Ирина Биркитт

Блондинки в шоколаде,

или

Психология Барби

1

Вдыхая запах свежих журнальных страниц, я мечтала. Я мечтала о море. О том, как, побросав в чемодан купальники и вечернее платье, отправлюсь отдыхать. Я всегда об этом мечтаю, когда офис становится похож на сумасшедший дом. Да, мы нянчились с текстом, с менеджерами рекламодателей, с автором очередного «Чтива». За месяц до этого здесь была жуткая свара. Мудрецы это называют спором, в котором рождается истина. Я, моя партнерша и дизайнер отчаянно отстаивали формат нашего издания, а заказчица (она же автор) и ее муж, размахивая перед нашими лицами договором, мобильными телефонами и оттопыренными пальцами, объясняли нам, ЧТО они хотят видеть за свои деньги.

Чтобы было понятно, мне, очевидно, надо представиться и рассказать, чем я занимаюсь. Зовут меня Изабелла, 27 с половиной лет от роду, по призванию – студентка вольных академий, по профессии рекламист. Во мне 183 сантиметра роста и 65 килограмм веса. Это сейчас я сижу в теплом помещении с гордым названием «офис» (40 квадратных метров, из которых 10 – наш кабинет), и на моей визитке значится: «Генеральный директор Рекламно-издательской лаборатории “Глянцевое чтиво”». А всего год назад я была простой домохозяйкой, моделью в анамнезе, которая осталась в гордом одиночестве после семи с половиной лет брака. Без копейки денег и с массой душевных травм.

Как любая разведенная женщина, я считала себя жертвой мужских интриг, несчастливого стечения обстоятельств и т. д. и т. п. Но счета на телефон и расходы на съемную квартиру не позволяли мне окончательно оторваться от реальности. Кушать отчаянно хотелось, работать я не привыкла. Я не нашла ничего лучше, как продать сначала украшения… потом компьютер… потом наступила очередь любимой норковой шубы. Шуба была пределом, за которым маячила голодная смерть… или картина маслом «Возвращение блудной дочери после девятилетнего отсутствия, под осуждающие взгляды соседей и мамино: «Ятебеговори-ланечеготебевэтоймоскведелать!»

Стало по-настоящему страшно. Нача-лась паника, и, как следствие, меня стали посещать мысли о смерти. Осознание конечности собственного существования сковывало тело, заставляло сердце учащенно биться. Мысли путались, а беспощадный внутренний голос ядовито нашептывал: «Ты допрыгалась, дорогая! Сейчас ты умрешь, и твое тело найдут только через несколько дней, когда Кот сойдет с ума от голода и будет выть под дверью, вынимая из соседей душу». Богатое воображение услужливо рисовало картинки: взлом двери, безутешные родственники, похороны в цинковом гробу с прощальным: «Она умерла такой молодой, а ведь могла так много сделать!»

Врожденный оптимизм совсем не давал о себе знать, а друзья… Все были заняты своими делами. Оказалось, что 97 процентов времени я проводила с мужем. Пусть с бестолковым и грубоватым, но таким родным и понятным. Я ушла от него сама, мне просто стало тесно. Но ведь никто не предупреждал, что на противоположной стороне брака зияет убийственное одиночество. Я не знала правил этой игры. В 18 лет, когда я познакомилась с моим теперь уже бывшим, жизнь представлялась умилительно романтичной и бесконечно прекрасной…

2

К тому времени я уже год жила в Москве. Не то чтобы это было пределом моих мечтаний. Российский модельный бизнес лежал в своей гламурной колыбели, агукал и тянул пухлые ручонки к молодым нефтяным олигархам. Меня ожидал контракт в одном из крупных западных модельных агентств. Оставалось лишь достичь совершеннолетия, чтобы оформить рабочую визу и паспорт. Между мною и моим менеджером, помимо всяких формальностей, существовало джентльменское соглашение: а) не связываться с бизнесменами и бандитами (что в 1995 году было практически одним и тем же); б) не иметь никаких дел с русскими модельными агентствами;

в) не весить больше 63 кг; г) учить английский. Так что в Москве я не жила, а коротала время до выхода на большую сцену. В моем арсенале было четыре года работы в Доме моделей моего родного украинского города и несколько конкурсов красоты. Впрочем, в Доме моделей я работала для поддержания тонуса, а конкурсы красоты были лишь приятным побочным явлением.

