Глава 43

Велигорский стоял перед черной панелью – входом в библиотеку третьей камеры. Через площадь к нему осторожно двигались Белозерский и Языков, почти лишенные теней в свете плазменной трубки. Следом за ними шли два отделения десантников с оружием наизготове.

Мирский и Погодин наблюдали за ними из покинутого поста охраны НАТО – небольшого помещения, оборудованного видеомонитором. Мирский играл с клавишами звукоусилителя. Погодин посмотрел на него.

– Сейчас у нас есть шанс, – сказал он.

– Знаю.

Погодин снова повернулся к экрану. Мирский отрегулировал американское подслушивающее устройство и увеличил громкость.

– Нам не нужны еще солдаты, – объявил Велигорский. – Я уже отправил Мирского и Погодина в четвертую камеру для содержания под арестом.

– Кажется, он готов сотрудничать с нами, – тихо заметил Погодин.

Мирский кивнул. Риск, конечно, был, но за последние несколько дней ему стало ясно, что без Велигорского он руководить не сможет. У него не было ни опыта, ни склонности к политическим интригам и умения оставаться при этом в живых. Велигорский был лучшим из политработников. Если он и Мирский не смогут работать вместе, невозможно будет никакое сотрудничество. Единственной альтернативой станет уничтожение всех, а Мирский сомневался, что способен на это. Тогда уж лучше сдаться американцам или затеряться в городах и заботиться только о себе.

– Думаю, вам пора увидеть то, за что мы боролись, и научиться им пользоваться, – сказал Велигорский.

– У меня нет никакого желания идти по стопам Мирского, – возразил Белозерский. – Меня это совершенно не интересует.

– Товарищ Белозерский! – полклвник был терпелив. – Знание – сила. Вам хочется быть более невежественным, чем остальные? Я был там и, тем не менее, я все тот же Велигорский, все тот же секретарь парторганизации.

– Да… – согласился Языков. – Меня это не пугает.

– Меня тоже, – поспешно вставил Белозерский. – Но…

– Тогда давайте войдем и посмотрим, на что Мирский потратил столько времени.

Мирский держал их в прицеле видеокамер, пока они не скрылись из глаз. Сейчас решится еще кое-что. Можно ли ничего не знать о своей собственной стране, проживя в ней всю жизнь? Да. Было не с чем сравнивать, и как бы много он ни знал, без возможности сравнения знание оставалось дремлющим. Даже получив информацию из библиотеки, он вынужден был провести эксперимент. Каким бы нечестным он ни был, теперь Мирский мог на основании действий Велигорского составить мнение о своей стране и обо всем, что она символизировала.

– Он заберет у них оружие, – сказал Мирский. – Нельзя допустить, чтобы они были вооружены, когда появлюсь я.

– Вы отправитесь туда? – спросил Погодин.

– Да.

– Вы так доверяете Велигорскому?

– Не знаю. Риск, конечно есть.

– Не только для вас, – заметил полковник. – Мы все сотрудничали с вами – Плетнев, ученые, я сам, Анненковский, Гарабедян.

Мирский направился к лестнице. Когда он спускался, по спине у него бежали мурашки. Сейчас он испытывал больший страх, чем во время десанта в скважине. У него появилось странное ощущение, что он снова стал ребенком. И он устал. Ту же усталость он видел у американца, Лэньера.

Генерал открыл дверь и вошел в библиотеку. Там были лишь три замполита: Велигорский держал Белозерского под прицелом, Языков стоял в стороне, испуганно глядя на своего коллегу. Их оружие валялось на полу, отброшенное в сторону, чтобы до него нельзя было дотянуться.

– Идите сюда, товарищ генерал, – сказал Велигорский.

Он сделал несколько шагов в сторону, продолжая держать Белозерского на мушке, и наклонился, чтобы поднять с пола автомат. Белозерский уставился на Мирского с нескрываемой ненавистью. Лицо Языкова было бледным и непроницаемым. Мирский направился к ним.

Когда он был в пяти метрах от группы, Велигорский отвел пистолет от Белозерского и прицелился в Мирского.

– Мне не за что вас благодарить, – сказал он и нажал на спуск.

В глазах у Мирского все поплыло, словно перед ним внезапно возникла искажающая очертания предметов линза. Одна сторона головы вдруг показалась ему очень большой. Он опустился на колени, наклонился вперед и упал, сильно ударившись щекой о спружинивший пол. Боль от удара была сильнее, чем от того, что случилось с его головой. На единственном здоровом глазу выступили слезы.

