Глава 10

В конце концов Абуэлита все же вспомнила. Произошло это глухой безлунной ночью, настолько теплой, что они с Джой спали под открытым небом, свернувшись клубком на склоне холма неподалеку от Закатного леса. Абуэлита уселась, словно и не спала только что, хлопнула Джой по боку и громко провозгласила:

– Oro! Это oro [18]!

– Чуть погромче, – пробормотала Джой. Сейчас она слишком туго соображала, чтобы говорить по-испански. – Может, где-нибудь еще остался перитон, который тебя не расслышал.

Но Абуэлита уже была на ногах. Она хлопала в ладоши и восторженно кружилась.

– Золото, Фина! Золото для глаз, да! Так мы делали в Лас-Перлас!

Джой медленно села, с трудом поворачивая негнущуюся шею.

– Абуэлита, у вас в Лас-Перлас не было никакого золота. У вас даже водопровода не было.

– Водопровода – да, не было. И денег, конечно, не было. Но золото!

Бабушка опустилась на корточки рядом с Джой. Говорила она очень серьезно, но при этом чуть ли не через каждое слово заливалась смехом.

– Немножко золота есть всегда, даже в таком маленьком бедном городке, как Лас-Перлас. Браслет, вроде того, что я тебе отдала, сережки, часы, может, какая-нибудь старая медаль, даже пряжка с туфли. Ты просто не поверишь, в каком виде может быть золото и кто может хранить его. Просто на всякий случай, tu sabes [19]?

– Как мистер Папас, – Джой потерла глаза, пытаясь добиться, чтобы они перестали слипаться. – Мистер Папас держит в маленькой шкатулке золотые монеты – на всякий случай. И его друзья тоже… – последние слова девочки потонули в сладком зевке. – Ну ладно, так что там насчет золота? И при чем тут глаза?

– Pues [20]единственное, чего в Лас-Перлас было полно, так это слепых и людей с больными глазами. Особенно детей.

Абуэлита оперлась локтями о колени, сцепила руки и слегка подалась вперед.

– Вот так. У кого-нибудь обязательно окажется колечко или браслетик. И его нужно расплавить и добавить еще кое-что. Надо растолочь его в metate[21], сделать… как же это… embrocacion [22]? – такую мазь – и втереть ее прямо в глаза. Она была горячей, я помню. Не знаю, от золота или от чего еще, но я помню, какая она была на ощупь.

Абуэлита вздохнула, мечтательно и многозначительно.

– Ай, Фина, ты кое-что потеряла из-за того, что выросла не в Лас-Перлас.

– Да уж, наверно, – согласилась Джой. Теперь она окончательно пробудилась и пыталась припомнить многочисленные истории о Лас-Перлас, которые рассказывала Абуэлита. – И что, помогало? Вернулось к кому-нибудь зрение?

– La verdad [23]! Люди, которые были полностью слепы, вскоре начинали видеть. Это чистая правда, Фина!

Даже в темноте видно было, как сверкают от восторга глаза Абуэлиты.

– Ну, в Шей-рахе нет ни одних золотых часов, это я точно…

Джой запнулась, медленно поднялась и спросила так тихо, что Абуэлита лишь с трудом расслышала ее слова:

– А что еще нужно туда добавлять? Что еще ты клала в мазь?

– А, вот об этом-то я и думаю, – Абуэлита вздохнула, нахмурилась и почесала в затылке. – Что же это может быть? Что у нас было? Листья. Там росли какие-то особенные листья. Ты пойди найди немного золота, Фина, а я пока повспоминаю. Старой женщине трудно припоминать такие вещи. Иди, иди, я побуду тут.

Абуэлита присела на корточки, сцепила руки и безмятежно улыбнулась. Она выглядела сейчас спокойной и неизменной, как дерево. А Джой – она одновременно и смеялась, и сердилась, и была совершенно сбита с толку – побрела в темноту на поиски золота.

Судя по опыту общения Джой со Старейшими, не было никакого смысла пытаться разыскивать кого-то из них – неважно, кого именно. Либо они сами придут и найдут тебя, либо не придут. Погрузившись в эти раздумья, Джой брела вдоль опушки Закатного леса, пока не добралась до края равнины, где когда-то впервые увидела резвящихся юных единорогов. Тогда девочка остановилась, расставила ноги пошире, заложила руки за спину и мысленно обратилась к Индиго.

