Рийз растерялся. Хотя намерения Хичкока не явились для него новостью, он все-таки не мог понять, о чем, собственно, тот говорит.
      — Я не собираюсь сквозь пальцы смотреть на то, как туземцев обращают в рабство, где бы это ни происходило, — торжественно объявил Хичкок.
      Ах, вот оно что!
      — Но… но ведь они — животные, — недоумевающе возразил Рийз. — Мы дрессируем их и обучаем выполнять некоторые несложные операции, потому что у нас не хватает людей для обслуживания станции. Они… они же просто одомашненные животные.
      Хичкок опустил камеру и обернулся.
      — Вы, кажется, хотите, чтобы я не верил собственным глазам? — оскорблено спросил он. — Я вижу, что он моет посуду, а вы хотите, чтобы я поверил, будто передо мной — животное?
      — Ну и что же? — Рийз все еще недоумевал. — Да, конечно, они очень сообразительны и по своему развитию стоят несколько выше земных шимпанзе. Но ведь это неизмеримо ниже того уровня, который принято считать начально человеческим. Или… или вы против того, чтобы животных использовали для облегчения человеческого труда?
      — Продолжим осмотр, — отрезал Хичкок.
      Он решительно пошел к двери, и Рийз со вздохом последовал за ним — ничего другого ему не оставалось. Уже в коридоре Хичкок сказал со жгучим пренебрежением:
      — Меня поставили в известность, что интересами коренных жителей планеты здесь преступно пренебрегают, но чтобы…
      — Кто вам это наговорил? — Рийз был совершенно ошеломлен.
      Хичкок досадливо нахмурился,
      — Об этом известно на всех цивилизованных планетах, — заявил он категорическим тоном.
      — Но это же… это неправда! — возразил Рийз. — Хотя они и коренные обитатели планеты, нет никаких оснований считать их людьми. Они — всего лишь животные, и во многих отношениях довольно примитивные. Правда, мозг у них развит неплохо… то есть в том смысле, что нам удается обучать их довольно сложным действиям, и их поведение в довольно высокой степени определяется конкретными требованиями обстановки. Но они не обладают подлинным мышлением, способностью обобщать, рассуждать… осознавать себя как личность, у них нет даже начатков общества — ну, словом, ничего того, что делает разумное существо разумным.
      — Я приехал сюда, — провозгласил Хичкок, — чтобы вынести собственное суждение по этому вопросу. Мне уже приходилось слышать оправдания и увертки вроде ваших на других планетах, которые я обследовал, — на планетах, где творились возмутительнейшие вещи. Нет, вы только представьте себе — на Эпсилоне Эридана их употребляли в пищу! И о положении здесь я буду судить сам.
      Он замедлил шаг и повернулся к Рийзу.
      — Ну, а теперь куда мы направимся?
      Рийз намеревался провести его в справочную микрофильмотеку, которая находилась дальше по коридору, но тут ему в голову пришла новая мысль, и он указал на винтовую лестницу в нише напротив.
      — Вот сюда, вниз, — сказал он.
      Они начали осторожно спускаться по узким ступенькам, и Рийз, который теперь опережал Хичкока, объяснял на ходу:
      — До сих пор вы видели только шаркунов, которые родились здесь… то есть я имею в виду — здесь на станции. Видите ли, пока все это строилось, — он обвел рукой вокруг, — сюда было доставлено несколько особей для предварительных исследований. Надо было установить стандарты для дальнейшей работы. Эти экземпляры так тут и остались. Они размножаются без какого-либо нашего вмешательства и в отличие от своих сородичей снаружи не подвергаются активному воздействию сил естественного отбора, а потому должны были во всех отношениях остаться практически такими же, как их предки. Поэтому они служат прекрасной контрольной группой для сравнения с дикими шаркунами.
      Лестница вывела их в коридор, совершенно такой же, как верхний. Рийз свернул в узкий проход, который завершался тамбуром. Пройдя двойные двери, они оказались на галерее. Помещение внизу было разделено на небольшие загоны, и почти в каждом загоне находилось по шаркуну.
