Семь придатков отсоединяются от своего общества-разума и Библиотеки, чтобы отправиться на Школьный мир. Их загружают во временное тело - устаревшую физическую модель с восемью длинными и гибкими ногами красного цвета. Отныне семеро - Мы.
      Мы получили инструкции от Преподающего дополнения. Нам надлежит расследовать вопрос о работе учащихся на Великой Равнине Истории - крупнейшем физическом элементе Школьного мира. Им было поручено просмотреть записи, относящиеся ко всем предшествующим периодам и предоставленные девятью сохранившимися Библиотеками. Однако общества-разумы учащихся недовольны: они не успеют полностью оформиться до Кснцевремени. Они принадлежат к последнему поколению, и вследствие этого их поведение часто бывает неверным. Возможно, причина в том, что у них больше простора для ошибок.
      Тело находится в отгороженном загоне. Мы активизируемся и выходим на свет данных, которые изливаются сверху, от абсорбирующих облаков. Мы видим, как лучатся Библиотеки, опускающиеся на Школьный мир со всех трех систем; Мы слышим, как тонко гудят протянувшиеся рядами через равнину черные полусферы хранилищ; Мы чувствуем, как капли стучат по нашему черному панцирю.
      Мы стоим на краю равнины, возле гряды голых буро-черных холмов, оставшихся после преобразования планеты. Воздух густ и холоден. Остро пахнет моросью данных, но у Нас на поверхности нет считывающих устройств. Влага оседает на твердой темной земле у Нас под ногами, испаряется и вновь попадает в полупрозрачные сборники - хрупкие, в десять раз меньше, чем Мы, они парят в воздухе.
      Полусферы обслуживаются крохотными однопридатковыми телами. Сотни тысяч их кишат между рядами.
      На западе, на том краю долины, восходит солнце - ярко-фиолетовое пятно, окруженное интенсивным голубым ореолом, протуберанцы светила вьются словно кудри. От каждой полусферы падает несколько теней. Солнце привлекает Наше внимание. Оно красиво и не является частью лабораторного сим-пространства; оно реально. Солнце напоминает Нам о том, что приближается Концевремя. Изменения, сделанные с целью консервации и концентрации остатков энергии, придали ему оригинальный вид, незнакомый врожденным алгоритмам Наших придатков.
      Три системы не похожи ни на что, существовавшее прежде. Они содержат весь сохранившийся порядок и всю имеющуюся энергию. Сблизившись и окутав себя локальным искажением пространственно-временного континуума, три системы вводят в заблуждение мертвую внешнюю вселенную, погруженную в вялую пассивность долгого Междубытия. Мы гордимся тремя системами. На их создание ушло сто миллионов лет и одна десятая доступных запасов энергии. Это была азартная игра. Участвовать в ней согласились девять из тридцати семи крупных Библиотек. Прочие растворились в просторах Междубытия и погибли.
      Мы же выиграли.
      Наше тело эффективно, и с ним приятно работать. Все Наши придатки придерживаются мнения, что старые модели подобного оборудования функционируют лучше, нежели новые. У Нас назначена встреча с представителем учащихся - придатками, находящимися в более современном теле, которое называется Беркусом в честь разработавшего его общества-разума со Второго мира. Тело Беркус Нам не нравится. Оно шумное; возможно, оно более эффективно, чем Наше, но зато не столь элегантно. Мы соглашаемся, что это уродство.
      Облака данных клубятся в небе над равниной. Однопридатковые тела шастают у Нас под ногами и счищают мусор с куполов. В них заключена вся история. Мы могли бы разрушить их скорлупу одним движением клешни, но это замедлило бы Работы Концевремени и означало бы бессмысленную трату энергии.
      Мы гордимся своим нестандартным мышлением. Оно демонстрирует, что Мы сохранили человеческую сущность и прямую связь с прошлым. Мы гордимся своей способностью игнорировать неверные импульсы.
