- По-вашему, это не случайность? - сразу спросил Студнев.
      - Будем разбираться, - уклончиво ответил Игорь. - Во всяком случае, странностей тут немало. Чтобы тяжелый диабетик переборщил с алкоголем, да ещё садясь за руль - имея, простите за неуклюжий каламбур, свои водительские права на птичьих правах? Впрочем, если у него хватило безумия приобрести себе права, рискуя и своей жизнью, и жизнями других людей, то вполне могло хватить безумия на что угодно... Но ведь не на прием смертельной для него дозы! И потом, заранее можно было предсказать, что попадание в пьяном виде в милицию будет означать для него смерть - пока милицейский врач, никогда с такими случаями не сталкивавшийся, расчухает, что к чему, будет уже слишком поздно! То есть, если за рулем и впрямь был другой человек - этот человек имел железные гарантии, что ненужный свидетель замолчит в ближайшие несколько часов, причем убийства никто не заподозрит! Так что... - Игорь встал и подошел к окну. За окном давно стемнело. - Лучше будет, если я сам отвезу вас домой. Вы ведь не на машине?
      - Нет, - ответил Студнев. - Сюда мы взяли такси...
      - Вот я вас и прокачу, - сам себе кивнул Игорь. - До самой двери доставлю. А ты, - повернулся он ко мне, - постарайся связаться с Черемшиным, и договорись о встрече с ним, не откладывая дела в долгий ящик. Может, прямо сегодня его и навестишь. Нам надо выяснить, о чем умалчивает профессор, что его так напугало.
      - Сделаю, - коротко ответил я.
      - А вы... - Игорь остановился перед Акличагом. - Вы можете сказать, что вы, лично вы, обо всем этом думаете?
      - Кто-то очень не хочет, чтобы я попал в Италию, - спокойно ответил Акличаг.
      - Не только вы... Этот кто-то и профессора запугивает. Профессор, получается, тоже будет для кого-то в Италии как шило в заднице. И только логично предположить, что это как-то связано с вашим пересечением в Лондоне... И более конкретно: с вашим общим визитом в итальянское посольство. Вы не припоминаете ничего странного? У вас нет идей, кому вы оба можете мешать?
      Акличаг медленно покачал головой.
      - Вениамин все рассказал, - проговорил он после паузы.
      - Но вы-то, с вашим опытом, - продолжал допытываться Игорь, - неужели вы не можете предложить ни одной догадки?
      Акличаг размышлял.
      - Я не готов, - сказал он наконец.
      - То есть? - не понял Игорь.
      - Я не хочу, чтобы вы посчитали меня сумасшедшим и отказали нам в помощи, - объяснил Акличаг.
      - Ваша догадка... - теперь Игорь задумался, тщательно подбирая слова. - Вам самому она кажется настолько безумной?
      - Да, - ответил шаман. - А поскольку другой у меня нет, я лучше промолчу.
      И опять на его лице застыла вежливая азиатская улыбка, сделавшая его лицо полностью непроницаемым.
      - Хорошо, - Игорь понял, что сейчас больше ничего из Акличага не вытянуть. Но он и не собирался давить. Как и я, он посчитал, что Акличаг имеет в виду какие-то колдовские дела, схватки с потусторонними силами, и прочее такое - словом, то, что в сугубо материалистическом плане охраны нашего клиента вряд ли имеет значение. - Тогда поехали, - при этом он успел незаметно подмигнуть мне: мол, держись, дело интересное, на наши клиенты не без завихрений, так что с этим придется считаться.
      На том Игорь и отбыл, вместе с Акличагом и Студневым, а я засел за телефон и стал разыскивать данные Родиона Романовича Черемшина.
      Признаться, я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Может, оттого, что у страха глаза велики, но за всеми этими странными событиями мне начинала смутно мерещиться фигура Богомола - а пересекаться с Богомолом снова мне никак не хотелось!