Велигорский опустил пистолет, отдал его Белозерскому, подошел к брошенным автоматам, поднял один и, направив его в зал, начал опорожнять магазин. Серебристые капли разлетались вдребезги, пули рикошетировали, глухое эхо отдавалось в большом зале.

Торжествующий радостный крик Белозерского внезапно оборвался; раздался очень громкий, не поддающийся описанию звук. Три замполита вздрогнули; Велигорский уронил оружие и отдернул голову назад. Языков зажал ладонями уши и рот. Вся троица упала без чувств. С потолка хлынули белые потоки и окутали все густым туманом.

Туман накрыл их, и Мирский закрыл глаз, радуясь тому, что наконец погружается в безмятежный сон.

Глава 44

Лэньер лежал на кушетке, придерживая рукой занавеску с африканским орнаментом, глядя на гладкий кремового цвета потолок и делая вид, что отдыхает. Ему было известно очень немногое.

Их жилище располагалось во внешней части вращающегося цилиндра, именуемого Аксис Надером – пять квартир вдоль широкого коридора, каждая со спальней, ванной и гостиной. В конце коридора находились общая столовая и большая круглая комната отдыха. Центробежная сила на этом уровне была лишь ненамного меньше, чем в камерах Камня. Ни в одном из помещений не было настоящих окон, хотя иллюзартовые окна, с идиллическими земными пейзажами, создавали иллюзию пространства, которая выглядела абсолютно реальной.

Кто-то приложил немалые усилия к тому, чтобы создать им приятные и знакомые условия. Насколько Лэньер смог разобраться, они были здесь важными персонами, но пленники они или почетные гости, в настоящее время сказать было невозможно.

Он повернулся на бок, протянул руку к стопке журналов на столике рядом с кушеткой, взял номер «Штерна» и стал листать его, почти не глядя на страницы. Его глаза продолжали изучать интерьер, задерживаясь на мелких деталях. Изящная ваза на письменном столе – красно-пурпурная с золотыми прожилками; богатая ткань, которой покрыта кушетка; книги на полке; блоки памяти в изящном держателе из черного дерева.

Он уже собирался положить журнал обратно, когда сообразил, что не посмотрел на дату выпуска. 4 марта 2004 года. Более чем годичной давности. Где они их нашли?

И все прочие предметы в квартире?

– Можно войти? – спросила Патриция.

Дверь квартиры стала прозрачной, и Гарри увидел девушку стоявшую в коридоре. Судя по ее реакции, она внутренность помещения не видела.

– Да, – сказал он. – Пожалуйста.

Патриция продолжала стоять за дверью.

– Гарри, вы дома?

На мгновение это его озадачило – она его не слышала. В воздухе появились символы – быстро сменяющиеся маленькие шедевры каллиграфии, пиктограммы, как их называла Патриция, предложения, состоявшие из отдельных изображений. Когда ничего не произошло, Гарри подошел к двери, и бесполый мелодичный голос произнес:

– К вам посетитель, мистер Лэньер. Вы разрешаете Патриции Луизе Васкес войти?

– Да, пожалуйста, впустите ее, – ответил он. Дверь снова стала непрозрачной и скользнула в сторону.

– Привет, – сказала Патриция. – Мы собираемся через полчаса: встречаемся с женщиной, которая была в ангаре. Ольми говорит, что она наш «адвокат». Я хотела сначала поговорить с вами.

– Хорошая идея. Давайте сядем.

Лэньер пододвинул к себе удобное обтянутое кожей кресло, а Патриция села на кушетку. Она положила руки на колени и пристально смотрела на него, поджав губы, словно прятала улыбку.

– Что, черт возьми, с вами случилось? – поинтересовался Лэньер.

– Разве неясно? Меня похитили. Я думала, на нас напали или нечто в этом роде. Тогда мне казалось, что я схожу с ума. Может быть, не только казалось. Я села в поезд и поехала в третью камеру, а там меня нашел Ольми. С ним был франт – негуманоид.

– Кто такой Ольми?

– Вы его видели – это он привез нас сюда и распорядился, чтобы нам подготовили квартиры.

– Да, я его видел, но кто он, какой пост занимает, насколько он важная персона?

– Он работает на Нексус – главный руководящий орган Гексамона. Последние несколько дней, с тех пор как мы здесь, он был моим учителем. На нас напали?

