– Не беспокойтесь, – предупредил Ольми. – Осознание формы тела формируется последним.

В течение нескольких минут, почти незаметно для глаз, искажения исчезли. Цвет из голубого стал более естественным, а прозрачные участки заполнились.

Когда формирование изображения завершилось, Ольми с удовлетворением отметил, что оно соответствует внешности, которую Инженер когда-то выбрал для официальных портретных миниатюр: стройный темноволосый мужчина среднего роста, с острым длинным носом, пронзительными веселыми черными глазами и кожей цвета светлого кофе.

Ольми все еще искал отклонения. Таинство, наложенное на составляющие личности, хотя и близкое к оригиналу Корженовского, было неточным. Однако этого хватало, чтобы вернуть Инженера в полное сознание, и сознание это должно было состоять из сливших вместе частичных составляющих, чтобы близко воспроизвести личность, которая была стерта – убита – еще до рождения Ольми.

– Добро пожаловать, – громко сказал Ольми.

Изображение пристально разглядывало их, затем попыталось заговорить. Его губы двигались, но не было слышно ни звука. Изображение внезапно подернулось рябью, а когда снова стало устойчивым, сказало:

– Я вас знаю. Я чувствую себя значительно лучше – совсем по-другому. Меня восстановили?

– Настолько, насколько смогли, – ответил Ольми.

– Я так мало помню – словно дурные сны. Вы были ребенком… когда мы впервые встретились.

Ольми почувствовал, как в нем нарастает еще одно чувство, которое Рам Кикура могла бы назвать атавизмом.

– Пятилетним мальчиком, – уточнил он.

Он хорошо помнил, как впервые нашел дубля Инженера в памяти их квартиры, помнил, как испугался и поразился, увидев человека, который был столь знаменит – и мертв.

– Как долго я был неполон, мертв или как это называется?

– Пять веков.

Восклицание Инженера могло бы показаться необычайно грубым в его время; для Ольми же оно было архаичным и забавным.

– Зачем меня вернули? Наверняка всем без меня только лучше.

– О, нет. – Ольми был искренен. – Это большая честь для нас – вернуть вас к жизни.

– Я, должно быть, полностью устарел.

– Мы можем исправить это за несколько часов.

– Я не чувствую себя… завершенным. Почему?

– Вам нужно созреть – восстановление еще продолжается. У вас нет собственного тела. Вы находитесь внутри медицинского робота.

Снова восклицание, еще более крепкое.

– Я отстал от времени. Только умственный карлик может поместиться внутри самого совершенного робота… – Изображение наклонило голову, исподлобья вопросительно разглядывая Ольми. – Я был поврежден, верно?

– Да.

– Чего не хватает?

– Таинства. Мы вынуждены были работать только с дублями.

– Чье Таинство его заменило?

Ольми показал на Патрицию.

– Спасибо, – сказал Корженовский после секундной паузы.

– Добро пожаловать. – Тон Патриции был неубедительным.

– Вы мне знакомы… Я видел вас раньше.

– Это Патриция Луиза Васкес, – ответил Ольми.

На лице Корженовского появилось выражение недоверчивости. Изображение протянуло руку Патриции. Она пожала ее, более не удивляясь твердости и теплоте изображения.

– Та самая Патриция Луиза Васкес?

– Та самая и единственная, – подтвердила она.

Изображение Корженовского с легкой ухмылкой откинуло голову назад.

– Мне чертовски много предстоит еще узнать.

Он отпустил руку Патриции, вполголоса извинившись, затем взял протянутую руку Лэньера и пожал ее коротко, твердо, но не настойчиво.

Лэньер испытывал благоговейный трепет перед человеком, который спроектировал коридор.

– У меня есть маленькая… я не знаю, что это – статуэтка, голограмма, что-то еще, – изображающая вас. У меня в столе. Вы были загадкой для меня многие годы… – Гарри понял, что лепечет какую-то чушь. – Мы с Земли, – внезапно закончил он.