      Доводов, что Богомол может быть причастен ко всей этой истории, у меня было два - если можно назвать их доводами. Во-первых, все вращалось вокруг поездки в Италию - а я знал, что Богомол сейчас находится в Италии, куда прибыла совсем недавно, по какому-то делу. Во-вторых, сколько я ни размышлял о том, как мог Дурманов, которого стольким "крутым" людям необходимо было как можно скорее устранить, взять и отпустить свою охрану (и ведь убийца заранее знал, что Дурманов охрану отпустит!), логичная версия у меня складывалась только одна: отправляясь в дорогой уютный ресторан, охрану отпускают лишь тогда, когда предстоит тайное свидание с женщиной - с очаровательной женщиной!
      Но ведь женщины, которая бы дожидалась Дурманова, в ресторане не было, и среди свидетелей её не оказалось (во всяком случае, среди тех свидетелей, которые перечислялись в газетах и по телевидению). Значит, она либо смылась с перепугу, увидев, что её кавалер убит... либо вообще не входила в ресторан! Исполнила роль приманки - и была такова. А может, не только приманки, но и исполнительницы...
      Если Богомола пригласили в Италию для того, чтобы дать ей заказ на устранение всех тех русских "подельников" Лукино Пиньони, над которыми нависла угроза ареста и которые на допросах могут наболтать лишнее, то все становится на места! Пересечь границу под чужим именем - для Богомола не проблема. А в убийстве Дурманова её почерк вполне угадывается.
      Но если так, то при чем тут шаман с его прилежным учеником и профессор Черемшин?
      Ответ один: в итальянском посольстве в Лондоне они видели - и слышали - что-то не то. Скорей всего, Богомол находилась там одновременно с ними. И теперь они могут её опознать, если пересекутся с ней в Италии. А опознав, начать задавать лишние вопросы...
      Но и профессор, и шаман летят в Верону. Выходит, раз Богомол так боится, что её опознают - она в это время тоже будет находиться не просто в Италии, а конкретно в Вероне!
      Возникает ещё один вопрос: зачем Богомолу понадобилось посещать Лондон? Но тут, представлялось мне, ответ ясен. Великобритания не входит в Шенгенское соглашение. То, на чем обожглись и шаман, и профессор. А если Богомол была в Лондоне, обращалась за итальянской визой и получила отказ, так или иначе документально зафиксированный (в виде бумажной справки или в виде компьютерных данных о причинах отказа, остающихся в компьютере консульства) - то вот вам и доказательство, что все это время Богомола не было в Италии! А чтобы состряпать такое "доказательство", ей надо буквально на полдня слетать в Лондон - прилетев, как, скажем, гражданка Франции, которой никаких виз не требуется, и обратившись в итальянское консульство с российским паспортом!
      И все шито-крыто, да вот свидетели некстати подвернулись - свидетели, с которыми, по странной прихоти судьбы, её маршрут совпадает до самой Вероны!..
      Нет, что-то не то, подумалось мне. И вообще, перестань давать волю своему распаленному воображению. Один шанс из тысячи, что к нынешним историям Богомол имеет какое-то отношение, так что не впрягай телегу впереди лошади. Займись-ка своим непосредственным делом.
      И я позвонил одной нашей однокурснице, которая, как я знал, прошла аспирантуру и осталась на кафедре. Правда, она была на немецком отделении, а не на английском - но уж телефон такого авторитета, как профессор Черемшин, она обязана знать!
      - Андрей? - удивилась она. - Сколько лет, сколько зим! Чем обязана?
      - Анечка! - взмолился я. - Будь добра, мне надо найти телефон Черемшина Родиона Романовича! Требуется срочная консультация по его теме.
      - Черемшина? - переспросила она. - Ладно, сейчас погляжу. Думаю, ты застанешь его дома - он болеет, и уже две недели, почти с самого возвращения из Англии, не появляется в институте.
      - Вот как? - заинтересовался я. - И что с ним?
