Правила хорошего тонуса
      Ого, целая делегация! Проходите, падайте где хотите. Открывайте, наливайте.
      Малыш, что ж ты в проходе застрял? Втискивайся, браток. К косяку не прислоняйся: дверь с петель соскочит. Косяк -- дело ненадёжное. Возьми вот креслице, придвинь, располагайся осторожненько. Ну ты и наеденный! Весомый человечище! Суомистические эманации, энергия единорога... Опасайся Меркурия в Весах, Артемиду стороной обходи, а пушку свою на подлокотник брось, на всякий случай. Она тебе не понадобится. Ежели что, ты меня одной левой по стене размажешь, правда?
      Успокойся, малыш. Кресло расплющишь. Не бойся, я подневольного не трону.
      Я вообще никого из вас не трону.
      Вашу просьбу, судари, я уже обдумал. Жаль отказывать. Но отказать придется.
      Не галдите, господа! Это невежливо и ни к чему. Ковырнуть меня вы не сумеете. Я нечувствителен к боли, равнодушен к ходу времени, холоден к страданиям других и буду жить вечно. Да вы и сами знаете.
      Задавайте вопросы. Отвечу. Спешить нам некуда.
      Почему меня Французом прозвали? А шарм? А профиль? А удаль амурная?
      Вы правы. Ни при чём тут профиль, ни при чём прононс. По-французски я не лопочу, и ни одна собака на Сене меня не знает. Сена -- не Стикс.
      Я, господа, калач тёртый. В контр-прогрессорстве лет двадцать. Ещё в застойные годы был инициализирован лаборантом Ильей с улицы Ньютона. Забавлялись нюханьем токов и верчением рюмок. Запах эфира с тех пор вовек при мне.
      Начальную школу сенсорики прошёл я на системных посиделках в одной центровой хате. Хозяином там был дядюшка Вепрь Ыванов, сорокапятилетний интеллигент-валютчик. Он давал нам книги и заставлял искать в них смысл -- а нашедшего просил вернуть. Помню свои тщетные усилия выжать что-то осмысленное из книженции "Я и Оно"... На практических занятиях мы хором рычали "ом", входили в транс -- по очереди, совместно и кто с кем. Взывали к Матери Всеобщей, взглядом разгоняли облака. Усилием воли вклинивались в телепрограммы и превращали тараканов в окурки. Мелочь по скатерти гоняли, рамку дугой гнули, вещие зеркала чистым спиртом просветляли. Китайскую мудрость на ночь принимали, с утра дланью кирпичи плющили. И нагло улыбались Будде.
      Вздор, конечно. Дилетанщина, мяуканье. Пена... И все-таки много, слишком уж много дряни выуживали из тёмных вод.
      Итоги как нельзя соответствуют: вскоре кто-то на скамью угодил, кто-то в дурдоме стенки пинать стал, а кое-кто до сих пор пишет по ночам письма вечности.
      Писатели, бр-р... астральные басмачи, нигде от них спасу нет...
      Мне повезло: я продвинутым практиком заделался. Или, наоборот, задвинутым. Одно и то же состояние, но с разных сторон. Это, знаете, как любовь: поцелуются -- и ну ругаться, посмеются -- и в слёзы. Циклы, орбиты, качели судьбы. Так и у нас, продвинутых: сегодня на крыше, завтра по уши в желудях. Привыкаешь.
      Мы, удачливые успели поймать момент. Кто успел -- наверху сидит, вокруг не глядит, деньгу куёт, хорошо живёт. Момент был как раз подходящий -- стабильный, многолетний момент: либо целителем становись, либо костоломом. Прочие поприща не престижны, за некоторыми грустными исключениями.
      Удачливые сделали из хобби бизнес. Колдунами они работают, астрологами, целителями, а также мне подобными типами... по-моему, мне подобные типы -- наиболее достойные из всех. Не темнят, не водят лопухов по кругу, а честно пыхтят на грязной мозольной работёнке, о которой в книжке трудовой ни слова.
      Нам за класс платят, за умение беседовать с могильными камнями и не испытывать неудобств даже в заколоченном гробу.
      Ну и за риск, конечно.