«Слушай, я знаю, что я тебе не нравлюсь. Я вообще не знаю, нравится ли тебе хоть кто-нибудь – если не считать того, что ты и вправду очень хорошо отнесся к Абуэлите. Так вот, это касается Абуэлиты и еще слепоты, которая поразила Старейших. А это значит, что я жду тебя здесь, и что нам нужно поговорить. Идет? – А потом, поскольку ею все еще владело смешливое настроение, Джой добавила: – С вами говорило радио „Свободный Вудмонт“. Передача окончена».

К тому времени, как Джой увидела его, солнце стояло уже высоко, а музыка Шей-раха – она чаще всего набирала мощность вместе с рассветом и постепенно ослабевала в течение дня – уже истаяла до сладостного шепота. К немалому изумлению Джой, он пришел в человеческом облике. Девочка встала и двинулась навстречу маленькой фигурке, шагающей через луг.

На лугу в это время Старейших было немного, и они не обратили ни малейшего внимания на Джой с Индиго. Джой подумала, что мальчик выглядит усталым и почти что некрасивым.

– Спасибо, что пришел, – сказала девочка. Индиго одарил ее холодным взглядом, и Джой впервые заметила синевато-зеленые тени в уголках его глаз.

– Ну? – сказал Индиго, заметив ее взгляд. – Ну, и что с того? Что ты мне хотела сказать?

И Джой заговорила – очень быстро, стараясь не думать:

– Нам нужно золото. Мне и Абуэлите.

Лицо Индиго осталось все таким же бесстрастным, но он моргнул, и Джой сочла это своей личной победой.

– Оно нужно, чтобы вылечить ваши глаза, всем вам. Его надо расплавить и сделать из него что-то вроде мази. Абуэлита знает, как ее делать. Только нам нужно спешить, потому что Граница в любую минуту может сместиться.

Джой думала, что Индиго разразится насмешливым хохотом – она ждала этого все утро, зная, что главное будет потом. Но Индиго снова удивил ее. Он только заметил после недолгого молчания:

– У меня нет золота. Если хочешь золота, проси его у своего мистера Папаса.

– Он не даст его мне, – сказала Джой. – А тебе он отдаст все, что у него есть. А у него уже стало намного больше золота, чем тогда, когда ты приходил в первый раз. Наверное, он собрал его у всех своих друзей.

– Понятно. Значит, теперь я должен продать ему мой рог и отдать золото тебе.

Странная безмятежность Индиго встревожила Джой сильнее, чем могли бы встревожить его насмешки. Мимо них протанцевали два вставших на дыбы совсем маленьких жеребенка. Они лихо фехтовали своими коротенькими рожками и пыхтели, как паровозики. Неожиданно подул легкий ветерок и принес с собой аромат желтых цветов шайя, что росли лишь в глубине Закатного леса.

– Да, – сказала Джой. – Да, именно об этом я и прошу. Индиго встряхнул головой. На лице его отразилась не то насмешка, не то удивление, не то оба этих чувства.

– Давай-ка я уточню твою просьбу. Итак, ты хочешь, чтобы я остался с голыми руками – и без золота, и без рога – в твоем мире, где золото решает все, где без денег я буду пустым местом и не будет иметь никакого значения, что я – Старейший из Шей-раха. И если я сделаю это, твоя бабушка сварит волшебное зелье, которое вернет зрение моему народу. Я правильно тебя понял?

Тут Джой заметила, что Индиго бьет дрожь, а на последних словах голос его сделался хриплым и каким-то надтреснутым.

– Я же уже сказала тебе – да! – упрямо повторила Джой. – А когда ты окажешься по ту сторону Границы, в моем мире, я обещаю сделать все, что смогу, чтобы помочь тебе. И мистер Папас тоже сделает все, что сможет. У тебя будут друзья. Ты не будешь таким, как те, другие, которые живут на улице. Это я твердо обещаю.

После секундной заминки Джой добавила:

– А может, сколько-то золота и останется. Абуэлита сказала, что его нужно не так уж много.

Индиго улыбнулся девочке – но не той кривой, сардонической усмешкой, которую так хорошо знала Джой. Эта улыбка медленно проступила на его лице, словно придя из дальней дали, и на самом деле предназначалась не Джой.

