Дмитрий Биленкин
      Конец закона
      Документы, понукания радио, суматоха, багаж; сел, отдышался, взлетел; земля, небо, космос, солнце и звезды, заря и ночь - нет их! Вспыхнул, блеснул синевой океан, накренился, исчез; белыми полотнищами захлопали облака; и вот уже все, с прибытием вас, дорогие пассажиры, просим пройти на досмотр!
      Пространство уподобилось глотку воды. Всем некогда, быстрей, быстрей, обгоняя тихоходный звук, жизнь коротка, надо успеть! И орлом, казалось бы, смотреть пассажиру после гордого перелета над морями и континентами. Куда там! Оглушен ревом, потрепан перегрузками, взвинчен невесомостью, обалдел от впечатлений, - тут лишь бы не перепутать, где какая бирка и что кому надо вручать. Приобретения - это потери. Стоя в притихшей очереди, Полынов не без иронии подумал, что последние метры отнимут, надо полагать, больше времени, чем все десять тысяч километров пути.
      Вопреки ожиданию, очередь продвигалась быстро. Руки таможенников сновали над чемоданами с проворством манипуляторов. Единственная заминка произошла у окошка, куда Полынов, как и все остальные, сунул свой паспорт. Ставя штемпель, офицер сказал, не поднимая глаз:
      - Вам записка.
      - Мне? - удивленно переспросил Полынов.
      - Получите.
      На стойку вместе с паспортом лег продолговатый конверт. Полынов ошеломленно повертел его в руках.
      - Вы уверены, что это действительно мне?
      - Пожалуйста, не задерживайте.
      Выйдя в вестибюль и поставив чемодан на пол, Полынов вскрыл конверт. Там лежала визитная карточка Лесса, на обороте которой было написано: "По поручению профессора вам заказан номер в отеле "Консул".
      Это еще что такое! Полынов поймал себя на глупом занятии: стоя в толчее и пожимая плечами, он вновь и вновь перечитывает записку. Рассердившись на себя, он решительно подхватил чемодан. Автомат предупредительно распахнул дверь. Понятно... Сам же уговаривал Лесса не разводить церемоний, будто он премьер-министр или беспомощный мальчик: не встретил, ну и прекрасно. Хотя и странно. Такое не в характере Лесса, вот что. Совсем не в его характере...
      Ладно, все выяснится и объяснится.
      У бровки тротуара выстроились такси. Полынов двинулся к ним, бодро помахивая чемоданчиком. За темным лесом вдали тлела вишневая полоса заката, с юга, похоже, надвигалась туча. Оттуда тянуло сырым теплом. Только что смазанный скоростью мир снова обретал объем и привычные пропорции. Сквозь шум голосов и рокот машин пробивалось далекое кваканье лягушки. Плевать им было на грохочущие ракеты, на суету ракетодрома, людскую спешку - они хотели квакать и квакали, как миллионы лет назад. Полынов с удовольствием потянул ноздрями воздух. Каждому уголку земли присущ свой особый запах. Ветер сразу напоминает, что ты не дома, сулит прелесть перемен, входит в душу, как вкрадчивый зов, и нет ничего лучше этих первых минут новизны. Минуту-другую Полынов постоял, прикрыв глаза. Затем рванул дверцу и откинулся на спинку сиденья.
      - Отель "Консул"!
      Киберводитель взял с места так, будто завидовал перегрузкам ракеты.
      Полчаса спустя громада отеля приветствовала Полынова взмахом бетонного козырька подъезда. Обмен улыбками с портье занял не более минуты. В вестибюле приглушенно гудели голоса приезжих. Полынов небрежно отстранил услужливую тележку, которая попыталась завладеть чемоданом, и на стремительном лифте поднялся к себе на семнадцатый этаж. Ноги, едва он вышел в коридор, утонули в белоснежной ковровой дорожке. Ворс жадно прилегал к ботинкам, отсасывая с них пыль. Замок певуче щелкнул. Кто бы ни заказывал номер - сам Лесс или его секретарь, - он выбрал его с толком. То есть номер, конечно, не представлял собой ничего особенного - все они однотипны, что в Сиднее, что в Будапеште, что здесь, - но здесь, по крайней мере, было уютно и тихо.