      Мы - учителя. Все учителя должны поддерживать связь с прошлым, понимать и объяснять его. Учителя должны понимать ошибки; прошлое полно ошибок и боли.
      Мы ждем Беркус.
      Проходит чрезмерно много времени. Мир отворачивается от солнца, и наступает ночь. Текут века библиотечного времени, но Мы стараемся быть терпеливыми и мыслить в категориях времени внешнего. Некоторые из Наших придатков выражают желание попробовать купола на вкус, однако в подобных действиях нет необходимости и они явились бы бесполезной тратой энергии.
      Ночью небо заполняют дополнительные данные, поступающие от других систем. Их дождь покрывает Нас блестящей оболочкой. Специализированные устройства вновь очищают Наш панцирь. Купола вокруг обогащаются, впитывая историю. Мы видим, как вдалеке скачет между ними на длинных паучьих ногах ночной интерпретатор. Вся информация, собранная куполами, нуждается в интерпретации, чтобы вычленить ту, которую необходимо донести до финальной личности Концевремени.
      Финальная личность выйдет в Междубытие - идеально неподвижный порядок - и будет оставаться в нем до тех пор, пока в достаточной мере не насладится покоем и скукой. Тогда финальная личность пересечет точку, за которой время и пространство становятся нелинейными и гранулированными, а несдерживаемая энергия расширения, поглощаемая на бесконечно малом уровне квантового потока, начинает нарушать метрику. Нерегулярность метрики уничтожит понятие расстояния. У вселенной не станет ни размера, ни времени, и все начнется с начала.
      Укрывшись в мельчайших расщелинах бытия и защитив себя от фантастического давления звука, которым будет сопровождаться гибель вселенной, финальная личность выживет. Квантовый поток освободится от зашумленности, и, подобно пузырькам, в его русле начнется формирование новых вселенных. Одна из них в ходе своего развития превысит определенный предел. Трансцендентная реальность поглотит финальную личность и оплодотворится ею. Таким образом возникнут новые разумные существа.
      Все учителя признают важность данного обстоятельства. Прошлое всегда должно оплодотворять все новое. Это Наш путь к бессмертию.
      Наши придатки выражают определенное беспокойство. Разумеется, Наше задание не имеет жизненного значения, однако Беркус сильно опаздывает.
      Что-то не так. Обратившись к своим связям, Мы обнаруживаем, что они оборваны. Транспондеры не откликаются.
      Почва у Нас под ногами вздрагивает. Наше тело спешно покидает Равнину Истории. Оно останавливается на невысоком холме, старясь удержать равновесие. Облака зеленеют и приобретают рваную форму. Однопридатковые тела снуют среди полусфер, не зная, как им поступить.
      Мы не можем наладить коммуникации ни со своим обществом-разумом, ни с Библиотекой. Остальные Библиотеки тоже не слышат Нас. Встревоженные, Мы обращаемся к Ученическому комитету Школьного мира, после чего сообщаем свое мнение координатору Работ Концевремени, но ниоткуда не получаем ответа.
      Бесконечные ряды черных куполов ломаются, будто их начали размешивать гигантской палкой. Появляются трещины, а из них сочатся густые красные капли; они кристаллизируются и превращаются в высокие призмы. Многие призмы рассыпаются мертвым белым порошком. Мы с огромной озабоченностью осознаем, что перед Нами - внутренняя информация самой планеты, резервная запись всех знаний Библиотеки, хранящаяся в сконденсированном виде. На Школьном мире имеются выборочные копии данных из погибших Библиотек в объеме большем, чем какой-либо одной Библиотеке удалось бы получить за миллиард лет. Знание хлещет сквозь пробоины кровавыми ручьями И теряется. Наше тело отступает глубже в холмы.
      Никто не отвечает на Наш сигнал бедствия.
      Никто нигде не говорит с Нами.