      — Это дикие шаркуны, которых мы поймали для обследования, — объяснил Рийз.
      Хичкок подошел к перилам и нацелил камеру вниз.
      — Они ничем не отличаются от тех, которые живут на станции, — начал он воинственно. — Неужели их обязательно нужно держать в одиночном заключении? Это же бесчеловечно!
      — Да ничего подобного! — попытался втолковать ему Рийз.
      — Они поступают сюда из разных районов, и после того, как они пройдут проверки и анализы, мы отправляем их обратно. Нам приходится содержать их поодиночке, чтобы не допустить смешения популяций. А кроме того, они ведь могут убить друг друга.
      При звуке человеческих голосов шаркуны задрали головы. Их безгубые костные челюсти жадно щелкали. Хичкок снял общую панораму этих запрокинутых кровожадных морд.
      — Я хочу вам кое-что показать, — сказал Рийз.
      Он подошел к вделанному в стену холодильнику и вынул оттуда большой окорок. Из сине-зеленого мяса торчала хрящеватая полупрозрачная кость.
      — Вот поглядите, — Рийз подошел к перилам.
      — Неужто вы собираетесь кормить их этим мясом! — ужаснулся Хичкок. — Оно же давно испортилось!
      — Нет-нет, — заверил его Рийз, для пущей убедительности помотав головой. — Это его естественный цвет.
      Он благоразумно не стал объяснять, что в холодильнике хранилась разделанная туша домашнего шаркуна, павшего от старости. Уж конечно Хичкок обвинил бы его в том, что он прививает несчастным туземцам каннибалистические привычки.
      Рийз наклонился над перилами и бросил окорок в ближайший загон.
      Запертый там шаркун схватил его еще на лету, зажал в гибких лапах, поднес к пасти и принялся перетирать мясо вместе с костью беззубыми полукружиями могучих челюстей. Окорок быстро превращался в сине-зеленое месиво, которое шаркун торопливо всасывал. Глотка его уродливо пульсировала.
      Шаркуны в соседних загонах, увидев падающее мясо, рванулись к нему. Они прыгали, карабкались на перегородки, бросались на них всем телом, но перегородки были высокими, крепкими и совершенно гладкими, так что все усилия разъяренных зверей оказывались тщетными. Но они не оставляли своих попыток и в слепом бешенстве вновь и вновь бросались на перегородки, свирепо завывая. От грохота, визга и пронзительного рычания можно было оглохнуть.
      А счастливчик, панически поглядывая по сторонам, продолжал разделываться с неожиданным подарком судьбы. Беззубые челюсти не останавливались ни на мгновение. По серебристой груди стекали струйки посиневшей слюны. Через несколько минут от окорока не осталось и следа.
      Но остальные шаркуны продолжали рваться в тот загон, куда упало мясо. Да и сам счастливчик, все еще роняя капли слюны, уже пробовал выбраться наружу. Он прыгал и срывался, прыгал и срывался. Выпученные шоколадные глаза были устремлены на галерею. Казалось, окорок только раздразнил его аппетит. Хичкок невольно попятился, испуганный такой свирепостью, но тут же нагнулся над перилами и навел камеру на беснующегося шаркуна. Хриплые вопли обезумевшего зверя тонули в общем гуле.
      Наконец Хичкок кончил снимать и обернулся. Он что-то кричал, но дикий концерт внизу заглушал его слова. Рийз кивнул в сторону тамбура и жестом пригласил Хичкока выйти.
      Когда вторая дверь захлопнулась и вокруг сразу наступила блаженная тишина, Хичкок повернулся к Рийзу.
      — Вы, по-видимому, вызываете у них ненависть, — заметил он. — Вы что, не кормите их?
      — Их кормили час назад, — ответил Рийз, взглянув на часы. — Их поведение не свидетельствует об особом интеллекте, не правда ли?
      — Гм-м-м-м, — пробурчал Хичкок. — Человек, которого систематически морили бы голодом, наверное, вел бы себя так же.
