От тяжелейшего испытания этот разговор поддерживать его избавил звонок Федора.
      - Я сейчас исчезну на сутки. Что-нибудь нужно?
      - Нужно узнать насчет некоего Гузкина Сергея Макаровича. Сколько лет из своего семилетнего срока он отмотал и куда девался после отсидки. Но это я могу и через Москву узнать.
      - Узнаю я тебе... - проворчал Федор. - Давай полные данные. По какому делу сел, в каком году...
      Андрей продиктовал ему все, что удалось узнать.
      - Ладно, жди. А вообще что собираешься делать?
      - Собираюсь навестить некоего Задавако Германа Феоктистовича.
      - Это что за фрукт?
      - Один из самых известных адвокатов Самары. Говорят, чуть ли не основной адвокат мафии, поразительно удачно ведущий дела всех "крутых".
      - Он защищал этого Гузкина?
      - Да. Что интересно. Потому что Гузкин - птица не того полета, чтобы кидать на его защиту такие силы.
      - Не ходи к нему, - сказал Федор после паузы.
      - Боишься, что нарвусь?
      - Береженого Бог бережет. Подожди до завтра. Я вернусь - и соберу для тебя всю информацию. Или прикрою тылы, или вместе сходим. Чтобы, если что, я на месте сделал внушение этому Задаваке. Обещаешь без меня не соваться?
      - Обещаю, - сказал Андрей.
      В конце концов, один день ничего не решает. И Федор прав - лучше идти во всеоружии.
      - Тогда до встречи, - и Федор положил трубку.
      Хованцев вернулся на кухню, допил чай и извинился: должен немного передохнуть, а то с ночи на ногах. Тетя Таня сразу заохала, что как же она сама не сообразила, что Андрюша устал, держит его разговорами, захлопотала, доставая ему подушку и плед, наказала Леньке не шуметь - и через несколько минут Андрей вытянулся на тахте, прикрыв глаза.
      Но ему не спалось, несмотря на усталость. Слишком поразительным было то, что ему открылось.
      Такое сходство не может быть случайным. А если оно не случайно - то стоит ли удивляться, что чуждая сентиментальности Богомол так печется о мальчике, шлет на него такие деньги - по меркам российской провинции, просто несусветно огромные. И, наверно, слала бы больше, если бы не боялась привлечь ненужное внимание к излишне "богатенькой" семье.
      Да, все встает на свои места. И картина складывается предельно ясная.
      Не было никакой несчастной детской влюбленности издали - была настоящая любовь, со всеми её последствиями.
      Мог ли шестнадцатилетний Ленька закрутить роман с четырнадцатилетней девчонкой и обрюхатить ее?
      Вполне мог. Даже в достаточно престижной московской школе, в которой в свое время учился Андрей, был такой случай. А что уж говорить о школе заводского района, где многие девицы рано начинали половую жизнь?
      Но Богомол была не из простой семьи. Она упоминала про занятия французским, музыкой, в спортивных секциях - и вообще, по сумме косвенных намеков, были не из последних людей в городе.
      И вот такие люди обнаруживают, что их четырнадцатилетняя дочь беременна и срок аборта прошел. Более того - их дочь и не хотела делать аборт, потому что по уши влюблена в "мерзавца"! Зная характер Богомола, Андрей отлично представлял, что и в четырнадцать лет на неё ни у кого не нашлось бы управы.
      "Тоже мне, Ромео и Джульетта", - с горечью подумал он.
      Что делают "большие шишки", родители Богомола? Они находят некую Лиану Некрасову, которая согласна взять грех на себя. Она исчезнет на какое-то время, а потом появится со справкой из отдаленного роддома, что это она родила младенца, а ей за это отвалят неплохие деньги, и устроят по обмену новую квартиру, получше - и подальше.
      У Некрасовой роман с Гузкиным. Значит, сам Бог велел нанять Гузкина, а не кого-нибудь другого, чтобы свести счеты с "мерзавцем". Можно было бы, конечно, попробовать его посадить, обвинив в изнасиловании или растлении несовершеннолетних - но ведь тогда придется огласить свой позор. Кроме того, Богомол наотрез откажется давать показания, без которых обвинению в изнасиловании ходу не дашь...