      Панове! Вы люди деловые и знаете цену времени. Доставайте блокноты, записывайте. Лекция будет долгой и проникновенной.
      Началось всё как обычно: с Учения, Учителя и хмельного угара, без которого мудрость не в сладость. Учитель что надо был, мёд-пиво круто пил, парадоксами поддых бил, направлял куда надо пыл. Началось всё как положено: с откровений и споров, с рюмашечки, в которую капают снадобье, с одной на круг сигареты, с эфирных паров под чифирь смоляной вязкости, с масок на стенах и бледности на лицах. Сейчас, скорее всего, антураж другой, времена меняются, -- ну и что?
      Помню я, всё помню! Светлое времечко романтического спиритизма, где ты ныне? Верили в астральные течения, в глас космоса, в окаменевшее дерьмо и талую воду. Пили сок кактуса, на Двурогую с крыш визжали, в быстрых горячих снах рушили девственность звезды Мицар. Но это, так сказать, декорации. Главным было -- себя самого изменить зачем-то.
      Меня призывали раскрыть третий глаз -- у меня закрывались оба наличествующих. Пинали. Будили. В сотый раз по чакрам с оттяжкой стучали. На своём стояли: раскрой, пёс, растущий глаз! Я раскрывал: нате, злыдни! Пусть вам будет третий, пусть четвертый, пускай я стану стоглазым, как заколдованное чудо из забытого мифа. Прыгну во тьму и конкретно воспарю. Быть мне многоглазым, многоруким и многосильным, во славу Шивы!
      Только -- извините! -- не нужно мне теорий ваших, уму непостижимых.
      Люди добрые, прыгайте, да не заступайте! Есть все-таки рамки приличий. Все мы в школах учились, все дважды два зубрили. Не заставляйте, милые, искать в бинокуляр лунную атмосферу или до одури озвучивать слог "му". Условимся раз и навсегда: нет на Луне атмосферы! Не было, нет и вряд ли появится. Нагая, хладная каменюка. Ветром солнечным истрёпаны наряды. Космическая перхоть на коже. Таким образом, полноликая красавица, чья аура кажется привлекательной и пышной, ждёт нас вне физического мира. На нашем небе её нет. Та, которую видим над головой, -- дешевая перепечатка.
      Впрочем, некоторые видят не то, что есть. То, что есть, им решительно не нравится. Но вам, любезные сеньоры, чужда подобная иррациональность. Вы люди реальные и не желаете знать, о чём толкуют эти лохи. Например, они утверждают, будто от впечатления до осмысления проходит ровно одна жизнь. Каждый раз им приходится рождаться заново и разучивать слова новой песни на старый лад, потому что короткий человеческий век заканчивается посреди припева. "Вещи имеют две стороны" -- вот и всё, что мы успеваем заметить. Абартурфыргу! -- восклицаем изумленно. Чёрт знает что восклицаем.
      Джентльмены! Лоховатость ума человеческого -- не баг, а фича. Чтобы утолить инстинкт познания, мы ищем расширения Реальности -- но, найдя, не умеем их призвать.
      Слов нужных не находим.
      Заклинания ничего не значат. Всякая произносимая вслух чушь, даже если она несет отзвук надежды, так и пребудет чушью до тех пор, пока вы не сумеете организовать эти потрясающие звуки в тривиальные, но что-то значащие слова. Ваш личный взнос в мировое мычанье оценит священная небесная корова, и, коль повезет, навалит вам счастия в меру.
      Не приписывайте магической силы звукам, словам или жестам! Звуки, слова и жесты -- подспорье. Костыли. Многие абсурдные ритуалы -- бытовые обряды, гадание, обсуждение доменных политик или мерзейшей правды дня, выявление истин посредством вопросов или, например, домашнее музицирование под фоно, настроение и лёгкую закусь -- не более чем способ заставить себя узнать свои желания и воплотить свою волю в ритуальном действии, бессмысленность которого подсказывает: действие может быть любым и отфонарным, главное -- выложиться. Ведь воля, согласно какому-то немцу с чудной фамилией, суть творящая материя. Но это и без немцев ясно. Это очевидно.