      Забросив чемодан в нишу, Полынов справился по информаторию о позывных Лесса, который жил неподалеку от столицы, и тут же ему позвонил.
      Ответил, однако, не Лесс.
      - Профессора не будет до двенадцати ночи. - Экран оставался темным, значит, говорил электронный секретарь. - Его личный радиобраслет отключен. Что записать для передачи?
      - Профессор уехал?
      - Профессор занят в лаборатории. (Полынову даже показалось, что элсекр обиделся.) Что ему передать?
      - Передайте... А впрочем, не надо. Я сам ему позвоню попозже.
      Закрыться в лаборатории и забыть обо всем на свете! Да, это похоже на Лесса. Хотя при его щепетильности... Полынов недоуменно пожал плечами. Что ж, бывают опыты, когда все планы идут насмарку. Бывают опыты, которые - трава не расти! - надо закончить именно сегодня. Всякое случается, и нечего тут ломать голову, а надо с толком употребить свободные часы.
      Итак, что делает вечером одинокий и беззаботный турист? Бродит по городу и, само собой, ужинает. В каком-нибудь эдаком, естественно, экзотическом кабачке. Вот и прекрасно. Не стоит нарушать традицию. Когда он в последний раз был таким вот туристом? Никогда он им не был. Тем более! Есть что-то соблазнительное в открывающейся перспективе. Что-то праздное и слегка недозволенное, как кутеж в монастыре. А собственно, почему недозволенное? Разве он не в отпуске? Какая еще у него цель, кроме отдыха и развлечений? Всюду быть с Лессом - это, конечно, замечательно, но одному побродить по чужому городу тоже не плохо. Совсем неплохо.
      Насвистывая нечто легкомысленное, Полынов сменил рубашку и куртку, бегло оглядел себя в зеркале и, в общем, остался доволен. Человек в зените - ни стар, ни молод, этим все сказано. Вообще роли не играет, сколько тебе лет и в скольких странах ты уже был; всякий новый город почти как открытие. Если, конечно, человек не пресытился и не постарел. Сейчас мы это очень даже просто проверим...
      Выйдя на улицу, Полынов с удовлетворением отметил, что интерес к новому его не покинул. Когда он ехал в такси, город, как это обычно бывает, раскрывался, точно дерево в срезе. Сначала машина пересекла кольцо современных кварталов. Затем к магистрали придвинулись дома в космическом стиле. Потом возобладали плоскости стекла и бетона. И уже в самом центре пошли тесные улочки с домами, прижатыми друг к другу, как коробки тортов. Да и сами фасады с пузатыми балкончиками, островерхими кровлями, лепными украшениями на стенах были похожи на выставку кондитера.
      Отель выпирал из этого порядка, как стальной зуб. Полынов не спеша миновал несколько кварталов. Все здесь было, в общем, как и везде: те же витрины, тот же поток машин, те же фонари и люминесцентные панели, которые силуэтом высвечивали ноги проходящих девушек. И все же кое-что здесь было совсем другим. На плитах тротуара значились чьи-то полустертые имена - такого Полынов нигде не видел. Моделью мусорных ящиков послужил не иначе как Сатурн - их круглые бока почему-то опоясывали широкие кольца. Но главное отличие было в чем-то ином, общем, пока неуловимом.
      Вечер стоял теплый и тихий. Под ноги неподвижно ложилась резная тень листьев. Во многих окнах скользили радужные тени; поужинав, там созерцали стерео, и обитатели этих квартир сейчас находились в ином, зрелищном мире. Мимо, хихикая и бросая взгляды исподтишка, прошла стай-ка девочек. Полы-нова обогнал грузный мужчина с портфелем "крокодил". Навстречу, обмявшись, двигались бритоголовые парни. Они угрюмо, как бы нехотя, пели:
      Двадцатый век уходит в изобилье,
      Двадцатью век уходит в мятежах.
      Все стали делать умные машины,
      Стальной моралью соблазняя нас...
