мировой войны, в изданных несколько лет назад мемуарах написал, что его начальник Фитин осенью 1947 г. узнал, что Рауля Валленберга расстреляли.

Сбежавший на Запад бывший офицер разведки, который, по его словам, в конце 40-х гг. служил в архиве разведки, сообщает, что видел архивный документ о Рауле Валленберге, который был составлен в связи с его смертью. Он вспомнил, что Рауль Валленберг умер в 1946-м или 1947 г., возможно, в результате сердечного приступа, но это была неестественная смерть. На самом деле сердечный приступ вызывался путем различных психических пыток (включая пытки звуком и светом), а также медицинских экспериментов. Согласно собранным в этом оперативном досье рапортам агентов и сведениям, полученным с помощью установленных в камерах микрофонов, не было получено никакой компрометирующей интересной информации о деятельности Рауля Валленберга. Источник далее считает, что этим могло заниматься особое подразделение Судоплатова, включая так называемую «лабораторию Майрановского». Это подразделение проводило токсикологические исследования по заданию министра госбезопасности, но нередко получало также задания организовать казни особо важных жертв, в частности используя специально изготовленные яды. Эта версия в некоторой степени укрепляет убеждение в том, что рапорт Смольцова мог быть подлинным, хотя Смольцов безусловно подозревал, что дело нечисто (либо он также был «ответственным» сотрудником и в таких щекотливых делах, о чем заявил собеседник). Майрановский выполнял свои задания в условиях очень большой секретности.

Сбежавший офицер КГБ Гордиевский исключает, что Рауль Валленберг был жив после 1947 г., и сообщает также, что он слышал о расстреле. Сообщение ведущего допрос Раулю Валленбергу в марте 1947 г., что его дело политическое, и замечание в другом случае, что по политическим причинам его никогда не будут судить, было очень зловещим предупреждением — оно указывало, что ему угрожает казнь. При этом Гордиевский не хочет исключать, что Абакумов и Молотов интриговали, не известив Сталина.

Сам Судоплатов также утверждает, что Рауль Валленберг мог быть убит в лаборатории Майрановского, который работал в тесной связи с Лубянской тюрьмой. Рауля Валленберга должны были ликвидировать, поскольку он отказался сотрудничать. Судоплатов знал, что документы о деятельности лаборатории в 1953 г. забрали в закрытом пакете сотрудники Центрального Комитета и помощник Маленкова Суханов. У Судоплатова был знакомый, который работал секретарем у Суханова.

Группа опроса беседовала с Сухановым, который считает, что Судоплатов перепутал материалы о лаборатории Майрановского, о которых, он, по его словам, ничего не знает, с другими документами. Хотя он принимал документы из канцелярии арестованного Берии и материалы разведки, но у него не было возможности просмотреть их все. Однако другие люди говорят, что они также слышали о роли Суханова, когда речь шла о материалах из лаборатории Майрановского, и отмечают очень сильную роль Маленкова и после падения Берии. Впрочем, Суханов считал, что Рауль Валленберг был уничтожен в 1947 г. и что никто никогда не узнает правды.

Еще одна версия, полученная от высокопоставленного в начале 90-х гг. сотрудника КГБ, интересна тем, что по ней основную роль играет Берия. Однако следует указать, что впоследствии источник подчеркнул, что речь идет лишь о его собственной гипотезе. Он утверждал, что Рауль Валленберг был убит в 1947 г. по приказу Берии. Причиной его ареста и заключения в тюрьму был подготавливаемый Берией план создать миф о «еврейском заговоре» того типа, который привел к преследованиям в начале 50-х гг. Берии был необходим Валленберг для фабрикации подобных заговоров, которые он хотел представить Сталину как настоящие и основанные, в частности, на признаниях шведского дипломата. На самом деле протоколы допросов, показанные Сталину, были чистыми фальсификациями. Однако диктатор был недоверчив, и это могло привести к убийству Рауля Валленберга. Затем Берия предпринял чрезвычайные меры, которые были задокументированы, например изоляцию сокамерников Валленберга, уничтожение документов и т.п.

