За лето Индиго появлялся в магазинчике дважды. Каждый раз он приносил с собой серебристо-голубой рог. Каждый раз он изящно прислонялся к прилавку, подносил рог к губам, и пыльный маленький магазин заполняли ночи и дни Шей-раха. Индиго играл обо всем, от Старейших до крийякви. Он играл даже о паутинках, искрящихся в лунном свете, – Джой никогда не удавалось этого добиться, и девочка в отчаянии колотила по клавишам пианино. Каждый раз Джон Папас как-то ухитрялся собрать побольше золота, чтобы предложить его за рог, – теперь в шкатулке были не только монеты, но и украшения, и даже слитки – и каждый раз Индиго надменно объявлял, что этого слишком мало, хотя Джой даже на расстоянии чувствовала его нерешительность, точно так же, как чувствовала смех ручейной джаллы.

Однажды, когда Джон Папас ненадолго отошел и не мог ее слышать, Джой настойчиво спросила:

– Ведь ты не хочешь его продавать – разве не так? Ты просто играешься с этой мыслью. Ты знаешь, что однажды захочешь вернуться домой! Так зачем же ты продолжаешь валять дурака?

– Что тебе до этого, чужачка? – с некоторым удивлением поинтересовался Индиго. – Шей-рах – не твой дом, а его народ – не твой народ, что бы ты из себя ни строила. Почему это тебя беспокоит?

– Потому, что там у меня намного больше друзей, чем здесь, – парировала Джой. – Потому, что по Шей-раху я скучаю больше, чем по этому месту. И это делает Шей-рах моим домом – в некотором смысле.

Индиго горько усмехнулся и покачал головой.

– Тогда твой мир должен бы стать моим домом, но он мне не дом и никогда им не будет. А Шей-рах останется моим домом, даже когда я в конце концов покину его навсегда. Но я все равно решил остаться здесь. Когда получу приемлемую плату за то, от чего отказываюсь.

Ночь с воскресенья на понедельник – день начала учебного года – была также последней ночью перед новолунием. У Джой даже промелькнула мысль – может, навестить Абуэлиту в другой раз? – но устоявшиеся привычки теперь очень много значили для ее бабушки.

– В моем возрасте, когда ninos [10]ушли, друзья ушли, тело уходит, – что остается, кроме привычного образа жизни? Если бы не мои дурацкие давние привычки, кто знает, помнила бы я, кто я такая?

Джой очень тщательно продумала расписание дня. Луна встанет, как только стемнеет. Если поймать нужный автобус, вполне можно успеть домой к ужину. Несмотря на то что родители Джой ни разу ее не хватились и даже не догадывались, как далеко от них она уходит временами, Джой, к собственному удивлению, обнаружила, что именно в те дни, когда она собиралась пересечь Границу, от них ужасно трудно отцепиться.

Джой приготовила все заранее – теперь она точно знала, что нужно класть в рюкзачок, когда собираешься в Шей-рах. Она даже вовремя вспомнила, что нужно взять книжку с картинками для ручейной джаллы – та никак не могла себе представить, что такое книги. Собравшись, Джой отправилась в «Серебряные сосны». Абуэлита уже ждала ее в холле, на маленькой скамеечке.

– Какие у тебя забавные волосы, – сказала Джой. – С чего это вдруг они побелели? Они же у тебя не белые.

Абуэлита принялась смеяться, и хлопать себя по бокам, и смеялась, пока ее смуглая кожа не сделалась почти что розовой.

– Я просто перестала краситься, Фина. Я красила волосы… ох, много лет. Рикардо очень нравились черные волосы. Но теперь это сделалось чересчур уж хлопотно. Придется Рикардо принять меня такой, как я есть. – Абуэлита обняла Джой, потом уронила руки. Она никак не могла унять смех. – Неужто ты и вправду об этом не знала? Ох, Фина, как я тебя люблю!

Они заканчивали первый круг по парку, когда Абуэлита сняла с запястья золотой браслет со вставками из слоновой кости и прежде, чем Джой сообразила, что происходит, ловко надела его на руку внучке.

– Подвинь его повыше, дитя. У тебя слишком тощие руки.