      Волеизъявление -- не всегда краснобайство перед разомлевшими девочками с красными хищными когтями. Воля, судари мои, мегатонный тикающий заряд. Ею можно таких дел наколбасить, что потом и архангелам не расхлебать.
      Учебники придется переписывать!
      И после этого, к примеру, не девочки будут прикидываться перед вами тихими ангелочками, непонятливыми до интимности, а наоборот: вы сами, судари, в юбчонках да накладных ресничках начнете перед зеркалами губки красить и попкой вертеть... чем не пример? Вполне пример... Ну и смех у тебя, брательник! Таким бы смехом в новолуние на кладбище ужастики озвучивать. Да мёртвых жаль.
      Не умеешь распорядиться волей -- вгони её в ритуал. Есть такие практики. Практики -- дело опасное, но от неверия и скуки очень помогает. Главное, чтобы гуртовщик... чтобы слепец-поводырь, взваливший на себя бремя обучения и воспитания нашего, нас не боялся, нами не питался и на подсознанку нам не давил.
      Браток, а ты в глаза ему взгляни: как он смотрит на нас? Со скрытой мыслью нарисоваться таким-то и ещё более таким-то? Или просто и кротко, как агнец на пса рыкающего? Если есть там мерцание -- приглядись. У них, у настоящих, в зрачках гуляют золотые искры. Не увидишь -- а всё равно узнаешь! Тигр и глаз тигра; луна острым лезвием над восточным краем земли, против закатного сияния; морозное октябрьское утро, золотые дерева под солнцем. Все, что отражает изначальный свет, способно тебя понять, потому что оно и есть понимание. И тигр, и луна, и поднебесный лес. Понимание балуется золотыми искрами на глади моря. Золото держит цвет солнца; видя это, люди поклоняются благородному металлу; все последующие грехи -- оттого, что кланяешься зеркалу, а не лику, отраженному в нём.
      Видеть в идоле бога -- одно, считать идола богом -- совсем третье.
      Но, господа, о чем мы все-таки толкуем? Оставим звёзды звездочетам. Братишка, ты способен меня понять? Въезжаешь в тему? Короче: хочешь в мага перековаться? Кидай суеты мирские -- и босиком к гуру. Смирись заранее, что теперь ты ничто: болванка, которую нужно как следует отбить. Чем смиреннее к нему подъедешь, тем быстрее голеньким исходным нулём станешь и начнёшь форму принимать. Ибо пахать тебе с ним отныне и вовеки. Магия -- как дурь: приложишься -- не отпустит.
      И никогда не поймешь до конца, ты ею заправляешь или наоборот: она тобой и наставником твоим вертит как хочет. В мистических реалиях с пониманием туговато.
      Другое дело -- третий глаз. Это вам не мистика! Это изнутри, из ген.
      Чертовски трудно с ним. Проблема не в том, чтобы окружающие на тебя не пялились: с этим нормально, умею я скрывать от посторонних кой-какие личные черты. Проблема -- не использовать его. Иногда, знаете, тянет.
      Чересчур глазастые всегда несчастливы. Как и чересчур памятливые. Что ни говори, а память -- обыкновенный мусорщик: сгребает всякую дрянь в дурно пахнущую кучу. Прикроет листьями опавшими, камнями привалит. На переднем плане -- красивости, улыбочки, розы и мрамор. Но не суйся за ограду! Там черепа и змеи. Туда только слишком памятливые заходят. Босиком по грязи, по битому стеклу. На каждом шагу осколки, кучки срамные: увязнуть можно!
      А с лишним глазом, дай ему волю, ещё хуже. Контрастный, жуткий мир. Обнаруживаешь на пустыре кровавый лес, трогаешь лепестки жестяных цветов, прячешься от слепящих молний, которые зовутся чувствами, и щёки горят от жара чужих грёз. И над всем, над светлым и над серым, вокруг и повсюду -- темнота, грязь, дурь и пакость. И сердце начинает биться о ребра, точно колокол.
      К людям -- к другим людям! -- лучше и не приближаться. Сожгут и не заметят. А заметят -- не пощадят. А если и пощадят -- в спину дротик метнут.