      - Толком не знаю, - ответила она. - Он появился в институте буквально на один день, пожаловался на давление, попросил отменить все его лекции и семинары и уехал домой.
      - С ним часто такое случается? - спросил я.
      - Пожалуй, впервые за много лет. Он человек очень обязательный, и старался не пропускать свои лекции и заседания кафедры, даже когда прихварывал. Замдекана - единственный человек, который успел с ним толком пообщаться, говорит, что Черемшин выглядел очень напуганным своей болезнью. Просто лица на нем не было...
      "Не "напуган болезнью", а сослался на болезнь, чтобы скрыть свой страх..." - мысленно поправил я Анечку. Заперся в своей квартире, в надежде, что уж там-то никакие ужасы его не достанут. Однако в букинист иностранной литературы напротив итальянского посольства все-таки вышел... Какая-то книга для работы очень понадобилась? Да, очень похоже на профессора - ради работы пренебречь любой опасностью! Или кружил вокруг итальянского посольства, колеблясь, обращаться ему все-таки за визой или нет... А заодно, не удержался, заглянул в книжный магазин. Возможно, он уже почти готов был обратиться за визой - но увидел Акличага и Студнева, и все страхи проснулись в нем с прежней силой! Он никак не хотел, чтобы некто вновь увидел его в их компании.
      То есть, он полагал, что уж возле итальянского посольства за всеми точно будут следить. И, если на Акличага и впрямь было совершено покушение, то не ошибся.
      И он вполне мог стать свидетелем этого покушения... Тогда, конечно, он сейчас наглухо заперся и забаррикадировался в своей квартире и дрожит, как осиновый лист... Может вообще отказаться разговаривать... Но, с другой стороны, он может поведать что-то очень ценное. Если удастся его растормошить...
      Делать нечего. Попрощавшись с Анечкой, я набрал номер профессора Черемшина.
      Просто интересно, что могло повергнуть его в такой ужас? Ведь он, при всей своей чудаковатости и отстраненности от мира, был из тех старых интеллигентов, которых трудно запугать...
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      - Слушаю, - услышал я глуховатый голос, так памятный мне по студенческим временам.
      - Здравствуйте, Родион Романович, - сказал я. - Вы меня, конечно, не помните. Я - Андрей Хованцев, в свое время слушал ваши лекции...
      - Действительно, не припоминаю, - сказал он.
      - Родион Романович, можно ли мне подъехать к вам? - спросил я. - Дело довольно важное...
      - Что за дело? Вам нужна какая-то научная консультация?..
      - Нет, - ответил я. - С наукой мне, к сожалению, пришлось расстаться. На хлеб зарабатывать надо, а наукой сейчас не прокормишься, сами понимаете...
      - И чем вы сейчас занимаетесь? - поинтересовался профессор.
      - Как это ни странно, но я работаю в детективном агентстве.
      Последовала долгая пауза - Черемшин, вполне очевидно, был потрясен.
      - И вы... - проговорил он наконец. - И вы как-то... Я имею в виду, вас интересует что-то, связанное с...
      - Да, с вашей поездкой в Лондон, - сказал я. - Дело в том, что люди, с которыми вы пересекались в Лондоне, обратились в наше агентство в поисках защиты...
      - А, эта странная пара! - сразу сообразил профессор. - Шаман и его ученик, так?
      - Именно так.
      - А разве они не... - профессор осекся.
      - Что вы имеете в виду? - живо спросил я.
      - Неважно. Это хорошо... Это хорошо... - почему-то профессор испытал огромное облегчение, это было понятно и по его голосу, в котором сразу исчезла напряженность.
      - Что "хорошо"? - поинтересовался я.
      - Это хорошо, что они к вам обратились.
      - Профессор, - сказал я, - вы явно что-то знаете. Если пожелаете, мы возьмем на себя обеспечение вашей безопасности. Но в любом случае, нам надо встретиться и поговорить... если вы не против.