Джой остановилась как вкопанная.

– Это невозможно! – выпалила она, от потрясения перейдя на английский, – Забери его, Абуэлита, он слишком дорогой. Ты не можешь взять и отдать такую вещь девчонке!

И Джой принялась возиться с изящной старинной застежкой, пытаясь снять браслет.

Абуэлита удержала ее руку.

– Фина, он всегда был твоим, с самого твоего рождения. Я хочу сейчас видеть, как ты его носишь, а не смотреть потом с небес. Это слишком уж далеко – небеса, – а глаза у меня уже не те, что раньше.

Глаза Джой наполнились слезами, и старуха тут же напустилась на внучку.

– Вот только не вздумай вести себя как твой братец! Это просто браслет, это просто бабушка, это просто жизнь. Не больше и не меньше. Как я тебе и говорила – просто жизнь, которая достаточно хороша для всякого.

– Но мне же нечего подарить тебе! – всхлипнула Джой, Абуэлита одарила ее нежным и насмешливым взглядом.

– Ну, это чересчур глупо даже для такой маленькой девочки, как ты. Так что мы не будем тратить время на то, чтобы это обсуждать. Дорог не подарок, дорого внимание. Все дело в причине. Драгоценные безделушки может дарить кто угодно, но никто не сможет подарить мне Фину. С того дня, как ты родилась, о чем еще я могу просить?

Внезапно Абуэлита умолкла и застыла неподвижно, поднеся руку к уху.

– Что это? Что я слышу?

Джой затаила дыхание, не смея вымолвить ни слова. Над двумя автострадами плыла музыка, отдаленная и тихая, но столь же отчетливая, как биение сердца Джой, насмешливая, полная любви и радостно противоречащая себе в каждой каденции – вечное и нелепое очарование. И Абуэлита слышала эту музыку. Даже если бы Джой вдруг сделалась глухой, как камень, она все равно узнала бы отсвет музыки Шей-раха на лице своей бабушки.

Абуэлита невольно прижала руку к груди. Глаза ее сделались молодыми и страстными.

– Вот… – прошептала она. – Музыка из снов… Ты можешь подарить мне ее.

– Музыка из снов… – собственный голос показался Джой чужим и каким-то отдаленным. – Ты ее слышишь?

– Каждую ночь, – отозвалась Абуэлита. – Каждую – не знаю даже, с каких пор. Мне снятся такие странные места, Фина, – не поверишь, насколько странные. Люди, животные, всякие разности – и всегда эта музыка. Однажды я сказала об этом Бретани – это моя сиделка, ну и имена же у них! – а она сделала мне укол. Потому теперь я ни с кем не говорю об этой музыке. Даже с тобой.

Потом, когда пришлось объясняться, – и Джой знала, что правде никто не поверит, – она ни на миг не усомнилась в том, что поступила в тот момент правильно.

– Ладно, – сказала она. – Ладно, Абуэлита. Зайди к себе и возьми пальто, – ну, может, еще чего-нибудь прихвати. Я отведу тебя в музыку из снов.

В конечном итоге они ушли из «Серебряных сосен» без разрешения. Во-первых, у Абуэлиты на вторую половину дня был запланирован сеанс массажа. Кроме того, здешним жителям не полагалось покидать территорию пансиона без сопровождения, а дети таковым не считались. И еще сегодня вечером должны были показывать «Гарольд и Мод», и тот факт, что старая женщина готова пропустить этот фильм, наверняка показался бы подозрительным. Они пропустили два автобуса, прежде чем Абуэлита взяла дело в свои руки и отвела Джой к задним воротам. Приставленный к этим воротам служащий держал вкармане формы запретный плейер, и отвлечь от музыки, гремящей в наушниках, его мог только автомобильный гудок. Абуэлита и Джой проскользнули мимо, а служащий даже пальцем не пошевелил.