      Это хворь такая. Очковая болезнь. Что я получил? Колдовскую силу? Простые обряды -- бородавки зашептать, сердце надорванное заштопать или вредного чёртика из мозгов за хвост вытащить -- это да, могём. Только на кой такой кенарь приплетать сюда восточную премудрость? Полесские бабульки расправляются с подобными проблемами между делом, вернувшись с огорода, кабанчиков любименьких накормив. Судьбу предсказать? Да любая цыганка вмиг и до неприличных подробностей растолкует вам её выкрутасы. И возьмёт меньше.
      Похоже, что гуру, наставник мой, плутоватый бессребреник, проницательный прохиндей, сознательно мешал все в одну кучу. Знахарские навыки -- и приёмы титулованных магов. Эффектные фокусы, пригодные для имиджа и только для имиджа -- и медиативные техники, незаметные, но безотказные. То, что для заработка полезно, и то, на чем сила стоит. И при этом не слишком заботился о цельности учения.
      Между прочим, обычай молча сидеть, сонно дышать, таращиться на пламя свечи и ни о чём при этом не думать издревле знаком славянам. Дзен и йога славянина -- привычное состояние души, в которое впадаешь просто так, от мощи жизни. Не от этой ли привычки исходит наша неистребимая тяга к самокопанию? После первой мы не закусываем, а задумываемся. А после той, что уже лишняя, прозреваем вдруг.
      Вероятно, он догадывался. Он понял, что обязан смешать высокое с низким, душу с глиной. Он хотел дать Голему небо. Возьми двадцатилетний саженец, влей в него знания и научи видеть -- вот и выйдет человечек. Такой как я. Хотя, конечно, могло бы и получше получиться, будь глина чище, а душа прямее. Вавилон строился из того, что под рукой оказалось.
      Почему же меня Французом кличут? Не из-за рожи, как предполагают многие. Я ничего против франков-саксов не имею, напротив, уважаю и, за должное число условных единиц, записываю их на прием к Наполеону, однако виконтов в моём роду не было. Причина -- в моей приобретенной вавилонности, да простят мне боги столь жуткое определение. В привычках и, сами видите, европейском лоске. Лосканутый я немного: так надо для дела.
      Деликатное дело -- общение с усопшими! Нужен навык, нужен выводок антител в крови. Осторожность и холодный ум. Наблюдай, верь глазам своим, но не приближайся! Замечтаешься -- вмиг истлеешь. Зазеваешься -- сам тенью станешь.
      Незасохший человечек, угодив нечаянно под чёрное солнце, тут же расцветает пышными бутонами дурных снов. Вернулся, опомнился, вырвал, растоптал, освободился -- и успокоился. Но, между прочим, зря успокоился. Денек-другой -- вот и новые дурманные побеги зудят в глазницах. Снова на прополку... От такой жизни рассудок человечка переворачивается, хотения переиначиваются, -- можно ли теперь доверять подобному пижону? Ну а мы, парни от сохи, простые контактёры, если и того, то лишь малость того... в меру мы спятимши. Ровно настолько, чтобы в безумие своё одним глазом заглянуть и что нужно рассмотреть.
      Да, судари, Вавилон -- не наш град! Гуру (и я вслед за ним) не употреблял крепких напитков. Восточная практика, устремлённая к воздушным и не слишком понятным вещам, отличается от нашей отсутствием спирта в крови. Но -- все мы люди! -- дозволялось пригубить немного красного вина. Натурального и обязательно с родословной. Гуру предостерегал от смешения стилей, по-разному ориентированных (при этом он, вероятно, полагал, что тибетские монахи и полесские ведьмаки принадлежат к единому направлению). Алкогольное остекленение и бдение духа над мельницей бытия разнятся более чем левитация сорвавшегося с моста забулдыги и невесомость гуляющего по волнам мастера дзен, -- учил он. Гуру прав, наверное. Он много знает.
      Впоследствии я продолжал взятую генеральную линию на некрепленое красное -- почти натуральное, терпкое, с кислинкой, вино, пусть и без родословной, -- и братишки по умишку сперва дразнили меня Красным, а позже, ввиду явной моей аполитичности, приклеили кликуху Француз. С которой и живу на этом свете. Французы -- они с утра до ночи красным наливаются. Конец истории.