      Парни удалились, и конца Полынов недослышал. Возникло знакомое по прежним поездкам чувство отстраненности, словно он украдкой заглянул в чужую жизнь или увидел пьесу без начала и конца. В этом настроении была своя прелесть, но и своя грусть, которая, как он заметил, усиливалась с прожитыми годами.
      На шумном перекрестке его внимание остановила внушительная, поперек фасада, неоновая надпись: "Фирма "Провидение" гарантирует выполнение ЛЮБЫХ желаний".
      Любых? Хмыкнув, Полынов пересек улицу и толкнул дверь конторы.
      Сначала ему показалось, что небольшой уютный зал с темными деревянными стенами, низкими столиками, медными пепельницами и глубокими, красной кожи, креслами, над которыми изящно склонились головки аппаратов типа "звуковой шатер", - пуст. Но, приглядевшись, он различил в дальнем углу двоих: женщина в летах сидела, прижимая, как щит, к груди сумочку, и озабоченно внимала мужчине, который в чем-то убеждал ее. Слова не доносились.
      - Рада вас видеть...
      Девушка возникла бесшумно. Фигурой она напоминала подростка, чуть раскосые глаза смотрели мягко, доверчиво, едва ли не застенчиво. Длинные, не прикрытые платьем руки и ноги казались по-детски неуклюжими, и эта неуклюжесть была в ней особенно трогательной.
      - Прошу, - потупясь, она показала ему на кресло. - Сигару, сигарету? С никотином? Без?
      - Это и есть те желания, которые фирма берется удовлетворить? - опускаясь в кресло, Полынов невольно улыбнулся.
      - О нет! Минуточку...
      Она включила "звуковой шатер", и шум города исчез, словно оба перенеслись на необитаемый остров.
      Тишина, мягкий овал света в окружающей полутьме и доверчивое милое лицо девочки напротив - больше ничего не осталось.
      - Полная гарантия анонимности заказа, - сказала она, как бы извиняясь за казенные бесцветные слова. - Так чем я могу быть вам полезна?
      - Простите, вас зовут...
      - Ринна. А вы, догадываюсь, иностранец?
      - Что, акцент выдает?
      - Я очень люблю акцент. Обычные слова, когда их говорит иностранец... Они так приятны своей неожиданностью, понимаете?
      - О да! Только я должен извиниться перед вами. Ведь я зашел сюда с праздной целью. Всего один вопрос. Что значит "любое желание"? Как это понимать?
      - Очень просто. Мы сделаем всё, что вы хотите, и так, как вы хотите. Все.
      - А если я, допустим, захочу отправиться во времена Юлия Цезаря? Неужто и такой заказ выполним?
      - Кем вы хотите быть? Патрицием, воином, рабом?
      - Рабом, - Полынов подхватил шутку. - Желательно - вашим.
      - Можно, - Ринна кивнула. - За день это обойдется в... - Она назвала сумму.
      - Помилосердствуйте! - вскричал Полынов в веселом ужасе. - Разве путешествие во времени стало возможным хотя бы для миллионеров?
      - Нет, конечно, - она посмотрела чуть удивленно. - Мы не нарушаем ни законов природы, ни просто законов. А все, что в этих пределах и возможно технически, к вашим услугам. Доподлинно воссоздать обстановку Древнего Рима, чтобы вы смогли в ней пожить? Прикажите, мы сделаем. Сейчас многие хотят попасть в прошлое.
      - Понятно. - Полынов вздохнул, потому что уходить ему все-таки не хотелось. - Ясно. Право, мне жаль, что я отнимаю у вас время.
      - Я на работе, это моя обязанность, пожалуйста, не беспокойтесь. А поняли вы, мне кажется, не всё. Вы думаете, быть может, что "Провидение" - фирма, как все прочие. Нет. Разумеется, мы можем снять для вас виллу где-нибудь на Таити, устроить прогулку по Луне или пиршество Лукулла. - Ринна слабо пожала плечами. - Но это и другие умеют. Мы же предлагаем то, чего вы больше нигде не купите.
      - Например?