      Проходят дни. Мы все еще отрезаны от Библиотеки. Оказавшись в изоляции, Мы ограничены лишь тем, что воспринимает Наше тело, а эта информация не несет никакого смысла.
      Мы поднялись на утес, возвышающийся над бывшей Великой Равниной Истории, где прежде работали Наши ученики, где они конденсировали и сортировали фрагменты прошлого, которым следует пережить Концевремя. Страшная утечка знаний замедлилась, вместо нее в ускоренном темпе распространяется нечто, могущее показаться неумело выполненным ученическим заданием.
      Равнину покрывает безумие. Купола разрушены, однопридатковые тела и интерпретаторы исчезли.
      Повсюду вырастают и умирают за несколько секунд зеленые, алые и пурпурные леса. Молодые деревья пробиваются сквозь трухлявые стволы старых, мертвых. С запада наступает новая разновидность, она вытесняет прежнюю. Ускоряется смена климата: небо тяжелеет, его затягивают облака, и начинается водяной ливень. От нагревшейся земли поднимается густой пар.
      Деревья рушатся. Их больше нет. Из земли лезут огромные красно-коричневые кочаны; расправляют из тонкой кожуры листья, выпускают сверху длинные побеги. Превратившись в высокие кроны, они распускаются миллионами крохотных серых с розовым цветов.
      Глядя, как рушатся все Наши труды и планы, семь придатков, заключенных в общем теле, в отчаянии строят гипотезы: произошел сбой, компрессионные устройства не справились с работой, и все собранные знания потеряны; нет, координатор Работ Концевремени затеял какую-то новую игру, проект чрезвычайной важности; напротив, возникли трудности политического характера, нарушено согласование действий координатора и Библиотек, и вскоре все будет улажено…
      Мы смотрим, как побеги с громким треском падают на землю, а прогнившие кочаны проваливаются внутрь себя. Взметаются тучи бурой пыли.
      Изменения ландшафта начинаются заново.
      Проходят часы. Связи с другими обществами-разумами по-прежнему нет. Мы опасаемся, что наша Библиотека разрушена. Как иначе объяснить, что Нас бросили? Мы стоим на своем утесе, не находя смысла в том, что видим. Каждый раз очередная творческая волна приносит на гребне нечто новое, и оно либо гибнет, либо отвергается.
      Сегодня в центре внимания крупномасштабная растительность. На следующий день вместо нее предпочтение отдается малым биологическим формам. Оттуда, где Мы стоим - Наше тело замерло на восьми крепких ногах, - их изменения не видны.
      Солнце приближается к зениту. Исчезают все тени. В фиолетовом сиянии Мы ощущаем непривычное чувство собственной ничтожности. Мы происходим от великих обществ-разумов Библиотеки; одиночество и страх унижают Нас. Ни разу за миллиард лет ни один из Наших придатков не был столь оторван от полезной деятельности. Если это одолевает Нас, несмотря на все Наши усилия, Концевремя - пусть. Нам хорошо, Мы горды тем, чего сумели добиться.
      Вдруг Мы получаем короткое сообщение. Встреча с учащимися состоится. Беркус найдет Нас и все объяснит. Но когда - не сказано.
      Если учащиеся начинают диктовать свою волю учителям и подвергают подобному напряжению множество придатков, значит, произошел какой-то серьезный сбой. Все придатки, заключенные в Нашем теле, исследуют понятие мятежа.Результат мало что объясняет.
      Наше мышление занимают новые гипотезы. Возможно, что-то нарушено в самой структуре материи, и это привело к дестабилизации миров и прерыванию сбора данных - отсюда можно вывести причины изменения ландшафта и Нашей изоляции, а также, вероятно, ошибки в мыслительном процессе. Или же учащиеся выпустили из-под контроля какие-то факторы, работавшие на Школьном мире, что привело к сбою.