По правде сказать, моя модельная деятельность, как и все в этой жизни, была итогом удивительных случайностей и совпадений.

В конце девятого класса я сдружилась с девочкой, которая мечтала стать моделью. Ей на глаза попалась заметка в местной газете про отбор девушек на конкурс «Лучшая модель мира». Представитель восточного отделения модельного агентства, которое организовывало конкурс, не стал утруждать себя поездкой в Киев. Добравшись до первого от польско-украинской границы крупного населенного пункта, он дал объявление в местной газете.

Отбор проходил в актовом зале редакции молодежной газеты. Кто сюда только не пришел: высокие и низкие, брюнетки и блондинки, худые и пухленькие. Нинка взяла меня для смелости. Но присутствие на отборе старшеклассниц нашей школы почти в полном составе вогнало нас в уныние. В насмешливых взглядах школьных красавиц ясно читалось: мы, четырнадцатилетние дурочки, сунулись не туда, и завтра вся школа будет потешаться над неудачливыми Кроуфорд с Евангелистой. Лучшие представительницы нашего города в возрасте от 14 до 21-го сидели в зрительских креслах, толпились в очереди к фотографу, показывали друг другу свои фотографии. Кто-то вертел в руках сантиметр для измерения идеальных объемов (о 90 – 60 – 90 знали только избранные), кто-то сосредоточенно наносил боевой раскрас. Перед собеседованием надо было отсняться у фотографа: два портрета фас, профиль и полный рост на каблуках. Фас и профиль у нас были. У нас не было каблуков. И если Нинка с ростом 175 чувствовала себя превосходно, мне при моих 183 даже думать о каблуках было мучительно.

Классика жанра: жирафа-дылда-каланча-швабра-шпала-достань-воробышка. Я смотрела на других и понимала, что таких, как я, ДАЖЕ ТУТ мало. Дождавшись своей очереди, Нинка шагнула под объектив. А помощница фотографа предложила мне записаться в тетрадь № 2. В тетради № 1 были данные двухсот девушек; меня, блеющую что-то бессвязное, внесли во вторую тетрадь под номером 274 и принялись за 275-ю. Фотограф неожиданно оказался очень приятным седовласым мужчиной. И то, что я издалека (со своей близорукостью) приняла за похотливую ухмылку, оказалось профессиональным прищуром.

Представитель модельного агентства опаздывал на три часа. Девушки успели перезнакомиться и делились впечатлениями, кто-то особо продвинутый лихо оперировал понятием «кастинг». Многие девочки были с мамами. Я во все глаза смотрела на стайку девушек, явно выделявшихся среди прочих. Это были наши местные «небожительницы». Все они участвовали в первом в истории нашего города конкурсе красоты. Вокруг них вились молодые журналисты и фотографы, среди которых затесался даже радиоведущий. Присутствие представителей масс-медиа придавало значительности происходящему.

В половине десятого вечера пришлось звонить домой. Конечно же, я не решилась бы на эту авантюру, если бы мои родители были в городе. Но они с утра уехали к нашим польским родственникам, и со мной осталась бабушка, вызванная приглядывать за любимой внучкой. По легенде я до девяти делала уроки у Нинки. К приезду мамы, возвращавшейся вечером, я должна была быть дома. Мама у меня строгая, и неудивительно, что в полдесятого они с бабушкой рвали и метали. Объяснив, где нахожусь, я пообещала быть дома максимум в одиннадцать.