      — Но этих… мы же голодом не морим, — возразил Рийз. — Конечно, на воле им нелегко добывать пищу, и, возможно, многие перед тем, как их поймали, ели очень давно. Однако у нас они получают корм регулярно, а большинство находится здесь уже несколько дней.
      — Этому я поверить не могу, — отмахнулся Хичкок. — Они заморены голодом.
      Рийз покачал головой.
      — Привычная реакция на пищу, и больше ничего, — сказал он. — На воле они едят редко и далеко не всегда достаточно. С самых первых дней своего существования. Их… прожорливость для них естественна.
      На лице Хичкока брезгливость сменилась злорадством, и он спросил многозначительно:
      — Могу ли я осведомиться, почему вы позволяете, чтобы они голодали?
      Рийз понял, что допустил оплошность: пытаясь переубедить Хичкока в вопросе, который не имел решающего значения, он дал ему в руки куда более серьезное и опасное оружие.
      — Ну, видите ли… — он запнулся. — Мы — научные работники. Нас прислали сюда, чтобы… чтобы изучать шаркунов. В этом весь смысл нашего пребывания на этой планете. Дело в том… видите ли, мы полагаем, что шаркуны эволюционируют и что у них есть все шансы в конце концов достигнуть в своем развитии того уровня интеллекта, который соответствует человеческому. Мы наблюдаем ход этого процесса уже более тысячи лет. А если мы попытаемся облегчить им существование, не исключено, что их дальнейшее развитие прекратится.
      — Ерунда! — презрительно фыркнул Хичкок.
      — Нет, не ерунда, — Рийз все еще не терял надежды объяснить, растолковать, убедить. — Это логический вывод, он опирается на то, что нам известно о принципе действия естественного отбора. Если разрешите, я обрисую вам положение на этой планете.
      — Мне это положение более чем ясно, — перебил его Хичкок. — И я нахожу его возмутительным.
      Рийз скрипнул зубами.
      — Это ведь особенная планета, — начал он снова (а вдруг Хичкок все-таки усомнится в своей правоте, попробует понять…). — То есть у нее особенная орбита.
      — Само собой разумеется, — заявил Хичкок. — Орбита планеты в системе двойной звезды не может не быть прихотливой.
      — Если бы так! — с кроткой настойчивостью сказал Рийз.
      — Когда проводились первые исследования этой системы, планета, на которой мы находимся, обращалась вокруг Альфы. В справочниках она все еще значится как Альфа-II. Однако в настоящее время она обращается вокруг Беты.
      — Что?! — глаза Хичкока полезли на лоб. — Какая нелепость!
      — Но это же правда, — безнадежно вздохнул Рийз. — Более того, мы убеждены, что Альфа и Бета обмениваются ею с самого момента ее возникновения. Видите ли, они обращаются друг вокруг друга по очень неправильным орбитам, сближаясь каждые сорок пять лет. Если планета в период их максимального сближения окажется в соответствующей точке своей орбиты, ее захватывает другая звезда.
      — И как часто происходит такой обмен? — саркастически осведомился Хичкок.
      Рийз беспомощно пожал плечами.
      — Эти периоды крайне неравномерны, — объяснил он. — Планета может оставаться с одной звездой сто тысяч лет или всего двести-триста. При каждом обмене она начинает обращаться по другой орбите, то есть другой по сравнению со всеми прежними. Следующий обмен должен произойти через три с половиной тысячи лет.
      Хичкок презрительно фыркнул.
      — Весьма любопытно, если только это соответствует действительности, — сказал он. — Но какое отношение все сказанное имеет к вашему возмутительному обращению к туземцам?
      — Самое прямое, — ответил Рийз. — Видите ли, всякий раз, когда планета меняет орбиту, ее климат претерпевает колоссальные изменения. Геологические данные доказывают это неопровержимо. Хотя между Альфой и Бетой существует, пожалуй, большее сходство, чем обычно наблюдается у двойных звезд, тем не менее излучение их и количественно и качественно неодинаково. К тому же на каждой новой орбите планета оказывается то ближе к своему альтернативному солнцу, то дальше от него.
      — Полагаю, это имеет какое-то отношение к делу? — с раздражением перебил Хичкок.
      Рийз кивнул.
      — Мы почти уверены, что живые существа, обитающие на планете, способны переносить очень резкие колебания климата — иначе они давно бы вымерли. Не исключено даже, что при некоторых изменениях жизнь на планете погибала… и это могло случаться сотни раз, прежде чем начался цикл, который мы наблюдаем сейчас. Думаю, что точно мы этого никогда не узнаем.
      Хичкок смерил его взглядом, исполненным высокомерного недоумения.
      — Ничего более нелепого я в жизни не слышал! — воскликнул он. — По-вашему, искру жизни можно то зажигать, то гасить, точно электрическую лампу!
      Рийзу случалось слышать о людях, исповедующих подобные убеждения, но разговаривать с таким человеком ему до сих пор еще не доводилось. У него было такое ощущение, словно он ведет диспут со средневековым схоластом.
      — Я только хотел подчеркнуть, насколько… насколько закаленными должны быть живые существа, обитающие на этой планете, — дипломатично начал он. — Насколько… насколько гибко вынуждены они приспосабливаться к различным условиям. Эволюция здесь, по всей вероятности, протекает в сотни раз быстрее обычного. Вы понимаете, какие это открывает возможности для наглядного изучения процесса эволюции. И…
      — Вы еще не объяснили мне, — напомнил ему Хичкок, — почему вы игнорируете нужды здешних туземцев… Почему вы подвергаете их вивисекции и…
      “Вот он и вернулся к тому, с чего начал, — уныло подумал Рийз. — Какой-то заколдованный круг”.
      — Мне казалось, что все это ясно и без объяснений, — все так же терпеливо начал он. — Шаркуны — пока еще животные, а не разумные существа. Но повторяю — пока. Они обладают большим интеллектуальным потенциалом и со временем могут стать разумными существами. Особенности планеты делают это почти неизбежным — другими словами, когда среда обитания резко и непредсказуемо меняется, рано или поздно должен развиться разум, так как разум — это единственное свойство, которое обеспечивает живому существу способность нормально существовать в самых разных условиях. Видите ли, мы не просто изучаем здесь процесс эволюции, но и… но и наблюдаем развитие разума. Рано или поздно где-то на этой планете шаркуны почти наверное обретут… обретут интеллект. Я хочу сказать — интеллект, соразмеримый с человеческим. И мы хотим присутствовать при этом. Мы хотим увидеть, как это произойдет. Нам еще ни разу не представлялась возможность наблюдать, как животное становится человеком.
      Хичкок насупился.
      — Вы говорите так, словно люди — это животные, — сказал он с упреком в голосе. — Так, словно животное может обладать разумом.
      — Но ведь люди — это просто особый биологический вид в ряду остальных животных, — перебил Рийз.
      — Я не желаю этого слушать, — рявкнул Хичкок и поправил ремень камеры. — Что же касается интеллекта, то у меня ведь нет никаких гарантий, будто они его пока еще лишены — никаких, кроме вашего слова. А мне нужны доказательства, мистер Рийз. Мне нужны весомые доказательства.
      Бен Рийз сдался. Как можно доказать что-либо тому, кто отказывается верить самым очевидным истинам?

Интерлюдия

      День был хорош для охоты. Ветер не дул и снежная пыль не засыпала следы визгуна, не заравнивала их. Туман не закрывал дали, и свет с неба падал на белую землю. Кве-орелли сдвигал веки, чтобы не слепнуть от белого блеска. След был свежий. Значит, зверь где-то недалеко. Кве-орелли бежал вдоль следа, но не приближался к нему — он боялся, что снег вдруг раскроется под ним, точно пасть, и съест его.