      - Например, если у вас есть желание прикончить, убить...
      - Тигра? Бешеную собаку?
      - Почему собаку? Человека... Ой, что с вами?! Уж не думаете ли вы...
      Она прикусила губу, но глаза ее выдали, и это доконало Полынова.
      - Девочка, - сказал он, не слыша своего голоса, - такими вещами не шутят.
      - Простите, ради бога простите! - воскликнула она с раскаянием. - Вот дуреха... Вы не сердитесь на меня, нет? - Она ладошкой накрыла его руку, и Полынов задохнулся, чувствуя на лице отнюдь не романтическую испарину. Влажные глаза девушки были близко-близко. - Ужасно быть такой недогадливой. У меня тоже старомодный характер, даже на "помеле" - представляете? - никогда не каталась - боюсь! Никак не обрету профессионализм, ляпаю без подготовки, ну да вы меня понимаете. Сейчас, сейчас я вам все-все объясню про убийства...
      И она объяснила.
      - Человек - надеюсь, вы согласитесь - волен как угодно распоряжаться своей судьбой, своим телом, своей жизнью. Если, конечно, его поступки не наносят ущерба другим... Но человек - существо очень, очень противоречивое, вот несчастье! - Ринна огорченно вздохнула. - Некоторым как раз хочется наносить ущерб другим. Ведь это опасно, верно? Это очень плохо, - она покачала головой, - очень. Что же делать? До сих пор никто не мог придумать ничего хорошего. И только наша фирма... О, такой нет даже в Америке! - воскликнула она с жаром. Странно, не правда ли? Ведь все так просто! Есть люди, желающие убить. А есть люди, желающие умереть. Самоубийцы. Мы сводим их, понимаете? Все довольны. Маньяк - потому что удовлетворены его потребности; самоубийца - потому что ему помогли расстаться с жизнью; закон - потому что уменьшается число невинных жертв, ибо страсть убийцы успокоена. Я привела в пример, конечно, особый случай деятельности "Провидения": организация юридически чистого убийства стоит дорого! Но принцип, я думаю, вам теперь ясен. Кто-то хочет высказаться, а слушателя нет. Наоборот, где-то кто-то изнывает от скуки. Кто-то жаждет геройски спасти девушку, а рядом девушка тоскует о рыцаре... Ну и так далее, она помахала рукой. - На случай полагаться нельзя, партнерам трудно найти друг друга. Тут мы и приходим на выручку...
      Опомнился Полынов лишь в парке, где над темной водой озера сонно шелестела листва. Что же это такое, спросил он себя. Что же это случилось, если он ничего не может понять?
      То есть разумом он как раз понимал если не все, то многое. Дикость может выглядеть цивилизованной и даже передовой. Стоит утратить меру, как лекарство оборачивается ядом, любовь - насилием, торговля - растлением. Так везде и во всем. Знания создают возможности, а где возможности, там и соблазн. Эгоизм личности или правящего класса снимает тормоза, бескультурье оправдывает смену морали, а затем люди гневно, потерянно недоумевают, кто же так изуродовал их жизнь.
      Тысячелетиями смысл существования подавляющего большинства людей сводился к добыванию хлеба насущного. Хлеб или смерть - это было так понятно, просто, незыблемо. Хлеб давала земля, ее от зари до зари надо было возделывать, орошая потом. Поколение за поколением рождалось, жило, сменялось с этой главной, неизбежной, часто единственной задачей и целью. Она определяла собой мышление, нравственность, мораль, была регулятором и мерой, очерчивала круг дел и желаний, радостей и горя, труда и забав, и все было стабильно в глубине, какие бы порывы ни сотрясали поверхность. Технический гений вызревал долго, но круг разорвал внезапно. Вдруг впервые, едва не за десятилетия, оказалось, что один человек может прокормить своим трудом тысячу. К нищему явился сказочный джинн. Но как изголодавшийся порой не в силах оторваться от еды, даже если это грозит ему гибелью, так и здесь инерция возбудила безмерную жажду богатств и наслаждений. Наука открыла шлюзы небывалых возможностей, прежде чем успели возникнуть новые социальные отношения и духовные потребности. А деловитый, алчный хозяин немедленно использовал то, что давало ему выгоду и могущество. Так что в самой фирме "Провидение" не было ничего странного.
