Хорхе Луис Борхес
      Медаль
      Я -- дровосек. Имя мое никому ничего не скажет. Хижина, где я родился и где скоро умру, стоит на опушке леса. Лес, говорят, доходит до моря, которое обступает всю сушу и по которому плавают деревянные хижины вроде моей. Не знаю, правда, самому видеть ее не доводилось. Не видел я и леса с другой стороны. Мой старший брат заставил меня поклясться, когда мы были мальчишками, что мы с ним вдвоем вырубим лес до последнего дерева. Брат уже умер, а у меня теперь на уме другое: я ищу одну вещь и не устану ее искать. В ту сторону, где садится солнце, течет небольшая речка; я ухитряюсь вылавливать рыбу руками. По лесу рыщут волки. Но волки меня не пугают; мой топор ни разу меня не подвел. Лет своих не считаю. Знаю только, что их набралось немало. Глаза мои еле видят. В деревне, куда я уже не хожу, потому что боюсь заблудиться, меня называют скупцом, но много ли может скопить лесоруб?
      Дверь своей хижины я подпираю камнем, чтоб не надуло снега. Как-то вечером слышу тяжелую поступь, а потом и стук в дверь. Я открываю, входит странник, мне не знакомый. Человек он был старый, высокий, закутанный в клетчатый плащ. Лицо перерезано шрамом. Годы, казалось, его не согнули, а только силы придали, но я заприметил, что без палки ему трудновато ходить. Мы перекинулись словом, о чем -- не припомню. Потом он сказал:
      -- У меня нет родимого дома, и я сплю где придется. Я обошел всю Саксонию.
      Это название было под стать его возрасту. Мой отец всегда говорил о Саксонии, которую ныне народ называет Англией.
      У меня были рыба и хлеб. За едой мы молчали. Хлынул дождь. Я из шкур сделал ему постель на голой земле, в том самом месте, где умер мой брат. Как наступила ночь, мы уснули.
      День уже засветился, когда мы вышли из дома. Дождь перестал, и землю покрыл свежий снег. Палка выскользнула у него из руки, и он велел мне ее поднять.
      -- Почему ты командуешь мною? -- спросил я его.
      -- Потому, -- отвечал он, -- что я пока еще -- король.
      Я счел его сумасшедшим. Поднял палку и дал ему.
      Он заговорил изменившимся голосом:
      -- Да, я -- король секгенов. Тысячу раз я приводил их к победам в тяжелых сражениях, но час мой пришел, и я потерял королевство. Имя мое -- Изерн, я из рода Одина.
      -- Не знаю Одина, -- сказал я,-- и почитаю Христа.
      Будто не слыша меня, он рассказывал дальше:
      -- Я брожу по дорогам изгнания, но пока еще я -- король, ибо со мною медаль. Хочешь ее увидеть?
      Он раскрыл пальцы костлявой руки, но там ничего не лежало. Ладонь оказалась пуста. Только тогда я припомнил, что его левый кулак денно и нощно был сжат.
      Он сказал, в упор посмотрев на меня:
      -- Ты можешь ее потрогать.
      Я с опаской тронул пальцем его ладонь. И почувствовал что-то холодное, увидел сверкание. Рука его быстро сжалась в кулак. Я молчал. Тогда он медленно стал растолковывать мне, будто ребенку:
      -- Это -- медаль Одина. У нее лишь одна сторона. Но, кроме нее, нет ничего на свете без оборотной стороны. И пока эта медаль у меня в руке я остаюсь королем.
      -- Она из золота? -- спросил я.
      -- Не знаю. Это -- медаль Одина. С одной-единственной стороной.
      Тут меня обуяло желание заполучить медаль. Если бы она стала моей, я выручил бы за нее гору золота и стал королем.
      Я предложил бродяге, которого до сих пор ненавижу:
      -- У меня в хижине спрятан сундук, набитый монетами. Они -- золотые, блестят, как топор. Если отдашь мне медаль Одина, я дам тебе сундук.
      Он твердо сказал:
      -- Не желаю.
      -- Тогда, -- сказал я, -- иди-ка своею дорогой.
      Он повернулся ко мне спиной. Удара топором по затылку хватило, даже с избытком, чтобы он пошатнулся и тут же упал, но при этом кулак его разжался, и я увидел в воздухе светлую искру. Я сделал топором пометку на дерне и потащил труп к реке, которая раньше была поглубже. Туда его и столкнул.
      Возле дома я начал искать медаль. Но не нашел. Все эти годы ищу ее и ищу.