Наконец появился представитель модельного агентства, и все засуетились. Он зашел в кабинет справа от сцены, и туда сразу выстроилась очередь. Жаркие споры «кого тут стояло» быстро улеглись, потому что в кабинет предстояло заходить в том порядке, в котором мы фотографировались. Процесс пошел. Недотянувшие до второго тура девушки вели себя по-разному. Были и разочарование, и слезы, и фальшивое: «Не очень-то и хотелось!» Некоторые пытливо расспрашивали более успешных товарок, пытаясь понять, где допустили ошибки. Заветная дверь приближалась, и тут появилась мама. К моему удивлению, я не услышала ни слова упрека. К двенадцати ночи возбуждение стало спадать, очередь заметно поредела: сказывалась усталость. Вместо оживленного гула голосов раздавалось вялое перешептывание.

Нинка вылетела из кабинета очень расстроенная. Времени на обмен впечатлениями не было. Мужчина в кабинете окинул меня усталым взглядом, на неплохом русском извинился за опоздание (передо мной, четырнадцатилетней соплячкой!) и стал задавать вопросы: сколько лет, где учусь, крашу ли волосы, пользуюсь ли косметикой, есть ли мальчик. После вопроса, девственница ли я, вогнавшего меня в краску, остальные как-то не запомнились. На мое заторможенное «да» он пояснил, что это важно, потому что начало половой жизни влияет на фигуру женщины. Потом будничным голосом попросил подождать в зале. Я вывалилась из прокуренной комнаты с блаженной улыбкой.

К концу первого тура в зале осталось 25 счастливиц и их группы поддержки. Мужчина вышел к нам, раздал анкеты и попросил надеть купальники. Все опять загомонило, задвигалось. Мы выстроились на сцене и стали по очереди подходить к его столу. Мужчина что-то уточнял, делал пометки в анкетах и фотографировал девушек. Параллельно с ним девушек снимали фотографы.

Заглянув в мою анкету, он начал расстегивать ремень. До сих пор этот предмет ко мне применяли исключительно в воспитательных целях. Я застыла в недоумении. Обхватив ремнем мои бедра, он сделал на нем отметку, а потом на столе замерил ремень жесткой линейкой. Удовлетворенно хмыкнув, что-то исправил в анкете. Потом, подняв на меня повеселевшие глаза, спросил: «На шубу измеряла?» Его улыбка меня приободрила, и я ответила, что данные писала наобум. Тогда он таким же образом перемерил талию и грудь. Отсутствие у меня купальника и туфель его тоже не смутило. Уточнив размер моей ноги, он заглянул в анкеты и попросил одну из девушек одолжить мне туфли и купальник. Темноволосая красавица не горела желанием делиться нарядом, но ее никто не спрашивал. В нагретом ее телом купальнике и влажных туфлях, под вспышками фотоаппаратов я чувствовала себя не очень уютно и испытала огромное облегчение, когда меня попросили позировать босиком. Грязные доски сцены хоть и пачкали ноги, но не вызывали отвращения.

Отбор закончился в половине второго ночи. Безумно хотелось спать. Все девушки сидели в первом ряду.

Потом нас с еще одной девушкой, победительницей прошлогоднего конкурса, поставили рядом, просили смотреть то в одну, то в другую сторону. Вручили газету и попросили делать вид, будто мы увлеченно читаем. И опять – вспышки, вопросы, поздравления.

Только в редакционном автобусе, который вез нас домой, я узнала, что отобрали нас двоих: меня и Аню. Она старше на четыре года, и у нее уже есть паспорт. Наши фото должны отправить в главный офис, где и будет принято окончательное решение. Мама постоянно твердила, что у меня шансов меньше и чтобы я не волновалась. Но я и не волновалась. Я хотела есть и спать. Мы вышли из автобуса и подошли к арке, ведущей в Нинкин двор. Возле нее с каменным лицом стояла Нинкина мать. Моя мама извинилась перед ней и попросила не быть с Ниной слишком строгой. Когда мы отошли,

я услышала звонкий шлепок пощечины, и гулкие своды арки подхватили и умножили тихий плач подруги…

Утром телефон надрывался от звонков. Бабушка причитала, мама стойко отбивалась от журналистов. На завтрак у нас были блины с клубничным вареньем и газеты со статьями такого содержания: «Кто поедет в Париж? Аня или Изабелла?»