Каково мнение двух пользовавшихся большим доверием переводчиков (оперативных уполномоченных) Смерша/МГБ? Один считает весьма вероятным, что Рауль Валленберг был казнен в июле 1947 г., но также допускает, что он заболел и скончался в тяжелых условиях. «Вероятно, вокруг него возник очень большой переполох». Группа опроса считает вероятным, что он знает больше, но предпочитает не распространяться об информации и, собственно говоря, считает, что дело очевидно и без дополнительных подробностей. Другой говорит, что он верит тому, что Рауль Валленберг мог быть казнен, но считает также возможным, что тот умер естественной смертью. Однажды он проговорился, что не мог принимать участие в подобном «злодеянии». На вопрос, что он имел в виду, он ответил, что злодеянием было то, что Рауль Валленберг умер в тюрьме после того, как он спас так много людей.

Один из сотрудников Карташова сообщает, что как-то раз в 70-х гг. он столкнулся с ним на улице и спросил о судьбе Рауля Валленберга. Карташов ответил достаточно агрессивно: «Тебе действительно надо знать об этом?»

Интересную информацию сообщил один из сотрудников, работавший в 50-х гг. в скандинавском отделе 2-го Главного управления (контрразведка) сперва МГБ, а затем КГБ. Он сказал, что сотрудники были убеждены в том, что Рауль Валленберг умер. Сначала был подготовлен отчет о различных лагерях и тюрьмах, где говорилось, что Рауля Валленберга там нет. Однако было известно, что ранее он сидел в тюрьме, о чем были найдены документы, а также что он умер. Однако документы о том, что произошло в действительности, были недоступны сотрудникам этого уровня, а лишь узкому кругу начальников. Ходила версия, что Рауля Валленберга в чем-то обвинили и затем убили. Было очень сильное сомнение в том, что он просто умер; ведь он был молодым человеком, и обычную смерть не требовалось окружать такой большой секретностью.

Этот человек сказал, что для руководства МГБ того времени не было причин прятать Рауля Валленберга и делать из него «железную маску». Абакумов и другие были настолько уверены в своей безнаказанности, что такая гипотеза представляется неправдоподобной. Если Рауль Валленберг больше не требовался, то оставалось лишь ликвидировать его. До войны часто давали ответ «приговорен к десяти годам без права переписки» относительно тех, кого казнили. Однако после войны не возникало никакого сомнения, что тот, о ком сообщали, что он умер, был действительно мертв.

Тот же человек, как и многие другие, утверждает также, что в 1947 г. после двух с половиной лет пребывания Рауля Валленберга в тюрьме не в интересах руководства было раскрывать, что он находился там так долго в то время, когда власти упорно отказывались признавать, что он находится в Москве. Кроме того, Рауль Валленберг отказался сотрудничать, что также вытекает из рассказов сокамерников. Следовательно, было очень неловко, да и к тому же опасно внезапно информировать Швецию о том, что Рауль Валленберг все это время находился в советской тюрьме и притом в самой столице. Как вообще можно было бы это объяснить? Кроме того, то, что Рауль Валленберг мог рассказать, привело бы к скандалу. Следовательно, возникла необходимость устранить проблему (сравните с внутренней перепиской). Перевод Рауля Валленберга в другую тюрьму или в лагерь был бы, по сути, аналогичным раскрытию раньше или позже его существования. Правда, было еще предварительное заключение и, например, Владимирская тюрьма, где можно было надежно изолировать заключенных, но и там возникали контакты (комментарий: в том числе риск разоблачения заключенных, содержавшихся под номерами).

Итак, аргументация в приведенном выше абзаце принадлежит бывшему сотруднику скандинавского отдела контрразведки. Рассуждения, которые выдвигаются далее в этом отчете, показывают, что можно найти изъяны в его кажущихся логичными рассуждениях.

Когда пытаешься понять, что могло происходить вокруг Рауля Валленберга в июле 1947 г., большой интерес представляет судьба, постигшая его шофера Вильмоша Лангфельдера и его сокамерника в течение самого длительного времени Вилли Рёдля. Все, что мы знаем о Лангфельдере, это то, что говорится в письме КГБ в Министерство иностранных дел от 12 июня 1957 г. с предложениями по ответу на запрос из Венгрии о судьбе Лангфельдера. В предлагаемом ответе сообщается, что вопрос о Лангфельдере изучен в связи с попыткой установить судьбу Рауля Валленберга и было установлено, что Лангфельдер умер в заключении 2 марта 1948 г. С российской стороны, как указано выше, считают, что это была чистая ложь. Никаких документов не найдено, поэтому КГБ исходит из того, что они были уничтожены в связи с тем, что руководство МГБ отдало приказ об уничтожении документов о Рауле Валленберге. Лангфельдер был несколько моложе Рауля Валленберга и здоров…

