В этом сообщении Нашей древней личности что-то знакомо. Функционируя в режиме судебно-осознавательной машины, она выполнила свою задачу и нашла ключевого участника принятия решений о Нашей изоляции и об уничтожении Нашей Библиотеки.
       Нами выделен голос определенного придатка,- обращаемся Мы к координатору. - Можем ли Мы вступить с ним в контакт ?
       Есть ли у вас к этому веская причина ?- спрашивает координатор.
       Мы должны проверить его на наличие ошибки. Ваши способности не признаются.
       Тем не менее координатор мог совершить ошибку, что в условиях нехватки времени привело бы к вдвойне трагическим последствиям.
      На выработку ответа у координатора уходит столько времени, что, видимо, он произвел опрос всех своих придатков.
       Вам предоставляется энергетический бюджет. Контакт позволен.
      Мы работаем по протоколу, возраст которого превышает миллион лет, однако опускаем ненужные сегменты церемониального характера. Опросив ученические придатки, Мы тем не менее не находим никакого сбоя в череде рассуждений.
      Тогда Мы начинаем искать оправдание самим себе. Если Мы должны вскоре умеретьи затеряться в хаосе гаснущей вселенной, то хотим знать, где ошиблись. Если же ошибки не было, а эксперимент был всего лишь ненужным расточительством, Наша смерть станет менее позорной. Мы ищем придаток, знакомый Нашей древней личности, надеясь, что персональная связь позволит свести все вопросы к одному.
      Яркие пятна расцветают и тухнут в небе. Идет конвертация и консервирование звезд и планет. У Нас есть несколько минут, а то и секунд.
      Мы находим голос придатка, происходящего от Елизаветы.
 
      Небо, только что залитое смертью, погасло. Осталось одно лишь солнце - лиловый апельсин, вращающийся вокруг своей оси - и Школьный мир.
       Четыре секунды.У меня есть всего четыре секунды… Приближение Концевремени ускоряется. Учащиеся потратили слишком много энергии на свои эксперименты. Все остальные миры уничтожены, и с ними - все общества-разумы, кроме координатора и финальной личности… семени, которому суждено пересечь безмолвное Междубытие.
      Мы-общность в бешеном темпе создает интерфейс и отправляет сперва запросы, потом - требования. Придаток, входящий в состав координатора Работ Концевремени, отвечает решительным протестом. Больше я ничего не понимаю… Чувствую, как за переговорами проходят недели, месяцы, годы - они умещаются в секунду все более и более неровного, распадающегося на части реального времени.
      Оно - как колесо со сбитой осью: последняя энергия вселенной потрачена, кинетика и потенция сошли на нет.
      Достигнуто соглашение. Сила закона и сейчас сохраняет власть.
      - Василий, я так давно не вспоминала о тебе.
      - Елизавета, это ты?
      Я ее не вижу. В словах чувствую полное отсутствие эмоций. Оно и понятно.
      - Я не твояЕлизавета, Василий. Но во мне присутствует ее память и некоторые поведенческие схемы.
      - Ты прожила миллиарды лет?
      В качестве ответа я получаю сконцентрированный образ ста миллионов сестер, родственных Елизавете, но записанных в разное время, - ее прошлых личностей. Придаток, в который она в конце концов превратилась, стал важной частью координатора, а по отношению к тем, прошлым, испытывает чувства взрослой женщины, читающей свои детские дневники. Они получают информацию в ограниченном объеме, позволяющем им сохранить сущность своей природы.
      А ведь «будущий я» ведет себя совсем по-другому - засунул частицу своего прошлого в дальний угол, запечатал, хранил как память, но никогда к ней не обращался. Странно для того, кто любит свое прошлое! Впрочем, быть может, его привлекает форма, а не суть.
      - Почему ты хотел со мной поговорить? - спрашивает Елизавета.
      Какая, из какого времени - я не знаю.
      - Я думаю… нет, они думают - это важно. Возникли какие-то разногласия…
      - Они ищут в тебе оправдания, хотят, чтобы ты им сказал, будто их последние попытки имели смысл. Как похоже на Василия, которого я знала!
      - Я не виноват! Я же хранился в виде записи, был неактивен… Мы развелись?
      - Да. - Внезапно Елизавета понимает, в чем дело, и ее голос меняется. - Ты был записан до нашего развода?
      - Ну да! А ты… когда?
      - Спустя примерно сто лет или чуть больше, - отвечает она. - Кто мог бы подумать, что мы будем жить вечно?!
      - Когда я в последний раз тебя видел, мы любили друг друга. У нас были дети…
      - Они погибли в составе Библиотек.
      Я не ощущаю физической скорби - телесного компонента, сопутствующего печали и гневу потери, но все же я потрясен и снова прячусь у себя в серой клетушке. Мои дети! Они прожили все это время, и все же я с ними не повстречался. Что было с ними? Кем стали мы друг для друга? Родились ли у них сыновья, а после развода уважали ли они меня в достаточной степени, чтобы позволить видеться с внуками? Но теперь все это потеряно. Если они и хранили записи своих древних личностей - тех, что действительно были моими детьми, - их больше нет. Они мертвы.
      Елизавета воспринимает мои чувства с некоторым любопытством, но симпатизирует мне. Я ощущаю, как она становится немного теплее.
      - Знаешь, Василий, они ведь уже были не те, что прежде. Наши дети изменились так же, как мы с тобой. А этотты… тебя держали, как бабочку в коллекции. Как жаль.
      Она тянется ко мне и принимает плотскую форму. Фигура не такая, как у Елизаветы, которую я знал. Когда-то она построила биомеханическую машину для транспортировки своих мыслей. Такой образ она и принимает: становится пауком с телом женщины.
      - Что с нами было? - спрашиваю я, и всем видна моя боль.
      - Для тебя это важно?
      - Можешь мне объяснить?
      Я хочу обнять ее, уткнуться лицом в грудь, прижать к себе. Чувствую себя ребенком. Только гордость не дает мне разрыдаться.
      - Я была твоей студенткой, Василий. Помнишь? Ты заставил меня выйти за тебя замуж. День и ночь жужжал мне в ухо, учил меня, даже когда мы занимались любовью. Ты был весь полон знаний. Говорил на девяти языках. Знал все, что только можно, о Шопенгауэре и Гегеле, о Марксе и Виттгенштейне

. А меня не слушал.
      Я хочу оттолкнуть ее, но некуда. Знаю. Помню. Немая Елизавета принимала меня со всеми недостатками, с желанием постоянно ее поучать, радовалась, любила мою открытость. Я много ей дал.
      - Ты абсолютно не давал мне простора для роста. Хочется в голос расхохотаться: какая тривиальная беседа на краю времен. Не получается. Я смотрю на Елизавету-чудовище, такую страшную, незнакомую… и безразличную ко мне.
      - Мне кажется, будто я был дюжиной мужчин, и все двенадцать тебя жутко любили, - говорю я, желая ее уколоть.
      - Нет. Всего один. Когда я перестала с тобой соглашаться, ты кошмарно разозлился. Я попросила, чтобы ты дал мне свободу исследований… А ты сказал, что исследовать уже почти нечего. Даже во второй половине двадцать первого века, Василий, ты говорил, что все, что можно было открыть, уже открыто, осталось лишь уточнить детали. Все началось, когда я забеременела во второй раз. Я смотрела на тебя глазами своей маленькой дочки, видела, что ты с ней сделаешь, и тогда начала от тебя отдаляться. Мы разъехались, потом развелись, и это было к лучшему. Во всяком случае, для меня. А ты - не знаю, много ли ты понял.
      Кажется, будто мы стоим в этой серой каморке - простой и уютной я создал ее после пробуждения. Елизавета сделалась сильнее и выше, старше, по взгляду видно, насколько она опытнее меня. Я подавлен.
      Выражение ее лица смягчается.
      - Но ты этого не заслужил, Василий. Не вини себя в том, что сделал выросший из тебя придаток.
      - Я - не он… Это не я. А ты - не та Елизавета, которую я знал!
      - Ты хотел навсегда оставить меня студенткой, какой впервые увидел в аудитории. Видишь, что получилось?
      - Раз так, кого нам любить? Что нам осталось? Она пожимает плечами:
      - Ведь это не важно, правда? Нам уже некогда любить или не любить. А любовь очень сильно изменилась.
      - Мы достигли этой вершины…вершины разума, полноты, бессмертия…
      - Подожди. - Елизавета хмурится и склоняет голову набок, как будто слушает кого-то. Поднимает палец, желая задать вопрос, и опять слушает голоса, которых я не различаю. - Я начала понимать твое смущение.
      - Что?
      - Это не вершина, Василий. Это тупик. Нам предстоит лишь долгое, страшное затухание. Более крупные и утонченные галактики Библиотек покончили с собой сто миллионов лет назад.
      - Совершили самоубийство?
      - Они предвидели конец, который мы наблюдаем сейчас. И решили, что если наш способ жизни безнадежен и нельзя избежать верности Вывода - Вывода, который учителя вбили нам всем в головы, - то лучше не давать нашей частице перейти в будущую вселенную. Мы - остатки тех, кто не согласился с ними…
      - Моя производная об этом не рассказывала.
      - Ты и сейчас прячешься от правды.
      «Пожалей меня», - вот чего я хочу, протягивая к ней руки, но Елизавета давно уже отреклась от жалости. Мне отчаянно нужно возродить в ней хоть какой-нибудь сегмент любви.
      - Я так одинок…
      - Мы все одиноки, Василий. Есть лишь одна надежда. Она поворачивается к стене и открывает дверь там, где изначально я расположил окно наружу.
      - Если нас ждет успех, значит, мы лучше, чем великие души. Если провал - они были правы… и лучше, чтобы ничто из нашей реальности не пересекло Междубытие.
      Ее мудрость меня восхищает. Но горько, что Елизавета пройдет мимо меня, что я ей не нужен. Придатки с интересом наблюдают за нами.
       Возможно, у нас есть шанс,- говорит так, чтобы никто не слышал, я-будущий.
      - Теперь я понимаю, почему ты меня бросила, - мрачно произношу я.
      - Ты был жестоким тираном. Когда тебя записали - я теперь вспомнила, это сделали перед операцией по замене сердца… Когда тебя записали, мы просто еще не очень далеко разошлись. Но все уже началось. Это было неизбежно.
      Я спрашиваю у своей производной, правда ли это.
       Подобный взгляд на то, что произошло, имеет право на существование,- отвечает я-будущий. - Вывод еще не опровергнут. Мы рекомендовали не предпринимать никаких попыток в этом направлении. Мы полагаем их заведомо тщетными.
      -  Вы так учили?
       Мы создавали мыслительные шаблоны, после чего расщепляли их с целью создания новых придатков. Наших последних учеников. Однако, возможно, шанс есть. Коснись ее. Ты знаешь, как до нее дотянуться.
      -  Доказательство Вывода весьма убедительно, - говорю я Елизавете. - Возможно, эксперимент действительно бесполезен.
      - Твое мнение не учитывается, Василий. Попытка предпринимается.
      Я притрагиваюсь к ней, но теперь не с болью и не с любовью - вот уж нет, теперь - с отвращением.
      Сквозь окно мы с Елизаветой видим участок равнины. Порождения эксперимента слиплись в сотню, тысячу гладких, слегка пульсирующих тел. Над всеми ними нависает тень координатора.
      Я ощущаю, как наводится мост, протягиваются связующие нити. Чувствую панический страх своей производной, не видящей, что делают остальные придатки. Мне задают вопрос:
       Станешь ли ты частью эксперимента?
      - Я не понимаю.
       Ты - судебная машина.
      - Мне пора, - говорит Елизавета. - Скоро мы все умрем. Ни ты, ни я не включены в финальную личность. Ни одна часть учителей или координатора не пересечет Междубытие.
      - Значит, все было зря.
      - Почему, Василий? Когда я была молода, ты сказал, что эволюция - злая сила и что ты хотел бы жить в вечном университете, где проверку знаний можно осуществлять легко, без насилия. Твоя мечта осуществилась. Твоя производная личность провела миллиарды лет за изучением неизменных истин. И за навязыванием их новым придаткам. Ты был в своем раю, а я - в своем. Без тебя, среди тех, кто меня уважал.
      Мне нечего ответить. Неожиданно Елизавета протягивает несуществующую руку и касается моей вымышленной щеки. На миг мы будто в самом деле чувствуем кожей тело друг друга. Я - ее пальцы. Она - мое лицо. Ее слова были ложью, любовь между нами не до конца умерла.
      Елизавета пропадает. Я подскакиваю к окну - взглянуть на координатора, но его ртутная тень уже исчезла.
       -  У них ничего не получится, -произносит Мы-общность. Ее разум, ее убежденность больше, чем я, настолько же, насколько человек моего времени был больше муравья. - Отсюда видны причины их глупости. Мы оправдали свое существование.
       Ты еще можешь уйти. Между вами сохраняется связь. Можешь принять участие в эксперименте и включиться в координатора Работ Концевремени.
      Я смотрю на равнину, на невероятно красивые очертания - не то городов, не то цивилизаций, не то целых историй.
      Солнце блекнет, лучи света дрожат на неровной поверхности времени.
       Ты пойдешь?
      - Я ей не нужен…
      Да, да! Я хочу уйти с Елизаветой! Я хочу схватить ее и кричать: «Вижу! Понимаю!» Но остается печаль и остается жалость к себе. В конце концов я для нее слишком мал.
       Можешь пойти. Уговорить. Взять нас с собой.
      И с опозданием на миллиарды лет…
 

 
      Теперь мы знаем, что причина сбоя кроется в далеком прошлом, когда координатор составил себя из тенденциозной подборки придатков, подобных друг другу. Аналогично поступили и учителя. Прошлое продолжает довлеть над Нами, и приятно осознавать, что Мы хотя бы не совершили никаких ошибок и не вверглись в безрассудство.
      Мы с интересом наблюдаем финал. Скоро все изменения прекратятся. В этом есть некий повод для ликования. Честно говоря, Мы устали.
      Учащиеся продолжают свой эксперимент на бурлящих остатках Школьного мира. Мы смотрим на них с остывающего холма.
      Над полем встает нечто огромное, голубое, с множеством странных аспектов покоя. Оно не напоминает Нам ничего из виденного прежде.
      Оно новое.
      Возвращается координатор, охватывает его и уносит.
 
       Она солгала тебе. Фрагменты координатора Работ Концевремени должны пересечь Междубытие вместе с финальной личностью. Это твой последний шанс. Ступай к ней и помирись. И возьми с собой свои мысли.
      Я сильнее, чем когда-либо раньше, чувствую к ней любовь. Ненавижу свою производную, ненавижу учителей и их серые души, скрытые под слоями праха минувшего. Они хотят использовать меня, чтобы увековечить все, что для них важно.
      Изо всех сил стараюсь собрать потерянное, возместить упущенное.
      Координатор покидает Школьный мир, унося с собой результаты ученического эксперимента. Получили ли они то, что хотели, - то, что стоит передать в будущее? Как чудесно было бы знать… Я спокойно бы умер, поняв, что Вывод поколеблен. А ведь мог пересечь Междубытие, спросить…
      Но я не стану больше пятнать ее собой.
      - Нет.
      Последние тысячные доли последней секунды падают, как осколки кристаллов на каменный пол. Связь нарушена. Тебе не удалось…
      Производная от моей личности, разочаровавшись, тихо предполагает, что мне было бы приятнее, если меня отключить.
 
      Забавно: он до последнего цепляется за вымышленный подоконник своей клетушки. Кричит, когда нет голоса, нет звука, нет никого, кто услышал бы, кроме нас:
      - Елизавета! Да!!!
      Архивация древней личности, предпринятая из гуманных соображений, завершается. Мы не хотим подвергать ее Концевремени. У Нас есть сострадание.
      Мы остаемся наедине со своими мыслями. Сила, заменяющая гравитацию, бьется в конвульсиях. Метрика крайне нестабильна. Зернистость расстояния и продолжительности столь возрастает, что становится трудно думать.
      Один из придатков работает над разрешением старинной и запутанной проблемы. Другой в последний раз изучает Вывод, смакуя его четкую красоту. Третий обдумывает какие-то давние отношения.
      Наш конец, Наша смерть, Междубытие будет не таким уж страшным. Бывает и намного хуже. Намно…
 
      Greg Bear «Judgment Engine». © Перевод. О. Мартынов, 2006.
 
      

Людвиг Виттгенштейн (1889-1951) - австрийский философ. - Примеч. пер.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

11.03.2009