Насколько могла припомнить Джой, Абуэлита всегда была главным авантюристом в их семействе. Она была способна прорыть подземный ход в Китай, забраться в заброшенный дачный домик или предложить отправиться в кругосветное плавание на прогулочной лодке. Но та Абуэлита, с которой Джой так часто прочесывала полгорода в поисках любимой цыганки-гадалки, некой Марии Фелиции, или малоизвестного фильма, или какой-то подружки детства из Лас-Перлас, казалась почти такой же неутомимой, как ее собственная внучка. А эта, нынешняя Абуэлита, хотя и не жаловалась, и не просила объяснений, но явно устала уже от долгой поездки в автобусе. Музыка Шей-раха все еще приковывала к себе ее внимание, все еще цвела в ее глазах, но, пройдя несколько кварталов, Абуэлита начала прихрамывать, и Джой видела, как сквозь смуглую индейскую кожу проступает пугающая бледность.

«Следующий квартал. Луна уже встала. Хорошо. Еще один квартал по Аломар, и мы окажемся в Шей-рахе, и все будет хорошо. Как только мы попадем в Шей-рах, с ней все будет в порядке».

Но Граница исчезла.

Оставив Абуэлиту отдохнуть у почтового ящика, Джой принялась неистово рыскать во всех направлениях. В возрастающем отчаянии девочка обшарила весь переулок, забираясь даже на проезжую часть, – но тщетно. Музыка по-прежнему была слышна, даже сквозь шум машин, долетающих с улицы Валенсии, – но в сумерках не видно было привычного метельного танца, да и вообще ни малейшего намека на то, что рядом, в одном-единственном шаге отсюда, дышит серебряное утро иного мира. Граница исчезла.

Абуэлита терпеливо ожидала у почтового ящика. Джой повернулась и медленно побрела к бабушке.

– Абуэлита, я не могу отвести тебя туда, откуда приходит эта музыка, – пробормотала она. – Это то место, о котором я тебе рассказывала, и я знала, как попасть туда, но я больше не могу его найти. Мне жалко. Мне ужасно жалко!

Бабушка улыбнулась и потрепала Джой по волосам.

– Ну ничего, Фина. Ты можешь рассказать мне об этом месте на обратном пути, и это будет почти то же самое. Все в порядке, Фина, не плачь.

– Нет, не в порядке! – возразила Джой. – Я вправду, вправду хотела отвести тебя в Шей-рах! Он ни на что не похож, и его нельзя описать! В целом мире нельзя найти ничего подобного! А теперь он исчез, я потеряла его и теперь никогда уже не найду, и ты так никогда его и не увидишь…

Последние слова Джой произнесла так тихо, что их могла расслышать лишь ее бабушка.

Абуэлита обняла ее и тихонько, проникновенно заговорила:

– Ах, малышка Фина, ты по-прежнему плачешь беззвучно, да, mi corazуn [11]? Ну не надо, не надо. Абуэлита поверит всему, что ты ей расскажешь, ведь я же тебе всегда верю, правда?

Неожиданно Джой почувствовала, что бабушка подняла голову. Абуэлита гневно напряглась и резко произнесла по-английски:

– Прошу прощения, но у нас личная беседа. Уйдите. В ответ раздался ехидно-вежливый голос Индиго:

– Я бы с удовольствием последовал вашему совету. Но, возможно, сперва вы спросите у нее?

Джой развернулась, не разрывая объятий Абуэлиты, и увидела Индиго. Даже здешний наряд – джинсы, испещренная надписями футболка и синяя ветровка – не умалял его холодной красоты. В руках у Индиго был серебристо-голубой рог. В слабом лунном свете глаза подростка казались почти черными. Индиго негромко произнес:

– Граница переместилась. Скоро, очень скоро она может сместиться еще сильнее, но пока что вы еще можете добраться до Границы. Это недалеко.

Джой удивленно воззрилась на него.

– И ты пришел, чтобы показать нам дорогу? Но почему? Зачем тебе с нами возиться?

Индиго усмехнулся – криво и смущенно, почти по-человечески.

– Не знаю. Правда не знаю. Пошли.

Абуэлита обратилась к Джой по-испански:

– Ты его знаешь? Я бы не слишком ему доверяла. Чересчур уж он смазлив.

Джой беспомощно рассмеялась и обняла бабушку.

– Абуэлита, это Индиго. Это длинная история. Индиго, это сеньора Алисия Ифигения Сандоваль-и-Ривера, моя бабушка.