      - Я нисколько не против, - откликнулся профессор. - Приятно, знаете, осознавать, что ты уже не один на один со своими проблемами. Вот только как нам лучше встретиться?..
      - Я бы мог подъехать прямо сейчас, - предложил я.
      - Нет, - профессор замялся, - пожалуй, не стоит. Видите ли...
      - Вы не уверены во мне? Не уверены, что я - это я? - спросил я, стараясь говорить шутливым тоном, чтобы подчеркнуть: если у профессора и есть подобные подозрения, то мне они нисколько не обидны.
      - Ну... - чувствовалось, что профессор смутился. - Мне, так сказать, надо морально подготовиться к этой встрече... Вы знаете, я бы мог предложить вам один вариант... Несколько необычный, но, возможно, он вас устроит.
      - Да? Какой?
      - Завтра утром - похороны Дурманова.
      - Вы хотите побывать на этих похоронах? - удивился я.
      - Ну... Я слышал и читал о Дурманове много нехорошего, однако мне он очень помог, благодаря поддержке его фонда я смог закончить мой многолетний труд, и будет только справедливо, если я отдам ему последний долг благодарности. Во всяком случае, я собираюсь побывать на похоронах, как мне ни страшно выходить из квартиры. А если вы будете там, рядом со мной, я буду совсем спокоен. Потом мы могли бы поговорить в каком-нибудь тихом месте... Например, и домой ко мне приехать. Вы хорошо меня помните?
      - В общих чертах, - ответил я. - Ведь, если не считать зачета, я видел вас в основном только на кафедре, довольно далеко от себя, и к тому же это было тысячу лет назад. Но я вас узнаю. Может, случится такое чудо, что и вы меня узнаете.
      - Зачет, да... - пробормотал профессор. - Столько студентов было за эти годы, что вряд ли... Хотя, кто знает...
      - Если хотите, я могу к вам подъехать и отвезти вас на похороны на своей машине.
      - Ну... - профессора опять одолели сомнения. - Нет, пожалуй, я сам доберусь. Кстати, как вас зовут?
      - Андрей. Андрей Хованцев.
      - Хованцев... - профессор ненадолго задумался. - По-моему, мой предмет вы знали хорошо, но он не был для вас основным...
      - Да, я был на немецком отделении.
      - Вот-вот, смутно припоминаю. К сожалению, слишком смутно.
      - Так где и как мы с вами встретимся?
      - На отпевании, в церкви или возле нее. Я хочу посетить только отпевание, на кладбище не поеду. Там, надо полагать, будет... гм... совсем особая публика, которой я вряд ли буду соответствовать. Но прослушать заупокойную службу, это... да, не только естественно, но и порядочно. Вы знаете, в какой церкви будет отпевание?
      - В газетах об этом писали. По-моему, и час упоминали. В десять, да?
      - Все верно, в десять. Итак, до завтра?
      - До завтра. Спасибо вам.
      - Это вам спасибо, - отозвался Черемшин перед тем, как положить трубку.
      Я тоже положил трубку - и поглядел на часы. Начало восьмого. Пора мне двигаться домой.
      Словно угадав мое настроение, заглянула Марина, наша секретарша.
      - Вы уходите, или ещё побудете? А то, у меня кончается рабочий день, и, если надо, я вам ключи оставлю...
      - Я ухожу, - я встал, снял с вешалки пальто, шапку и шарф. - Можешь все запирать и спокойно отправляться на отдых.
      С тем я вышел на улицу. Как я упоминал, было уже темно - ноябрь, темнело рано, и морозец стоял крепкий, но при том какой-то сырой, словно мелкая влажная взвесь, которая копилась в воздухе всю осень, ещё этим морозцем не прихватило, не превратило в сухие и ломкие льдинки, при каждом вдохе и выдохе приятно позванивающие вокруг лица, приятно покалывающие мочки ушей, будто китайский целитель-акупунктурист... И от этой сырости, умудрявшейся проникать и под пальто, в ботинки, делалось особенно зябко и неуютно.