      Но девушка, почти ребенок! Живая, непосредственная, искренняя - и деловито щебечущая о сводничестве! Возможно, у изголовья ее постели до сих пор сидит старая любимая кукла, с которой делятся маленькими девичьими тайнами. А может, не кукла? Может быть, там лежит пистолет? Пачка наркотика?
      Если бы так! Но там, скорей всего, кукла.
      Полынов стиснул перильца мостика.
      Его отвлек звук, похожий на шлепанье босых ног. Слабо белея в темноте, по настилу, важно переступая лапами, шествовала лебединая пара. Самец глянул на Полынова, как на досадную помеху, и замедлил шаг, чтобы пропустить подругу. Полынов сдержал желание погладить птицу. Звук, похожий на шлепанье босых ног, стал удаляться и вскоре пропал. Полынов покинул парк, но уже не стал искать экзотический кабачок, а поужинал в первом же, какой встретился, ресторанчике.
      Возвращался он другой дорогой, через самую старую часть города, где дома еще помнили лихих дуэлянтов, а то и закованных в металл феодалов. Впрочем, металла на этих тихих улочках было и сейчас достаточно - чуть не на каждом перекрестке стояли, сидели, простирали длани конные и пешие исторические деятели местного масштаба. Самым тяжеловесным был памятник Тиллу, который, невиданно расширив в каком-то там веке пределы страны, убил, сжег больше своих сограждан, чем любой воинственный недруг. У попираемого бронзовыми копытами подножия лежали цветы. Настроение Полынова испортилось окончательно, хотя в другой вечер он, скорей всего, даже не заметил бы этого проявления рабских чувств - мало ли таких памятников и таких цветов! Тем большее удивление он испытал, обнаружив на крохотной площади поразительную и даже несовместимую со всем прочим скульптуру. Посреди площади, как живой, стоял прикованный к столбу человек, чьи ноги уже охватило жадное пламя костра. Освещенные изнутри языки спектролитового огня бросали отсвет на искаженное лицо, которое, однако, было величественно в смертной муке, одухотворено страстью, что сильнее боли. Словно подхваченное отблеском, тело взмывало над пламенем костра, над тщетой инквизиторского усердия; оно взлетало, как стартующая ракета, и это движение контрастно усиливала тупая плоскость монастырской стены, перед которой стоял памятник.
      Не надо было пояснений, чтобы понять - Джордано Бруно.
      Полынов благоговейно приблизился. И вздрогнул. Здесь тоже лежали цветы, но тут же на низком постаменте белела выведенная мелом надпись: "Разум - сифилис человечества".
      Мгновение - Полынов был уже за оградой. Это движение не было плодом раздумий. Мел въелся в шершавый камень, но он тер, тер, не щадя ладоней, и не расслышал поскрипывающих шагов, а когда поднял голову, то увидел внушительную фигуру полицейского, который смотрел на него, словно раздумывая, брать за шиворот или погодить.
      - Так, - промолвил полицейский. - Нарушение правил - зачем?
      - Надпись, - задыхаясь, выговорил Полынов. - Хулиганская надпись, которую я стер. Неужели вы ее не видели?
      - Иностранец? - полицейский качнулся. - Все равно не дозволено. Платите штраф.
      - Но как же так? - вскричал Полынов. - Какие-то хулиганы позорят вас, позорят страну, а вы...
      - Вас не касается, вы потоптали цветочки. - Равнодушно глядя мимо Полынова, полицейский протянул руку, уверенный, что штраф тотчас скользнет в ладонь.
      Ничего не оставалось делать, как отсчитать бумажки. Получив деньги и протянув квитанцию, полицейский величественно удалился.
      Звонить Лессу было рано. За окном номера в мглистое ночное небо тупыми колоннами упирались здания с бессчетным количеством этажей. Все видимое пространство было загромождено плоскостями домов. Далекие пунктиры окон придавали им сходство с панелями вычислительных машин. Некоторые точки окон зажигались, другие гасли, и это еще больше усиливало сходство. Полынов задернул штору.