 
       Ученье дзен живет и побеждает
 
      Итак, тренинг. Шарики по скатерти, рамка дугой. И что же? Месяц спустя вместо безмятежной мудрости и спокойной силы получил я, непонятно почему, изжогу и регулярные ночные видения убойной яркости. Почти еженощно долбили меня мощные и дикие впечатления. Ржавый автомат на битом стекле. Пьяная солдатня. На ветру радар.
      Видения, в основном, оказывались сновидениями, поскольку по ночам я, в основном, сплю. Неожиданные картины, абсолютно мне чуждые, пугающие, бессвязные, но лишь потому бессвязные, что управлять их приходом я не умел, вторгались в память. Откуда взялись они?
      -- Оттуда! С летающего блюда! -- ответил гуру. -- Ещё неделя, -- сказал он, -- ещё дней девять, и можно пытаться инициировать тебя. Вот что: займись-ка ты локальным сверхчувствием. Ты -- говорит -- всех нас за пояс заткнёшь в локальной сенсорике. Судя по темпам сдвигов твоих... Всё равно глобальную ты не вытянешь, так давай сразу по месту работать. Станем активно выявлять агентов всяких астральных, пришельцев негуманоидных и прочих нелегалов.
      Смотрю я на него и печалюсь. У наставника и то крыша едет. А мы как? Мы же слабые, глупые. Долбанёмся совсем с чудесами нашими.
      Но гуру и не думал уходить в непонятки.
      -- Самое время погрузиться в этот бизнес, -- пояснил он. -- Сдаётся мне, что услуги такого рода станут популярными прямо на днях. Возникнет спрос, конкуренция. Пора готовить профессионалов. Сверхчувствие не должно попасть в грязные руки! -- внешне он был абсолютно серьёзен, но глаза мерцали, как Кастор и Поллукс в туманном морском небе.
      -- Осмелюсь ли я, недостойный, задать вопрос, что это за зверь такой...
      -- Осмелишься, думаю.
      -- Ну и?
      -- Как бы тебе... допустим, ты в толпе, и все что-то говорят, и всеобщий вздор вплывает в тебя; но ты нацелен на кого-то одного, и слышишь только его -- желания, мысли, внутренние знаки, в которых он поселился; более того, объект твоего внимания удаляется, уезжает, ты уже не можешь его слышать, а все-таки слышишь, потому что связь установлена и работает в дальнодействии...
      Я изумился:
      -- За десять дней? Сверхчувствие? Ну уж нет. Тут у нас полным-полно товарищей с высшим магическим, они на меня сверху вниз глядят, вот их и натаскивайте. А я слаб и грешен.
      -- Молчи, пацан! -- вскричал Учитель. -- Верь мне! Дурачок, ты и сам не хуже. Глаз у тебя почти зрячий, дыхание почти поставлено. Конечно, лотос твой напоминает крик осла, из канала "даймай" доносятся стенания безвинно утопленных надежд, а когда белый журавль с твоей помощью раскрывает крылья, он рождает в воображении печальный образ новобранца, обделавшегося в строю. И морда у тебя вечно неадекватная, -- поморщился он, -- и взгляд у тебя харкающий. Не ученик предо мной, а ночная ваза, полная печали! Смирррна! -- по-армейски рявкнул гуру. -- Подобраться, втянуть анус, смотреть с почтением, урр-род!
      Я автоматически подобрался, втянул что нужно, орлом глянул. Рефлекторно принял более-менее сносную позу, обозначив ею почтительное внимание, и спросил:
      -- Если слух мой не обманывает меня, если мой кривой разум правильно отразил премудрые слова наставника, если я урод, ночная ваза и скотина неумытая, то на хрена мне ваше сверхчувствие? Обойдусь как-нибудь!
      -- Конечно, ваза! Ведь предлагаю тебе настоящий дар, редчайший и бесценный! Невзирая на всю корявость твою! С божеским процентом! Экая ты вошь неблагодарная!
      -- Я тревожусь, всё же, достоин ли, сумею ли...
      Гуру вновь ликом просветлел. И продолжил назидание:
      -- Ты ни к чему не пригоден, расхлябан и бестолков. Но, увы, выбирать мне не из кого. Только ты, один из всех, рождён для настоящего, классного сверхчувствия. Бестолков, дик и талантлив: идеальное сочетание свойств! -- заключил он.