Днем приехал папа. Наш женский коллектив заметно стушевался, особенно бабушка. Папа сказал: «Посмотрим… Дальше видно будет». И запретил при нем поднимать эту тему. Две недели я была как на иголках. А между тем наступила пора выпускных экзаменов. 

В понедельник на экзамене по русскому я сполна отыгралась за «дылду», «швабру», «жирафу» и иже с ними: Нина успела все рассказать, и мы обе насладились минутами славы. Мальчишки из нашего класса просили расписаться под фото в газете и получили автограф «от дылды Изабеллы на память». Завуч, которая преподавала у нас русский, быстро прекратила ажиотаж, поздравила меня и напомнила о той ответственности, которая отныне лежит на моих плечах. Наша школа считалась рабоче-крестьянской с бандитским уклоном и, как правило, упоминалась в прессе, лишь когда очередной выпускник оказывался за решеткой. 

Переживания по поводу выпускного затмили мечты о Париже. Как и предполагалось, организаторы побоялись проблем с оформлением документов. Но я все равно была счастлива. Я получила аттестат о неполном среднем образовании с четырьмя одинокими четверками на фоне кругленьких жирных пятерок. Мне было чем гордиться, ведь в предыдущем классе я было отъявленной троечницей. Моя главная победа была тут, в школе.

До восьмого класса я была как все. Но, вымахав за лето до своих 183, оказалась вне общения, меня просто стали стесняться. Не найдя друзей среди людей, я нашла их среди книг. Из всех моих одноклассников только Нинка определила для себя какие-то мотивы, по которым она со мной общалась.

А тут такое! Короче, после экзаменов ко мне приехал мой будущий менеджер Януш и оговорил условия контракта. Он просил не удивляться тому вниманию, которое будет оказывать моей скромной персоне. Сама по себе я пока ничего не стою, но, если буду умна и рассудительна, смогу сделать карьеру модели и хорошо зарабатывать. В том числе и для него. 

Осенью я шила юбку у маминой портнихи, и одна из примерок состоялась у нее на работе, в Доме моделей. Ее коллеги, увидев меня, ахнули, уточнили, та ли я самая «девочка из газет», и отправили в демонстрационный зал. Дама, ответственная за демонстраторов одежды, оглядела меня, попросила пройтись по языку сцены и предложила остаться на репетиции. Девушки приняли меня очень тепло. Учили ходить, изящно поворачиваться, снимать одежду так, чтобы не испачкать ее макияжем, быстро переодеваться, не искать глазами зрителей, не открывать рот под знакомую песню. Еще нельзя было в образцах садиться и курить, чтобы не прожечь и не помять модели.

Потом были многочасовые примерки, исколотые бока, тесные гримерки, фотографы, норовящие щелкнуть девочек в неглиже. С ними девушки не церемонились – с криком обливали водой и бросались туфлями. Все девушки учились или работали. Слово «манекенщица» употреблялось редко. Мы были демонстраторами одежды. Наша куратор учила нас носить эту профессию, как и одежду, с гордостью и не компрометировать ее: «Вы должны быть богинями! Зритель должен быть уверен, что вы не ходите, а парите в десяти сантиметрах над сценой. И никогда после показа не общайтесь со зрителями. Оставшись недоступными, вы сохраните тайну и очарование образа, над которым трудитесь изо дня в день, приходя на репетиции и примерки!»

С таким багажом я в шестнадцать лет попала на «Мисс Украину».

3

Зимний Киев был недружелюбен. Встречающий опаздывал. Для скучающих таксистов я была хорошим развлечением. Тощая девица в кроличьем полушубке с клетчатым чемоданчиком в руке. Да еще с наивным взглядом провинциалки.

– Красавица, тебе куда?

Молчу.

– Далеко тебе?

Молчу.

– Отвезем недорого!

Молчу.

– Замерзнешь ведь…

– Меня встречают, спасибо, – не выдерживаю я.

– Всех вас тут встречают… как же!

Подошедший наконец исполнительный директор конкурса прервал нашу дружескую беседу.