      На столике вежливо подал голос видеофон.
      - Слушаю, - сказал Полынов.
      - Простите за позднее вторжение, - послышался в трубке напористый голос. Говорит Бизи, корреспондент газеты "Темпора". Я здесь, в отеле, и, честно говоря, вы доставите мне кучу неприятностей, если откажете в крохотном интервью. Всего минут десять, не больше!
      Интервью у Полынова брали много раз, но сейчас для этого вроде не было повода. Как и зачем его разыскали? Полынов не мнил себя фигурой, о перемещениях которой трубят телеграфные агентства. Экранчик не передавал объема, и на лице репортера, стандартно-приветливом и стандартно-невыразительном, ничего не удавалось прочесть.
      - Видите ли, - сказал Полынов, колеблясь, - на традиционный вопрос "как вам понравилось..." я пока ничего не могу ответить. О науке мне говорить не хочется. А все другое вас вряд ли может заинтересовать. Поэтому...
      - Минуточку! Поставим вопрос иначе. Разве вам, известному психологу, не интересно понаблюдать, чем живет и дышит обыкновенный гражданин той страны, с которой вы хотите познакомиться? Только, пожалуйста, не говорите, что все газетчики одинаковые!
      Полынов от души рассмеялся.
      - Жду вас, - бросил он в трубку. - Заходите. Видеофон не лгал. Лицо Бизи действительно оказалось тем самым, о которых говорят, что оно не имеет особых примет. Но видеофон скрыл одну важную особенность взгляда вошедшего. Глаза Бизи вбирали, ничего не отдавая, смотрели равнодушно и вместе с тем цепко, но эту цепкость трудно было приметить. Такого "закрытого" взгляда не бывает у репортера, для которого важно в любой обстановке тотчас установить контакт с любым человеком. Такой взгляд скорей присущ закулисным политикам, кадровикам и работникам секретных служб, хотя, разумеется, не всем.
      Предлагая гостю кресло, Полынов поспешно соображал, в какой мере верна неприятная догадка и что все это, черт возьми, значит?
      - Итак, - сказал он, - раз я имею дело с обыкновенным рядовым газетчиком...
      Полынов выдержал паузу.
      - Разрешите? - Бизи вынул из нагрудного кармана сигару. - Смысл вашей интонации мне понятен. Искренне восхищен. - Он наклонил голову. - Все верно. Позвольте представиться: Бизи, сотрудник департамента социальных проблем. Извините за этот маленький камуфляж. Как журналист я имел шанс встретиться с вами наедине, а это, поверьте, очень важно,
      - Не знаю, - медленно проговорил Полынов, - что меня сейчас удерживает от намерения указать вам на дверь.
      - Любопытство, - коротко ответил гость, закуривая. Полынов посмотрел на него с невольным уважением.
      - Послушайте, Бизи... А может, не Бизи?
      - Нет, фамилия подлинная. И департамент тоже. Можете удостовериться.
      Он протянул запрессованную в пластик карточку.
      - Однако вы не просто сотрудник, - сказал Полынов, возвращая документ. Разговор, стало быть, официальный? Хотя что я, для официальных переговоров не являются в плаще и маске. Вы не находите начало несколько... э... опереточным?
      - Что делать, обстоятельства. - Бизи спокойно разглядывал дымящийся кончик сигары. - Во всяком случае, разговор не доставит вам никаких неприятностей. Помимо тех, которые уже были в этот вечер. Если они, конечно, были.
      - Вам-то какое дело?
      - А, все-таки были!
      - Вы что, следили за мной?
      - Никоим образом! Глупо, а кроме того, мы заинтересованы в вашем добром отношении. Тут чистая дедукция. Раз вы гуляли, то, скорей всего, могли кое-что заметить, и это "кое-что" вряд ли вам понравилось. Вы имеете представление о задачах нашего департамента?
      - Откуда?
      - Да, конечно. Кстати, маленькая просьба: пусть этот разговор останется между нами.