– Нет, – сказал он. – Я не буду таким, как другие, покинувшие Шей-рах, – ведь у меня не будет рога и я даже не смогу стать уличным музыкантом. Я буду зависеть от своего ума и своих, как ты выражаешься, друзей. Может, этого хватит, чтобы выжить, а может, и нет. И мне не будет уже дороги назад.

Джой попыталась что-то сказать, но у нее слишком пересохло горло.

– Почему я должен это сделать? – очень тихо спросил Индиго.

Джой не знала, долго ли она смотрела на Индиго. Голова у нее была гулкой и пустой – ни единой мысли. В конце концов Джой нашла подходящие слова и подумала: «Вот оно, Абуэлита. Мне нужно сейчас немедленно сказать что-то умное и значительное, а ты знаешь, что я – всего лишь твоя сумасшедшая внучка. Если я должна помочь Старейшим, то лучше бы ты побыстрее помогла мне, а то нам останется только забыть обо всей этой истории и на пару поселиться в „Серебряных соснах“.

Девочка откашлялась и подавила зевок – когда Джой чего-то боялась, ее неизменно одолевала зевота.

– Потому, что ты этого и хотел, – сказала она. – Потому, что ты знаешь мой мир куда лучше, чем я когда-либо узнаю твой. Ты знаешь, что он из себя представляет, и все равно хочешь жить там – потому что тебе это нравится. То есть ты, наверное, все-таки побаиваешься – иначе почему бы ты уже несколько раз собирался продать рог мистеру Папасу, да так и не продал? Да ты и должен бояться, потому что мир, в котором я живу, и вправду очень-очень страшный. Но именно потому ты и стремишься туда, потому что там – не Шей-рах. И я не думаю, что на самом деле золото так уж много значит для тебя. Это просто предлог, который позволяет тебе задержаться. Я и сама постоянно так делаю.

Но голос ее звучал сухо и неуверенно, как зимний стрекот кузнечика на газоне, а все ее доводы казались такими же жалкими, как отмазки Скотта, объясняющего, почему он не вынес мусор. Джой почувствовала себя маленькой и ничтожной под странно терпеливым взглядом Индиго. Девочка порывисто произнесла:

– Нет! Нет, забудь об этом, не слушай меня, не слушай, не надо, все это неправильно! Извини…

Выпалив все это, Джой развернулась, чтобы убежать, но тут ей на плечо легла рука Индиго.

– Подожди, – сказал он. – Как это понимать? Столько болтовни, столько суматохи, а потом вдруг оказывается, что мне не стоит тебя слушать?

Индиго не повысил голоса, но его хватка напомнила Джой цепкие руки крийякви, едва не утащивших ее к себе на дерево.

Джой повернулась к Индиго. В темно-синих глазах снова плескалось высокомерное любопытство, как в тот день, когда Джой впервые заглянула в них, и он так же насмешливо склонил голову набок. Но тем не менее все его внимание было сейчас приковано к Джой – девочка и не думала, что такое возможно. Джой пожала плечами и ответила:

– Ты прав, только и всего. Я бы на это не пошла, хоть засыпь меня деньгами, так чего же я прошу об этом тебя? Забудь об этом, ладно? Моя Абуэлита – умница, она непременно придумает что-нибудь еще. Не беспокойся.

Она снова повернулась, чтобы уйти, и снова Индиго удержал ее. Он холодно произнес:

– Я в любую секунду могу пересечь Границу, голым и с пустыми руками, и самостоятельно устроиться в твоем Вудмонте или любом другом месте. Чтоб ты знала – я не нуждаюсь в вашей дурацкой помощи, ни твоей, ни твоего мистера Папаса.

– О господи! Я совсем забыла, какой ты упрямец… – устало отозвалась Джой.-Теперь ты собираешься послушаться меня только потому, что я тебе сказала этого не делать. Знаешь что, Индиго? Иди ты к черту. Делай, что тебе угодно, а я пошла обратно к Абуэлите. При случае пришли мне открытку, лады?

Джой уже довольно сильно углубилась в Закатный лес, обдумывая на ходу, как же она будет извиняться перед Абуэлитой – «Я все провалила, совершенно все! Это я виновата. Но он меня просто бесит!» – когда Индиго все-таки нагнал ее. Джой остановилась и выжидающе уставилась на Индиго; а тот смотрел на девочку так, словно впервые ее видит. Она ответила ему сердитым взглядом, поняв каким-то дальним уголком сознания, что давно уже не боится этого мальчишки, и почему-то ощутила смутное сожаление.