Выражение лица Инженера не поддавалось описанию.

– Где мы? – спросил он.

– На Пути, у отметки один и три экс девять, – ответил Ольми.

– Где Пушинка?

– На орбите около Земли и Луны.

– Какой сейчас год?

– 2005, – сказала Патриция.

– Это год Путешествия? – с надеждой спросил Корженевский.

– От Рождества Христова, – поправил Ольми.

Инженер внезапно показался очень усталым.

– Сколько вам потребуется времени, чтобы полностью обучить меня?

– Мы можем начать прямо сейчас – еще до того, как созреет ваша личность. Хотите?

– Думаю, так будет лучше, верно? – Снова повернувшись к Патриции, Корженовский сказал: – Вы очень молоды. Какую работу вы проделали… сколько статей написали?

– Ни одной из моих важнейших.

– Не этого я ожидал… Не такого результата. Я имею в виду, как я мог все пропустить? А вы должны рассказать мне, как попали сюда… И почему именно вы?

Еще до того, как Ольми смог организовать запись информации, Патриция и Инженер углубились в беседу.

Через четыре часа исследователи, представлявшие семь различных рас, пользовавшихся коридором, собрались вокруг помоста. Каждая из этих рас продемонстрировала патронам-людям свою полезность, но никоим образом не подобострастие. Они были полноправными партнерами на Пути и отличались разнообразными формами – хотя не более разнообразными, чем неоморфы Аксиса, подумал Лэньер.

Среди них были три франта в блестящих серебристых накидках, которые, похоже, были их обычной одеждой за пределами Тимбла. Существо в форме двух перевернутых арок, соединенных толстой шишковатой веревкой мускулов, без глаз, с кожей блестящей и лишенной каких-либо черт, словно черное стекло, неподвижно стояло на четырех слоновьих ногах в нескольких метрах от франта, окруженное красной карантинной линией. Однако оно явно не испытывало никаких неудобств от местной атмосферы.

Исследователь с Тальзита стоял на своих восьми конечностях рядом с Йетсом на северной стороне помоста, окруженный силовым пузырем, содержащим специальную дыхательную смесь – очень малое количество кислорода со значительно более высоким процентным содержанием углекислоты и достаточно низкой температурой для того, чтобы конденсироваться на гибкой границе поля. Его словно покрытые мхом «рога» находились в постоянном движении. Все остальные исследователи-негуманоиды были также окружены подобными полями. Наиболее ошеломляющее впечатление производило волнообразное змееподобное четырехголовое существо, которое висело, словно заспиртованный образец, свернувшись кольцами в парящей сфере, наполненной зеленой жидкостью.

Судя по всему, гуманоидные формы жизни были не слишком распространены.

Перед собранием между Лэньером и тальзитом состоялся странный разговор – странный своей ясностью и сверхъестественной знакомостью, словно они были не более чужды друг другу, чем новые соседи по подъезду.

Тальзит стоял на северной стороне помоста, беседуя с франтом, в то время как второй франт молча ждал рядом. Несколько часов назад франты объединили свой разум, и у второго не было особой необходимости включаться в разговор, если только не требовалось параллельное мышление. Лэньер и Патриция пообедали за плававшим в воздухе щедрым столом, съев столько, сколько смогли. Затем Патриция ушла вместе с Ольми, чтобы продолжить разговор с Инженером.

Лэньер обнаружил, что разговаривает с тальзитом, совершенно случайно. Тот подошел к Прешиент Ойю, чтобы обсудить дальнейшие планы ее отца после церемонии. Беседа сначала велась с помощью пиктограмм, а затем сенатор перешла на английский, представив тальзита Лэньеру. Тальзит говорил на прекрасном английском, хотя ни одна часть его тела не двигалась, выдавая источник звука.