      - А вы не находите, что это уж слишком? Я ничего у вас не выпытываю. Оставьте, пожалуйста, свои тайны при себе.
      - Не могу. Мне надо вас с ними познакомить.
      - Зачем?
      - Необходимость. Вы сами убедитесь, что ваше молчание никому не нанесет ущерба. Ни вам, ни вашей родине. Скорее, наоборот.
      - Объясните.
      - Представьте, что вы инфекционист. К вам является некий, согласен, довольно подозрительный Бизи, который информирует вас, что в стране началась эпидемия. Эпидемия, которая может распространиться... далеко. В ваших или нет интересах узнать, что это за эпидемия? Сохранение в тайне такого разговора до отъезда из страны, по-моему, не столь уж большая цена за подобную информацию.
      - Откуда я знаю, что дело обстоит именно так? Бизи окутывало облако дыма, и частота затяжек, пожалуй, была единственным признаком его волнения.
      - Если дело обстоит не так, - невозмутимо ответил он, - если я вас обманываю, то вы будете вправе нарушить свое слово и разгласить все до последней запятой. Такой поступок, между прочим, станет концом моей карьеры.
      - Тогда почему вы не можете обратиться официально?
      - Увы! - Бизи развел руками. - Полагаю, вы согласитесь, что так и должно быть, когда узнаете всё. И еще. Хотя мы и беседуем как сугубо частные лица, мой визит к вам - не только моя инициатива.
      - В любом случае я оставляю за собой право поступить так, как считаю нужным, - жестко сказал Полынов.
      - Ладно, пусть будет по-вашему! Сейчас, здесь, хочу я того или нет, с моей стороны возможна только полная откровенность. Дело вот в чем. С некоторых пор в нашем обществе развилось умонастроение, которое нас беспокоит. Тревожен сам характер этого умонастроения, но еще тревожней то, что мы не можем выявить причину. Мы пришли к заключению, что эта проблема настолько сложна, неожиданна, что рядовые специалисты с ней не справятся. Разрешить ее, пожалуй, может специалист только вашего класса.
      - Это вы называете откровенностью? Вы же ничего не сказали! Что за умонастроение? Какая проблема? При чем тут я?
      - Терпение. Умонастроение можно выразить одной фразой: "Долой науку!" Точнее, даже так: "Смерть разуму!"
      - Откуда вы взяли, что эта проблема нова? Не изучена? Подобным умонастроениям столько же веков, сколько самой цивилизации.
      - Верно. Но есть одна маленькая особенность. Вы, конечно, читаете газеты, следите за международными известиями.
      - Не очень внимательно, признаюсь. Последнее время я был...
      - Знаю. Но готов спорить, что вы летели сюда с убеждением: вот тихая спокойная страна, где давно уже не происходит ничего серьезного. Конечно, газеты пишут о каких-то анекдотических случаях, но где таких случаев нет. Верно?
      - Да.
      - Так вот - это на поверхности. Журналист, наблюдающий, так сказать, за кухней общественной жизни, подобен хозяйке, которая судит о состоянии воды в кастрюле по тому, закипает она или нет. Для посторонних вода в нашей кастрюле тепленькая. Но департамент, слава богу, располагает термометрами. Что вы скажете о кастрюле, вода в которой мгновенно нагрелась сразу на несколько десятков градусов?
      - Скажу, что ее поставили на очень сильный огонь.
      - А огня нет.
      - Так не бывает.
      - Конечно. Однако еще недавно у нас все было тихо и спокойно.
      - Если я правильно понял, вы хотите пригласить меня на консультацию.
      - Совершенно верно.
      - У вас есть Лесс.
      - Он отказался.
      - Так! Но почему меня? Мои взгляды, надо полагать, вас не слишком привлекают.
      - Именно это нас и устраивает.
      - То есть?
      - Разумеется, не только это. Таких ученых, как вы, не много. Кроме того, вы уже здесь и свободны, а у других зарубежных специалистов время расписано на месяцы вперед. А нам никак нельзя медлить! - Бизи покачал головой. - И то, что вы из социалистической страны, поверьте, очень существенно.