      Гузкину обещан самый мягкий приговор, помощь лучшего адвоката, безбедная жизнь, когда он выйдет из лагерей. С условием - он уедет жить в совсем другое место, в дальние края, где ему помогут с устройством и пропиской, но он никогда больше не должен возникать в родном районе Самары.
      И все разыграно как по нотам...
      Но они не знали свою дочь. Богомол перебила всех, причастных к убийству возлюбленного.
      И она упоминала Андрею, что ей не было восемнадцати, когда она осталась круглой сиротой...
      Да, такая, как она, и родителям не простила бы.
      Андрей поежился. Какие бы мрачные бездны он ни предполагал в прошлом Богомола, такого он представить не мог. Четырнадцати - или пятнадцатилетняя мать, у которой отбирают ребенка, пережившая жуткую гибель любимого и полная решимости отомстить за него...
      И - убийца собственных родителей.
      От такого кто угодно станет психопаткой.
      Андрею хотелось спрятаться и больше не искать никаких следов прошлого. Он сам был не рад, что начал его ворошить.
      Но, раз уж начал, он обязан довести расследование до конца. Теперь любая правда будет для него лучше неясности.
      Значит, он должен искать семью, достаточно известную в городе, семью, в которой между восемьдесят седьмым и девяностым годами произошла трагедия: родители погибли и дочь осталась сиротой. Дочь - блондинка, занимавшаяся... Чем же она занималась? Теннисом? Надо бы разузнать, какие тогда были теннисные секции в городе - и обойти всех тренеров, которые могли работать в то время.
      Он узнает настоящую фамилию Богомола, её настоящую биографию!
      В дверь осторожно заглянул Ленька.
      - Дядя Андрей, вы не спите? Вас там к телефону, говорят, что по работе...
      - Спасибо, племянничек, - улыбнулся Андрей. - Сейчас подойду.
      - Здравствуйте, - сказал в трубке незнакомый голос. - Я звоню по поручению Федора Григорьевича. Перед отъездом он просил подсобрать для вас кой-какие сведения. Так вот, Гузкин Сергей Макарович отсидел три года из семи, был освобожден по амнистии и за примерное поведение, а отбыл, судя по документам, в Иркутск.
      - Спасибо огромное, - сказал Андрей. И медленно положил трубку.
      Вот и ещё одно достаточно веское доказательство того спектакля, который некогда был разыгран.
      - Неважные новости? - сочувственно спросил Ленька.
      - Нет, наоборот... - Андрей улыбнулся ему. - Просто сегодня мне придется проехаться в ещё одно место. А так не хотелось никуда выползать! Поваляюсь ещё полчасика - и двинусь... Кстати, ты не мог бы оказать мне одну услугу?
      - Какую? - охотно откликнулся мальчик.
      - Разузнать адреса и телефоны самых хороших теннисных залов. Вряд ли у меня будет время, но если будет - я разомнусь с большим удовольствием.
      - Так я сейчас по телефонному справочнику погляжу!
      - Будь добр.
      Андрей опять вытянул ноги, и Ленька заглянул к нему ровно через полчаса - с толстенным телефонным справочником в руках.
      - Вот, дядя Андрей! Смотрите!
      Андрей присел на тахте и вместе с Ленькой стал проглядывать адреса спортивных комплексов с теннисными площадками.
      - Так, эта нам не подходит, потому что чисто летняя, на открытом воздухе... Эта слишком далеко... А вот это интересно... И это... Кстати, ты сам теннисом заниматься никогда не пробовал?
      - Нет.
      - А хотелось бы?
      - Очень!
      - Так давай подберем тебе секцию.
      - Вы что, дядя Андрей! Это ж, наверно, дорого безумно!
      - Ничего, - Андрей сделал успокаивающий жест. - Будем считать это моим подарком. Мы выберем хорошую секцию, с хорошим тренером и хорошим залом, и я оплачу её на год вперед. Идет?
      - Идет, конечно! Но...