      Я сел в машину и только собирался включить зажигание, как рядом с машиной выросла темная фигура.
      "Этого ещё не хватало!.." - с тоскливым отчаянием подумал я, решив, что нарвался на "разборку", связанную с одним из дел, которые мы расследовали. Может даже, меня решили заранее вывести из игры в связи с делом Акличага, которые мы и толком взять на себя не успели. Там, где возникает имя Дурманова и маячит (пусть только в моем воображении) тень Богомола - там жди любой пакости.
      Но, не успел я как следует перепугаться, как узнал одного из подчиненных Повара - генерала Пюжеева. Того самого офицера, из самых доверенных помощников генерала, которого Повар называл "Лексеичем", знакомство с которым началось для меня при довольно напряженных обстоятельствах на польско-немецкой границе и которому потом было поручено расследовать происхождение нескольких поддельных паспортов Богомола...
      Он знаком показал мне, что хочет сесть в машину, и я открыл соседнюю дверцу.
      - Григорий Ильич хочет вас видеть, - сказал он, обойдя машину со стороны капота и втиснувшись на сидение рядом с моим.
      Я только пожал плечами. То, чего хочет Повар, всегда надо выполнять.
      - Показывайте дорогу, - просто сказал я.
      - Пока что выбираемся в направлении Сокольников, - уведомил он. - А дальше я покажу.
      Мы проехали Сокольники, потом, следуя указаниям "Лексеича", малость покружили в районе Черкизовских улиц и, свернув наконец в длинный двор, проехали его и остановились у двухэтажного здания, расположенного поодаль от всех других домов и строений.
      Снаружи здание имело донельзя казенный и унылый вид, но внутри оказалось на удивление тепло, светло и уютно. Мимо охраны, через холл, по широкой лестнице мы поднялись на второй этаж - и мой сопровождающий распахнул передо мной дверь кабинета, первым пропуская меня вовнутрь.
      Григорий Ильич Пюжеев, он же Повар, сидел за представительным рабочим столом, в большом кресле - которое, как обычно, казалось маленьким по сравнению с выпирающими из него необъятными телесами генерала. Мне лично при взгляде на Повара вспоминались знаменитые строки Некрасова: "Князь Иван - колосс по брюху, Руки - род пуховика, Пьедесталом служит уху Необъятная щека..." Да, Пюжеев был очень похож на упитанного добродушного повара, причем не просто на Повара, а на повара-кондитера, выпекающего такие торты и сладости, что пальчики оближешь! Этому ли сходству он был обязан своим прозвищем, или своему происхождению - его прапрадед, знаменитый французский повар Пюже, был выписан на работу в не менее знаменитую московскую ресторацию, так и остался в России, а отпрыск француза Жан уже был прописан в паспорте как "Иван Пюжеев сын", отсюда и пошла славная династия поваров Пюжеевых, потомок которых неожиданно оказался грозным генералом, или прозвище взялось оттого, что Повар умел, что называется, "заваривать кашу", вкуснейшую для него самого, но абсолютно несъедобную для тех кого он заставлял её расхлебывать - этого я не знал. Да и не очень интересовался по правде говоря. Как мне когда-то сказала Богомол: "Хотя я - убийца, а он слуга закона, но крови на нем в сто раз больше, чем на мне". Да и Игорь, который мало чего в жизни боялся, не зря, надо полагать, побаивался этого человека. Так что, сами понимаете...
      Увидев меня, Повар расцвел в улыбке и даже попытался привстать, широко раскинув руки, будто собираясь меня обнять.
      - Здравствуй, сынок! Не поленился приехать, порадовал старика. Казалось бы, всего несколько дней не виделись, а я уже заскучал по тебе.
      Это была его обычная манера общения.
      - Здравствуйте, Григорий Ильич, - я остановился почти на пороге.