      Я не смел уйти. Уйду -- и останусь один на один с видениями.
      Нет, нужно решать вопрос.
      Я сказал, тщательно подбирая слова:
      -- Простите, наставник, но я не уверен, что смогу подготовиться за десять дней к столь радикальной метаморфозе.
      -- Так и есть. Не сможешь. Но это мелочи. Главное, чтобы нейрон струной звенел, чтобы подкорка бубном гремела! Только тогда будешь от души прикалываться, глядя на смешную жизнь и её очаровательные вывихи. Ты так всегда и делаешь, и это правильно. Пренебрегая мирской суетностью, отлавливая суть... я, кажется, уже излагал тебе историю пресветлого Омона, отловившего суть?
      -- Наизусть шпарю! "А зачем Бог посадил меня в эту кастрюлю? -- спрашивал я. -- Не знаю, -- говорила старуха".
      -- Совершенно верно. "Омон Ра" -- зерцало реальности. "Каждый из нас"... ммм... "имел там, в холодной чистой синеве, своё маленькое посольство"... Ещё почитай "Сказку о золотой рыбке", -- посоветовал мне этот удивительный тип. -- Если ты и её не поймешь, я тебя пристрелю.
      -- Учитель, всё-таки вы не от мира сего, -- заметил я. -- Это произведение у нас в начальной школе изучают!
      Но он, потеряв ко мне всякий интерес, потянулся к кому-то еще. Воспитательная пятиминутка закончилась.
      Вот-вот, вы начали ощущать неповторимую ауру наших сумасшедших бдений. За ночь успеваешь ощутить себя кретином, гением, пеплом, алмазом, чудотворцем и протоплазмой...
      Я, разумеется, ничего не смог. Пришел и отрапортовал: так мол и так, всю декаду мяса не ел и на сотрудниц не смотрел, надоело, пошли вы все туда-то и туда-то, а я пойду напьюсь, наконец. Гуру не возражал. Он повёл меня наверх, в келью свою, открытую только для посвященных. Открыл бар, и... и я узнал о существовании альтернативных миров.
      Хотел бы я понимать математику! Эта колдовская наука, эта письменность китайская в каждом знаке таит мир. Гуру утверждал, что, при наличии природных склонностей, математик сумеет упаковать Вселенную в одну страничку формул. Раскрыв формулы, любой сможет проникнуть внутрь Зазеркалья. Это звучало довольно дико, но я привык верить наставнику. Впрочем, его точка зрения ничем не подтверждена, он сам предупредил меня о том. Мне оставалось только слушать и кивать. Наставника, как и судьбу, не выбирают.
      Оказывается, существовал где-то математик, который прикоснулся к тайне.
      -- Шевчук Сергей Романович, физик-теоретик. Занимается таймонами. Таймон -- квант физического времени.
      -- Пощадите! -- взмолился я. -- Моя математика околела ещё в школе, когда я вздумал училку-матёмшу на свидание пригласить. Умнейшая была женщина! Какие ножки!
      -- Я тебе не говорил, что ты законченный дебил? -- осведомился Учитель.
      -- Знаю, знаю! Миллион раз слышал!
      -- Мало того, что ты дебил, ты еще и кобель, -- сделал он умопомрачительный вывод. Мне, ослабшему от воздержания, просто смешно стало.
      -- Я давно забыл, как выглядит женщина, свободная от приличий.
      -- Кобель блудливый! У преподавателя не бывает ножек, уяснил?
      -- Да что вы, -- растерянно сказал я, -- это же совсем другое. Светлое, незабываемое. Она рассказывала о дифференциалах и лопала мороженое, а я всё норовил к её руке прикоснуться. Я её Русалочкой называл... про себя, конечно, потому что робок был и боялся...
      -- Русалкой? -- недоверчиво переспросил гуру.
      -- Русалочкой. Это из сказки. Будь вы попроще, знали бы.
      -- Русалка -- это хорошо, -- неопределенно сказал он. -- Это мы учтём.
      -- Не надо бы её...
      -- И это мы тоже учтём.
      Неожиданными путями попадают к нему адепты.