Жили мы в бывшем пионерском лагере. В комнатах 16, горячей воды нет. Питание в соседнем корпусе. Пока доходишь от раздачи до столика, соус на варениках от холода превращается в глазурь. Киевлянки едят дома, у них в номерах обогреватели и дополнительные пледы. Остальные девушки скрашивают убогий быт посиделками в холле под искусственной пальмой. Заворачиваемся в одеяла, как индейцы в пончо, курим и болтаем. И плевать, что подъем в восемь утра. Очень многие на диете. Я – самая неистовая. В знак протеста против изысков местной кухни пью только яблочный сок и уже курю. Ближе к началу конкурса сок начинают пить почти все. Поварихи довольны. Банка яблочного сока в день на человека экономит массу продуктов и времени.

Я дружу с девочками из Житомира и Полтавы. К полтавчанке приезжает парень и привозит продукты, которые мы буквально сметаем. Невостребованным остается только чеснок. Через две недели диеты на яблочном соке мы уже едим чеснок без хлеба. Голод, конечно, не утоляет. Но запах!!! Чистим зубы, идем на вечернюю репетицию в холл. Разводка для национальных костюмов. Старательно на раз-два-три-четыре выводим «ручеек». По рядам проносится: «Кто ел колбасу? Заразы, признавайтесь! Меняем колбасу на сигареты!» Признаемся, что ели просто чеснок. Начинается недовольный ропот: «Фу, навоняли! Вонючки!» А после репетиции все приходят к нам за чесноком.

К моей соседке по комнате приехал жених, и мне приходится скитаться до трех ночи. Я отправляюсь к девчонкам. Они отвоевали у боксеров с первого этажа полбутылки дешевенького бренди. Кто-то предложил запивать алкоголь кофе. Неокрепшие молодые организмы быстро нахлобучивает. Из бутылки почти не убыло, но мы уже в положении риз. Неуверенной походкой направляюсь через холл в номер. Из другого крыла на меня таким же шатким шагом движется тень. Я притормаживаю, зная, что на этаже только наши. Тень материализуется, и в тусклом свете я с ужасом узнаю свою бывшую одноклассницу Павлову, ушедшую в девятом классе в балетное училище. Все. Белая горячка.

– Ты тут откуда? – слышу вопрос.

– Я на конкурсе!

– Я тоже! – С недоумением: – А ты на каком?

– Красоты!

– А я – балета!

– Угу, тут еще боксеры…

– Я пьяная…

– Я тоже…

– Давай никому не скажем?

– Давай!

…Начинаются интриги. Киевлянки – явные фаворитки. От подъезда лагеря шестисотые «Мерседесы» увозят некоторых девочек в незнакомую и такую манящую жизнь. Нам, невостребованным, только и остается, что злословить в номере. Становится очевидным, что мы – красивая массовка. Многие девочки, оказывается, фактически живут в Киеве и выступают от родных городов номинально. Обидно. Настроение падает, дух соревновательности улетучивается. Уже не радуют ни поездка в свадебный салон с примеркой платьев для первого выхода, ни ужин в настоящем ресторане. Интервью. В холле поставили большой стол. Все сидят по номерам и ждут вызова. Наступает черед нашей комнаты. Иду первая. Среди членов жюри «покупатель» из киевского агентства, телеведущий, певица и две-три знаменитости. Начинается обстрел вопросами. Понимаю, что важно отвечать на вопросы в порядке поступления и при ответе смотреть на того, кто задал вопрос. Наконец меня благодарят и отпускают. Вопросительно смотрю на помощницу генерального Ирину. Она одобрительно кивает: я справилась…

Дня за два до конкурса проходит слух, что из четырех предыдущих «мисс» три были брюнетки. Дамы делают ставки на цвет. Кто-то красится в черный, украсив лоб несмываемым фиолетовым ободком. Кто-то идет от противного и красится в «блонд» с неповторимым зеленым отливом. Меня спасает договоренность с Янушем: участие в конкурсе не подразумевало изменения внешности. Хотя сомнения отравляют существование. Мы окончательно понимаем, что все старания напрасны, за день до конкурса, после примерки купальников для десяти финалисток: четыре из них забирают на подгонку по фигурам киевлянок.