Лэньеру даже не было любопытно; он уже пресытился чудесами, малыми и большими. Все его внимание занял поиск подходящих слов для того, чтобы объяснить, как они здесь оказались. Беседуя с существом, даже отдаленно не напоминавшим человека, и с неизвестной психологией (если оно могло говорить на прекрасном английском, то наверняка могло и предусмотреть защиту для своих мыслей), он рассказал достаточно много о Гибели, об альтернативных вселенных и вторжениях из космоса. Тальзит, в свою очередь, поделился с ним проблемами собственного народа. Лэньер обнаружил, что понимающе кивает, слушая рассказ, который был бы непонятен ему всего лишь несколько месяцев назад.

Существа, называвшиеся тальзитами, были боковой ветвью объединенного биолого-механического разума, который населял когда-то четырнадцать планет очень старой звездной системы. Когда-то этот разум полностью находился в банках памяти, без какой-либо явно выраженной физической сущности – примерно, как в Памяти Аксиса. Но постепенно разум разделился на индивидуальности – сосредоточения сознания внутри системы, – а эти индивидуальности создали для себя новые физические формы. Это были предшественники тальзитов. Они все еще существовали, но были обращены внутрь себя и самоизолировались. Они создали тальзитов, чтобы те выступали в качестве коммерческих посредников, консультантов для более молодых цивилизаций. Случилось так, что одно из колец ворот открылось в один из их миров, и они начали торговать – сначала с джартами, открывшими ворота, а затем с людьми, после того как джарты были оттеснены.

Подразумевалось, что тальзиты и их предшественники были, по крайней мере, в сто раз старше человечества.

– Тогда зачем вы вообще с нами связались? – поинтересовался Лэньер.

– Считайте это стариковской причудой, – сказал тальзит без каких-либо признаков снисходительности или лицемерия. – У нас есть свои обязанности, в частности, помощь в духовном очищении, которое люди и прочие считают неоценимым. Нам нравится приносить пользу, и в свою очередь, мы получаем информацию, очень ценную для нас.

Призыв к началу церемонии прозвучал несколько минут спустя, когда один из франтов зазвонил в мелодичный колокол, висевший на перекладине с южной стороны помоста.

Лэньер стоял, как на параде, заложив руки за спину, рядом с изображением Корженовского и Прешиент Ойю, в то время как Патриция заняла почетное место между Йетсом и Рю Ойю.

Церемониальная одежда Рю Ойю была простой: грубая белая полотняная рубашка, черные брюки, черные кожаные туфли. Йетс был одет в зеленую слегка обветшавшую одежду.

Рю Ойю ступил на лестницу, извивавшуюся над верхушкой круглого помоста. Он постоял там несколько мгновений, наклонив голову, а затем жестом предложил Патриции следовать за ним.

– Вы должны научиться этому, – сказал он Патриции на вершине помоста. – Клавикула может подсказать, где открыть ворота, но лишь отчасти; вы также должны ощутить эту точку и настроить ее на желаемый мир. Это то самое, что вы могли бы назвать интуицией или расчетом.

Он наклонился и взялся за ручки клавикулы, сняв ее с держателя в центре пересечения силовых линий. Патриция посмотрела вниз, и у нее закружилась голова; вершина помоста находилась на высоте, по крайней мере, шестидесяти метров.

– Кроме того, существует ритуал. Он настраивает разум, – сказал Смотритель Ворот. – Он подготавливает. Он не является строго обязательным, но я считаю его полезным. Итак. – Он протянул перед собой руки с клавикулой и закрыл глаза. – Сегодня мы являемся свидетелями не вполне обычного события. Я искал эту точку, по крайней мере, пятьдесят лет, и она всегда уходила от меня. – Он приоткрыл один глаз и слегка улыбнулся Патриции. – Вы, наверное, удивляетесь, почему мы все еще здесь, открывая ворота, которые неизбежно должны будем закрыть, когда придут джарты или уйдет Аксис. Удивляетесь?

Патриция кивнула.

– Потому что, каково бы ни было наше отношение к нынешним правителям-гешелям, я остаюсь верным Гексамону. Я буду служить Гексамону, даже если меня будут считать изменником, узнав о роли, которую я играл в расколе. Чтобы искупить свои грехи, я открываю эти ворота.

– Я все еще не понимаю. – Патриция склонила голову набок и глядела на клавикулу.

Рю Ойю отпустил одну руку и, растопырив пальцы, описал в воздухе круг.

– Все ворота были настроены так, чтобы открываться в другие миры – на планеты. Путь проходит через бесконечное множество точек соприкосновения с другими мирами, и мы должны выбирать, когда производим настройку в каждой оптимальной точке. Вы, возможно, заметили, что расстояние между нашими воротами составляет не менее четырехсот километров. Это связано с ритмом геометрических сосредоточений. Вам понятен этот ритм?

– Да. – Патриция кивнула.

– Мы не вмешиваемся в сами сосредоточения. Они соединяют альтернативные вселенные и временные линии способом, который для нас бесполезен. Мы действуем между ними. – Он рубанул воздух ребром ладони. – Мы действуем в пределах десятиметрового участка, и здесь существует, возможно, миллиард подходящих точек. Мы настраиваемся как можно более точно на местоположение объекта с планетарной массой; клавикула сообщает нам эту массу, передавая ее непосредственно в наш разум, внедряя в нас всю необходимую информацию. Почувствуйте это сами. – Рю Ойю взял ее руку и положил на другую ручку клавикулы. Ее мозг захлестнула волна картин, информации. – Теперь посмотрите на меня.

Она взглянула на Рю Ойю, и он изобразил в ее голове быстрый, непрерывный поток сведений.

– Было бы значительно легче, если бы у вас был имплант, но у вас, по крайней мере, есть склонность – и мотивация – к обучению. Я не могу передать вам все способности, но могу помочь отточить вашу интуицию. – Он передал Патриции очередную порцию инструкций. Все еще держа руку на клавикуле, она почувствовала нарастающий поток данных.

– Я не могу помочь вам найти дорогу домой. – Он похлопал ее по руке, чтобы она убрала ее с клавикулы. – Меня не будет с вами, так же как и Йетса или Ольми. У нас у всех есть свои дела. Но если ваша теория верна – а я не вижу никаких причин в этом сомневаться, – тогда вы сможете найти соответствующие ворота в пределах геометрического сосредоточения. У вас достаточно знаний, чтобы попытаться. Теперь смотрите внимательно. Мы открываем сегодня ворота в другой мир. Мы открываем ворота в сам Путь.

Патриция нахмурилась.

– Вы видели кривую, Патриция; я уверен, что вы рассчитывали искривление Пути.

– Да, – подтвердила она.

– Вы видели, где он пересекает сам себя?

– Нет.

– Это очень хитроумное пересечение, и точка его весьма удалена. На таком расстоянии характер Пути может быть совсем иным. Аксис, возможно, достигнет этих секторов через миллионы лет, может быть, намного раньше, если гешелям удастся осуществить их планы. Когда мы откроем ворота в этой точке, мы узнаем, что из себя в действительности представляет Путь и, возможно, как далеко он простирается. Мы искупаем свой грех перед Гексамоном, будучи первопроходцами. Теперь вы понимаете, почему мы находимся здесь?

Патриция кивнула.

Рю Ойю повернулся к исследователям и своим коллегам у основания помоста.

– Инженер готов?

– Я здесь.

– Вы можете все четко воспринимать?

– Да. Думаю, да.

Смотритель Ворот глубоко вздохнул и бросил взгляд на Патрицию.

– Сегодня мы все обладаем привилегией, – сказал он ей.

Клавикула загудела, когда он шагнул на силовое поле и жестом пригласил Патрицию следовать за ним. Она стояла на силовых линиях рядом с ним, и поле прогнулось в этом месте вниз, образовав вокруг них чашу. Они были в нескольких метрах от пола, когда спуск прекратился. Рю Ойю встал на колени и поместил клавикулу обратно в держатель.

– Я сузил участок до нескольких сантиметров, – сказал он.

Подняв голову, он, к удивлению Патриции, заговорил нараспев:

– Во имя Звезды, очага нашего бытия, кузницы нашей сущности, величайшего из всех огней! Звезда, дай нам свет, дай нам даже во тьме дар истинного творения.

Он подстроил клавикулу и крепко сжал ее обеими руками, закрыв глаза и подняв лицо к вершине терминала.

– Мы доверяемся Судьбе, Пути Жизни и Света, конечному предназначению, в котором мы не можем сомневаться, что бы мы ни выбирали, как бы свободно мы ни выбирали. Во имя Силы Духа, дыхания нашего разума, ветра наших мыслей, рожденных во плоти или хранящихся в машине, веди нашими руками, дай нам силу самим познать истину.

Лэньер увидел изображение Корженовского, беззвучно вторившего Рю Ойю. Не сам ли Инженер написал слова, которые сейчас произносил Смотритель Ворот?

Гудение клавикулы нарастало. Патриция стиснула руки, понимая, что находится в молитвенной позе. Она не могла заставить себя расцепить пальцы и опустить руки.

– И во имя Старших, некоторые из которых сейчас вместе с нами, рожденные во плоти и воскрешенные благодаря нашим прошлым творениям; во имя тех, кто погиб ради того, чтобы мы могли найти более истинный путь, кто страдал в дни Гибели ради того, чтобы мы могли жить…

И Лэньер, и Патриция почувствовали, как на глазах у них выступают слезы и скатываются по щекам.

– Я поднимаю эту клавикулу к мирам, которым нет числа, и приношу новый свет на Путь, открывая эти ворота ради процветания всех – и тех, кто ведет, и тех, кого ведут, кто создает и кого создают, кто освещает Путь и кто наслаждается в лучах этого света.

Он вынул клавикулу из держателя и поднял ее. Поток пиктограмм, исходивших от клавикулы, ярким светом залил его лицо. Гудение стихло.

– Смотрите. – Я открываю… новый мир.

Бронзовая поверхность Пути под ними, казалось, растворилась в пересечении черных, зеленых и красных линий. Рю Ойю стоял, держа клавикулу горизонтально на вытянутых руках.

Застыв у самого края помоста, исследователи, Йетс, Прешиент Ойю, Лэньер и изображение Корженовского смотрели вниз, на бесшумную бурю, в которой рождались ворота.

Чаша силового поля подняла Смотрителя Ворот и Патрицию на несколько метров. У Патриции снова закружилась голова, когда она посмотрела в насыщенное вихрящееся видение света и безграничных возможностей.

Видение разделилось, в его центре сформировался черный маслянистый круг.

Рю Ойю протянул клавикулу Патриции. Она крепко сжала ее рукоятки.

– Теперь почувствуйте мощь происходящего, – сказал он по-английски. – Познайте ощущение верного открытия.

Клавикула ожила в ее руках, связанная с ней постоянным потоком пиктограмм. Инструкции, которые дал Рю Ойю, были достаточно подробными и зафиксировались в голове.

От ощущения собственной силы Патриция развеселилась. Она почувствовала, что смеется, когда клавикула расширила отверстие в поверхности Пути. Над ее головой незавершенный купол, который прикрывал рабочую зону Рю Ойю, теперь самостоятельно перемещался к центру возмущения.

– Это опасный момент, – предупредил Рю Ойю. – Если процесс выйдет из-под контроля, купол закроет нас и сгладит возмущение. Если это произойдет, мы будем навсегда потеряны для Пути. Мы окажемся там, куда забросят нас эти ворота, и не сможем вернуться назад. Вы ощущаете такую возможность?

Патриция ощущала. Ее веселье сменилось чувством, что она держит за хвост нечто неописуемо отвратительное и недружелюбное. Она сосредоточила свой взгляд на клавикуле.

– Есть, – сказал Смотритель. – Ольми вряд ли мог быть более точным. Вы больше принадлежите нашему времени, чем своему собственному.

Бегущие по куполу линии приняли в знакомый бронзовый цвет, который они видели у других ворот. Водоворот, окружавший черный круг, начал подниматься, и силовое поле уносило их все выше.

– Идем, – сказал Йетс Лэньеру, когда исследователи двинулись вперед. Они снова собрались группой на расстоянии пятидесяти метров от помоста, по краям рабочей зоны Смотрителя Ворот. Земля внизу вспучивалась, создавая холм над поднимающимся склоном ворот.

Помост и силовые линии оставались горизонтальными. Рю Ойю снова взялся за клавикулу.

– Здесь есть сто тысяч возможностей, – пробормотал он. – С помощью клавикулы я могу почувствовать… познать их. Сейчас я узнаю о сотне тысяч миров, но мне нужен лишь один. Я прислушиваюсь к нему… Я знаю его характер… Я знаю конкретный участок, который он занимает. Клавикула ведет свое собственное зондирование, постоянно отслеживает его положение, но я направляю… И нахожу.

Его голос звучал возвышенно, торжествующе. Маслянистый черный круг расширился и приобрел ярко-лазурно-голубой цвет. Бронзовое вещество Пути вокруг него вновь стало твердым, образовав углубление с гладкими краями и голубизной в центре. Углубление росло; Патриция не удержалась и охарактеризовала процесс как заживление пространства-времени после неестественного вмешательства.

По окружности голубого пятна она рассмотрела искаженные, словно увиденные рыбьим глазом, очертания чего-то длинного, яркого и плывущего в окружении массивных темных объектов.

– Ворота открыты, – сказал Рю Ойю, тяжело опустив плечи. Он поместил клавикулу обратно в держатель и распрямил руки. – Теперь выясним, что находится по ту сторону.

– Мы войдем туда? – спросила Патриция.

– Нет, – с ноткой веселья ответил Смотритель Ворот. – Мы пошлем одного из наших механических друзей. Он сообщит нам о том, что увидит, и мы сможем принять решение без непосредственного риска для жизни.

Чаша силового поля подняла их к вершине помоста. Рю Ойю жестом показал Патриции, чтобы она шла впереди, и они присоединились к остальным возле рабочей зоны.

Кубический монитор размером, примерно, в метр – достаточно большой для подобных устройств – подплыл к новому склону и прошел через решетку помоста. Он бесшумно скользнул в углубление и через ворота. Йетс включил пиктор и настроил его на сигналы монитора, передаваемые трансляторами у помоста.

Лэньеру показалось, что Патриция стала выше ростом. Она выглядела более уверенной в себе, более спокойной. Сжав его ладонь обеими руками, она улыбнулась и прошептала:

– Я могу это сделать. Я это чувствую. Я смогу пройти.

Изображение, передаваемое монитором, еще не сфокусировалось. Йетс переводил пиктограммы, содержавшие информацию об условиях по ту сторону.

– Монитор находится в высоком вакууме, – сказал он, – с очень низким уровнем излучения. Если мы действительно в другой секции Пути, поток там, в основном, неактивен и стабилен.

– Там, похоже, вообще нет никакого потока, – заметил Рю Ойю, сосредоточенно нахмурившись.

Изображение прояснилось.

– Потрясающе, – спокойно сказала сенатор Ойю.

В каждой точке, где ворота пересекали Путь, туннелеобразная вселенная расширялась до диаметра, по крайней мере, в пятьдесят тысяч километров.

– Геодезический дрейф, – предположила Патриция.