О Рёдле у нас имеются более точные данные. Он был намного старше Рауля Валленберга, но, по данным сокамерника Лойды, был вполне здоров весной 1945 г. Однако из врачебного заключения от 12 сентября 1947 г. вытекает, что у Рёдля возникли некоторые проблемы со здоровьем (с сердцем), поэтому врач предписал ему усиленное питание, а также прогулки на свежем воздухе. 14 октября 1947 г. Карташов приказал отправить Рёдля в лагерь в Красногорске вблизи Москвы. В этот лагерь часто отправлялись неосужденные военнопленные на время перерыва в расследовании. Из записи от 15 октября видно, что машина выехала с Лубянки. 16 октября начальник тюрьмы Миронов сообщает Карташову, что Рёдль умер во время переезда. В этом случае действительно сохранился отчет о вскрытии. Согласно ему, смерть наступила внезапно: паралич сердца в результате склероза. Личное дело Рёдля не было найдено. Документы о нем были найдены в досье секретной переписки между органами власти относительно иностранных дипломатов и офицеров разведки, а также других особо важных заключенных (в частности, о бывшем венгерском премьер-министре Бетлене, который умер в Бутырке в 1946 г.). Переписка относительно Рёдля велась с отделом Карташова, там был даже найден конверт с личными вещами Рёдля. Если бы личное дело на Рауля Валленберга было заведено (что, видимо, не так), то материалы о нем можно было бы найти в подобном деле.

Хотя смерть Рёдля кажется естественной и описана надлежащим образом в документах, она все же вызывает подозрения, так как он умер вскоре после июля 1947 г., особенно если сопоставить эту дату с указанной датой смерти Лангфельдера пять месяцев спустя. Вероятность того, что три ключевые фигуры драмы умерли естественным путем в течение такого короткого периода времени, ничтожно мала (естественно, не доказано, что Валленберг и Лангфельдер умерли в указанное время). Следует также подчеркнуть, что перевозка из Лубянки в Красногорск не была особенно сложной; речь идет о поездке на автомашине в течение 20-30 минут. Кроме того, следует помнить, что, насколько удалось установить, всех других сокамерников Рауля Валленберга держали в изоляции от других категорий заключенных в течение ряда лет после июля 1947 г. Вероятно, в намерения Карташова (или министра госбезопасности) вряд ли могло входить прибытие Рёдля в Красногорск, где у него появлялась возможность контактов с другими военнопленными и он мог бы рассказать им о многих месяцах своего пребывания в одной камере с Раулем Валленбергом.

Интересно, что в случаях с Лангфельдером и Рёдлем — в отличие от дела Рауля Валленберга — нет никаких свидетельств о том, что их видели живыми после указанных дат смерти, за исключением одного свидетельства относительно Лангфельдера (во Владимире).

Ряд примечательных дел, из которых одно было завершено почти в то же время, что и решающая фаза дела Валленберга, привлекших внимание членов рабочей группы, кратко рассматриваются здесь, поскольку они дают интересную информацию о замыслах и способах действий (лицемерном и скрытном поведении) советской стороны в щекотливых делах. Это вовсе не означает, что можно провести прямую аналогию с судьбой Рауля Валленберга. Надо отметить, что скрытность в полной мере отражается в сохранившейся служебной документации.

В одном деле речь идет о польских евреях, лидерах социалистов Хенрике Эрлихе и Викторе Алтере. Они оба попали в советский плен во время разгрома Польши и были приговорены к смертной казни в июле — августе 1941 г. Через несколько дней приговор был заменен на заключение в лагере на срок десять лет, после чего их выпустили на свободу уже в сентябре 1941 г. (после заключения соглашения между правительством Польши в Лондоне и СССР).

Они были вновь арестованы в декабре того же года и обвинены в сотрудничестве с немцами, но ряд иностранных деятелей заступился за них.

Молотов впервые дал ответ по их делу в феврале 1943 г. Он заявил тогда, что военная коллегия Верховного суда приговорила обоих к смертной казни в декабре 1941 г. Однако из дела видно, что приговор суда является фальшивкой. Вместо этого Молотов с одобрения Сталина написал фиктивный текст, который замаскировал реальный ход событий.