– Да, – сказал Лэньер. – Русские.

Он рассказал обо всем, что произошло. Патриция внимательно слушала.

– Я думаю, это одна из причин, по которой Ольми решил забрать меня с Камня, – заметила она. – Он считал, что я подвергаюсь опасности. Я не могу объяснить, почему он выбрал именно меня, но… – Девушка пожала плечами. – У меня есть некоторые мысли. Они уже провели со мной разные тесты – вас это тоже ждет. Диагностические тесты, психологические – все за несколько минут. Это не больно. Их очень интересуют наши тела. Мы для них исторические курьезы.

– С этим можно поспорить. Так или иначе, когда я услышал, что вас похитили, сам чуть с ума не сошел. Джудит Хоффман удалось добраться до Камня с Шестнадцатой станции…

– Как здорово! – воскликнула Патриция. – С ней был кто-нибудь еще?

– Да, но никого из наших знакомых.

Радостное выражение замерло на ее лице.

– Она, очевидно, решила, что от меня нет больше никакого толка, – сказал Лэньер. – Думаю, вы были последней соломинкой.

– Я?

– Хоффман поручила мне заботу о вас. Я не смог предотвратить того, что произошло на Земле, и, кроме того, потерял вас. Я довольно болезненно отношусь к неудачам, Патриция. – Он потер щеки и глаза. – Неудача. Да. Полагаю, можно назвать потерю Земли неудачей.

Патриция зажала руки между коленями.

– Она не потеряна, – пробормотала она.

– Короче говоря, Хоффман организовала экспедицию, чтобы найти вас.

– Хорошо, что вы все здесь – мои друзья, мои помощники. – Она не могла скрыть своей радости.

– Мы действительно гости здесь?.

– О, да. Они вас не ждали, хотя, когда Ольми впервые о вас услышал, он уже знал, что это трубоход. Они сразу же проконсультировались с Ольми, как только он вернулся в коридор.

– Они знали о Камне – о том, что мы там делали?

– Полагаю, что да. Вероятно, Ольми рассказал им об этом.

– И как они собираются поступить? Полагаю, они все еще заинтересованы в Камне…

– Не уверена. Некоторые – да. Все это довольно запутано, а я пока только учусь – и всего несколько дней. Ольми говорит, в этом замешано слишком много политики.

– Они достаточно развиты, не так ли? – спросил Гарри.

– О, да, но не настолько, чтобы мы не могли многого понять. Наши комнаты, например, не очень отличаются от той квартиры в третьей камере, которую показывал мне Такахаси.

Лэньер не стал сообщать о предательстве Такахаси. Сейчас он не считал это необходимым.

– Весь интерьер – иллюзия, – объяснила Патриция. – В каждой комнате есть пиктор – нечто вроде проектора. Он заставляет нас чувствовать и видеть все детали. Есть кое-какая основная мебель, но все остальное – проекция. Они применяют эту технологию уже очень давно, в течение столетий, и привыкли к этому так же, как мы к электричеству.

Лэньер протянул руку и провел по экземпляру «Штерна», потом вытащил из-под него номер «Тайм».

– Эти журналы, эта ваза. – Он показал на изящный сосуд. – Все только запись, хранящаяся где-то, проекция?

– Думаю, да.

– Они сейчас наблюдают за нами?

– Нет. Во всяком случае, говорят, что нет. Личной жизни здесь придается очень большое значение.

– Вы сказали, что у вас есть кое-какие мысли по поводу того, зачем вы им понадобились.

– Ну… это лишь предположение. Возможно, Ольми беспокоило, что я могу найти способ, изменения структуры шестой камеры.

– Но он хотел, чтобы вы оставались в безопасности.

– А заодно избежать проблем. – Она встала и кивнула на обстановку. – Вам нравится?

– Достаточно совершенно. – Он пожал плечами. – И удобно.

– Они умеют хорошо подбирать подходящий интерьер. В моих комнатах тоже удобно. Хотя совсем не так, как дома. Я… – На какое-то мгновение в ее глазах появилась твердость и целеустремленность. – Я не все до конца воспринимаю. Порой все просто путается в голове.

– В этом нет ничего неожиданного.

– Они помогут нам, – сказала Пат. – Они помогут мне найти свой дом. Они смогут это. Они еще не знают как, но смогут. По крайней мере, я это знаю с тех пор, как я здесь. Коридор очень запутан. – Она переплела пальцы и сжала руки. – Давайте пойдем к остальным.

Ольми стоял в центре круглого зала, Сули Рам Кикура – рядом с ним. Он официально представил ей каждого из пятерки, подробно рассказав о том, чем они занимались на Пушинке. Лэньер был потрясен тем, как много знал Ольми: казалось, он вел досье на каждого.

– А это сер Сули Рам Кикура, ваш адвокат. Ваше прибытие на трубоходе было абсолютно незаконным, поэтому она уже приступила к исполнению своих обязанностей. Благодаря ей, ваше дело в суде было прекращено в связи с чрезвычайными обстоятельствами.

– И с помощью полномочий, полученных от премьер-министра, – добавила Рам Кикура. – Адвокат моего уровня не смог бы добиться чего-либо подобного самостоятельно.

– Она себя недооценивает, – улыбнулся Ольми.

– Теперь, когда мы знаем друг друга по именам, я думаю, нам проще будет обо всем договориться, – сказала Сули Рам Кикура. Ольми сел и скрестил руки на груди. – Прежде всего, большая часть граждан и гостей Аксиса, а также сообщества вдоль Пути, который вы называете коридором, общаются друг с другом при помощи пиктограмм. – Она коснулась ожерелья у себя на шее и посмотрела на Хайнемана. Перед его глазами замерцали вспышки света. – Это мой личный пиктор. Через несколько дней вы все получите пикторы. Изучение графоречи совсем не обязательно для вас, но это будет очень полезно. Уроки займут не более двух-трех дней. Мисс Васкес, как я понимаю, уже владеет начальными знаниями.

– Просто прелесть, – прокмментировала Патриция.

– Я говорю на американском английском уже много лет, поскольку горжусь своим происхождением – из Северной Америки, точнее, из Соединенных Штатов Америки, если еще точнее, из Калифорнии.

Когда вы увидели меня впервые, вы, вероятно, заметили, над моим левым плечом изображение флага США. Так часто поступают америфилы; это символ нашей гордости. После Гибели считалось позорным декларировать русское или американское происхождение. Те, кто делал это, подвергались гонениям. Американцев преследовали в большей степени, чем русских. Когда латиноамериканцы и мексиканцы заселили обширные территории Северной Америки, людей, заявлявших о том, что они граждане Соединенных Штатов, арестовывали. Надериты в то время пытались создать единое мировое правительство, отсюда и определенная враждебность к бывшим сверхдержавам.

– Теперь это не так? – спросил Хайнеман.

Рам Кикура кивнула.

– Соединенные Штаты дали нам большую часть нашей культуры, основы наших законов и системы правления. Мы относимся к Америке примерно так же, как вы к Риму или Греции. Граждане гордятся своими американскими предками. Если о вашем присутствии здесь станет широко известно…

Лэньер крепко сжал кулаки, обеспокоенный намеком на некую секретность.

– …тогда, боюсь, мне придется стать вашим импрессарио. – Ее улыбка, казалось, говорила как о чувстве юмора, так и об уверенности в себе. Лэньер слегка ослабил напряженные кулаки.

Фарли покачала головой.

– Я китаянка. Ко мне это не относится?

Рам Кикура улыбнулась.

– Отнюдь. Граждане с китайскими корнями составляют почти треть Гексамона – намного больше, чем американцы. Что касается вашего статуса – пока что ваше присутствие здесь рассматривается как тайна Гексамона. Вы не будете иметь никаких контактов с другими гражданами, пока ситуация не прояснится. Тем не менее, вы имеете все права, которыми пользуются гости Гексамона. Даже президент не может лишить вас этих прав. Одно из них – право на адвоката, представляющего ваши интересы и дающего консультации. Если кто-нибудь возражает против того, что ваш адвокат я, сразу же скажите, и будет назначен другой.

Рам Кикура обвела взглядом их лица. Возражений, как она и ожидала, не было.

– Ваш нынешний статус – потенциальные новые граждане. Это означает, что вы можете быть полезны Гексамону, и дает вам некоторые преимущества, которые можно расценить как плату. Но пока вас не будут беспокоить. Как новичков вас будут изучать – если только вы не возражаете – и полученная информация будет внесена в банки данных Гексамона. Она будет доступна Нексусу и другим органам управления, независимо от того, будете вы возражать против этого или нет.

– У меня есть вопросы, – сказал Лэньер.

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Что такое Гексамон… и Нексус?

– Гексамон – это все граждане вместе. Вы могли бы назвать его государством. Нексус – главный законодательный орган этого города и Пути, начиная от Пушинки и до запретной территории на отметке два экс девять. То есть, до двухмиллиардного километра Пути.

– Вы все потомки камнежителей – людей, живших на Пушинке? – спросила Кэрролсон.

– Да, – сказала Рам Кикура.

– Прошу прощения, – вмешался Хайнеман. – Сколько людей живет здесь? Как велик этот… Аксис?

Рам Кикура улыбнулась и обращаясь к пустым стенам, изобразила инструкции. Каких-либо мониторов нигде не было – видимо, их функции выполняли невидимые комнатные пикторы.

Рядом с ней, медленно вращаясь, появилось очень подробное изображение Аксиса. Хайнеман наклонился вперед, сосредоточенно глядя на него.

– Город и Путь населяют сто миллионов человек. Десять миллионов живут вне города, вдоль Пути. Это главным образом, торговцы и координаторы пятисот семидесяти одного действующего колодца. Девяносто миллионов живут в Аксисе. Из них семьдесят миллионов находятся в Памяти Города. Большинство прожило два законных воплощения и покинуло свои тела, чтобы существовать в качестве личностных матриц в Памяти Города. В особых обстоятельствах им могут быть выделены новые тела, но чаще всего они вполне довольны жизнью и там. Около пяти миллионов личностей с отклонениями – поврежденных или с нарушениями, которые невозможно устранить, даже с помощью крайних мер – содержатся в неактивном состоянии.

– Люди не умирают? – спросила Ленора Кэрролсон.

– Под смертью мы понимаем утрату телесного состояния, но не личности. Одним словом – нет или очень редко, – сказала Рам Кикура. – Все мы снабжены имплантами. – Она коснулась точки за ухом, затем над переносицей. – Они дополняют наши мыслительные процессы, а если происходит несчастный случай, сохраняют информацию о наших самых последних ощущениях и личности. Имплант практически вечен – это первое, что мы забираем у жертвы несчастного случая. Каждые несколько дней мы пополняем наши копии в Памяти Города записями со своих имплантов. Таким образом, личность может быть быстро восстановлена. Надо сделать последнюю запись и перенести личность в новое тело – и она будет неотличима от оригинала.

Рам Кикура обвела взглядом аудиторию в ожидании новых вопросов. Их не было – все переваривали только что услышанное.

– В качестве примера я возьму Ольми, – сказала Рам Кикура. – С его разрешенияю…

Ольми кивнул.

– В некотором роде, он редкость – по причине своего возраста и истории. Его первоначальное тело было рождено пять столетий назад. Первая смерть была вызвана несчастным случаем; разрушение не было полным, и его восстановили. Поскольку он считался важной персоной в Гексамоне и работа его была опасной для жизни, ему разрешили три воплощения вместо обычных двух. Его нынешнее тело приспособлено для специфической работы; это распространенный тип, полностью обеспечивающий сам себя. Его выделительные системы закрыты. Внутри желудка находится маленькая энергостанция. Все отходы перерабатываются внутри. Ему нужно заменять источники питания и вводить дополнительные вещества лишь раз в год. Вода ему требуется раз в три месяца.

– Вы человек? – подчеркнуто резко спросила Кэрролсон у Ольми.

– Да, – ответил он. – Полагаю, вас интересует, как у меня обстоит с сексом?

– Что… Если честно, то да, – согласилась Ленора.

Хайнеман прищурил глаз и поднял бровь.

– Я в полной мере мужчина – по рождению и по выбору, – и мои органы нормально функционируют.

– Это действительно так, – подтвердила Рам Кикура. – Но врожденная половая ориентация даже у тех, кто родился естественным путем, не обязательно является постоянной.

– Вы имеете в виду, что мужчина – не навсегда мужчина? – спросила Карен Фарли.

– Или женщина. Многие неоморфы в настоящее время не имеют явно выраженной ориентации.

– Вы упомянули о рожденных естественным путем, – сказал Хайнеман. – У вас есть дети из пробирки или что-то в этом роде?

– Рискуя шокировать вас – что, возможно, неизбежно, – скажу, что большинство людей сейчас не рождается от мужчины и женщины. Их личности создаются одним или несколькими родителями путем объединения частей личностей в Памяти Города с введением того, что мы называем Таинством, по крайней мере, от одного индивидуума, обычно – мужчины. Юная личность обучается и тестируется в Памяти Города, и если все проходит нормально, она «взрослеет», то есть получает свое первое воплощение, чаще всего, в виде зрелого молодого человека. Тело, которое получает личность, может быть выбрано либо родителями, либо ею самой. После того как гражданин использует два своих воплощения, он возвращается в Память Города.

Кэрролсон начала что-то говорить, потом на мгновение задумалась, но решила все же сказать.

– Эти… без тел, в компьютерах – они люди, они живые?

– Они считают, что да, – сказала Рам Кикура. – У них есть определенные права и определенные обязанности, хотя по понятным причинам их роль в управлении обществом меньше, чем у воплощенных граждан. Но мне кажется, мы сейчас обсуждаем не самые важные темы…

Она показала на вращающееся изображение города.

– Здесь вы будете жить. В настоящее время вы не можете вернуться на Пушинку. Ваш дом располагается в этой секции – Аксис Надере, – где условия вполне приемлемы для вас: внешний вид, культура, люди. Здесь живут ортодоксальные надериты, хотя в течение некоторого времени вы их не увидите. Мисс Васкес сообщила сэру Ольми, что некоторые из вас знакомы с началами нашей истории. Тогда вам должно быть известно, что ортодоксальные надериты, как правило, предпочитают условия, максимально приближенные к земным. В этой секции много естественных природных зон, а иллюзии в общественных местах сведены до минимума. Есть еще две вращающихся секции – Аксис Торо и Аксис Евклид, – расположенные за Центральным Городом. В Аксис Торо тоже живут надериты, хотя и придерживающиеся более либеральных убеждений.

– Еще вопрос, – сказал Лэньер. – Когда мы сможем вернуться?

– Не знаю. Это решаем не мы.

– Мы можем послать им сообщение?

– Нет, – сказал Ольми. – Формально ваши люди нарушили закон.

– Вы не считаете, что ситуация несколько необычна? – спросил Гарри. – Сейчас, когда Пушинка вернулась к Земле…

Ольми был явно смущен.

– Необычная. И очень непростая.

Патриция дотронулась до руки Лэньера и слегка покачала головой, как бы говоря: пока достаточно.

– После обеда у вас будет время, чтобы освоиться и научиться пользоваться различными приспособлениями. Затем вы сможете отдохнуть. Завтра утром вас разбудят. Пожалуйста, возвращайтесь к себе.

В коридоре Патриция подошла к Лэньеру.

– Мы только пешки в чьей-то игре, – вполголоса сказала она. – Мы их встревожили.

Она приложила палец к губам и скрылась в дверях.

Глава 45

Ву и Цзян рука об руку шли от станции к площади перед библиотекой, почти не разговаривая, но явно довольные обществом друг друга. Несколько часов назад они решили отправиться сюда вдвоем, чтобы совершить паломничество, которое планировали очень многие, но мало у кого находилось для этого время. Около двадцати военных НАТО и союзных сил, члены научных команд побывали там в одиночку и группами и вернулись с благоговейными рассказами об информационном потенциале библиотеки. Это произвело впечатление на Ву; он попросил разрешения у Хуа Линя, и, поскольку область их исследований сократилась, руководитель китайской команды согласился.

Но что-то было не так. Перед библиотекой в некотором замешательстве бродили русские солдаты. Заметив Ву и Цзян, пересекавших площадь, они бросились ничком на землю и схватились за автоматы. Ву инстинктивно поднял руки. Цзян отступила на шаг и, казалось, собралась бежать.

– Нет, моя дорогая, – прошептал Ву.

– Что с ними?

– Не знаю. Советую не делать резких движений.

Она придвинулась ближе к Ву и тоже подняла руки, глядя на него в поисках поддержки. Он кивнул.

Они стояли так несколько долгих и неприятных минут, в то время как солдат подползли друг к другу и посовещались. Затем прозвучала резкая команда, и русские, кроме двух автоматчиков, встали, опустив оружие.

– Теперь мы можем идти? – спросила Цзян.

– Нет, еще нет.

Двое русских шли через площадь им навстречу. Не дойдя несколько метров, они остановились.

– Вы говорите по-русски? – спросил один из них.

– Я говорю, – ответила Цзян. – Но по-английски лучше.