– Что ж, возможно и так, – сказал Рю Ойю. – Но это может и не быть чем-то неотъемлемым.

Лэньер даже не стал просить объяснений; он сомневался, что сможет в них разобраться.

Путь был заполнен циклопическими сооружениями, черными кристаллическими массами длиной в тысячи километров. Некоторые из которых свободно плавали, отбрасывая широкие тени на противоположные стены Пути, проходя перед яркой змееподобной плазменной трубкой.

– Притяжение на поверхности составляет около одной десятой земной силы тяжести, – сообщил Йетс. – Параметры существенно отличаются, Рю. Не полагаете ли вы, что это другой Путь, не наш?

– Есть ли у нас основания считать, что кто-то еще мог создать вселенную, подобную этой? – спросил Смотритель Ворот.

– Нет, – согласился Йетс.

– На Путь оказало большое влияние наше собственное наследие. Мы сделали его цилиндрическим, и я сильно сомневаюсь, что другие могли бы его скопировать, если только не располагали безграничными возможностями.

– Тем не менее, такая форма удобна, практична, если предполагается вести торговлю…

Рю Ойю согласился, отрывисто кивнув. Казалось, он был сердит, разглядывая результаты своей работы.

– Очень странно, – пробормотал он. – Здесь нет явно выраженного потока, и плазменная трубка абсолютно неправильной формы. Я бы сказал, что имело место вмешательство.

– Джарты?

– Нет. Эти сооружения нехарактерны для джартов. Я не уверен, что смогу представить себе их практическое применение – это либо геометрические искажения, пространственно-временные возмущения, центры кристаллизации, или… – Он покачал головой. – Или это вне нашего понимания. И, кроме того, я очень сомневаюсь, что джарты смогли продвинуться столь далеко. Это пересечение – если это пересечение – должно быть за отметкой один экс пятнадцать – свыше ста световых лет вдоль Пути.

– Тогда там не может быть никаких ворот, – заявила Патриция.

Йетс поднял брови.

– Почему?

– Потому что это место лежит за нашей Вселенной, во времени. Ворота должны открываться в… – Она подняла руки. – В ничто. В никуда.

– Не обязательно, – возразил Рю Ойю. – Но это интересная мысль. Путь приспособлен к условиям эпохи своего происхождения. Когда он проходит там, где эти условия отсутствуют, он может сам собой приспособиться к другим условиям.

– Может ли Аксис когда-либо оказаться так далеко? – спросила Прешиент Ойю.

– Не знаю. Если там нет потока… это будет сложно. Если, начиная с определенной точки, поток отсутствует…

– Путь поддерживает сам себя, – закончил Йетс.

– Несомненно. Он не требует оборудования шестой камеры или какой-либо связи с Пушинкой.

– Он выглядит пустым, – сказал Лэньер, не уверенный, что ему стоит вступать в дискуссию. – Я не вижу там никакого движения.

Йетс дал команду монитору показать окрестности. Изображение увеличилось, демонстрируя циклопические кристаллы во всех подробностях. Путь был заполнен ими; некоторые парили, заполняя пространство в десятки тысяч километров, и плазменная трубка извивалась вокруг них.

Все структуры – даже свободно плавающие – были покрыты куполообразными дисками, каждый из которых защищал ярко выраженный пузырь открытых ворот. Изображение увеличилось еще в несколько раз. Мерцающие полосы света густой сетью соединяли частые проходы. Там было движение – но совершенно иного рода, чем они когда-либо видели.

Снова замелькали пиктограммы.

– Потока определенно нет, – подтвердил Йетс. – Путь в этой точке полностью стабилен и автономен.

Патриция, казалось, была в полусне. Она снова в своем рабочем состоянии, понял Лэньер. Она изо всех сил пыталась понять, что происходит, и это было полностью вне его понимания.

– Здесь есть причинная связь, – хрипло сказала она.