      - Ну-ну, не робей, чай, свои люди, - он сделал знак, чтобы дверь закрыли и оставили нас наедине. Убедившись, что его приказание выполнено, он осведомился. - Небось, гадаешь, зачем я тебя пригласил?
      Я кивнул.
      - И никаких догадочек не возникает?
      - Богомол, - коротко ответил я.
      - Верно, Богомол! - с довольным видом согласился Повар. - И что именно?
      Я подумал о смерти Дурманова, о нежелании Повара выведывать, две недели назад, как именно Богомол доставила мне деньги и в какой стране мира она может находиться... Неужели все-таки?..
      - Насколько я понимаю... - я старался потщательней подбирать слова, но как-то не очень здорово мне думалось, в присутствии Повара. - Вы хотите использовать меня, чтобы подцепить её, пока она в России...
      Повар вдруг нахмурился.
      - Откуда у тебя такая уверенность, что она сейчас в России? - резко осведомился он.
      - Во всяком случае, это представляется наиболее вероятным, - осторожно проговорил я.
      - Почему? - настаивал Повар.
      - В Италии - дело Пиньони, а здесь - смерть Дурманова, одного из важнейших русских свидетелей по этому делу, - я старался говорить как можно спокойней. - Две недели назад Богомол была в Италии, и вам это было отлично известно, и вас это не волновало. А сейчас вас волнует её местонахождение... Выходит, вы разглядели в убийстве Дурманова следы знакомого почерка...
      - Тебе эти следы тоже были заметны? - живо спросил Повар.
      - Ну... Я подумал о некоторой схожести... но решил, что даю волю своей фантазии. Однако теперь, видя вашу озабоченность...
      - Ты сообразительный, сынок, - вздохнул Повар. - Скажем так: теперь меня это волнует, потому что обстоятельства изменились, - он глубоко задумался, потом решительным жестом открыл кожаную папку, лежавшую перед ним, вынул оттуда бумажку и протянул мне. - Вот, прочти. Ты ведь знаешь английский?
      Английский я знал не так хорошо, как немецкий, но достаточно, чтобы более-менее свободно объясняться и читать не только газеты, но и классическую литературу (порой, классическая литература давалась мне даже легче, чем газеты, потому что в ней было меньше современного жаргона и больше того "великого английского", которому нас учили). Я прочел сообщение - пересланное, как я увидел, по факсу из Нью-Йорка - и удивленно приподнял брови.
      - "The Mantis is gettin' up the sheer wall to get her dust hauled", прочел я. - Что за странная фраза!
      - Переведи, - потребовал Повар.
      - "Богомол поднимается по... отвесной стене... чтобы... её прах..." с запинками перевел я. Что же должно произойти с её прахом? Слово "haul" означает, насколько я помнил, "тащить", "волочь", "вытаскивать". Говоря о бурлаках или грузчиках, можно употребить этот глагол. Но кого может тащить существо, поднимающееся по отвесной стене, кроме самого себя? - "...Чтобы вытащить свой прах наверх", - неуверенно перевел я.
      - Нормально, - удовлетворенно кивнул Повар, забирая у меня бумажку и пряча её назад в папку. - И кто, по-твоему, имеется в виду?
      - Наша подруга, - твердо ответил я. - Во-первых, определенный артикль и написание с большой буквы ясно указывают, что "Богомол" имеется в виду как прозвище, во-вторых, форма местоимения, которая может относиться только к человеку, а не к животному...
      - Да ладно, оставь свою филологию, - махнул рукой Повар. - Главное, мы оба убеждены: в послании говорится о нашей ненаглядной красавице... Почему ты, кстати, не спрашиваешь, откуда у меня эта бумажка?
      - Я думаю, вы сами мне это скажете, если сочтете нужным, - сказал я. А если не скажете, то мне и не надо знать.
      - Верно мыслишь, - ухмыльнулся Повар. - Ты погляди, какой умненький-благоразумненький Буратино! В общем, так. Я думаю, Богомол не удержится от того, чтобы выйти с тобой на контакт. И ты передашь ей это послание... перед тем, как передать мне её саму.