К изумлению Джой, Индиго с безукоризненной учтивостью взял руку Абуэлиты, склонился над нею и поцеловал, словно приветствовал королеву. Абуэлита затаила дыхание, но потом улыбнулась и кивнула: королева приняла положенные почести. Индиго произнес:

– Если вы желаете видеть Шей-рах снова – пойдемте.

Джой посмотрела на Абуэлиту. Та сказала:

– Мне нужно возвращаться домой, Фина. Далеко этот ваш Шей-рах?

– Совсем недалеко, – ответила Джой. – Я тебе твердо обещаю: ты вернешься в «Серебряные сосны» прежде, чем кто-нибудь заметит твое отсутствие. Обещаю, Абуэлита.

– Ну хорошо, – сказала бабушка. – Тогда ладно. Vamonos, chicos [12]!

Индиго повел их прочь с улицы Аломар. Как ни странно, он направился прямиком в деловой район. Абуэлита храбро двинулась следом за ним. Но теперь она хромала еще сильнее, и вскоре они с Джой уже не могли поспевать за стремительной, летящей походкой Индиго.

– Тебе придется отвезти ее, – сказала Джой. – Придется тебе превращаться.

Индиго расхохотался – смех его звучал необычайно хрипло и нагло.

– Я тебе не Турик! Я на себе никого не вожу!

Абуэлита недоуменно смотрела то на Джой, то на Индиго.

– Слушай меня, – раздельно произнесла Джой. – Это – моя бабушка. Меня не волнует, сколько ты живешь. Даже если ты будешь жить вечно, ты можешь за всю свою жизнь не встретить второй такой, как она. Она попадет в Шей-рах, даже если это будет последним, что я сделаю в жизни, – а я начинаю думать, что, возможно, так оно и будет. Ты отнесешь ее туда – хоть на двух ногах, хоть на четырех, как тебе угодно. И не вздумай мне противоречить, Индиго!

Лишь договорив, Джой поняла, что постепенно перешла на крик. Теперь у нее саднило горло, Старейший изумленно таращился на нее, а откуда-то доносился голос Абуэлиты, гордо говорившей по-английски:

– Вот она, моя Фина! Не знаю, о чем это она говорит, но она настоящее чудо!

А откуда-то издалека – из-за автостоянки, из-за холодного сияния витрины мебельного магазина – «Ох нет, намного дальше!» – звала их музыка Шей-раха.

Индиго долго смотрел на Джой, ничего не отвечая. Было еще довольно рано, но улица была практически пуста, если не считать автомобилей, уносящих своих хозяев в пригороды. Проехали двое мальчишек на велосипедах, за ними – патрульная полицейская машина. Водитель машины посмотрел на Джой, Индиго и Абуэлиту с легким любопытством.

Джой услышала свисток поезда и скрежет опускающихся металлических жалюзи в какой-то витрине.

– Вот! – в конце концов сказал Индиго. – Вот оно! Сам лорд Синти никогда не разговаривал со мной таким тоном. А теперь это говорит мне смертное дитя, нетерпеливая девчонка, которая не умеет себя вести и ничего не понимает в жизни. И ты еще спрашиваешь, почему я хочу жить по эту сторону Границы? – Индиго усмехнулся. – Ладно. Я сменю облик, как ты и хотела.

Джой быстро обернулась к Абуэлите, мягко взяла ее за плечи и произнесла по-испански:

– Абуэлита, послушай, пожалуйста. Что бы ни происходило, что бы Индиго ни делал – пожалуйста, не пугайся. Это просто его умение, вот и все, и он делает это только для того, чтобы помочь нам. Пообещай мне, что ты не испугаешься.

Бабушка мудро и устало взглянула на Джой из-под морщинистых черепашьих век.

– Я уже сказала, что не понимаю, о чем ты говоришь, – отозвалась она по-английски. – Пусть он делает, что хочет, а ты перестань беспокоиться обо мне. Я уже слишком стара, Фина, чтобы пугаться чего бы то ни было, – и она сняла руки Джой со своих плеч.