      Один раз он видел, как случилось такое. Он и другие люди нашли след пушистохвостого бегуна, и один из людей пошел прямо по следу. Под ним открылась яма, и он пропал. Кве-орелли и другие люди сразу убежали. С тех пор Кве-орелли ни к одному следу не подходил ближе чем на три длины тела — даже к своему собственному.
      Следы визгуна вели за гребень. Кве-орелли свернул в сторону, чтобы подняться на гребень подальше от того места, где через него перешел визгун. Подниматься по склону только на задних лапах было трудно. Он согнулся и пошел дальше, опираясь на одну из передних лап. В другой веслообразной лапе он сжимал свой камень.
      Камень был его сокровищем, единственным предметом, который он ощущал своим. Камень понадобится ему, когда он догонит визгуна и нужно будет его убить. Камни такой формы и размеров, чтобы ими удобно было убивать, попадались очень редко, но ведь камень намного лучше кусков льда. Такие куски легко ломаются, они не сохраняют формы, да и бить ими приходится гораздо сильнее.
      Он всегда носил камень с собой, а если приходилось класть его на землю, то все время на него поглядывал. Он прижимал его к груди, когда спал, а спал он только в своем тайном логове. Другие люди сразу бы его убили, лишь бы взять камень себе, только они боятся.
      Вот и гребень. След визгуна уходил вниз в ложбину и поворачивал в сторону. Кве-орелли испустил высокий кашляющий звук, чтобы другие люди, которые пошли на охоту вместе с ним, узнали, что визгун снова повернул. По сторонам раздались резкие хриплые крики — другие люди услышали и повторили сигнал. Вскоре из дальнего конца ложбины донесся новый крик — те, кто был там, увидели визгуна.
      Кве- орелли крепче прижал камень к груди и побежал вниз. Широкие ступни-ласты и короткие ноги были плохо приспособлены для быстрого спуска, он споткнулся, упал и покатился на дно ложбины, поднимая облака снежной пыли. Но камень он не выпустил. Что бы ни случилось, камня он не выпустит.
      Он встал и встряхнулся, чтобы избавиться от снега, прилипшего к шерсти. В дальнем конце ложбины двое других людей бежали вприпрыжку вниз по склону на всех четырех лапах — у них не было своих камней. Не останавливаясь, они пересекли ложбину и полезли на противоположный склон. Наверху они повернули туда, где был замечен визгун. Кве-орелли остался внизу и вновь пошел по следу визгуна. Здесь ложбина изгибалась. Кве-орелли обошел подножье крутого холма и далеко впереди увидел визгуна. Еще дальше на гребне виднелось трое других людей, которые успели опередить зверя. Один из них уже бежал вниз, чтобы погнать его назад. Те двое, которые поднялись на противоположный склон, теперь тоже повернули вниз. Они бежали очень быстро, потому что бежали на всех четырех лапах. Кве-орелли оказался далеко позади. А потому он кинулся вперед со всей быстротой, на которую были способны его короткие ноги и широкие ступни.
      Другие люди спускались в ложбину, двигаясь навстречу визгуну широким полукольцом. Теперь они держали в лапах куски льда и ледяные остроконечники. Они шли прямо на зверя.
      Визгун остановился. Он присел, словно готовясь к прыжку. Другие люди шли на него, размахивая ледяным оружием. Визгун застыл на месте, потом зарычал, повернулся и побежал назад по ложбине прямо на Кве-орелли.
      Кве- орелли бежал ему навстречу. Увидев его, визгун повернул и начал взбираться на склон, но один из других людей успел отрезать ему путь. Визгун снова повернул в ложбину. Он был уже совсем близко от Кве-орелли. Кве-орелли остановился, выпрямился и поднял камень высоко над головой, держа его обеими лапами.
      Визгун перешел в нападение. Его мышцы ритмично напрягались и расслаблялись. Он свирепо и оглушительно визжал. Кве-орелли остался стоять на месте. Он только весь напрягся, готовясь опустить свой камень на голову зверя. Он смотрел, как зверь, визжа, мчится прямо на него.
      И бесстрашно ждал.