      - То есть, мне надо передать ей, что вам известно об этом послании? попробовал уточнить я. Я напряженно размышлял. "Богомол преодолевает немыслимые трудности, чтобы достичь победы", - вот каким мне виделся смысл сообщения. Скорей всего, для передачи этого смысла использованы не просто образные, но и жаргонные выражения. Кто-то из американской верхушки мафии оповещал своих партнеров, что нанятая ими Богомол отлично справляется с поставленными задачами. Добралась до Дурманова, теперь вернется в Италию, доберется и до Пиньони - преград для неё нет! Но американские спецслужбы перехватили это послание и переслали Повару, как лицу, лично заинтересованному. А Повар, оповещая Богомола о том, что ему известно об этом послании, предельно ясно говорит ей: вот видишь, девочка, куда тебе со мной тягаться, выходи из игры, пока цела! А ещё лучше - сразу сдавайся, молодой курочке от старого лиса все равно не уйти!
      - Да, - кивнул Повар. - И, желательно, воспроизведя ей это послание слово в слово.
      - По-английски или по-русски? - глупо уточнил я.
      - По-английски, разумеется! - фыркнул Повар.
      Я заколебался.
      - Что тебя мучает, сынок? - ласково осведомился генерал.
      - Можно задать вам один вопрос?
      - Попробуй, - хитро улыбнулся он.
      - Что вас больше всего интересует в деле Пиньони?
      - Хм... - Повар почему-то почти развеселился. - Что ж, нормальный вопрос, и на него вполне можно дать откровенный ответ. Как ты знаешь, в свое время Пиньони отвечал за российские связи каморы и за отмывку денег, поступающих из России... ещё из СССР, в свое время. Если он назовет тех, с кем сотрудничал в нашей стране... - Повар выразительно хмыкнул. - Это будет равносильно взрыву атомной бомбы посреди Москвы! Понимаешь, о чем я?
      - Вы хотите сказать, будут задеты такие имена...
      - Будут, сынок, будут... - Повар почти зажмурился, как откормленный кот на теплой печке. - И, как говорится, всем сестрам достанется по серьгам. Я ж говорю, Пиньони начал полоскать денежки ещё во времена Советского Союза...
      - Переводил на чистые счета деньги, шедшие для коммунистов?
      - Деньги, шедшие от нас, а кому - это ещё надо разбираться. М-да, Повар поглядел на меня как на последнего идиота. - А от коммунистов они шли, или нет.. По сути, у нас и нонче все коммунисты. Просто те, кто успел урвать кусок от пирога, теперь называются иначе. А те, кто чуть зазевался да так и остался с разинутым ртом, продолжают называться по прежнему. Так что не надо лепить ярлыки. Коммунисты там всякие, капиталисты, "новые русские"... Наше дело - не давать государству окончательно расползтись. Словом, мне нужно, чтобы Пиньони был жив - хотя бы какое-то время. Я договорился с итальянскими коллегами, что мы потом все вместе решим, стоит Пиньони открыто рассказывать на суде о своих русских связях или нет. Ну, и с американскими коллегами кое о чем договорился... Главное - чтобы его показания были подробно записаны, запротоколированы, заверены и оказались у меня. А когда пустить их в ход - я сам решу...
      Да, подумалось мне, имея на руках эти показания, Повар окончательно зажмет в кулак многих и многих. Перед ним и сейчас тряслись, зная о накопленных им огромных досье - с такими фактами, которые даже в наше время всеобщей безнаказанности запросто могли погубить человека. Погубить в самом прямом смысле: Повар мог повернуть дело так, что для тех или иных крупных акул единственным способом оборвать ниточку, ведущую к ним самим, становилось устранение того человека, на которого Повар "погнал волну" и "взял в крутой оборот". При этом заказчики устранения ещё крепче запутывались в расставленных Поваром сетях - таких сетях, которые никакой акуле было порвать не под силу: ведь Повар, владея ситуацией и отлично зная, кто заказывал убийство, получал, мягко говоря, лишний инструмент давления на нужных людей...