      Над поверхностью появляются ледяные дворцы, их башни громоздятся друг на друга в болезненном экстазе: перемены, перемены, рождение и гибель, все за один день, но медленнее, чем было с деревьями и животными. Скорее всего Нам удастся удержать свою позицию на утесе. Почему с Нами так обращаются?
      Мы стоим неподвижно; Мы обеспокоены, но не испытываем страха. Мы функционируем по-старому - учителя всегда функционируют по-старому.
      Можем ли Мы быть причастны к неким ошибочным инструкциям, повлекшим за собой подобное несчастье? Не преподавали ли Мы своим ученикам чего-то, заразившего их манией творить и разрушать? Мы просматриваем все Наши записи, заключенные в небольшом теле. Разумеется, в него не была записана полная память семерых Наших придатков - кратковременное задание этого не требовало, к тому же она бы здесь не поместилась. Ее отсутствие мешает Нам думать, и Мы не находим ни одного удовлетворяющего Нас ответа.
      Один из Наших придатков взял с собой ряд личных записей. У него возникает странная гипотеза, и он предлагает активизировать в качестве объективной судебной машины древнюю протоличность.
      Существует два довода. Более сильный сводится к тому, что эта древняя личность некогда имела связь с придатком, на котором основан координатор Работ Концевремени. Если проблема имеет политические корни, возможно, воспоминания личности помогут Нам лучше их понять. Второй, более слабый: существует вероятность, что, несмотря на свою сложность и развитость, Мы не учли какого-нибудь важного обстоятельства.
      Времени очень мало. Оказавшись изолированными от огромного потока бытия, который готов вскоре пресечься, Мы можем быть последним фрагментом общества-разума, имеющего какой-либо шанс остановить всепланетное безумие.
      В теле едва хватает места, чтобы вывести личность из компрессии. Она подавлена, не осознаёт того, что воспринимает, и нефункциональна. На Наши вопросы она реагирует возражениями и ответными вопросами.
 

 
      Я пробуждаюсь, прихожу в сознание. Сознание необычное. Я - часть более крупной группы. В мыслях всплывают лица, которым я стараюсь подобрать имена, но память подводит. Они расплываются, и на смену им приходят негромкие призывы к вниманию. Новые, очень странные ощущения.
      Я понимаю: это другие люди, но не в человеческих телах. Кажется, что они действуют вместе, хотя имеют отдельные голоса. Я решаю присвоить группе название «Мы-общность». Это не я, но в то же время у меня есть к ней определенный доступ, как к собственным мыслям или воспоминаниям.
      Я не думаю, что умер, что я мертв. Однако способ моего мышления изменился. У меня нет тела, я не чувствую ни переливания жидкостей в организме, ни дыхания.
      Одинокий, не понимающий, что происходит, я съеживаюсь рядом с наблюдательным центром Мы-общности и время от времени вижу отблески хаотически меняющегося пейзажа. Смотрят ли они какую-то развлекательную программу? Я боюсь, что оказался в больнице, и меня заставят общаться с другими пациентами, не желающими или не способными говорить со мной.
      Я пытаюсь собраться с мыслями. Вновь вспоминаю лицо и даю ему имя и значение: Елизавета, моя жена, стоит у моей узкой койки. Надо мной висят механизмы. Больше я ничего не помню.
      Но сейчас я не в больнице.
      Голоса обращаются ко мне, и я начинаю понимать их речь. Голоса Мы-общности сильнее, сложнее и богаче, чем что-либо знакомое мне до сих пор. Я не слышу их. У меня нет ушей.
       Ты очень долго хранился в пассивном состоянии,- говорит мне Мы-общность. Она (или они?) - это тугая плеяда мыслей, из которых я понимаю лишь немногие.
      Я осознаю.
      Я пробудился в будущем. Мышление изменилось.
      - Я не знаю, где я. И не знаю, кто вы…
       Мы - объединение семи придатков, причем некоторые из них прежде существовали в качестве индивидуальных биологических организмов. Ты - древняя личность одного из нас.
      - Ох.
      Без губ и языка это слово кажется мне каким-то не таким. Я больше не стану им пользоваться.
       Перед нами встали огромные проблемы. Ты представишь нам уникальный интуитивный взгляд на них.
      В голосе звучит отцовская забота; я ему не верю.
      Меня окутывает тьма.
      - Я голоден и не чувствую своего тела. Мне страшно. Где я? Я хочу видеть… свою семью.
       Тела нет, как нет и необходимости в пище. Твоей семьи - нашей семьи - больше нет, если только она не хранится где-либо еще.
      - Как я сюда попал?
       Твоя личность была записана накануне серьезного медицинского вмешательства в целях предотвращения риска полной твоей потери. Запись хранилась в качестве исторического раритета.
      Я ничего подобного не помню, впрочем, откуда мне? Вспоминаю, как подписывал договор, позволивший это сделать. Вспоминаю, как думал о возможности проснуться в будущем. Но ведь я не умер!
      - Как давно это было?
       Двенадцать миллиардов двести семьдесят миллионов лет назад.
      Если бы Мы-общность сказала «двести лет», или даже «десять тысяч», я бы как-то прореагировал. Но двенадцать миллиардов! - я знаю лишь, что это геологический, космический промежуток времени. Я не верю.
      Я вновь смотрю на пейзаж. С горных склонов стекают ледники. Тучи с зимою во чреве отливают в лучах огромного заходящего солнца серым и оранжевым. А солнце - оно совсем неправильное: слишком яркое, фиолетовое, напоминает делящуюся клетку. Пузырится, исходит волдырями, от него тянутся длинные протуберанцы. Оно напоминает мне Медузу Горгону.
      Поверхность льда трескается, холмы и долины заваливают белые осколки. Я проснулся посреди ледникового периода. Я не понимаю.
      - Я здесь целиком? - спрашиваю я. Может быть, у меня бред.
       Здесь все, что в тебе важно. Теперь мы хотели бы задать тебе вопрос: узнаешь ли ты что-либо из следующих лиц, голосов, мыслей, шаблонов, стилей?
      Болезненный поток ощущений: яркие звуки, громкие цвета, блеклые электрические запахи - он заполняет мое сознание. Я изо всех сил стараюсь его перекрыть.
      - Нет! Так нельзя. Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем, пока я не осознаю, что случилось. Не надо! Мне больно!
      Мы-общность собирается выключить меня. Мне говорят, что я снова стану неактивен.
      Перед тем как погаснуть, я чувствую, как на утес, где сидит Мы-общность и вместе с нею я, обрушивается порыв холодного ветра. Лед теперь уже полностью покрывает холмы и долины. Мы-общность выгибает восемь длинных красных ног, выдергивает их из быстро смерзающейся грязи. Солнце еще не зашло.
      Тысячи лет в один день.
      Мне дарован сон, пустой, как смерть, но не бесконечный.
      Мы собираемся воедино и обдумываем проблему несовершенства интерфейса.
       Это слишком ранняя личность,- говорит один из придатков. - Она не понимает нашего способа мышления. Ее придется адаптировать.
      Придаток, которому принадлежит протоличность, вызывается начать ее перестройку.
       Времени так мало,- говорит другой, выражающий теперь активное несогласие с общим планом. - В самом ли деле Мы считаем, что так будет лучше?
      Нам угрожает распад - двое из семи придатков яростно возражают остальным. Однако солидарность сохраняется. Все придатки возвращаются к обновленному соглашению. Мы начинаем строительство эффективной реальности. Для этого требует-
      ся прежде всего более глубокое понимание того, какова природа древней личности. На это уходит какое-то время.
      Времени у Нас много. Часы, дни. Связи нет.
      Ледяной холод ставит Нас на грань смерти. Тело сохраняет гибкость благодаря тому, что связывает воду длинными молекулами, устойчивыми к замерзанию.
       Знают ли учащиеся, что Мы здесь и наблюдаем за ними? -спрашивает один из придатков.
       Должны…- отвечает другой. - Они ведь выразили желание встретиться с нами.
       Возможно, они лгут и намереваются уничтожить и тело, и Нас вместе с ним. Встречи не будет.
      Горькая грусть.
      Мы реконструируем древнюю личность, облекаем ее новым интерфейсом, создаем общую базу и вновь зовем ее: Василий!
 
      Имя знакомо мне. Я узнаю отцовский голос и чувствую, что сознание светлеет. Хочу забыть первую, неудачную попытку вернуться к жизни, но память крепка. Я ничего не забуду.
       Василий, производная от твоей личности тебя не помнит. Ее память неоднократно очищалась. Однако Мы наблюдаем между вами определенное сходство. Врожденные модели сильны и редко подвергаются полному уничтожению. Хорошо ли ты себя чувствуешь?
      Я думаю о каком-нибудь простом месте, куда сесть. Хочу дощатых стен, стульев и камина, но не умею: мне удается создать лишь тесную серую клетушку с окном. В стене - дыра, и из нее доносятся голоса. Я воображаю, будто слышу их ушами, и в помещении формируется что-то вроде тела. Это - моя безопасность.
      - Мне все еще страшно. Я знаю, что бояться нечего. Есть чего, но нам еще неизвестно, насколько существенна угроза.
      При слове «существенна» случается взрыв информации. Если их изначальные личности продолжают существовать где-то еще, в обществе-разуме, связанном с Библиотекой, значит, все, что будет потеряно, - кратковременная память. Общество-разум, понимаю я, состоит менее чем из десяти тысяч придатков. Типичная Библиотека содержит более триллиона обществ-разумов.
      - Я был мертв миллиарды лет, - говорю я, надеясь, что обращаюсь к себе будущему. - А ты жил. Ты ведь бессмертен!
       Мы не измеряем жизнь в единицах времени, как это делали вы. Последовательность памяти в течение эпох для Нас фрагментарна. Тем не менее непрерывность доступа к Библиотеке и к записям своих предыдущих личностей действительно дает Нам определенный род бессмертия. Если она нарушена, Мы стали вполне подвержены гибели.
      -  Наверно, я жутко примитивен.
      Страх, как ни странно, пропадает. Я понимаю, в каком положении они оказались: выбор между жизнью и смертью. В своей клетушке я чувствую себя увереннее.
      - Чем я могу вам помочь?
       Твоя примитивность - в первозданности. Именно из-за нее Мы тебя активизировали. Опираясь на свой жизненный опыт, ты можешь лучше понять, что привело Нас к нынешней ситуации. Споры, войны, отчаяние… Нам трудно иметь с ними дело.
      Я опять им не верю. Судя по тому, что мне известно, эта группа разумов обладает такой мощью и сплоченностью, что рядом с ними я кажусь себе младенцем, а то и бактерией. Что мне остается, кроме подчинения? Мне больше некуда податься…
      Миллиарды лет… пассивности. Не совсем смерти.
      Я помню, что когда-то был учителем.
      Елизавета была моей студенткой, а потом стала женой.
      Мы-общность хочет, чтобы я ее чему-то научил, что-то для нее сделал. Но сперва ей придется преподать мне урок истории.
      - Расскажите мне, что произошло.
 

 
      В начале появились человеческие интеллекты. Каждый из них развивался самостоятельно. Так продолжалось десять тысяч лет. Вскоре после того, как была понята природа мысли, интеллекты стали объединяться в групповые разумы. Большинство представителей людского рода слились в отношениях более интимных, нежели секс, или же разошлись и сформировали квази-индивидуумы. Вариантов было много, ограничений - мало.
      Все это началось спустя несколько десятилетий после твоей записи. В течение ста лет человечество отказалось от сдерживающих рамок биологического существования и предпочло ему общества-разумы. Эти последние, связываясь между собой, создавали Библиотеки - верхнюю ступень иерархии.
      Библиотеки расширялись. Они исследовали звезду за звездой в поисках другой разумной жизни. Жизнь они обнаружили - миллионы миллионов планет, редких среди пустых звездных систем, как алмазы в породе, но нигде не нашлось существ, обладавших интеллектом. Постепенно, за миллионы лет, Библиотеки осознали себя в качестве Полноты мысли.
      Мы всего лишь разменяли один вид изоляции на другой - на абсолютное, величавое одиночество. Других разумов не было, только те, что сами происходили от человечества…
      Людские Библиотеки делались больше, связи между ними - слабее: порой сигналу требовались для прохождения тысячи лет. Многие общества-разумы реиндивидуализировались, снизив степень близости отношений внутри себя. Даже в крупных Библиотеках обособление стало считаться возможностью хорошо отдохнуть, устроить себе праздник. Старые способы мышления вновь сделались популярны.
      Однако люди есть люди. Некоторые принялись цепляться за старое или насаждать новое с большей или меньшей степенью насилия. Иные утверждали существование моральных императивов. Распространились случаи сумасшествия. Крупные группы разумов уничтожали все рамки личности. Так они реагировали на то, что называли «соблазном выделения».
      Подобные слитые, «нефрагментированные» Библиотеки с их медленным потоком сознания вскоре оказались обременительны и быстро - за полмиллиона лет - погибли. Им не хватало гибкости и многосторонности подходов.
      Однако конфликты между различными концепциями того, как должны строиться общества-разумы, продолжались. Имели место войны.
      Но даже сражения не уняли всех страстей, ибо было обнаружено нечто более страшное, чем одиночество: непрерывность череды ошибок и жестокости.
      Спустя десятки миллионов лет стабильного развития и мира Нас поразила новая беда.
      Насколько бы ни было общество-разум информировано и развито, оно могло в отчаянии или на определенном этапе своей эволюции совершать действия, аналогичные ошибкам древних индивидуализированных обществ. Оно могло убивать другие общества-разумы или прерывать деятельность многих своих придатков. Могло вредить другим. Могло переживать нечто подобное гневу,только отстраненное от физиологических проявлений тела: ярость ледяную, чистую и долгую, страшную в своей полноте, ужасную в последствиях. И, что хуже, оно могло испытывать безразличие.
 
      Меня завалили записями, я не мог постигнуть масштаб того, что вставало передо мной. Наша галактика была вся пронизана паутиной, от звезды к звезде тянулись потоки энергии и информации. Кое-где темнели пятна конфликтов, затмивших миллионы светил. Шла война.
      По человеческим меркам планеты вернулись в девственное, райское состояние, освободившись от всего искусственного. Однако на деревьях и животных гнездились мириады крохотных машин, а почва под ними до самого ядра превратилась в громадную мыслительную систему… Другие миры и другие межмировые структуры казались абстрактными и лишенными смысла, как случайные мазки кисти по холсту.
 

 
      Одно великое общество-разум, удалившись от суеты Библиотек, сформулировало законы высшей метабиологии и нашло их совершенно аналогичными тем, что управляют планетарными экосистемами: конкуренция, победа путем выживания, эволюция и размножение. Оно доказало, что ошибки, боль и разрушение необходимы для любых перемен, а также, что гораздо более важно, для любого развития.
      Великое общество-разум провело сложные эксперименты, в ходе которых симулировались миллионы различных командных систем, и в каждом случае возрастание сложности, ведущее в конечном итоге к появлению разума, сопровождалось бескомпромиссным уничтожением предшествующих форм.
      Установив на основе этих опытов ряд аксиом, оно пришло к строгому математическому выводу: «В данной реальности, системы которой управляются временем и подвержены изменениям, конечный успех этики невозможен». Безразличие вселенной - ее бессознательная и беспощадная жестокость - умножается за счет необходимости того, что устаревшие мысли и жизни, давая место новым, должны гибнуть.
      Многократно перепроверив результаты своего труда, великое общество-разум стерло свои записи и уничтожило инфраструктуру в пределах семи миров и двух звезд, оставив лишь формулировку и Вывод.
      По всей галактике усвоение Вывода нарушило умственный покой Библиотек. Оказалось, что пробудиться от кошмарного сна истории невозможно.
      Одним из выходов представлялось самоубийство. Ряд видных Библиотек завершили свою деятельность.
      Другие признали, что Вывод верен, но не стали прибегать к суициду. Они продолжили жить, осознавая вероятность ошибки и разрушения. Их развитие шло своим чередом, размеры и сложность увеличивались, Библиотеки делались мудрее…
      Путешествуя между галактиками и по-прежнему оставаясь в одиночестве, Библиотеки поняли, что человеческое восприятие является единственно возможным. Возможность сверить Вывод с мнением независимых от людского интеллекта разумов не существовала. Опровергнуть его в данной реальности было нельзя.
      Прошли миллиарды лет, и вселенная стала гигантским домом. В ней жил практически безграничный разум, огромная закваска, сжигавшая в своем пламени доступную энергию и уменьшавшая тем самым срок существования реальности.
      Однако Вывод был непоколебим.
 
      - Подождите. Я ничего здесь не вижу. Я ничего не ощущаю.Это не история, это… Она слишком велика! Я не все понимаю…
      А хуже всего, простите, ваша болтовня о разумах, которые лишены эмоций. Мы-общность… Как вы себя в ней чувствуете?
       Тебя отвлекают предрассудки. Ты скучаешь по органическому телу и предполагаешь, что, не имея органических тел, Мы не переживаем чувств. В действительности Мы переживаем чувства. Слушай их››››
 
      Я корчусь на полу своей клетушки и переживаю их эмоции: первое и второе одиночество, степени изоляции от памяти прошлого, от своих прежних личностей; тоску по индивидуализации, Началовремени… жажду понять не только внешнюю реальность, раскинувшуюся за границей огромной умственной вселенной общества-разума, но и постоянно меняющиеся потоки мыслей и порядок, возникающий в отношениях между придатками. Передо мной громогласная песня социального взаимодействия, любовь превыше всего, что мне было ведомо в плотской жизни. А больше, чем она - и недоступно мне, - чувство верности своему обществу-разуму и что-то вроде почтения к великим Библиотекам. (Мы-общность демонстрирует мне ощущения, существующие, по ее словам, на библиотечном уровне, но они столь масштабны, что я едва не распадаюсь на части, и меня приходится собирать заново.)
      В мысленном пространстве внутри тела ко мне приближается один из придатков. Свет у меня в клетушке тускнеет. Я понимаю, что знаком с ним; он тот, кем буду я… он - моя будущая личность.
      Касаясь меня, он испытывает грусть и некоторую скорбь. Ему больно от моей ограниченности рамками биологической природы. К нему возвращаются намеренно забытые воспоминания, мучительные.
      Мучительные и для меня. Я ясно вижу свою ущербность. Помню, как участвовал в бессмысленных спорах с друзьями, доводил жену до изнеможения, зря сердился на детей. Безрассудство моих отроческих лет предстает театром безумных теней. И я помню свои усилия:помню, как предавался бесполезной похоти, а потом… Елизавета! Гибкое юное тело. Другие… Не менее важны, но иного цвета были холодная страсть к познанию, нарастающая самоуверенность. Я помню страх перед неадекватностью, страх перед промахом, перед тем, что не окажусь нужным обществу членом. Больше всего - больше, чем Елизавета - мне нужно было являться необходимым кому-то, учить других, влиять на молодые умы.