      Прошло еще эн дней...
      Господа! Не переглядывайтесь. Для малограмотных поясняю: "эн" суть натуральное число... Ну не надо так! Не надо глазки жмурить, жмурики мои ожившие! Для тех, кто кипятком прыскает, сообщаю: "суть" -- это такой серьезный математический глагол. Строгое действие по установлению отношения эквивалентности либо квантор существования. А натуральное число -- это, в натуре, любая цифра! Понятно, кванторы ухмылястые?
      Что ты вылупился, кандидат рукопашных наук? Отчего глазёнки квадратными стали, философ задней подсечки? Трудной мыслью подавился? Выплюнь каку! Освободи пасть для вкусного! Мой рассказ только начинается.
      -- Был контакт? -- спросил меня гуру, пыхтя трубкой.
      -- Контакт есть -- толку нет, -- и я вкратце пересказал ему свои сны. Невнятным языком, обходя неописуемое, старательно скрывая их сексуальный подтекст. Он, однако, понял. Он понимал меня намного лучше, чем кто-либо другой, -- чем я, например.
      -- Неясно, что является посылкой, а что -- имплантацией возможностей, -- подытожил он. -- Отсутствует причинная связь. Спутанный клубок путей, сгусток вожделений и табу. Сам виноват. Зачем тебе осознанные сновидения, если ты никак не проявляешь в них себя?
      -- Боюсь я. Иду и шарахаюсь от теней, как тигр от дрессировщицы.
      -- Зря. Отбрось страх. Там должна быть Черта, разделяющая миры. Пройди её. Действуй по внутреннему велению. Будь начеку. Соблюдай осторожность... И все у тебя получится. Технически ты готов, а умственно... что ж, придется мне побыть рядом с тобой. До утра ты мой гость, не возражаешь?
      Я не возражал, как не возражал бы, услыхав просьбу дантиста, хмурого бандита с никелированным ужасом в руке, присесть на минутку и раскрыть пошире рот. Во второй раз переступил я порог кельи Учителя. Он угостил меня... неважно чем. У нас с ним странные вкусы. Отключил телефон, открыл окно, посмотрел на висящее в кронах закатное солнце, большое и спелое, как дыня. Сказал:
      -- Пока не стемнело, мы можем еще раз поговорить о теориях и догадках. В прошлой беседе я упомянул о таймонах. Не берусь судить, насколько она правильна, эта новая физика, но если поверить в неё, то у нас появятся необходимые термины, -- чего еще желать? Давай повторим пройденное. Итак, я тебя слушаю.
      Снова воспитательная пятиминутка! Проверка умения концентрироваться и запоминать. На этот раз я с ней справился. Знания выскакивали из меня, будто горошины из лопнувшего стручка.
      -- Поле времени квантуется, тела синхронизируются при помощи обмена таймонами. Образуется единая непрерывная сущность, пространство-время, в которой и содержится наша реальность со всеми её потрохами. Свет звёзд падает на фотопластинку и свидетельствует: где-то там, в бездне, висят горящие шары, напоминающие Солнце. Если свет звезды проглочен пылевой туманностью, то мы ничего не узнаем о ней, пока сами не прилетим туда. Мы можем только догадываться, что там что-то есть.
      То же самое происходит с таймонным потоком. В нашем времени присутствует лишь то, что привязано к Земле непрерывным темпоральным взаимодействием. Если нечто заслоняет от нас часть Универсума, поглощая таймоны или переотражая их, то эта часть выпадает из нашего времени и становится ненаблюдаемой.
      -- Хотел тебя похвалить за прилежание, но вижу, что незачем: ты и так сейчас лопнешь от усердия. Нечем гордиться, хлопчик. Можно вызубрить любые слова и ни черта в них не понять.
      Я продолжаю. Всё-таки между фотонами и таймонами есть одно важное различие. Пространство, в котором распространяется свет, существует отдельно от него, само по себе. Свет просто переносит энергию от одного объекта к другому. Распространение времени происходит по-другому: таймоны, взаимодействуя с физическими телами, склеивают разные участки вселенной. Во времени склеивают, естественно. Поставь барьер -- и вместо одного общего времени образуются два раздельных. И мир расколется пополам.