3

      Впереди в холодной дымке показалась земля — огромный сгусток тьмы, встающий из мглисто-серого моря. Хичкок съежился: так стремительно надвигалась на него грозная каменная стена. Но тут планелет взмыл вверх. Хичкок, борясь с тошнотой, поглядывал на обледенелый, изрезанный глубокими трещинами обрыв. Легкая машина содрогалась под резкими ударами ветра. Она вдруг запрыгала на воздушных ухабах, накренилась, и пилот выровнял ее с явным трудом. Мотор взревел.
      И вот они летят уже над сушей. Ветер немного присмирел. Хичкок увидел внизу унылую, скованную льдом каменистую равнину. На горизонте уходили в небо белые горы.
      И нигде ничего живого.
      Пилот обернулся к Мюллеру, сидевшему позади него.
      — Будем проверять ловушки? — спросил он.
      Капюшон его меховой куртки был откинут, на шее, точно детский слюнявчик, болталась ветрозащитная маска.
      — Угу, — буркнул Мюллер. Он не говорил, а огрызался. — Валяйте. Он — подразумевался Хичкок — хочет посмотреть, как мы работаем. Но, конечно, в них ничего не будет.
      Пилот кивнул, пожал плечами и повернулся к рычагам. Планелет прибавил скорости.
      Хичкок поднял камеру. Безжизненность этих каменных россыпей производила самое гнетущее впечатление. Пусть широкая публика увидит их собственными глазами. Такое зрелище лучше любых слов способно убедить всякого порядочного человека, насколько ужасна Одиннадцатая планета системы Скорпиона.
      Мюллер обернулся, и Хичкок, с неудовольствием опустив камеру, приготовился его слушать.
      — Сначала мы проверим ловушки. Если в них ничего не окажется, нам придется самим изловить необходимый экземпляр.
      — Что?! Вы на них охотитесь? — воскликнул Хичкок. — Какой ужас!
      — Нам надо как-то добывать материал для работы, — объяснил Мюллер.
      Планелет снизился и несся теперь через равнину почти у самой земли. Перед его носом то и дело возникали исхлестанные ветром скалы, грозя разбить его, и тотчас оказывались далеко позади. На горизонте вершины скованных ледниками гор вонзались в легкие перистые облака.
      — Ну, что скажете? — спросил Мюллер. — Немножко голо, как по-вашему? — Он усмехнулся. — А вы погодите месяц-другой. Сейчас ведь, что ни говори, еще лето, хотя оно и подходит к концу.
      — Как лето? — недоверчиво переспросил Хичкок.
      Там и сям в расселинах неприхотливые растения вели упорную борьбу за жизнь. От постоянного воздействия холода сегментированные стебли и ветки были все в трещинках, их покрывал толстый слой липкого сока. Веера мясистых, серо-зеленых игл робко и жалобно тянулись к далекому солнцу.
      Поколебавшись, Хичкок снова поднял камеру.
      — Вот именно — лето, — повторил Мюллер. — У нас тут лето круглый год — один из четырех. В этот год мы все время остаемся ближе к солнцу, чем в остальные три. Здесь, в тропиках, температура порой поднимается до пятнадцати градусов и неделями не снижается.
      — Всего только до пятнадцати? — Хичкок указал на голую каменистую равнину. — Так почему же тут нет снега? Ведь он начинает таять только при тридцати двух градусах.
      — По шкале Фаренгейта, — нетерпеливо объяснил Мюллер, — а мы пользуемся стоградусной. Но, во всяком случае, полностью снег сходит только на морском берегу. По ту сторону гор его хватает. Ну, сами увидите.
      Горы надвигались на них и, казалось, становились все выше. Покрытые снегами склоны и голые отвесные скалы уходили вверх, словно стена, воздвигнутая сказочными великанами. Несколько минут планелет летел вдоль стены, а затем повернул к ней — там, где по узкому ущелью на равнину сползал ледник. Этот почти вертикальный поток льда, весь в темных пятнах камней, был похож на грозный крутой утес. Равнину внизу устилали отколовшиеся от него гигантские глыбы. Мотор взревел, и планелет устремился вверх.