Выбор вечерних платьев для финального шоу. У большинства они есть. Остальным приходится выбирать из вечернего гардероба жены исполнительного директора. Мне 16 лет, и для меня вечернее платье – непозволительная роскошь. Хотя есть выпускное, бывшее мамино, которое она, работая переводчицей, сшила в Индии на свое двадцатипятилетие. На моем выпускном вечере оно выглядело на все сто, несмотря на свои сорок пять. Только оно осталось дома. Мне достается коктейльное платье болотного цвета на тоненьких бретельках.

Ночь перед конкурсом. В самом большом номере девчонки докрашивают волосы. Нас целый день не кормили. Два бутерброда во время генеральной репетиции в семь утра не в счет. Сижу одна в холле под пальмой. Остальные моются, чистятся, красятся. Появляется исполнительный директор с картонной коробкой в руках, ставит ее на столик и открывает. Там две буханки серого хлеба, штук 30 вареных яиц и трехлитровая банка огурцов. Иду по номерам звать девушек. Кто в чем, полуголые и с краской на голове, все столпились у коробки. Голодные пираньи не так яростно бросаются на свою добычу. Банка с огурцами взломана без консервного ножа. Спустя 15 минут столик живописно украшают яичная скорлупа, хлебные крошки и зелень из банки. Голодные женщины – это страшное зрелище.

Финал. Нервные и сонные, едем в концертный зал. Настраиваю себя: это просто очередной показ. Потом домой.

Генеральный прогон в костюмах. Сначала – свадебные наряды, второй выход – фантазия какого-то модельера «Шанель в XXI веке» и национальный костюм. Финальный выход – вечерние платья. Номера для финалисток – купальники и спортивные наряды – я, конечно, репетировала, но даже не надеюсь, что они мне понадобятся.

Два часа до шоу…

Я давно готова. Вещи для показов висят на плечиках в порядке убывания. Спасибо Дому моделей за хорошую школу! Слоняюсь по гримеркам, помогаю подругам. Слышу плач. Захожу в гримуборную к девочкам из Симферополя. Одна из них лупит своего парикмахера по рукам щеткой и громко рыдает. Мы с девчонками успокаиваем обеих коньяком.

Сцена украшена цветами и конфетными коробками. В зал начинают пускать публику. После объявления имен финалисток мы еще должны разобрать гримуборные: финалистки со своими вещами должны будут перейти в гримерки за левой кулисой, остальные – в правую часть. Фанфары, свет, мы выплываем на сцену в свадебных платьях. Ноги послушно вышагивают отрепетированную схему, дурацкие объемные подъюбники цепляются друг за друга. Шанель ХХI века. Стою за кулисами лицом к стене, пиджак из толстой ткани распахнут, обмахиваю голое тело дощечкой с номером. Софиты так прогрели воздух, что трудно дышать.

– Девушка, а вы из какого города? – Поворачиваю голову. За спиной стоит начинающий талант, которого пригласили спеть на нашем конкурсе. Понимаю, что ему тоже не по себе. – Я из Николаева.

– Очень приятно, – говорю и отхожу в сторонку: мне не до разговоров.

Национальный костюм. Снимаю вышитую рубашку, юбку и жилетку с плечиков. Соседние плечики пусты – исчезло вечернее платье. Нет его и на полу под кронштейном. Успеваю шепнуть об этом помощнице хореографа и вливаюсь в «ручеек» на сцене с невеселыми мыслями типа «Кто ж меня так полюбил?».