      - Никаких "но". Неизвестно, когда я снова появлюсь, так что могу я сделать тебе настоящий подарок в кои веки раз?.. Ага, вот это интересно! Андрей указал на строку: "Спортивный комплекс "Агат" (бывш. "Тимуровец"). Крытый легкоатлетический манеж, футбольное поле, баскетбольная площадка, закрытый бассейн, теннисные корты". Судя по адресу, этот "Агат" находился довольно недалеко - и, что самое главное, существовал ещё в советские времена, причем именно как комплекс для детей и подростков, раз прежде носил название "Тимуровец". К тому же, комплекс, предлагавший такой набор услуг и возможностей занятий самыми различными видами спорта, должен был в советское время считаться очень престижным, не абы для кого. Словом, в первую очередь стоило проверить именно его. - Расстояние подходящее, традиции должны быть давние и хорошие, и, если они не переквалифицировались целиком на обслуживание взрослых, то он нам подойдет. А?
      Ленька молча кивнул.
      - Тогда сразу и позвоним туда. И... - Андрей поглядел на часы, - можем и прогуляться немедленно, у меня часа два ещё есть. Если нас все устроит, то запишем тебя в теннисную секцию, а себе я куплю недельный абонемент. Если нам что-то не понравится - будем искать дальше.
      Андрей сделал эту оговорку на случай, если после расспросов ему станет ясно: Богомол никогда и ни при каких обстоятельствах не могла заниматься в "Тимуровце".
      - Это будет просто класс! - заявил Ленька.
      - Тогда звоним...
      Они прошли к телефону.
      - Здравствуйте, "Агат"? - сказал Хованцев в трубку. - Будьте добры, я хотел бы узнать, сохранились ли у вас детские секции - я хочу записать племянника на занятия теннисом? Отлично! И, будьте добры, вы не подскажете, какой тренер у вас считается лучшим? Да, хотелось бы определить его к толковому специалисту, с хорошим стажем, который был бы ещё из той, старой советской школы... Семыгин Иннокентий Александрович? Да, я это вполне понимаю, но как раз этот вопрос для нас не проблема. Скажите, если мы подъедем сейчас, мы сможем застать Иннокентия Александровича? Просто замечательно. Да, конечно, предупредите его, чтобы он нас встретил... Где-то через полчаса. Меня зовут Андрей Хованцев, а моего племянника Леонид Жилин. Да, всего доброго, спасибо вам! - Андрей положил трубку и повернулся к Леньке. - Поехали!
      - Они намекнули тебе, что этот Семыгин стоит дорого, а ты ответил, что для нас это не проблема? - спросил Ленька. - И они сразу засуетились и сказали, что Семыгин будет встречать нас при входе?
      - Вот именно.
      - Зря вы его так балуете, - укоризненно покачала головой тетя Таня, молча слушавшая весь разговор.
      - Это не баловство, а необходимость, - возразил Андрей. - Закалка на всю дальнейшую жизнь.
      Тетя Таня только рукой махнула - было видно, что вообще-то она очень довольна, но ей неудобно вводить племянника в расход.
      И через пять минут Андрей и Ленька шли к автобусной остановке. Для Леньки это было путешествие в будущее. Для Андрея - путешествие в прошлое, во время которого из-за единственного неосмотрительного шага можно сорваться в ад.
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
      "И... И вижу, значит... Ну, вас, в общем вижу..."
      (Голос Федора. Говорите обо мне в третьем лице. Нам важен ваш рассказ, по порядку.)
      "Хорошо. В общем, вижу я здоровенного мужика, просто гору, а не мужика, и этот мужик усмехается.
      - Не бойся, дед. Лучше в квартиру впусти. Чтобы поговорить поспокойней.
      - О чем мне с тобой говорить? - спрашиваю.
      - О том, чтобы ты других глупостей не наделал. Не на лестнице же нам с тобой обсуждать, как ты за Сизовыми охотился, - говорит, понизив голос, чтобы, видно, кто из соседей через дверь случайно не расслышал.
      У меня прямо колени подкосились. Ни слова не говоря, отпираю дверь, впускаю незваного гостя, тот оглядывается.