      Едва он поднялся над гребнем, как в него ударил ветер. Рев мотора перешел в пронзительный вой — маленькая машина с трудом пробивалась вперед сквозь массы холодного воздуха, стекающего с гор. Внизу зияли трещины, мелькали темные полосы камней, вмерзших в лед.
      Хичкок опять поднял камеру — кадры этого мрачного ледника тоже сыграют свою роль.
      — Куда мы летим? — спросил он.
      — На плато по ту сторону гор, — ответил Мюллер. — Туда, где водятся шаркуны.
      Хичкок задрал голову и посмотрел на зубчатый хребет. Ущелье тут поворачивало, равнина скрылась из вида, и повсюду вокруг в небо уходили могучие пики.
      — Но разве шаркуны… (фу, до чего же неприятно произносить это дурацкое название!)… разве шаркуны не обитают по эту сторону гор?
      — На побережье их почти нет, — ответил Мюллер. — Здесь оно полностью отрезано от внутренних областей и зимой им тут нечего есть. Нет, в основном они предпочитают снежный край.
      — Снежный край? (До чего зловеще это звучит!) Но как же они поддерживают там свое существование?
      — Ничего, живут, — сказал Мюллер.
      Ледник вновь стал почти отвесным — тут он был зажат между двумя отрогами главного хребта. Планелет плавно взмыл над краем ущелья. Теперь они летели над самым сердцем гор.
      — Но как живут? — Хичкок желал получить точный ответ. — Чем они поддерживают свое существование?
      — Стирают друг другу белье, — заявил Мюллер, не моргнув и глазом.
      — Не понимаю, — протянул Хичкок с недоумением.
      — Обгладывают друг другу кости, если вам так больше нравится.
      Далеко внизу под ними теперь распростерлось холмистое нагорье, утопающее в снегу. Небо было безоблачно синим, и безжизненная белая поверхность ослепительно сверкала. Хичкок поспешно изменил настройку камеры, снизив чувствительность, чтобы ввести поправку на этот блеск.
      — Вот он, — сказал Мюллер. — Край шаркунов.
      “Словно какой-нибудь средневековый барон, который показывает свои владения с главной башни замка”, - решил Хичкок, а вслух спросил:
      — Так где же они?
      Мюллер досадливо хмыкнул.
      — Тут где-нибудь. Но это довольно-таки большая территория, а численность шаркунов невелика. По нашей последней переписи один шаркун приходится на двадцать квадратных миль. К тому же в пяти случаях из десяти их удается обнаружить только с помощью прибора, фиксирующего излучение животного тепла.
      Он замолчал, достал солнцезащитные очки и протянул их Хичкоку.
      Хотя планелет летел уже над плато, они сохраняли прежнюю высоту.
      — Ловушки не сигналят, — сообщил пилот. — Будем все-таки проверять?
      — Ладно, обойдемся, — буркнул Мюллер. — Только зря время потеряем. — Он обернулся к Хичкоку. — Ловушки теперь почти всегда остаются пустыми. Шаркуны разобрались, что к чему, и обходят их стороной.
      — Неужели? — Хичкок явно заинтересовался.
      — Мы используем ямы-ловушки, — объяснил Мюллер. — От других в здешних местах толку нет никакого. Двести лет назад их только-только успевали проверять, а теперь попавший в ловушку шаркун — редкость.
      — Понимаю, — протянул Хичкок.
      Превосходно, нет, право же, превосходно! Во всяком случае, коренным обитателям планеты удается как-то защищаться от произвола этих людей!
      — А знаете, что я думаю? — доверительно сказал Мюллер.
      — Я думаю, что мы с самого начала ловили только тех, кто плохо соображал. Умные быстро поняли, в чем тут штука, и уже больше не попадались. Ну, а теперь все те, кто не умел соображать, вымерли, и остались одни умники. Вот нам и не удается их поймать. Во всяком случае, с помощью ловушек.