Ждем объявления финалисток. Софи-ты жарят вовсю, но даже им не сплавить с наших лиц профессиональных улыбок. Жюри совещается на 15 минут дольше отведенного времени. Ведущие заполняют паузу, зачитывая благодарности спонсорам. В нагретом воздухе разносится неприятная смесь запаха духов, лака для волос и взятых напрокат национальных костюмов. Наконец объявляют десятку финалисток. Я в их числе. Времени на удивление и восторги нет. Делаю шаг вперед под аплодисменты зрителей. Ухожу в левую кулису. Помощники выдают купальник и спортивную одежду. Начинаю жалеть, что не ходила на примерки. Спортивный комплект выглядит отвратительно. Киевлянки в привлекательных теннисных платьях. Я – в фиолетовых велосипедках и мешковатой белой майке. Ансамбль завершает уродливая бейсболка, подчеркивающая мои лопоухие уши. Если вы когда-нибудь услышите, что настоящую красоту нельзя испортить, – не верьте. Не зря же существует профессия имиджмейкера. Бодренько отплясываем под зажигательную музыку. Благо у этого номера свободная хореография – ошибиться практически невозможно.

Переодеваемся в купальники. На сцену выходим парами, выстраиваемся в шеренгу. По замыслу хореографа, мы должны томной походкой идти на зрителя. Но музыка сложная, а у некоторых девочек отсутствует чувство ритма. Кто-то начинает движение, а кто-то остается на месте. В зале раздаются смешки.

С грехом пополам дойдя до рампы, мы по одной уходим за кулисы.

Помощница хореографа отдает мне мое платье. Оно нашлось за креслами в гримуборной… справа от кулис. Кто-то предусмотрительно убрал его в пакет.

В финале нас на сцену выводят молодые ребята из бального клуба. Все очень красиво и торжественно. Потом эти же ребята выносят подарки от спонсоров и букеты. Мой мальчик куда-то пропал, и я остаюсь ни с чем. Продолжаю улыбаться. Сначала объявляют второстепенные номинации. Я в числе награжденных. Мне обещана поездка в Италию и встреча в тамошнем модельном агентстве с «покупателем». Церемония награждения явно затянута. После 40 минут под софитами с нас немилосердно течет. Короны, ленты, цветы. Фальшивое удивление победительницы. Наши фальшивые поздравления и восторги. Мы же профессионалки.

В гримерке падаю на стул. Из зеркала на меня смотрит удачно раскрашенная маска. Мне становится противно. Снимаю макияж. Все. Хватит.

Собираю вещи в сумку. Ко мне подходит подружка из Житомира и рассказывает о подслушанном разговоре. На фуршете во время антракта она стояла рядом с членами жюри, один из которых упрекал другого, что так нечестно засудили одиннадцатый номер. «Ты же помнишь, о чем мы договаривались вначале?» – был ему ответ. Я так устала, что меня эта новость не особенно тронула. Я с равнодушием посмотрела на свою табличку с одиннадцатым номером.

Девушки с удовольствием перебирают косметику от спонсоров и едят воздушные белые конфеты с кокосовой начинкой. Пытаюсь найти свой подарок. Выясняется, что вместе с ним исчезла огромная корзина с косметикой для ведущей. Это последняя капля – ни титула, ни утешительного подарка. Слезы застилают глаза. Путь к автобусу лежит через зрительный зал. У сцены толпятся поклонники. Как учила наша руководительница, я – богиня; собираю волю в кулак и иду. Даю несколько автографов. Ко мне подходит молодой человек и благодарит за выигрыш. Они с друзьями

устроили тотализатор. Мой выход в финал принес ему 50 долларов (целых две моих зарплаты!). Парень протягивает мне три конфетки, которыми спонсоры угощали зрителей. Я беру их с благодарностью. Обида проходит. Если хотя бы одному человеку моя работа принесла радость, я работала не зря.

Стоим у автобуса. Кто-то из девушек остается на банкет. За щекой у меня тает удивительно вкусная конфета, и я без сожаления сажусь в автобус, который везет меня вместе с другими аутсайдерами в ставший за три недели родным пионерский лагерь.

До отъезда домой меньше суток. Мы успеваем заехать в магазин и отоварить подаренные сертификаты. Возвращаемся упаковать вещи. Выясняется, что у многих девочек что-то пропало: косметика, духи, белье, украшения. После «Мисс Украины» я была на пяти международных конкурсах и нигде больше не сталкивалась с воровством.