      В пространстве такую же роль играют кванты гравитационного поля. Гравитация, в некотором смысле, и есть пространство, и когда её слишком много, возникают чёрные дыры, укрытые от посторонних взглядов горизонтом событий. Горизонт событий -- та же Черта, делящая мир пополам. Чудовищное тяготение закрытого мира держит в тисках свет и дробит атомы вещества. Барьер времени намного гуманнее: он может стереть память, но не превратит идущего в раскаленную плазму...
      Только тут дошло до меня, к чему он клонит. И я -- неслыханно! -- прервал лекцию возгласом. Я вскочил:
      -- Учитель, это правда?
      -- Могу ли я знать это?
      -- Значит, они среди нас?
      -- Смотря кто...
      -- Как увижу я? Как отличить идущего впереди от идущего навстречу?
      -- Дураком перестанешь быть -- научишься!
      Он вообще редко отвечает на вопросы. Он предпочитает лекции читать.
      -- Учитель! Скажи: при чем тут мои сны?
      -- Бестолочь! -- вздохнул гуру. -- Учишь их, учишь... Выход в ментал освобождает тебя от координатного клейма. Снам не требуются подмостки!
      И он ловким манёвром вознесся мыслью от горизонта событий к сущности Дао.
      У Дао, как известно, нет и не может быть сущности. Изначальному не нужны имена. Изначальный не обременен образом. Ему пофиг, каким его увидят. Как и мне, впрочем. Наставник полагал, что тут-то мы и поймали качество: проявленная сущность Дао -- пофигизм, а скрытая -- терпимость к любому мыслимому образу. Вспомнили мы о Двери мироздания, о Нижнем и Верхнем мирах, о Бездне, которая стремится осуществиться.
      -- Пейзаж один, а холстов сотня. И на всех разное. Просто удивительно! -- бормотал я, укладываясь. Хотелось спать. Наконец-то я не боялся лечь и расслабиться.
      -- У бесконечности бесконечное описание. Конструктор или художник должен заглянуть в бездну, чтобы увидеть в ней своё. Иначе ему придется всю жизнь нестись по бесконечной дороге. Из никуда в ничто, -- тебе это знакомо?
      -- Как и вам, Учитель... Увидеть своё? Как?
      -- Вытащить звено. Извлечь из расходящегося ряда бесконечный член...
      Математика -- наука образная. Иногда -- слишком. Этого я перенести уже не смог. Уснул под заунывное бормотание гуру:
      -- "Встречаюсь с ним -- и не вижу лица его; иду следом за ним -- и не вижу спины его"...
      -- Спи, Франц, -- шептали стены, -- спи и не забывай, что спишь.
      Как и было обещано, я пришел туда сам, и пришел налегке. Ни рамки, ни стрелялки -- даже ножа не захватил.
      Как и было обещано, на верхней ступеньке лестницы лежали ключи. Увесистая связка. Обычных, которыми в замках ковыряют, и громадных, бронзовых, такие исполины подошли бы к крепостным воротам.
      Как и было обещано, круг Входа, прикрытый дырявой мешковиной, был обведен мелом. Это такая слабина в мире, подсказал мне сквозь вереницу снов невидимый Наставник. Всё как настоящее, но сквозь всё торчит чужое; таких мест на Земле полным-полно.
      Фанерная переборка, непонятно зачем воздвигнутая на пыльном чердаке, не имела обратной стороны: как ни встань, как ни подойди, она всё прямо перед тобою. Сие топопат! -- объявил гуру. -- Знай же: топопат, который ты зришь, являет собой локальную топологическую патологию, суть которой -- обман глаз человеческих. Она почему-то всегда возникает на нашем пути. Но тебе не страшно, ты же спишь.
      Я потыкал в топопат ключом, самым неприметным из всех, поймал упругую податливость фанеры. Вставил, повернул...
      Опаньки! Настоящий мужик всегда сможет! Переборка начала смещаться в сторону, открывая взгляду нарядную горницу с резными узорами на стенах. В ней -- никого. Где Поводырь? Что искать, куда идти? Горница-то колышется, как дно речное. Изменяется на глазах. Да и выхода не видно. А я уже вошёл. Попал!