      - Да, решу, - повторил Повар. - Может быть, сейчас ещё не время для огласки этих показаний. И надо придержать их до того момента, когда придет нормальная власть, которая возьмется карать и сажать. Выложить их тогда, когда виновные точно не отвертятся... Смерть Дурманова - это сильный удар. Но, по большому счету, не смертельный. Туда этому идиоту и дорога, раз дал себя убить. Надо бы постараться сохранить кое-кого из окружения Дурманова Волопасова, например... Но это тоже задача не первой важности. А вот Пиньони обязательно должен остаться в живых! Хотя бы ещё на полгода... Потом он будет отыгран и, если его шлепнут, то от этого не будет ни тепло, ни холодно никому, кроме итальянских спецслужб, которых вся пресса умоет за то, что они лопухнулись со своей "программой защиты свидетеля" и они ещё долго будут жрать дерьмо ложками. Так вот, ты - единственный человек, которому Богомол доверяет. А значит, ты найдешь способ войти с ней в контакт - и предотвратить убийство бесценного свидетеля. Не получится законтачить в Москве - полетишь в Италию.
      - В Италию?! - у меня челюсть отвисла.
      - Да, в Италию, - сурово повторил Повар. - А тебе самому не хочется, что ли, поглядеть на красоты этой волшебной страны? Предлог для твоей поездки мы найдем... Ты что-то хочешь сказать?
      - Предлог для моей поездки и искать не надо, он уже имеется! вырвалось у меня.
      - Вот как? - Повар прищурился. - Рассказывай.
      И я стал рассказывать о наших странных клиентах, об их злоключениях и о моем разговоре с профессором Черемшиным - все от и до. Повар внимательно слушал, задавал уточняющие вопросы, интересовался подробностями, в какой-то момент он задумчиво пододвинул к себе листок чистой бумаги и стал на нем рисовать. Набросал три кружочка, внутри которых написал "Лондон", "Москва", "Верона" и стал соединять их стрелками. Потом добавил несколько кружочков, вписал в них имена действующих лиц, один кружочек оставил пустым и, когда я заканчивал рассказ, тщательно его заштриховывал.
      - И, конечно, сами бы не додумались просветить старика, - проворчал он. - Если б я тебя не пригласил, то так бы ничего и не знал, да?
      - Ну... - я замялся. - Одно из обычных дел по охране клиента. Вы ж сами просили не докучать вам по пустякам...
      - Это не пустяк, - как-то слишком добродушно обронил Повар. - Я должен знать обо всем, где хотя бы вскользь проскакивает имя Дурманова. А тут оно проскакивает даже не вскользь... Ладно. Завтра, значит, на отпевание, вместе с профессором?
      - Да.
      - Вот и славненько, - Повар хмыкнул. - Нравится мне, как все это ворье и бандюги хоронят друг друга по полному христианскому обряду. "Старый попик усердно кадилом махал", да? Воображают, что покойничку все грехи на этом свете спишутся, если поп над ним кадилом помашет да безутешные дружки отвалят несколько мешков "зелененьких" на ремонт храма. Пытаться дать Богу на лапу, словно он продажный следователь или чиновник в нужном министерстве... и словечка-то подходящего не подберешь, чтобы определить этот идиотизм. Нам он, однако, на руку. Сколько людей засвечивается во время подобных похорон! Даже по тому, кто сколько жертвует на "упокой души", можно многое вычислить. Это я к тому, чтобы ты глядел в оба. Так, в тени держись, но старайся все подмечать. Разумеется, там немало будет наших людей, но у тебя глаз острый, да к тому же ты знаешь, где и что искать.
      - Вы имеете в виду, любой намек на присутствие Богомола?