      - Решительно ничего не понимаю!
      - Я все объясню, если вы согласитесь помочь нам как эксперт. Лесс, уверен, поймет и простит, а уж потерянные дни мы чем-нибудь компенсируем.
      - Это все, что вы пока мне можете сказать?
      - Я и так уж превысил свои права. Вот если вы согласитесь...
      - Нет.
      - Подумайте. Мир един, пожар, возникший в одном месте, угрожает всем. Это не мои слова.
      - Во-первых, у меня нет оснований доверять вам, надеюсь, вы это сознаете! Во-вторых, "проклятие разуму", уверен, вы звано вашими, чисто внутренними социально-экономическими причинами, в которых я плохо разбираюсь. Следовательно, мое участие в ваших делах и неуместно, и бесполезно.
      - Это ваше окончательное решение?
      - Да.
      - Жаль. - Бизи поднялся и загасил окурок. - Жаль, что вы так думаете. На всякий случай вот вам мои координаты.
      Он протянул свою визитную карточку. Полынов взял ее. Казалось, что Бизи порывается еще что-то сказать и борется с этим желанием.
      - А! - махнул он рукой. - Положения это все равно не ухудшит. Должен вам кое в чем признаться.
      - Еще какая-нибудь тайна? Тогда увольте.
      - Все равно вы догадаетесь. Но сначала несколько слов. Существует, на мой взгляд, еще одна причина вашего отказа. Вы не восприняли мои слова всерьез. Вы не поверили, что угроза реальна. В такой мирной стране, в такой славный вечер, вероятно, я бы тоже не поверил. Не иначе тут какая-то двойная игра, хотя зачем кому-то с вами играть? Все слишком смахивает на фарс, допустим. Должен, однако, разъяснить, что номер в отеле вам заказали мы.
      - Лесс... - Полынов шагнул к Бизи: - Где Лесс?
      - Не беспокойтесь! - Бизи порывисто отступил. - Лесс в полном порядке, с нашей стороны ваш отдых больше ничем не будет нарушен. Просто Лесс ждет вас не сегодня, а завтра.
      - Что все это, наконец, значит?!
      - Только то, что нам крайне важно было встретиться с вами срочно и наедине. Надеюсь, теперь вам ясно, что фарсом здесь и не пахнет.
      - Уходя, пожалуйста, прикройте за собой дверь поплотней. Бизи усмехнулся:
      - Я думал, вы скажете "вон!".
      - Надеюсь, вы понимаете, - сдерживаясь, проговорил Полынов, - что эта ваша "услуга" освобождает меня от всяких слов и обещаний.
      - Разве я уж настолько туп? - Бизи широко улыбнулся. - Но кто всерьез обращает внимание на фарс? Желаю счастливого отдыха.
      Дубки выбегали к дороге, как расшалившиеся мальчишки, уютно посвистывал ветер, и тени облаков скользили по гладкому полотну дороги, то уступая вершины холмов брызжущему солнцу, то погружая их в задумчивый сумрак.
      Легко было заметить, как ухожена здешняя земля. Любой овражек перегораживали стенки водослива, луга были гладкими, как свежевыбритые щеки, чистые перелески просматривались далеко вглубь. Сюда, чувствовалось, был вложен труд многих поколений. Когда-то - уже забылось когда - людей здесь угнетали болотные лихорадки, мучили насекомые, подстерегали неурожаи, бедой грозили пожары и наводнения. Когда-то человек был так же беззащитен перед природными бедствиями, как перед социальными, хотя источники первых были не в его власти, а источники последних, казалось бы, целиком зависели от его поступков, желаний и воли. Однако с природными бедствиями уже почти везде было покончено, тогда как с социальными...
      Тем благодатней казалась природа, спокойствие ее лесов, нега разнотравья, куда горожанин мог скрыться от тягостных проблем, нервных перегрузок и людской скученности. Заманчивая идиллия в духе Жан-Жака Руссо! Впрочем, если бы в лесах Швейцарии и Франции было полным-полно комаров, еще вопрос, возник бы у философа клич: "Назад, к природе!"