В декабре 1941 г. Берия распорядился, чтобы Эрлиха и Алтера заключили в одиночные камеры тюрьмы НКВД в Куйбышеве под номерами (41 и 42). Никаких документов об арестованных нет, и на допросы они не вызывались. Эрлих покончил жизнь самоубийством в мае 1942 г. Поскольку Алтер сделал ряд нужных заявлений, Берия распорядился осуществлять личный надзор за ним и улучшить условия его пребывания в тюрьме. В действительности Алтер был казнен в феврале 1943 г. Начальник НКВД в Куйбышеве послал министру госбезопасности Меркулову свидетельство об этом, а также личное дело Алтера. Его личные вещи были сожжены.

Другое дело касается американского заключенного Оггинса, которого в 1939 г. приговорили к восьми годам заключения в лагере. Американцы знали об этом, но советская сторона в 1947 г. не считала целесообразной передачу Оггинса, поскольку он сотрудничал с советской разведкой. Вместо этого Абакумов в письме Сталину и Молотову в мае 1947 г. предложил решение проблемы Оггинса — попросту казнить его, а американцам сказать, что заключенный умер в лагере от туберкулеза еще в 1946 г. Для большей достоверности ответа необходимо сфальсифицировать медицинский документ, показывающий, что Оггинса лечили от туберкулеза, а также свидетельство о смерти.

Допросы сокамерников Рауля Валленберга 22 и 23 июля (в Белой книге приводится 27 июля) 1947 г., как уже сказано, представляют собой знаменательное и уникальное событие. В Белой книге 1957 г. об этом говорится следующее.

Рихтер: «27 июля 1947 г. в 10 часов вечера меня вызвали на допрос в Лефортовской тюрьме. Этот допрос вел полковник из Министерства внутренних дел (НКВД). Рядом с ним стоял переводчик в звании подполковника, который хорошо говорил по-немецки. Меня спросили, с кем я сидел в одной камере во время моего заключения. Я перечислил фамилии и при этом назвал также фамилию Валленберга. Тогда меня спросили, кому я рассказывал что-либо о Валленберге и что Валленберг рассказывал мне». Затем Рихтер был изолирован на восемь месяцев. Согласно записям в регистрационном журнале Рихтера допрашивал Кузьмишин 22 июля с 22 час. 10 мин. до 22 час. 30 мин.

Хорст Кичман: «Около 11 часов вечера 27 или 28 июля 1947 г. меня вызвали на допрос. Допрос вел полковник. Кроме него в допросе участвовал начальник подотдела в звании майора. Они оба были из Министерства внутренних дел. Меня спросили, с какими заключенными я сидел в одной камере во время моего пребывания в тюрьме. Когда я назвал фамилию Лангфельдера, ведущий допрос спросил меня, что тот мне рассказывал. Тогда я в основном передал, что Лангфельдер рассказывал мне о Рауле Валленберге и их совместной деятельности. Затем ведущий допрос потребовал рассказать, кому я, в свою очередь, говорил о Лангфельдере и Валленберге…». Кичман был также изолирован на восемь месяцев. Согласно записям в журнале Кичмана допрашивал Кузьмишин 22 июля с 23 час. 00 мин. до 23 час. 20 мин.

Эрхард Хилле: «27 июля на допрос вызвали сначала Краффта и через четверть часа и Пелконена. Пелконена допрашивали два высокопоставленных функционера НКВД. Они его спросили, что Лангфельдер рассказывал ему о секретаре шведской миссии и о том, знал ли Пелконен его фамилию. Пелконен ответил, что он не знает фамилию. После допроса Пелконен вернулся в одиночную камеру на нижнем этаже Лефортовской тюрьмы, и он кинулся с оконного уступа на каменный пол, что вызвало перелом черепа.

Хубера допрашивали высокопоставленные функционеры НКВД в Министерстве внутренних дел 27 июля 1947 г., в тот же день, что и Пелконена. При этом полковник, одетый в форму, выступал в качестве переводчика, а собственно ведущий допрос был в гражданской одежде. Согласно тем сведениям, которые сообщил мне Хубер, по моим предположениям, в гражданской одежде мог быть генерал Карбулов (правильная фамилия: Кобулов)… который, вероятно, был представителем НКВД при начальнике, занимавшемся военнопленными, генерале Петрове… Ведущий допрос спросил Хубера, с кем он сидел вместе в Лубянке в 1945 г.». (Ведущего допрос интересовали Лангфельдер и Рауль Валленберг.)