Через три месяца я участвовала в своем первом международном конкурсе. Там я познакомилась с девочкой из Минска, которая собиралась переехать в Москву. А еще через два месяца она встречала меня на Киевском вокзале.

4

Проведя в Москве два летних месяца и вдохновившись радужными перспективами, которые рисовала передо мной новая подруга, я решила остаться. До восемнадцатилетия оставалось более полугода, и я, взяв академический отпуск в университете, перебралась со своими нехитрыми пожитками в однокомнатную квартиру на севере столицы. Пришла осень. Деньги, накопленные подругой, заканчивались. У меня их не было вовсе. На что я надеялась? Да ни на что. Это была авантюра чистой воды. Мне было семнадцать, и я всегда могла вернуться под крыло к родителям.

В один прекрасный день во время застолья с бутылкой самого дешевого вина и кексом мы приняли стратегическое

решение искать работу. Вчерашняя школьница и неудавшийся физик – тот еще дуэт. Два месяца мы ели сухие запасы. Гречка с маслом, гречка с сахаром, гречка с бульонным кубиком, с солью, с соевым соусом, с сушеными травами, с остатками варенья. Просто гречка. Потом был геркулес, пшенка, фасоль и рис. Мы часто гуляли по городу. Вдыхали чарующие запахи уличного фаст-фуда. Мечты о будущем успехе и сытой жизни на какое-то время приглушали голод.

Как-то мы болтали перед сном, лежа на диванах. Лола вдруг вспомнила, как год тому назад, когда она была в Швейцарии, на ужин подавали салаты и восхитительную рыбу. Она не смогла доесть свою порцию, и повар, погрозив пальцем, заявил: «Мадам, у нас в ресторане тем, кто не съедает первого, десерт не подают». Эти воспоминания вызвали у нее бурный смех, перешедший в истерику. Прижимая к себе рыдающую подругу, я тихо поскуливала за компанию.

Еще мы ходили в гости. Познакомившись с двумя симпатичными девушками, многие приглашали нас поужинать. Разумеется, некоторые рассчитывали на продолжение, но Лола жестко ставила всех на место, и нас на такси отправляли домой. Правда, и повторно никто уже не приглашал.

Случайное знакомство с киевским финансистом помогло моей подруге найти для нас работу в инвестиционной компании. В моду вошли длинноногие секретарши, и мы отлично вписывались в антураж шикарного офиса. Нам запрещалось кокетничать с посетителями, строить глазки начальству и обсуждать с кем-либо происходящее в офисе. У нас было два шефа. Оба имели несколько жен и несметное количество любовниц. Самым сложным было различать их по голосам и не поддаваться на провокации. Неудачный опыт с нашей предшественницей, которая крутила с шефом роман, а получив отставку, ушла к одному клиенту почти со всей базой данных, отбил желание у наших работодателей щипать нас за задницы и грязно домогаться.

За сверхурочные доплачивали, наша внешность поднимала статус хозяев, как и оригинал Дали над нашим рабочим местом. Работа была непыльной. Мы принимали и переводили звонки, координировали расписание дня, бронировали номера для наших хозяев и их гостей, заказывали столики в ресторанах, расплачивались по счетам любовниц и жен, управляли целым парком водителей и поваров и ничего не знали о сделках и бухгалтерии фирмы.

Выход в финал «Мисс Украины» позволил мне участвовать в международных конкурсах. А потому директор «Украинской красы» предложил отправиться в Лас-Вегас на «Мисс Вселенную» за свой счет. Оплатить участие и билеты я не могла. Тогда я обратилась к одному из боссов. Мне было предложено пять тысяч долларов в обмен на заявление об увольнении и благосклонность. Я обещала подумать и отправилась к одному из своих многочисленных поклонников. Валентин без лишних слов открыл на мое имя в банке счет на десять тысяч долларов, пояснив, что в свете последних событий нам следовало бы пожениться. Я попыталась прикрыться обязательствами и карьерой, он же возразил, что призвание женщины в семье, но, если я очень захочу, все газеты напишут, что он женился на умнице и красавице с блестящей карьерой. С его положением это было вполне достижимо.