      - Слышал я от майора Наумкина, что ты квартиру в достойный порядок привел, после погрома. Все успеваешь!
      - Да уж, стараемся, - говорю. - А вы, значит, майора знаете? Выходит, тоже милиция?
      - Допустим.
      - И в штатском... Значит, по особо важным делам и в немалом чине, раз форму не носите.
      - Сообразительный, дед! - говорит. - Но ты зови меня просто Федором, старательный ты наш. Своими стараниями ты нам так напортил, что хоть за голову держись!
      - Это как это так? - осторожненько спрашиваю.
      - А вот так. После того, как ты Олега Сизова подстрелил, Сергей Сизов в бега подался, а Антон сидит, сдавшись по достаточно мелкому делу, и фига с два теперь насчет других дел колоться станет.
      - Ничего себе "мелкое дело"! - говорю. - Жизнь семьи загублена... Но с чего вы взяли, - спохватываюсь, - что это я Олега Сизова убил?
      - А больше некому, - улыбится этот здоровяк. - Так что не виляй, дед. Я ж все о тебе знаю. Как узнал, что Пигарев был отставным военным, так, думаю, дай-ка пошукаю насчет его окружения. И узнаю я, что в его квартире некий Михаил Григорьевич Соловьев живет, и что этот Соловьев - гений!
      - Это я-то гений? - недоверчиво интересуюсь. - Пенсионер без штанов?
      - А кто ж еще? Мне так в Москве и сказали, где я о тебе справки наводил. "Таких гениев стрельбы, каким был Соловьев, больше нет и не будет. Он оружие нутром чувствовал! Дашь ему новый пистолет на испытание - он в руке взвесит и с первого выстрела в десяточку кладет. Такое чудо раз в сто лет рождается! Сейчас-то, - говорят, - ему лет семьдесят, так что он, наверно, одряхлел и уже не тот..." Нет, думаю, дудки! Старый вол борозды не испортит! Есть бандюга, убитый великолепным выстрелом, и есть чудо-стрелок, у которого прямой повод за друга мстить. Как не сложить два и два?
      - Но если вы знаете, то и майор, выходит, тоже? - спрашиваю.
      - Во-первых, говори мне "ты"! - басит он. - Во-вторых, майор ничего о тебе знать не может, потому что сведения на тебя до сих пор засекречены и мне в Москве твою папочку открыли по дружбе и из уважения к моему положению. А мне, дед, никакого резона нету тебя Наумкину сдавать, или кому бы то ни было. Может, я и не прав, но готов я с миром тебя отпустить. Такое восхищение ты во мне вызвал, что очень не хочется, чтобы тебе под конец жизни срок намотали за какого-то поганца.
      - А от меня в ответ что надо? - сразу же любопытствую.
      - Рассказать мне все от и до. И прекратить самодеятельность. Без моего разрешения шагу не ступать!.. Да, я вот тут прихватил, давай-ка нальем, чтобы тебе веселее рассказывать было.
      И достает бутылку водки.
      - Надо же, какие дни! - говорю. - Все меня "беленькой" потчуют! Скоро сопьюсь совсем!
      - Со мной, дед, пить легко и приятно, как правду говорить, ухмыляется этот, значит... ну, товарищ полковник, как я потом о тебе узнал. - Где у тебя тут посуда?
      Что ж, сели мы, налили по первой, я и говорю.
      - Так вот, в предуведомление. Никуда второй Сизов не сбегал, я его тоже пристрелил. А почему третий Сизов и его подельщики решили тело спрятать, вместо того, чтобы в милицию о преступлении заявить, я без понятия. Так-то! А теперь дернем по первой - и я все изложу по порядку.
      "Дернули" мы, и я рассказ свой начал. Товарищ полковник слушает внимательней некуда, иногда вопросы задает, во всякую мелочь вникает. Раза два, пока я повесть свою вел, освежались мы по маленькой, а как я закончил, полковник и говорит:
      - Да, дед, совсем интересно получается! Похоже, ты и впрямь по ложному следу пустился, не было Сизовым никакого резона погром устраивать!.. Почему тело спрятали - я понимаю. Понимаю, почему Букин со страху паспорт Пигарева решил спрятать и никому не показывать...