– У меня ужасный английский, – сказал тот. – Вы китайцы?

– Да. Мы гуляли, – объяснила Цзян.

С этого момента они говорили по-русски.

– Я ефрейтор Родженский, а это ефрейтор Фремов. В библиотеке что-то произошло, но что именно – мы не знаем. Мы не можем вас пропустить туда, да и здание не откроется.

– У вас есть какие-то мысли по этому поводу? – спросила Цзян, изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованной и вежливой.

– Нет. Мы слышали выстрелы, а потом черная… стена закрылась и больше не открывается.

– Из-за чего стреляли?

– Мы не знаем, – объяснил Родженский, нервно поглядывая на Фремова. – Мы связались с нашим руководством в четвертой камере, но они еще не прибыли.

– Мы поможем вам, чем можем, – предложила Цзян. – Или, если хотите, уйдем.

– Нет… Наверное, вы могли бы подойти к двери, попытаться открыть ее. Может быть, это и глупо, но все-таки… – Родженский пожал плечами, потом внезапно сообразил, что их автоматы все еще направлены на китайцев. – У вас есть оружие? – спросил он, оглядываясь через плечо на лежащих автоматчиков.

– Нет. Мы ученые.

Родженский крикнул, чтобы солдаты опустили оружие.

– Мы плохо знаем это место, – сказал он, – и очень беспокоимся. Особенно сейчас. Наши офицеры внутри – ищут дезертира. – Он нахмурился, видимо, поняв, что говорит слишком много. – Пойдемте и посмотрим, не откроется ли дверь перед вами.

Пока их вели к библиотеке, Цзян все объяснила Ву, на лице которого застыло выражение напряженного интереса. Солдаты в некотором замешательстве бродили вокруг. Ву подошел к черной стене, подняв руки, и приложил к гладкой поверхности ладони.

Она не расступилась перед ним, чего, судя по всему, и следовало ожидать. Ву отступил на шаг и опустил руки.

– К сожалению, – сказал он, – кажется, что…

Изнутри послышалась серия низких вибрирующих звуков; затем она повторилась, и раздался голос:

– В этой зоне требуется вмешательство полиции. – Голос говорил по-русски. – Вход посторонним запрещен. Просим немедленно известить медицинский и полицейский персонал. Вход запрещен. – Затем сообщение повторили по-английски и по-китайски.

Солдаты отступили назад, подняв автоматы и вытащив пистолеты.

– Вероятно, внутри что-то случилось, – спокойно объяснила Цзян Родженскому. – Наверное, нам следует сообщить об этом своему руководству, не так ли?

Она посмотрела на русского миндалевидными глазами; на лице ее застыло уверенное хладнокровное выражение. Ву просто любовался ею. Он никогда не видел ее реакции на критические ситуации.

Ефрейтор Родженский задумался, отрицательно покачал головой, потом, сгорбившись, словно от непосильного гнета, задумался снова.

– Что нам делать, если она не откроется? – спросил он.

– Сейчас она не откроется.

– Наше руководство внутри – все до единого.

Цзян продолжала напряженно смотреть на него.

– Да… ладно, – наконец сказал Родженский. – Пожалуйста приведите сюда ваше начальство.

– Спасибо.

Цзян взяла Ву под руку и пошла вместе с ним назад.

– Очень странно! – воскликнула она, удивленно качая головой. – Более чем странно.

– Ты была просто великолепна, – потрясенно сказал Ву.

– Спасибо.

Она благодарно улыбнулась.

Глава 46

Он только что закопал свой парашют и теперь лежал в высокой сладко пахнущей сухой желтой траве возле дороги. Закрыв глаза руками, он ждал, когда мимо пройдет грузовик или машина, и он попросит подвезти его в Подлипки – или это случилось в Монголии? У тамошней базы был лишь номер – 83.

Впрочем, это не имело значения. Солнце было теплым, и, если не считать легкой головной боли, майор Мирский чувствовал себя прекрасно. Он приземлился так далеко, что, возможно, потребуются часы, чтобы добраться до базы. Пропал не только обед, но и политзанятия. Он с удовольствием обменял бы тарелку каши на несколько часов размышлений в одиночестве.

Наконец на дороге появилась запыленная черная «волга» и остановилась рядом с ним. Заднее стекло опустилось, и плечистый, с мясистым лицом человек в сером высунул наружу голову, хмуро глядя на Мирского.