      — Ах, так, значит, вы их все равно ловите? — сделал вывод Хичкок.
      — Да, ловим, только редко, — ответил Мюллер и наклонился к пилоту. — Поверните-ка туда, где мы на прошлой неделе видели много следов. Может, они все еще там шляются.
      — Но как? — не отступал Хичкок. — Как вы их ловите?
      — Погодите, сами увидите.
      С этими словами Мюллер поднял крышку ящика у своих ног и вытащил свернутую и сложенную пополам сеть. Он аккуратно уложил длинный плотный рулон на узкую полку у нижнего края прозрачного колпака, тянувшуюся между ним и Хичкоком, и закрепил торчащие из уголков шнуры в специальных кольцах под полкой.
      — Доктор Мюллер, — чуть ли не умоляющим тоном начал Хичкок, — неужели вы никак не пробовали помочь эти беднягам? Совсем ничего для них не делали? Равнодушно оставляли их на произвол судьбы в этих жутких краях? Чтобы они голодали? Мерзли? Умирали?
      — Ну и что — удивленно сказал Мюллер. — Это же самые обыкновенные животные.
      — Но… но ваш долг, долг гуманного человека требует оказать им помощь, — возразил Хичкок, весь содрогаясь.
      — Послушайте, — сказал Мюллер твердо, равнодушно и терпеливо. — Мы — ученые. Мы присланы сюда изучать этих зверюг — наблюдать за ними, смотреть, не эволюционируют ли они. Если мы примемся их опекать, то все испортим. Тогда уже невозможно будет разобрать, что произошло само собой, а что мы вызвали своим вмешательством. Да и в любом случае им живется ничуть не хуже, чем жилось бы, если бы мы вообще не открыли этой планеты.
      — Доктор Мюллер, в вас нет и следа гуманности! — провозгласил Хичкок голосом, исполненным беспощадного осуждения.
      Мюллер расхохотался.
      — И очень хорошо, что нет. А то мне тут нечего было бы делать, — сказал он. — Послушайте, уважаемый, этим зверюгам приходится нелегко, но если они не будут приноравливаться к условиям жизни на своей планете, им останется одно — сдохнуть. Раз они живут, значит, сумели приспособиться. А раз сумели приспособиться, значит, они эволюционируют. Вы что же, хотите помешать эволюции? Вам это нужно?
      — Возмутительно! — брызгал слюной Хичкок. — Более того, преступно! Вы смотрите, как эти бедные создания умирают и… и мучаются, а сами палец о палец не ударите, чтобы облегчить их страдания. Они имеют такое же право на жизнь, как и вы, и я позабочусь, чтобы это право было им даровано!
      — Давайте-давайте! — насмешливо буркнул Мюллер. — Только не вмешивайтесь в наши дела. Программы важнее нет ни у одной научной станции во всей галактике.
      — Вижу следы! — сообщил пилот.
      Хичкок повернул голову. Далеко внизу по гребню невысокого холма тянулась узкая тропка и исчезала под обрывом. Планелет замер, а потом резко пошел на снижение. Тропка превратилась в неровную цепочку следов какого-то неуклюжего зверя — широкие плоские отпечатки почти накладывались друг на друга, края их были нечеткими, словно зверь почти не поднимал лап над снегом.
      — Да, это шаркун, — без колебаний определил Мюллер. — Сделаем круг, посмотрим, нет ли еще следов.
      Теперь пилот вел машину на малой высоте. Они летели вдоль гряды и пересекли еще несколько цепочек таких же следов — все следы вели в одном направлении.
      — Я бы сказал, что это охотничья стая, — вынес свое заключение пилот.
      — Вот именно, — согласился Мюллер и обернулся к Хичкоку. — Они начали охотиться таким манером всего лет сорок назад, и большинство все еще гоняется за добычей в одиночку, но время от времени мы обнаруживаем признаки того, что они объединяются для общей охоты — вот как сейчас.
      Хичкок поспешно навел камеру на снег и снял общую панораму следов.
      — А это имеет какое-нибудь значение? — спросил он.