      - Как это так! - изумляюсь. - Ведь...
      - Вот так! - отвечает. - Если бы ты чуть хитрее разговор повел, то Букин выдал бы тебе паспорт, как миленький выдал бы, ничего не заподозрив! Он Пигарева на штатную единицу в охрану завода оформлял - а уж какие там обязанности твой друг на самом деле должен был исполнять, это вопрос... Хотя есть у меня догадки, почему твой друг согласился втихую с Букиным сотрудничать, почему не волновался, что паспорт так долго не возвращают, и какое дело Букин намеревался ему поручить... Но делиться с тобой этими догадками не буду, потому что горяч ты, дед, очень, и опять можешь дров наломать... А суть в том, что Букин спокойненько держит паспорт у себя в сейфе - может, в том самом, в который при тебе заглядывал - и ничего он о суматохе вокруг паспорта не ведал, и, я так понимаю, собирался отдать его тебе, но услышав, что этот паспорт в Москве по уголовному делу всплыл, решил сделать вид, будто паспорта у него нет и не было - от греха подальше. Он-то ведь знает, что паспорт он выпускал из рук денька на три, и не в Москву его отправлял, а в Самару, с Шиповым, чтобы Шипов там с этим паспортом кой-какие нотариальные бумаги подготовил. Значит, в Москве паспорт мог оказаться лишь с подачи Шипова... А Букину закладывать своего шофера не след, пока он сам не разберется, что произошло и в какой криминал этот Шипов вляпался. Хотя головомойку ему устроит хорошую - за то, что хозяина чуть не подставил! А если Шипов ему проговорится, что это за криминал... А я бы на месте Шипова и специально все выложил, чтобы Букина припугнуть: мол, будешь шуметь, хозяин, с нами в одной связке пойдешь, тебе от наших дел не отвертеться, потому как паспорт ты сам, лично мне давал, и никто не поверит, что ты был в стороне и ничего не подозревал!..
      - В стороне от чего? - спрашиваю.
      - От похищений людей и убийств, - отвечает полковник.
      Я так и обомлел.
      - Чего-чего? - переспрашиваю для верности.
      - Вот и у Букина глаза точно так же на лоб полезут, когда он услышит от Шипова, с какими кровавыми делами паспорт Пигарева оказался связан... Шипов ошандарашит директора как обухом по голове и заставит банду покрывать. Я так понимаю, этот второй Сизов, которого ты подстрелил, хотел с перепугу заложников перестрелять, чтобы от "балласта" избавиться и уходить налегке. Они ведь твердо решили, что на них какая-то очень крупная структура наехала, и что надо где-то пересидеть смутное время. Но остальные ему объяснили, что это будет последней глупостью, заложников кончать. Заложники, значит, были совсем рядом. Ты говоришь, две доски забора были на гвоздике оставлены и утоптанная тропинка к развалюхе вела?
      - Все так.
      - Значит, похищенных прятали в подвале того дома, где ты побывал. Но теперь, конечно, их там нет, перепрятали. Ведь это последний золотой запас оставшихся на воле членов банды! Который в ненадежном месте держать нельзя... Вот я и говорю, дед, что не вспугнул бы ты их - мы бы сейчас и заложников освободили и всю банду повязали.
      - Уж прости ты меня, бездарного, - говорю. - Что теперь делать-то?
      - В нескольких направлениях будем двигаться. Во-первых, подвал дома все равно осмотрим - мало ли что. Во-вторых, эту комбинацию с адвокатом разыграем - тут, дед, ты молодец, очень правильно все исполнил и почву нам подготовил. У меня как раз сегодня на примете адвокат возник, - тот самый, что дела всех самарских мафиози ведет. И средство давления на него нащупалось. Бывают такие совпадения... Так что мы его как миленького заставим приехать, выслушать Сизова и передать нам все услышанное! А когда Сизов узнает, кто именно приехал, у него последние сомнения исчезнут, что этому человеку можно доверять! И неплохо было бы Шипова задержать - под невинным предлогом, хоть за управление машиной в пьяном виде... Но тут я подумаю, как лучше.