Индиго шагнул в сторону. Он яростно встряхнул головой и плечами и открыл рот в беззвучном крике. Казалось, будто нечто невидимое схватило его, сжало в зубах и принялось трясти, пока Индиго не начал истаивать, терять всякую определенность и расплываться во всех направлениях. Абуэлита судорожно вздохнула и вцепилась в руку Джой, но не издала больше ни звука.

Вокруг лежал обычнейший южно-калифорнийский городок. Где-то в отдалении шумела автострада, ведущая в Сан-Диего. А Индиго растворился и мгновенно собрался обратно, но уже в новом облике: раздвоенные копыта, изящная бородка, белая шерсть – даже более белая, чем в его мире. Джой заметила, что рог его не полностью белый – у основания и у кончика лежали синеватые тени, как на снегу. Он склонил голову перед Абуэлитой, и та восхищенно вздохнула, словно влюбленная девушка.

– Он понесет тебя на спине, – сказала Джой. – Все будет в порядке, он будет очень осторожен.

Индиго опустился на колени у края тротуара.

Абуэлита долго смотрела на него, потом на Джой, потом – в темное небо, а потом негромко произнесла на испанском – столь торжественном, что Джой едва разобрала смысл:

– О Рикардо, быть может, именно таким путем мне предназначено попасть к тебе. Да будет так!

А потом Абуэлита с уверенностью и проворством юной девушки взобралась на спину Индиго. Когда единорог медленно пошел вперед, Абуэлита крепко вцепилась в его гриву.

– А я? – возмутилась Джой. – Я ужасно устала, мне не угнаться за тобой! Можно, я тоже поеду верхом?

Взгляд яркого, веселого глаза скользнул по Джой, и Индиго прибавил шаг. Джой начала задыхаться, и ей пришлось для поддержки уцепиться за лодыжку Абуэлиты.

– Когда Граница переместится снова, – сказал Индиго, – она не вернется на это место. Тебе нужно будет вовремя покинуть Шей-рах.

– Когда – вовремя? О чем ты? Как мы узнаем, что уже пора?

Индиго не соизволил откликнуться. Он выбрался из жилого района, и Джой с возрастающим беспокойством осознала, что единорог направляется прямиком к автостраде на Сан-Диего. Она посмотрела на Абуэлиту. Пожилая женщина сидела на спине белого единорога, ничуть не сутулясь. Лицо ее сделалось поразительно молодым, губы беззвучно шевелились, а черные с проседью волосы волной ниспадали на плечи. «Она не боится, дедушка. Она ни капельки не боится!»

Позади раздался настойчивый автомобильный гудок. Джой на мгновение обернулась и успела краем глаза заметить изумленные молодые лица за ветровым стеклом. Но тут Индиго ухватил ее зубами за рубашку и без малейших усилий закинул девочку себе на спину. Абуэлита подхватила внучку и помогла ей удержать равновесие. А потом Индиго перескочил через дорожное ограждение и вломился прямо в гущу машин. Теперь со всех сторон доносилось бешеное гудение автомобилей и визг тормозов. Беспорядочно метался свет фар. Водители пытались затормозить, прибавить скорость, сменить ряд и вообще хоть как-нибудь избежать столкновения с невозможным. Джой впала в такое оцепенение, что даже не испугалась. Она зажмурилась и вцепилась в гриву Индиго. Абуэлита крепко держала Джой за талию, и это помогало девочке успокоиться.

– Все в порядке, Фина, – сказала внучке на ухо Абуэлита. – Ничего плохого с нами не случится!

Джой показалось, что бабушка смеется.

Индиго забирал влево, лавируя между легковыми машинами, фургонами и огромными грузовиками с ловкостью опытного калифорнийского водителя. Слева возник травянистый островок. Индиго плавным прыжком перемахнул на островок и застыл в этом ненадежном прибежище, не обращая внимания на темные силуэты, мечущиеся со всех сторон, и скрежет железа – водители оглядывались на чудо, и их машины то и дело сталкивались боками. И среди этого сумасшедшего дома прозвучал отчетливый голос Индиго:

– Без меня вы бы никогда ее не нашли. Помните об этом.

Он неспешно шагнул вперед, и вокруг них беззвучно расцвел полдень Шей-раха. За спиной у Джой тихо ахнула Абуэлита.