Индиго вздохнул.

– Столько музыкальных магазинчиков… – протянул он. – В вашем великолепном и ужасном мире столько музыкальных магазинчиков, а меня угораздило зайти в тот, где сидела Джозефина Ривера. Ах, Джозефина Ривера, тебе следовало бы родиться в Шей-рахе! Это бы избавило нас обоих от кучи хлопот.

Джон Папас принял рог почти что неохотно и спросил у Индиго:

– Ты уверен? Понимаешь, – тут он метнул взгляд на Джой, – она рассказала мне, что это за вещь и что она значит, так что я немного в курсе. Ты уверен, что ты этого хочешь?

– О, я всегда этого хотел, – тихо ответил Индиго. – Уверен ли? Нет – и, возможно, никогда не буду. Но действовать я должен так, словно не испытываю сомнений. Это – первая заповедь выживания в вашем мире, не так ли? – Он почти насильно ткнул серебристо-голубой рог в руки Джону Папасу. – Но он дорого вам обойдется, как я и предупреждал.

Джон Папас приподнял рог медленно, словно некую тяжесть, хотя Джой знала, что рог вовсе не тяжел.

– Но дешевле, чем тебе. Это я тоже знаю.

Старый грек некоторое время смотрел то на Индиго, то на Джой, потом вздохнул.

– Ну ладно. Ладно. Я найду коробку – тебе она понадобится.

Теперь им нужно было дождаться луны. Джой и Индиго сидели в маленькой уличной кофейне неподалеку от автострады. Индиго несколько раз заказал себе кофе мокко.

– Пока что это мое величайшее открытие в вашем мире! Кто знает, какие еще чудеса меня ожидают?

А Джой лихорадочно вспоминала все, о чем нужно предупредить Индиго: о грабителях, о холестерине, противостолбнячных прививках, службе иммиграции и натурализации («Абуэлита называет их la migra. Индиго, запомни: тебе совершенно необходимо любым способом раздобыть грин-карту!») и дырах в озоновом слое. В конце концов, после того как Джой объяснила насчет уличных бандитских разборок, Индиго раздраженно сказал:

– Расскажи мне лучше что-нибудь хорошее о вашем мире, о чем-нибудь таком, что тебе самой нравится и чего нет у нас в Шей-рахе. А все остальное я выясню и сам.

Джой надолго задумалась, прежде чем ответить.

– Ну, вот кошки – это здорово. Мы не можем держать их дома, потому что у меня аллергия на шерсть, но кошки и вправду классные.

Ей почудилось, словно из глаз Индиго на нее смотрит Шей-рах, с нетерпением ожидающий правдивого ответа.

– Тот человек, – сказала Джой. – Ну, под эстакадой. Помнишь, тот, который заботится о твоей подруге и приносит ей пиццу?

Индиго кивнул.

– Ты был прав. Это и вправду прекрасно. Это самое лучшее, что у нас есть.

Небо над Вудмонтом было мрачным и густым от смога, и Джой даже не знала, взошла ли уже луна. Но Индиго такие вещи чувствовал. Он допил очередную чашечку мокко, вытер губы, улыбнулся, как удравший с уроков школяр, и протянул Джой руку. Джой застыла, не в силах заставить себя подняться из-за стола.

– Пойдем, – сказал Индиго. – Я провожу тебя домой.

Они расстались на маленьком пятачке между полосами автострады. Груз золотых монет, украшений и маленьких статуэток оттягивал Джой руки, а слезы застилали глаза, так что Индиго пришлось грубовато развернуть ее, подтолкнуть в сторону Границы и сказать:

– Иди. Верни зрение моим соплеменникам или залепи им глаза клейкой бесполезной мазью. Все это, в сущности, неважно. Мы просто делаем то, что должны делать.

– Мистер Папас поможет тебе, – пробормотала сквозь слезы Джой. – И я тоже, когда вернусь. Все будет хорошо.

– Все уже хорошо, – тихо произнес Индиго. – Как ты думаешь, в чем главная причина слепоты Старейших?

– Что? – Джой попыталась вывернуться из его хватки. – О чем ты?