      - А мне, что, так и сидеть?
      - Нет, дед, сидеть тебе не придется. Начнем с того, что сейчас ты проедешься со мной - дашь нам, так сказать, ориентировку на местности вокруг дома Сизовых, и заодно точно покажешь, кто где стоял и кто что делал, пока ты наблюдал за ними...
      - И когда стрелял?
      - Про то, что ты ещё и стрелял, мы помолчим до времени.
      - А потом?
      - А потом и ещё дела будут. Не боись, дед, без тебя не обойдется, и врагов поклевать я тебя призову. Так что готовься к бою, старый петух!
      - Если я, - говорю, - старый петух, то ты - молоденький ещё петушок, но уже драчливый.
      - Все так! - смеется. - Вот и поскачем бок о бок! Два Григорьича - ты и я.
      - А ты, что ль, тоже Григорьич? - спрашиваю.
      - Разумеется... - а сам в это время мобильный телефон вытаскивает. Все на месте? - спрашивает. - В двух кварталах от дома нас ждите. Есть данные, что птички упорхнули, но пошукать пошукаем. Все.
      Пока он говорил, у него и лицо и голос поменялись, так голос зазвучал, что только пикни ему наперекор. Из таких, знаете, начальников, которые все балагурят да посмеиваются, а как до дела дойдет - так спуску не жди! Но это, я вам скажу, самые лучшие начальники такими бывают, а в действиях, приближенных к боевым - ведь и взятие банды можно считать почти боевыми действиями, верно? - им вообще цены нет. Они всем разом уверенность вселяют - и юморком, и категоричностью своей, когда их приказа, во-первых, никто не смеет ослушаться, и, главное, приучаются эти приказы быстро выполнять - а ведь от быстроты выполнения приказа в таких условиях часто и жизнь зависит.
      Словом, видно, что оч-чень он толковый командир, этот мой гость. Да оно и понятно. Кому попало не доверят во власть особую бригаду, которая опасные банды обезвреживает. Что он во главе такой бригады стоит, и, наверно, лучших своих людей привез с собой - это я сразу смекнул. Все-таки и опыт, и разум у меня есть, видели-знаем, как операции по зачистке проводятся.
      - Собирайся, дед, - говорит. - Пушку можешь взять с собой, чтобы обездоленным себя не чувствовать, но пускать её в ход без моего разрешения - ни-ни!
      - Спасибо и на том, - говорю.
      Пошел, достал пистолет из мусорного ведра, из-под картофельных очисток. Ну, он у меня в газетку завернут, чтобы не запачкало, а выглядит так, будто просто на дно ведра газетка подстелена, толщины газеты не видно. И патроны тоже достаю, заряжаю. А мой гость смотрит на все это и опять смеется:
      - Ну, дед! Хитрее лиса, мать твою... Честное слово, сразу бы взял тебя в свою бригаду, если б ты к нам пошел.
      А я ему и говорю то, что думаю:
      - Начальник ты хороший, это сразу видно, и людям твоим, наверно, при тебе как у Христа за пазухой. Только видишь ли в чем дело, я всю жизнь под начальниками проходил, и мной командовали, и самому командовать доводилось, и так мне эта субординация надоела, что дал я себе зарок: как в отставку выйду, хоть остаток дней своих доживу вольной птицей, сам по себе, чтобы никогда надо мной никого не стояло и делал бы я, что хотел. А если почувствую, что во мне самом старые командирские привычки просыпаются, и хочется кем-то зависимым от меня командовать начать - язык себе прикушу, чтоб неповадно было, старому болвану! Вот так.
      - Ясно, - кивает он. - В общем, дед, ты у нас вольный стрелок получаешься. В таком качестве и будем тебя держать.
      Ну, собрались мы, выходим, и я спрашиваю по пути:
      - Ты ведь машине велел поодаль ждать, чтобы возле моего подъезда не засвечивать?
      - Верно, - отвечает. - Мы высовываться не должны. Ведь и те ребята, которых я отобрал для операции, добирались разными рейсами, отдельно от меня. Чтобы лишнего шороху не прошло.
      - Все ребята твои? - спрашиваю.
      - Нет, - говорит, - ещё из Самары есть, хорошие парни. Транспорт тоже самарский.
      - Послушай, - заговариваю я о том, что меня все это время дергает, будто зуб больной. - Если в смерти Васильича не братья Сизовы виноваты, то кто же?
      - Не беспокойся, не уйдут они, - басит он. - Считай, на мне эта ответственность лично перед тобой... - поглядел на меня, увидел, что очень я нервничаю, и добавляет. - Хорошо, подскажу тебе немного. В начале у нас два факта есть. Первый - твой друг Пигарев, "Васильич", как ты называешь, ни в каких сомнительных махинациях участвовать бы не стал. Значит, дело, которое предложил ему Букин, выглядело абсолютно чистым - или, по крайней мере, Пигарев считал, что с его стороны оно будет абсолютно чистым, без надобности мошенничать.
      - Да, но почему он договор с Букиным даже от семьи скрывал? - говорю я.
      - А вот это и есть второй факт. Два объяснения - или стеснялся, или не хотел, чтобы хоть одна живая душа лишнее знала. Тем более, женская, которая проболтаться может... Что стесняться ему было нечего - это мы умозаключили. Выходит, он влез в какое-то дело, которое грозило ему опасностью, если об этом узнает кто-нибудь посторонний... Причем для пользы дела ему было надобно, чтобы его паспорт пока что у Букина лежал... Схватываешь, дед? Можешь ты себе представить, чтобы такой человек, как Пигарев, не побежал в милицию заявлять об утрате паспорта, едва обнаружил бы его потерю? Сам говоришь, что человек был аккуратный, законопослушный, и не в его характере было с документами хитрить. Значит, если он своим говорит, что паспорт потерялся, а сам в милицию не идет, то на самом деле он знает, где паспорт! И знает, что паспорт может пролежать в этом месте дольше, чем до дня выдачи пенсии.
      - Так... - взвешиваю я. - Договор с Букиным, о котором никто не должен знать, чтобы Васильич опасности не подвергся... А кто-то взял и узнал... Вот что получается?
      - Получается, - кивает.
      - А узнать только от Букина мог, так?
      - Приблизительно. Скажем лучше, все ниточки через Букина ведут - уж он-то должен знать, кому о договоре с Пигаревым говорил! И расскажет в конце концов... Но сейчас не вздумай форсировать события. Всему свой черед.
      Шипов многое знал, кто же еще, соображаю я. Но от Шипова, опять-таки, веревочка к братьям Сизовым вьется, которым, и правда, особого резона устраивать погром не было, чтобы свое основное дело по торговле людьми не засветить. Но разве Шипов только с Сизовыми мог быть связан? Да, есть над чем мозгами пораскинуть...
      А тут как раз мы к микроавтобусику подходим. Номера, вроде, самарские, но так сильно снежной грязью забрызганы, что особенно не разглядишь, тем более в темноте. Нарочно, наверно. В автобусике шестеро нас ждут, считая шофера. Все, сразу видно, ребята серьезные.
      - Михаил Григорьевич Соловьев, прошу любить и жаловать, - представляет меня товарищ полковник. - Он вел наблюдение за домом Сизовых накануне исчезновения одного и явки с повинной другого - надеялся доказательства собрать, что это они на квартиру его друга нападали - и видел, как тот, что исчез, обрезом размахивал, и говорил, что надобно всех перебить... Так что, похоже, не один заложник у них сейчас, а больше - и все ещё недавно были живы. Поехали! - автобус трогается, а он обращается ко мне. - А от вас, Михаил Григорьевич, требуется смотреть в оба. Вы знаете местность вокруг дома, знаете, откуда за ним можно втихую наблюдение вести, откуда что просматривается - так что подсказывайте нам, как подрулить как можно незаметней. При том, чтобы как можно ближе, разумеется.