Эрнст Хубер: «В Лубянской тюрьме меня опять допрашивали. В 6 часов вечера в конце июля 1947 г. меня вызвали вновь на допрос. Однако меня привели не в обычное помещение для допросов, а в комнату на третьем этаже. Ведущим допрос был молодой белокурый великан, который был в гражданской одежде. Переводчик был в звании майора. Сначала ведущий допрос спросил меня, с кем я сидел в одной камере в Лубянской и Лефортовской тюрьмах». (Затем на допросе речь шла о том, что он узнал от Лангфельдера о Рауле Валленберге, после чего последовала изоляция до апреля 1948 г.) Согласно записям в регистрационном журнале и личном деле, Карташов допрашивал Хубера 22 июля целых шесть часов, с 20 час. 10 мин. до 02 час. 00 мин. Частично совпадает по времени допрос Карташовым Шлиттера, он же Шойер, в тот же самый вечер с 20 час. 05 мин. до 21 час. 15 мин. Шлиттер сидел вместе с Густавом Рихтером, первым сокамерником Рауля Валленберга, и его упорно подозревали в том, что он был информатором МГБ и тюремного начальства в камерах.

Другими заключенными, которых допрашивали 22-23 июля, были:

— Отто Хатц, оба дня;

— Шандор Катона (одно время находился в одной камере с Лангфельдером), оба дня;

— Вилли Рёдль, 22 июля, а также

— сам Вильмош Лангфельдер, 22 и 23 июля (в течение 14 часов в этот день его допрашивал Карташов).

Несколько смущающее обстоятельство состоит в том, что все эти заключенные называют 27 июля (в одном случае другое число — 28-е) в качестве даты допросов. Вспомнить точную дату (согласно документам — 22-е) безусловно трудно, но память изменила всем одинаково!

По рассказам заключенных, а также согласно их личным делам, власти затем позаботились об изоляции узкого круга лиц, состоявшего из бывших сокамерников Рауля Валленберга и Лангфельдера, а также тех, кто косвенным путем знал об этих двоих. Впоследствии их большей частью сводили вместе в группы по двое или по трое в московских тюрьмах. Можно также отметить, что Хилле и Лойда, находившиеся во время этих допросов в Красногорске, осенью были возвращены в Москву и затем помещены вместе со своими прежними сокамерниками. Даже после того, как многие из них в 1951 — 1953 гг. были перевезены во Владимир, они содержались в строгой изоляции, поодиночке или вместе. В качестве примера можно привести Хубера (свидетеля о Лангфельдере), который оказался в строгой изоляции во Владимире с мая 1951 г. по октябрь 1952 г., после чего его сокамерником стал заключенный, содержавшийся под номером. Шлиттер, который сначала содержался вместе с Раулем Валленбергом, а затем с Хубером, был изолирован в Александровском централе. Других изолировали попарно, например Гроссхейм-Криско и Шакача, Хилле и Пелконена, а также Лойду и Хофштеттера. В частности, Рихтера изолировали во Владимире по приказу ведущего допрос и переводчика Соловова, коллеги Копелянского, с указанием на то, что он был связан с особо важным заключенным, но вскоре его поместили вместе с Кичманом. С другой стороны, следует помнить, что большинство заключенных с 1953 г. стали один за другим выходить на свободу.

Эти обстоятельства, взятые в совокупности, т.е. отрицание пребывания Рауля Валленберга в Советском Союзе, утверждение о вероятности его убийства в Венгрии, допросы сокамерников и их последующая изоляция, замарывание данных в регистрационных журналах, отсутствие записей, куда были направлены личные вещи Валленберга, устные сведения о том, что пакет с материалами, относящимися к Раулю Валленбергу, был передан начальнику архива МГБ в 1947 г., смерть Рёдля и Лангфельдера несколько месяцев спустя, как представляется, могут даль достаточно определенные указания. Но отмеченные обстоятельства — это не то же самое, что веские доказательства (документы) смерти Рауля Валленберга в июле 1947 г.