– Спроси у своей бабушки, – на мгновение прикосновение рук Индиго к ее плечам сделалось дружеским. – Она наверняка это знает, твоя Абуэлита. Прекрати вертеться, Фина Ривера, и приготовься – сейчас этот грузовик проедет… Пошла!

И Индиго мощным шлепком проводил девочку через Границу, под безмятежное небо Шей-раха.

Раздобыть золото для целебной мази оказалось куда легче, чем отыскать нужные травы. Некоторые из тех травок, которые припомнила Абуэлита, здесь не росли, и неясно было, можно ли их чем-то заменить. Другие же росли, но встречались до безобразия редко. Но у Абуэлиты и Джой были бесценные помощники: вездесущие тируджайи, знающие о растениях все, что только можно знать, и все ручейные джаллы Шей-раха, выказавшие поразительные познания о всякой прибрежной растительности. Названная сестра Джой даже обратилась за советом к речной джалле, знакомой Индиго. Она как-то ухитрилась выпросить у речной джаллы необходимый компонент мази – животный жир. Откуда взялся этот жир, Джой не знала и знать не желала. Абуэлита же отнеслась к этому так же просто, как и ко всему остальному, и сказала лишь:

– Как, по-твоему, мы делали это в Лас-Перлас? Не будь такой разборчивой, Фина.

Она непрерывно, прямо голыми руками размешивала смесь.

Абуэлиту тревожила еще одна проблема: как получить достаточно жаркий огонь, чтобы на нем можно было расплавить золото. Она вышла из затруднения, вырыв у реки во влажном песке яму, заполнив ее монетами Индиго и уговорив некоторое количество взрослых шенди одновременно дохнуть туда огнем – язычки пламени были небольшими, но раскаленными добела. Джой отчаянно хотелось узнать, как Абуэлита нашла общий язык с дракончиками. На ее вопрос бабушка ответила.

– Querida [24], я находила общий язык с сиделками в «Серебряных соснах». Я могу договориться даже с твоими родителями. Скажи мне, что по сравнению с этим какие-то там драконники?

Ко втихомолку отправился высоко в горы – там почти никто не бывал – и вернулся с алой тыквой размером почти с себя самого. Джой ни разу не видела в здешних местах ничего подобного, но Ко сказал, что их здесь полно, нужно только знать, где искать. Им понадобился целый день, чтобы проковырять упругую кожуру и выдолбить тыкву. Но зато из нее получился превосходный котел. Абуэлита смешала в нем золото, жир, мелко покрошенные листья и траву, кору, соки разных растений и мякоть самой тыквы. Она готовила мазь в полном одиночестве, не подпуская к себе даже Джой, и насвистывала сквозь зубы старинную песню погонщиков мулов. Потом Абуэлита дважды плюнула в тыкву, произнесла два-три слова, которые не были ни английскими, ни испанскими, и подозвала внучку.

– Вот, – сказала она. – Теперь станет ясно, знали мы у себя в Лас-Перлас что-нибудь или нет. Может, да, а может, и нет.

Джой встревоженно уставилась на бабушку.

– Как – нет? Ты же говорила, что это снадобье всегда помогало!

– Я сказала «всегда»? – Абуэлита поджала губы и слегка пожала плечами. – Ну, я уже стара, могу что-то и забыть Маленький ничтожный городишко, населенный лишь нищими крестьянами. Там мы привыкли использовать для лечения даже самые безумные зелья. Но, так или иначе, это было в Лас-Перлас. А здесь – совсем другое место.

– Индиго сказал, что эта мазь не поможет, – несчастным голосом произнесла Джой. – Но он все равно продал свой рог…

Абуэлита стремительно развернулась, обняла внучку и тут же задала ей нагоняй:

– Фина, прекрати так переживать по любому поводу! Мы сделали все, что смогли. Ни от кого нельзя требовать большего. Поможет мазь или не поможет, но Индиго знает, что мы сделали все, что было в наших силах. И Бог это знает. А теперь ступай и приведи всех сюда. Пора.