      - Тогда, - говорю, - лучше сразу на дорогу вокруг города выскочить, и свернуть с неё к дому Сизовых не по улице Энгельса, а чуть дальше, где задами дорога проходит. Там между заборчиков очень удобно прокатиться. Я из окна чердака разглядел.
      - Значит, так и поедем, как Михаил Григорьевич предлагает, - говорит товарищ полковник.
      Вот и едем, молча. Подъехали с задов к домам Сизовых, вылазим по одному.
      - Как по-вашему, Михаил Григорьевич, - спрашивает товарищ полковник, если мы в доме Сизовых свет зажжем, будет с улицы видно или нет?
      - Если в той комнате, за которой я наблюдал, - говорю, - то с улицы свет был не виден. Ну, может и будет отблеск какой на ветвях, но его любой прохожий за отблеск уличного фонаря примет, если вообще внимание обратит.
      - Очень хорошо, - говорит полковник. - Тогда ведите нас. И, желательно, через ту дыру в заборе, которую заметили. А вы двое, - своим ребятам приказывает, - проверьте сперва местность, особенно этот заброшенный дом.
      Они тут же в темноте исчезли, потом вернулись, докладывают, что все чисто. И веду я их, значит, через дыру в заборе, поднимаемся на крыльцо, товарищ полковник ключи достает - видать, у майора Наумкина получил - и дверь отпирает. Заходим, и я им начинаю изображать, в лицах почти что, как они между собой общались, как руками размахивали, как Сергей Сизов на крыльцо с обрезом выскакивал и как его назад в дом затаскивали... Надо сказать, в комнате все аккуратно прибрано и вымыто, даже лампочка новая ввинчена, и никаких следов того, что только вчера здесь кому-то череп разнесли. Полностью все затушевали, гады. Полковник слушает, у себя в книжке пометки стрелочками делает, на листочке с нарисованным им планом дома, иногда о более-менее точном времени спрашивает, иногда кивает кому-нибудь из своих ребят, которые дом осматривают и ему на ухо вполголоса результаты докладывают.
      - Все ясно, - говорит под конец. - Теперь в другой дом пойдем.
      Мы идем, я показываю им тропинку утоптанную, и по ветхому крыльцу поднимаемся мы в дом. Я им лесенку на чердак показываю, а они половицы прохлопывают и простукивают.
      - Есть! - говорят. - Теперь только подцепить...
      Светят фонариком и, подцепив, открывают люк в подпол. Туда вполне пристойная лесенка ведет. Один по ней спускается, потом зовет:
      - Все точно, товарищ полковник! Здесь они пленников держали, только опоздали мы!
      Полковник тоже вниз спускается, да и я не удержался, заглянул. Вижу, помещеньице крохотное, прямо каморка, только и есть, что топчан и электрообогреватель мощный - это, значит, чтобы в холода пленники совсем дуба не дали, покуда они ещё живыми нужны. Из двух досок нечто вроде стола сколочено, у самой стены, на нем миска стоит и две кружки.
      - М-да, - говорит полковник, - Еще бы чуть-чуть - и отбили бы мы захваченных. Но теперь хоть есть, о чем с Сизовым разговаривать, - а сам осматривает всю каморку, в каждую мелочь вглядывается. - Нам бы узнать, где они трупы прятали.
      И в самом углу шарит, достает оттуда пуговицу, с мясом вырванную, прямо на неё луч фонаря наводит, щурится на неё пристально.
      - Уже кое-что, - говорит.
      И я тоже на пуговицу гляжу, стараюсь запомнить поосновательней. Кругленькая такая, с жемчужным отливом, рельеф на ней как бы под ракушку сделан, но не очень навязчиво... И не зря глядел, как потом оказалось."
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
      Семыгин - плотный седоватый человек - ждал Андрея и Леньку в холле крытого комплекса.
      - Иннокентий Александрович? - осведомился Андрей.
      - Он самый. А это, значит, и есть ваш племянник?
      - Совершенно верно.
      - Славный паренек. На вид крепенький, и сложения подходящего. Раздевайтесь в гардеробе и пойдем побеседуем.