– Что? – спросил Лэньер, вопрошающе глядя на других и поддерживая ее за локоть. Она широко открыла глаза и уставилась на него.

– Если Аксис будет двигаться с околосветовой скоростью вдоль Пути, именно это и произойдет – еще до начала путешествия. Путь лежит, в сущности, вне времени и должен воспринимать любое событие, происходящее в его пределах. Именно это и произойдет – особенно если конец со стороны Пушинки будет закрыт.

– Да? Продолжайте, пожалуйста… – поторопил Йетс.

– Она права, – сказал Корженовский. – Это совершенно очевидно. И есть кто-то – не люди, не джарты, даже не из нашей вселенной, – кто может воспользоваться преимуществом адаптации к местным условиям.

Рю Ойю широко улыбнулся.

– Боюсь, что для нас это не очевидно. Пожалуйста, продолжайте.

Патриция посмотрела на Инженера и почувствовала понимание. Что-то насчет нее самой. Корженовский кивнул.

– Вы прекрасно говорите, – подбодрил он.

– Мы видим пронесенные вдоль суперпространственных векторов результаты того, что должно произойти на Пути, – сказала она. – Я думала об этом до поездки на Тимбл, после беседы с бродягой. Если Аксис будет двигаться со скоростью большей, чем одна треть световой, это приведет к искривлению Пути и создаст пространственно-временную ударную волну, которая превзойдет скорость света, двигаясь впереди него. Ударная волна будет распространяться вне времени, опережая вызвавшую ее причину. Ударная волна уже прошла эту точку – возможно, много веков назад, может быть, даже до того, как был открыт Путь. Что-то движущееся с околосветовой скоростью вдоль сингулярности, потока, растянет его сверх пределов прочности. В результате виртуальные частицы превратятся в энергию излучения, «испарятся». – Она глубоко вздохнула и закрыла глаза, видя перед собой математические уравнения даже тогда, когда говорила. – Путь был вынужден удлиниться, чтобы конфигурация его стала стабильной. Поток исчез.

Ольми молча слушал Корженовского и Патрицию. «Он гордится собой», – подумал Лэньер.

– В течение нескольких световых лет, пока Путь не удлинится и ударная волна не рассеется, все пространство впереди Аксиса станет стерильным. В этих сегментах не будет ничего, кроме города. Все существовавшее там будет уничтожено, все ворота – закрыты. – Она показала на кристаллические структуры. – Очевидно, Путь дошел до этой точки, и релятивистские объекты вдоль него никак ему не мешают.

Лэньер пытался понять, как мог поток исчезнуть еще до создания объекта, который должен был вызвать его «испарение». Он быстро запутался в противоречиях, но они, казалось, не беспокоили ни Корженовского, ни Смотрителей Ворот.

– Вы можете быстро подготовить документацию?

– С помощью сера Корженовского, – согласилась она.

– Тогда мы узнаем большую часть того, что требуется, – сказал Рю Ойю. – Мы сможем представить наш отчет президенту. Его фракция может делать с этим все, что пожелает. – Он улыбнулся. – То, что, видимо, им придется сделать.

Перед монитором охраны появились ярко-красные пиктограммы, сигнализируя об экстренном сообщении. Ольми пошел принять его. Он вернулся с торжествующим выражением лица. Это было парадоксально, учитывая то, что он сказал затем.

– Джарты открыли ворота у отметки один экс девять и отрезали последний пост охраны. Нам навстречу двигается на максимальной скорости масса плазмы – она, примерно, в семи часах отсюда. Нужно уходить.

Прешиент Ойю посмотрела на отца.

– Гешели не позволят джартам оттеснить их, – сказала она.

– Значит, у президента теперь нет выбора, верно? – заметил Рю Ойю. – Путь сам пишет свою судьбу, так же как и джарты. Он должен взять себе свои сектора, а мы должны взять свои, и следовать каждый своим путем.