Джой сейчас постоянно боялась, что Граница сместится и они с Абуэлитой застрянут в тысячах миль от дома. Но зрелище Старейших Шей-раха, идущих за исцелением, вышибло у нее из головы все прочие мысли. Абуэлита развела костерок и подвесила над ним свою тыкву-котел. Она устроилась на краю степи, окаймленной с двух сторон отдаленными безлесными холмами, а с третьей – Летними Болотами (это место облюбовали сатиры и во множестве собирались там в теплое время). И отсюда Джой было видно, как с трех сторон к костерку тянутся длинные, насколько хватает глаз, процессии единорогов, а хвосты этих процессий теряются в тумане или солнечном мареве. Джой никогда еще, даже на лугу, не видела столько Старейших одновременно. Девочка попыталась сосчитать их, но почти сразу же сбилась. Здесь можно было увидеть единорогов всех цветов, от красных каркаданнов, отливающих золотом ярче монет Индиго, до килинов, исчерна-синих. Взрослые Старейшие стояли спокойно и величаво, а между ними сновали жеребята, ровесники Турика. И надо всем этим царила отчетливая, как никогда, музыка Шей-раха, вобравшая в себя все великолепие и разнообразие Старейших. Казалось, будто земля и воздух переполнены этой музыкой и теперь она ключом бьет через край. «Как люди в очереди за прививкой от гриппа», – подумала Джой, глупо хихикнула, потом отвернулась и расплакалась.

Абуэлита сидела у котла, скрестив ноги, и по очереди смазывала вздувшиеся, покрытые коркой глаза каждого Старейшего – и тех, кто, как Турик, только начинал терять зрение, и тех, кто уже полностью ослеп. Она здоровалась с теми, кого знала по имени (Джой была поражена, увидев, с каким количеством Старейших ее бабушка ухитрилась перезнакомиться за столь короткое время), и каждому говорила:

– Подожди три-четыре дня. Если ничего не изменится, возвращайся. Попробуем еще раз.

Она просидела так весь день, потом несколько часов подремала – Старейшие тем временем ждали, сохраняя тишину, – а когда луна еще была на небе, снова принялась за работу. Когда Джой в двадцатый или тридцатый раз предложила подменить ее, Абуэлита, как обычно, отозвалась:

– Нет, Фина, gracias [25]. Не знаю почему, но лучше это буду делать я. Со мной все в порядке, не беспокойся. Йаради, не тряси так головой. Я знаю, что сначала мазь немного жжется, но все равно, оставь ее в покое.

Процессия страждущих тянулась два дня и ночь. Последним явился лорд Синти, и когда он склонил черную голову к усталым, заляпанным мазью рукам старой женщины, Абуэлита уснула, но даже во сне умудрилась намазать снадобьем глаза единорога. После этого она спала двое суток, почти не просыпаясь, и потому не увидела первого Старейшего, вернувшегося благодарить ее. Окружающий мир пока что оставался для единорогов смутным, неясным и расплывчатым, но все же это был настоящий мир, а не те тени, которыми им так долго приходилось довольствоваться. Даже самые величественные Старейшие смотрели на все вокруг, словно жеребята, впервые вставшие на ножки. Точно так же, как Джой в свое первое утро в Шей-рахе, Абуэлита проснулась в окружении единорогов. Они смотрели на нее, не произнося ни слова, но Абуэлита тут же села и воскликнула:

– Ага, получилось все-таки! Знай наших!

А потом она снова заснула. А Старейшие стояли, не шевелясь, и терпеливо ждали, когда она проснется.

Глава 11

Ночью, когда Граница сместилась, именно Ко пришел к ним с этим известием. Ну, в общем, этого и следовало ожидать. Джой разбудил запах сатира, такой же забористый и успокаивающий, как всегда. Девочка быстро села и повернулась, чтобы поднять Абуэлиту с ее лиственного ложа. Но Абуэлита уже была на ногах – она присматривалась сквозь темноту к бревну, где в последнее время ночевали шенди. Воздух казался горячим и потрескивал, прикасаясь к коже Джой. В нем чувствовался горьковатый привкус, напоминающий о буре.

– Пора идти, дочка, – сказал Ко. – Бородой чувствую.

Джой обняла Ко.

– Я никогда больше не увижу тебя! Никогда!

– Я перестал говорить «никогда», когда мне сравнялась первая сотня лет, – заметил сатир. – Ни Шей-рах, ни луна никуда не исчезнут, а Граница всегда откроется перед тобой и перед твоей бабушкой. Ты снова отыщешь ее в своем мире, и возможно, даже раньше, чем ты думаешь. А мы будем ждать тебя.

И он нежно прижал девочку к своей груди, от которой исходил козлиный запах.

Абуэлита наконец-то подала голос: