Ощущение, что он умирает, пришло к О’Брайену внезапно.
      Он возлежал в мягко покачивающемся гамаке, изготовленном из местной гигантской тыквы. Время от времени до него долетали клочья соленой пены волн, разбивающихся о мыс. Ласковые теплые лучи солнца просачивались сквозь малиновое кружево листвы деревьев сао. Вместе с порывами пахучего морского ветра до слуха О’Брайена долетали азартные вопли ребятишек, бьющих острогой марналов на мелководье у оконечности мыса. У самого локтя висела маленькая тыквенная фляжка. Грудной и чистый девичий голос под аккомпанемент глухих струн набулса пел старинную любовную песню, будто вышивая печальный и одновременно яркий узор на полотнище внезапно нахлынувшей ностальгии. Эту песню любила петь его первая жена, но так давно это было, что сейчас почти изгладилось из памяти О’Брайена.
      Неожиданно сонное течение его мыслей было прервано холодным и четким осознанием, и он из дремотного забытья мгновенно перенесся в безжалостную ледяную реальность.
      Он умирал.
      Волна страха, затопившая его с головой, разбудила уже ставшую привычной боль, и на протяжении всего долгого спазма он лежал, скорчившись, крепко прижимая ладони к низу живота, пока холодный пот, выступивший на лбу, не потек струйками на яркую подстилку гамака. Потом боль внезапно прошла, и О’Брайен резко выпрямился, грозя кулаком обманчивой безоблачной пустоте сине-зеленого неба.
      — Чего ты ждешь, будь ты проклята? Чего выжидаешь?!
      Пение оборвалось. С мягким стуком упал на землю набулс, его струны тревожно зазвенели — это Далла, певунья, вскочила и бросилась к О’Брайену. Тот уже сидел на краю гамака и с удивлением оглядывался по сторонам. Буйная красота многоцветной растительности завесой отделяла его от мира, ее чуть поникшие цветы сулили вечный покой и погружение в царство мечты.
      О’Брайен опять опрокинулся на подушки и тут же, ощутив новый укол возвращающейся боли, встал на ноги и ладонью отвел висящие перед глазами цветы.
      Далла заботливо хлопотала вокруг него. По ее лицу пробегали тени множества вопросов, которые она хотела бы задать, но не смела. Праправнук О’Брайена — Форнри — тоже уже был рядом. О’Брайен ласково поглядел на них — он только теперь понял, почему Далла пела ту старинную любовную песню. Через год или два они станут партнерами в обручальном танце. И тут же подумал: а будет ли он к тому времени жив, чтобы даровать им свое благословение?
      Другие парни и девушки тоже вскочили на ноги и с волнением наблюдали за стариком. Они частенько заглядывали сюда только затем, чтобы облегчить груз скуки, нередко отягчавший плечи О’Брайена, развлечь его музыкой и песнями. Они не поняли бы его, если б он сказал им, что больше не нуждается в развлечениях, потому что умирает. Острая боль все еще цепко держала его, но О’Брайену все же удалось победить бесполезное искушение снова прижать ладони к низу живота.
      — К Старейшине, — кратко распорядился он.
      На юных лицах проступила растерянность.
      Форнри ответил медленно и раздумчиво:
      — Это долгое и утомительное путешествие. Может быть, утром…
      — К Старейшине, — повторил старик и повернулся спиной к праправнуку. Вслед ему неслись их голоса — они и не подозревали, что слух у него может быть ничуть не хуже, чем у них.
      — Если вы чуть-чуть отойдете от берега, а потом вернетесь обратно, он успеет заснуть и позабудет обо всем, — прозвучал мелодичный голос Даллы.
      Последовала пауза, которую нарушил Форнри. Он был очень взволнован.
      — Нет. Он ведь Лэнгри. И раз он хочет навестить Старейшину, мы обязаны отвезти его туда.
      О’Брайен предоставил им решать их собственные дилеммы и медленно заковылял вниз по склону, направляясь к пляжу. Как только он достиг песчаной кромки, дети, поднимая тучи брызг, поплыли к нему.
      — Лэнгри! — вопили они на все голоса. — Лэнгри!
      В восторге они вились вокруг О’Брайена, показывали ему только что пойманных марналов, требуя похвал, размахивая острогами, крича и смеясь. Марналы — плоские, похожие на рептилий уродины, обладатели множества ног и маленькой головки на чудовищно длинной шее. Животные противные и несъедобные, но высоко ценимые в качестве наживки. В этом мире ребятишки умели плавать раньше, чем становились на ножки, так как в море не водилось никакой живности, которая угрожала бы их существованию. Как только ребята подрастали настолько, что могли держать в руках острогу, они сразу же включались в охоту на марналов, превращая игру в полезное дело.
      — К Старейшине, — сказал О’Брайен.
      — Ай! К Старейшине! Ай! К Старейшине!
      Ребята гурьбой бросились к лежавшей на песке лодке, стащили ее в воду и затеяли жуткую свалку из-за мест в ней. Тут подоспел и Форнри, вмешался, навел порядок и отобрал семерых гребцов. Они снова подвели лодку к самому берегу, чтобы О’Брайен мог ступить в нее, не замочив ног. Но боль почти уже прошла, так что он отверг предложенную Форнри помощь, прошлепал по воде к корме и вскочил в нее с той же ловкостью, что и прочие туземцы.
      Когда лодка отошла, множество ребятишек погнались за ней, подныривая под днище и пытаясь обогнать легкое суденышко. Они отстали, когда гребцы набрали нужную скорость. Далла долго стояла на берегу, подняв руку в жесте прощания.
      Гребцы громко затянули песню, ритмично работая веслами. Песня была серьезная, ибо они сами были заняты серьезным делом — Лэнгри хотел повидаться со Старейшиной, и им было доверено выполнение этого желания.
      О’Брайен расположился на корме и со скучающим видом смотрел, как пена лижет балансир катамарана. Потому что он умирал — Лэнгри.
 
      Его беспокоила вовсе не неизбежность смерти как таковой, а мысль, что начать думать о ней следовало гораздо раньше. Ведь смерть стала неотвратимой еще в момент его рождения, а теперь его — Керна О’Брайена — от этого момента отделяла долгая-долгая жизнь. Иногда он пытался подсчитать, сколько же ему сейчас лет, но в этой сонной стране, где ночи всегда влажны, а дни теплы и солнечны, четко выраженная сезонность климата отсутствовала и люди измеряли свой возраст мудростью, так что держать пальцы на пульсе времени было невозможно.
      Однако О’Брайену не нужен был календарь, чтобы определить, что он очень-очень стар. Та одинокая хижина, которую он построил на очаровательном холмике над мысом, давно уже превратилась в центр деревушки по мере того, как его дети, внуки и правнуки приводили сюда своих жен. Деревня носила название Лэнгру — Деревня Огневолосых Мужчин, — она уже давно была воспета в легендах и песнях. И хотя далеко не все потомки унаследовали его огненно-рыжую шевелюру, все они считались детьми Огня. Девушки-туземки охотно выходили за них замуж, а самые крепкие парни приходили сюда искать расположения девы Огня. Многие из них нарушали традиции и селились в деревне своих жен.
      Человек, который видел, как в его семье рождается уже пятое поколение, должен хорошо ощущать ход времени. Члены О’Брайена плохо сгибались, к утру они опухали из-за ночной сырости. Он медленно ходил, быстро уставал, а его волосы — такие огненно-красные в юности — теперь стали ржаво-серыми. Он болел уже несколько лет. Первоначальное ощущение какого-то неудобства в желудке сменилось сначала постоянным раздражением, потом острой болью и, наконец, нестерпимой агонией. Это было мучительное прикосновение смерти, которая подползала столь медленно, что он даже не узнал ее.
      От жизни О’Брайен получил много радостей, больше, чем ожидал, больше, чем заслуживал, и он должен был бы смотреть смерти прямо в глаза — без страха и без сожалений. Однако мечта, которая у него возникла, а затем стала определять всю его жизнь среди этих людей, так и не получила воплощения. А ведь он понимал, понимал с полной, страшившей его самого уверенностью, что если он сейчас умрет, то этот дивный, восхитительный мир будет обречен на гибель, а его добрые и очаровательные люди будут уничтожены все до единого. Это он знал.
 
      Он знал это чуть ли не с момента той бездарной посадки, которая кончилась полным разрушением космолета. Даже в те дни, когда он был еще молод, это знание лишало его сна, и он без конца обдумывал и обсуждал его с самим собой во время долгих вечерних прогулок по пляжам и на протяжении бессчетных часов, проведенных в гамаке без сна во влажной ночной тьме. Он годами разрабатывал стратегические ходы и решения, пока наконец его упорство, удача и воображение не дали ему ответов на все поставленные вопросы. Он был единственным человеком в просторах далекого космоса, способным спасти этот милый ему мир и этих людей, которых он так полюбил. Да, он твердо решил это сделать. Он упорно прокручивал в уме каждый шаг, который следовало совершить, каждое встречное движение противника, которое должно быть предвидено и элиминировано. Он был готов действовать, как только этот мир будет официально открыт.
      Однако открытия все не происходило, и он — Керн О’Брайен — свалял дурака. Он решил выжидать. Так приятно было раскачиваться в гамаке с тыквенной фляжкой, полной перебродившего фруктового сока, разыгрывая роль непререкаемого оракула, почитаемого и даже обожествленного. Когда он был моложе, то многократно пересек вдоль и поперек единственный континент этого мира. Он совершал длительные морские плавания. Он был первым, кто ввязывался в самые опасные приключения и встречал опасности с широкой улыбкой, смело бросая вызов здешним трудностям, наслаждаясь красотами, попадавшимися тут на каждом шагу. Но любовь к опасностям постепенно уходила, и он наконец проникся убеждением, что вид, который открывается из Лэнгру, обладает столь потрясающей красотой, что ее хватит на всю оставшуюся ему жизнь.
      О’Брайен был простым человеком, не слишком образованным. Преклонение туземцев перед его умом и тревожило, и смущало его. Случилось так, что ему пришлось улаживать целый комплекс местных социальных и экономических проблем, но, так как он видел множество других цивилизаций и хорошо запомнил то, что видел, ему удалось достичь удивительных успехов, что было приятно само по себе.
      И вот теперь длинный список не считанных лет подходил к печальному концу. Он был единственным человеком во всем космосе, знавшим, как можно спасти этот мир и его народ, но не мог этого сделать, так как умирал.
 
      Появлялись и вновь тонули позади километры береговой линии, десятки деревень, обитатели которых узнавали Лэнгри и бежали к воде, чтобы помахать ему руками. Полуденное солнце стало клониться книзу, близился вечер. На мальчишеских лицах медленно проступала усталость, голоса хрипели, дыхание становилось неровным, но мальчики продолжали грести, и ритм, в котором поднимались и опускались весла, не менялся.
      На закате, когда стало темнеть и берег приобрел пурпурную окраску, лодка вошла в мелководный залив. Слабый прибой вынес ее на широкий песчаный пляж, буквально усеянный лодками селян. Мальчики выпрыгнули из катамарана и с трудом вытащили свое суденышко на песок. Тяжело передвигая затекшие ноги, они сделали несколько шагов, но тут же весело запрыгали, широко улыбаясь. Сегодня будет пир, на котором им отведут роль самых почетных гостей. Разве не они привезли сюда Лэнгри?
      Все туземные деревни строятся на обращенных к морю склонах холмов. Хижины располагаются концентрическими кругами вокруг овальной площади, где вечерами разжигаются костры, от которых ввысь поднимаются клубы соблазнительно пахнущего дыма. Появление О’Брайена на центральной улице превратилось в настоящую триумфальную процессию. Почтительные взрослые и восхищенные ребятишки в торжественном молчании следовали за ним по пятам. Он обошел гигантских размеров тыквенный сосуд, располагавшийся в центре площади и служивший туземцам чем-то вроде сигнальной башни, а затем двинулся вверх по склону, где на вершине стояло жилище Старейшины. Тот уже ожидал О’Брайена с радостной улыбкой на морщинистом лице, сложив руки в жесте приветствия: одна поднята, а другая положена на грудь, так что ладонь покоится на плече. В десяти шагах от Старейшины О’Брайен остановился и приветствовал его тем же жестом. Жители деревни в почтительном молчании следили за ритуальным обменом любезностями.
      — Привет тебе, — сказал О’Брайен.
      — Твои приветствия радуют нас, равно как и твое прибытие, — ответил Старейшина.
      О’Брайен приблизился, и они пожали друг другу руки. Жест не был туземным, но О’Брайен изредка применял его в общении с местными, особенно когда встречался со старинными друзьями, многих из которых знал всю жизнь.
      — Сегодня вечером у нас будет праздничный ужин: мы хотим отметить твое прибытие, — сказал Старейшина.
      — А я и приплыл к вам в надежде вкусно поужинать, — ответил Лэнгри.
      Поскольку формальности на этом кончились, туземцы стали расходиться, что-то одобрительно бормоча. Старейшина взял О’Брайена за руку и повел его к купе деревьев, венчавших вершину холма, где уже висели гамаки. Там старики немного постояли, нежно глядя в глаза друг другу.
      — Много воды утекло, — наконец сказал Старейшина.
      — Даже слишком много, — согласился О’Брайен.
      Высокая гибкая фигура Старейшины казалась такой же крепкой, как и в молодости, но его шевелюра уже давно отливала серебром. Годы высекли морщины на его лице, углубили их, а глаза, прежде такие блестящие, слегка помутнели.
      Подобно О’Брайену, он был очень стар и тоже вступил на дорогу смерти.
      — Твой путь был долог, — сказал Старейшина. — Но теперь тебя ждут мягкий гамак, полная фляга и деревня с любящими друзьями. Отдохни.
      Они легли в гамаки, повешенные под углом друг к другу, так что головы старцев почти соприкасались. Девушка принесла сосуды с соком. Некоторое время оба молча наслаждались прохладным питьем, глядя, как на деревню опускаются сумерки.
      — Лэнгри больше уже не путешествует, — помолчав, констатировал Старейшина.
      — Лэнгри теперь путешествует лишь в случае серьезной нужды.
      — Тогда давай поговорим об этой нужде.
      — Позже. После того как поедим. Или завтра. Завтра будет даже лучше.
      — Значит, завтра, — согласился Старейшина, придвигая свою фляжку О’Брайену.
 
      Деревня готовилась к празднику. Уже развели костры, ярко осветившие всю овальную площадь. Самые лучшие повара и поварихи тащили к ним большие куски мяса колуфа, которые хранили, выдерживали, мариновали, коптили и сушили специально для такого выдающегося события, как приезд Лэнгри. Колуф — настоящее морское чудовище, его туша занимает всю охотничью лодку. О’Брайен частенько подумывал о том, сколько предков нынешних туземцев погибли, прежде чем научились промышлять этих смертельно ядовитых животных, а главное — обрабатывать их мясо так, чтобы оно стало съедобным. Теперь, когда все это стало известным, мясо колуфов оказалось столь восхитительным, что для описания его вкусовых качеств не хватало нужных слов в словаре. О’Брайен за свою жизнь перепробовал свыше тысячи блюд, изготовленных из колуфа, так как у каждого повара свои секреты, как надо выдерживать и подготавливать мясо. В общем, каждое блюдо казалось замечательным и по вкусу превосходящим предыдущие.
      И дальше по берегу моря тоже перемигивались костры. Оттуда до слуха О’Брайена доносились гулкие удары — «тванг, тванг». Это звучали набы — крупные струнные музыкальные инструменты. Как и более скромные набулсы, их тоже делали из тыкв, но таких больших, что набы обычно возвышались над головами музыкантов.
      Вскоре к гудению набов присоединился утробный гул ралнов — что-то вроде тыквенных барабанов, — а затем и звон набулсов. Видимо, там уже начались танцы — молодежь не надо было уговаривать принять участие в праздничных увеселениях. Танцоры окружили музыкантов, размахивая горящими факелами, и вот уже развернулась стремительная змеистая лента танца, которая должна была пройти по улицам деревни, увлекая за собой всех встречных, в том числе и почетных гостей. Прохладный ночной бриз вплетал в пряные ароматы готовящейся пищи горький запах морской соли. Неутомимо шумел у входа в бухту океанский прибой. Время от времени до ушей О’Брайена доносились и слова песен — это значило, что танец набирал скорость, а сами танцоры уже втянулись на деревенские улицы.
      О’Брайен невероятно устал с дороги, он охотнее всего сейчас соснул бы часок-другой, но когда Старейшина дотронулся до его руки, он покорно поднялся на ноги. Сопровождаемые ликующими песнями танцоров, оба старца проследовали к почетным местам, подготовленным для них на пляже.
      Там уже собралось все население деревни, кроме поваров и сопровождавших их танцоров. Вокруг костров большими кругами выложили колоссальные тыквенные сосуды, образовавшие своеобразные площадки для сольных танцев. Среди оживленной толпы зрителей стоял тройной трон с высоким средним сиденьем и двумя более низкими по бокам.
      О’Брайен и Старейшина заняли низкие сиденья. Танцоры вернулись на овальную деревенскую площадь, откуда им предстояло эскортировать на-пляж поваров. Их приводили группами по нескольку человек. Каждый повар или повариха осторожно несли на тыквенном блюде произведение своего кулинарного искусства. Блюда были выложены разноцветными листьями и украшены цветами.
      Существование туземцев как вида полностью зависело от причуд жизненного цикла колуфов. Если улов был богатый, туземцы были сыты, если плохой — голодали. Но независимо от того, хватало пищи или нет, туземцы были щедры и гостеприимны, а кулинария оставалась одним из важнейших видов их искусства.
      Повара вытянулись в очередь по берегу залива. Танцоры брали блюдо из рук первого в очереди и, соблюдая определенный ритуал, относили его к почетному трону, где первая роль принадлежала О’Брайену. Церемония сопровождалась громким рокотом барабанов и неумолчным звоном струн. В бешеном темпе вились вокруг костров танцоры. Плавные замедленные движения сменялись безумными прыжками с одной гигантской тыквы на другую.
      О’Брайен величаво отведывал от каждого подносимого блюда, отламывая крошечный кусочек мяса, который и съедал, чуть ли не священнодействуя. Затем он долго думал, а потом отрицательно качал головой. Блюдо тут же отправлялось в распоряжение крайне заинтересованных зрителей, а разочарованный «автор», сгорая от стыда, покидал пляж. Наступала очередь следующего повара, произведение которого приплясывающие танцоры несли О’Брайену для инспекции. Тот пробовал, отвергал и эту еду, взглядом отсылая танцоров за следующим блюдом.
      Зрители почтительно наблюдали за действиями Лэнгри, пробующего одно произведение кулинарии за другим. Он был не новичок в этом деле, и повар, который заслужит его одобрение, поистине сможет считать себя великим искусником.
      Наконец О’Брайен, прожевав крошку колуфа, задумчиво склонил голову набок, отломил кусочек побольше, отведал еще раз, улыбнулся, кивнул и протянул его Старейшине. Тот тоже продегустировал и тоже улыбнулся. О’Брайен принял блюдо с мясом у танцоров, которые кинулись к очереди поваров и поварих, чтобы объявить имя победителя. Они же привели повариху, чуть не лишившуюся ума от счастья, к трону. О’Брайен и Старейшина встали и с почетом возвели ее на самое высокое сиденье. Зрители в восторге громко хлопали ладонями по голым ляжкам. У здешних туземцев, как и у всех людей, высоко ценящих вкусную еду, лучшие повара всегда занимают высшие ступени лестницы почета.
 
      Утром О’Брайен и Старейшина отправились на пляж и сели на песчаном бугорке лицом к морю. Бугорок густо порос чудесными цветами со странным сладким запахом. Разноцветные венчики тихонько покачивались под дыханием легкого ветерка. Теплые солнечные лучи скользили по почти неподвижной воде. Ярко окрашенные паруса охотничьих лодок походили на цветы, приколотые к груди горизонта. Слева сонно дышала раскинувшаяся на пологом склоне холма деревушка. Одинокий столбик дыма медленно поднимался к небу. Голые детишки обоих полов с визгом купались в прибое или парочками застенчиво прохаживались по песку, искоса поглядывая на Лэнгри и Старейшину.
      — Я очень стар, — устало заметил О’Брайен.
      — Ты самый старый из всех живущих, — охотно согласился Старейшина.
      О’Брайен с трудом улыбнулся. У туземцев слово «старый» было синонимом «мудрый». Так что Старейшина только что сделал ему самый драгоценный комплимент, но О’Брайен не чувствовал ничего, кроме горечи и усталости.
      — Я старик, — произнес он. — И я умираю.
      Старейшина быстро повернулся к нему и поглядел с печалью.
      — Никто не живет вечно, мой друг, — продолжал О’Брайен. — И ты, и я — мы оба — и без того уже слишком долго обманываем огонь смерти.
      — Огонь смерти никогда не испытывает нехватки в топливе. И пусть те, кому удалось его обмануть, продолжают свое дело. Ты ведь говорил, что оно у тебя есть?
      — Да, у нас есть дело. Оно касается твоего народа. И моего, разумеется.
      Старейшина задумчиво кивнул:
      — Мы всегда внимательно слушаем, когда с нами говорит Лэнгри.
      О’Брайен встал и сделал несколько шагов в сторону моря. Он долго вглядывался вдаль.
      — Как ты знаешь, я прибыл сюда издалека и остался потому, что воздушный корабль, доставивший меня сюда, больше летать не мог. Я попал на вашу планету случайно, так как заблудился в небесах, а у корабля была неизлечимая болезнь.
      — Помню.
      — Придут и другие, — продолжал О’Брайен. — И их будет куда больше. Среди них найдутся и хорошие, и плохие люди, но все они будут обладать страшным оружием.
      — И это помню. Я ведь был тут, когда ты сразил мафа.
      — Страшное оружие, — продолжал О’Брайен. — Перед ним наш народ беззащитен. Люди с неба захватят эту землю в ту же минуту, как она им понадобится. Они заберут холмы, и леса, и пляжи, и даже самое море — Мать, дарующую нам жизнь. У них будут корабли, плавающие по морям и ныряющие в их глубины. Они отравят воды моря, они отгонят колуфов — основу нашей жизни — в глубины океана, где охотники не сумеют их найти. Наших же людей они оттеснят в горы, где нет для человека пищи. Чужестранцы привезут сюда неизвестные раньше болезни, от которых целые деревни вымрут в огне лихорадки. Эти люди завалят пляжи отбросами, они будут охотиться и плавать в прибрежных водах, их жилища станут расти все выше и выше — выше самых огромных деревьев, и будет этих пришельцев больше, чем марналов во время нереста. А наш с тобой народ вымрет.
      Старейшина молчал. Потом сказал:
      — Ты уверен, что все так и будет?
      — Не сегодня и не завтра, но это обязательно случится.
      — Да, это действительно большая беда! — тихо отозвался Старейшина.
      О’Брайен окинул взглядом божественную красоту бухты и подумал: «Эта красота, эта никем не изгаженная земля, эти удивительные, милые, красивые люди… А человек, чтоб ему было пусто, бессилен, особенно ежели он умирает…»
      Старейшина тоже встал, и некоторое время они стояли рядом и напряженно молчали. Два старика на ярком солнце, ожидающие скорейшего наступления благодатных сумерек. Потом Старейшина осторожно положил ладонь на плечо О’Брайена.
      — Неужели Лэнгри не сумеет предотвратить это?
      О’Брайен еще немного спустился по склону и встал на колени среди пышной зелени. Один за другим срывал он дивные цветы, и их сверкающие лепестки тут же чернели при прикосновении человеческой руки, срывавшей их, отбрасывающей прочь и тянущейся к следующим.
      Старейшина последовал за ним и тоже преклонил колени.
      — Не сможет ли Лэнгри…
      — Лэнгри сможет предотвратить это… если люди с небес явятся сегодня или завтра. Если же их прибытие задержится, Лэнгри ничего сделать не сможет, так как он умирает.
      — Теперь я понял. Тогда Лэнгри должен указать нам дорогу.
      — Дорога странная и очень трудная.
      — То, что должно быть сделано, мы выполним. Мудрость Лэнгри будет освещать нам дорогу.
      — Странную и трудную, — повторил О’Брайен. — Возможно, наш народ не сумеет осилить ее. Не исключено также, что тропа, намеченная Лэнгри, может оказаться ложной.
      — Что нужно Лэнгри?
      О’Брайен опять поднялся на ноги.
      — Присылай ко мне молодежь. Каждый день по паре. А я буду отбирать из них подходящих. Построй для них отдельную деревню. Этих юношей и девушек придется кормить, потому что сами они охотиться не будут, так что бремя промысла колуфа и приготовления еды придется поровну разделить между всеми деревнями.
      Они пожали друг другу руки и быстро разошлись в разные стороны. Форнри и мальчики-гребцы уже ждали О’Брайена на пляже. Они немедленно отчалили. Подняли парус, ибо ветер дул в спину, благоприятствуя быстрому возвращению. Лодка ходко вышла из бухты. О’Брайен обернулся и увидел Старейшину, который неподвижно стоял на холме, подняв руку в безмолвном прощальном салюте.

      Керн О’Брайен болтался в космосе с тех самых пор, как ему исполнилось двенадцать, а к тому времени, когда набрался опыта и его имя стало занимать самые почетные места в списочном составе корабельных команд, он уже скопил небольшую денежку, на которую и приобрел потрепанный и вышедший в тираж правительственный корабль-разведчик. Покупка, сделанная по цене металлолома, в общем, могла бы принести прибыль, если бы он ее тут же загнал на скрап, но О’Брайену удалось наскрести еще немного денег на покупку продовольствия и топлива, а также на взятку диспетчеру, чтобы тот отвернулся, когда корабль взлетит.
      Вообще-то говоря, О’Брайен был всего лишь механик-самоучка, правда, очень недурной, и не имел лицензии даже дотрагиваться до чего-либо, кроме ретронных решеток, но поскольку ему нередко приходилось наблюдать, как пилотируют корабли, он решил, что вполне достаточно владеет основами этого искусства. Корабль, подобно самому О’Брайену, обладал ослиным упрямством, но когда Керн выкладывал ему свой немалый запас самых непристойных ругательств, а также давал панели управления несколько крепких пинков, он подчинялся и вел себя почти прилично. Самое главное заключалось в том, чтобы заставить его двигаться в нужном направлении. Надо полагать, любой школьник знал о звездной навигации больше, нежели О’Брайен, а поддержку он находил только в древнем «Сокращенном курсе астрогации для лиц без специального образования». Так что девяносто процентов времени О’Брайен вообще не знал, где он находится, а остальные десять — лишь смутно догадывался об этом. Впрочем, особой разницы между этими состояниями не наблюдалось.
      Дело в том, что О’Брайен жаждал познакомиться с местами, которые лежат вне обычных космических трасс, дабы заниматься там не вполне законными исследованиями, хотя в еще большей степени его влекла туда возможность быть хозяином самому себе и делать чего душе захочется. Когда кончались запасы продовольствия и топлива, он отыскивал какой-нибудь захолустный частный порт, где не было властей, которые могли бы потребовать для проверки отсутствующую у него лицензию. Спрос же на хороших механиков наличествовал всегда. О’Брайен сажал свой корабль и работал, пока не зарабатывал достаточно, чтобы пополнить запасы топлива и продовольствия, а затем, никого не беспокоя, взлетал, направляясь в новые космические дали.
      Он занимался разведкой, обнюхал несколько дюжин астероидов, лун и малых планет — то ли еще не открытых, то ли уже забытых. При этом он даже себе не решался признаться, что в действительности все эти поисковые работы были лишь предлогом, который давал ему возможность наслаждаться потрясающими ландшафтами неизвестных лун, лишенных атмосферы, или острым ощущением опасности от путешествия по быстро вращающимся астероидам, где пылающие закаты и нежные восходы сменяли друг друга почти непрерывно.
      Вряд ли кто-нибудь мог бы удивиться больше, чем О’Брайен, когда он вдруг наткнулся на богатейшую находку. Он мог бы проглядеть даже астероид, целиком состоящий из платины, но мощное месторождение кристаллического ретрона так разрегулировало приборы корабля, что даже О’Брайен обратил на это внимание. Теперь ему предстояло вернуться в цивилизованные Палестины с таким богатством — огромным и неожиданным, — что он не имел ни малейшего представления, на что его можно употребить.
      У О’Брайена не было ничего, чем можно было бы защититься от излучения, источником которого стал трюм его корабля. Он не имел ни малейшего представления о том, где находится, уже тогда, когда стартовал с астероида. Поскольку же его приборы, благодаря ретрону, совершенно вышли из строя, то пока он безрезультатно боролся за экономию топлива и поддержание машин в рабочем состоянии, корабль заблудился еще безнадежнее. В конце концов О’Брайен наткнулся на планету, которая, как казалось, давала надежду на выживание, и направил к ней корабль. По правде говоря, это был его единственный шанс на спасение, так как прибор контроля за расходованием топлива давно испортился. Оно закончилось, когда корабль уже почти завершил посадку.
      Туземцы встретили О’Брайена с восторгом. Он стал их обожаемым героем, когда обратил свой лазерный пистолет против омерзительной летающей зверюги, которая ныряла в воды океана за колуфами и вырывала у них огромные куски мяса. Мафы так размножились, что стали угрожать существованию населения планеты, которое питалось одними колуфами. О’Брайен извел весь боезапас, убивая мафов влет, а их хризалид и вылупившуюся молодь в тех неприступных местах, где они жили. Таким образом, многочисленное поголовье мафов было почти истреблено.
      Затем О’Брайен исходил вдоль и поперек единственный континент планеты и не нашел там ничего ценного, кроме небольших месторождений угля и некоторых металлов. Никакой серьезный разведчик недр не обратил бы на них внимания, но благодаря им О’Брайен ввел туземцев в бронзовый век и дал им острые наконечники для охотничьих копий. Потом он обратился к мореплаванию и научил туземцев строить лодки с балансирами, и лодки обрели остойчивость в яростных схватках с колуфами.
      Вскоре вопрос о потенциальных спасателях потерял для О’Брайена значение. Он был Лэнгри, у него была семья, была своя деревня, его окружал величайший почет. Еще в относительно молодом возрасте он мог стать Старейшиной, но мысль, что он — чужестранец — станет править целым народом, казалась ему неприемлемой. Его отказ только усилил уважение туземцев. А О’Брайен стал еще счастливее.
      Потом возникло беспокойство. Естественные ресурсы планеты были столь скромны, что вряд ли могли стать причиной для ее колонизации. Она вообще мало годилась для жизни людей, так что если бы не колуфы и множество видов тыкв, никто бы тут не выжил. Из тыкв туземцы делали различную утварь, мясо колуфа было единственным источником питания. К счастью для туземцев, галактического рынка тыкв не существовало. Но к несчастью для них же, планета имела другой вид ресурсов, которые можно назвать поистине бесценными.
      Этот мир был бесконечно красив. Ровные песчаные пляжи. Теплые воды. Очаровательный климат. Здесь можно было создать превосходные курорты. Больше того, по сути дела, вся планета могла стать одним колоссальным курортом. Парадокс заключался в том, что те же самые черты природы, которые так затрудняли жизнь местного населения, должны были привлечь сюда толпы туристов.
      Человек был чужд этому миру. Надо полагать, туземцы происходили от какой-нибудь космической экспедиции или группы колонистов, забытых здесь сотни лет назад. Кроме колуфов — и то после длительного периода очистки и выдержки их мяса — да кое-каких корней и ягод, фауна и флора планеты были смертельно ядовиты для человека. К счастью, и человек был ядовит для них в не меньшей степени. Люди могли купаться в здешних морях без всякой опаски — разве что боясь утонуть. Даже самые хищные звери не осмеливались трогать человека. Капля крови, частичка кожи человека для таких животных означали болезнь и смерть, причем в местных условиях первая сменялась второй мгновенно.
      Людям приходилось дорого платить за свою безопасность, так как планета была очень бедна съедобными продуктами. Корни только нескольких видов растений годились для изготовления крайне невкусной муки, а их горькие плоды и листья можно было использовать при подготовке мяса колуфа. Были еще мучнистые ягоды, почти безвкусные, из которых получался отличный хмельной напиток. Вот, пожалуй, и все.
      Однако если наладить завоз сюда необходимых съестных припасов, избежать соприкосновения с ядовитыми шипами и колючками и предохраняться от смертельно опасных микроорганизмов (а хорошо поставленный курорт это мог легко наладить), то вся планета целиком могла бы превратиться в рай для туристов. Для людей, привыкших к суровой экологии засушливых, бесплодных или вообще лишенных атмосферы миров, лишь минеральные ресурсы которых могли привлечь к себе множество колонистов, эта планета была бы волшебно прекрасна. Те, кто смог бы хоть на какое-то время покинуть герметически закрытые купола в занесенных песком поселках или холод подземных пещер, были бы счастливы набраться сил в богатой кислородом и ароматом цветов атмосфере перед возвращением в жестокую среду обычного обитания.
      Тут на морских берегах выросли бы роскошные огромные отели, а мелкие гостиницы, пансионы и дачные коттеджи поползли бы вверх по склонам холмов туда, где сейчас пылают своей разноцветной листвой девственные леса. Миллиардеры дрались бы на аукционах за лучшие куски пляжей, чтобы строить там свои особняки, а все побережье усеяли бы бесчисленные тела загорающих. Прогулочные суда предлагали бы разнообразнейшие круизы, подводные лодки зазывали бы желающих познакомиться со странной и увлекательной жизнью здешних морей, в доках навалом лежали бы лодки для любителей рыбной ловли. Хотя местный животный мир и не годится для еды, но сама охота на подводных чудовищ — спорт увлекательный. Курортная жизнь могла бы продолжаться тут круглый год, так как климатическая сезонность была слабо выражена. Многомиллиардные прибыли гарантированы.
      Разумеется, туземцев пришлось бы изгнать, а может, даже и извести совсем. Вообще-то законы для их защиты существовали, а весьма солидное Колониальное Бюро занималось наблюдением за действием этих самых законов, но О’Брайен слишком хорошо знал, как функционируют подобные государственные бюрократические изыски. Мелкие космические хищники вроде него самого, амбиции которых заключались в том, чтобы ухватить несколько валяющихся на поверхности кредитов, подвергаются огромным штрафам или попадают в тюрьму, тогда как богатые концерны получают лицензии и хартии, отыскивая какие-нибудь легальные обходные пути или просто давая взятки. Зачастую они уволакивают свою добычу, опираясь на те же самые законы, которые должны защищать бедных туземцев.
      Морские купания, охота и прочие забавы туристов оттеснят колуфов от побережья и вынудят их искать места кормежки в открытом море, и если туземцы не научатся их там промышлять или не сумеют коренным образом изменить свой пищевой рацион, а заодно структуру своего общества и образ жизни, то они просто вымрут от голода.
      А О’Брайен очень сомневался, что подобные радикальные изменения общественного строя возможны. Лет через сто — двести ученые, которых очень волнуют уже случившиеся трагедии, хотя они и игнорируют происходящие сегодня, громко станут оплакивать печальную судьбу туземцев. «У них была такая великолепная цивилизация! С такими оригинальными, просто уникальными особенностями! Ах, какая потеря! Необходимы такие законы, чтобы это никогда не повторилось!»
 
      Молодежь приезжала отовсюду, из всех деревень. Лодки вылетали на песчаный берег, сверкая влажными лопастями весел и сопровождаемые бесшабашными песнями гребцов. Иногда их насчитывалось с десяток — красивых и гордых юношей и очаровательных девушек, покрытых бронзовым загаром от многих дней, проведенных на солнце. Это были опытные охотники и искусные ткачи, ибо в этом обществе люди любого пола могли выбирать себе работу по вкусу.
      Все они принадлежали к тому возрасту, когда счастье безоблачно, возрасту, который туземцы именуют Временем Радости, так как у них много времени для отдыха, танцев, пения и флирта, а выполнение общественного долга еще только маячит впереди. И хотя они охотно вытаскивали свои лодки на берег возле мыса и застенчиво представали пред очами Лэнгри, оказывая ему всяческий почет, но он-то знал, что никакой разговор о завтрашних горестях и невзгодах не отвлечет их помыслы от радостей сегодняшнего дня.
      Его вопросы повергали их в удивление. Они с большим трудом усваивали новые для них концепции. Они, потея, пытались научиться произносить новые для них созвучия. Им приходилось переносить неслыханные испытания выносливости, силы, памяти, сообразительности. О’Брайен проверял их, отвергал, а на их место прибывали новые, пока он наконец не отобрал себе пятьдесят учеников.
      В лесу — подальше от соблазнов моря, берега и деревни — О’Брайен построил крошечный поселок. Там он и поселился со своими пятьюдесятью учениками, заставляя их учиться от восхода до заката, а иногда и до полуночи. Туземцы из деревни доставляли им пищу, тогда как люди из более отдаленных мест приезжали, чтобы помочь эту пищу готовить. Форнри всегда был на месте, готовый помочь во всем, а Далла незаметно подавала прохладительный напиток и влажные листья, которыми Лэнгри вытирал лоб, когда уставал, а другие ждали, когда он отдохнет. Боли в животе приходили и уходили. Когда они были слабы, О’Брайен их старался переносить незаметно, когда же игнорировать боль становилось невозможно, он распускал учеников и ждал, пока она хоть немного утихнет.
      Формально обучение самого О’Брайена кончилось тогда, когда он вырос настолько, что смог удрать от своего классного наставника, но потом он учился всю жизнь и в своих странствиях умудрился накопить кое-какие сведения по самым разным вопросам. Но он никогда не думал, что запас этих знаний столь мал. Кроме того, он понял, как иногда трудно объяснить другим даже то, в чем ты сам неплохо разбираешься. Дело в том, что он ничего не смыслил в преподавании.
      О’Брайен стоял у края вырубки. За его спиной висело нечто вроде классной доски — сплетенная из волокон циновка, растянутая между двух стволов и обмазанная толстым слоем влажной глины. Острой палочкой О’Брайен изобразил на ней цифры от единицы до десяти, а под ними то, что считал основами арифметики:
 
      1 + 1 = 2
      1 + 1 + 1 = 3
 
      Пятьдесят учеников сидели на земле, пребывая в разнообразных стадиях невнимательности и недоумения. За их спинами — на дальнем конце вырубки — виднелись дома поселка. На опушке прятались деревенские ребятишки, чьи лица время от времени мелькали в кустах. Их любопытство не знало границ.
      — Единица означает одну штуку чего-либо, — объявил О’Брайен. — Одна хижина, один колуф, одна лодка. Один да один — два. Две хижины, два копья, два колуфа. Ну-ка, Бану!
      Юноша в первом ряду класса зашевелился. За время лекции на его лице успело утвердиться выражение полного недоумения.
      — Если у тебя есть одно копье, — продолжал О’Брайен, — и я дам тебе еще копье, сколько копий будет у тебя всего?
      — Зачем тебе давать мне копье, если у меня уже есть одно? — недоуменно спросил Бану.
      Вихрь комментариев и контрвопросов пронесся над студентами. Казалось, он будет длиться вечно. О’Брайен с трудом преодолел раздражение.
      — Ты охотишься на колуфа, Бану, и твой друг дал тебе свое копье подержать, пока он будет наживлять крючок. Сколько у тебя теперь копий?
      — Одно, — решительно ответил Бану.
      — Эй, вы, там позади! — крикнул О’Брайен. Потом снова обратился к Бану: — Бану, у тебя два копья. Один да один — два!
      — Одно — копье моего друга, — опровергал Бану. — У меня только одно. У меня всегда одно. Зачем мне два?
      О’Брайен тяжело вздохнул:
      — Погляди на свои пальцы. На каждой руке у тебя их по пять. Один плюс один, плюс один, плюс один, плюс один. Пять. Пять пальцев на одной руке. Если колуф откусит один, сколько останется? — Он вытянул вперед руку с растопыренными пальцами, потом загнул один. — Четыре! Пять минус один будет четыре! Считай!
      Весь класс пялил глаза на пальцы Бану. Тот схватил один палец и попытался его оторвать.
      — Не могу оторвать, — сказал он наконец. — Все равно их у меня пять.
      — Черт побери, неужто не понимаешь? Пять каких угодно вещей минус одна будет четыре.
      Ученик, сидевший у самого края вырубки, встал и шагнул вперед, не спуская глаз с того, что было написано на доске. О’Брайен подошел к нему.
      — В чем дело, Ларно?
      — А что будет после десяти?
      О’Брайен написал новые цифры от одиннадцати до двадцати и назвал их.
      — Так-так, — воскликнул Ларно. — А после двадцати?
      О’Брайен продолжал писать новые цифры, одновременно называя каждую. Класс же терял интерес к этой проблеме. Разговоры стали громче, взвизгнула какая-то девчонка, кто-то затеял игру с тыквочкой. На все это О’Брайен не обращал внимания, желая поощрить интерес Ларно. Теперь уже вся доска была исписана.
      — Да, да, — повторял Ларно, — а после девяноста девяти?
      — Сто. Сто один. Сто два…
      — А после ста девяносто девяти?
      — Двести.
      — А после двухсот девяноста девяти будет триста? — спросил Ларно. — Да, да! А потом четыре сотни? И пять? И если один и один дают два, то одиннадцать и одиннадцать дают двадцать два, а сто и сто — двести? Да, да! И если из пяти отнять один, то получается четыре, значит, отняв сто из пятисот, мы получим четыреста. И если у нас на руках десять пальцев, то у двоих их будет двадцать, а у нас у всех, не считая тебя, Форнри и Даллу, — пятьсот! Да, да!
      О’Брайен мрачно повернулся и пошел прочь.
      — Да, да, — бормотал он. — А теперь пусть кто-нибудь скажет мне — тупому механику, — как мне преподавать в классе, где есть один гениальный математик и сорок девять недоумков?
 
      О’Брайен начал учить их языку. Тут был порядок. Благодаря наличию какой-то идиотской традиции, этот маленький народец, отрезанный от всей галактики, был двуязычным. Он обладал своим языком, который не походил ни на один знакомый О’Брайену, но существовал еще и церемониальный язык, представлявший собой сильно искаженную галактическую речь, которая во всей вселенной так и называлась галактическим языком. О’Брайен вырос, говоря на нем, а человек, который не может обучить других своему родному языку, — просто дурак. По сути дела, О’Брайен начал обучать туземцев галактическому языку сразу же, как только появился в этом мире, и тот распространился быстро сначала в его семье, потом в его деревне. Вся эта молодежь тоже знала галактический или что-то очень близкое к нему. Они быстро овладели разговорной речью в тех пределах, которые О’Брайен считал для них необходимыми.
      Обучал их О’Брайен и наукам, поскольку ни один космонавт, не имея представления об основных принципах главных отраслей знания, вряд ли мог надеяться прожить достаточно долго, чтобы успеть заразить других своим невежеством. Ему пришлось обучать их таким вещам, о которых он сам имел весьма слабое представление, например социологии, экономике, государственному управлению. Он преподавал им даже политологию, для чего пришлось взболтать в памяти какие-то опивки, оставшиеся от случайных разговоров: фактики насчет конституций, договоров, статей конфедерации, социализма, коммунизма, фашизма, теократии, олигархий, технократии и их бесчисленных модификаций, вызванных необходимостью адаптации к различным условиям, а также прочих подобных вещей, о которых он почти не имел представления.
      Учил он и военному делу, тактике партизанских действий, начаткам колониального управления. Иногда он выводил весь класс прямо под звездное небо и начинал рассказывать об истории разных народов, населяющих галактику. Он думал, что эти наивные юные туземцы станут внимать с раскрытыми ртами, пока он будет повествовать им о жестоких межзвездных войнах, о фантастических животных бесчисленных миров и о солнцах, которых больше, чем листьев в лесу. Однако время, когда они были способны все это воспринимать, ночью было еще более ограничено, нежели днем.
      — Вот, — говорил он им, пользуясь вместо указки копьем, — видите вон те две яркие звезды и рядом более мутную? Если направить копье между ними так, будто оно может летать, подобно космолету, о котором я вам уже говорил, оно воткнется в звезду, которую я называю Солнцем. Вы ее без большого телескопа не углядите. Согласно истории, или легенде, или просто дурацким слухам, именно оттуда явились наши предки.
      Эти яркие звезды называются Тарта и Ролонь. Когда-то их планетные системы начали между собой войну. В войнах участвовали только космические корабли. Каждая сторона имела столько кораблей, что сосчитать их просто невозможно. — Тут О’Брайен замолчал, чтобы дать своим шепчущимся ученикам утихомириться. — Кораблей были тысячи и тысячи, и каждый отстоял от другого на такое большое расстояние, что его нельзя измерить никакими цифрами, так как космос безмерно велик. И эти корабли стреляли друг в друга огненными молниями. Металл, который был куда прочнее ваших наконечников для копий, плавился и превращался в кипящую жидкость, а команды кораблей — в обгорелые сучки. И во время каждой битвы нескольким кораблям удавалось прорваться к материнским планетам и жечь их своими молниями, сжигать там деревни больше наших лесов и дома выше наших деревьев. И все это вместе с людьми превращалось в раскаленную жидкость. Теперь в этих мирах никто не живет. А вон там, — указывал он в другом направлении, — там лежит мир, который называется Уаторно, и в его океанах живет зверюга, перед которой колуф — детская игрушка. Он в сотню раз больше колуфа и может слопать охотничью лодку одним глотком.
      В этом месте О’Брайен сделал паузу и услышал чей-то голос, донесшийся с края вырубки: «Кто-то должен поговорить со Старейшиной. У Лэнгри с головой нелады».
      Случилось то, что было предопределено: класс стал распадаться. Каждое утро О’Брайен тревожно вглядывался в лица учеников, чтобы узнать, кто еще не явился на занятия. Но свое дело он делал все так же упорно.
 
      О’Брайен отдавал обучению столько времени и сил, сколько мог. Частенько ему приходилось импровизировать. Пожалуй, даже слишком часто. Пока он работал с классом, Ларно стоял на краю вырубки и решал на личной доске математические задачи. О’Брайен с не очень-то надежной помощью «Сокращенного курса астрогации для неучей» составлял условия заданий, решая которые, Ларно покрывал математическими символами все пространство доски, к большому изумлению тех учеников, которые все же набирались терпения и следили за его выкладками. Потом Ларно прерывал О’Брайена и говорил: «Я решил эту задачку. Давай другую».
      Тогда О’Брайен протягивал руку и брал свой «Краткий курс».
      — Ладно. Скорость твоего корабля 50.000 единиц. Местоположение то же самое. Вычисли, сколько топлива потребуется ему, чтобы достигнуть планеты X и выйти на орбиту.
      — Ладно, ладно. А та задачка? Я ее верно решил?
      — Откуда мне знать, черт бы тебя побрал, — ворчал О’Брайен, возвращаясь к своей лекции.
      Поймав Бану спящим, что бывало частенько, он рычал на ученика:
      — Бану, как фамилии этих адвокатов?
      Бану незамедлительно просыпался и без запинки говорил:
      — Кларус, Храанл, Пикроули, Маклиндоффер и Уэблистон. Город Швалофро, мир Швало, сектор 9138.
      О’Брайен лихорадочно возносил хвалы за ниспосланные ему блага. У него был гениальный математик, который решал задачи, неподвластные самому О’Брайену, и гениальный запоминатель, который помнил вещи, услышанные даже во сне. Это было очень хорошо, так как Бану спал почти всегда. Он ничего не забывал, хотя и не понимал ровно ничего из того, что запомнил. Копаться в его памяти было делом утомительным.
      Остальные ученики были явными и безнадежными идиотами.
      — Адвокаты… — начал О’Брайен.
      Внезапно он сложился почти пополам и вцепился руками в нижнюю часть живота. К нему бросились Форнри и Далла, но он стряхнул их, выпрямился, вытер с лица пот и продолжал:
      — Адвокаты скоро станут для вас важнее воздуха, которым вы дышите, а эта адвокатская фирма не побоялась, защищая мои интересы, предъявить иск правительству целого мира. Она посмеет судиться ради вас со всей Федерацией Миров, но вот найти ее будет трудно — я с ней имел дело давно, название могло поменяться.
      Адвокаты стоят денег, но вы этого не понимаете, поэтому я покажу вам то, что вы должны понять. Вот, смотрите!
      Он развернул тряпицу и показал всем пригоршню чудесных кристаллов.
      — Присмотритесь к ним хорошенько, — продолжал О’Брайен, обращаясь к ученикам, сидевшим разинув рты. — Это кристаллы ретрона. Благодаря им существуют космические перелеты. Залежи кристаллов редки, они дороги, и их легко превратить в деньги в любом финансовом центре галактики.
      В задних рядах вспыхнула перебранка, так что О’Брайену пришлось остановиться, пока там выясняли отношения, что закончилось шуточками и хихиканьем. Среди учеников-мальчишек было много любителей подразнить девчонок, а те обожали флирт, так что некоторые парочки продолжали флиртовать даже на лекциях. Впрочем, О’Брайен еще не успел забыть собственную молодость.
      — Кредиты — это такие деньги, которые адвокатам нужны в большом количестве. В обломках моего корабля таких кристаллов достаточно, чтобы купить услуги множества адвокатов. Кристаллы надо будет спрятать в безопасном месте — например, в пещере под высоким холмом. Обломки корабля не годятся — их ведь осмотрят первыми, когда прилетят новые космонавты, а если не спрятать ретрон поглубже, то найдутся такие приборы, с помощью которых излучение кристаллов будет легко обнаружено.
      Я вам говорил о правительствах. В других мирах система управления не такая, как у вас, где лидеры вырастают сами, а не выбираются и не назначаются.
      Поэтому вам надо…
      Режущая боль вернулась, класс на этот раз пришлось распустить, а слабость была такая, что Форнри и Далла с трудом уложили О’Брайена в гамак. Он лежал с закрытыми глазами, с лицом, покрытым потом, с руками, сжимавшими низ живота, но все еще продолжал шептать:
      — Так много надо сделать и так мало времени. Законы, правительства, экономика, колониальная администрация да еще куча всего, а я ведь всего лишь тупой механик, к тому же умирающий. — Внезапно его глаза раскрылись и он сел рывком. — Сегодня не было еще пятерых. Где они?
      Форнри и Далла обменялись виноватыми взглядами.
      — Возможно, они понадобились в своих деревнях, — сказал извиняющимся тоном Форнри. — Охота…
      — Охота! Что такое пустое брюхо в сравнении с рабством или со смертью? Неужели они не понимают, что не будет никакой охоты, если не будет Плана?
      — Они не понимают, чего ты хочешь от них, — ответил Форнри. — Возможно, если бы ты рассказал им о Плане…
      — К этому они еще не готовы. Мне надо было начать раньше.
      Он снова опустился в гамак и закрыл глаза. Тут же услышал шепот Даллы: «Может быть, Старейшина поможет?» Форнри ответил ей: «Он помогает, чем может, но ему трудно заставить их сидеть тут, если дома в них есть нужда. Завтра будет еще хуже».
      Вернулась боль.
 
      Однажды число учеников сократилось до пятнадцати, а на следующий день упало до одиннадцати. Все чаще и чаще возвращались боли. О’Брайен, если мог, игнорировал их и упрямо продолжал делать свое дело.
      — Вам надо научиться понимать, что такое правительство Федерации. Существуют миры, являющиеся ее независимыми членами, есть миры — ассоциированные члены, а есть «зависимые миры», то есть принадлежащие другим мирам.
      Ученики тосковали, многие откровенно спали. Он понимал, в чем тут проблема (или ее часть): он просто никуда не годный преподаватель, но с этим ничего уже не поделаешь, да и времени нет.
      — Вам надо начать с положения ассоциированного члена, а затем подать просьбу о приеме в качестве независимого члена Федерации, иначе, клянусь, может получиться так, что вы превратитесь в чью-нибудь собственность. Я не знаю, каковы сейчас требования, предъявляемые к членам Федерации, и это одна из причин, по которым вам понадобятся адвокаты. Бану?
      Бану монотонно перечислял имена и адреса.
      — Знаю только, что вы должны уметь читать и писать. Все население, включая детей, достигших школьного возраста. То, что вы уже владеете галактическим, конечно, хорошо, но уметь разговаривать — все же мало. Тот, кто не умеет читать и писать, никогда не узнает, что происходит в галактике, и не сумеет защищать свои интересы. Так или иначе, требования в отношении грамотности существуют — вероятно, процентов девяносто населения для приема в члены Федерации. С сегодняшнего дня мы вводим уроки чистописания, и когда вы его освоите, начнете учить других, учить ежедневно, как только у вас найдется свободная минута. Обучиться должны все.
      А еще вам надо узнать все о бюрократии. Бюрократы существуют при каждом правительстве. Чем больше правительство, тем выше численность бюрократов. Все, что дает правительство, бюрократы расхищают, причем иногда они сами этого не сознают. Если вы не будете знать, как бороться с бюрократией, она украдет у вас этот мир прямо из-под носа. Существует такое Колониальное Бюро, которое вроде бы должно контролировать администрацию зависимых миров, а на самом деле…
      Боль, казалось, пропитала все его существо. О’Брайен схватился за живот и прошептал:
      — Все зря…
      Форнри и Далла бросились к нему. Скрюченный болью, О’Брайен простонал:
      — Неужели никто из них не вернется сюда?
      — Все говорят, что, быть может, завтра, — отозвался Форнри.
      — Завтра я могу умереть. А может, и вы все погибнете.
      Он сбросил руку Форнри и, шатаясь, побрел к бревну, лежавшему посреди вырубки.
      — Слишком долго я медлил, а теперь времени уже не осталось. Мне не удалось заставить вас понять, как велика опасность.
      К этому времени все ученики уже проснулись. Некоторые толпились возле О’Брайена.
      — Это бедный мир, — бормотал тот, — но он обладает одним бесценным качеством. Это рай. Его моря и пляжи изумительны. Климат чудесен. И весь он прекрасен.
      Старик с трудом поднялся на ноги. Форнри кинулся, чтобы удержать Лэнгри от падения, но тот устоял на ногах и вырвал руку. С пугающей серьезностью он сказал:
      — В тот момент, когда кому-нибудь придет в голову построить тут первый курорт, вы будете обречены. Этот человек — ваш враг, и вы должны сражаться с ним до последней капли крови. Если вы позволите ему открыть один курорт, их станет десять или сто, прежде чем вы заметите, что тут что-то происходит. Вас заставят перенести ваши деревни в леса, и даже если и разрешат пользоваться морем, то с охотой все равно будет покончено. Курортники отгонят колуфов, а вы погибнете от голода. Но я бессилен, я не сумел передать вам свой ужас перед таким будущим.
      Он с трудом сел на бревно. Ученики стояли неподвижно.
      — И вот с такой-то публикой мне предстоит работать, — с отвращением сказал О’Брайен. — Бану, который все помнит, но ничего не понимает. Форнри — мой праправнук, преданный, все время рядом, хоть и предпочел бы отправиться на охоту. Человек, который все понимает, но тут же забывает.
      Форнри смахнул слезу.
      — И Далла. — О’Брайен еле встал и нежно обнял ее за плечи. Девушка, плача, спрятала свое лицо на его груди. — Она тут не для того чтобы учиться, а чтобы облегчить мои страдания, но болезнь зашла так далеко, что вам этого и не представить. — Он повернулся к остальным: — И вы все. Вы преданно будете со мной рядом, пока не найдете предлога, чтобы уехать. Вот и все, что у меня есть, и я буду стараться использовать вас как можно лучше. Идите же ко мне.
      Он сидел на бревне, а молодежь толпилась вокруг. О’Брайен кивнул Форнри, и тот подал ему старый, весь истрепанный судовой журнал. Все эти годы О’Брайен частенько использовал его в качестве своего дневника. Там были тщательно сделанные записи Плана, который мог спасти этот мир.
      — Я собираюсь дать вам План, — снова заговорил он. — Вы все еще не подготовлены к тому, чтобы понять его суть. Он большой, сложный, вам трудно будет в нем разобраться. Я надеюсь лишь на то, что, когда он вам понадобится, вы сумеете вникнуть в то, что там сказано. Если ваше внимание станет рассеиваться, постарайтесь хоть Бану удержать от сна. Кто-то же должен все это выслушать и запомнить.
      Я буду повторять вам то, что тут сказано, снова и снова, с мельчайшими деталями, которые придут мне в голову, а когда кончу, стану повторять все снова и снова опять: столько раз, сколько успею. И пока шевелится мой язык, я буду объяснять вам этот План.
      И тогда — клянусь Богом своим и вашим — я буду считать свое предназначение выполненным.

      С самых юных лет своей жизни Форнри страшился Лэнгри.
      Мало кто из детей мог похвастаться живым прапрадедом, а тем, у кого они были, приходилось заботиться о трясущихся дряхлых стариках, в мозгу у которых не осталось ничего, кроме страха перед смертным пламенем.
      А Лэнгри — это Лэнгри. Во время охоты на колуфов он был лучшим гарпунщиком, и удар его гарпуна никогда не пропадал даром. Он первым бросился спускать на воду лодку, чтобы спасти ребятишек, которые оказались в волнах во время одного из очень редких на этой планете штормов. И если другие боялись переправляться через вздувшуюся реку, то именно Лэнгри находил брод и первым же проходил по нему. К нему приводили людей со сломанными руками и ногами, так как только Лэнгри мог справиться с такой бедой.
      Множество взрослых приходили к нему за советом, начиная от женщины, брак которой беспокоил вождя деревни, и кончая самим Старейшиной. И если Лэнгри говорил «сделай так», все бросались выполнять его распоряжение. Когда их вел Лэнгри, все следовали за ним беспрекословно.
      Такой прапрадед был для Форнри тяжелым бременем. Он мог сказать: «Почему ты пошел вверх по течению, чтобы переправиться через реку? Почему не переплыл ее здесь, как это сделали старшие мальчики?» Или: «Старшие мальчишки ныряют со скалы. Чего ради, спрашивается, ты нырял с бережка?» Форнри боялся, но тоже плыл или нырял.
      А когда Лэнгри сказал: «Охотиться на марналов с острогой — детская забава. Пора тебе промышлять колуфов», Форнри присоединился к охотникам. Он был в лодке самым маленьким, может быть, даже самым юным промысловиком за всю историю промысла колуфа. Другие охотники не знали, что его послал Лэнгри, но по обычаю, если в лодке оставалось место, его мог занять любой желающий, так что Форнри никто выгонять не стал. Но зато вдоволь посмеялись: «Гляньте, какой могучий охотник оказал нам честь! Какой великий успех сегодня нас ждет! Он будет гарпунщиком, если только дрожать перестанет, и тогда у него, может быть, найдется время бросить гарпун!»
      Но Форнри дрожал не от страха, а от гнева. От гнева на Лэнгри, пославшего его, и на охотников за их шуточки. Он бросил гарпун с такой яростью, что сам свалился за борт. Но подначки тут же прекратились, когда гарпун с силой вонзился в самое важное место — в точку сразу за головой чудовища. Мальчик же, оказавшись в воде, ухватился за веревку и сделал на ней петлю, которую забросил на острый как нож хвостовой плавник колуфа, так что все подумали, что за борт он прыгнул нарочно. С этого времени над Форнри уже никто не смел смеяться.
      По мере того как Лэнгри старел, он хоть оставался еще во всем первым, но все чаще и чаще желал поваляться в гамаке и отдохнуть, попивая хмельной напиток. Теперь у Форнри появились новые обязанности. Если Лэнгри не хотелось что-либо делать, он поручал эту работу праправнуку. И когда Форнри вступил в возраст Времени Радости и его сверстники посвящали дни и ночи музыке, танцам, песням и бешеному водовороту любви и флирта, сам Форнри превращался в простого слугу при тираническом старике. Другие юноши ему завидовали — как же, праправнук самого Лэнгри, его опора в предзакатные дни, но сам Форнри никак не понимал, чему тут можно завидовать.
      А потом здоровье Лэнгри стало быстро ухудшаться, Старейшина мудро решил, что таланты Форнри лучше использовать в роли охотника, нежели в роли сиделки. Он послал Лэнгри Даллу. Ее мать — вдова — умерла от горячки, которая здесь иногда вызывалась какой-нибудь царапиной и неизбежно приводила к смертельному исходу. Так что Далла и ее маленькая сестренка остались совсем одни.
      У Форнри еще никогда не было возлюбленной. Вообще-то выбор был богат, не только потому, что он происходил из Детей Огня и был наследником Лэнгри, но и потому, что он прославился отвагой и многими талантами. Так что не было деревни, где не нашлось бы нескольких девушек, положивших глаз на праправнука Лэнгри.
      Но Лэнгри, сам наслаждаясь покоем гамака, постоянно требовал от Форнри то одного, то другого: чтобы его фляга была полна, чтобы вождю соседней деревни напомнили о приходе его очереди собирать ягоды, чтобы вовремя передали, что Лэнгри принял приглашение на праздник. Он, видимо, напрочь забыл, что Форнри достиг возраста Времени Радости.
      Одно из наисладчайших удовольствий этого времени — юношеская любовь и процесс ухаживания, для чего старинные обычаи и правила поведения требовали обеспечения участникам полной свободы и нестесненности общественными и личными обязанностями. Разумеется, такая свобода никак не вязалась с прихотями и поручениями капризного и весьма вспыльчивого старика. Очаровательные девушки могли хотя бы вздыхать при виде спешащего мимо них Форнри, но сам юноша, получив от Лэнгри срочное задание и приказание немедленно вернуться с ответом, не имел даже времени, необходимого, чтобы договориться о свидании или обменяться с возможной партнершей любовными песенками. Никакая добродетельная дева не согласилась бы на такую профанацию, как торопливый флирт.
      И тут появилась Далла. Ни одна девушка не могла сравниться с ней красотой, а кроме того, они могли теперь предаться ухаживанию, имея довольно много свободного времени, несмотря на капризы Лэнгри, ибо само бремя его поручений все время сводило влюбленных вместе.
      Так как Лэнгри иногда чувствовал себя очень плохо и мучился от страшных желудочных болей, было решено, что он нуждается в помощи более зрелых и опытных женщин. Эти женщины взяли над ним шефство, невзирая на его возражения, и по своей душевной доброте дали Форнри и Далле столько свободного времени, сколько тем требовалось. Нашелся и подросток, который охотно выполнял мелкие поручения Лэнгри.
      Вот теперь-то Форнри и Далла могли свободно предаться прелестям Времени Радости. Они пели и танцевали вместе с другими юношами и девушками, они проводили целые дни и ночи, исполненные нежностью и ласками, на Холме Приюта — красивейшем месте, специально отведенном для юношеского флирта и чувственных наслаждений.
      Большинство юношей и девушек в возрасте Форнри были уже обручены. Однако Далла еще не достигла нужных для обручения лет, а поэтому Форнри приходилось сдерживаться, что при наличии других возможностей, предоставляемых Временем Радости, его не очень огорчало.
      И все же в ощущении счастья иногда появлялся привкус горечи, когда Форнри вспоминал, что он счастлив лишь потому, что Лэнгри болен и быстро стареет. Теперь он понимал, что, хотя его прапрадед достиг лет, недоступных другим людям, он не может жить вечно.
      И еще он узнал, что горячо любит своего прапрадеда.
      Затем последовало плавание к Старейшине, потом строительство лесной деревушки. Многим счастливым дням был нанесен непоправимый ущерб из-за школьных занятий, причем больше других пострадали именно Форнри и Далла. Форнри снова пришлось бегать по поручениям Лэнгри, оба они ухаживали за стариком, который работал гораздо больше, нежели позволяло его слабеющее здоровье. Даже когда болезнь приковала его к гамаку, им почти никогда не удавалось скрыться, так как приходилось часто проделывать утомительные переходы от деревни к деревне, безуспешно пытаясь уговорить бывших учеников Лэнгри вернуться назад.
      Теперь Форнри и Далле редко приходилось пользоваться радостями Холма Приюта, а когда это счастье выпадало на их долю, совесть беспощадно грызла Форнри. Он не понимал, зачем нужен План, не представлял, как он сможет отвратить беду, но раз Лэнгри сказал, что в противном случае охоты не будет, то Форнри этому верил. И если миру и его народу грозила опасность, Форнри был обязан повернуться спиной ко Времени Радости и чем-то помочь Лэнгри. Вот только хорошо бы понимать, что именно он должен сделать!
      Когда количество учеников уменьшилось до числа пальцев на двух руках, Лэнгри наконец стал учить их Плану. Все находили его непонятным, а многие начисто отказывались в него верить. Если, как уверял Лэнгри, небеса полны миров, то кому может понадобиться их мир? Известно, что Лэнгри очень стар, а в умах стариков нередко возникают самые странные идеи. Никто не осмеливался выразить Лэнгри неуважение, но в то, что он рассказывает, поверить просто невозможно.
      Форнри яростно спорил, но даже те, кто хотел бы верить, не могли извлечь из слов Лэнгри никакого смысла. Если то-то произойдет, говорил он, надо будет сделать то-то и то-то, а если случится нечто иное, то сделать следует вот что… Если же произойдет и то, и другое, то… Бану сидел с закрытыми глазами и с выражением сонного удивления на лице, но если Лэнгри спрашивал его, он монотонно повторял только что сказанное слово в слово.
      Прилетит корабль-который-с-неба, говорил им Лэнгри, только теперь им лучше называть его космическим, так как он и на самом деле такой. В сравнении с другими кораблями он маленький, и тогда…
      План, казалось, не имел конца, но когда он закончился, Лэнгри все начал снова. А потом опять и опять. И еще раз снова…
      С каждым днем Лэнгри слабел, а План становился все мучительнее. Когда старик уже не мог больше подниматься из гамака, он снова собирал возле себя учеников и говорил о Плане с самого начала. Будет космический корабль, очень небольшой, и тогда…
      И вот пришел день, когда слова Лэнгри стали путаться, а затем он и вовсе потерял речь. Класс разошелся. Форнри и Далла остались с теми женщинами, которые пришли посмотреть, нельзя ли хоть немного утишить боли.
      — У него жар в лице, — сказала Далла. — Не позвать ли лекарей?
      — От них он только разозлится, — ответил Форнри. — В прошлый раз он их просто выгнал. Сказал, что нельзя лечить тело, которое износилось от старости. Боюсь, он прав.
      Женщины растирали отекшие члены Лэнгри, прикладывали к пылающему лбу влажные листья. Форнри смотрел на это с бессильной жалостью и вдруг услышал слабый свистящий звук. Какое-то время он с удивлением вслушивался в него, а затем бросился бежать к ближайшей деревне. Он видел, что Далла помчалась следом, и сделал ей знак вернуться обратно. Когда ему показалось, что звук резко усилился, Форнри помчался с удвоенной скоростью.
      На опушке леса он остановился. Звук стал уже таким сильным, что казалось — вот-вот лопнут барабанные перепонки. Жители деревни в панике бежали кто куда. Они мчались мимо Форнри, задыхаясь от ужаса, и тут он увидел, как за деревней опускается космический корабль. Он узнал его — корабль был именно таков, каким его описывал Лэнгри.
      — Остановитесь! — кричал Форнри селянам. — Лэнгри был прав. Мы должны держаться Плана!
      Никто не обращал внимания. Корабль скрылся за холмом, и тогда Форнри стал осторожно подниматься на вершину холма, перебегая от куста к кусту, пока не нашел укрытое место, откуда странный предмет был хорошо виден.
      Корабль тяжело опустился на полого спускающуюся к морю лужайку. Прошло какое-то время, показавшееся Форнри бесконечно долгим, открылась дверь люка, и из него показался человек, тут же спрыгнувший на траву. На нем был странный костюм, закрытый от макушки до пальцев на ногах, — точно такой, как им рассказывал Лэнгри. Форнри устроился удобнее в своем убежище и с интересом наблюдал за происходящим.
      Оказавшись на земле, человек с наслаждением потянулся, провел пальцем по груди, отчего одежда легко разошлась. В шлюзе появился еще кто-то и крикнул тому, что стоял возле корабля:
      — Возвращайся! Состав атмосферы еще не проверен!
      Человек на траве втянул в легкие добрый глоток воздуха и выдохнул его медленно обратно.
      — Шикарная атмосфера, — крикнул он. — Только что сам ее проверил.
      Вскоре из шлюза спустили трап, по которому стали выходить наружу остальные члены команды. Лэнгри говорил, что в ее составе будут и мужчины, и женщины, но из-за странной одежды Форнри не мог определить, кто из них кто.
      Зато главного он определил сразу: маленький толстый человечек, к которому остальные подходили за инструкциями. Главный осмотрелся, а затем, к вящему удивлению Форнри, выдохнул изо рта облако красного дыма.
      — Приятное местечко, — сказал он.
      — Приятное? — воскликнул кто-то. — Да это ж рай! Вы только взгляните на берег!
      По пандусу спустился стройный человек с густой растительностью на лице и стал что-то говорить Главному. Они прогуливались взад и вперед, причем так размахивали руками, что Форнри решил: руки — необходимый инструмент разговора.
      Морской ветерок четко доносил до его слуха слова. Волосатый сказал:
      — Не можем же мы улететь, не взглянув на туземцев! Кристаллы дадут нам только богатство, а туземцы сделают знаменитыми. Примитивный народ! Как они попали в этот Богом забытый уголок галактики? Я должен заглянуть в деревню хоть одним глазком!
      — Что ж, загляните, — отозвался Главный. — Уж раз я зарегистрирован как научная экспедиция, будет полезно представить кое-какие ученые результаты на случай, ежели нас спросят, чего мы тут сшивались. Часок я вам дам.
      Главный повернулся к другому члену экспедиции, который совершал какой-то обряд, держа обеими руками некий черный аппарат.
      — Я просил бы вас не таскать во рту свои золотые зубы, когда я делаю замеры, — сказал этот человек. — Я чуть не решил, что открыл месторождение золота.
      — Что, никаких металлов? — спросил Главный.
      Тот пожал плечами.
      — Что ж, туземцы здесь, вероятно, пользуются для производства наконечников к копьям медью, но концессию на добычу металла тут вряд ли кто-нибудь возьмет.
      — А как же с ретроном?
      — Я уже говорил вам, что на планетах этого типа кристаллический ретрон не должен встречаться, если только кто-нибудь не завез его сюда. А излучение я регистрировал. Только сейчас его вернее всего экранирует рельеф. А может, и вообще ошибка приборов.
      Главный сердито отвернулся.
      — Еще одна пустая посадка. К вашему сведению, посадка этой консервной банки и взлет ее же стоят больших денег. — Он повысил голос: — Капитан!
      Человек, одетый в совершенно другую форменную одежду, появился в дверях шлюза.
      — Да, мистер Уэмблинг?
      — Взлетаем через час. Приготовьте штурмовые автоматы с резиновыми пулями. Те, кому охота размять ноги, могут прогуляться группами, но отходить от корабля дальше, чем на расстояние окрика, запрещаю. И еще: пусть в каждой такой группе будет штурмовой автомат. Это приказ. Да, и выставьте у корабля вооруженную охрану. — Он повернулся к остальным. Некоторые с тоской поглядывали на море. — Никаких купаний. Новые миры могут быть смертельно опасны. Видели список запрещенных действий? Вот и выполняйте.
      Капитан махнул рукой и нырнул обратно внутрь корабля. Главный снова обратился к человеку с черным предметом в руках:
      — Возьмите одну из групп и побродите тут с вашим прибором — так, на всякий случай, может, обнаружите излучение ретрона на самом деле.
      Сформированные группы уже расходились в разных направлениях. Одну из них повел в сторону деревни бородатый мужчина. Они прошли совсем рядом с Форнри, который старательно вглядывался в лица космонавтов и в странное оружие, которое тащил один из них. Лэнгри описывал им нечто в этом роде, но никто из учеников не верил его словам.
      Сделав шагов двадцать в сторону деревни, один из членов группы внезапно свернул в сторону и прыгнул в заросли кустарников. Еще минута, и он выволок оттуда Даллу. Она яростно брыкалась и кричала. Форнри вскочил было на ноги, но тут же снова спрятался. Он не знал, что Далла последовала за ним, и это было событие, которого План Лэнгри не предусматривал. Впрочем, Форнри ни на секунду не заколебался. Пока Далла продолжала сопротивляться, отвлекая внимание других космонавтов, он скрытно продвигался к ним.
      Космонавт, схвативший Даллу, восторженно ржал.
      — Мне этот мир все больше и больше нравится. Надеюсь, тут найдутся еще цыпочки вроде этой!
      — Отведем ее на корабль, — сказал Волосатый. — Попробуем выяснить, на каком языке она говорит.
      Первый хохотнул:
      — А я бы не возражал еще чего-нибудь попробовать!
      Теперь Форнри был уже готов к броску. Он кинулся на мужчину, державшего Даллу, и сшиб его с ног. Другие тут же сцепились с Форнри, свалив его на землю, зато Далла быстренько исчезла в зарослях. Три человека подняли Форнри на ноги, еще один удерживал того, который поймал Даллу, а теперь со злобой рвался к Форнри.
      — Пустяки, — сказал Волосатый. — Он сгодится нам не хуже женщины.
      — Это ты так думаешь, а по мне разница большая!
      — Заберем его на корабль, — гнул свое Волосатый. — Деревню осмотрим потом.
      Когда они подошли к кораблю, к ним вышел Главный.
      — Зачем вам этот дикарь? — спросил он с отвращением.
      — Хочу кое-что выяснить у него, — ответил Волосатый. — У него черты абдолинианина, а у меня есть кое-какие ключевые слова из их речи.
      — Когда перед нами океан с этими интереснейшими животными, которые в нем бултыхаются, вряд ли вам стоит терять время на вшивых дикарей. Там такие формы жизни, что я не могу поверить в их реальность, даже когда смотрю на них! Думаю, что теперь никому в голову не придет купаться в этой лужице. — Он обратился к человеку, который все время следовал за ним. — Хайрус, есть ли шанс, что эти уродины принесут нам приличную прибыль?
      — Ими способны заняться только либо музеи, либо океанариумы, — ответил тот. — Но у них денег мало. Вот если вы преподнесете им таких тварей на тарелочке, они вас поблагодарят и даже назовут такое страшило в вашу честь. Как полагаете, той уродине, что состоит из одних ног и шеи, подойдет имя Уэмблрус?
      Толстяк содрогнулся.
      Волосатик взбежал по сходням корабля и скрылся внутри. Остальные держали Форнри. Вскоре тот вернулся, держа в руках еще один черный предмет. Поставив эту штуку против Форнри, он нажал на какой-то блестящий выступ. Предмет заговорил! Он произнес: фрог, виллик, ласкруф, вумарль, кассик, денлибдра.
      Волосатик пристально наблюдал за Форнри:
      — Если он действительно абдолинианин, то должен узнать хоть одно из ключевых слов.
      Форнри, который уже давно догадался, что от него ждут, чтобы он понял значение этих странных звуков, с трудом удержал усмешку.
      Один из космонавтов закричал:
      — Вы только гляньте на эту харю! Он же издевается над вами! Он знает галактический!
      Внезапно Форнри рванулся, освободился от рук своих стражей, сшиб с ног часового, бесцельно ходившего туда-обратно вокруг корабля, и бросился бежать. Он сильно опередил преследователей и достиг леса живым и невредимым. Там его ждала Далла, притаившаяся прямо на опушке. Вскоре они оставили между собой и странным оружием врагов непроходимые заросли. Оба торопились вернуться в лесную деревню.
      Вокруг гамака Лэнгри сбилась толпа перепуганных взрослых. Женщины и мужчины пронзительно кричали:
      — Лэнгри! Там с неба прилетела какая-то жуткая штуковина! Что нам делать?
      Лэнгри лежал как мертвый, но когда сквозь толпу к нему пробились Форнри и Далла, он открыл глаза и прошептал:
      — Слишком поздно…
      — Лэнгри не хочет нам помочь, — осуждающе воскликнула одна из женщин.
      — Лэнгри очень болен, — ответила ей Далла. — Вы не должны его волновать.
      Лэнгри пробормотал:
      — Уходите. Я умираю.
      — Он не хочет сказать нам, как надо поступить! — продолжала кричать женщина.
      — Он уже сказал нам, что надо делать, — ответил ей Форнри. — Он научил нас Плану. И мы будем ему следовать. — Он тихо сказал стоявшему рядом мужчине: — Вели трубить в сигнальный рог. Собери всех деревенских.
      Какое-то время тот молча смотрел на Форнри, потом улыбнулся, кивнул и убежал.
      — Мы должны взять людей с неба в плен, — обратился Форнри к остальным. — Нам следует это сделать, не прибегая ни к копьям, ни к ножам. Мы не должны их ни ранить, ни убить. На этом Лэнгри особенно настаивал. Даже если они у нас ранят кого-то или даже убьют, мы должны схватить их, не нанося ущерба. Вы меня поняли?
      — Но как же? — спросил кто-то.
      Форнри усмехнулся.
      — Лэнгри и это объяснил.
      Волна паники медленно спадала. Посадка на землю вещи-летающей-в-небесах была самым жутким событием в жизни селян, но раз нашелся кто-то, кто мог сказать им, что надо делать, они были готовы идти и исполнять приказ. Форнри разбил их на две группы и послал на запад и на восток, чтобы встретить тех, кто должен был явиться из соседних деревень.
      Отправив их, Форнри опять вернулся к Лэнгри. Открытые глаза уже не узнали его. «Надо было начинать с обучения детей, — шептал Лэнгри. — Дети любопытны, а те, что старше, слишком торопятся стать взрослыми, Надо было начать раньше и учить детей».
      Его тело вдруг вытянулось и окаменело.
      — Спрячьте кристаллы, — выдохнул он.
      Форнри сжал руку Лэнгри. Потом взглядом отыскал Даллу.
      — Пошли, — сказал он.
      Они скрылись. С Лэнгри остались лишь женщины — его сиделки. Сигнальный рог бросал в тишину серию коротких гудков. Дальние деревни отвечали на них тем же.
      Форнри и Далла еще не дошли до первого поворота лесной тропы, когда за своей спиной услышали плачущие голоса женщин, возвещавшие о смерти. Они даже не оглянулись. Самым главным делом жизни Лэнгри был его План. И он, конечно, понял бы их, если бы узнал, что этот План останется важнейшим делом и в его Смерти.
 
      Лэнгри объяснил, как надо делать, и они только выполнили его предначертания. Одна группа космонавтов заблудилась в лесу, преследуя Форнри. Они смело вошли в заросли, держа в боевой готовности свое странное оружие, пока один из них не сошел с тропинки, чтобы сорвать соблазнительный фрукт. Там ему в ногу вонзился смертоносный шип. Поднялся спор, надо ли оставить шип в ноге или все же лучше попробовать вытащить его, даже с риском сломать зазубренный кончик. Пока они спорили, несчастный скончался.
      В пылу спора космонавты не заметили, что они окружены толпой селян. Пришельцы начали в панике отступать, но Форнри устроил засаду на повороте тропинки и отловил их по одиночке, не ранив никого, то есть именно так, как велел Лэнгри.
      Некоторое время спустя туземцы, подошедшие с запада из соседней деревни, спрыгнули с деревьев на отряд космонавтов, совершавших с помощью странного черного ящика какой-то молитвенный обряд. Один из пришельцев сломал себе колено, и его пришлось тащить на руках. Друг Форнри Толлоф был сражен ударом таинственной силы, таившейся в черном предмете. Его сочли мертвым, но через короткое время он пришел в сознание. Правда, шевелить руками и ногами он смог только через день. Черный же ящик был сломан, но произошло это по неосторожности того космонавта, который его нес.
      Поимка других групп потребовала довольно хитроумных охотничьих приемов. Дело завершилось атакой на корабль. Все находившиеся внутри были взяты в плен, так и не успев закрыть люк. Всех космонавтов отправили на дальний пляж, причем вели их туда извилистой тропой, которую избрали специально, чтобы запутать пленных. Их снабдили пищей и пообещали построить завтра хижины.
      Эти люди оказались такими беспомощными, что даже не сумели разжечь костры. Когда туземцы сделали это, они все сгрудились у огня, слушая визгливую брань своего предводителя Уэмблинга, пока отдаленный гром барабанов не возвестил о начале похорон Лэнгри.
      Только тогда испуганный толстяк замолчал.
      На следующий день для пленников были построены хижины и поставлены пограничные знаки, за которые космонавтам не разрешалось выходить — так гласил План.
      Что касается Форнри и Даллы, то на утро, последовавшее за похоронами, они повели пятьдесят юношей и девушек из класса Лэнгри обратно в Лесную деревню, чтобы заняться наследством, которое он оставил своему народу.

      Боевой крейсер «Рирга» совершал патрульный облет порученного ему сектора космоса. Его капитан Эрнест Доллман спокойно отдыхал в своей каюте, развлекаясь игрой с роботом-шахматистом. Он уже готовился загнать в угол ферзя робота — ход, внушавший некоторые сомнения, так как его робот был запрограммирован на случайные озарения и в любой момент мог действовать в диапазоне от идиотизма до гениальности. Поэтому капитан никогда точно не знал, является ли очередной «ляп» проявлением глупости или тонко задуманной ловушкой.
      В этот критический момент в каюту постучался офицер-связист «Рирги». По его смущенному виду и быстроте, с которой он ретировался, Доллман понял, что в принесенном сообщении не содержится ничего хорошего. Офицер как раз осторожно прикрывал за собой дверь, когда взрыв капитанского гнева заставил его вернуться обратно с соответствующей скоростью.
      Доллман злобно стучал по бумажке.
      — Это послание от губернатора сектора?
      — Да, сэр.
      — Корабли нашего Флота не получают приказаний от чиновников, от политиканов, а равно от инженеров — утилизаторов отходов, собранных в портовых управлениях. Будьте добры известить Его Честь, что существует такая штука, как Главный Штаб Флота, который питает иллюзии, будто он обладает контролем над действиями своих кораблей. В данный момент я выполняю задание Командования, разумеется, третьестепенной важности, но тот факт, что я пересек кусочек управляемого губернатором пространства, не дает права губернатору сектора контролировать мое передвижение.
      Офицер-связист порылся в кармане и вытащил оттуда диктофон.
      — Если вы продиктуете ответ, сэр…
      — Я уже сообщил вам суть ответа. Вы связист. Вот и связывайтесь. Надеюсь, вы в достаточной степени обладаете знанием языка, чтобы вежливо сообщить этому парню, что приказы военным кораблям отдаются только по флотским каналам. Вот так и поступите. И скажите коммодору Протцу, что я хочу его видеть.
      — Да, сэр.
      Офицер-связист вышел, ощущая некоторое нервное напряжение. Коммодор Протц постучался в каюту несколько минут спустя, ответил на мрачный взгляд Доллмана широчайшей улыбкой и уселся на стул.
      — Как долго мы еще проторчим в этом секторе? — спросил Доллман.
      Протц подумал.
      — Грубо говоря, сорок восемь часов.
      Доллман швырнул на стол радиограмму.
      — На двадцать четыре часа больше, чем надо!
      — Какие-нибудь неприятности в колониях?
      — Хуже. Губернатор изволил потерять четыре разведывательных корабля.
      Протц выпрямился, уже потеряв прежнюю улыбку.
      — Ну и дела! Целых четыре? Послушай, у меня года через два-три должен быть отпуск. Извини, что не смогу тебя сопровождать, но отпуском я рисковать не собираюсь, даже ежели столько разведчиков потеряет не то что губернатор, а сам Канцлер.
      — Дело даже не в том, что этот осел-губернатор умудрился потерять четыре разведчика в одном и том же месте, — продолжал Доллман, — а в том, что он набрался нахальства приказать мне отправиться на их поиск. Обрати внимание: приказал! Я решил сказать ему, что у нас в Космическом Флоте есть свой порядок действий по команде, но, боюсь, у него хватит времени, чтобы пробиться в Штаб и получить там такое распоряжение. Поскольку «Рирга» совершает рутинный облет, Штаб с удовольствием окажет губернатору такую услугу.
      Протц потянулся к радиограмме. К тому времени, когда он кончил ее читать, улыбка снова заиграла на его губах.
      — Могло быть и хуже. Мы можем обнаружить их всех вместе. Первым пропал У-439. Что означает литера У?
      — Вероятно, это частный корабль. Другие принадлежат Исследовательской Службе сектора.
      — Наверняка так. Этот У-439 пропал, и тогда они послали на поиски 1123-й. Затем послали 519-го разыскивать У-439 и 1123, а потом 1468-го искать У-439, 1123 и 519. Жаль, мы подвернулись. Теперь никто не узнает, сколько кораблей потерял бы губернатор, прежде чем понял, что валяет дурака.
      Доллман кивнул.
      — Странно, не правда ли?
      — Думаю, повреждение механизма мы можем исключить. Эти разведчики — вещь надежная, и вряд ли способны лопнуть все одновременно подобно мыльным пузырям.
      — Верно. Думаю, что в этом секторе определены координаты только одной пятой всех планет, а обследовали вряд ли одну десятую. А необследованные миры способны преподнести черт знает какие сюрпризы. Весьма вероятно, что мы найдем их всех на одной планете и что та самая причина, которая погубила первый корабль, воздействовала и на остальных. Отправляйся в картохранилище и попробуй определить район поисков. Может, нам повезет.
      Двадцать четыре часа спустя Штаб Флота отдал «Рирге» официальный приказ, и она легла на новый курс. Протц разгуливал по рубке, весело посвистывая, и делал быстрые расчеты на трехмерной логарифмической линейке. Техники проверяли их на целой батарее компьютеров, но еле-еле успевали за Протцем.
      Наконец он предъявил координаты, к чему Доллман отнесся весьма скептически.
      — Я ведь просил район, а не одну звездную систему.
      — Готов держать пари, мы их там обнаружим, — отозвался Протц. Он подошел к карте. — Этот У-439 радировал отсюда, пролетая. Очевидно, направлялся он вот сюда, а тут не более одной планеты, пригодной для обитания. Через пару дней мы можем с этим разделаться.
      Доллман мрачно кивнул.
      — И когда мы там окажемся — лучше сказать, если окажемся, — то помяни мое слово, я разберусь с тем, как Исследовательская служба этого сектора ведет свои работы. Если ты прав, то четыре разведывательных корабля стоят сейчас рядком на неисследованной планете, и никто из них не удосужился сообщить в свой штаб, где именно они находятся и чем заняты. Если бы так действовал наш Флот… — Капитан повернулся к Протцу. — Ты что, спятил? Пара дней, чтобы найти разведчиков? Ты слишком давно летаешь в космосе и просто забыл, что планета — это штука очень большая.
      Протц жизнерадостно пожал плечами.
      — Ты сам сказал: может, нам повезет.
 
      Им повезло. Здесь была только одна планета, пригодная для обитания, а на ней только один континент, вытянутый в тропических широтах. На первом же витке они обнаружили четыре блестевших на солнце разведывательных корабля, которые стояли рядышком на лужайке, спускавшейся к морю.
      Доллман тщательно ознакомился с записями различных предварительных наблюдений и чуть не взорвался.
      — К тому времени, когда мы ляжем на прежний курс, наше опоздание составит около месяца, а эти идиоты просто решили взять отпуск и заняться рыбалкой!
      — Все равно придется садиться, — сказал Протц, — сверху ничего не определишь.
      — Конечно, придется, но не раньше, чем будут соблюдены все правила посадки на неисследованных планетах. И после выполнения каждого этапа будем звонить в Штаб, сообщая, что сделали и что собираемся сделать. На случай, если нас придется спасать. Нам потребуются оправдания, если с нами произойдет что-то вроде того, что произошло с остальными кораблями.
      — Верно, — согласился Протц. — Мы сядем, но по всем правилам.
      Доллман все еще рассматривал пленки.
      — Смотри, какой пейзаж, — сказал он, улыбаясь. — Когда покончим с этим делом, наскипидарим этим разведчикам задницу и отправим домой, я сам тут немножко порыбачу.
      Протц скомандовал приступить к процедуре посадки, соблюдая все правила, установленные для неисследованных планет, но после того как он выполнил половину визуальных и инструментальных тестов, Штаб вмешался и приказал им садиться немедленно.
      Протц прочел приказ с удивлением.
      — Кто же там сидит — в этом частном разведчике? Племянник конгрессмена Федерации по женской линии?
      — Да уж не меньше, — согласился Доллман.
      — Будешь опротестовывать приказ?
      Доллман покачал головой.
      — В этом споре мы вряд ли победим, ну а что, если пока мы будем спорить, там внизу что-нибудь произойдет? Там, надо полагать, сидит здоровенная шишка, раз ради него готовы рисковать боевым кораблем.
 
      «Рирга» мягко опустилась в тысяче метров от берега и кораблей-разведчиков. После взятия рутинных проб специальный прибор тщательно исследовал посадочную площадку. Затем Протц вывел патруль, чтобы осмотреть разведывательные корабли под неусыпным наблюдением артиллеристов «Рирги».
      Доллман, стоя на трапе, ожидал их возвращения.
      — Никаких признаков аварии, — отрапортовал Протц. — Похоже, разведчики сели, их команды вышли наружу и бросили корабли.
      — Извести Штаб, — приказал Доллман. — Если хочешь знать, что я думаю, то или мы имеем дело с чем-то очень простым, или на нас свалилась самая загадочная история космоса.
      Протц вернулся в рубку, а Доллман спустился по трапу и отправился к пляжу, жадно вдыхая морской воздух.
      — Как здесь волшебно — шептал он про себя. — И почему я так долго ничего не знал об этом мире?
      Его офицер-связист неотрывно следовал за ним, неся в руках портативный передатчик. Он был явно оскорблен тем, что офицер Космического Флота осуществляет руководство военной операцией черт знает откуда, а не из командирской рубки.
      — Коммодор Протц, сэр, — доложил он.
      Доллман, наслаждавшийся видом моря, даже головы не повернул. Только буркнул:
      — Ладно, послушаем его.
      Связист недовольно сказал:
      — Говорите, сэр, — и повернул рацию в сторону Доллмана.
      — Туземная деревня недавно брошена, — доложил Протц. — Я бы рекомендовал собрать все патрули в кулак и продолжать двигаться в том же направлении. Если дикари захватили команды разведчиков, значит, у них достаточно оружия, чтобы опрокинуть наши патрули, внезапно напав на них.
      — Так и сделайте, — ответил Доллман.
      Он гулял по пляжу до тех пор, пока не достиг одного из часовых, расставленных вокруг корабля по периметру. Связист, все еще следовавший за ним, внезапно снова обратился к нему:
      — Сэр, мы обнаружили туземца.
      — «Рирга» вполне способна справиться с одним туземцем без того, чтобы беспокоить своего командира, — небрежно ответил Доллман.
      — Можно сказать, это он нашел нас, сэр. Он прошел через оцепление, и никто из наших его не заметил. Сказал, что хочет говорить с капитаном.
      — Хочет говорить… А на каком языке?
      — Он говорит на галактическом, сэр. Они спрашивают, что с ним делать?
      — Думаю, нам следует притвориться, что принимаем его за большую шишку. Пусть подготовятся к приему по всем правилам. Коммодора Протца уже известили?
      Офицер-связист покраснел от возмущения.
      — Коммодор Протц говорит, что это наверняка местный егерь, который явился с жалобой, что команды разведчиков рыбачат без лицензии.
 
      Доллман вернулся к «Рирге» и натянул на себя парадную форму, украшенную рядами орденских ленточек. Затем он отправился на капитанский мостик, чтобы полюбоваться на туземца с помощью аппаратуры внешнего наблюдения, прежде чем встретиться с ним лицом к лицу. У юноши было умное лицо, а внешне он выглядел почти образцом мужской красоты, хотя и носил всего лишь набедренную повязку из какого-то непонятного материала. Если он и нервничал перед встречей с капитаном «Рирги», то ничем этого не обнаруживал.
      Вошел Протц и спросил:
      — Готовы, сэр?
      — Решил посмотреть на этого туземца, — ответил Доллман. — Очень странно, что на такой Богом забытой планете мы наткнулись на людей, не правда ли? Затерянные колонии, забытые в результате войн или катастроф, излюбленная тема киношников, но я еще не слыхал, чтобы их кто-нибудь встретил в натуре.
      — Эта планета слишком далека отовсюду для забытой колонии, — заметил Протц.
      — Насчет этого не знаю. Историки считают, что из древних поселений, связанных с первым периодом колонизации, ничего не сохранилось, но ведь какой-нибудь корабль действительно мог сбиться с курса и основать тут свою колонию. Или здесь приземлилась частная экспедиция, а потом не смогла или не захотела вернуться домой. Ее оборудование износилось, корабль разобрали на металл, так как колонисты не нашли залежей железа или забыли, как надо его добывать и плавить. Потомки вполне могли превратиться в настоящих дикарей — вот таких туземцев, как эти. Ты известил Штаб? Тогда пошли поговорим с ним.
      Доллман важно прошествовал по трапу и, когда подошел к сооруженному тенту, заметил, что матросы из почетного караула еле удерживаются от смеха. Ему и самому с трудом удавалось сохранять серьезность в сложившейся ситуации. Флотский капитан в полной парадной форме со всеми церемониями встречает дикаря в набедренной повязке — такое несообразное зрелище, что вполне может войти в анналы истории. Палатку соорудили из занавесей, позаимствованных в кают-компании, и расположили в тени деревьев вблизи от корабля. В центре палатки стояли стулья и стол для заседаний, которые выглядели весьма странно в этом лесном окружении, но Доллман надеялся, что на туземца это произведет приятное впечатление и будет способствовать созданию добрососедских чувств.
      Почетный караул взял винтовки на плечо, как только Доллман приблизился к тенту. Туземец стоял совершенно спокойно, окруженный радостно улыбающимися офицерами. Доллман бросил на них суровый взгляд, и их улыбки тут же слиняли.
      Туземец сделал шаг вперед, чтобы приветствовать капитана.
      — Приветствую вас. Мое имя Форнри.
      — Капитан Доллман, — ответил офицер. Он вытянулся в струнку и отдал честь по всей форме. Затем отступил в сторону и сделал рукой приглашающий жест. Один из офицеров открыл дверь, ведущую в палатку. Форнри прошел внутрь и повернулся лицом к следовавшим за ним Доллману и Протцу.
      Он не обратил внимания на предложенный ему стул и, продолжая стоять, обратился к Доллману с изысканным достоинством.
      — Моя печальная обязанность заключается в том, чтобы объявить вам, что вы и вся команда вашего корабля арестованы, — заявил он.
      Доллман тяжело опустился в кресло. Пустым взглядом он окинул Протца, который подмигнул ему и улыбнулся. Туземец говорил спокойно и твердо, но офицеры, стоявшие у входа, так и зашлись от хохота.
      Полуголый дикарь, у которого, кроме тупого копья, ничего нет, заявляется сюда и объявляет «Риргу» арестованной! Шуточка, которую они будут пересказывать десятки раз, если, конечно, найдется кто-либо, кто в нее поверит!
      Доллман рявкнул сердито:
      — Отставить! Дело серьезное! — Хохот смолк. Доллман взглянул на Форнри. — И по каким же обвинениям?
      Туземец стал спокойно перечислять:
      — Вы совершили посадку вне специального иммиграционного пункта, не получив на то официального разрешения. Посадка совершена в закрытой зоне. Нарушены таможенные и карантинные правила. Вы подозреваетесь в контрабанде. Далее, вы носите оружие, не имея разрешения на то соответствующих властей. Будьте добры следовать за мной к месту вашего заключения.
      Доллман снова обратился к своим офицерам.
      — Будьте добры прекратить свое идиотское хихиканье! — рявкнул он. Ухмылки тут же исчезли.
      — Этот человек представляет местные власти, — продолжал капитан. — Если отсутствуют особые причины, военный персонал подчиняется гражданским властям. — Обращаясь к туземцу, капитан спросил: — У вас есть центральное правительство?
      — Есть, — ответил тот.
      — Команды разведывательных судов вы тоже держите в заключении?
      — Разумеется.
      — Могу ли я получить разрешение связаться с моим начальством и сообщить ему об этих обвинениях?
      — На двух условиях. Все оружие, которое вынесено с корабля, будет сдано и конфисковано. Никому, кроме вас лично, не разрешается вход на корабль.
      — Могу ли я рассчитывать на немедленное судебное разбирательство?
      — Разумеется.
      Доллман повернулся к Протцу:
      — Прикажите людям сложить оружие там, где укажет этот человек.
      — Вы шутите! — вскричал Протц, и в его голосе прозвучали отчетливые истерические нотки. — Что нам мешает вернуться на корабль и улететь?
      — Может, и ничего, — ответил Доллман, — но несколько сот независимых миров впадут в бешенство, когда узнают об этом. Обязательства Федерации по отношению к любому независимому миру зафиксированы во множестве документов.
      Доллман открыл дверь в ограждении и вышел. Обернулся к Протцу и повторил:
      — Прикажите людям сдать оружие там, где укажет этот человек.
 
      Судебное заседание состоялось на живописном склоне холма, спускавшемся к морю. На склоне толпилось множество туземцев, причем по их виду можно было заключить, что никто из них не понимает, что такое тут происходит. Внизу, за чем-то, что подозрительно напоминало огромную продолговатую тыкву, сидели судьи — девушка и двое мужчин. Кресла, предоставленные защите и обвинению, были тоже сделаны из тыкв. Доллман нашел свое кресло столь удобным, что решил постараться купить его после заседания.
      Вердикт, конечно, был предрешен. Не только это, но и вся медленно разворачивающаяся сцена суда производила впечатление плохой пьесы, разыгранной очень плохими актерами-любителями под руководством спятившего режиссера. Нелепые перепутанные реплики. От защиты, видимо, вообще ждали, что она будет глухо молчать, так как любой ее вопрос или замечание вызывали полное недоумение со стороны суда и обвинения. Туземец Форнри — офицер, производивший арест, — сейчас фигурировал в качестве главного обвинителя. К юной девице — главному судье — он то обращался со словами «Ваша Светлость», то, вероятно, позабыв об этом, звал ее просто Даллой. Помощник Форнри — Бану — проспал все время заседания, но когда обвинение или суд начинали путаться в судебной процедуре, Форнри пихал его в бок, шепотом задавал вопрос и после долгого раздумья шепотом же получал ответ.
      Чуть в стороне и немного за спиной судей сидел туземец по имени Ларно. Рядом с ним висел кусок плетенки, обильно покрытый влажной глиной. Когда Доллман увидел это приспособление, он толкнул своего защитника — юного корабельного юриста, лейтенанта Дарнсела — и шутливо сказал: «Вот и секретарь суда». Капитан лишь слегка ошибся: функции Ларно состояли в том, чтобы подсчитывать сумму наложенных штрафов.
      Лейтенант Дарнсел не питал особых иллюзий в отношении приговора, равно как и капитан Доллман, но поскольку он все равно должен был присутствовать на заседании, то постарался извлечь из него как можно больше удовольствия. Он проявил глубокое понимание сути театрального искусства и талант импровизатора, о чем Доллман раньше не подозревал. Наигранное возмущение, с которым он вскакивал с места, крича «Возражаю!», представляло собой в высшей степени драматическое зрелище.
      Туземцы в этом случае обнаруживали признаки явного испуга, чего Доллман никак не мог понять. Ведь до сих пор они с легкостью отбивали все доводы лейтенанта Дарнсела.
      — Обоснуйте ваше возражение, — наконец сказала главный судья.
      — Мы не признаем ни одного из ваших обвинений. Ни намеренного нарушения правил посадки, ни уклонения от уплаты пошлин, ни посадки на запретной территории, поскольку вы не информировали суда, готовившиеся к приземлению, о том, каковы у вас правила на этот счет.
      Обвинение и суд слушали лейтенанта с все возрастающим беспокойством.
      А Дарнсел продолжал:
      — Вы обязаны информировать корабли, идущие на посадку, а раз это не было сделано, значит, вы виновны в халатности, в связи с чем вся ответственность перекладывается на ваши плечи.
      Суд обменялся растерянными взглядами.
      — Есть ли у знаменитейшего адвоката этой планеты какие-либо комментарии по этому поводу? — спросила главный судья.
      Форнри опять бросился к спящему Бану, который, по прошествии некоторого времени, что-то прошептал ему. Форнри кивнул, встал и смерил лейтенанта взглядом с головы до ног.
      — Будьте добры поведать суду о том, какие шаги предприняли вы, чтобы получить нужные вам сведения о наших правилах, предъявляемых кораблям, идущим на посадку.
      — Мы воспользовались СКК — Стандартным Коммуникационным Каналом, как то требуется от всех кораблей, подходящих к планете. Согласно этим правилам, таковая планета должна передать по радио свои правила на общем для всех планет галактическом языке и сообщить по тому же СКК, как должен поступить корабль, чтобы получить разрешение на посадку. Вы этого не сделали, а следовательно, проявили небрежность, заслуживающую серьезного наказания.
      Форнри снова проконсультировался с Бану и спросил:
      — А где сформулированы правила, о которых идет речь? Где они записаны? Мы суверенный мир. Кто может от нас чего-то требовать?
      — Они содержатся во всех международных договорах и во всех соглашениях по вопросам торговли и коммуникаций, — ответил Дарнсел.
      — Но мы не участвуем ни в подобных договорах, ни в подобных соглашениях.
      Дарнсел задумался, устало пожал плечами и буркнул под нос «Touche» [задет (фр.)]. Сделав несколько шагов к своему стулу, он остановился и снова обратился к Форнри:
      — Вы не возражаете, если я проконсультируюсь с вашим Сводом Законов?
      На лице Форнри отразилось полное непонимание происходящего, но он вежливо ответил:
      — Ни в малейшей степени.
      Дарнсел подошел к Бану, и они обменялись шепотом несколькими фразами. Все это время суд с удивлением следил за их действиями. Дарнсел, закончив разговор, адресовался к суду:
      — Больше вопросов не имею.
      Первый судья сказала:
      — Не угодно ли секретарю суда подсчитать общую сумму штрафов?
      — Разумеется, Ваша Светлость, — отозвался Ларно. — Пять случаев приземления вне Иммиграционного пункта и без официального разрешения. — Он обернулся к Доллману и Дарнселу и сказал извиняющимся тоном: — Имеется в виду по одному случаю на каждый корабль.
      Все внимательно следили за тем, как он пишет на «доске», а когда он кончил, Дарнсел с воплем разочарования вскочил на ноги. Теперь он уже не играл.
      — Сто двадцать пять тысяч кредитов! — возопил он.
      — Следующее обвинение, — сказала судья.
      Дарнсел застыл с жалобно протянутыми руками. Форнри не обращал на него ни малейшего внимания.
      — Следующее обвинение, Ваша Светлость, это «Умышленное уклонение от уплаты таможенных пошлин и карантинных сборов». По этой статье, на которую приходится примерно одна пятая всех наглых и умышленных действий обвиняемых, проходит и нарушение суверенности нашей территории, совершенное боевым космическим кораблем Галактической Федерации Независимых Миров…
      Дарнсел все еще разыгрывал свою драматическую пантомиму, но ни суд, ни обвинение не придавали этому ни малейшего внимания. Да и на вынесенный приговор это влияния тоже не оказало.
 
      Когда они шли с судебного заседания в сопровождении толпы туземцев, державшихся на почтительном расстоянии, Дарнсел сказал:
      — Мне приходилось слышать о пиратах, сэр! Да и в делах о шантаже у меня есть кое-какой опыт. Но это! Полмиллиона кредитов в виде штрафов! Слов у меня нет, чтобы обозвать такую проделку!
      Доллман философски ответил:
      — Они сбросили тридцать тысяч, чтобы «округлить» цифру, спасибо и за это.
      — Правительство не заплатит столько. Мы тут сгнием, сэр.
      — Заплатит, — сказал Доллман уверенно. — Придется, чтобы избежать международных осложнений.
      — Да где они возьмут такие деньги, сэр? Из нашей зарплаты за все будущее столетие?
      — Вряд ли. Нам отдали приказ сесть немедленно, и мы его выполнили. Если оплата произойдет из чьих-то карманов, то это будут не наши. А о чем вы говорили с мальчишкой, который играл роль Свода Законов?
      — Я спросил его, в каком возрасте происходит возмужание подростков в этом мире. Все судьи показались мне подозрительно юными… Я даже подумал, не послужит ли это основанием для отмены приговора.
      — И что же вы выяснили?
      — Мне было очень трудно заставить его понять, о чем я спрашиваю, но потом он объяснил мне, что все зависит от индивидуального решения: каждый сам решает, когда он становится взрослым. Дальше я расспрашивать не стал. А что будете теперь делать вы?
      — Свяжусь со Штабом и запрошу инструкций, — сказал Доллман, криво улыбаясь. — Да, такое может случиться только в раю.

      Потребовалось восемь суток непрерывных лихорадочных переговоров со Штабом, прежде чем Доллман наконец уладил взаимоотношения с туземцами. Перед началом последней конференции он получил разрешение встретиться с членами команды «Рирги» и с командами разведывательных кораблей, находящихся под арестом. Форнри повел его в долгое путешествие по извилистым лесным тропам. Еще вопрос, была ли это прогулка или пробежка. Он уже почти убедил себя, что концентрационный лагерь находится в самом центре континента, когда внезапно они оказались снова на морском берегу. Насколько мог судить Доллман, они находились всего лишь в паре километров от той точки, откуда начался их поход. Поездка на лодке заняла бы буквально несколько минут.
      «Они не доверяют мне, — подумал капитан. — Да и не с чего».
      На спускающейся к морю лужайке была построена крошечная деревушка, находившаяся от пляжа всего в нескольких метрах. Доллман еще ни разу не подходил так близко к туземным жилищам, и постройки удивили его своими яркими, разноцветными, тщательно отделанными крышами, которые выглядели так, будто они отлиты из пластмассы.
      Деревня была пуста, ибо все ее население высыпало на пляж, чтобы порезвиться в море или поваляться на песочке. Кое-кто из пленников плавал, другие неподвижно разлеглись на солнце, третьи играли в какие-то игры с местными ребятишками. Юноша-туземец обучал кого-то искусству жонглирования, подбрасывая в воздух странные шары, которые цветом и рисунком походили на крыши в деревеньке. В воде, чуть подальше от берега, другой юноша — постарше — учил заключенных охотиться с острогой на морскую живность. Кто-то из команды «Рирги» замахнулся было острогой, но юноша закричал: «Нет! Нет!» Потом он нанес удар собственной короткой острогой и вытащил наружу какой-то морской кошмар — чудовище примерно в метр длиной. Еще дальше от берега солдаты с «Рирги» соревновались в гребле с местными мальчишками. Мальчишки хохотали до судорог и, далеко обогнав лодку вояк, с трудом поддерживали в них надежду на победу. Космонавты гребли изо всех сил, но результаты получались неважные. Впрочем, все были довольны и визжали от восторга.
      Форнри улыбнулся, жестом показал, что капитан может делать, что ему заблагорассудится, а сам уселся на опушке леса и приготовился ждать. Доллман спустился на пляж и остановился возле одного из своих людей, лежавшего среди загоравших. Сначала тот даже не заметил своего командира, потом в испуге попытался вскочить на ноги, но Доллман успокоил его.
      Флотский глуповато усмехнулся.
      — Я чуть ли не с огорчением вижу вас, сэр. Думаю, наш отпуск кончился?
      — Как с вами обращались?
      — Отлично. Прекрасней обращения не придумаешь. Дивная шамовка. Напиток у них есть такой, что лучше во всей галактике не найдешь. Хижины, что они нам построили, очень удобны, у каждого есть свой гамак. Нам сказали, что можно ходить куда захочешь, делать что вздумается, и оставили нас в покое. Мы их никого больше и не видали. Ребятишки ходят, приносят еду, все время вертятся среди нас. Поглядите… — И он показал на лодочную гонку. — Вон ведь какое веселье.
      — И по две бабы на каждого, полагаю, — сухо сказал капитан.
      — Да нет. Женщины и близко к нам не подходят. Если б не это, так при выборе имени для планеты лучше, нежели «Рай», ничего не придумаешь.
      Люди из команд разведчиков подтвердили наблюдения парня с «Рирги».
      — Вас не обижали? — спросил Доллман.
      — Нет, сэр. Напали они на нас неожиданно, но силу использовали только при разоружении. Один человек из команды Уэмблинга умер от отравленного шипа, который воткнулся ему в ногу, когда тот чего-то исследовал или что… Но туземцы тут не виноваты.
      В конце концов Доллман обнаружил коммодора Протца, и оба уселись в сторонке, чтобы немного поболтать.
      Протц воскликнул:
      — Полмиллиона кредитов! Правительство никогда столько не даст.
      — Деньги уже переведены. А что ты узнал новенького об этом типе?
      — Уэмблинге? Больше, чем ему хотелось бы. Видимо, он Очень Важный Крутой Бизнесмен с огромной политической поддержкой.
      — И что он тут делает?
      — И он, и его команда предпочитают об этом помалкивать. Из отдельных случайных высказываний я понял, что Уэмблинг специализируется на обанкротившихся горнодобывающих корпорациях. А если находит потом на планете новые источники сырья, то гребет миллиардные барыши. Вот он и болтается по неисследованным мирам, глядит, как бы найти такой, чтобы пограбить. Иными словами, темный парень.
      — Еще какой темный, — согласился Доллман. — Фактически противозаконная работенка.
      — Очень Важный Крутой Бизнесмен с политической поддержкой не утруждает себя мыслями о законности. У Уэмблинга есть правая рука по имени Хайрус Эйнс — еще тот ловкач, — эксперт по грязным махинациям. Такого редко встретишь. Предложил в два года произвести меня в адмиралы за некие услуги. Думаю, он говорил совершенно серьезно. Законы Уэмблинг обошел, получив хартию на проведение комплексных научных исследований, но при этом все его сотрудники, за одним-единственным исключением, — геологи и минералоги.
      — Это исключение — зернышко истины, которое послужит ему оправданием, если он попадется? Жаль, что я об этом узнал только сейчас. Дело в том, что мне поручено вести переговоры о соглашении, по которому эта планета будет признана суверенной. И попробуй догадаться, кого губернатор сектора назначил сюда послом?
      Протц изумленно уставился на него.
      — Неужто… Уэмблинга?
      — Мне жаль туземцев, которые кажутся мне чертовски славными людьми, но у меня приказ. — Доллман встал. — Надо поговорить с Уэмблингом и поскорее покончить с этими делами.
      Доллман нашел Уэмблинга и человека по имени Эйнс на камне у самого уреза воды. Начавшийся разговор был прерван гребцами, вернувшимися с лодочных гонок. Лодки прошли у самого берега, и Уэмблинг повернулся к ним с выражением свирепой злобы, которое сошло только после того, как суета прекратилась. Не поверив своим ушам, он переспросил:
      — Как вы сказали? Посол?
      — Губернатор сектора хочет назначить вас немедленно, чтобы не позорить себя еще раз новыми потерями кораблей.
      Уэмблинг хмыкнул.
      — Чушь собачья! Это он вам сказал, но я-то этого старого жулика изучил досконально. Просто хочет сэкономить на транспортных издержках. Я тут, но пусть шлет кого-нибудь другого. Скажите ему, что у меня сейчас нет времени развлекаться игрой в посланников.
      — Он велел передать вам, что, по его мнению, у вас денег уже больше, чем вы можете истратить, но что если вы поработаете послом хоть временно, вы потом всю жизнь сможете именоваться Его Превосходительством Х.Харлоу Уэмблингом.
      Уэмблинг расхохотался от всего сердца:
      — Как вам это понравится? Его Превосходительство Х.Харлоу Уэмблинг! Не так уж плохо для сына мойщика реактивных моторов, которому пришлось бросить школу, чтобы прокормить семью! Отлично! Но у меня нет времени…
      Нога Эйнса продвинулась на два сантиметра вперед и ткнула Уэмблинга в коленку. Тот обернулся и увидел, что голова Эйнса сделала почти незаметное движение сначала на два миллиметра вниз, а потом на два — вверх.
      — Ладно, я еще подумаю об этом, пожалуй, — сказал магнат.
      — У вас есть еще полчаса. Если согласитесь, то мне приказано передать вам несколько сборных домиков, оборудование для Центра Связи и продовольствие, которого хватит до прихода курьерского корабля. Если хотите оставить себе кого-то из состава экспедиции, то губернатор готов дать им в пределах возможного дипломатический статус. Сообщите мне, как решите.
 
      Ограждение и палатка со стоявшим посередине столом для переговоров и стульями все еще находились в тени купы деревьев рядом с «Риргой». Там-то снова встретились Доллман, Протц и Форнри. С Форнри была девушка Далла — бывшая главным судьей, и юноша Бану — недавний юридический советник Форнри. Офицеры приветствовали туземцев, которые ответили поднятием рук. Затем все уселись по разные стороны стола.
      — Я получил окончательные инструкции, — объявил Доллман. — Мне приказано без всяких предварительных условий принять ваш список штрафов и судебных издержек. Полмиллиона кредитов будут положены на счет вашего правительства в Галактическом Банке, как только мое правительство будет извещено о благополучном завершении переговоров. В обмен вы соглашаетесь вернуть все конфискованное оборудование и оружие, а также вернуть свободу нашему задержанному персоналу и дать разрешение на вылет наших кораблей.
      Он выложил на стол платежку на полмиллиона кредитов. Туземцы поглядели на нее без всякого интереса. Доллман удивился — это было целое состояние для любой цивилизованной планеты, а на этой — ему не придавали никакого значения.
      — Статус вашей планеты как суверенного мира будет признан, — продолжал Доллман. — Его законы будут уважаться Галактической Федерацией и учитываться в судах Федерации, когда интересы граждан Федерации столкнутся с интересами жителей вашей планеты. Мое правительство будет содержать здесь своего представителя в ранге посла, а при посольстве будет создан Центр Связи для поддержания контакта с правительством и кораблями, желающими получить разрешение на посадку.
      — Это приемлемо, — сказал Форнри, — если, конечно, все данные условия получат письменное подтверждение.
      — Разумеется. — Доллман немного замешкался, прежде чем перейти к следующему пункту. — Вы понимаете, конечно, что вам надлежит вернуть все конфискованное вами оружие, и не только «Рирге», но и поисковым кораблям.
      — Это понятно, — улыбнулся Форнри. — Мы народ миролюбивый, оружие нам не требуется.
      Доллман почему-то ждал, что из-за этого пункта переговоры могут прерваться. Он помолчал, перевел дух и сказал:
      — Отлично. Тогда мы подготовим письменный текст для подписи.
      — А нельзя ли нам получить несколько копий для нашего архива? — спросил Форнри.
      Доллман поглядел на него с удивлением, ибо слово «архив» никак не вязалось с этим пышно цветущим девственным миром. Он с трудом удержался от того, чтобы не задать вопрос, где содержатся местные архивы: в плетеных хижинах или в дуплах лесных деревьев.
      — Можете получить столько копий, сколько захотите, — ответил он. — Есть еще одна вещь. Для того чтобы подписать Договор, необходимо, чтобы у вашей планеты было официальное название. Как вы ее назовете?
      Туземцы явно не ожидали этого.
      — Официальное… название? — повторил Форнри.
      — До сих пор ваш мир был всего лишь точкой на пересечении координат. У него должно быть имя, и если вы не назовете его сами, то это сделает кто-нибудь другой, чье предложение вам может и не понравиться. Название может быть местным словом, которое означает «мир», или именем вашего легендарного героя, или описанием, словом, все что вам захочется. Желательно, чтобы оно было коротким и выразительным. Так как же вы назовете свою планету?
      Форнри явно колебался.
      — Пожалуй, нам следует обсудить этот вопрос.
      — Разумеется. Это очень важное дело, причем не только для вас самих, но и для ваших отношений с другими мирами. Миры получают имена почти по тем же причинам, по которым их получают люди, — чтобы определяться, чтобы описывать внешность и так далее. Мы даже не смогли положить в Банк на ваш счет те полмиллиона кредитов, так как у вас нет названия, на которое мы открыли бы счет. Еще одно предостережение. Как только вы дадите вашей планете имя, оно будет занесено во множество документов и изменить его будет уже нельзя.
      — Я понял.
      — Как только вы выберете имя, мы тут же составим Договор.
      Туземцы удалились. Доллман откинулся в кресле и налил себе бокал туземного напитка. Он вполне соответствовал тем хвалам, которые возносил ему тот флотский с «Рирги». Равно как и пища, которую ел Доллман на празднике, куда его пригласили вчера вечером. Эту пищу называют колуф — такой деликатес, за который любой член Галактической Лиги Кулинарного Искусства отдал бы полжизни.
      К такой дивной природе, да еще эти гастрономические восторги!
      — Конечно, «Рай» было бы самым правильным названием для этой планеты, — произнес задумчиво капитан.
      Протц поднял свой бокал и сделал щедрый глоток, после чего глубоко вздохнул.
      — Согласен. Но пусть уж они сами делают свой выбор. Их представления о рае могут быть совершенно другими. Да и вообще, когда названия даются чужаками, могут возникнуть серьезные неприятности.
      Доллман улыбнулся, вспомнив знаменитую историю, когда исследовательский корабль запросил помощь, так как он застрял в топком болоте. «Где вы находитесь?» — запросила база. Разведчик передал координаты, а затем без всякой нужды добавил: «Чертова дыра!» Вот уже несколько сот лет жители этой планеты стараются изменить ее имя, но она так и остается Чертовой Дырой.
 
      Через три часа «Рирга» уже была в космосе, а Доллман и Протц стояли в капитанской рубке, наблюдая за тем, как исчезает яркий кружок, который у них в памяти останется как «Рай».
      — Я бы чувствовал себя куда лучше, если бы послом тут был бы кто угодно, но только не Уэмблинг, — сказал Протц.
      — Ничего не поделаешь, — ответил Доллман, поглядывая в дальномер. — Какой все же дивный мир! Увидим ли мы его когда-нибудь еще?
      — И они назвали его «Лэнгри», — задумчиво произнес Протц. — Как ты думаешь, что это значит?

      Юный мистер Йорлон ворковал в интерком курьерского корабля посадочные данные. Талита Варр с легкой улыбкой прислушивалась к этому воркованию, одновременно пытаясь справиться с непослушным локоном. Курлыканье было рассчитано на то, чтобы произвести на нее впечатление, и началось оно с момента появления мисс Варр на борту. Отличие сегодняшнего от того — первого — заключалось в тональности: сегодня оно было исполнено неизбывной печали.
      — Мир Лэнгри через пятьдесят секунд, мисс Варр. Температура на поверхности 26 градусов, влажность 51 процент, сила тяжести 94 процента нормальной, содержание кислорода 24 процента… Мир Лэнгри через тридцать секунд…
      Мисс Варр с чувством произнесла: «Да пошел ты!» — обошла груду чемоданов, занимавшую середину ее каюты, и плюхнулась в мягкое кресло для перегрузок. Сигнал, предупреждающий о начале процедуры посадки, загорелся у локтя мисс Варр. Приемник играл музыкальную пьесу, которая вполне подходила к настроению мистера Йорлона. Мисс Варр это не нравилось, но она была слишком занята мыслями о том, соответствует ли ее одежда торжественности обстановки.
      Снова воркование мистера Йорлона:
      — Посадка через десять секунд. Посадка…
      Корабль сел на землю с очень слабым толчком, но в приемнике что-то взвизгнуло. Сигнал предупреждения погас. Талита кинулась к своему зеркалу и снова стала колдовать с волосами. Потом она раздвинула зеркало на всю длину и отступила, чтобы видеть себя целиком. Великолепное вечернее платье, тиара в волосах, элегантнейшая прическа… вот только этот чертов клок…
      Раздался звук гонга. Снова заработал интерком. Только теперь это был капитан.
      — Приготовьтесь к выходу, мисс Варр.
      Она снова подошла к зеркалу, чтобы внести в свою прическу еще кое-какие усовершенствования.
      — Благодарю вас, капитан. Буду готова через несколько секунд.
      Наконец-то удовлетворенная результатом, Талита сложила зеркало, выключила приемник и положила все это к остальному багажу. Потом набросила накидку. Капитан уже ждал ее у дверей каюты. Почему-то вместо приветствия он одарил ее изумленным взглядом широко открытых глаз. На нее это не произвело большого впечатления. Талита привыкла, чтобы мужики смотрели на нее с восторгом.
      — Готовы сойти с корабля? — спросил он.
      — Да, благодарю вас.
      Она подала ему свою накидку, чтобы он помог ей закутаться в изящный мех. Впереди широко растворилась шлюзовая дверь. Два глаза, торчащие из почти лысого черепа, уставились на нее. Воркующий и умирающий от любви мистер Йорлон старался запечатлеть ее образ, дабы поместить его в свой музей надежд и разочарований. Она решила, что достойней будет проигнорировать его, и бросила через плечо:
      — Лимузин уже ждет? Я велела мистеру Йорлону известить посольство, чтобы мне его подали к трапу.
      — Лимузин? — в недоумении вскричал капитан. — На Лэнгри нет наземных машин. Кроме того, посадочная площадка — фактически задний двор посольства.
      — Нет наземных машин? А на чем же они тут передвигаются?
      — Преимущественно на лодках.
      — Вы хотите сказать, что это… водный мир?
      Капитан промолчал. Она подошла к дверям шлюза. Капитан помог ей протиснуться в дверь. Теперь они стояли на самом верху трапа. Она в изумлении огляделась.
      — Это… это и есть мир Лэнгри?
      Кучка сборных домишек стояла на небольшом холмике там, где кончалась посадочная площадка. Выглядели они так, будто машина устала их таскать и сбросила там, где ей вовсе стало невтерпеж. Домики стояли или плавали в колышущемся море цветов. Гигантские, ярко окрашенные соцветия плюс фантастически пестрая листва деревьев заставляли забывать о необходимости дышать. Даже нищету жалких домишек и то не хотелось замечать.
      Талита ничего не понимала, больше того, она не верила своим глазам. Неужели вон те жалкие сборные домики и есть посольство?
      — Вы хотите сказать… дядя Харлоу… посол… вон там?
      Капитан смотрел, явно забавляясь.
      — Граждане Лэнгри предлагали сами построить ему здание посольства, но ваш дядя испугался, что от этого пострадает его престиж. Дело в том, что туземные строения делаются из плетеных циновок.
      — Но… — Талита оглядывалась, явно ничего не понимая. — Но где же столица?
      — Здесь нет городов. Только туземные деревушки, где дома сделаны из сплетенных трав.
      Талита расхохоталась. Она еще не полностью понимала, что с ней произошло, но уже знала, что сваляла дурака, что стала предметом насмешек, что недаром капитан так уставился на ее моднейшее вечернее платье, что в этих дебрях…
      — Я приехала сюда, полагая, что дяде нужна хозяйка вести дом, — говорила она, прямо давясь от хохота. — Привезла целый гардероб для посольских приемов, суаре, вечеров и обедов. Все свои сбережения в это вбухала. И… да вы только гляньте!
      Талита сделала несколько шагов вниз по трапу.
      — Как тут прекрасно, — сказала она.
      Достигнув конца лестницы, она снова огляделась вокруг.
      Цветы, покачивая головками, как бы плыли ей навстречу, подгоняемые слабым морским бризом. Они манили девушку к себе и, повинуясь внезапному импульсу, она взмахнула руками и побежала к ним. С развевающимся платьем, позабыв о тщательно отработанной прическе, она радостно бежала по цветочному морю, пока не остановилась, чтобы нарвать себе целую охапку. Но, глянув на свои пальцы, сжимающие стебли, Талита окаменела. Все цветы мгновенно увяли, их ослепительные краски сменились тусклой коричневой. Талита сорвала еще один цветок и снова увидела, как яркая окраска лепестков тускнеет, будто она поднесла свою дивную добычу к огню костра. Бросив погибший цветок, она задумчиво двинулась в сторону домов.
      Дома соединялись между собой земляными дорожками. Такие же тропы уходили от домов куда-то в стороны. Одна из них явно вела к берегу моря. С посадочной площадки море не было видно, но с вершины холма должен был открыться вид на сверкающий, шепчущийся бескрайний зелено-синий простор, сверху прикрытый сине-зеленой шалью неба.
      Талита обошла здания посольства. В первом располагался Центр Связи и офисы. Три других были разделены на спальные комнаты, еще в одном находилась столовая, библиотека и игровая. В последнем домике был устроен склад. Всюду царила чистота, а порядок был такой, будто за ним присматривал отлично запрограммированный робот-экономка. Людей не было. Пока Талита ходила по пустым комнатам, у нее возникло ощущение, что Лэнгри — безлюдный мир.
      Она вернулась в тот дом, где находились офисы, и через несколько минут туда пришел капитан ее корабля, который открыл дверь и появился в комнате, помахивая почтовой сумкой. Ее он швырнул на письменный стол, а сам снял другую с крюка, вбитого в стену рядом с дверью.
      — Ваш багаж сейчас доставят, мисс Варр, — сказал он Талите. — Не могу ли я быть вам полезен еще чем-нибудь?
      — Докажите мне, что в этом дурацком мире есть еще какие-нибудь жители!
      Он подошел к окну и ткнул пальцем в горизонт. В морской дали она увидела несколько цветных пятнышек, будто приклеенных к горизонту.
      — Туземные охотничьи лодки, — сказал капитан. — Видите паруса? Животные, на которых они охотятся, — жуткие монстры, таких и во сне не увидишь. Каждое пойманное страшилище занимает целую лодку. — Капитан широко улыбнулся. — Шикарное место — Лэнгри. Вам тут скучно не будет.
      — И чем же я тут займусь? — спросила она сварливо.
      — Будете плавать, играть с местной молодежью. Да вы только на пляж поглядите!
      Они пошли к дверям, но тут в комнату вошли трое мужчин из команды корабля, которые притащили багаж Талиты. Капитан подхватил почтовую сумку и проследовал к дверям. Его подчиненные бросали на него сердитые взгляды.
      — У меня сильный соблазн улететь с вами, — сказала Талита.
      — Чепуха. Желаю хорошего отдыха. Тут, на Лэнгри, отдых первый сорт. Ну а если к моему возвращению вы все еще будете стремиться улететь… Что ж, мы вернемся месяца через два-три.
      Он кивнул, улыбнулся и вышел, помахивая своей почтовой сумкой.
      Космонавты все еще держали чемоданы Талиты.
      — Пожалуйста, простите меня, — сказала она. — Бросьте их прямо тут. Я еще даже не знаю, где буду жить. Спасибо вам. В такую жаркую погоду таскать тяжести — не бог весть какое удовольствие.
      Один из мужчин сказал с горечью:
      — Не понимаю, какого дьявола такая спешка. Мы ж всегда не в графике. С каким удовольствием бы я сейчас искупался!
      Они откланялись и вышли. Талита поколебалась и, последовав за ними, стала рассматривать корабль. Привезенные грузы были сброшены кое-как по краю посадочной площадки. Капитан был достаточно внимателен к багажу дамы, попавшей в затруднительное положение, но, судя по всему, и пальцем не пошевелил больше, чем требовалось, ради персонала посольства, который ничего не делал, а только купался да играл в пляжные игры. Она смотрела, как корабль поднимается ввысь, а потом, чувствуя себя всеми покинутой, вернулась в посольство.
      Но внутрь заходить не стала. Немного помешкав, она выбрала тропинку, которая вела к пляжу, прогулялась вдоль кромки моря по влажному песку, а затем по своим же следам вернулась обратно. Другая тропа вела через заросшую цветами лужайку к невероятно ярко окрашенным лесным дебрям. Талита задумалась, пожала плечами и пошла по ней. Проходя по лужайке, она наклонилась, чтобы ближе рассмотреть эти неслыханно хрупкие цветы. Ее дыхание оказалось для них еще более губительным, чем прикосновение. Они мгновенно почернели. Разочарованная, она выпрямилась и пошла дальше.
      Остановилась Талита только тогда, когда чуть не уперлась носом в гигантский ствол дерева. Тропа явно использовалась не так уж часто. В лесу было темно.
      Какая-то цветовая вспышка справа привлекла ее внимание. Она бросилась туда и, вне себя от удивления, наклонилась. Это был самый замечательный цветок из всех, которые она видела в своей жизни. Инстинктивно она протянула к нему руку… и цветок убежал, перескакивая через бутоны, перепрыгивая с одного листа на другой, пока не упал в высокую траву и не скрылся.
      С удивлением глядя вслед убежавшему цветку, Талита вдруг уловила какой-то шорох над головой. Прежде чем она успела отскочить или хотя бы испугаться, на нее упал целый пук извивающихся лиан. В одно мгновение они опутали ее и стали стягивать свои петли. Она дико закричала и начала рвать лианы ногтями, но не успела еще оторвать их от себя, как они сами ослабили давление и, извиваясь, стали втягиваться обратно в разноцветный покров листвы. Талита попятилась. Ее голые руки оказались покрыты мелкой сеточкой кровоточащих ранок в тех местах, где лиана коснулась кожи. Никаких других ранений она не обнаружила. Задыхаясь от пережитого ужаса, она смотрела на дерево, на котором висели многочисленные связки лиан, готовые прыгнуть на новую жертву.
      И в тот же момент она заметила, что земля под этим деревом буквально усыпана остатками скелетов каких-то мелких животных. Талита опять закричала, но на этот раз еще громче. И тут же послышались приближающиеся тяжелые шаги. Прямо из чащи вышел человек. У него была большая борода, кожу покрывал очень красивый солнечный загар, а одежда ограничивалась набедренной повязкой. Талита приняла его за туземца. Пока она во все глаза рассматривала незнакомца, он отыскивал причину ее воплей. Потом обратил внимание на ее странный наряд и уставился на нее с откровенным изумлением.
      — В чем дело? — спросил он.
      — Лианы… — шепнула она, указывая пальцем на дерево. — Они меня схватили!
      — Ну а потом отпустили. Смотрите!
      Лианы все еще извивались на ветках, когда он приблизился к дереву и спокойно протянул к ним руку. Лианы, дрожа, отступили.
      — Люди для них ядовиты, равно как и почти для всех местных живых существ, — сказал мужчина. — За что мы ежедневно и возносим хвалу Господу. Вообще-то они никогда не атакуют человека, но ваше платье и светлый тон кожи, вероятно, ввели их в заблуждение. Приходите сюда через пару недель, когда обзаведетесь хорошим загаром, и они не обратят на вас никакого внимания. — Он помолчал, глядя на Талиту со смесью удивления и восторга. — Собрались на вечеринку или что?
      Талита залилась смехом.
      — Должно быть, мой костюм не слишком подходит для исследования здешних джунглей?
      Мужчина ответил очень серьезно:
      — Ни в коем случае не вздумайте заниматься этим. Ни в каком костюме. Извините меня, мы тут на Лэнгри отвыкли от всяких цирлихов-манирлихов. Я — Эрик Хорт. Антрополог. Изучаю туземцев. Прогресс у меня не так чтобы слишком, так как они не хотят, чтобы я их изучал.
      — А я Талита Варр, — ответила она. — Мой дядя — здешний посол. Во всяком случае, он так написал, и я решила сделать ему сюрприз своим визитом. Но пока сюрприз достался только мне.
      — Лучше подождите вашего дядю в посольстве. Я вас провожу.
      Талита ответила гордо:
      — Думаю, я и сама сумею найти туда дорогу.
      — Уверен, что сможете. На этом отрезке пути я не предвижу особых опасностей, но тем не менее пойду с вами.
      Он крепко взял Талиту за руку и развернул в сторону посольства. Она послушно пошла рядом с ним через лужайку, покрытую морем цветов.
      — А какие опасности есть на Лэнгри? — спросила она.
      — Этот мир несовместим с людьми. Думаю, первым поселенцам пришлось вести свирепую борьбу за выживание, так как тут нет почти ничего, что люди могли бы есть. В виде компенсации за это, тут нет ничего, что хотело бы слопать нас. Зато есть кое-какие вещи, которые могут вызвать серьезное заболевание или даже смерть.
      Талита нагнулась, сорвала цветок, который тут же почернел.
      — Значит, и у цветов аллергия на людей? — спросила она.
      — У большинства. Правда, некоторые из них туземцы могут использовать для украшения причесок. Но есть и такие, которые смертельно ядовиты для всего, что к ним приближается. Лучше не трогать ничего, не спросив предварительно совета.
      — А что делает дядюшка Харлоу на такой планете?
      — Играет в посла, — ответил Хорт без всякого интереса.
      — Это на него не похоже. Он, конечно, милашка, может двигать горами, но пальцем не шевельнет там, где не пахнет прибылью.
      — Возможность поставить словечко «посол» перед своей фамилией тоже может быть прибылью, — ответил Хорт.
      — Все равно это не похоже на дядю Харлоу.
      Они уже подходили к заданиям посольства, когда Хорт тронул ее за руку и показал глазами. Поглядев в указанном направлении, она заметила своего дядю, который шел туда же, но с другой стороны. Казалось, он ведет за собой целую армию, но Талита сразу же узнала несколько знакомых лиц. Хайрус Эйнс — его главный помощник. Двое дядиных секретарей. Эйнс заметил ее и что-то сказал Уэмблингу, который повернул голову. Рот его раскрылся во всю ширь от удивления. Затем он завопил:
      — Талита!
      Она бросилась в объятия дядюшки. Обменявшись с ним несколькими горячими поцелуями, Талита отступила на шаг и осмотрела его с ног до головы.
      — Дядя Харлоу! — воскликнула она. — Ты выглядишь просто шикарно! Похудел и обзавелся роскошным загаром!
      — Ты тоже глядишься неплохо, Тал. Но я предполагал, что ты сейчас в медицинской школе. У тебя каникулы?
      Она даже не обратила внимания на его вопрос.
      — Я себе представляла, как ты командуешь сотнями людей в посольстве посреди блистательной столицы процветающего мира! Что ты тут делаешь?
      Он бросил подозрительный взгляд на туземцев, потом отвел ее подальше от них и почти шепотом произнес:
      — Если честно, то я сейчас работаю над самым многообещающим проектом моей жизни. Я согласился на это назначение, и если сумею использовать возможности… — Он вдруг резко оборвал фразу. — А ты почему не в медицинской школе? — спросил он сурово.
      — А потому что я ее бросила. Я мечтала помогать страждущему человечеству. А знаешь, кем они хотели меня сделать? Техником по компьютерам!
      — Программирование в медицине — чертовски выгодная штуковина, — ответил Уэмблинг. — Отличный заработок и всегда можно… Послушай, Уэмблинги никогда не сдаются. На следующем же корабле я отправлю тебя обратно.
      Дядя засеменил прочь. Туземцы и его свита покорно следовали за ним. Никто даже не оглянулся на племянницу, но она в бешенстве крикнула им вслед:
      — Не дождешься! Сама улечу на ближайшем корабле!
      Талита сверкнула глазами на Эрика Хорта, который пытался сохранить самый невинный вид.
      — Это надо ж! Нет, какая наглость!
      Она кинулась к ближайшему домику, открыла дверь, вошла внутрь и с шумом захлопнула ее, оставив Хорта стоять в одиночестве с широко открытым ртом.

      Следующим впечатлением Талиты стали любопытствующие глаза местных ребятишек, следовавших за ней повсюду. Когда бы она ни выходила из домика, дети уже были тут как тут. Они поджидали ее, прячась в кустах, они бесшумно следовали за ней, они предугадывали, куда она направляется, и поджидали ее там. Единственный звук, который они при этом издавали, — приглушенное хихиканье.
      Утром следующего после ее прибытия дня Талита лежала на пляже, сонно принимая свою первую солнечную ванну. Она уже привыкла к вечному присутствию детей, которые и сейчас застенчиво окружали ее, так что когда Эрик Хорт приблизился к ней, она даже глаз не открыла, пока он не заговорил.
      Хорт пожелал ей доброго утра, она вежливо ответила, а потом опять закрыла глаза.
      — Сегодня Лэнгри вам нравится больше, чем вчера?
      — Планеты обычно редко меняются за один день, — пробормотала Талита.
      Некоторое время она недовольно молчала, но, приоткрыв глаза, убедилась, что он с широкой улыбкой смотрит на нее.
      Тогда она сказала сварливо:
      — Океан здесь окрашен в самую превосходную зелено-синюю краску, которую мне приходилось видеть, если, конечно, исключить окраску здешнего неба. Цвета лесной листвы бесконечно разнообразны. Цветы дивно пахнут и очень красивы, если их не трогать. Если из этого мира вычесть его природную красоту, то что от него останется?
      — Во всяком случае, пляж-то вам понравился? — заметил Хорт.
      Она зачерпнула пригоршню песка и отшвырнула его в сторону.
      — Я пыталась поплавать, но там уже купались эти зверюги, с которыми мне не хотелось делить океан.
      — Они смотрят на вас точно так же. Если вы умеете плавать, то океан — самое безопасное место на Лэнгри.
      Талита с трудом заставила себя сесть.
      — Скажите, пожалуйста, — спросила она серьезно, — чем занимается здесь дядюшка?
      — Вчера он прокладывал дренажную систему в деревне. Не знаю, чем занят сегодня. Давайте поищем его и узнаем.
      Хорт помог ей встать на ноги, и они пошли по берегу. Один раз Талита оглянулась и увидела, что ребятишки сопровождают их, хотя им и приходится почти бежать, чтобы не отстать.
      — Хочу спросить у вас кое-что, — сказал Хорт. — Вчера ваш дядя сказал, что вы учитесь в медицинской школе.
      — Я проучилась в ней целый год. Примерно десять процентов учебного времени ушли на физиологию, а остальные девяносто — на электронику, которая меня совершенно не интересует. Так что свои болячки, если они у вас есть, вам придется лечить в другом месте.
      Он опять ухмыльнулся.
      — Нет-нет… Мне вовсе не нужен бесплатный медицинский совет. Меня беспокоят туземцы. Вообще-то народ они здоровый, но если кто-то заболеет или получит ранение, ему придется плохо, так как никаких медицинских знаний у них нет.
      — Ну, если я займусь им, ему станет еще хуже. Кроме того, уход за кучей невежественных дикарей меня не слишком привлекает.
      Хорт ответил резко:
      — Не называйте их невеждами. Об этом мире они знают куда больше, чем мы.
      — Тогда им хватит знаний, чтобы ухаживать за собой без моей помощи.
      После этого они долго шли молча.
      Береговая линия бухты плавно перешла в пролив. Стала видна и деревня, построенная на мягко спускающемся к морю склоне холма. Хижины стояли концентрическими кругами, одна широкая улица прорезала всю деревню и шла вверх, рассекая селение пополам. Другие улицы расходились радиусами от центральной овальной площади. На берегу возились ребятишки, ребята постарше охотились с острогами на какую-то морскую живность. Увидев Хорта, они бросились к нему с радостными криками — маленькие по песчаному пляжу, старшие вплавь. Все визжали: «Эрик! Эрик!»
      Малыши строили ему жуткие гримасы, а когда он отвечал им тем же, они от хохота буквально падали на песок. Те, что постарше, окружили Хорта и затеяли с ним какую-то игру, сопровождавшуюся тычками, в которой они явно были сильнее антрополога. Его выкрики и нарочитое подчеркивание якобы полученных увечий ужасно смешили их и приводили в восторг.
      Было ясно, что все влюблены в этого человека и его присутствие доставляет им огромное удовольствие. Талита в первый раз посмотрела на Хорта с некоторым «интересом и нашла, что у него добрые глаза, а заросшее бородой лицо говорит о юморе и способности предаваться радости общения.
      И тут же она ощутила, что его что-то тревожит.
      Хорт поднял на руки маленькую девчушку и представил ее:
      — Это Дабби. Моя лучшая ученица. Дабби, это мисс Варр.
      Дабби с очаровательной улыбкой произнесла какое-то невнятное приветствие.
      Хорт ответил Талите на ее еще не высказанный вопрос:
      — Они двуязычны. Странная история. У них есть язык, в котором я ничего не понимаю. При этом многие владеют разговорным галактическим, почти все его понимают, а кое-кто из молодежи пользуется даже современными сленговыми формами.
      Он отпустил Дабби и кивнул Талите, чтобы она взглянула на море.
      К берегу около деревни подходила охотничья лодка. Команда, состоявшая как из мужчин, так и из женщин, стояла у бортов. Хорт помахал им рукой, они радостно ответили тем же.
      — Почему лодки называются «охотничьими»? — спросила Талита.
      — Подойдите и взгляните, что они поймали, тогда поймете все.
      Он взял ее за руку, и они побежали по песку. Ребятишки кинулись следом. Когда они добежали до деревни, команда уже успела вытащить лодку на берег. Хорт подвел девушку к лодке.
      Она бросила один-единственный взгляд, сразу ощутив такой приступ тошноты и ужаса, какого еще никогда не испытывала. Откинулась назад, стараясь не видеть, не веря собственным глазам, желая забыть виденное, а главное — удержаться от рвоты.
      Колуф своей тушей занимал всю лодку. У него было два ряда ног, кончавшихся страшными клешнями, громадное вздутое пятнистое членистое тело, которое отвратительно колыхалось, образуя странные желеобразные выпуклости. Огромную голову почти пополам резала колоссальная пасть, из которой торчали загнутые назад зубы, непрерывно и угрожающе скрипящие и лязгающие. В узкой лодке колуф был лишен возможности шевелиться благодаря системе кольев и веревок.
      Талита отвернулась и стала смотреть в море, где еле-еле виднелись цветные пятнышки парусов, как бы висящие на горизонте.
      — И они плыли с этим чудовищем в лодке — вот из такой дали?
      — Да, поездочка такая, что не соскучишься, — с улыбкой отозвался Хорт. — Но иначе ничего не получится. Если бы они попробовали тащить его на буксире, то он либо вытащил бы их из лодки, или его друзья и ближайшие родственники разобрали бы его на мелкие кусочки. Этих зверей приходится укладывать в лодку со всей возможной быстротой.
      — А что делают женщины? — спросила Талита.
      — То же, что и мужчины. Охотятся на колуфа.
      Туземцы уже вытаскивали колуфа из лодки. Они оттащили его подальше от воды, ухватив за длинные жилистые хлопающие плавники, тщательно избегая скрипящих зубов, клешнятых ног, молотящих песок, и похожего на острый нож хвоста. Когда эта работа была закончена, вокруг добычи столпились пожилые деревенские мужчины и женщины. Охотники же побежали к лодке, стащили ее в воду, подняли парус и опять поплыли в море.
      Колуф продолжал дергаться и размахивать хвостом, а селяне стали засыпать его песком, пользуясь для этого лопатами с длинными рукоятями. Работая, они пели ритмическую песню на неизвестном языке. Резкие рывки колуфа усиливались, несколько раз ему чуть было не удалось освободиться, но селяне продолжали засыпать его песком. Наконец то место, где лежал колуф, превратилось в холм, из которого выбраться колуф уже не мог, хотя сам холм шевелился и дергался.
      Около холмика осталось лишь несколько селян, которые, так сказать, завершали его отделку и удостоверялись, что колуф не сможет выбраться из-под песка. Все остальные вернулись в деревню.
      Талита с недоумением сказала:
      — А дядя еще говорит, что ничего вкуснее, чем мясо колуфа, ему не приходилось есть за всю свою жизнь!
      — Если бы в религии здешних туземцев существовал пантеон богов, — сказал совершенно серьезно Хорт, — то мясо этого животного наверняка играло бы роль, эквивалентную роли амброзии. Блюда из него вкуснее любой другой еды, которую может вообразить себе человек.
      — Жаль только, что я не сумела попробовать их раньше, чем увидела, из чего они готовятся, — заметила Талита. Она насчитала на пляже восемь довольно далеко расположенных друг от друга холмиков. При воспоминании об этом ее передернуло.
      Они продолжили обход деревни, двигаясь рядом с периферийными хижинами. Талита остановилась, чтобы рассмотреть одну из них получше. Она провела пальцем по дивному цветному узору крыши, а потом постучала по нему.
      — Из чего она сделана?
      — Из куска тыквы. Красиво, не правда ли?
      — Уж куда лучше. — Она постучала еще раз. — Тыква? Если это только кусок, то она должна быть просто огромной?
      — Она невероятно велика. И после того как кожуру вымочат в соленой морской воде, а затем высушат, она становится прочной и твердой, будто пластмасса. Заметили, как изящны эти жилища? Они — великолепное украшение этого чудесного мира и к тому же необыкновенно подходят для местного климата. Посмотрите на стенки — они сотканы из волокон и не только спасают от насекомых, но еще и «дышат», великолепно пропуская воздух. Волокно очень прочное, а добывается оно из «плетей» тыкв. Местные женщины плетут из этих ниток очень прочные канаты.
      Талите этот разговор успел надоесть. К счастью, она увидела своего дядю, который подходил к деревне с другой стороны. За ним следовал его непременный эскорт. Одна из секретарш — Сейла Тиллоу — несла в руке портативное электронное устройство для записи разговоров и указаний. Другой секретарь — Каол Ренголд — имел такой вид, будто только и ждет, чтобы ему поручили кинуться куда-то и немедленно выполнить распоряжение шефа. Хайрус Эйнс шел в арьергарде, но глаза его не упускали никакой мелочи. Говорил он мало, но видел все. Зачем тут торчали туземцы, Талита понять не могла.
      — А вот и дядюшка, — сказала она.
      Хорт прервал свою лекцию, и они поспешили навстречу Уэмблингу.
      Когда они подошли, широко улыбающиеся туземцы рассыпались в разные стороны, а Уэмблинг выкрикнул им вслед последнее распоряжение:
      — Большие бревна! Запомните!
      — Чем ты занят? — спросила его Талита.
      — Пытаюсь заставить туземцев научиться строить плоты, — ответил он.
      — А зачем им плоты? — резко спросил Хорт. Талита повернулась к нему и с удивлением поглядела. Мало кто осмеливался говорить в таком тоне с ее дядей.
      Уэмблинг улыбнулся и сделал вид, что ничего не заметил.
      — Плот им нужен, чтобы охотиться, — ответил он.
      — По-моему, они вполне прилично управляются без него, — вмешалась Талита.
      Уэмблинг покачал головой.
      — Ты видела, как они охотятся? Как только поймают одно из этих чудовищ, суденышко тут же направляют к берегу, чтобы разгрузиться. Это обходится им примерно в час дорогого охотничьего времени. Погляди-ка на это! — Он сосчитал холмики на пляже. — Шесть, семь, восемь… Хорошее начало удачного промыслового дня, но это означает, что они уже потеряли восемь часов рабочего времени на мотание взад и вперед между охотничьими угодьями и берегом. Простаивают и лодки, и команды, а стало быть, пока лодка с грузом идет к берегу, промысловый флот теряет свою эффективность. Целая команда расходует время на то, чтобы добраться до берега и вытащить чудовище на песок. А вот если бы им удалось поставить в непосредственной близости от места охоты большой плот, они могли бы переваливать своих колуфов на него, а вечером отбуксировывать всю дневную добычу на берег. Деревня таких размеров сэкономила бы две сотни рабочих часов в день, лов стал бы куда эффективнее. Они поймали бы больше колуфов и избавились от недоедания. Ты все записала, Сейла?
      — Записываю, — ответила секретарша, и ее пальчики еще быстрее забегали по клавишам.
      — Ты называешь это полуголодной диетой? — спросила Талита. — Да я никогда не видела таких здоровых людей.
      — Это они сейчас здоровые, но у них очень маленькие резервные запасы пищи. Если уловы будут падать, эти люди окажутся на грани голодной смерти. Для того чтобы накормить все население этой планеты мясом колуфов, нужно очень много промышлять, а поголовье этого зверя не так уж многочисленно. Я хочу научить их кое-каким приемам, с помощью которых можно сохранять побольше этого мяса. Но мне не удается объяснить им, что именно я имею в виду. Выяснилось, что они не понимают, о чем идет речь, ибо излишки мяса очень малы. Плоты могли бы помочь увеличить дневную добычу, что позволило бы увеличить излишки и наладить их лучшую переработку. Что вы там жметесь, Хорт?
      — Я уже говорил вам, что обо всем этом думаю, — сказал Хорт. — Туземцы действительно ведут существование на грани риска. Экология — ненадежная, естественная среда — враждебная. Любое вмешательство в сложившуюся систему может нарушить существующий баланс и уничтожить все население.
      Уэмблинг ухмыльнулся и ответил в легкомысленном тоне:
      — Хорт, вы уволены. Вы мыслите на уровне плохого школьного учебника. Рост промысла позволит туземцам улучшить свое положение и повысить стабильность продовольственного баланса.
      — Повышение эффективности промысла наверняка изменит привычки колуфов, и они уйдут в другие районы. Упадет и численность животных репродуктивного возраста.
      — Задолго до того, как это произойдет, мы придумаем что-нибудь еще. А вот и Форнри!
      К ним приближалась группа местной молодежи. Один из них, видимо, лидер, подошел к Уэмблингу. Он не стал терять времени на любезности.
      — Ваша Светлость, я об этом плоте. Он нам не подходит.
      — Почему? — спросил Уэмблинг.
      — Колуфа следует закапывать в песок.
      Уэмблинг обернулся к Хорту.
      — Какой-нибудь местный религиозный выверт?
      — Возможно, очень важный, — ответил Хорт. — В этом мире большинство существ ядовиты для человека. Когда колуфа закапывают в песок и выдерживают там, происходит нечто, нейтрализующее яд.
      — Его надо закопать очень быстро, сразу после поимки, — вмешался Форнри, — и оставить в песке на ночь и день. Иначе мясо нельзя есть.
      Уэмблинг задумчиво кивнул:
      — Понял. А нельзя ли нагрузить песок на плот и посыпать им колуфа прямо на воде?
      — Песок должен быть сухим. А таким его в море не сохранить. Сам процесс погребения колуфа очень опасен. Для этого нужно много места.
      Уэмблинг снова кивнул. Он был ужасно разочарован, но старался этого не показывать.
      — Придется подумать. Умирающий колуф действительно сильно дерется. А насчет того чтобы держать песок сухим, надо хорошенько подумать.
      Он повернулся и пошел прочь. Эскорт последовал за ним. Форнри и еще одна юная девушка отстали. Хорт подозвал их.
      — Форнри, это Талита Варр — дочь сестры посла.
      Форнри улыбнулся и поднял руку в местном приветствии.
      Талита помедлила, а потом не слишком умело последовала его примеру.
      — А это Далла, — сказал Хорт. Девушка тепло приветствовала Талиту.
      Форнри сказал Хорту:
      — Интересная была беседа. Посол рассердился?
      — Скорее он разочарован. Подумайте, не стоит ли построить маленький плот, хотя бы для того чтобы доказать — затея никуда не годится?
      — Тогда он скажет, что не вышло, так как плот был слишком мал, — ответил Форнри, вежливо улыбаясь. — А как бы ни был плот велик, все равно ничего не выйдет. Каждый раз, как на него будут выгружать нового колуфа, вместе с ним туда попадет и вода. Много. Такое малое количество песка быстро намокнет. Может, его даже смоет в море. А без сухого песка колуфа есть нельзя. Так что, я думаю, мы не станем делать плот.
      Далла и Форнри простились, подняв руки, и исчезли в лесу.
      Хорт сказал задумчиво:
      — Во всех исследованиях примитивных народов, которые мне приходилось читать, указывается, что правителями и лицами, принимающими решения, у них бывают пожилые люди. Здесь, полагаю, первую скрипку играет молодежь, но фактически все они делают то, что велит Форнри. Он обдумывает, он приказывает — и это закон. Если вопрос сложный, он просит время для обдумывания и, вероятно, консультируется с другими, но и тогда он берет на себя — такого юного — огромный груз ответственности.
      — Очень красивая пара, — сказала Талита. — Они женаты?
      — Это еще одна тайна. Они не женаты. Другие молодые люди в возрасте Форнри давно имеют жен, у некоторых уже есть и дети. Я подозреваю, что он какой-нибудь молодой верховный жрец и должен соблюдать безбрачие, но ведь нельзя не видеть, что они с Даллой любовники. Они ведут себя как обрученные.
      Уэмблинг кончил разговор с туземцами и теперь окликнул Талиту.
      — Обратно мы поплывем на лодке. Хочешь с нами?
      Талита поглядела на Хорта.
      — Валяйте, — сказал он. — У меня урок в классе у малышни.
      — Вот как? И чему же вы их учите?
      — Читать и писать.
      Некоторое время она смотрела на него молча. Потом разразилась громким смехом.
      — Зачем? Какой им от этого толк в жизни?
      — Кто знает… Очень способные ребятишки. Может, в один прекрасный день Лэнгри создаст свою собственную литературу? Поезжайте со своим дядюшкой. А я потопаю к своему классу.
      Талита присоединилась к дяде на берегу, но так как он как раз заканчивал разговор с туземцами — что-то насчет дренажных канав, то она имела возможность понаблюдать за Эриком Хортом. Снова к нему стремительно неслись дети во главе с Дабби, пронзительно крича:
      — Эрик! Эрик!
      Хорт встал на колени возле полоски слежавшегося песка вблизи деревни.
      — Гордец, — сказал он. И дети послушно повторили за ним то же слово. Тогда он повторил это слово по буквам: Г-О-Р-Д-Е-Ц, а затем написал его на песке. Он ползал по песку на коленях, задирая нос кверху, как бы разыгрывая пантомиму на смысл этого слова. Детишки, катаясь по земле от смеха, пытались изобразить гордеца.
      — Силач, — крикнул Хорт.
      — Силач, — повторили дети.
      Уэмблинг потрепал девушку по плечу.
      — Готова, Тал?
      Он помог ей сесть в лодку. Гребцы — юные мальчишки — оттолкнулись от берега. Оглянувшись, она увидела, как окруженный толпой детишек, Хорт изображает значение слова «силач».
      — Какой милый парень, — воскликнула она.
      Уэмблинг скептически ответил:
      — Дурака валяет, как всегда.
      Она усмехнулась.
      — Да, пожалуй, ты прав.

      Талита купалась в слабом прибое, она загорала на пляже, она дразнила странных зверюшек, которые настороженно поглядывали на нее из кустарников на опушке леса или бегали в сумерках по мокрому песку у уреза воды, отыскивая выброшенную волной падаль. Сумерки на Лэнгри наступали быстро, и никому не приходило в голову долго валяться в постели, когда восход окрашивал клубящиеся облака в удивительные краски и зажигал тысячи оттенков на бесчисленных гранях красоты этой планеты.
      Она нигде и никогда еще не видела такого песка, как на этом пляже. Она пересыпала его из одной ладони в другую и, к своему удивлению, открывала, что он состоит из крохотных, похожих на пудру гранул, отливающих множеством красок. Солнце было теплое, не жаркое, но расслабляющее, такое, что Талите с трудом удавалось не погрузиться в сон.
      Теперь она редко виделась с Хортом. Его дни были заполнены обучением детей и пополнением собственных знаний. Талита не могла удержаться во время редких встреч от того, чтобы не пошутить над тем, как далеко он засовывает свой нос в повседневные дела местных жителей.
      Вещи, которые увлекали его — вроде того, что какой-то старик упомянул случайно о времени, когда у них еще не было металлических наконечников на копьях, или что он придумал теорию, будто плохое качество местных глин помешало развитию гончарного производства, чему также способствовало наличие множества видов тыкв, или что он составил список из 117 слов, которые говорят, что у жителей Лэнгри не более семидесяти лет назад состоялся контакт с космонавтами, все это для Талиты вовсе не представляло интереса, и она не видела там ничего потрясающего, способного повлиять на мировое развитие.
      Однако по мере того как шло время и красота Лэнгри становилась более привычной, мелочи жизни местных обитателей стали постепенно занимать и ее, так что иногда она принимала предложение Хорта прогуляться и взглянуть на что-нибудь, показавшееся ему из ряда вон выходящим.
      Однажды, вернувшись после купания, она зашла в офис и обнаружила там своего дядю, что-то обсуждавшего с Хайрусом Эйнсом. Она уже хотела уйти, чтобы не мешать, но дядя сделал ей знак войти и присоединиться к разговору.
      — Ну, Тал, — сказал он, — по-моему, ты тут по уши в делах.
      — Я по уши в делах, на манер того, как это бывает с туристами, — горько покаялась она. — Торчу на пляже, пока не осточертеет, затем любуюсь видами, пока к горлу не подступает тошнота. Завтра Эрик поведет меня любоваться на тыквы, которые он считает потрясающими. Очень опасное мероприятие — в лес. А завтра ночью нас будут развлекать и кормить туземцы: песни, танцы, местные блюда, от чего меня тоже тошнит, так как я видела, из чего их готовят. И все подлинное, все не испорченное прогрессом. И все напоминает мне каникулы, которые я провела на Маллоре. Кстати, там меня тоже тошнило.
      — Вкус туземных блюд заставит тебя забыть о том, что ты видела, а их танцы и песни очаровательны. — Уэмблинг подошел к окну и остановился, пристально вглядываясь вдаль. Видно, у него тоже были какие-то свои проблемы, требующие внимания, а потому Талита промолчала. — Туземцы отличные ребята, — продолжал он, — но мне хотелось бы, чтоб они не были так дьявольски упрямы. Полагаю, мне следует выгнать этого Хорта. Нет, я серьезно, он их поощряет.
      Уэмблинг достал курительную капсулу и выпустил изо рта бледно-фиолетовый дымок. Потом направился к двери.
      — Пойду погляжу, перепечатала ли Сейла ту корреспонденцию, — сказал он Эйнсу.
      Талита проводила его любящим взглядом.
      — Бедный дядечка. Самое важное дело его жизни, а твердолобые туземцы не желают с ним сотрудничать. А между прочим, что у него за дело?
      Эйнс смотрел на нее, как бы тщательно взвешивая что-то. Когда она была девочкой, этот взгляд тревожил ее, но теперь она знала, что он так смотрит на всех — взвешивает.
      — Хочет стать послом на Бинорисе, — сказал он.
      Талита так и подскочила.
      — Ох! Во дела! А что надо сделать, чтобы повыситься в ранге от нуля до представительства в самом важном мире галактики?
      Эйнс откинулся на спинку кресла, поднял глаза к потолку и, подумав, ответил:
      — Ловкость. Впрочем, ловкость нужна, чтобы заполучить место где угодно. Нам частично это уже удалось, так что вопрос сводится к тому, как мы можем использовать то, что у нас уже есть.
      — Я же знала, что дядюшка не будет просто за так играть в посла!
      Эйнс кивнул:
      — У нас есть политическая поддержка, но этого мало, особенно на дипломатическом поприще, да еще в таком серьезном деле, как получение места на Бинорисе. Нам необходимо сначала добиться сенсационных успехов здесь, причем на это дело у нас остается совсем немного времени. Посол на Бинорисе уходит в отставку через год.
      — Ах! Так вот почему вся эта возня со сточными канавами и переправами!
      Эйнс опять кивнул.
      — Нам надо быстренько трансформировать этот мир и произвести важные изменения в жизненном уровне населения. Причем сделать это так, чтобы получить отличную дипломатическую прессу. А времени катастрофически мало. И туземцы не желают с нами сотрудничать.
      — Но зато какой приз вас ждет, если все получится, как вы хотите! — воскликнула с энтузиазмом Талита. — Первоклассное общество, культура…
      — Экая чушь! — скривился Эйнс. — У Бинориса колоссальные минеральные ресурсы, и посол Федерации имеет неограниченные возможности влиять на выдачу лицензий на их разработку. Это назначение может принести до ста миллионов в год!
      Вернулся Уэмблинг, таща кипу бумаг, и Талита сказала с чувством искренней жалости:
      — Бедный дядюшка! Так много всего стоит на кону, а туземцы ничем не желают помочь. Неужели они вообще ничего не приняли из того, что ты им предложил?
      Он недовольно запыхтел.
      — Конечно, приняли! Ты что — наших паромов не видела? Мы решили их проблемы переправ через реки. Вот так вот! Пойдем, я тебе покажу.
      Он чуть ли ни бегом вытащил ее из здания посольства и через покрытый цветами луг поволок к опушке. Сначала она была слишком поражена, чтобы протестовать, но когда оказалось, что он с той же скоростью тащит ее и по лесной тропинке, Талита стала присматриваться к древесным стволам, опасаясь новой встречи со связками опасных лиан.
      — Далеко ли еще? — спросила она, задыхаясь.
      Дядя не замедлил шагов даже для ответа:
      — Километр или два.
      — Так чего ты так торопишься? — задала она еще один вопрос. — Переправа же никуда не денется, даже если мы пойдем потише?
      Он слегка замедлил шаг, и они пошли по вьющейся меж стволов тропке в более нормальном темпе. Тропинка, уткнувшись в берег речки, кончилась. Уэмблинг остановился, прямо светясь от гордости и ожидания похвалы Талиты.
      Чуть поодаль от них находилась туземная лодка, на корме и на носу у нее стояли по два связанных верхушками бревна. Через каждую связку был пропущен канат, протянутый с берега на берег на высоте человеческого роста. Он удерживал лодку на линии переправы. Еще две веревки были привязаны к стволам деревьев на обоих берегах реки. Чтобы заставить паром двигаться к нужному берегу, надо было тянуть за соответствующий канат, складывая его в бухту на дне лодки. Другая же веревка в это время раскручивалась, уходя из лодки. Уэмблинг заставил Талиту влезть в этот паром и перетянул его через узкую речку. Затем тем же способом переправился обратно.
      — Ну и что ты думаешь об этом? — спросил он с гордостью.
      — Это… очень… хитроумно, — выдавила она.
      — Мы установили такие штуки на всех главных переправах, — продолжал он, — и я получил очень хорошую прессу. Фотографии передавались в «Новостях» в восьми мирах, включая Бинорис и… — Он внезапно смолк, продолжая напряженно вглядываться в племянницу.
      — Тал! Ты же можешь мне помочь! Попозируй-ка мне! Мы сделаем несколько снимков. Фотография этой штуковины вместе с тобой в таком купальнике завоюет нам сотню миров! Черт побери, надо было захватить камеру! Ну, что скажешь?
      Она слишком обозлилась, чтобы сказать что-либо. К счастью, с того берега их окликнул Эрик Хорт, так что ее долгое молчание не успело задеть чувств Уэмблинга.
      — А я-то думал, куда это вы так несетесь? — сказал Хорт. — В посольство явилась депутация туземцев, которые желают лицезреть посла.
      — Должно быть, официальное приглашение на праздник, — ответил Уэмблинг. — Пожалуй, придется поторопиться.
      Хорт помог ему выбраться на берег, и Уэмблинг, поднимаясь по склону, отдал последние распоряжения:
      — Пусть она покатается, если хочет, Эрик. Пусть освоится с этим делом как следует. — Он было зашагал по дорожке, но прежде чем скрыться за поворотом, обернулся: — Только пусть она сама тянет за веревку, Эрик!
      — Обязательно! — крикнул тот. — Причем в оба конца.
      Уэмблинг широко ухмыльнулся, несколько раз кивнул головой, повернулся спиной к зрителям и еще раз махнул рукой.
      — Господи, Боже мой! — воскликнула Талита. — Да он и впрямь гордится этой ерундой!
      — Вперед! И быстро! — рявкнул Хорт.
      Удивленная Талита выскочила на берег, и Хорт помог ей отыскать укромное местечко за кустами. Секундой позже из леса на противоположном берегу вышли два туземца. Ни на минуту не замедляя шага, они перешли речку вброд на том месте, где воды было примерно по грудь, а потом снова исчезли в лесу.
      — Они что, совсем не пользуются паромами? — недоуменно спросила Талита, когда туземцы оказались вне пределов слышимости.
      — Пользуются лишь тогда, когда думают, что мы видим, — ответил Хорт. Он снова привел Талиту к лодке, где она могла бы выразить всю глубину своих чувств, не прибегая к осложняющему жизнь вранью. Тут она смогла полностью отдаться новому для нее искусству, перегоняя лодку с одного берега на другой и обратно. Хорт наблюдал за ней, стоя на берегу.
      — Понимаете, дядюшка действительно хочет помочь туземцам, — сказала она, переправившись к Хорту, — но, видимо, в человеческой натуре изначально заложено сопротивление новшествам.
      — Нет, в данном случае тут действуют и другие факторы. В начале этот мир был действительно по-настоящему опасен и страшен для людей. Первые колонисты спаслись буквально чудом. Даже сейчас тут существует множество возможностей отдать Богу душу, но все же это сравнительно спокойное местечко, так как за сотни лет пребывания здесь людям методом проб и ошибок удалось определить важнейшие опасности и то, как их можно избегать. Так как же может случиться, что кто-то, только что прибывший сюда, начинает предлагать им лучшие способы выживания, чем те, которые выработаны поколениями в процессе опасных и болезненных экспериментов?
      Хорт вошел в лодку и сел на носовую банку.
      — Я очень беспокоюсь за туземцев. Пока ваш дядюшка проявляет завидное терпение, но долго так продолжаться не может. Неизбежно он начнет придумывать разные хитрости, чтобы заставить их делать то, чего он добивается, тем более что Уэмблинг пользуется влиянием и получит поддержку, даже если придется заставлять их силой. Если он это сделает, он получит великолепный шанс уничтожить их на корню.
      Она недоуменно поглядела на него.
      — Уничтожить? Чушь какая! Мой дядюшка вовсе не чудовище!
      — Скажите, а вы не заметили никаких странностей с ногами у служащих посольства?
      — Они у них в шрамах, — ответила она. — Я очень этому удивилась.
      — Ваш дядя начал кампанию за уничтожение грязи на деревенских улицах. Попытался уговорить Форнри засыпать их гравием. Тот с порога отверг такую идею. Тогда дядюшка продемонстрировал свою мудрость, заставив работников посольства таскать гравий в таком количестве, чтобы засыпать дорожки между посольскими зданиями. Он хотел показать туземцам, как это делается. Оказалось, что на гравии селится грибок, который самым отрицательным образом воздействует на кожный покров ступней. Теперь у всего персонала ноги в шрамах, а дорожки снова земляные.
      — У всего персонала, кроме вас, — сказала она, поглядев на его ноги.
      — Ну… Я подозревал что-то в этом духе, так что, когда ваш дядя засыпал дорожки гравием, я перестал по ним ходить. Туземцы знают свой мир, и если говорят, что чего-то делать не надо, я этого и не делаю. Поглядите-ка на это!
      Он показал на странно скрученные веревки, которыми к лодке крепилось оборудование парома.
      — А в чем дело? — спросила Талита.
      — Я счел этот узел настолько интересным, что хотел его послать в Антропологический Институт. И пока я писал о нем доклад, один из членов команды курьерского корабля случайно зашел ко мне и стал дико хохотать. Это был самый обычный узел… Он специально разработан космонавтами для крепления проволоки в процессе строительства космических кораблей, чтобы избежать вибраций, возникающих при полете на сверхсветовых скоростях. Все космонавты этот узел знают наизусть. Очевидно, наша экспедиция — не первая, которая навестила здешних туземцев.
      Хорт замолчал и выжидающе поглядел на Талиту. Ей было противно, что с ней обращаются как с невежественным ребенком, а потому она произнесла ледяным тоном:
      — Если вы ждете, что я поверю в какую-то связь между этим узлом и тем грибком…
      — Тогда воспользуйтесь своей головой! Туземцы вели такую жестокую борьбу за выживание, что готовы были в ней использовать любое оружие. Если бы они встретились с каким-то более эффективным способом делать то или иное, они, без сомнения, приняли бы этот способ. Никто не знает, со сколькими пришельцами они встречались за эти сотни лет, но из всех знаний, с которыми те заявлялись сюда, единственное, что переняли туземцы, был этот, чем-то понравившийся им узел.
      Прежде чем она успела высказаться, Хорт резко сменил тему.
      — Поскольку вы уже прошли такой далекий путь, то почему бы нам не сходить поглядеть на тыкву?
      — Почему бы и нет? — отозвалась она. — По совершенно невероятному совпадению, у меня на сегодня нет каких-либо других договоренностей.
      Они воспользовались лодкой, чтобы переправиться через реку, и когда вышли, Хорт сказал:
      — Тут действует правило: идти в колонну по одному и только по середине дорожки. Так будет безопасно. А иначе на черта ли тут нужны дороги?
      Углубились в лес. Несколько раз ветви кустарников, обступивших дорогу, шарахались в сторону от них, несказанно пугая Талиту, хотя Хорт сохранял спокойствие. Она молча шла за ним мимо деревьев с огромными разноцветными цветами. Переходя вброд мелкий ручеек, чуть ниже высокого водопада, они увидели жуткое существо, дивно окрашенное, но несказанно страшное по виду, которое устроило себе здесь настоящую купель. Существо заметило их и улетело с громким воплем, оросив дождем водяных капель.
      Вскоре они вышли к другой реке и к другому парому Уэмблинга, который использовался, да еще как! Толпа веселых ребятишек превратила его в свою игрушку. Дети перетаскивали лодку от одного берега до другого взад и вперед. Время от времени кто-нибудь валился через борт, что тоже служило поводом для радостного визга. Со смехом и воплями они перегнали лодку к берегу, Потеснились, чтобы дать место Хорту и Талите, и быстро перевезли их на другую сторону. Хорт помог ей выбраться на берег, поднятием рук они простились с ребятами, которые восторженно хихикали и сейчас же стали готовиться к обратному плаванию.
      — Совсем забыл об этом, — сказал Хорт. — Дети считают паромы сногсшибательной забавой. Но если им почему-то надо по делам перебраться через реку, они пользуются только бродом.
      Пройдя еще немного по лесу, Хорт остановился и сказал:
      — Вот одна из тех тыкв.
      Талита молча глядела на колоссальный плод, вершина которого уходила в высоту, скрываясь в кронах окружающих огромных деревьев.
      — Неужели они всегда вырастают такими гигантами? — воскликнула она.
      — Некоторые — да, — объяснил ей Хорт. — Чаще же туземцы срывают их еще маленькими, так как тыквы находят себе широкое применение в хозяйстве. Тыквы таких размеров зреют несколько лет. А вот чего я не знаю, это как они размножаются. Смотрите, тут их десятки.
      Он осторожно раздвинул листву и показал ей множество тыкв разных размеров.
      — Все они — потомки одного и того же растения, — говорил он. Когда мы в одном месте встречаем несколько плодов разной величины, все они оказываются близкими родичами. Но… нет, не понимаю, как это растение разбрасывает свои семена на такой обширной площади, да еще в лесу…
      — Их можно есть?
      — Нет, но зато из них делают уйму разных вещей. Кровли для хижин, ящики, гамаки, мебель, дивные барабаны, другие музыкальные инструменты. Для ребятишек они источник радости — из тыкв делают много разных игрушек. Далее — это потенциальные платформы для танцев, а маленькие тыквы хороши для масок. Плети, на которых они растут, идут на нитки. Из ниток вьют веревки и ткут полотно. Удивительно, правда?
      Хорт прислонился к одной из тыкв и побарабанил по ней. Раздались тяжелые резонирующие звуки.
      — Больше тут смотреть нечего? — спросила Талита.
      — Это все, — ответил он жизнерадостно.
      — Так. Они и в самом деле удивительны. Я рада, что не стала дожидаться завтрашнего дня, чтобы подивиться на них. Два таких сногсшибательных зрелища, как тыквы и туземный фестиваль, моя нервная система просто не выдержит.
      Талита резко развернулась и пошла прочь. Там, где тропинка делала как бы петлю, она умудрилась бросить взгляд назад, не поворачивая головы. Хорт стоял на том же месте, глядя ей вслед.

      Два ярких костра на пляже не только прекрасно освещали участников праздника, расположившихся на склоне холма, но и отбрасывали блики на пенистые плюмажи бьющихся о берег волн. Между кострами музыкант устанавливал свой инструмент. Эрик Хорт называл его набом. Он был сделан из тыквы, в высоту вдвое превосходившей рост музыканта. Объемом музыкант уступал набу еще больше.
      Первое впечатление Талиты было таково: если для игры на набе нужен только один музыкант, то еще двое должны держать инструмент. И эти двое уже сидят на верху тыквы, болтая ногами. Позже, когда они стали лупить по тыкве босыми пятками, она решила, что это барабанщики.
      Музыкант задал тон, и туземный праздник начался. Сначала не происходило ничего, если не считать ритмичных звуков «тинг… тинг… тинг», издаваемых струнами наба. Потом заиграл второй музыкант.
      Он играл на том же инструменте, что и первый.
      Ряды натянутых струн шли вдоль тыквы от хомутика, расположенного наверху, и до деревянного ошейника в самом низу. Наб был не инструмент, а целое скопище инструментов. Все новые и новые музыканты вступали в строй, играя на собственном наборе струн.
      Талита насчитала их восемь, но кто мог поручиться, что их на самом деле не больше — с той стороны наба, которая ей не видна. Музыкальный ритм отличался фантастической сложностью.
      Затем в дело вступили барабанщики. Их мощные удары проходили пунктиром сквозь глухой рокот струн, подчеркивая появление новых ритмических усложнений своими «бам… бам… бам…». Вокруг наба уже сформировался целый оркестр — барабаны меньших размеров и какие-то другие струнные инструменты. А вот появились и первые ярко одетые танцоры. Юноши встали вокруг одного костра, девушки — вокруг другого.
      Потом кольца танцоров стали рваться, перепутываться между собой, меняться кострами. Танцующие лентами зазмеились между группами зрителей. Несколько молодых женщин попытались вовлечь в танец Талиту, проплывая мимо нее. Она отрицательно покачала головой.
      — Я не знаю, что надо и как надо.
      Хорт, сидевший рядом с ней, вскочил и попытался, взяв за руки, поднять.
      — Вперед, — сказал он ей. — Таков обычай. Они выбрали вас почетной гостьей. Просто повторяйте за ними то, что делают они.
      Ее дядя, сидевший поодаль, ободряюще улыбнулся.
      Что касается туземцев, то они пришли в восторг. В движениях танца не было ничего особенно трудного. Так что Талита сдалась и позволила девушкам увлечь себя.
      Ей показалось, что она действует не так уж плохо, хотя на самом деле все оказалось труднее, чем она представляла со зрительского места. Они кружились вокруг костров, время от времени оба кольца расплетались, чтобы пройти сквозь друг друга. Хорт улыбался ей, когда она проплывала мимо. Потом юноши втащили и его в свой круг.
      Мужчины перестроились, образовав наружное кольцо вокруг женского круга. Талита увидела, что теперь танцует напротив Хорта. Танец набирал скорость, па становились все более и более трудными, но им удавалось удерживаться на уровне других танцоров, пока не почувствовали, что предел выносливости перейден. Смеясь и хватая ртом воздух, они вернулись на прежние места.
      Когда Талите наконец удалось отдышаться, она смогла окинуть взглядом толпу туземцев. Потом толкнула Хорта локтем:
      — А почему Далла с Форнри не танцевали?
      — Я же говорил вам. Форнри — здешний лидер. Он, видимо, дал обет безбрачия. Они с Даллой любовники, но танцевать им не положено. Далла этим не очень довольна, но приглашений от других мужчин не принимает.
      — А какое отношение все это имеет к танцам? — недоумевала Талита.
      — Это обручальный танец.
      Она не отрывала от Хорта глаз.
      — Обручальный? Вы хотите сказать… вы и я…
      — Только на Лэнгри, — ответил он с небрежным спокойствием.
      Талита с силой ударила его по щеке и убежала во тьму.
      На вершине холма Талита остановилась и поглядела вниз. Пульсирующая музыка, мелькание разноцветных одежд, смена танцевальных ритмов возбуждали ее и манили.
      Потом она заметила, что Эрик Хорт высматривает ее.
      И задорно расхохоталась.
 
      Лежа на пляже и подпирая ладонью подбородок, Талита задумчиво глядела в море, пытаясь решить свои проблемы. Здесь ее ждали лишь дремотные, погруженные в летаргический сон дни, прерываемые (не слишком ли часто?) пространными монологами дядюшки и Эрика Хорта. Ее дядюшка был слишком погружен в свои новые блистательные проекты, которыми набита его голова. Хорта же увлекали самые тривиальные стороны жизни туземцев, в которых он видел нечто таинственное.
      Ее дядюшка настроился на то, чтобы оказывать туземцам помощь, но было очевидно, что они этой помощи не желали. Хорт настроился на то, чтобы их изучать, но они решительно отказывались быть объектами такого изучения. Они хотели одного — пусть их оставят в покое, и ей такая позиция представлялась совершенно разумной.
      Она слышала раскатистый голос своего дяди, такой отличный от голосов его туземного «сопровождения», желавшего ему всего хорошего. С отвращением она поднялась на ноги, подобрала халат, на котором лежала, и решительно направилась к офису.
      Когда она открыла дверь, все удивленно повернулись к ней — дядя, Хайрус Эйнс и Эрик Хорт. Они как раз собирались выпить в честь чего-то и все держали в руках полные бокалы.
      Дядюшка приветствовал ее с обычной улыбкой.
      — Ты едва не опоздала, Тал, — воскликнул он, наполняя еще один бокал. — Присоединяйся к нашему торжеству. Форнри принял мое предложение насчет дренажных канав. Они с утра начнут работы.
      Он протянул ей бокал, но она в припадке внезапного гнева разбила бокал об пол.
      — Какие же вы идиоты! — выкрикнула она.
      Эйнс и Хорт застыли с поднятыми бокалами. Дядюшка онемел.
      — Неужели вы не видите, что туземцы держат вас за болванов? Вы ишачите на них с восхода до заката, выбиваясь из сил, чтобы помочь им, и когда наконец они соизволят принять ваше предложение вроде паромов на переправах, то тут же превращают его в игрушку для детей. А теперь, я полагаю, вы предложите мне сниматься в бикини в ваших сточных канавах?
      Она подошла к окну и встала там, спиной к ним.
      — Лэнгри — дивный мир, — сказала она. — Тут очаровательные песни и пляски, роскошная еда, так что лучшего места для отдыха не придумать. Я здесь отлично отдохнула. И со следующим кораблем-курьером возвращаюсь обратно.
      Дядюшка ответил спокойно:
      — Ты вольна уехать, когда захочешь, Тал.
      Она повернулась к ним лицом. Хорт изо всех сил старался скрыть свое разочарование. Внезапно он вспомнил, что все еще держит в руке полный бокал, и осушил его одним глотком. Уэмблинг и Эйнс последовали его примеру.
      Талита, глядя мимо них в другое окно, сказала:
      — А это еще что такое?
      На берегу, чуть ниже посольства, туземцы вытащили свою лодку и теперь шли вверх по пляжу, неся в руках что-то вроде носилок, сделанных из куска тыквы, на которых лежало нечто похожее на стопку одеял. Впереди шел Форнри. Далла, плача, плелась сбоку.
      Хорт выскочил из комнаты, чтобы встретить их, за ним по пятам — Уэмблинг и Эйнс. Талита, поколебавшись, последовала за дядей. Когда она их догнала, туземцы остановились и Хорт наклонился над тыквенными носилками.
      Он отвернул край одеяла и увидел ребенка, лежавшего без сознания. Дабби.
      Закрытые глаза. Крошечное осунувшееся лицо воспалено. Дыхание частое и неглубокое.
      Хорт сказал, как бы не веря своим словам, в которых чувствовалась острая боль и страх:
      — Не… не горячка?
      Форнри мрачно ответил:
      — Порезала ногу. Об острый камень. И теперь, кажется…
      Его голос прервался. Хорт отвернулся, вытер глаза рукой и куда-то махнул ею. Туземцы последовали за ним. Свернули в сторону и с тыла подошли к помещению, где жил Хорт. Он забежал вперед, открыл дверь и пропустил туземцев в комнату.
      Когда Талита вошла одной из последних, Хорт уже опустил кровать и положил на нее Дабби. Туземцы, кроме Даллы и Форнри, взяв носилки, ушли. Хорт, встав у кровати на колени, тихонько обследовал ногу Дабби.
      Талита задержала дыхание. Нога страшно распухла — она была раза в два-три толще здоровой.
      Хорт медленно выпрямился.
      — Можно попробовать что-либо новое, — сказал он. — Не исключено, что это научит нас чему-то, но я боюсь, что девочка все равно умрет.
      Далла стояла на коленях у изголовья кровати и беззвучно рыдала. Форнри, суровый, но, несмотря на это, безупречно вежливый, деликатно сказал:
      — Мы все понимаем. Горячка всегда ведет к смерти. Мы благодарны вам за то, что вы пытаетесь найти лекарство против нее. Пожалуйста, сделайте все, что можно.
      Он склонился над кроваткой, коснулся лба Дабби, круто повернулся и вышел из комнаты. Тогда Уэмблинг сделал шаг вперед и тихо сказал Хорту, стоявшему безмолвно, не спуская глаз с Дабби:
      — Сколько времени они еще проторчат тут?
      — До тех пор, пока ребенок не умрет.
      Уэмблинг, сдаваясь, пожал плечами.
      — Ну… ладно. Только пусть не шумят.
      И вышел.
      Хорт пододвинул стул к кровати и снова принялся осматривать Дабби. Теперь вперед вышла Талита.
      — Почему они ждали так долго? — спросила она с гневом.
      Хорт посмотрел на нее без всякого выражения.
      — Что это за болезнь?
      — Что-то вроде заражения крови. Наши антибиотики на нее не действуют. Я пытался их комбинировать, и последняя пара поддерживала жизнь больного восемь дней, но он умер, как если бы я и не давал ему ничего, только мучения длились куда дольше. Единственное, что я могу сделать, дать ей то же самое, но увеличить дозу, чтобы посмотреть, какая будет реакция.
      Талита встала у кровати девочки на колени, чтобы произвести собственное обследование. Она не пришла ни к каким выводам, кроме того, что инфекция очень сильная.
      — В какой форме вы вводили лекарства? — спросила она.
      — Через рот, если пациент был в сознании. В противном случае путем абсорбции. Я опасался прибегать к вливанию.
      — Когда инфекция развивается так быстро, эти способы мало эффективны, — сказала она сухо. — Дайте взглянуть на вашу экспресс-лабораторию.
      Хорт выдвинул из шкафа свою лабораторию на колесиках. Талита с облегчением увидела, что это первоклассное оборудование, прошедшее проверку только год назад. Она быстро развернула лабораторию, надела на лицо хирургическую маску, закрывавшую нос и рот, натянула на руки перчатки и приступила к быстрому, но глубокому осмотру. Взяла пробу крови с помощью осмоса, и пока лаборатория производила нужные анализы, прижала к груди Дабби кардиограф и проверила слабеющий пульс девочки.
      — Что вы давали тому пациенту, который протянул восемь дней? — спросила ока.
      — Корнокс-4 и сиболитон.
      — Доза?
      — Половину обычной дозы каждого. Я подсчитал, что смешение этих двух лекарств — уже эксперимент, а две половины дают одну полную дозу.
      Пока кардиограф продолжал свое тиканье, демонстрируя печальное состояние работы сердца Дабби, на экране лаборатории возникали данные анализа крови:
 
      WBC 18440 [ ]
      ZYN 9+ [ ]
      W3W 7.5 [ ]
      BVN 38 [ ]
      CPK 790 [ ]
      BROS 1125 [ ]
      GAMMA GT 2220 [ ]
      XRX 8.4 [ ]
      PY4 — 0 [ ]
      SGOT 57 [ ]
      RRR 190 [ ]
      SGPT 55 [ ]
      EBD 440 [ ]
      BILIRUBIN 3.5 [ ]
      MIC 99 [ ]
      DQS…
 
      Талита довольно плохо помнила нормы анализа крови, но даже без красных цифр, говорящих об опасности, могла понять — они подтверждают сказанное Хортом: ребенок умирает. Она отключила кардиограф и нажала кнопку, чтобы получить информацию об антибиотиках. Прочла данные о корноксе и сиболитоне, перечла их еще раз, а потом и еще. Она работала быстро и уверенно, но пока все это были рутинные действия, которые она выполняла много-много раз.
      Теперь же, когда перед ней лежала умирающая девочка, ей нужно было принимать решения, находившиеся в нескольких световых годах от уровня ее компетентности, и она очень боялась.
      И в то же время она не могла позволить себе колебаний. Отложенное решение, даже если оно было верным, могло стать столь же фатальным, как и ошибочное.
      — Если мы не будем действовать быстро, — сказала она тихо Хорту, — она не проживет и часа. Можно поговорить с ее родителями?
      — Ее родители умерли, — ответил Хорт. — Далла — ее сестра. Можете поговорить с ней.
      Далла все еще стояла у изголовья кровати на коленях. Талита опустилась рядом с ней.
      — Если мы ничего не сделаем, девочка умрет очень быстро. Если мы дадим ей слишком большую дозу лекарства, мы, возможно, вылечим болезнь, но убьем Дабби этим же лекарством. Я могу только гадать и надеяться. Хочешь, чтобы я попробовала?
      Лицо Даллы было залито слезами. На нем лежал отпечаток отрешенности, но она не колебалась и сказала спокойно:
      — Пожалуйста, делайте.
      Талита подвела инжектор к ноге Дабби. Простерилизовала поверхность кожи бактерицидным облучением, нажала на код, чтобы отмерить по 0,5 дозы каждого антибиотика, и включила аппарат. Тут же осмотрела ногу, чтобы исключить возможность какой-нибудь ошибки. На воспаленной и вздувшейся ноге она не обнаружила даже небольшого желвачка, вызванного введением жидкости. Она снова произвела облучение и отключила лабораторию.
      — Теперь остается только следить за температурой и ждать, — сказала она.
      — А я могу чем-нибудь помочь? — спросила Далла.
      — Я сейчас приготовлю раствор. Надо будет все время опрыскивать ее этим раствором, чтобы понизить температуру. А еще, если в твоей религии есть добрые боги, то попробуй молиться им. Именно этим я сейчас и займусь сама.
      Она приготовила раствор и предоставила Далле и Хорту опрыскивать девочку. Затем сняла перчатки, сняла маску, опустила ее в стерилизатор и отошла к окну. Она считала, что ее медицинская карьера уже давно окончилась. И вдруг появился этот ее первый и единственный пациент, и она вынуждена обыскивать все потаенные уголки памяти в поисках забытых данных и фактов, вынуждена лихорадочно вспоминать необходимые действия в жутком страхе перед смертельной ошибкой или каким-нибудь пропущенным элементом простейшей процедуры.
      За стенами здания посольства туземцы, которые принесли Дабби, сидели вместе с Форнри кружком прямо на земле, погруженные в состояние религиозной медитации. Сидели неподвижно, не шевелясь. Спускались сумерки. Из своего офиса, тщательно обходя сидящих, шел дядюшка Талиты, направляясь на склад. Туземцев он старался не замечать. Они же, погруженные в вечность, не замечали его самого.
      Талита вернулась к своей пациентке. Взяла руку Дабби и не могла оторвать глаз от крошечного, пылающего жаром лица. Шипели пульверизаторы, разбрызгивая раствор, но жар не спадал. Дыхание девочки становилось все более затрудненным. Конечно, они запоздали. И все же, все же…
      Несмотря на перенесенную тревогу, ее мозг стремился внушить девочке волю к жизни. Все это было как откровение: маленькое существо совершенно не походило на тех полулюдей-полуживотных, что обитали в далеких чужих мирах. Девочка принадлежала к огромному миру детей, где один больной ребенок ничем не отличается от другого тоже больного.
      Глядя на постаревшее лицо Даллы, Талита думала: а не существует ли наряду с Вселенной Детей еще и Общей Вселенной Людей?
      В комнате становилось все темнее. Хорт встал и привел искусственное освещение в соответствие с убывающим дневным светом. Когда ночь взяла свое, Далла поддалась усталости и уснула, свернувшись калачиком прямо на полу у кровати. Ее примеру последовал и Хорт. Теперь, когда жар у Дабби немного упал, Талита прекратила опрыскивание и прикрыла тело девочки простыней. Она продолжала свое бдение, отходя от больной только для того, чтобы походить по комнате и разогнать дремоту. И каждый раз, выглядывая из окна, она видела в слабом свете, падающем из комнаты, смутные очертания фигур туземцев, все так же сидящих кружком на земле.
      На восходе, немного задремав в своем кресле, она очнулась и в тревоге склонилась над девочкой. Глаза Дабби были широко раскрыты. Как бы не веря увиденному, она обводила взглядом комнату и пыталась сесть.
      С криком проснулась Далла. Вскочил Хорт, и тут же в комнату стремительно вбежал Форнри. Все, затаив дыхание, смотрели, как Талита осматривает девочку.
      Опухоль на голени и ступне чудесным образом опала, да и жар тоже прошел. Хорт, не веря собственным глазам, ощупывал ногу Дабби.
      Значит… в конце концов… она все же выздоравливает…
      Талита с тревогой прочла кардиограмму. Потом отодвинула экспресс-лабораторию. Дабби, улыбаясь, села. Далла наклонилась к ней и крепко обняла. Форнри с улыбкой смотрел на обеих.
      Талита тихо сказала Хорту:
      — Сердце работает неровно. Мне следовало познакомиться с литературой, прежде чем давать ей лекарство. Комбинирование лекарств — дело куда как опасное. У вас есть справочник по медицине?
      — Он там — в офисе. Но только самый простой, в нем о комбинировании лекарств ничего нет. Поверьте, я проверил всю информацию по этому вопросу, которая там есть. Считал, что могу пойти на риск, так как больные в любом случае обречены на смерть. А что у нее с сердцем?
      — Не знаю, — ответила Талита. Она чувствовала себя такой усталой, такой измотанной. Она дралась за жизнь ребенка, но сейчас просто не знала, что делать дальше, и все ее силы уходили на одно — удержаться от подступающих к горлу рыданий.
      — Все равно пойду посмотрю на справочник, — сказала она. — Нет-нет, я схожу сама. Если не заставлю себя двигаться, упаду в обморок. — И, обращаясь к Далле, распорядилась: — Прикрой ее. Она может простудиться, а я не знаю, как на это посмотрят вирусы Лэнгри.
      — Этого никто не знает, — отозвался Хорт.
      Теперь круг туземцев распался. Они в волнении заглядывали в окна. Талита трудным шагом доковыляла до здания офиса, вошла, отыскала электронный справочник по медицине и начала формулировать вопросы. Возможно, что вопросы, которые она задавала, были слишком трудны для данной программы, а возможно, комбинирование антибиотиков было столь новой проблемой, что программист вообще не включил ее в этот справочник. Как бы то ни было, но ответов Талита не получила.
      Она закрыла лицо руками и долго плакала, плакала без слов, плакала от тяжелейшего нервного истощения и навалившейся на нее усталости. Решительно встала и пошла обратно в комнату больной. Она как раз подходила к дверям, когда услышала громкий крик Даллы.
      Далла стояла опять на коленях возле кровати, пряча лицо в простынях. Низко опустив голову, рядом с ней стоял Форнри. Хорт повернул к входящей лицо, искаженное горем и непониманием.
      Талита бросилась к постели и наклонилась над Дабби. Потом выпрямилась и покачала головой.
      — Сердце… — горько сказала она. — Лекарство убило ее.

      Талита и Эрик Хорт смотрели друг на друга через пространство стола в столовой посольства. Автомат предлагал достаточно обширное меню, но ничто из его соблазнов не могло привлечь их внимания.
      Наконец Талиту прорвало:
      — Биологическая исследовательская лаборатория в два счета провела бы все нужные исследования для изучения этой болезни.
      Реакция Хорта была вполне сопоставима с горечью ее слов:
      — По несчастливой случайности, у меня ее не было.
      — Любой компетентный врач с опытом работы по биологическим исследованиям…
      — Если вы на пляже натолкнетесь на такого, тащите его ко мне, я его тут же посажу за работу.
      — Эта болезнь — причина многих смертей?
      — За этот месяц Дабби у меня третья. В прошлые два месяца не было ни одной. За месяц, что им предшествовал, — восемь. В сравнении с общей численностью населения — мало. Нужны бактерия и глубокая рана. При соединении этих условий — смертность сто процентов.
      Вошел Уэмблинг. Он с приятностью поклонился, а когда ему не ответили, внезапно вспомнил:
      — А что — девчонка умерла? — Никто не ответил. — Жаль, — сказал он. — Очень жаль, что у туземцев нет концепции здравоохранения.
      Он подошел к автомату, проглядел меню, нажал несколько кнопок и взял поднос с дымящимися тарелками. Отнес его за столик и уже собирался набить рот едой, когда заметил, что никто больше не ест. Тогда осведомился:
      — А вы уже позавтракали?
      — Я, может, вообще больше никогда не захочу есть, — сказала Талита.
      В это время в столовую вошли другие работники посольства, раздался хор приветствий, возле автомата возникла некоторая суета.
      — Может, нам следует его перепрограммировать? — спросила Сейла Тиллоу у Рейболда. — У всех блюд один и тот же вкус, да и вообще это меню уже изрядно приелось.
      — Интересно, а нельзя ли его запрограммировать на приготовление блюд из колуфа? — спросил Хайрус Эйнс.
      Сотрудники потащили свои подносы на другой стол. Талита обратилась к дяде:
      — Тебе никогда не приходилось быть свидетелем мучительной смерти ребенка?
      Он тупо взглянул на нее.
      — Такая смерть просто не имеет права на существование.
      Уэмблинг кивнул:
      — Разумеется. Сохранение здоровья — большая проблема там, где медицинское обслуживание не на высоте. Жизнь в таких мирах всегда опасна. Там смерть может приключиться с каждым из нас. — Он пожал плечами, как бы подразумевая, что подобная штука может произойти даже с ним, и спокойно продолжил свой завтрак.
      — Дядя Харлоу, — сказала Талита, — ты тратишь столько времени, чтобы укрепить свою репутацию с помощью сточных канав. Может, лучше дать туземцам медицинский центр?
      Уэмблинг покачал головой.
      — Это даст мне репутацию богача, а она у меня и без того есть. Да и стоить это будет слишком дорого, куда больше, чем полученный выигрыш.
      — Разве маленькая больница может обойтись так дорого?
      — Не сама она, а персонал. Ни один медик не захочет бросить работу в хорошем месте в обмен на проживание в примитивном мире, если ему не дать огромного жалованья. Еще ему потребуется многочисленный обслуживающий персонал, лаборанты, исследователи и так далее. Финансировать такое предприятие будет стоить жутко дорого, верно, Хайрус?
      Эйнс его услышал. Он всегда слушал, когда говорит босс. И ответил:
      — Зависит от того, чего вы хотите достигнуть. Медицинский центр, подобный тем, что можно найти в цивилизованной стране, слишком дорог, чтобы создавать его здесь. С другой стороны, больничка с врачом-неудачником, которого интересует устойчивый заработок…
      Уэмблинг покачал головой.
      — От нее никакого толку не будет. Ничего такой центр не сделает, разве что разработает новые средства уничтожения туземцев. Чтобы добиться других результатов, надо затратить целое состояние. Нет, слишком дорого по сравнению с тем, что я мог бы позволить себе потратить.
      — Тогда получи помощь государства, — предложила Талита.
      — Не выйдет. Лэнгри — суверенный мир, а значит, его медицинские проблемы — его личное дело. Вот если б это был зависимый мир, мы могли привлечь правительство к созданию тут медицинского центра.
      — Так измените классификацию мира!
      — Пожалуй, туземцы оценят свою свободу дороже, нежели медицинскую помощь, — сказал Хорт.
      Талита на его слова внимания не обратила.
      — А почему бы не предложить этим врачам и техническим специалистам бесплатный отдых, если часть времени они будут работать в медицинском центре? «Отдых в раю» — такое может привлечь многих!
      Уэмблингу это показалось забавным.
      — Долгое путешествие, мало работы и плохой отдых. Нет, на Лэнгри медицинского центра не будет, пока правительство не даст на него денег, а я не вижу, откуда их взять. Не может этот мир получить нужных ему кредитов, если он ничего не предложит взамен. А Лэнгри…
      Какое-то, показавшееся бесконечным, время Уэмблинг сидел молча, тараща глаза на Талиту. Затем вскочил и бросился к дверям. Талита, ничего не понимая, обменялась взглядами с Эриком Хортом и тут же последовала за дядей. За ней выбежал и Хорт. Посольские служащие, переставшие жевать, когда Уэмблинг вскочил с места, не последовали за ним. Когда босс захочет общаться со своим персоналом, он даст им знать.
      Талита и Хорт догнали Уэмблинга на пляже. Он стоял там, где волны набегающего прибоя смачивали кожу его сандалий, и возбужденно размахивал руками.
      — Вот и ответ, Тал! — воскликнул он. — Народ Лэнгри может построить курорт для туристов, а доходы от него пойдут на создание медицинского центра и вообще всего, что понадобится. И все это поможет укрепить мою репутацию.
      — Не думаю, что туземцы захотят увидеть свой мир загаженным туристами, — сказал Хорт.
      Уэмблинг ухмыльнулся.
      — Хорт, вы уволены! — Он обратил очи к океану и воздел руки к небу, будто узрел видение. — Лэнгри! Даже само имя звучит как название рая для туристов. В этом секторе уйма пустынных голых планет, где человеческая жизнь сурова и монотонна, где жители отдадут душу за отдых в таком мире, как этот. Взгляните на океан! На лес! На прочие красоты природы! Даже слово «рай» не способно передать всю прелесть этих мест! Как же я мог быть таким слепым?
      Вот теперь Хорт встревожился по-настоящему.
      — Не думаю, чтобы туземцы…
      — Не мелите вздор! — рявкнул Уэмблинг. — Если мы заберем у них полоску пляжа под курорт, это никак не повлияет на их жизнь! Особенно если они захотят работать там и обогащаться. Не захотят, мы используем привозную рабочую силу, а туземцы все равно будут богатеть! — Он в волнении ходил взад и вперед. — Как я мог быть таким слепым! Это же поднимет мою репутацию до небес! Тал, ты станешь хозяйкой в посольстве на Бинорисе… — Он повернулся к Хорту. — Позовите сюда Форнри!
      Хорт помешкал, пожал плечами и зашлепал по песку.
      Уэмблинг снова вернулся к ходьбе. Не оглядываясь, он спросил:
      — И что ты думаешь об этом?
      — Думаю, что идея заманчивая, — ответила Талита. — Все, что поможет этим людям иметь медицинский центр, который им жизненно необходим…
      Уэмблинг не слушал.
      — Посадочную площадку мы оставим там, где она есть. На месте посольства будет деревенька для обслуживающего персонала. А какой будет курорт! — Он восхищенно развел руками. — Целый флот прогулочных судов у причалов!
      — И подводных тоже! — поддержала его Талита.
      — Все виды водного отдыха! Рыбная ловля! Эти жуткие штуковины в океане вызовут настоящий фурор! «Ты никогда не знаешь, что можно выловить в океане Лэнгри!» Туземные праздники каждую ночь! Пиршества из туземных блюд! Я — слепец! Это ты говорила про рай для туристов, а я ничего не видел! Вот это Бинорис оценит — развитие ресурсов, о которых этот мир и не помышлял! Моя репутация! Пост на Бинорисе!
      Вдруг он замешкался и сказал:
      — Ну, не будем торопиться…
      По берегу шли Хорт и Форнри. Уэмблинг и Талита поспешили к ним.
      — Он как раз шел к вам, — сказал Хорт Уэмблингу. — Он просит вас присутствовать на похоронах Дабби.
      — Да-да, мы, конечно, придем. Благодарю вас, Форнри. У меня появилась совершенно фантастическая идея. Она решит все проблемы Лэнгри. Мы построим Мировой медицинский центр, и горячка никогда больше здесь не появится! Построим школы для детей, здесь будет изобилие еды и всего остального тоже!
      Форнри вежливо улыбнулся:
      — Это хорошая новость. И откуда же появятся все эти вещи?
      — Мы купим их за деньги. Не знаю, много ли вы знаете о деньгах… но без денег вообще ничего не сделаешь. Медицинский центр и другие подобные вещи требуют очень больших денег, и мы получим их для мира Лэнгри. Мы построим тут курорт для туристов…
      Вежливая улыбка Форнри даже не дрогнула, но тон его речи был тверд и указывал, что вопрос решен окончательно и пересмотру не подлежит.
      — Нет, благодарю вас. Этого нам не надо. Мы ждем вас, когда стемнеет и начнутся погребальные церемонии. — Он попятился, сделал прощальный жест и удалился.
      Уэмблинг стоял, глядя ему вслед.
      — Ты была права, — сказал он Талите. — Они потешаются надо мной.
      И решительно зашагал к посольству.
      Хорт сказал Талите:
      — Вот это загадка! То, как решительно отказал Форнри, говорит, что они ждали подобного предложения. Ведь обычно, когда предлагается нечто странное, незнакомое, туземцы задают уйму вопросов, потом ретируются, чтобы все обсудить. А он даже глазом не моргнул. И откуда ему знать, что такое курорт? Для туристов?
      Хорт хотел узнать, как готовятся к похоронам на Лэнгри, а потому ушел вместе с Форнри в деревню. Талита же вернулась в посольство и нашла своего дядюшку вместе с Эйнсом в офисе. Они что-то обсуждали.
      Эйнс сказал:
      — Если эти туземцы такие болваны, то вряд ли мы что-нибудь сможем сделать.
      — А почему вам вообще требуется их разрешение? — спросила Талита. — Вы же собираетесь делать это для их блага? Вы предлагаете им то-то и то-то, что должно спасти их жизнь, и из всего этого не будет ничего, кроме добра для них, верно?
      — Это их мир, — сказал Уэмблинг. — Они принимают решения. И они его приняли.
      — А может, они просто не понимают, что вы хотите им добра? Нам известно, что медицинский центр — это хорошее здоровье, спасение жизней и так далее, а для них это просто название, смысла которого они даже не понимают. Когда примитивные люди чего-то не понимают, решения должны приниматься теми, кто понимает.
      — Мне показалось, что Форнри все понял, — отозвался Уэмблинг.
      — Этого не может быть! Он же видел, как умирала та девочка, не может же он после этого отвергнуть создание медицинского центра, который будет спасать детские жизни? Ведь курорт для туристов означает и медицинский центр, и правильное питание для его народа, и уничтожение страха перед голодом из-за того, что эти-как-их-там-зовут перестанут ловиться, и высокий уровень жизни, и много чего еще. Как мог он все это отвергнуть, если он понимает то, о чем вы говорили?
      — Он глава правительства суверенного мира, — сказал Уэмблинг. — Понимает он или нет, но принимает решения он. — Он повернулся к Эйнсу: — У нас есть копия Договора?
      Эйнс пододвинул к себе справочник и нажал кнопку.
      — Да. Вот она. А вам зачем?
      — Согласно этому Договору, каковы условия получения лицензии?
      Эйнс перечитал текст.
      — Лицензии выдаются правительством Лэнгри.
      Уэмблинг отошел к окну, постоял там и спросил, не оборачиваясь:
      — Как ты думаешь, сколько существует копий этого Договора?
      — Мало. Это не такой уж важный документ.
      — Сколько из них ты сможешь «сделать»?
      — Несколько наверняка. Возможно, до половины. Еще проще будет «сделать» ссылки на Договор. Те, которые хранятся в памяти компьютеров, могут легко затеряться по прошествии нескольких лет. Вас несколько лет устроят?
      — Мне хватит одного года. Какой же я идиот! Трудиться несколько месяцев над тем, чтобы внедрить несколько простеньких идеек в умы этих тупых дикарей и стать послом на Бинорисе, тогда как минеральные ресурсы десятков здешних миров не идут ни в какое сравнение с курортным потенциалом Лэнгри. А я этого не видел!
      — А как же медицинский центр? — спросила Талита.
      — Да получат они твой центр! Получат прямо сейчас! Нам придется решать проблемы здравоохранения в Лэнгри сейчас, дабы охранять здоровье нашей рабочей силы и туристов, и чем скорее мы это сделаем, тем будет лучше. Ты, Хайрус, можешь лететь на ближайшем же корабле-курьере и начинать работу над Договором. Как только эта проблема будет решена, мы добьемся переклассификации статуса планеты и тут же подадим заявку на получение хартии на развитие ресурсов.
      — Чтобы потерять Договор, нужны время и деньги.
      — У тебя будет все, что нужно. — Уэмблинг вернулся к столу, придвинул кресло, сел и пристально поглядел в лицо Эйнсу. — Пока будешь работать над Договором, можешь открыть офис фирмы «Уэмблинг и Кo». Найми юридическую фирму похитрее. Ищи умелых людей в строительной промышленности и среди фирм, планирующих строительство курортов. Можно уже сейчас позаботиться о подвозе строительных материалов, чтобы развернуть работы сразу же после получения хартии.
      — А туземцы не станут возражать? — спросил Эйнс.
      — Пустяки, — Уэмблинг усмехнулся. — Я скажу, что все это материалы для медицинского центра. Часть их действительно будет для этого. Это будет проект-пилот.
      — Нам потребуется эксперт в области биологических исследований, — напомнила Талита.
      — Не эксперт. Просто опытный технарь. Мы найдем такого, как только строительство будет закончено. Он произведет все обязательные замеры и решит выявленные медицинские проблемы еще до того, как будет открыт курорт. Ведь даже парочка случаев горячки может погубить все наши курортные начинания. Обещаю тебе, Тал, все проблемы охраны здоровья туземцев будут решены. Нам пришлось бы все равно это сделать, даже против собственных желаний. Медицинский центр — отличное помещение капитала, если смотреть на дело сквозь призму рекламы и на тот случай, если история с Договором выплывет наружу.
      — Если курорт окажется золотым дном, тебе следует отдать туземцам часть прибыли, — сказала Талита. — Ведь ты же будешь эксплуатировать их планету.
      Уэмблинг склонил голову набок и поглядел на Эйнса, который еле заметно кивнул.
      — Десять процентов? — спросил Уэмблинг. Эйнс опять кивнул. — Хорошая мысль. Мы будем перечислять десять процентов прибыли в специальный фонд благосостояния туземцев. Если наша проделка с Договором обнаружится, эти взносы далеко перекроют все потери природы планеты. Так что мы будем выглядеть как филантропы-гуманитарии. — Он посмотрел на Талиту. — Ладно, Тал. Твои туземцы получат свой медицинский центр и высококачественное изучение их болезней. Они получат десять процентов прибыли курорта, и этого за глаза хватит, чтобы поддержать их существование. В дальнейшем курортное дело создаст множество рабочих мест, которыми они смогут, если захотят, воспользоваться. Мы будем щедро оплачивать их праздники, приготовление блюд из колуфа для туристов. Так что все выгоды на их стороне. Удовлетворена?
      Талита улыбнулась и кивнула.
      — Но есть еще один вопрос. — Он посмотрел на племянницу, как бы оценивая ее. — Я собираюсь распроститься с Хортом.
      — А от меня ждешь, чтоб я разрыдалась? — спросила она с вызовом. — Надо, так прощайся.
      — Мне показалось, что этот парень тебе нравится?
      — Он мне не противен. Вне Лэнгри он может быть даже интересным, но здесь от его лекций о тыквах и охотничьих привычках туземцев можно запросто спятить.
      — Если его уволить, он может что-то заподозрить, — сказал Эйнс. — Разрешите мне подыскать ему соблазнительное предложение где-нибудь в другом месте.
      — Прекрасная мысль. Не будем увольнять его. Я дам ему более высокий пост. Как смотришь на это, Тал?
      — Делайте, как считаете лучше, — ответила она. — А когда будет готов наш медицинский центр?

      Форнри бежал.
      Он оставил далеко за собой свою деревню, где сейчас лежало крошечное тельце Дабби, окруженное плакальщицами, и на предельной скорости мчался по лесной тропе, преодолевая усталость, не обращая внимания на ноющие мышцы и на острую боль в легких, заставляя усилием воли тело повиноваться и выполнять единственный приказ, требующий одного — быстроты.
      Там, где несколько лесных тропинок пересекались, Форнри, задыхаясь, остановился, осторожно огляделся, раздвинул ветви кустов, казалось, образовывавших непроницаемую стену, и нырнул в нее.
      Теперь он оказался на крошечной расчистке. Два туземных юноши лениво раскинулись на земле у входа в небольшую хижину. Юноши явно тосковали — они все время ожидали чего-то, но оно не происходило. Поодаль на корточках сидел Бану с опущенной головой и закрытыми глазами, непрерывно «перебирающий» зарубки своей памяти. Чуть в стороне висел гамак, в котором раскинулся Старейшина. Все подскочили в испуге, когда из кустов без предупреждения вышел Форнри. Они нетерпеливо ждали, пока он переводил дыхание.
      Наконец он обрел способность говорить и выдавил из себя:
      — Посол наш враг.
 
      Секретный штаб был одной из многих деталей Плана, которых никто не понимал. Это было место встреч тех, кто отвечал за выполнение Плана. Кроме того, это был центр, управлявший секретной организацией, которая следила за каждым инопланетянином, проживавшим на Лэнгри. Дети были объединены в армию, состоявшую из небольших патрулей, и в тот момент, когда посол или кто-либо из его штата собирались выйти из дома, один из ребятишек тут же мчался на полной скорости к секретному штабу, чтобы доложить об этом важном факте. В низинке перед хижиной, прямо на влажной земле была начерчена карта округи, и на ней с помощью камешков изображалось местоположение каждого чужака на данный момент и их передвижение по территории.
      Туземцы делали это точно и добросовестно, хотя и не понимали зачем. Просто так гласил План. Первоначально штат посольства был больше, и его сотрудники бродили где попало без всякого дела, но потом посол решил, что столько людей ему не нужно, и отправил их куда-то. Из четырех оставшихся трое всегда сопровождали посла. Кроме того, посол попросил туземцев, чтобы они давали ему всю нужную информацию, так что теперь он редко выходил без многочисленного туземного эскорта. Руководящий Совет нередко гадал, почему именно дети должны доставлять ему информацию о передвижениях посла, когда его почти ежедневно окружали взрослые туземцы.
      Кроме того, был еще Эрик Хорт, который быстро стал одним из них — настоящим другом, охотно помогавшим туземцам во время их стычек с послом. Им казалось, что тайная слежка за другом оскорбляет его, ведь, все, что он делал, он делал открыто.
      Но План требовал, чтобы они постоянно знали, кто из чужеземцев где именно находится, а Плану было необходимо следовать неуклонно. Альтернативы у них не было.
      Трудности создавала и дочка сестры посла, но они были более понятны. Все ее действия казались непредсказуемыми. Хуже того, некоторые люди реагировали на нее тоже странно. Эрик Хорт, который говорил, что он собирается пойти туда-то или сделать то-то, встретив ее на дороге, шел совсем в другое место или делал что-то противоположное тому, что он собирался сделать.
      Это было плохо само по себе, но неожиданный бросок посла в лес, чтобы показать дочке сестры паромы, а затем такой же бросок Хорта за ними обоими, оставил Совет в полном недоумении. После недель и месяцев, затраченных на то, чтобы держать дурацкие паромы в готовности, когда посол шел их инспектировать, неожиданно оказалось, что их секрет раскрыт мисс Варр. Эрик-то Хорт все это и раньше знал, но они инстинктивно понимали, что Эрик никогда их послу не выдаст. А вот как будет с мисс Варр — этого не знал никто.
      Этот эпизод вызвал ожесточенные дебаты. Форнри сел на землю возле карты, мрачно глядя на камни, изображавшие посла, мисс Варр и Хорта, и пытаясь понять значение этой череды событий, развивавшихся так скоро и неожиданно на отрезке пути от посольства до леса. Старейшина, который обычно присутствовал на их совещаниях, но редко выступал, спокойно смотрел на происходившее, пока остальные яростно спорили о возможных последствиях того, что мисс Варр видела, как Рарнт и Мано переходят реку вброд, вместо того чтобы воспользоваться паромом.
      Наконец Форнри сказал:
      — Бану?
      Бану сидел в обычной позе — ноги скрещены, голова опущена. Он ответил, даже не пошевелившись:
      — Пустяки. На нее можно не обращать внимания.
      — А я думаю, что дочь сестры поела для нас очень важна, — возразил Форнри.
      Нарриф, частенько споривший с Форнри, бросил легкомысленно:
      — Она смеется над нами и над нашим миром. И скоро уедет. Она сама об этом говорит. Чем она может быть важна для нас?
      А Далла спросила:
      — А каковы брачные обычаи у народа посла? Эрик привязан к ней, а он наш друг. Что, если они поженятся?..
      — А она привязана к нему? — спросил Толоф. — Потребуется ли Эрику ее согласие или согласие посла?
      Все замолчали. Форнри дружески шлепнул мальчишку, принесшего весть, и отправил его отдыхать. А сам сказал:
      — В следующий раз, когда Эрик спросит нас о каких-нибудь наших обычаях, его следует спросить об их собственных брачных порядках.
      В конце концов они не стали делать ничего. Если дочь сестры рассказала послу о переправах вброд, то он по этому поводу смолчал. Но снова им явилась во всей своей красе мудрость Плана Лэнгри. И уже никто и никогда не подвергал сомнению необходимость всегда знать, где именно кто находится.
      Форнри всегда беспокоило, что они могут ответить лишь на небольшую часть возникающих вопросов и что все возрастающее число членов Совета начинают требовать быстрых действий или даже действий, которые Планом не предусмотрены. Он знал, что в скором времени может даже потерять лидерство, так как буквально каждое его мнение встречало сопротивление со стороны Наррифа. Это его беспокоило: не потому, что Нарриф был неспособен — он был деятелен и умен, — а потому, что Форнри боялся, что тот станет действовать не по Плану.
      Все, что Лэнгри предвидел, все это осуществилось. Все инструкции, которым они следовали, дали предсказанные результаты, и Форнри не требовалось никаких других доказательств абсолютной правильности суждений Лэнгри. Или они будут точно следовать Плану, или они потеряют и этот мир, и собственные жизни.
      Сейчас от лидерства Форнри зависела судьба всего его народа, а между тем руководить становилось все труднее и труднее. Даже когда План явно указывал на то, что надо делать, было почти невозможно установить, когда именно это действие надо пустить в ход.
      Почти ежедневно, например, Нарриф спрашивал Форнри:
      — А ты говорил с Эриком насчет обращения к адвокатам?
      А Форнри отвечал:
      — Я по очереди задаю ему те вопросы, на которые нам указывал Лэнгри.
      — Ты все еще проверяешь его дружбу? — восклицал Нарриф. — Ведь он, бесспорно, тот человек, которому можно доверять.
      Форнри оставалось лишь говорить, что он с этим совершенно согласен, но когда это возможно, он предпочитает следовать мудрости Лэнгри, а не собственной, а затем заставлял Бану вытаскивать из своих сбивчивых воспоминаний что-нибудь вроде: «Лэнгри сказал: друг, достойный доверия, — это тот, кто никогда не возражает против проверки своей верности».
      А еще спорили о кристаллах.
      Лэнгри говорил, что они должны быть обращены в денежные единицы — кредиты, причем как можно скорее, но они боялись даже говорить об этом с кем-либо до тех пор, пока полностью не поймут, что именно надо сделать, и пока у них не будет друзей, чья верность проверена временем. Сам Лэнгри говорил им — и не раз, — как набросятся на них хищники, если они не будут осторожны.
      Однако самая большая трудность вытекала из того, что они понятия не имели, против кого обращен их План. Они не могли определить, кто же их враг. Кое-кто думал, что это посол, но доказательств этого не имели, а посол, казалось, вполне искренне старался помочь чем мог. Далее, сам Лэнгри говорил, что враг может появиться и не сразу после прилета первого корабля, а даже через несколько лет после этого.
      Форнри живо ощущал, как он отдаляется от других членов Совета. Видел, как даже Далла начинает переходить на сторону его оппонентов, и это обстоятельство особенно сильно ранило его. Прошло уже много времени с тех пор, как они с Даллой в последний раз разделяли радость, а бремя лидерства становилось все более и более тяжелым.
 
      И вот теперь они знали, кто их враг.
      Они сидели и слушали, как Бану монотонно повторяет им слова Лэнгри о том, что первый человек, у которого возникнет идея создать в их мире курорт для туристов, это и есть враг. И, подавляя сомнения, принимали истину этих слов.
      — Что же нам делать? — повторяла Далла.
      Форнри не имел точного ответа на этот вопрос. Медленно он сказал:
      — Лэнгри велел сделать так много, а мы понимаем так мало…
      — Так что же может сделать посол? Что он может сделать? — спросила Далла.
      Этого никто не знал.
      — Мы должны продолжать тщательно следить за ним, — предложил Форнри, и на этот раз никто не стал с ним спорить.
      Они следили, они ждали, но ничего не происходило. Один работник посольства — Хайрус Эйнс — покинул Лэнгри на корабле-курьере, чтобы повидаться со своей семьей. Их друг Эрик Хорт был очень занят, но когда Форнри спросил его, в чем причина его беспокойства, тот ответил лишь: «Происходит что-то непонятное, но я не могу понять, что именно». Казалось, все как обычно. Посол прогуливался ежедневно, выдвигал предложения, которые неизменно отвергались с благодарностями. Дочка сестры посла проводила целые дни на пляже, что тоже казалось странным. То, что Хорт скучал, удивляло их только до тех пор, пока Далла не заметила, что его больше никто не видит в обществе мисс Варр.
 
      Форнри шел по лесу, решив срезать дорогу возле посольства, как вдруг услышал еще удаленный, но все же резкий свист космического корабля, идущего на посадку. Удивленный, он остановился и вслушался. Корабль-курьер ожидался еще только через несколько недель, а другие корабли на Лэнгри не садились.
      Еще несколько минут, и Форнри услышал новый свист, а там и третий, после чего тут же кинулся бежать сломя голову. К тому времени, когда он добежал до опушки и увидел посадочную площадку, два корабля уже сели, а третий заходил на посадку. С минуту он удивленно рассматривал их, ибо это были самые большие суда из всех виденных им, если не считать боевого крейсера.
      Затем он медленно направился к ним.
      Человек, с которым разговаривал посол, носил форму, напоминавшую ту, что носил капитан Доллман. Оба просматривали толстую пачку легких пластмассовых листков, которые чужаки использовали для своих писем.
      Форнри, тяжело дыша после трудной пробежки по лесу, перешел с бега на шаг и, стараясь преодолеть одышку, подошел к разговаривающим. Посол приветствовал его своей обычной широкой улыбкой.
      — Капитан, — сказал он, — это Форнри — председатель правительства Лэнгри.
      — Приветствую вас, — сказал капитан и отдал честь.
      Форнри по всем правилам ответил на приветствие и повернулся к послу.
      — Могу я узнать, почему эти корабли сели без официального разрешения?
      Посол, казалось, очень удивился.
      — Но вы же сами дали нам разрешение сажать корабли с обычными грузами в любое время.
      — Это разрешение относилось только к кораблям-курьерам, — сказал Форнри. Он колебался. То, что он собирался сделать, его беспокоило, но План не предоставлял альтернативы. — Я должен просить вас немедленно поднять корабли, пусть они покинут нашу планету.
      Посол опять улыбнулся.
      — Откровенно говоря, я хотел сделать вам сюрприз, но теперь, видимо, придется признаться в этом. Впрочем, вы, если захотите, можете сохранить его в тайне от своих людей. Эти корабли привезли в Лэнгри новый медицинский центр.
      — Новый медицинский центр? — эхом откликнулся Форнри.
      — Я выписал и врача, чтобы изучать болезни Лэнгри и чтобы больше никогда дети не разделяли судьбу маленькой Дабби. Это подарок народу Лэнгри от «Уэмблинг и Кo».
      Форнри не сводил с него глаз.
      — От «Уэмблинг и Кo»?
 
      Все разозлились. Члены Совета нередко сердились на Форнри, но сейчас они прямо взбесились.
      — Не могу поверить, чтобы враг стал дарить нам медицинский центр, — восклицал Нарриф.
      Бану сидел как всегда, поджав ноги и склонив голову. Он выискивал в памяти что-либо относящееся к высказываниям Лэнгри по данному вопросу.
      — Лэнгри ничего не говорил о медицинских центрах, — сказал он наконец.
      Форнри же упорно стоял на своем:
      — Мы должны отвергнуть этот дар и потребовать, чтобы корабли улетели туда, откуда прибыли.
      Далла с гневом накинулась на него:
      — Какой вред может быть от медицинского центра? Как может повредить нам то, что призвано спасать жизнь людям?
      — Лэнгри всегда говорил нам, что за дары всегда приходится платить большую цену, — медленно ответил Форнри. — Он велел нам опасаться их, так как иначе, когда мы опомнимся, может оказаться, что мы продали и свой мир, и свои жизни.
      — Как может иметь цену то, что тебе отдают даром? — спорила Далла. — Или ты так горд и стыдишься признать, что мы остро нуждаемся в медицинском центре? Неужели же мы должны смотреть, как умирают наши дети, только потому, что Форнри не может смирить свою гордость?
      Форнри устало сказал:
      — Я прошу вашей поддержки. Мы должны отказаться от медицинского центра и потребовать, чтобы корабли улетели немедленно.
      Он оглядел круг молчащих враждебных лиц.
      — Что ж, — сказал он. — Согласно Плану, в таком случае вы должны выбрать нового лидера.
      Форнри думал, что он передаст лидерство другому, а сам останется членом Совета, но когда он сел возле Даллы, она повернулась к нему спиной. Медленно, чувствуя себя бесконечно усталым, он с трудом пробрался сквозь кустарники и скрылся в лесу.
      Позже Старейшина нашел его, и после долгого разговора вдвоем они направились к посольству, чтобы разыскать Эрика Хорта. Его они нашли возле посадочной площадки за разговором с Талитой Варр. Услышав резкие, громкие голоса, пришедшие решили пока не показываться и остановились понаблюдать под прикрытием весьма подходящих для этого кустов.
      — Есть такая штука, как слишком высокая цена! — кричал Хорт.
      — Слишком высокая для чего? — возражала ему мисс Варр. — Для Дабби? Кто-то, видимо, должен нарушить права туземцев для того, чтобы спасти их же жизни.
      — Это не так просто! Ты должна понять…
      — Я поняла, что ты можешь смотреть, как умирает ребенок, и ничего при этом не ощущать! — кричала она в бешенстве. — А я так не могу!
      Она убежала, оставив Хорта смотреть ей вслед. Постояв, он подошел к группе валунов и сел возле них, всматриваясь в суету у разгружаемых кораблей.
      Когда Форнри и Старейшина вышли к нему из-за кустов, он приветствовал их смущенной улыбкой.
      — Друзья мои, — сказал он, — мне нужна ваша помощь. Посол собирается отправить меня на другую планету. Я же решил остаться здесь, а потому пришлось оказаться пока без работы. Могу ли я получить ваше разрешение на то, чтобы жить на Лэнгри?
      — Мы просим тебя остаться, — сказал Старейшина. — Я очень боюсь, что наш народ попал в большую беду.
      — И я боюсь того же, — хмуро откликнулся Хорт.
      — Мы приветствуем твое пребывание здесь в качестве нашего друга, и мы нуждаемся в твоем совете, — сказал Форнри. — Сейчас он нам нужен даже больше, чем обычно. Нашел ли ты способ отправить наше послание адвокатам?
      — Проблема заключается в том, чтобы найти надежный способ переслать ваше письмо, — ответил Хорт. — Пока что — нет, не нашел. С этой минуты здесь будут садиться только корабли, принадлежащие фирме «Уэмблинг и Кo» или зафрахтованные ею. У меня есть серьезное подозрение, что кораблей-курьеров мы больше не увидим. Если же мы заплатим кому-нибудь из команды за то, чтобы он тайком переправил наше письмо, он тут же сообразит, что посол заплатит ему больше. И будет прав. Проблема трудная.
      — А если кто-нибудь из нас отправится; чтобы повидаться с адвокатами лично? — спросил Старейшина.
      Хорт улыбнулся.
      — Вы спрашиваете, не легче ли отправить контрабандой человека, нежели письмо? Думаю, нет. Но вполне возможно, что кто-то сможет уехать отсюда открыто, в качестве пассажира. Когда пассажир оплачивает свой проезд, он оказывается под защитой определенных правил и вовсе не обязан сообщать капитану свой конечный пункт назначения и причину, которая заставляет его лететь туда. Но тот, кто полетит, скоро поймет, что само путешествие ему удовольствия не доставляет. И кого же вы хотите послать?
      — Форнри, — ответил Старейшина. — Поскольку он потерял свое место лидера…
      — Что такое?!
      Хорт внимательно всматривался в их лица.
      — Вот, значит, как обстоят дела! — сказал он наконец. — Ты хотел заставить их отказаться от дара, да? А они взбунтовались. Впрочем, не думаю, что это сильно изменило бы ситуацию. Я не знаю — пока что, — как Уэмблинг собирается провернуть это дело и как он думает замести следы, но совершенно очевидно, что он откроет курорт — хотите вы этого или нет. Приняв от него медицинский центр, вы лишь облегчаете ему задачу. Именно по этому вопросу вы хотите повидаться с юристами?
      — Если это возможно, — сказал Форнри.
      — Свидание с ними может оказаться даже худшим испытанием, нежели сам полет в космосе. Куда хуже.
      — Если ты расскажешь мне, чего надо ожидать и что я должен делать, я буду лучше подготовлен и смогу разобраться.
      — Трудностей с полетом быть не должно, — сказал Хорт. — Я скажу Уэмблингу, что уезжаю, и он так обрадуется, что лично все организует. А перед самым отлетом ты поднимешься на борт вместо меня. Тебе понадобится одежда. Посмотрим, нельзя ли купить кое-что у команды.
      — И как скоро это будет? — спросил Форнри.
      — Первый корабль отправляется сегодня, но это слишком рано. Я думаю, что лучше рассчитывать на последний из трех кораблей, если у нас получится. Нам потребуется время. Сначала я направлю тебя к одному моему другу — он тоже антрополог. Он с удовольствием даст тебе несколько уроков, как следует себя держать в цивилизованном обществе. А также поможет найти тех юристов. Или если той фирмы уже нет, то найти другую.
      — Еще один вопрос, — сказал Форнри. — У нас есть кристаллы ретрона.
      — Вот как! — воскликнул Хорт. — Значит, у вас действительно есть кристаллический ретрон! Как интересно! Вот это новость!
      — Мы хотим обратить их в деньги. Мне взять их с собой?
      — Конечно, нет! Кристаллы эти следует перевозить в специальных контейнерах, иначе их излучение перепортит все приборы на корабле. Тебя немедленно высадят из корабля — еще до вылета. Возможно, в их реализации вам помогут юристы.
      Некоторое время все молчали, глядя на корабли. Наконец Хорт сказал Старейшине:
      — Нет ли на Лэнгри каких-нибудь изречений о женском непостоянстве?
      — Множество, — ответил тот. — Но я полагаю, что лучше называть это «чувством противоречия».
      Хорт кивнул.
      — Верно. Точное слово.

      На заднем плане виднелись огромные щиты-транспаранты с изображением ажурных каркасов небольших куполов, из которых и будет состоять медицинский центр. Землеройная машина занималась выравниванием вершины скалы, на которой должно было вырасти это здание. По строительной площадке сновала Талита Варр, отдавая указания. За ней тащился подрядчик, а за ним вприпрыжку — Далла, пытавшаяся как можно лучше усвоить существо указаний.
      — Здесь должна быть высокая и крепкая стена, — говорила Талита. — Мы не хотим, чтобы кто-нибудь из наших гостей свалился со скалы. Пациенты будут приходить сюда, чтобы наслаждаться морским бризом и видом на море.
      Подрядчик набычился и почесал голову.
      — В планах нет ничего, кроме сооружений чисто больничного характера.
      — Больница расположится позади медицинского центра. Мы хотим, чтобы пациенты как можно дольше находились в жилищах туземного типа. Там они будут чувствовать себя в привычной домашней обстановке. А в Центре расположатся различные процедурные кабинеты, лаборатории, хирургическая клиника и так далее.
      — Понятно.
      — А вон там, — показала Талита, — предусматривается игровая площадка для детей. А еще я хочу разбить сквер с фонтанами и самыми красивыми здешними цветами и кустарниками, которые нам удастся разыскать. Теперь насчет дороги на пляж. Я хочу, чтобы она была сделана с самыми малыми уклонами. Ведь по ней будут спускаться больные люди, а в некоторых случаях их будут сносить прямо на руках. Я подумывала о лифте, но потом решила, что это слишком дорого.
      — Да нет, не так уж, — сказал подрядчик. — Мы могли бы соорудить что-нибудь простенькое.
      Талита отрицательно покачала головой.
      — Дядя предлагал мне платформу, которая будет подниматься с помощью канатов, блоков и прочего, но я отказалась. Не хочу, чтобы мои больные вываливались из лифтов. Лучше уж соорудим эту дорогу с минимальными уклонами.
 
      Эрик Хорт и Старейшина стояли на опушке леса и рассматривали строительную площадку медицинского центра, берег прекраснейшей бухты и зелень океана за ней. Хорт опустил бинокль.
      — Мисс Варр, — сказал он, — как всегда деятельна. Мне кажется, дела у них тут идут неплохо. Весьма импозантное здание получается. Я даже успокоился — все боялся, что они тут воспользуются теми безобразными сборными стационарными блоками.
      Старейшина промолчал. Хорт подождал ответа, потом снова поднес бинокль к глазам.
      — Итак, Далла собирается стать медицинской сестрой, — заметил он.
      — Мисс Варр намерена сама ее обучать, — отозвался Старейшина. — Это хорошо, как ты думаешь?
      — Конечно. А что плохого вообще можно сказать о медицинском центре, о лечении больных и обо всем таком прочем? Другое дело, что Уэмблинг импортировал сюда материалов в тысячу раз больше, чем надо для строительства этого комплекса. Скажи, Совет занимался последнее время посадочной площадкой? По всему периметру поля стоят контейнеры восемь футов в высоту и восемь в глубину.
      — Нарриф говорит, что ему надоели бессмысленные жалобы на посла.
      — Вот это уже плохо. Должны же в Совете знать, сколько и каких именно материалов требуется для строительства столь небольшого здания, как медицинский центр. Для этого за глаза хватит десяти больших контейнеров, а потому у посла следовало бы спросить, для чего ему остальные шесть сотен? Будем надеяться, что Форнри и юристы будут готовы действовать к тому моменту, когда глаза у Совета откроются.
      — Нарриф считает, что юристы вообще не нужны. Он против того, чтобы выбрасывать на них деньги, принадлежащие народу Лэнгри.
      — Меня беспокоит дружба Наррифа с послом, — сказал Хорт. — Я заметил, что он наносит визиты в посольство не меньше раза в день.
      — Я тоже это заметил.
      Оба беседующих сидели на толстом стволе упавшего дерева. Хорт все еще продолжал изучать с помощью бинокля суету на строительной площадке медицинского центра.
      — Я еще заметил, что Нарриф стал ухаживать за Даллой, — сказал Хорт. — Она изменила своей былой привязанности?
      Старейшина ответил:
      — Я думаю, Форнри останется для нее желанным навсегда.
      — Плохо, что она не поняла этого до дня его отъезда. То, что она была резка с ним, доставляло Форнри сильное огорчение.
      — Она поняла это, — сказал Старейшина. — Она даже пришла к кораблю. Возможно, она даже поговорила бы с ним, если б он был один, но так как с ним были мы, она сдерживалась, пока не стало поздно. Я видел, как она рыдала в лесу, что над посадочной площадкой. Это когда корабль уже улетел. — Он помолчал. — А вчера она спрашивала о нем.
      — По странному совпадению, то же самое сделал и Уэмблинг. Он явно еще не понимает, что происходит, но что-то подозревает и боится. Мы мудро поступили, запретив Форнри связываться с нами по открытым каналам. Уэмблинг передает мне мою почту, но я знаю, что перед этим он ее читает.
      — А тебе удобно жить одному в лесу? — спросил Старейшина с тревогой. — Любая деревня почтет за честь принять тебя у себя.
      — Спасибо, но мне здесь хорошо. У меня возникает ощущение, что я добился чего-то собственными силами. Живу в доме, который построил своими руками, хотя еще и не научился правильно плести стены.
      — Мог бы с тем же успехом построить себе дом в деревне.
      — Верно. Но мне кажется, что там, где я нахожусь, я приношу больше пользы. Здесь я территориально близок к начинаниям Уэмблинга, но в то же время не мозолю ему глаза, и он не считает меня опасным. Ты можешь сказать Далле, что мы помогаем Форнри. Мой друг присматривает там за ним. А меня беспокоит вот что: Уэмблинг может успеть построить свой курорт и запустить его еще до того, как Форнри вступит в контакт со своими адвокатами.
 
      Хайрус Эйнс прилетел на одном из грузовых кораблей фирмы «Уэмблинг и Кo» и, когда он стал спускаться по трапу, Уэмблинг уже ждал его внизу. Он с тревогой схватил Хайруса за руку и спросил:
      — Ну?
      — Нет проблем, — ответил тот. — Ваша хартия у меня в кармане.
      — А я уже начал было волноваться.
      — Я же вам говорил, что потребуется время, а вы приказали мне не пользоваться открытыми каналами связи.
      — Я помню. Любая утечка информации могла разрушить все наши начинания. Я уже вложил в здешние дела немалые средства. Мне грозила бы потеря целого состояния, если бы туземцы решились конфисковать то, что уже завезено. А ведь юридически они имели право на это. Так ты и в самом деле получил хартию?
      Эйнс усмехнулся и протянул ему документ. Уэмблинг внимательно изучил его. Затем повернулся спиной к Эйнсу и закричал рабочим:
      — Все в порядке! Заводите машины и приступайте к работе! — И, обратившись к Эйнсу, добавил: — А как там моя рабочая сила?
      — Корабль с ней прибудет послезавтра.
      — Отлично. Ну, теперь мы перестанем валять дурака и займемся работой по-настоящему.
      Рабочие уже стаскивали брезенты с рядов огромных контейнеров, последними они убрали огромные щиты-транспаранты, маскировавшие мощную строительную технику. Взревели моторы, и первый гигантский скрепер пополз по посадочной площадке. За ним уже перли другие. Суетились геодезисты, отыскивая свои замаскированные вешки и реперы и заменяя их хорошо видными новыми знаками. Уэмблинг с довольной ухмылкой наблюдал, как первая землеройная машина выхватывает огромный пласт из почвы Лэнгри.
 
      Далла ходила из деревни в деревню, рассказывая о медицинском центре и рекрутируя молодежь для обучения профессии медсестер. Мисс Варр выдвинула идею, что каждая деревня должна иметь своих квалифицированных медицинских сестер.
      Нарриф предложил Далле заняться этим. Он подобрал для нее команду мальчишек-гребцов, и они отправились в плавание вдоль берега, останавливаясь в каждой прибрежной деревушке. Затем, уже в сумерках, добравшись до последней, намеченной на сегодня деревни, Нарриф отправил лодку с гребцами домой, а Далле предложил прогуляться.
      Она знала, чего он добивается. Чтобы они вместе отправились провести ночь на Холме Приюта. И наотрез отказалась. Он ведь предлагал ей это не в первый раз с тех пор, как Форнри уехал, но если бы у нее даже и возникло такое желание, она не могла согласиться, ибо еще не вручила Форнри сломанную ветвь. Да и намерения сделать такой жест у нее не было — ведь если бы между ними и легла сломанная ветвь, это должно было случиться по его предложению. А Нарриф считал, что Далла не сделала этого только потому, что Форнри уехал так неожиданно. Поэтому он и старался убедить ее, что ждать, пока Форнри вернется, вовсе не обязательно.
      И вот теперь он плелся за ней по лесу, очень сердитый, уверяя, что Форнри бежал как трус и только потому, что Совет отверг его лидерство. Он все еще бормотал свои несправедливые и жестокие обвинения, когда они вышли в полосу леса, прилегающую к посольству, и вдруг услышали странные звуки, которые заставили замолчать даже Наррифа и насторожили обоих.
      Они очень осторожно свернули в сторону, так как звуки были пугающие и незнакомые. Вышли на опушку, отвели ветки кустарника и выглянули.
      Между ними и морем лежала земля, испещренная глубокими страшными шрамами. Там стояли невиданные ужасные машины, которые рвали ее, и другие, которые ломали деревья и пожирали их. Вблизи берега грудились маленькие домишки, похожие на дома посольства. Пока они с ужасом смотрели на это, какой-то странный плоский предмет выкинул вверх стены и крышу и превратился в еще одно здание.
      Глядя на это страшное искоренение и уничтожение, Далла со злобой выкрикнула:
      — Форнри был прав во всем! Посол — наш враг!

      Одежды, которые теперь носил Форнри, мешали ему жить даже спустя несколько недель после того срока, когда, по словам здешних людей, Форнри должен был бы перестать чувствовать неудобство от новых костюмов. Чудеса, которые ему обещали показать, вызвали у него водоворот ощущений, некоторые из которых он просто предпочел бы не переживать.
      Он очень беспокоился о том, что сейчас происходит в его мире, в том, где чудесами были цвета леса, нежное тепло песчаных пляжей и свежий душистый бриз, дующий с моря. А самое главное — Форнри тосковал без Даллы. Его давило одиночество, непонимание, усталость и страх перед решениями, которые ему приходилось принимать, решениями, которые могли коренным образом изменить судьбу его мира и его народа, и мысль о том, что каждая его ошибка может быть роковой, ужасала Форнри.
 
      Это было еще одно здание из камня, который вовсе не был камнем. Над сводчатым входом в этот дом были высечены слова, смысла которых он не понял, даже когда ему их перевели:
      ДВОРЕЦ ПРАВОСУДИЯ. МЕЖПЛАНЕТНОЕ УПРАВЛЕНИЕ.
      Форнри прибыл сюда в одном из странных, похожих на пузырь, воздушных кораблей, которые виднелись повсюду на просторах небесного свода города.
      Его спутником был Джарвис Джарнес из фирмы «Маклиндорфер, Клароучез, Храанл, Пикроуи, Веблустон и Джарнес». Как и предполагал Лэнгри, название фирмы изменилось.
      Внутри огромного холла они увидели пол-который-двигался. Это была одна из вещей, из-за которых, как считали Джарнес и его друзья, Форнри будет сходить с ума. Однако он лишь удивился — почему они пешком не ходят? Ведь так было бы куда быстрее. В этот день Джарнес почему-то сначала отправился в комнату, которая называлась Межпланетная Библиотека Права. Он даже объяснил Форнри зачем: спросить странную машину-которая-помнит о других правовых действиях, применявшихся в ситуациях, сходных с ситуацией на Лэнгри. В записной книжке Джарнеса был длинный список вопросов, которые, как он надеялся, могли бы встряхнуть память машины. Но когда он задавал эти вопросы, темно-зеленый экран, на котором должны были появиться ответы, только изредка вспыхивал, показывая, что этого машина не знает.
      При выходе они остановились, чтобы заплатить служителю за пользование машиной. Джарнес передал ему круглый металлический значок, который служитель опустил в прорезь машины, а та жадно заурчала.
      — Опять не повезло? — спросил служитель. — Но не может же существовать такая правовая проблема, у которой не было бы прецедентов?
      Джарнес слегка усмехнулся и спросил: «Вы так думаете?»
      Они снова вступили на двигающийся пол и доехали до помещения с названием «Регистратура. Межпланетные пакты и соглашения», где Джарнес опять советовался со служителем. Тот в свою очередь запросил свою собственную машину-которая-помнит и покачал головой. Поехали дальше. Следующая комната имела табличку «Регистратура. Внефедеративная». Результат был тот же самый.
      Наконец они прибыли к АРЕНЕ ПРАВОСУДИЯ, покинули движущийся пол и пошли по широкому коридору, в который выходили расположенные по кругу залы судебных заседаний. Внешняя выпуклая стена каждого зала была прозрачной, а две боковые постепенно сходились у помоста, где адвокаты-оппоненты глядели друг на друга через консоли своих машин-которые-помнят. Над ними сидел клерк, а над ним (и чуть позади) восседал Судья. Правда, во плоти Судьи, конечно, не было. Его изображение появлялось, лишь когда заседание открывалось, и исчезало после закрытия прений сторон. Никакие объяснения Джарнеса не могли помочь Форнри понять, почему это чудо называется трехмерным проецированием. Остальную часть помещения занимали ряды стульев. В некоторых залах все они были заняты, кое-кто даже стоял, в других процедура происходила без зрителей.
      Форнри заглядывал в каждый зал, мимо которого проходил. Когда-нибудь именно в таком зале будет решаться судьба его мира и его народа. Джарнес старался объяснить ему эту процедуру как можно более понятно. В каждом зале занимались собственным кругом вопросов. Дублирования не было. В одном оба адвоката стояли, у обоих был раздраженный вид, клерк тоже стоял, стараясь призвать их к порядку. В другом зале оба адвоката казались измученными и скучными, а Судья — вообще спал. В третьем — пантомима судебной драмы разворачивалась так увлекательно, что Форнри даже остановился поглазеть. Джарнесу пришлось вернуться и, улыбаясь, поторопить его.
      Наконец они достигли своей цели. Ждать им пришлось недолго, так как юридическое действо в зале явно подходило к концу. Вскоре потускнело и слиняло изображение Судьи, надпись над дверью «ИДЕТ СУДЕБНОЕ ЗАСЕДАНИЕ» погасла. Джарнес тронул Форнри за руку, и они вошли.
      Оба адвоката собирали и укладывали в кейсы свои диски со справками и ссылками на прецеденты. Форнри смотрел на диски с большим удивлением. Эти странные предметы передавали сообщения машинам-которые-помнят, и если записанная на них информация в большей степени соответствовала сведениям, хранящимся в памяти компьютера Судьи, нежели информация с дисков другого адвоката, то первый выигрывал дело. Форнри считал все это диким и непонятным, но Джарнес объяснил суть соревнования адвокатов именно так и, стало быть, этому надлежало верить.
      Клерк уже направлялся к своему личному выходу, расположенному позади его стола, неся в руках рулоны перфорированных лент, принадлежавших машинам-которые-помнят. Джарнес рванулся, чтобы остановить клерка, который, заметив их, улыбкой показал, что узнал Джарнеса.
      — А, субмастер Джарнес!
      — Клерк Вайленд! — ответил тот и тут же представил Форнри. Клерк был слишком обременен отчетами машин, чтобы пожать руку Форнри, а потому только улыбнулся и кивнул головой.
      — Я получил письмо от вашего мастера Маклиндорфера, — сказал клерк. — Пройдемте со мной.
      За дверью находилось чудо, которое произвело на Форнри наибольшее впечатление. ШВП — шахты вертикального передвижения. Одна из них мягко поднимала желающих до самого последнего этажа, другая — опускала их к нижним уровням. Когда Форнри впервые познакомился с ними, он провел целый час, наслаждаясь взлетом вверх и спуском вниз, пока забавлявшийся его изумлением Джарнес не поманил его рукой.
      На этот раз они опустились только на один этаж. Форнри, следуя за своими спутниками, выставил руку. За нее его и вытащило в коридор. Они прошли еще немного вперед, и клерк Вайленд открыл им дверь своего кабинета и сделал знак войти. Затем положил ролики протоколов на стол, подставил стулья гостям и сел в кресло.
      — Значит, это и есть тот юноша с Лэнгри? — спросил клерк. Это был очень забавный человечек. Совершенно лысый, но со славной, привлекательной улыбкой. Форнри он сразу понравился, несмотря на свой довольно смешной вид.
      — Есть прогресс? — спросил он Джарнеса.
      — Ни малейшего, — ответил тот.
      Клерк Вайленд задумчиво почесал нос.
      — Было бы исключительно трудно стереть упоминания о Договоре из всех хранилищ информации. Я бы даже сказал — невозможно. Ваши враги пошли по другому пути — подделали ссылки. — Он повернулся к Форнри и улыбнулся лэнгрийцу, который глядел на него во все глаза. — Это кажется чудом, но на самом деле таковым не является. Предположим, я говорю вам: «Каждый раз, как вы услышите слово «стул», вам надо вставать». А затем, когда я отвернусь, субмастер Джарнес прошепчет вам: «Правила переменились. Не обращай внимания на слово «стул». Вставай, когда услышишь слово «стол». И вот я говорю вам «стул», а вы не встаете, и я не понимаю, почему вы не делаете того, чего я жду от вас. Так вот, нечто сходное, только более сложное случилось с вашим Договором. Кто-то тайно и незаконно послал по информационным сетям исправление. Ваш Договор, как и раньше, находится в тех же файлах, где находился всегда, но никто его получить не может, не зная магического ключевого слова. Так и я не мог заставить вас встать, говоря «стул», так как кто-то тайно заменил его на слово «стол».
      Форнри продолжал смотреть на клерка без всякого выражения, недоумевая, почему и зачем клерк Вайленд хочет, чтобы он встал.
      — Конечно, справочная информация требует более сложного манипулирования, нежели слова «стул» и «стол».
      — Чуть-чуть более сложного, — с легкой улыбкой согласился Джарнес.
      — Но что-то в этом духе произошло, и теперь я никак не могу официально получить текст Договора с Лэнгри, пока не найду того нового слова, которым он закодирован. Точно так же, как не могу заставить вас встать, пока не переберу уйму слов и не обнаружу, что вы запрограммированы на слово «стол». Подделать справочную информацию практически невозможно: не говоря о технических трудностях, есть различные степени защиты, да и наказание за такое дело весьма внушительное, даже за одно только намерение. И все же кто-то рискнул.
      — Видимо, кто-то получил весьма основательную взятку за это, — сказал Джарнес.
      — Разумеется. Но рано или поздно…
      — Но даже «рано» для нас наверняка будет «поздно», — мрачно пошутил Джарнес. — Я говорил вам, что Форнри привез полный доклад Эрика Хорта, который является компетентным антропологом и бывшим сотрудником этого Уэмблинга. Мир Лэнгри вплотную подошел к экологической катастрофе. Пищевые ресурсы туземцев на грани исчезновения.
      — Да, верно. — Клерк Вайленд бросил косой взгляд на Форнри. — Несчастные туземцы. Мастер Маклиндорфер проинформировал меня об особой срочности этой проблемы, а я, как и обещал, проконсультировался с Судьей Лейсорингом. Он не видит никакой надежды на судебное рассмотрение самой проблемы Договора. Это дело лежит вне юрисдикции Федерации. Ни один федеральный суд не возьмет на себя подобную смелость.
      — Тогда остается только законодательное собрание, — сказал печально Джарнес. — Но поскольку партия, стоящая у власти, — это та же партия, что допустила явную несправедливость, то перспектива кажется мне абсолютно бесплодной. — Тут клерк Вайленд сделал беспомощный жест. — Это оставляет нам только одну линию атаки, — продолжал Джарнес. — Хартия, полученная Уэмблингом. Скорее даже способ использования этой хартии, поскольку суды заявляют, что в их юрисдикцию не входит вопрос о законности выдачи самой хартии.
      Клерк Вайленд согласно кивнул.
      — Судья Лейсоринг согласен с взглядом, что каждый из пунктов, перечисленных мастером Маклиндорфером, безусловно, имеет необходимую юридическую основу для возбуждения дела и дает вам право требовать временного прекращения действия этой хартии, что ведет к приостановке работ Уэмблинга до рассмотрения дела в суде. Кроме того, Судья считает, что ни один из этих пунктов не повлечет за собой полной отмены хартии.
      Тут Джарнес повернулся к Форнри.
      — Вы поняли суть нашего разговора? Ваша копия Договора ничего не стоит, если не существует ее официального оригинала, с которого делалась эта копия. Уэмблингу каким-то образом удалось сделать так, что означенный оригинал Договора как бы утрачен. Когда-нибудь его, конечно, отыщут. Вполне возможно, что из-за этого разгорится громкий скандал, но, может быть, это произойдет через долгие годы. Имеются различные правовые вопросы, которые мы можем поднимать, но самое большое, на что мы можем рассчитывать, это создание определенных трудностей и задержек для «Уэмблинга и Кo». Мы можем заставить их временно прекращать работу над строительством курорта, пока Суд не решит вопроса, который мы поставим перед ним. На две, на три недели, иногда, возможно, больше. Шансов, что мы выиграем хоть одно дело, — очень мало. Все это будет стоить чрезвычайно дорого, а выиграть мы можем лишь немножко времени.
      — Все, что нам нужно, — это время, — сказал Форнри. — Время для выполнения нашего Плана.
      — У них есть деньги? — спросил клерк.
      — Это еще одна странность, которыми так богато это дело. Федеральное министерство внешних дел утверждает, что Лэнгри — не суверенный мир. В то же время Галактический Банк имеет полмиллиона кредитов плюс проценты, которые положены на счет правительства Лэнгри тем же самым Министерством внешних дел, которое сейчас утверждает, что такового правительства не существует. Как вам будет угодно прокомментировать такую ситуацию?
      — Уж чем вы меня не удивите, так это идиотизмом правительственных учреждений, — ответил клерк Вайленд. — Слишком много я их перевидал на своем веку. Вам, может, и удастся замутить воду с помощью этого полумиллиона, но, к сожалению, только немного. Такие деньги не смогут оплатить юридических действий на межмировом уровне.
      — Да. Но у них есть заначка в виде кристаллического ретрона. Из описаний Форнри я сделал вывод, что стоимость этих кристаллов составит от одного до двух миллионов кредитов. Этого уже достаточно, чтобы взбаламутить воду. Проблема заключается в том, как доставить эти кристаллы сюда. Нельзя ли, например, послать на Лэнгри парочку судебных исполнителей, когда мы возбудим в суде свой первый иск? Они смогут появиться на заседании и ответить на различные вопросы Суда, удостоверят, например, остановил ли Уэмблинг работы, когда к нему поступило первое распоряжение об их временном приостановлении.
      Клерк Вайленд кивнул.
      — Это может быть сделано за ваш счет, но стоить будет немало, хотя затраты вполне оправдаются. Иначе Уэмблинг сможет полностью игнорировать распоряжения Суда.
      — Когда исполнители будут возвращаться, их можно будет попросить захватить опечатанные контейнеры с разными документами, предметами и ценностями, которые туземцы хотят переслать своим юристам. Мы можем обеспечить предоставление контейнеров, которые, кстати, будут изолировать излучение ретрона. Годится?
      — Еще бы! — согласился клерк.
      — Форнри мог бы возвратиться на Лэнгри вместе с исполнителями. Тогда мы пошлем вместе с ним и средства связи. Туземцы не смогут полностью доверять этой связи свои секреты, так как их послания легко будет перехватывать, но постоянный контакт с нами полезен уже тем, что затруднит действия Уэмблинга. Возможно, нам удастся сделать так, чтобы исполнители назначили своим помощником антрополога Хорта, и тогда там будет человек, который сможет посылать официальные рапорты о ситуации.
      — Это отличная мысль, — отозвался клерк. — Если там будет постоянный наблюдатель, который будет сообщать о любых нарушениях, Уэмблингу придется скрупулезно соблюдать все постановления Суда. Он не может позволить себе быть привлеченным к ответственности за неуважение к суду. А с чего вы думаете начать свои действия?
      — С вопроса о том, как использует Уэмблинг свою хартию. Хартия дает ему право развивать природные ресурсы Лэнгри. Фактически же он строит курорт для отдыхающих, что ipso facto [само по себе (лат.)] является нарушением хартии.
      Клерк Вайленд улыбнулся и одобрительно кивнул.
      — Вам это удастся доказать?
      — Мы надеемся. Правда, у нас нет твердого определения того, является ли курорт для отдыхающих развитием природных ресурсов. Так что тут, видимо, потребуется судебная экспертиза.
      — Отлично. Это может дать нам возможность задержать стройку на две-три недели.
      — Очень надеюсь, — сказал Джарнес и добавил, обращаясь к Форнри:
      — Я чувствовал бы себя более уверенным, если бы знал ваш План. Но поскольку вы держите его в секрете, а я прекрасно понимаю, что вселенная в данный момент представляется вам весьма странным местечком, так что вы предпочитаете держать свои карты ближе к сердцу, пока не узнаете нас получше, то я просто буду тратить ваши деньги по возможности экономно и останавливать работы мистера Уэмблинга как можно чаще. В данный момент я большего сделать не могу, но это даст вам время для осуществления вашего Плана.
      — Спасибо, — ответил Форнри. — Нам пригодится любое время, которое вы сумеете для нас выиграть.
      — Тогда мы так и будем действовать. Поскольку у меня нет никакого собственного плана, я, конечно, буду помогать вам с вашим, каков бы он ни был. Но пока, я полагаю, вы нужнее на Лэнгри, так что мы отошлем вас туда вместе с судебными исполнителями и средствами связи.
      — Смею ли я дать вам совет, Форнри? — вмешался клерк Вайленд. — Это касается вашего Плана. Смотрите, как бы он не вовлек вас в неприятности. Мистер Х.Харлоу Уэмблинг обладает хартией, то есть весьма солидным документом, благодаря которому закон стоит на его стороне. Если вы попытаетесь действовать внесудебными средствами, вы, безусловно, принесете себе больше неприятностей, нежели пользы. Положитесь на субмастера Джарнеса. Он сделает для вас все возможное, но один непродуманный шаг, сделанный на Лэнгри, может разрушить все, чего он добьется здесь.
      Форнри вежливо улыбнулся и кивнул.

      Х.Харлоу Уэмблинг приобрел себе привычку частенько посматривать в одно из окон посольства. Его офис сейчас находился в другом месте — все здания посольства недавно были перенесены вниз по склону холма к зоне строительства. Теперь там стояло что-то вроде маленькой деревушки, включавшей жилые домики, мастерские и прочее. В минуты отдыха Уэмблинг всегда посматривал в это окно.
      Оно выходило на океан, и в данную минуту пляж был забит людьми именно так, как об этом мечтал Уэмблинг, когда представлял себе свой курорт в будущем. Разница была лишь в том, что сейчас пляж покрывали тела бездельничающей рабочей силы «Уэмблинг и Кo». Мужчины и женщины резвились в воде и играли в дурацкие пляжные игры.
      Уэмблинг посматривал на них с нескрываемой злобой.
      Вошел Хайрус Эйнс и без приглашения сел на стул. Уэмблинг сказал, не поворачивая головы:
      — Есть новости?
      — Насчет снятия запрета на работы — нет. Из прочих — мелочь. Вернулся Форнри.
      Уэмблинг дернулся.
      — Мне об этом рассказал Нарриф, — продолжал Эйнс. — Он прибыл вместе с судебными исполнителями. Именно Форнри и был тем таинственным пассажиром, который так быстро слинял с корабля. Теперь он снова глава Совета.
      — Жаль, — сказал Уэмблинг. — Думаю, с Наррифом нам удалось бы прийти к соглашению, с Форнри этого никогда не произойдет. Я никогда еще не встречал такого хитрого пройдоху. Итак, он прибыл с судебными исполнителями? — Он немного помолчал, потом воскликнул: — Значит, именно Форнри завел всю эту судебную тягомотину?
      — Верно. И пока дикари не истратят весь свой полумиллион, полученный в виде штрафов, вы можете потерять примерно столько же. Давайте резко сократим численность рабочей силы, подождем, пока у дикарей не кончатся деньги, а у их адвокатов — заготовленные аргументы для приостановки работ.
      Уэмблинг отрицательно затряс головой.
      — Время куда дороже денег. Нам необходимо выполнить как можно больший объем работ, прежде чем взорвется бомба по поводу этого Договора. Если мы сможем работать только в промежутках между судебными постановлениями, требующими приостановки работ, то и тогда это лучше, чем не работать вообще. Во всяком случае, я сегодня пришел к соглашению со старшим подрядчиком. В течение времени, когда Суд запрещает нам работать, рабочие будут получать половинную плату. Стало быть, у них будет вполне приличный заработок, никакой работы и отдых в божественной обстановке. В такой ситуации у нас вряд ли возникнут конфликты. Они боялись, что мы полностью закроем работы. Нет, я их всех удержу. Нарриф сказал еще что-нибудь?
      Эйнс отрицательно качнул головой.
      — Он напуган. Он ведь в первую голову виноват в той истории с медицинским центром. Другие тоже проглотили наживку, но он был заводилой, а теперь им как раз нужен козел отпущения. Были даже предложения совсем исключить его из Совета, но его защитил Форнри, сказавший, что если наказывать за совершенные ошибки каждого, то на планете не окажется ни одного кандидата в Совет. Теперь, я думаю, мы не скоро увидим Наррифа.
      — Жаль. Он мог бы оказаться полезным. — Уэмблинг снова поглядел в окно. — А пока нам делать нечего. Придется ждать.
 
      Через два дня Уэмблингу все же пришлось уволить большую часть рабочих. Он получил от адвокатов из фирмы «Хорвиц, Кванто, Млло, Вайлайм и Алаферно» полный анализ своего правового положения и перспективы будущих судебных исков, которых следует ждать от адвокатов туземцев. Если все эти ожидания оправдаются, а денежные ресурсы туземцев не иссякнут, то можно считать, что Уэмблинг не сможет вести никаких работ в течение ближайших шести месяцев. Уэмблинг отдал приказ отправить с планеты почти всех рабочих, оставив лишь ремонтников и планировщиков. Суд признал, что реперы, устанавливаемые при геодезической съемке, не наносят непоправимого ущерба природе Лэнгри, и Уэмблингу было разрешено установить их столько, сколько он сочтет нужным. Туземцам запрещалось портить эти геодезические знаки. Это доставило Уэмблингу некоторое удовлетворение, так как первую стадию планировочных работ можно было продолжать, а значит, он терял меньше времени, чем ожидал.
      Другая информация понравилась ему меньше. Эрик Хорт был назначен помощником судебного исполнителя с обязательством следить за работами на планете. Хорт сам доставил это известие в посольство в виде официального письма исполнителей, которые в скором времени должны были отправиться восвояси.
      Уэмблинг чуть было не взорвался.
      — Теперь мне придется волноваться еще из-за какого-то грязного предателя, который будет сочинять свои лживые россказни!
      — А как же! — сказал, ухмыляясь, Хорт. — Только они будут правдивыми.
      Рабочие убыли, время ожидания тянулось медленно. Наконец вопрос о том, представляет ли курорт развитие природных ресурсов, был решен в пользу Уэмблинга. К удивлению адвокатов последнего, мистер Джарнес нового дела не возбудил. Уэмблинг радостно нанял новых рабочих, привез их на Лэнгри, и его машины вновь стали врезаться в леса и луга. И именно в этот момент мистер Джарнес нанес очередной удар. Во-первых, он апеллировал к Верховному Суду по поводу решения о развитии природных ресурсов, причем весьма остроумно избежал внесения залога, указав, что Уэмблинг завез рабочих еще до того, как окончился срок для обжалования. Верховный Суд просто продлил время действия постановления о временном прекращении работ, и Уэмблинг опять был принужден любоваться из окна своей спальни тем, как жизнерадостно купается его дорогая рабочая сила в тихом прибое Лэнгри.
      — Что же мне делать? — с тоской спрашивал Уэмблинг. — Если я буду держать рабочих тут, то адвокаты все время станут добиваться постановления Суда о новых отсрочках начала работ. А если я опять отправлю рабочих восвояси, то адвокаты будут ждать, когда я их верну обратно, и тут же ударят по мне новым иском.
      — Тогда уж лучше держите их тут, — посоветовал Эйнс. — Раз время дороже денег, то пусть и туземцы платят за него. И когда у них иссякнут деньги, вы сразу же развернете работы на полную катушку.
      — Что ж… может быть… Впрочем, держать всех смысла нет. Буду держать лишь столько, чтобы казалось, будто я вот-вот брошу свою армию на леса.
 
      Субмастер Джарнес вслед за иском по поводу права Уэмблинга строить курорт возбудил другой, оспаривающий право начинать его эксплуатацию после завершения строительства. Уэмблинг потерял еще неделю, прежде чем Верховный Суд отменил временное запрещение работ, сухо отметив, что если Уэмблинг хочет воспользоваться правом строить курорт, который не сможет эксплуатировать, то имеет на это полное право. Пока суды рассматривали эти вопросы, Джарнес возбудил еще одно дело, требуя запрещения «Уэмблингу и Кo» губить природные ресурсы Лэнгри путем строительства курорта и постановления о выдаче туземцам компенсации за уже причиненный планете ущерб. Строительство задержали еще на пять недель, и взбешенный Уэмблинг должен был считать каждое дерево, которое он срубил, каждый кубический метр грунта, который переместил с места на место, тонны камня, сброшенные в океан, кусты, луговые травы — раздавленные и срезанные, животных, ушедших в другие районы, зная при этом, что в тот момент, когда он кончит эту адскую работу, он уже выиграет свой процесс, но у Джарнеса к этому времени будет наготове новенький идиотский иск.
      Так оно и случилось.
      Недели превращались в месяцы, а Уэмблингу оставалось только подсчитывать растущие издержки и ждать. Наконец мистер Хорвиц известил его, что у Джарнеса, кажется, кончился запас идей. Кроме того, судьи слегка рассержены хорошо задуманными, но юридически слабо подкрепленными требованиями приостановки работ. Тогда Уэмблинг удвоил число рабочих, чтобы можно было вести работы в две смены с той минуты, как будет снят последний запрет.
 
      Эрик Хорт доставил извещение о разрешении на работы, так же как множество раз доставлял постановление об их прекращении. Уэмблинга уже известили о том же по его собственному аппарату связи, а потому он ворчливо заметил, что Хорт так же аккуратен в доставке хороших новостей, как и плохих.
      — Ладно, во всяком случае, этот фарс, видимо, кончился, — сказал Уэмблинг, получая официальную бумагу.
      — Что ж, можно и так сказать, — с приятностью произнес Хорт. Уэмблинг посмотрел на него подозрительно.
      — Какие же новые клеветы сочиняют туземцы теперь? — спросил он.
      — Я вам уже раз десять говорил, что туземцы никому не доверяют. А если бы они когда-нибудь и доверились мне, вы стали бы последним человеком, кто узнал об этом.
      Хорт отправился к себе, а Уэмблинг, кипя от злости, побежал к ближайшему аппарату связи, чтобы срочно потребовать выхода рабочих на строительные площадки.
      Уже через несколько минут он с удовлетворением наблюдал, как его гигантские машины врезаются в почву Лэнгри и толкают ее валом перед собой. Внезапно одна из них наклонилась набок под каким-то совершенно неестественно косым углом и остановилась. Уэмблинг бросился к ней и обнаружил машиниста, который в совершенном обалдении смотрел на левое переднее колесо, застрявшее в глубокой яме.
      — Что за идиотские шуточки! — заорал Уэмблинг.
      Машинист стал оправдываться, уверяя, что никакой дыры тут отродясь не видел.
      — Не смей говорить, что ямы не видел! Не можешь же ты загнать машину в такую дырищу и не увидеть ее! И нечего тут торчать, давай выбирайся, а в другой раз смотри получше, куда прешь!
      Когда Уэмблинг повернулся, чтобы уйти, почва под ним вдруг провалилась. Он приземлился с глухим стуком и обнаружил, что стоит в аккуратно выкопанной яме глубиной ему по грудь. Он был так поражен, что не увидел даже протянутой машинистом руки. Да, яма была, видимо, выкопана совсем недавно, видимо, этой же ночью, но нигде не было видно выброшенной из ямы земли. Он был готов к тому, чтобы признать, что ее специально замаскировали. Глубина и размеры ямы были точно рассчитаны, чтобы «поймать» колесо машины.
      — Это сделали туземцы! — вопил Уэмблинг.
      Он оттолкнул руку машиниста и выбрался сам. Прибежал Эйнс, и яма была тут же ему предъявлена.
      — Им удалось просочиться сюда, и целую ночь они копали ямы! Я хочу, чтобы вся площадка была окружена сторожевыми постами с прожекторами!
      — У нас для этого слишком мало людей, — возразил Эйнс.
      — Выпишем еще! Я хочу, чтобы все посты действовали уже сегодня ночью.
      Он повернулся и посмотрел на другую машину, которая только что прошла мимо них. Внезапно Уэмблинг прыгнул вперед и дико заорал:
      — Стой!
      Машина остановилась в нескольких сантиметрах от туземца, который выскочил неизвестно откуда, чтобы броситься под нее. Когда Уэмблинг подбежал, водитель вылез из машины и наклонился над туземцем.
      — Ничего с ним не случилось, — пробурчал машинист. — Просто развалился тут, чтобы мешать работе. Вот пройдусь по нему колесами, так сразу потеряет интерес к таким делам.
      — Идиот! — взвизгнул Уэмблинг. — Это единственная вещь, которая запросто может стоить мне хартии. Я не смею покалечить дикаря, и они об этом прекрасно знают! И еще они знают, что не смеют нанести никакого ущерба вам — рабочим. Отнесите его в лес и бросьте там. А в следующий раз будьте осторожны и постоянно ожидайте вот таких пакостей!
      Он подозвал еще несколько рабочих, они подошли, подняли туземца и оттащили в лес. Водитель забрался в машину, но еще до того, как мотор взревел, новый туземец выскочил откуда-то и распростерся перед машиной.
      — Что-то мне начинает претить эта работенка! — пробурчал машинист.
      Уэмблинг ничего не ответил. Он заметил какое-то движение на окраине леса, поднес к глазам бинокль и бегом бросился туда. К тому времени, когда он добрался до опушки, одна из его машин почему-то подпрыгнула вверх, а затем с грохотом рухнула вниз, придавленная большим деревом.
      Водитель чуть не стал заикой:
      — Там на дереве сидел туземец. Он попытался набросить петлю из лианы мне на вращающийся барабан. Мне-то было плевать: что может сделать с тяжелой мощной машиной какая-то тонкая лиана? Но не успел я еще выключить мотор…
      Уэмблинг круто повернулся на каблуках и пошел прочь. Он даже злости не ощущал. Весь остаток дня прошел в том, что он молча наблюдал, как обрушивается грунт под колесами его машин и как туземцы мешают вести работы на его собственной строительной площадке. Вечером он не высказал ни малейшего удивления, когда пришел Эйнс и объявил, что семеро рабочих исчезли.
      — Туземцы играют нам на руку, — сказал он. — На этот раз они слишком далеко вытянули шею. Им это даром не пройдет.
      — Рабочие волнуются, — ответил Эйнс. — Если сегодня ночью мы не поставим у жилых домиков фонари и охрану, мы их потеряем.
      — Но если мы им уступим, то не сможем охранять строительство, — запротестовал Уэмблинг. — И туземцы нароют там новых ям и всяких других сюрпризов.
      Эйнс упрямо повторил:
      — Мы потеряем рабочих.
      Уэмблинг, сдаваясь, поднял руки.
      — Ладно. Ставьте охрану у спальных домиков.
 
      Выглянув из окна своей спальни, Уэмблинг красноречиво проклял прожектора. Они отлично освещали территорию возле зданий, но за границами освещенной полосы, которую они прорубали во тьме летней ночи, он вообще ничего не видел. Если туземцы располагают хоть каким-то оружием, которое действует на расстоянии, то он — Уэмблинг — бессилен против них.
      Семь его рабочих исчезли без следа. Все они работали у опушки леса и исчезли буквально в считанные секунды. «Вероятно, на них накинулись толпой и унесли куда-то», — сказал ему Эйнс. Какая разница, как они это сделали — толпой или с помощью магии?! Рабочие паникуют. Уэмблинг говорил, что туземцы не осмелятся. А они взяли да и осмелились. Вероятно, решили, что им нечего терять, и, насколько мог судить сам Уэмблинг, были, безусловно, правы. Он ведь все равно не осмелится прибегнуть к суровым ответным мерам.
      Придется пересмотреть график работ. Его люди будут работать группами, и их будут охранять днем и ночью. Если с дополнительными расходами можно не считаться, то снижение темпа работ — вещь, с которой смириться нельзя.
      И вдруг ночь взорвалась. Крики, вопли, дьявольский грохот туземных барабанов, глухой рев их сигнальных тыкв — все слилось в одну ужасающую какофонию. Уэмблинг бросился к дверям и осторожно выглянул наружу. Что-то огромное обрушилось на стройплощадку. Подпрыгивая, оно неслось по земле, и Уэмблинг сумел заметить лишь чудовищный темный абрис, который вдруг ворвался в освещенный круг и полетел куда-то к задней стене дома. С гулом это гигантское тело ударилось в стену, от грохота заложило уши, а затем что-то треснуло и раскололось на части. За этим предметом последовал еще один такой же. Потом третий и, наконец, четвертый, который врезался в офис Уэмблинга и рикошетировал к другому дому.
      Эйнс вместе с одним из часовых уже был там и осматривал остатки объекта, врезавшегося в офис.
      — Туземцы спустили по склону несколько этих дурацких огромных тыкв, — сказал Эйнс спокойно. — А это еще что такое?
      Из тягучей слизистой массы они извлекли корчащуюся фигуру. Это был один из пропавших рабочих. Морщась от отвращения, они отыскали и второго. Охранники быстро обнаружили в обломках других тыкв остальных пропавших. Туземцы засунули их туда связанными с кляпами во рту, надев на головы защитные шлемы из маленьких тыкв.
      — С ними все в порядке? — спросил Уэмблинг.
      — Пока трудно сказать, — ответил Эйнс.
      Когда пленников развязали и освободили от кляпов, они не только не были склонны благодарить своих освободителей, а наоборот — дико разозлились, правда, не на туземцев, а на Уэмблинга. Растирая затекшие члены и топая онемевшими ступнями, они изливали потоки брани на него, компанию и все затеянные ими работы.
      — Минуточку! Минуточку! — визжал Уэмблинг. — Конечно, вы попали в переделку, но никаких повреждений на вас не видно. И я подобных разговоров не потерплю. Завтра же утром явитесь сюда для получения административного взыскания.
      — Я-то непременно явлюсь сюда с раннего утра, но только с требованием немедленно отправить меня домой! — рявкнул один из рабочих. — Я увольняюсь!
      — Подождите…
      — И я тоже! — крикнул другой.
      Многие зрители заорали хором:
      — Мы все увольняемся! — а потом принялись вопить «Ура!».
      Уэмблинг повернулся к ним спиной и направился в свой домик. Тот съехал по склону и наклонился под большим углом.
      — Я хочу, чтобы как только рассветет, дом был поставлен на фундамент, — сказал Уэмблинг Эйнсу. Потом схватил полотенце и стал счищать с пальцев тыквенную слизь.
      — Я думаю, они говорили об увольнении серьезно, — сказал Эйнс. — Что будем делать дальше? Раздадим оружие?
      — Ты же знаешь, что этого мы сделать не можем. Один раненый туземец — и этот помощник исполнителя пошлет доклад, который будет нам стоить лицензии. Но зато мы не обязаны волноваться, если их покалечит кто-то другой.
      — Что вы хотите этим сказать?
      — Космический флот. Мы граждане Федерации. Нашим жизням и нашей собственности угрожают, в наши личные дела вмешиваются. Мы имеем право на защиту.
      Эйнс адресовал Уэмблингу одну из своих редких улыбок.
      — Теперь, когда вы мне напомнили об этом, я уверен, что именно так оно и есть.
      Уэмблинг стукнул кулаком по перекосившейся столешнице:
      — Х.Харлоу Уэмблинг обладает достаточным влиянием, чтобы получить то, на что он имеет право!

      Дряхлый грузовик, совершавший рейс между Кироном и Йорлангом по весьма редко используемой трассе, таинственно исчез. Сидевший за тысячу световых лет от места происшествия чиновник со слишком развитым воображением решил, что тут имело место пиратское нападение. Был отдан приказ, и коммодор Джеймс Вориш — капитан боевого крейсера «Хилн» — изменил курс и приступил к шестимесячному монотонному патрулированию указанного сектора.
      Однако неделю спустя появился новый приказ. Капитан снова изменил курс, одновременно обсудив полученное задание со своим первым помощником лейтенант-коммодором Робертом Смитом.
      — Кто-то баламутит местное население, — сказал Вориш. — Придется нам взять это дело на себя и защитить жизнь и собственность граждан Федерации.
      — Странное задание для боевого крейсера, — отозвался Смит. — И что это за штуковина — Лэнгри? В жизни о ней не слыхал.
 
      Взглянув на запад, Вориш подумал, что никогда еще не видел такого прелестного мира. Лес поднимался по склонам холмов, и его ничем не нарушенный покров просто поражал необычайным разнообразием окраски листвы. Очаровательные цветы подставляли свои невероятно крупные соцветия слабому дыханию морского бриза. Волны набегали из летаргически спящей дали голубого моря, а чистейший песок пляжа, ловя лучи ласкового солнца, вспыхивал разноцветными гранями миллиардов песчинок.
      Но за спиной командира корабля лежал чудовищно безобразный, шумный и вонючий кратер строительной площадки. Выли моторы, машины бегали взад и вперед, туда и сюда сновали рабочие, будто какие-то безмозглые насекомые, решившие уничтожить всю эту красоту.
      Смит дотронулся до руки Вориша и указал на что-то. Удивительно некрасивая наземная машина оторвалась от группы стандартных строений и запрыгала к ним по буеракам стройплощадки — первый признак, что кто-то обратил официальное внимание на их прибытие. Вориш спустился по трапу, проверил, как стоят часовые, и повернулся, чтобы узнать, из кого же состоит официальная делегация по приему.
      В машине сидели четыре человека, и когда один из них вышел и торопливо зашагал к «Хилну», двое других — видимо, телохранители — поспешили за ним. Вориш оглядел толстенькую коротенькую фигуру и решил, что в ней больше мускулов, чем кажется с первого взгляда. Легкость, с которой человек выпрыгнул из машины, впечатляла. Кроме того, он, видимо, много работал на солнце. Бронзовый оттенок его кожи вызвал бы зависть у многих обитателей более холодных миров.
      — Рад познакомиться, коммодор, — сказал этот человек. — Я — Уэмблинг.
      Они пожали руки.
      — Славно тут у вас, — заметил Вориш. — Ознакомившись с полученным приказом, я представил себе нечто совсем иное… вроде осады, в которой вас держат туземцы.
      — Так оно и есть, — с горечью в голосе сказал Уэмблинг. — И они пользуются любыми грязными трюками, которые имеются в их распоряжении.
      Вориш в ответ произнес нечто вежливое и ни к чему не обязывающее и снова огляделся. И опять не увидел ничего, что бы противоречило его первому впечатлению. Лэнгри — дивный и ласковый мир.
      Уэмблинг, похоже, совершенно иначе интерпретировал гримасу Вориша.
      — Пусть это вас не тревожит, — сказал он. — В дневное время мы их держим под контролем. Если хотите, можете отпустить своих людей на прогулку — пусть насладятся пляжем и стряхнут космическую усталость. А вы, когда закончите свои распоряжения, приходите ко мне в офис. Там я покажу вам, что вы должны будете делать.
      Он круто повернулся, сделал рукой небрежный прощальный жест и влез в свою машину. Она тут же рванула с места, так что телохранителям пришлось впрыгивать уже на ходу.
      Вориш обнаружил, что лейтенант-коммодор Смит широко ухмыляется ему с трапа.
      — Кто это такой? Сам Гранд-Адмирал? Видимо, отлично знает, что тебе тут делать.
      — Я лично очень рад, что есть хоть кто-то, кто знает, что мне делать. Я вот не знаю. Ты заметил что-нибудь особое в этой ситуации?
      — Мне кажется, что я ощутил некоторую ярко выраженную вонючесть, — ответил Смит.
      — Прикажи Макли разнюхать кругом, поболтать с людьми Уэмблинга и поглядеть, не сможет ли он узнать, что тут происходит. Мне, видимо, придется в ближайшее время встретиться с этим парнем. Готов спорить, он захочет, чтобы весь экипаж «Хилна» выполнял обязанности часовых. Пока меня не будет, возьми патруль и обойди стройплощадку. Посмотри, какие у них средства защиты и какие проблемы могут возникнуть.
 
      На стене офиса Уэмблинга висела огромная карта, возле которой хозяин, горячо жестикулируя, объяснял, чего именно он хочет. А хотел он получить прочную стену из людей «Хилна», которая окружала бы всю стройплощадку. Для изложения этих требований он израсходовал двадцать минут. Вориш внимательно выслушал его, а потом вежливо и решительно отказал.
      — Мои люди — очень исполнительный народ, — сказал он, — но их мало и мне еще не удалось научить их одновременно быть в семи разных местах.
      — Ваша священная обязанность — защищать жизнь и собственность граждан Федерации! — рявкнул Уэмблинг.
      — Если бы Штаб Флота желал, чтобы я установил комендантский час на всем континенте, — холодно ответил ему Вориш, — он послал бы куда большие силы, скажем, два корабля. То, чего требуете вы, нуждается в десяти дивизиях солдат и в оборудовании, которое обойдется в миллиард кредитов. Но даже такая система не была бы непроницаемой. Зачем, например, часовые на пляже?
      — Иногда эти вонючки лезут к нам с моря. Ни в чем не могу доверять таким беспринципным мерзавцам. Мои люди не будут работать на меня, если им все время придется опасаться за свою жизнь.
      Вориш удивленно взглянул на него.
      — Я этого не знал. Сколько человек вы уже потеряли?
      — Ну… ни одного. Но в этом повинны не туземцы.
      — Они повредили много ваших машин и материалов?
      — Чертову уйму! Им чуть ли не ежедневно удается заманивать две-три машины в ловушки и выводить их из строя. Кроме того, они все время просачиваются сюда и останавливают работу. Было бы гораздо хуже, но я импортировал вдвое больше, чем надо, рабочих только для того, чтобы охранять площадку. Коммодор, я встречал в жизни много разных людей, но никогда еще не сталкивался с такой неблагодарностью. Мой проект появился на свет только для того, чтобы финансировать нужды этих туземцев. Первое, что я сделал, — это построил медицинский центр, а кроме того, в каждом пенни, которое я заработаю, они получат свою долю. Невзирая на это, они с самого начала принялись нам вредить. Этот проект стоит много миллиардов кредитов, я вложил в него все свои ресурсы, а эти неблагодарные хотят меня разорить. Ну, я, конечно, возражаю. Теперь… Тогда я вот что предложу: каждая сторона выделит по одному человеку в каждый пост и в каждую смену. Мои люди знают, на что способны туземцы и как с ними надо поступать. Они покажут вашим людям, что и как надо делать. Я прикажу своему заместителю, чтоб он связался с вами и обговорил все детали.
      — У вас есть еще одна карта?
      — Да, конечно…
      — На ней показано расположение постов?
      Уэмблинг покачал головой.
      — Никогда не нуждался в нескольких экземплярах.
      — Ладно. Нам все равно придется менять их размещение. Пришлите вашего помощника на «Хилн» с этой картой. Мы спросим у него о том, что нам надо знать, а потом обговорим, что мы готовы предпринять.
 
      Смит вернулся с инспектирования и мрачно сказал, что Уэмблингу нужен не Космический Флот, а Космическая Армия, причем желательно вся. Вориш передал Смиту помощника Уэмблинга и оставил их спорить друг с другом из-за сторожевых постов. Ему хотелось самому разобраться в ситуации. Он стоял на пустынном пляже в дальнем конце посадочного поля и глядел на море, когда к нему подошел лейтенант-коммодор Макли — его офицер разведки.
      — Вы были правы, сэр, — сказал Макли. — Ситуация странная. Эти рейды, о которых говорил Уэмблинг… туземцы обычно проникают по одному, по два. Они ложатся под машины или цепляются за что-то, так что работу приходится останавливать, пока нападающих не отцепят и не отнесут обратно в лес.
      — Кто-нибудь из туземцев пострадал?
      — Нет, сэр. Люди говорят, что Уэмблинг в этом отношении очень строг. Ему известны вероятные последствия жестокого обращения с туземцами, хотя он и считает, что они этого заслуживают. Во всяком случае, он понимает, что суровость в этом деле может привести к развитию ситуации, которую он контролировать не сможет.
      — Правильно понимает.
      — Да, сэр. Туземцы тоже, видимо, знакомы с этими делами, так как прямо напрашиваются на то, чтоб их изувечили. Это действует на нервы рабочим — те ведь не знают, когда именно туземец выскочит перед машиной. Они боятся, что, если покалечат одного, другие появятся тут же, но уже с отравленным оружием. Этот мир известен тем, что в нем существуют очень опасные яды. Есть, например, шип, который убивает почти мгновенно.
      — Были среди рабочих пострадавшие?
      — Нескольких похитили. Еще до того, как Уэмблинг организовал работу бригадами. Туземцы вернули их, не причинив вреда. Они поместили похищенных в гигантские тыквы, а потом спустили по склону прямо на стройплощадку — вон на те дома. Испугали всех до полусмерти, особенно тех, кто был в тыквах, но никто не пострадал.
      — Звучит, как детская шалость.
      — Да, сэр. Из того, что я тут наблюдал, мои симпатии на стороне туземцев.
      — И мои тоже. К сожалению, у меня есть приказ. Слава Богу, что у туземцев есть чувство юмора. Боюсь, оно им еще понадобится.
      — Смит просил вам передать, сэр, что вам придется установить определенные льготы для тех, кто пойдет в сторожевые посты. Иначе желающих не наберется.
      — А не обнаглеют?
      — Нет, сэр, вряд ли. Пара часов отдыха на пляже каждый день вполне стоят того, чтобы отстоять четыре часа на охране. Я постараюсь разведать больше, сэр.
      Он отдал честь и быстро ушел. Вориш еще погулял по пляжу, а потом пошел к посадочному полю. Когда он проходил мимо сборных жилых домиков и офисов, к нему подбежал посыльный.
      — Извините, сэр, но мистер Уэмблинг хотел бы воспользоваться вашей силовой установкой, чтобы удлинить нашу осветительную линию. Если вы задержитесь на минуту, то его инженер…
      — Скажите ему, пусть пришлет инженера на «Хилн». Пусть договаривается с моими инженерами.
      Придя на корабль, Вориш одобрил распоряжения Смита, касавшиеся списка дежурств по охране стройплощадки, а затем отправился лично ознакомиться с организацией мер безопасности. Проинспектировав сторожевые посты, понаблюдав за установкой новых прожекторов, он еще вник в суть споров между строителями и его людьми.
      Смит жаловался, что освещение в секторе R бесполезно, так как поле обзора там закрыто большими кустами. Он хотел, чтобы их вырубили. Прораб же заявлял, что у него нет ни свободных людей, ни машин для рубки кустов, но что если Смиту это нужно, то он волен заняться этим делом сам. Поскольку инструменты для резки веток не входят в список обязательного оборудования на кораблях Флота, Вориш знал, чем должен окончиться этот спор. Потому и ушел. На северном конце периметра обороны корабельный инженер настаивал, чтобы линия постов была сдвинута из леса к площадке. «Лес бессмысленно освещать, — доказывал он. — Будет слишком много теней. Отведите посты, и туземцам придется вылезать из леса, чтобы напасть на нас». Вориш похвалил его, но оставил одного отстаивать свою правоту, что тот доблестно и совершил. Линия прожекторов была сдвинута назад.
      Пока Вориш совершал обход, поток посланцев Уэмблинга, преследовавших его по пятам, не иссякал.
      «Если вас не затруднит, сэр, мистер Уэмблинг хотел бы, чтобы пост 7-2 был сдвинут немного к северу. Тогда свет не будет падать на окно его спальни».
      «Мистер Уэмблинг передает свой привет. Он посылает замороженный торт вашей кают-компании. И если вам не трудно, то не могли бы вы установить еще один пост у пролива?»
      «Извините, сэр, но мистер Уэмблинг хотел бы встретиться с вашим дежурным офицером в 17:00».
      «Мистер Уэмблинг просит, сэр, чтобы при первом удобном случае…».
      — Будь он проклят, этот Уэмблинг! — взорвался Вориш.
      К наступлению сумерек Смит отрапортовал, что с установкой постов дело завершено и первая смена уже вышла.
      — Думаю, у нас полный порядок, — сказал он. — Нет причин сильно волноваться, если не считать воображения Уэмблинга. У туземцев оружия нет.
      — Кто это сказал? — возразил Вориш. — Только потому, что они его еще не использовали, нельзя утверждать, что его нет вообще. Эти дикари не дураки. У меня есть уже десяток докладных о том, что они следили за вами из укрытий, когда шла установка постов. Если у них есть какие-то глупые задумки, они сегодня наверняка ими воспользуются. Они знают, что половина постовых — новички, они могут даже знать, что наши люди не привыкли нести охранную службу на земле. Некоторые из наших просто окоченеют от страха на посту, где между ними и темным лесом ничего нет. Все это дикари могут знать. Я хочу иметь резерв, организованный повзводно, чтобы постам могла быть оказана поддержка, если она понадобится. Ты говорил с Макли?
      Смит кивнул.
      — Он тебе говорил, что у туземцев с Уэмблингом идет судебная тяжба из-за этой стройки?
      — Нет!
      — Это факт. Подавая иски один за другим, туземцы на месяцы задержали его работы. Уэмблинг выиграл все слушания, но каждый раз они вынуждали его прекращать строительство, пока не будет вынесено судебное решение.
      — Тогда неудивительно, что он в таком бешенстве.
      — Но это лишь половина истории. Как только суды разрешили ему снова развернуть стройку, туземцы принялись мешать ему своими дурацкими выходками. Это сильно действовало на нервы рабочим, и текучесть рабочей силы резко возросла.
      — А тебе известно, что Уэмблинг говорит, что все это делает ради туземцев?
      Смит уставился на него.
      — А тогда зачем мы тут? Мы, разумеется, не обязаны знать «зачем», но…
      — Чушь! — воскликнул Вориш. — Если военный не знает «зачем», страдает выполнение задачи, так как он непременно станет доискиваться до этого самого «зачем». Уэмблинг может бросить туземцам несколько крошек со своего стола, но дело-то он будет делать для себя, а когда он теряет время, то теряет и деньги. Когда ты натыкаешься на грязную политику, то, где бы ты на нее ни наткнулся, она обязательно связана либо с тем, что кто-то теряет деньги, либо с кем-то, кто их хочет заработать. Заруби это себе на носу.
 
      Когда наступила ночь, то вместе с темнотой на строительную площадку вползла тишина. На посадочном поле, в круге яркого света стоял «Хилн», а по линии постов, расположенных по всему периметру строительства, шел сплошной световой коридор. Спальные домики и офисы тоже были окружены световой полосой. Расположенные здесь прожектора вращались и время от времени вырывали из тьмы скелеты зданий там, где в недалеком будущем предстояло подняться зданиям курорта. Несмотря на яркое освещение, Уэмблинг все же не решился возобновить ночные работы. В загадочной игре теней проникнувшие сюда туземцы могли быть ранены или искалечены, да и сами могли причинить здесь определенный ущерб.
      Как только стемнело, Вориш сделал еще один инспекционный обход. Его люди были напряжены меньше, чем можно было ожидать. Скучающий апломб ветеранов Уэмблинга сейчас произвел впечатление скорее благоприятное. Вориш вернулся на «Хилн» и сначала занялся работой над рапортом, а когда на вахту встала вторая смена часовых, Вориш сделал второй обход. Он настроился на бессонную ночь, но настроение у людей было правильное, все вокруг тихо, и Вориш решил урвать пару часов сна перед выходом третьей смены. Он лег и крепко уснул, проснувшись лишь тогда, когда грянул первый взрыв.
      Мощный грохот взрыва все еще прокатывался эхом в далеких холмах, когда Вориш примчался к трапу своего корабля. С нескольких направлений доносились высокие, похожие на жужжание звуки — это встревоженные часовые открыли стрельбу из своего оружия. Патруль, ходивший по площадке, ушел в укрытие, бойцы резерва вскочили и нервно переговаривались. Внизу — в районе жилых домиков — рабочие выбегали из спален. Чудная машина Уэмблинга, бешено вращая колесами, рвалась к посадочному полю. Вориш покорно ждал.
      Грянул еще один взрыв и еще один. Смит делал предварительный доклад, когда прибыла машина Уэмблинга. Последний был в ночных тапочках и в халате. Он вылетел из машины и помчался к «Хилну». Следом неслись телохранители. Вориш спустился по трапу, чтобы встретить их. Гулкие взрывы продолжали греметь.
      — Туземцы используют взрывчатку! — задыхался Уэмблинг.
      — По звуку похоже, — спокойно сказал Вориш.
      — Нас атакуют!
      — Ерунда! Ни один из часовых ничего не видел.
      — А помните, отравленные шипы, о которых я вам рассказывал? Что, если у них есть оружие, которое позволит им забросать шипами всю стройку?
      — Если они что-то хотели запустить на стройку, то это что-то должно уже было упасть там, — сухо ответил Вориш. — А там ничего нет.
      Уэмблинг стоял молча. Оба вслушивались в гул взрывов. Взрывы доносились главным образом из широкой дуги окружавшего их леса. Явно они охватывали очень обширную площадь. Если в залпах и был какой-то порядок, то Вориш его не находил.
      — Я хочу, чтобы посты были усилены.
      — Это было бы глупо. Я не могу остаться без резерва.
      — Тогда вы принимаете на себя ответственность за развитие событий, — многозначительно объявил Уэмблинг.
      — Я ее уже принял.
      Сопровождаемый телохранителями, Уэмблинг сел в машину и уехал. Смит, пока они говорили, скрылся во мгле, а Вориш вернулся в рубку управления, ожидая доклада Смита. Взрывы гремели почти непрерывно.
      Наконец Смит вернулся.
      — Никто не видел ни единой вспышки, — сказал он. — Впрочем, это понятно, особенно если учесть густоту леса. Запаха тоже никакого нет, хотя ветер дует в нашу сторону. Я думаю, взрывы раздаются где-то далеко. Ничего подобного раньше здесь не наблюдалось, люди Уэмблинга не имеют об этом ни малейшего представления. Говорят, что на Лэнгри есть только один человек, который может что-то знать об этих делах. Это антрополог по имени Хорт. Он раньше служил у Уэмблинга, но тот выгнал Хорта, так как он стоял за туземцев. Хорт живет сам по себе в туземной хижине в лесу. Самое интересное, что он сейчас — помощник судебного исполнителя.
      Вориш изогнул брови.
      — С какими полномочиями?
      — Не знаю.
      — Завтра найди его и договорись о встрече со мной. Я не против, если он на стороне туземцев. Самое времечко кому-то встать на ту сторону.
      — Я хочу увидеться с ним сегодня и узнать, чего добиваются туземцы.
      — Как далеко до него?
      — Несколько километров.
      — Сколько патрульных?
      — Трое и я. Хватит, чтоб нести фонари и телеаппаратуру.
      Вориш промолчал и представил себе картину: маленький патруль его людей плетется по узкой тропе, вьющейся в густом и враждебном лесу. Весьма странное полнощное времяпрепровождение для бойцов Космического Флота, но ему приходилось видеть вещи куда более странные и миры куда более враждебные, чем этот.
      — Насчет шипов я уже наслышан, — сказал Смит. — Мы будем в полной безопасности, если станем держаться середины тропы. Эти тропы проложены туземцами, а они не ходили бы по ним настолько часто, что тропы не зарастают травой, если б дело это было таким опасным. Кроме того, они достаточно умны, чтобы не устраивать засаду на патруль с корабля, который может уничтожить любую деревушку, сделав один-единственный виток вокруг их планеты.
      — А вот этого мы не знаем, — возразил Вориш. — С другой стороны, следует учитывать, что до сих пор они никому не причинили вреда. Я готов принять гипотезу, что они скорее начали бы с Уэмблинга, нежели с нас. В общем, отправляйся. И прежде чем пристрелить кого-нибудь, будь добр, убедись, что именно его тебе бы хотелось видеть мертвым.
      Смит отдал честь и поспешил уйти.
      Вориш отдал распоряжение радисту отвести патрулю Смита отдельную частоту, а затем поочередно проверил ситуацию на всех постах. Его люди были немного взвинчены из-за взрывов, но, по-видимому, держались хорошо. Ему удалось перехватить несколько оживленных разговоров. Кто-то из флотских пробормотал: «Что бы они там ни взрывали, а запасов взрывчатки им, видать, не занимать». На что рабочий Уэмблинга ответил: «Этим засранцам с гулькин нос верить нельзя. Вот я тебе сейчас расскажу…»
      Потом позвонил кто-то из офицеров, высказал соображение, что посты с берега следует отвести к лесной опушке.
      — Туземцы будут очень благодарны, — сухо ответил ему Вориш, — особенно если эта диверсия устроена, чтобы приковать наше внимание к лесу, пока они станут атаковать с моря.
      К этому времени радист уже установил связь с патрулем Смита, и Вориш мог следить по трехмерному каналу, как патруль движется по тропе, а его прожектор прожигает дыры в темной стене леса. Несколько взрывов прозвучали, казалось, совсем близко от патруля, но Смит, когда Вориш спросил его об этом, только хмыкнул и ответил, что это в нескольких километрах от них.
      Наконец патруль добрался до места, где тропа сворачивала к маленькой расчистке, на которой стояла туземная хижина. В ее дверях стоял бородатый мужик и хмуро глядел на пришельцев.
      Смит подошел к нему.
      — Эрик Хорт? Я — лейтенант-коммодор Смит. Космический флот. Что за взрывы?
      — А если бы я даже знал об этом, то можете назвать мне причину, по которой я обязан докладывать вам?
      — Разве у туземцев есть взрывчатка? — не отвечая на вопрос, спросил Смит.
      В этот момент взрыв прогремел совсем близко и с такой силой, что Смит и Хорт вздрогнули.
      — А вы оглохли или что? — рявкнул Хорт. — Конечно, есть. Но вам-то до этого какое дело? Или Уэмблинг уже стал собственником всего континента?
      — В данный момент Уэмблинг прячется у себя под кроватью, — ответил Смит. — В дела туземцев у меня нет желания вмешиваться. Я просто хочу знать, какая чертова штуковина меня разбудила.
      Хорт неожиданно широко ухмыльнулся.
      — Ну, если так, то я любопытен не в меньшей степени. Пошли поглядим.
      Патруль двинулся в глубь леса, причем дорогу показывал Хорт. Взрывы гремели почти непрерывно. Смит, который шел сразу за Хортом, спросил:
      — А вы уверены, что эти туземцы не опасны?
      Хорт остановился и повернулся к Смиту лицом.
      — Я жил с ними или рядом с ними около трех лет. Я проводил с ними почти целые дни, и я никогда не видел не только драки, но даже громкого спора. Я бы сказал, что они опасны, но вовсе не в том смысле, который вы имеете в виду.
      И они пошли дальше. Внезапно перед ними показалась река, которую они пересекли с помощью лодки, переделанной в грубый паром. На другом берегу обнаружилось продолжение той же тропы, и они двинулись по ней быстрым шагом. Ночь и телеаппаратура придали всему серый оттенок. Огромные цветы на деревьях сложили свои нежные лепестки, будто защищаясь от наступления тьмы.
      Дальше была еще одна река, тоже с паромом. Взрывы вроде бы удалились, но Вориш, сидевший в безопасном помещении «Хилна», пока его люди уходили все глубже и глубже в чужой и враждебный лес, начинал волноваться.
      Смит спросил:
      — А они когда-нибудь взрывали свои заряды?
      — Нет, — ответил Хорт. — Я даже не знал, что они у них есть.
      — Такое впечатление, что заряды мощнейшие. Каждого из них хватит, чтобы превратить приличный космический корабль в груду металлолома.
      Хорт промолчал. Вориш уже хотел отдать приказ патрулю возвращаться, но тут Хорт внезапно опустился на колени.
      — Все назад, — приказал он.
      Смит тоже встал на колени. Один из солдат возился со сканером. Вориш внимательно всматривался в изображение какой-то массы, лежавшей прямо на дорожке, но понять ничего не мог.
      И тут Хорт начал дико хохотать. Флотские столпились около него и с недоумением смотрели на кучку какого-то слизистого дерьма, валявшегося на дорожке, и на Хорта, рухнувшего на землю в конвульсиях душившего его смеха. Он лупил кулаком по утрамбованной земле дорожки, а грозные звуки взрывов, казалось, аккомпанировали ударам кулака антрополога.
      Наконец Хорту удалось успокоиться, и он вернул себе дар речи.
      — Это тыквы! — сказал он, все еще задыхаясь от смеха.
      — Тыквы? — повторил Смит. Он уже начал злиться. — Вы полагаете, что это слово мне что-то объясняет?
      Все еще смеясь, Хорт с некоторым трудом поднялся на ноги.
      — На Лэнгри растут чудовищные тыквы. Иногда они вырастают больше домов. Куски таких тыкв туземцы используют для изготовления крыш для своих хижин. Видов, размеров, форм тыкв — множество. Из них делают все — от утвари до мебели. С первых дней пребывания здесь я пытался выяснить, как размножаются тыквы. Теперь мне все ясно: они размножаются спорами, которые разбрасываются при таких вот взрывах.
      Смит отозвался с горечью:
      — Вы хотите сказать, что каждый чужестранец на этой планете был сегодня разбужен, а нам даже пришлось совершить это очаровательное ночное путешествие только потому, что какие-то овощи справляют свой медовый месяц?
      В это время в рубку Вориша вошел дежурный офицер и встал по стойке «смирно».
      — Извините меня, сэр…
      Вориш предостерегающе поднял руку.
      — Минуточку.
      Смит уже обуздал свой гнев:
      — Как же получается, что эти тыквы решили сами по себе родить детишек именно в ту ночь, когда на планете приземлился военный корабль?
      — Совершенно очевидно, что туземцам хорошо известно, как запускается этот механизм.
      — Сэр, — сказал офицер Воришу. — Там туземец…
      Вориш опять поднял руку.
      — Значит, туземцы знают, как взрывать тыквы, — холодно говорил Смит. — Таково их представление о дружеском приветствии…
      — Или о приеме для отвлечения внимания ваших часовых…
      — Вас хочет видеть туземец, сэр, — продолжал настаивать офицер.
      Вориш поднял голову.
      — Туземец?..
      Хорт ответил:
      — Меня бы нисколько не удивило, если бы ваш командир в настоящий момент вступил в исключительно интересную беседу с молодым туземцем по имени Форнри.
      — Его зовут Форнри? — понизив голос, спросил Вориш.
      — Да, сэр.
      — Я предупредил его, что он может быть убит, если попробует пройти сквозь периметр ограждения, — между тем продолжал Хорт. — Я сказал ему, что, учитывая новое освещение и сторожевые посты, пройти будет практически невозможно, что я добьюсь для него аудиенции завтра утром, но он ответил, что дело слишком важное, чтобы ждать, и что План поможет ему пройти, минуя линию часовых.
      — Какой еще План? — спросил Смит.
      — План, который стоит за всеми действиями туземцев. Вы только что имели удовольствие выслушать его фрагмент.
      Вориш наклонился и выключил изображение.
      — Думаю, что все патрули и часовые наблюдали за лесом, чтобы понять, что там взрывается, а этот Форнри прошел прямо мимо поста номер один, и его никто не задержал.
      — Именно так он и поступил, — мрачно ответил офицер. — Ему пришлось пройти сквозь периметр, обойти три патруля, пройти путем, где его обязательно должны были заметить на свету по меньшей мере пятьдесят процентов постов второй линии. И никто не увидел его. Я собираюсь послать на гауптвахту не меньше двадцати человек.
      — Этим я займусь позже, — сказал Вориш. — Что ж, я выслушал Уэмблинга. Будет справедливо выслушать и другую сторону. Как вы думаете, Уэмблинг даст нам своего переводчика?
      — Этого я не знаю, но тот туземец, о котором говорю я, не нуждается в переводчике. Он разговаривает на галактическом.
      Вориш покачал головой.
      — Еще бы! Разумеется! Ничего себе ситуация, в которую мы вляпались! Все в высшей степени логично и столь же необъяснимо. Тыквы взрываются, но только когда их об этом просят. Строительная площадка окружена и охраняется Космическим Флотом и при этом без всяких видимых причин. Туземцы говорят на галактическом, хотя, насколько мне известно, нигде в галактике этот язык не был туземным языком. Так подайте же мне этого дикаря, говорящего на галактическом!

      Он был одет в одну набедренную повязку, но вошел в командную рубку с полной уверенностью человека, собирающегося приобрести ее для себя.
      Он сказал:
      — Коммодор Вориш? Я — Форнри.
      Вориш не протянул руки. Он был готов доброжелательно выслушать туземца, но ему очень не понравился переполох, которым сопровождалось появление Форнри. Особенно ему не понравилось то, что, если бы его люди были бы столь же внимательны, как он от них того требовал, этот юноша сейчас был бы трупом, а не посланцем народа планеты. Вориш вообще не мог представить себе ничего столь важного, что мог сообщить ему Форнри или любой другой туземец и что не могло бы подождать до утра, а уж если по правде, то и до конца недели. Он указал Форнри на стул.
      Форнри говорил очень внушительно.
      — Как я понимаю, вы входите в состав Космического Флота Галактической Федерации Независимых Миров. Я прав?
      Эта фраза застала Вориша в тот момент, когда его зад собирался соприкоснуться с сиденьем кресла. От удивления он выпрямился и, немного смешавшись, сказал:
      — Да…
      — По поручению моего правительства я прошу Флот о помощи в удалении захватчиков с территории нашей планеты.
      Офицер-связист так забылся, что воскликнул: «Черт побери!» Что же до Вориша, то он сел со второй попытки и спокойно сказал:
      — Под захватчиками, я полагаю, вы подразумеваете строительный проект?
      — Именно так.
      — Ваша планета классифицирована Федерацией как 3-С, что ставит ее под юрисдикцию Колониального Бюро. «Уэмблинг и Кo» действует согласно хартии Бюро. Их едва ли можно считать захватчиками.
      Форнри ответил с подчеркнутой точностью и решительностью.
      — Мое правительство заключило с Галактической Федерацией Независимых Миров Договор. Этот Договор гарантирует суверенитет Лэнгри и помощь Федерации в случае нападения на Лэнгри. Я прошу Федерацию выполнить свои договорные обязательства.
      Вориш обратился к дежурному офицеру:
      — Дайте мне Индекс.
      — Вывести его на этот экран, сэр?
      — Да. И найдите, пожалуйста, Лэнгри.
      Экран Вориша осветился, и он громко прочел:
      — «Первый контакт в …44 году. Планете присвоен класс 3-С в …46 году». Никакого упоминания о более ранних договорах.
      Форнри вытащил из-за пояса футляр, сделанный из полированного дерева, и вытряс из него свернутый в трубочку пергамент. Он передал его Воришу, который развернул документ и расправил его на столе. Он читал его так долго и с таким удивлением, что дежурный офицер не выдержал, подошел ближе и заглянул через плечо командира.
      — Это печать боевого крейсера «Рирга», — сказал дежурный. — Официальная копия оригинала.
      Вориш постучал по документу одним пальцем.
      — А где оригинал?
      — Находится в безопасном месте, — ответил Форнри. — Мы запросили несколько копий тогда же, когда был подписан Договор. Командир «Рирги» выдал их нам.
      Вориш опять поглядел на экран.
      — Во всем этом есть нечто очень странное. Этот Договор датирован двумя месяцами позже даты первого контакта, и в нем миру Лэнгри присваивается класс 5-X. Это означает, что в …46-м произошла переклассификация. Индекс должен был бы это отметить, но ничего подобного в нем нет.
      — Нет и никакого объяснения двухлетней задержки в классификации этой планеты, — заметил дежурный офицер. — А этот договор — не фальшивка?
      — Чтобы сделать такую фальшивку, нужны аппаратура и знания, которых им тут взять негде. — Вориш обратился к Форнри: — Если этот документ настоящий, в чем я не вижу причин сомневаться, то здесь имела место какая-то ловкая проделка, причем такого масштаба, который мне представляется невероятным. Расскажите мне подробно, что произошло.
 
      На следующее утро Эрик Хорт явился на встречу с Воришем, о которой договорился с помощью телеаппаратуры Смита еще вчера ночью. Он увел Вориша на прогулку по берегу океана далеко за границы стройплощадки, туда, где берег поворачивал к северу и где ожидала лодка с восемью веселыми мальчиками-гребцами. Они поплыли вдоль берега, миновали несколько деревень, а когда береговая линия снова повернула на запад, Вориш увидел изящный силуэт весьма современного здания, возвышающегося на утесе.
      — Значит, это и есть тот самый медицинский центр, — сказал он. — Может быть, вы объясните мне…
      — Только после того, как вы осмотрите его. Я обещал Талите, что она поговорит с вами до того, как я начну снабжать вас заведомо лживой информацией.
      — Талита?
      — Мисс Варр, племянница Уэмблинга. Медицинский центр — ее пунктик. Вроде любимой кошечки.
      — Я так понимаю, что вы не в восторге от него?
      — Я нахожу его великолепным, — ответил Хорт. — Но не хочу, чтобы он обошелся туземцам слишком дорого. Когда у человека воспалился палец, мы должны его лечить, не прибегая к усекновению головы.
      Они повернули к берегу и вытащили свою лодку рядом с еще двумя туземными суденышками. Кто-то взял на себя немалый труд вымостить камнем дорожку, которая поднималась к вершине утеса под очень пологими углами, хотя другая дорога — более крутая — была явно в большем употреблении. Она шла прямо и круто. Хорт повел Вориша по ней, даже не извинившись.
      Талита Варр приняла их радостно и представила доктору Фоннелу — врачу, состоявшему на службе в «Уэмблинг и Кo». Дважды в неделю по полдня он работал в центре, а кроме того, его вызывали сюда в сложных случаях. Мисс Варр могла украсить собой все что угодно и при этом была головокружительно деятельной и эффективной. Доктор Фоннел был голенастым молодым человеком, совершенно очевидно, не того сорта, который Вориш мог бы ожидать в проекте подобного размаха. Он даже подумал, что врач принадлежит к числу неудачников, решивших сделать еще одну попытку добиться успеха.
      Доктор следовал за мисс Варр повсюду так, будто она была врачом, а он — помощником фельдшера, и при этом невероятно суетился. Вориш заметил, что Эрик Хорт поглядывает на Фоннела без всякой симпатии. Вполне возможно, что тут имело место соперничество, которое в определенной степени могло сказываться и на общем отношении Хорта к медицинскому центру, а это позволяло считать некоторые его утверждения предвзятыми. Впрочем, все это Вориша не касалось, так как он стремился вырабатывать свои мнения самостоятельно.
      Он с интересом обошел многочисленные маленькие кабинеты, обратив внимание на то, что очень многие из них не носят следов использования. Кабинетов было много — от гидротерапии и магнитотерапии до лечебного питания. Особое удовольствие ему доставил отдел педиатрии, примыкавший к отличной детской площадке, хотя в душе он был несколько удивлен — сумеют ли дети дикарей справиться со столь хитрыми «цивилизованными» игрушками?
      Наибольшее впечатление на него произвели не диагностические и лечебные кабинеты, а то, что они казались почти не используемыми. Единственные пациенты, которых он видел, были взрослые, встреченные им в великолепном маленьком сквере, выходившем прямо на море. Видя, как они раскатывают в своих инвалидных колясках, Вориш понял, что их лечат от различных переломов. Он решил поговорить со своими медиками и выяснить, в чем дело: либо туземцы Лэнгри — необычайно здоровые люди, либо они обращаются в медицинский центр только по поводу тех несчастных случаев, с которыми справиться сами не могут.
      В остальном же, особенно если мисс Варр думала поразить Вориша щедростью своего дядюшки в отношении туземцев, ей просто повезло, что она не увидит копии его доклада, который попадет в досье. Ведь Вориш видел медицинские центры во многих мирах. Всякий раз, когда кто-нибудь из его команды заболевал и нуждался в лечении более сложном, чем это позволяют условия военного корабля, Вориш стремился обеспечить своим людям наилучший уход, а потому с удовольствием посещал такого рода заведения. Во всяком случае, он ни за какие коврижки не передал бы своих людей в руки медицинского центра Лэнгри. Само здание и его местоположение были почти безупречны, но оборудование в лучшем случае можно было назвать посредственным или устаревшим. Обученного персонала и в помине не было. Мисс Варр при всем ее энтузиазме была совершенно неопытна, а доктор вряд ли обладал тем широким диапазоном знаний, который необходим главе медицинского центра. «Уэмблинг и Кo» фактически делали лишь вид, что обеспечили туземцев современным медицинским обслуживанием.
      И все же Вориш отнюдь не собирался отзываться об этом жесте уничижительно. Он прекрасно понимал, что даже плохо поставленный медицинский центр может дать прекрасные результаты в примитивном мире, где здравоохранения как такового вообще не существует.
      — Вот и вся история, — сказала мисс Варр в заключение. — Я настояла, чтобы центр был построен первым, и вот он перед вами. Мы уже провели вакцинацию всего населения против самых опасных местных болезней. Разработана программа вакцинации детей. Болезни, которые раньше кончались для них смертью, теперь не требуют даже госпитализации. Со времени открытия центра у нас не было ни одного летального исхода по таким заболеваниям. У нас большие успехи в снижении смертности при родах, сильно сократилась детская смертность вообще, особенно из-за переломов, которые раньше вели или к смерти, или к инвалидности. Теперь мы с этим справляемся легче. Мне и сейчас еще снится та девочка, чью смерть я видела своими глазами. Для меня величайшая радость знать, что такое здесь уже никогда не повторится.
      — Я вас понимаю, — сказал Вориш. — Между прочим, я заметил, что вы обучаете местную молодежь?
      — Мы называем их помощниками по уходу. Этому у нас учатся юноши и девушки, и мы им позволяем выполнять простейшие обязанности по уходу за больными. Под надзором, конечно. Мы стараемся как можно чаще превращать операции в своего рода медицинские уроки. Конечно, местные не смогут достичь такой степени компетентности, чтобы занять руководящие должности, пока не начнут посылать своих лучших учеников на другие планеты для обучения в медицинских училищах. Так будет через несколько лет, а пока попытаемся обойтись своими силами. Курорт будет иметь собственный медицинский центр, да и тамошние медики помогут нам до тех пор, пока не появятся первые туземные врачи.
      — Благодарю вас, мисс Варр, — сказал Вориш. — Я пришлю к вам своего корабельного врача. Уверен, ему будет интересно.
      Вориш и Хорт вышли через задний ход медицинского центра и оказались вблизи туземных строений. Отсюда они спустились на берег, воспользовавшись вымощенной тропой. Как только медицинский центр исчез из глаз, Вориш спросил Хорта:
      — А теперь вы ответите на мои вопросы?
      — Вы же сами все видели, — ответил Хорт. — Она думает, что появление медицинского центра оправдывает все.
      — Мне надо знать, что думаете вы. Я уже выслушал историю Форнри и верю ей. Он, конечно, не мог подделать тот Договор, а мой офицер, который заведует архивом, приволок мне старый Индекс, который он забыл, к счастью, выкинуть, когда поступил новый. Там Лэнгри классифицируется как 5-Х. Как Уэмблингу удалось переклассифицировать ее в 3-С?
      — А как крупный бизнесмен решает свои дела? — с горечью спросил Хорт. — Политическое давление, взятки, торговые скидки. Если есть способ добиться своего, он им воспользуется обязательно, как бы грязен он ни был. Возможно, нам никогда не узнать, как он это сделал. Вопрос в другом: что мы можем сделать, пока есть еще время спасти туземцев?
      — Спасти туземцев? Я уверен, что мистер Уэмблинг не планирует ничего более ужасного, чем остановить их сопротивление. Он же начал свой проект с идеи помощи туземцам.
      — Черта с два! — с жаром отрезал Хорт. — Никакой идеи, кроме идеи помощи самому себе, у него никогда и в помине не было. Сначала он добивался того, чтобы заработать репутацию блестящего дипломата. Он хотел получить назначение послом на планету с огромными минеральными ресурсами и взять там свою долю добычи! Но в ту минуту, когда он вдруг понял, что может сделать больше денег из курортов на Лэнгри, нежели из концессий на добычу полезных ископаемых где-то еще, он отправил Эйнса в Коломус и организовал переклассификацию Лэнгри.
      — Понятно. Но если курорт будет столь доходен, как полагает Уэмблинг, то даже десять процентов прибыли вызовут огромный рост доходов туземцев. Так почему же они так восстали против Уэмблинга?
      — А разве не лучше иметь право отвергнуть эти десять процентов и сам курорт, если он им не по душе?
      — Разумеется. Это в том случае, если бы продолжал действовать Договор, который у них украден. Но мне представляется, что им придется пойти на некоторые уступки, чтобы получать доходы от курорта и одновременно контролировать его деятельность. Уэмблинг в начале пытался получить их согласие на строительство курорта — это мне Форнри говорил. Когда у него с этим ничего не вышло, он набрел на идею переклассификации планеты.
      Они вышли на берег. Туземные мальчишки уже столкнули лодку в море и, стоя рядом, ожидали их. Однако Вориш и Хорт свернули в сторону, к опушке леса, и сели на поваленное дерево.
      — Но ведь тут вопрос жизни или смерти, — тихо сказал Хорт.
      Вориш поглядел на него скептически.
      — Это вы мне, пожалуйста, растолкуйте.
      — Туземцы существуют на грани выживания. Возможно, маленький курорт, правильно поставленный, не повлиял бы на экологию планеты, но ведь Уэмблинг ничего не делает в малых масштабах. Он строит огромный курорт и планирует строительство новых. Уже сейчас это строительство плюс водные развлечения рабочих серьезно сказываются на питании местных жителей. Если Уэмблинга не удастся остановить, здесь очень скоро не останется ни одного туземца, который мог бы насладиться этими десятью процентами прибыли, если даже «Уэмблинг и Кo» захотят с ними поделиться.
      — Вы это серьезно?
      — Еще как. Научный факт: люди, привыкшие к определенной диете, уже не могут питаться иначе. Есть десятки планет, где местное население обожает, например, местные травы, которые у новичка вызывают острое отравление.
      — Наш Космический Флот мог бы немало рассказать вам о таких делах, — сказал Вориш. — Наши ребята вербуются на многих планетах Федерации. Поэтому кораблям Флота присваиваются разные классы, устанавливаемые на основе характера рационов так, чтобы люди, нуждающиеся в определенной пище, могли служить вместе.
      — Проблема Лэнгри гораздо более сложна. В течение многих поколений эти люди жили исключительно на диете, состоявшей из мяса колуфа — местного морского зверя. Это мясо — в высшей степени питательное и обогащенное витаминами — в то же время уникально по подбору этих витаминов и минеральных добавок. Колуф встречается только на Лэнгри. Других видов пищи местное население не употребляет. По эволюционным причинам или в результате адаптации туземцы так привыкли к этой пище, что я сомневаюсь, смогут ли они усваивать обычные человеческие продукты питания. Строительство же разрушает их охотничьи угодья.
      — Иными словами, — сказал Вориш, — туземцы не могут есть ничего другого, кроме колуфа, а «Уэмблинг и Кo» его уничтожают?
      — Они его не уничтожают, а отгоняют. Насколько туземцы помнят свою историю, стада колуфов медленно передвигаются по определенным путям вдоль берега. Теперь картина миграций колуфа меняется.
      — Понятно.
      — А не согласится ли ваш медицинский персонал проверить все это для меня? — спросил Хорт.
      — То есть проверить способность туземцев употреблять обычную пищу? Конечно. А теперь, что это еще за План? И что за «мероприятия»?
      Хорт хмыкнул:
      — Форнри имел в виду временные запреты Уэмблингу на производство работы. Их было много. Суды задержали строительство курорта на месяцы.
      — Об этом я наслышан. Говорят, это стоило туземцам целого состояния, но все возбужденные иски они проиграли.
      — Зато они купили время. И считают, что затраты полностью окупились. Ведь они купили время для Плана.
      — И что же это за План?
      — Я не знаю. Но каков бы он ни был, они верят в него фанатически. Когда вы приземлились, Форнри сказал, что он должен с вами переговорить и поэтому настаивает на вашей вчерашней встрече. Я убеждал Форнри, что его могут убить, но получил ответ, что он действует согласно Плану, а потому находится в безопасности, а каждый час у них на счету. Теперь вы знаете о Плане столько же, сколько и я.
      — Да, его легко могли застрелить, — ответил Вориш. — С другой стороны, этого все же не произошло, так что можно сказать, он был в безопасности. Учитывая все, что тут происходит, мне представляется, что местные проблемы очень сложны. — Он встал на ноги. — У меня намечена встреча с Уэмблингом. Было бы неправильно заставлять ждать этого энергичного и влиятельного человека.
      Они направились к лодке, где их ждали улыбающиеся мальчишки. Лодка уже была спущена на воду.
      — И какую же позицию займете вы?
      — Точно посередине, — сказал Вориш. — Я вне партий, что Уэмблингу может не понравиться. Я буду защищать его от туземцев, но намерен и туземцев защищать от Уэмблинга, причем всеми способами, которые имеются в моем распоряжении. И делая это, я сегодня же изложу ситуацию Командованию во всех деталях, которые могут начальству оказаться не по вкусу. Я потребую принять меры к восстановлению Договора. Проблемы этого мира зависят от того, смогут или не смогут туземцы участвовать в их решении. Проблема Договора, заключенного исходя из наилучших намерений обеих сторон и нагло нарушенного, — ключевая. Тут затронута и честь Флота.
      — Вы не учитываете силы влияния Уэмблинга. Ваше Командование положит ваш доклад под сукно и забудет о нем.
      — Тогда я буду действовать так, чтобы они достали его из-под сукна, — сказал Вориш и ухмыльнулся.
 
      Если туземцы о своем Плане помалкивали, то Уэмблинг о своих планах разговаривал многословно. Он привел Вориша и Смита в свой проектный отдел, где стояла крупномасштабная модель будущего курорта. Там он раздавил курительную капсулу и принялся пускать вонючий разноцветный дым в лицо обоим офицерам. И при этом буквально завалил их статистикой.
      — Тысяча номеров! — кричал он, пыжась от гордости. — И большая часть их — номера люкс.
      Смит нагнулся к модели, желая получше ее рассмотреть.
      — А вот эти штуки на пляже — уж не плавательные ли бассейны?
      — Есть еще и бассейн в закрытом помещении. Некоторые люди плохо переносят даже слабо соленую воду, другие боятся морских животных, хотя последние и безопасны. Ну, и что вы думаете об этом?
      — Очень… впечатляет, — ответил Вориш.
      — Здесь будут два главных обеденных зала и около полудюжины маленьких, специализирующихся на кухне других планет. Будет целый флот надводных и подводных судов для прогулок и плавания. Можете не верить, но в мире есть миллионы людей, которые никогда не видели океана. Господи, да ведь есть же планеты, где людям не хватает воды, чтобы принять ванну! В некоторых мирах даже воздух — импортный. Если бы люди оттуда приехали бы сейчас на Лэнгри, пожили бы тут с недельку, то они могли бы обойтись в дальнейшем без врачей и психологов. Мой проект — это подлинное служение человечеству!
      Вориш и Смит обменялись насмешливыми взглядами.
      — Ну, если говорить об этом, то единственная часть человечества, которая выиграет от проекта, это бедные и несчастные миллионеры.
      Уэмблинг обезоруживающе отмахнулся.
      — Так ведь это всего-навсего — начало. Приходится, знаете ли, сразу же ставить дело на прочную финансовую основу. А потом появится много мест и для маленьких людей. Разумеется, не на самом берегу океана — там место для огромных отелей. Но будут и коммунальные пляжи, и отели с правом выхода к воде, и мотели. Мы все это предусмотрели. Как только наш курорт откроется…
      Звуки стройки за окном смолкли. Уэмблинг бросился к дверям, за ним Вориш и Смит. Выскочив из дома, они остановились и стали смотреть, как Уэмблинг опрометью мчится к ближайшей рабочей точке, где трое его рабочих возились с молодым туземцем.
      Молодой человек привязал себя к балке, которую должны были подать наверх. Рабочие пытались оттащить его, но он упрямо цеплялся за балку. Уэмблинг бежал, размахивая руками и выкрикивая указания. Впрочем, последние уже не требовались. Рабочие должны были оттащить туземца, не нанося ему телесных повреждений. Что они и сделали. В конце концов они отцепили туземца и отнесли его в лес.
      — Что туземцы от этого выигрывают? — спросил Смит.
      — Время, — ответил Вориш. — Время для своего Плана.
      — А тебе не приходило в голову, что их План может состоять из всеобщего восстания и настоящих взрывов?
      — Нет. И судя по тому, что я здесь видел, это последнее, чего я ожидал бы от таких людей. А что ты думаешь об Уэмблинге?
      — Это не человек, а автоматически включающаяся силовая установка.
      — Несмотря на то что я его не переношу, — сказал Вориш, — я не могу не восхищаться тем, как он во всем добивается своего. Не хотел бы я быть туземцем и драться с Уэмблингом за жизнь. Впрочем, они достаточно умны и должны понимать, что выгнать его отсюда силой невозможно. Боюсь, однако, что они захотят победить его в соревновании умов. Ведь таким путем они тоже ничего не добьются.
      Уэмблинг, убедившись, что работа возобновилась, вприпрыжку вернулся к своим гостям.
      — Если бы вы так сформировали линию защиты, как это предлагал я, никаких неприятностей у меня не было бы, — пожаловался он.
      — Мы оба знаем, что так сделать было нельзя, — ответил ему Вориш. — Электрический барьер обошелся бы в целое состояние, а мертвые туземцы оказались бы на моей ответственности. Я на вашем месте просто не стал бы об этом вспоминать. В худшем случае туземцы всего лишь надоедают вам.
      — Они раздражают моих людей. Те постоянно находятся в состоянии нервного напряжения и боятся, что ненароком пристукнут кого-нибудь из этих олухов.
      — Что ж, тем самым они приобретут опыт и станут еще более ценными работниками, — сухо заметил Вориш.
      — Возможно, но то, что туземцы ползают по стройплощадке, снижает темпы работы. Я хочу, чтоб их тут не было.
      — Откровенно говоря, мне кажется, что вы искусственно раздуваете вопрос. Одно-другое нарушение работы в день — недостаточная проблема, чтобы держать тут целый боевой крейсер. Однако у меня есть приказ. И я применю все возможности, кроме силы, чтобы держать туземцев подальше отсюда.
      Уэмблинг добродушно хмыкнул.
      — Думаю, на большее я не имею права претендовать.
      Он просунул руку под руку Вориша и повел их обратно в проектный отдел.

      Корабельный врач «Хилна» не хотел изображать эксперта по проблемам питания, но не увидел ничего абсурдного во взглядах Хорта, убежденного, что туземцы не могут усваивать обычную пищу, после того как поколениями жили на одном мясе колуфа.
      — Это легко проверяется, — сказал он. — Просто посадите нескольких туземцев на наши флотские рационы и поглядите, что с ними случится.
      Хорт организовал эксперимент, но ничего ровным счетом не произошло. Вориш с облегчением вычеркнул эту проблему из числа тех, которые его тревожили.
      По мере того как недели складывались в месяцы, он все туже стягивал защитный экран вокруг стройплощадки, а его люди обучались приемам, которые не позволяли туземцам проникать на ее территорию. Случаи нарушения графика работ упали почти до нуля. Уэмблинг был доволен, а строительство стало чем-то напоминать ту модель, которую Уэмблинг показывал гостям в своем проектном отделе.
      Вориш изредка встречался с Эриком Хортом — в тех случаях, когда ему была нужна информация. С туземцами же он сталкивался лишь тогда, когда их ловили и выставляли со стройплощадки. Он вежливо отклонял приглашения туземцев на их праздники, точно так же, как отклонял неформальные приглашения Уэмблинга. Ощущение надвигающейся трагедии в деревнях и слепая вера туземцев в их дурацкий План огорчали его. Вориш легко мог бы проникнуться к ним слишком очевидной симпатией и жалостью. С другой стороны, Уэмблинг тоже обладал определенным обаянием и заразительным энтузиазмом, и тесные связи с ним могли бы повлиять на отношение Вориша к туземцам.
      Он рассматривал себя как неподкупного спортивного судью, и если бы он завязал слишком тесные связи с одной из сторон, могла бы пострадать его непогрешимость. Вориша беспокоило то, что он начал проникаться соображениями Уэмблинга. Курорт мог стать важнейшей составляющей экономики Лэнгри и ее народа. Страхи Хорта и туземцев, без сомнения, были просто страшилками, о которых быстро позабудут, когда преимущества курорта станут реальностью.
      Что касается бесстыдного нарушения Договора, у Вориша, к сожалению, не было альтернативы: надо было яростно бороться за справедливость и за полное восстановление контроля туземцев над своей планетой.
      Дилемма казалась неразрешимой. Поскольку туземцы не собирались соглашаться с чем-то, что явно должно было принести им пользу, курорт следовало им навязать, как навязывают ребенку предписанное ему лекарство. С другой стороны, Эрик Хорт — антрополог — упорно утверждал, что такая дурацкая филантропия уже привела в ряде миров к гибели коренного населения, и подкреплял это множеством примеров.
      Если деятельность Уэмблинга в определенной степени и мешала народу Лэнгри, то Вориш воочию этого не наблюдал. Охотничьи флотилии ежедневно выходили на промысел, приглашения туземцев на праздники и пиршества поступали с удивительной регулярностью. Он никак не мог разделить мнение Хорта о том, что курорт несет угрозу самому существованию туземцев.
      И все же имел место нарушенный Договор и была еще такая штука, как честь — честь Федерации и честь Флота. И если курорт обещал повышение доходов туземцам, Вориш не мог пройти мимо факта, что Уэмблинга он обогатит куда сильнее. Договор должен быть восстановлен, после чего Уэмблинг обязан сделать то, что ему следовало сделать гораздо раньше: убедить туземцев в выгодности для них курорта и получить их разрешение на строительство. Может быть, в этом случае они дали бы ему десять процентов прибыли, и тогда было бы интересно узнать, сочтет ли он эту долю справедливой и столь же щедрой, как он считал, предложив ее туземцам!
      Как и предсказывал Хорт, Командование полностью проигнорировало доклад Вориша по поводу Договора. Когда он вежливо запросил, какова дальнейшая судьба его рапорта, Штаб сделал ему деликатный втык, сообщив, что берет на себя ответственность за «все дальнейшие действия и вытекающие из них последствия».
      Затем к нему пришел Хорт, который говорил долго и сурово, так что, когда Хорт ушел, к Воришу вернулась одна из его головных болей: туземцы, которые, как они считали, участвовали в эксперименте с пищевыми рационами, на самом деле их обманывали. Они или совсем не ели флотскую пищу, или ели ее мало, а продолжали питаться своим колуфом. Так что проделанный опыт оказался простым фарсом.
      — Они утверждают, что были так голодны, что ничего другого им просто не оставалось делать, — рассказывал Хорт. — Боюсь, что это все же кое о чем свидетельствует. Вряд ли нам удастся узнать об этой проблеме больше.
      Если бы Хорт нашел новых волонтеров, которые поняли бы важность эксперимента, можно было бы начать все сначала. Правда, особого оптимизма Хорт по этому поводу не испытывал. Туземец, привыкший к мясу колуфа, должен был оказаться по натуре мучеником, чтобы жить на рационе Космического Флота хотя бы небольшой срок.
      Пока Вориш снова терзался по поводу возвращения прежних тревог, к нему явился Уэмблинг с требованием растянуть защитный периметр вокруг строительства. Он хотел увеличить площадь стройки, а также начать работы на участках, расположенных вдали от основного массива.
      Вориш в резкой форме отказал. У него и при нынешнем объеме строительства не хватает людей для охраны. Далее, его вообще беспокоит состояние экипажа. Они слишком давно прохлаждаются на этой планете. Специалисты, которые долго не упражняют свои знания и свой опыт, скоро перестают быть специалистами. Подходит время вернуть «Хилн» в космос, где ему место.
      Талита Варр пригласила его на обед в медицинский центр. Вориш убедил себя, что это территория нейтральная, и отправился. Там он обнаружил, что такой восхитительной еды он никогда еще не едал.
      — Это колуф, — сказала Талита. — Главная часть питания туземцев. Вы только вообразите диету, основой которой является это! Только не просите, чтоб вам показали его живым — аппетит у вас пропадет на долгие месяцы.
      На следующий день Вориш послал за Эриком Хортом и спросил его, нельзя ли закупить некоторое количество мяса колуфа для экипажа его корабля?
      Хорт поглядел на него с ужасом.
      — Я же вам сколько времени твержу, что у туземцев не хватает мяса для собственных нужд. Вы что же — мне не верите?
      — Я как-то не связал все это, — смутился Вориш. — Я знаю, что колуф — основа их питания, мы об этом говорили, но мисс Варр кормила меня обедом, и я…
      — Госпиталь пользуется приоритетом, но то, что туда поступает, в принципе предназначено только больным. Однако Талита получает все, чего попросит, она ведь тоже не верит тому, что я говорю о нехватке мяса в деревнях.
      — Понятно.
      — Ничего вам не понятно! Я знаю, что туземцы не получают нужного количества пищи. Промысел колуфа упал на одну четверть. Они уже голодают, но пока результаты недоедания еще слабо выражены. Промысел продолжает падать и будет падать, а недоедание будет увеличиваться, переходя в голод. Мы обязаны найти замену колуфу. Необходим новый эксперимент.
      — Какой еще эксперимент?
      — Поскольку некоторые из ваших подчиненных переселились временно в жилые домики Уэмблинга, не могли бы мы поселить нескольких детей в «Хилне»? На какое-то время? Там их будут кормить только флотским рационом, а они не смогут нас обмануть, так как потеряют связь с берегом, и мы, возможно, что-то узнаем.
      — Это возможно, — ответил Вориш. — Договоритесь с туземцами, а я узнаю, не станут ли мои медики на дыбы, если их больничка на время превратится в детский сад.
      Медики не возражали, а вот туземцы были против. Они не видели никакой нужды в подобном эксперименте. У них есть План. Хорт обещал приложить усилия и попытаться их переубедить.
      Оставалась еще и проблема нарушенного Договора и доклада Вориша, который был Командованием положен под сукно. Командование сделало вид, что такого доклада вообще не существует, а статус планеты Лэнгри, еще недавно суверенной, упал так низко, что ее обитатели не имели даже возможности общаться со своими адвокатами. Коммуникационный центр находился в руках Уэмблинга, который контролировал их сообщения. Они боялись посылать письма и на грузовых кораблях Уэмблинга, так как знали — он все равно прочтет их.
      Лейтенант-коммодор Смит обсудил эту проблему с Форнри, а потом сообщил о результатах Воришу.
      — Туземцы, разумеется, имеют право на частную переписку со своими юристами, — сказал Вориш, — но поскольку Командование считает, что никакой проблемы Лэнгри вообще не существует, было бы глупо вовлекать себя в конфликт из-за несуществующей проблемы.
      — А как насчет частного соглашения? — спросил Смит. — Я буду посылать их сообщения как свои собственные и попрошу адвокатов предложить свой способ обмена информацией, в котором буду участвовать и я лично. Они будут представлять и меня — на случай, если кто заинтересуется. Что касается почты туземцев, то адвокаты могут послать письма в двух конвертах, верхний из которых будет адресован мне. Я же поклянусь, что буду передавать письма туземцам нераспечатанными.
      — Хорошая идея, — сказал Вориш. — Нет никаких приказов по Флоту, которые бы запрещали тебе пересылать письма своих друзей.
      — Свинство со стороны Командования, что оно сунуло твой доклад под сукно. Я-то был уверен, что они тут же начнут действовать так или иначе — или поднимут жуткий шум, или прямо прикажут тебе заткнуть пасть.
      — Это они еще успеют сделать, — мрачно пообещал Вориш. — Уэмблинг заглянул ко мне сегодня утром и повел показывать тот кусок территории, который он хочет присобачить к своей стройке. Ты знаешь, что он хочет там сделать? Поля для игры в гольф! Сегодня я поговорю с Форнри на этот предмет. И… Да, я уверен, что реакция на мой доклад все же последует.
 
      Когда Вориш шел по центральной улице деревни, обмениваясь вежливыми приветствиями с туземцами, попадавшимися ему навстречу, он заметил Талиту Варр, сидящую на земле в начале боковой улочки. Рядом с ней лежал ребенок, завернутый в одеяла. Выражение лица Талиты было мрачным и наряженным.
      Он свернул к ней и присел рядом.
      — Что у вас тут? — спросил он, всматриваясь в маленькое серьезное личико ребенка.
      — Что-то новое, — ответила девушка. — Болезнь уже подхватили несколько детишек, а нам все еще не удается определить, что это за болезнь.
      — Надеюсь, ничего серьезного?
      — Мы не знаем. Они заболевают, они болеют, а у нас нет нужных условий, чтобы справиться с эпидемией. Все койки в центре уже заполнены.
      — Болеют только дети?
      Она кивнула:
      — Только малыши. Они вообще-то очень упорный народ — в смысле сопротивления болезням, но в этом мире очень много совершенно неизвестных нам заболеваний.
      Вориш распрощался и снова пошел вверх по центральной улице.
      Из хижины, находившейся на холмике, уже за пределами деревни, вышел Форнри, чтобы приветствовать коммодора. Они пожали руки, и Вориш развернул на столе, сделанном из тыквы, большую карту.
      — Эрик рассказал вам, о чем я хочу говорить?
      — Да.
      — Это план стройплощадки Уэмблинга и территории, которая к ней прилегает. Он хочет передвинуть периметр в глубь леса и расчистить площадь под поля для гольфа. Вы знаете, что такое гольф?
      — Эрик мне объяснил.
      — Если вы не все поняли, не беспокойтесь. Некоторые люди, играющие в эту игру, тоже разбираются в ней слабо. Присоединение этой территории к стройплощадке сильно удлинит периметр. Я уже сказал Уэмблингу, что у меня нет людей для его охраны. Полагаю, что он все равно начнет работы и воспользуется собственной охраной.
      — Возможно, что нам удастся попросить наших адвокатов возбудить иск по поводу полей для гольфа, — сказал Форнри. — Хартия говорит, что мистер Уэмблинг имеет право развивать наши природные ресурсы. Является ли гольф природным ресурсом?
      — Не знаю, — ответил Вориш. — Мне кажется, что вопросы такого рода юристы обсуждают с особым смаком. Во всяком случае, предложить им эту проблему следует обязательно. Но я хотел поговорить о другом. Там, в лесу, находится заброшенная деревня. — Он указал на карте место. — Вот тут. Это Уэмблинг заставил ваших людей уйти оттуда?
      — Нет.
      — Жаль, жаль, — сказал Вориш и криво усмехнулся. — Если бы это он заставил ваших людей покинуть свои дома, я бы, возможно, сумел вам чем-то помочь. А почему эта деревня находится в лесу, тогда как все остальные расположены на берегу?
      — Это деревня нашего Учителя, а сейчас она необитаема.
      — Учителя? — переспросил Вориш с удивлением. — Чему же он учил?
      — Он учил нас всему, — улыбнулся Форнри.
      — Вы меня заинтриговали, — сказал Вориш, садясь на тыквенный стул. — Скажите мне правду. Имеет ли та деревня для вас какое-нибудь значение?
      — Она имеет для нас совершенно особое значение.
      — Учитель? Гуру? Философ? Пророк? Так вы говорите, совершенно особое значение?
      — Да. Совершенно особое.
      — Деревня, имеющая совершенно особое значение, причем если Учитель — религиозный лидер, может стать своего рода святилищем, — развивал свою мысль Вориш. — Можно ли сказать, что вы покинули ее, чтобы сохранить ее неизменной в память об Учителе?
      — Да. Это правда.
      — И вы со времени смерти Учителя не разрешаете, чтобы туда ступала нога чужака? Мне это нравится. Это может оказаться тем, чего я давно ищу. — Он усмехнулся. — Я думаю, что добуду вам еще немного времени для вашего Плана. И еще я полагаю, что заставлю их вынуть из-под сукна мой доклад!
 
      На выходе из деревни Вориш повстречался с Хортом. Они пошли вдвоем к лодке Вориша.
      — Видели больных детей? — спросил Хорт.
      — Мисс Варр рассказала мне о них. Я понял ее так, что в этом мире много загадочных болезней.
      Хорт повернулся к нему в бешенстве.
      — Не было бы никакой болезни, если бы дети не ослабели от голода. Все население слабеет от голода, но дети оказались наиболее восприимчивыми к болезни. Ни она, ни ее драгоценный врач просто не хотят смотреть правде в лицо.
      — Но пока ведь доказательств нет… — начал было Вориш.
      — Промысел колуфа упал на четверть! Какие еще нужны вам доказательства?
      — Согласились ли туземцы на эксперимент?
      — Завтра начинаем.
      — Странно, как это можно голодать в таком плодородном мире, — задумчиво проговорил Вориш, глядя на пышный лес.
      — Вы что же, не знали, что растения, которыми питается все человечество, тут не произрастают?
      — Нет, я даже не слыхал об этом!
      — Когда мы сюда прилетели, я заставил Уэмблинга выписать семена самых различных культур, — сказал Хорт. — Те немногие, которые принялись, затем мутировали и их питательные качества резко снизились.
      — Итак, туземцы по необходимости едят колуфа, что было бы прекрасно, если бы они имели это мясо в достаточном количестве?
      — Верно. Вмешательство в экологию моря, совершенное строителями и вашими людьми, шум машин, передающийся сквозь воду, ее загрязнение при сбрасывании камня и грунта, все это, а может, и многое другое отгоняет колуфа далеко от берега, где туземцы не могут его промышлять. Ситуация станет еще хуже, а возможно, никогда уже не выправится, как только курорт откроется для туристов и охотничьи угодья станут уничтожаться еще быстрее. Да, туземцы голодают, причем явственней всего это сказывается на детях.
      — Как странно, — сказал Вориш. — Выходит, будто все, что мог дать туземцам медицинский центр, в конечном счете заставляет их умирать от голода при отличном состоянии физического здоровья.
      Вернувшись к себе, Вориш первым делом отправился повидать Уэмблинга.
      — Я насчет поля для гольфа, — сказал он. — Как вы намерены поступить с деревней туземцев в лесу?
      — Снесу ее, — ответил Уэмблинг. — Она же заброшена. Вероятно, прошли уже годы с тех пор, когда там жили туземцы.
      — Давайте поедем и осмотрим ее, — предложил Вориш.
      Уэмблинг охотно согласился. Вероятно, он надеялся уговорить Вориша на удлинение периметра. Его хорошо охраняемые машины уже успели врезаться в лес. Уэмблинг повел Вориша в обход машин по тропе, ведущей в деревню. Она стояла на овальной расчистке, в одном конце которой и приютилась кучка туземных построек.
      — Видите? Просто заброшенная деревушка, — сказал Уэмблинг.
      Он начал заходить в хижины. Вориш, оглядевшись, заметил очень странный предмет. Между двумя деревьями была натянута туземная плетеная материя, покрытая толстым слоем глины. На высохшей глине виднелись математические символы.
      — Что это такое? — воскликнул он.
      Из хижины вышел Уэмблинг.
      — Она необитаема уже несколько лет, — орал он. — Впрочем, я все равно не стал бы ее тут оставлять. Она находится как раз на месте восьмой лунки.
      Вориш рассматривал математические символы.
      — Как?.. Это задача из области межзвездной навигации! Значит, это и есть деревня Учителя! Но зачем туземцам математика столь высокого порядка? — Он отвернулся, недоуменно качая головой.
      Вориш подошел к Уэмблингу, вылезающему из очередной хижины после ее осмотра.
      — Извините, — начал Вориш, — но я не имею права позволить вам что-либо здесь делать без согласия туземцев.
      Уэмблинг шутливо ткнул его пальцем под ребро.
      — Не валяйте дурака. Вы же не захотите порушить мой великий проект из-за кучки травяных хижин. Пусть туземцы подают на меня в суд. Суд меня не остановит. Он просто оценит стоимость этих хижин — не больше одного кредита за все, а туземцам проигранное дело обойдется в пятьдесят тысяч. Чем скорее они израсходуют свои деньги, тем скорее перестанут мне мешать.
      Вориш сказал твердо:
      — Космический Флот не предназначен для того, чтобы доставлять вам удовольствие. Полученный мной приказ содержит отдельный пункт о защите туземцев и их святилищ, равно как и вас и вашей собственности. Возможно, суд вас не остановит, но я — остановлю.
      Сказал и ушел, оставив Уэмблинга бросать ему в спину убийственные взгляды.
      — Он думает — я блефую, — говорил вечером Вориш Смиту. — Я заметил, что его машины уже нацелились на деревушку. Некоторые люди не могут не поддаться искушению проверить блеф, даже если знают, что от этого может не поздоровиться им самим.
      — Надеюсь, ты понимаешь, что суешь голову в петлю? — спросил Смит.
      — Флотский командир, если он боится высунуть шею, не стоит ни гроша.
 
      Когда машины пробились на расчистку, где стояла деревня, люди Вориша уже были готовы. Сам он вместе со Смитом сейчас стоял неподалеку от посадочного поля и смотрел, как Уэмблинг обсуждает что-то со своей рабочей командой, жестикулирует, а потом уступает им дорогу. Передовая машина рванулась и раздавила первую хижину. Вориш тут же отдал сигнал своим людям начинать. Отделение бойцов с оружием на изготовку быстро спустилось по склону и заняло деревню. Машины, лязгая, остановились. В это время уже подошли и Вориш со Смитом, к которым бросился разозленный Уэмблинг.
      — У вас есть разрешение туземцев?
      Уэмблинг с трудом обуздал свой гнев.
      — У меня есть хартия. А как я ее использую — не ваше дело.
      — А я думаю — мое, — ответил ему Вориш. — Давайте проведем с вами юридическую проверку. Возможно, что Суд и впрямь присудит вас лишь к штрафу за эти хижины. — Потом он обратился уже к Смиту: — Арестуйте этих людей и остановите все работы на строительстве. Священное для туземцев место было осквернено и нам придется приложить немало усилий, чтобы предотвратить восстание населения.
      Затем Вориш вернулся к себе на «Хилн» и написал рапорт. Позже к нему присоединился Смит, лицо которого прямо расплывалось от улыбки.
      — Ладно, дело сделано, — сказал он. — Уэмблинг сидит под домашним арестом, работы прекращены, у рабочих бессрочный отпуск. Они в восторге, Уэмблинг — на грани инсульта. Ты уверен, что мечтал именно о таком развороте событий?
      — Да, это именно то, чего я добивался. Мы столкнулись с хитроумным заговором, цель которого — прикрыть гнусное жульничество Уэмблинга, и я знаю только одного человека, который имеет достаточное влияние и способен произвести столько шума, чтобы Командование вмешалось в эту историю.
      — И кто же это?
      — Сам Уэмблинг. Мы с тобой всегда действуем по команде — от низшего к высшему. Он же начинает рассылать свои жалобы во все стороны и орать во весь голос. Если он доведен до бешенства, то именно так и поступит.
      — Что он взбешен, так это точно. И жалобы шлет во всех направлениях. Я хотел предложить изолировать его от Центра Связи.
      Вориш отрицательно мотнул головой.
      — Я хочу получить копию каждого его послания. Немедленно. К тому времени, когда Командование поймет важность моего доклада, его жалобы посыплются к ним десятками из всех и всяких инстанций. Хотел бы я видеть, как они положат мой доклад под сукно на этот раз!
 
      Строительство Уэмблинга стояло на мертвой точке уже три недели, когда Вориш снова посетил туземную деревню. Талита Варр реквизировала самую большую хижину под больницу для детей, и теперь он увидел, как она работает. Талита была так занята со своими юными пациентами, что еле заметила своего гостя.
      Он не знал, что рассказал ей Хорт о хладнокровном предварительном отчете медицинской части «Хилна». Дети, принявшие участие в эксперименте, были действительно истощены — буквально все — и, насколько медики могли установить, флотские рационы ничего в этом отношении не изменили. Эксперимент продолжался, но медики уже сейчас были готовы принять теорию Хорта: туземцы так адаптировались к диете из колуфа, что лишь специальная пища, близкая по составу к этому мясу, могла успешно его заменить. Теперь медики размышляли по поводу того, что могло бы стать таким заменителем.
      В рощице, куда выходила главная улица деревни, Форнри и Хорт сидели в тыквенных креслах и тихо беседовали. Оба обрадовались приходу Вориша, распорядились принести еще кресло и фляжки с напитком. Поблизости несколько пожилых туземцев лежали в своих гамаках, тихо покачиваясь под дыханием морского бриза. Вориш отметил про себя их спокойную беседу, прерываемую задумчивыми долгими паузами, и подивился мудрости старцев, возложивших руководство планетой не на Старейшину, а на Форнри. Опасность, исходившую от Уэмблинга, нельзя было устранить болтовней стариков, покачивающихся в своих гамаках. Форнри сказал с тревогой в голосе:
      — Правда ли, что у вас могут быть неприятности из-за того, что вы нам помогаете?
      — Меня все время запугивают самыми суровыми карами, — ответил Вориш. — Последний раз это проделал не кто иной, как Уэмблинг — сегодня утром. Самое худшее, что мне грозит, как мне кажется, — это что меня отзовут и поговорят со мной на басах. Более серьезные меры потребовали бы публичного разбирательства, то есть вывешивания кучи грязного белья. А этого друзья мистера Уэмблинга никак не захотят.
      — Коммодор — оптимист, — вмешался Эрик Хорт. — Он купил время для вашего драгоценного Плана, за что может заплатить своей военной карьерой. Сюда уже отправлен адмирал, который первым делом освободит Уэмблинга и его людей из-под ареста, а коммодора Вориша арестует.
      — Этот адмирал — мой старый друг, — сказал Вориш с улыбкой. — Если он меня и посадит, то сделает это очень нежно.
      Хорт с выражением отвращения махнул рукой.
      — Если Уэмблингу найдется что сказать, а он, думаю, найдет что, то на завтрак ему подадут жареные уши коммодора. На тарелочке. Я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы вы как следует использовали то время, которое он вам купил. Если ваш План заключается лишь в том, чтобы дразнить Уэмблинга и мешать ему, пока он не сбежит с планеты, то я официально вам заявляю, что ничего подобного не произойдет.
      Покинув деревню, Хорт и Вориш обнаружили Талиту, сидевшую на пляже. Она печально смотрела в далекое море.
      — Не могу понять, — сказала она. — Список больных растет как на дрожжах.
      Эрик Хорт, пребывавший в состоянии раздраженности еще во время беседы с Форнри, набросился на Талиту с настоящей яростью.
      — Не можешь понять, в чем дело? Неужто ты хочешь сказать, что до сих пор не видишь, что происходит? Ты что — ослепла?
      — Что… что ты имеешь в виду?
      — Все население планеты находится в различных стадиях голодания, а ты не можешь понять, почему растет список больных! Ты знаешь, сколько колуфов поймали вчера в этой деревне? Всего двух, и очень маленьких. А в нормальных условиях их нужно для такой деревни от шестнадцати до двадцати, чтобы люди наелись. Попробуй есть каждый день одну восьмую своего дневного рациона, и поглядим, надолго ли у тебя хватит сил.
      Талита попыталась встретить его взгляд, но у нее не получилось. Она никак не могла оторвать глаз от следов своих ног, оставленных на мокром песке. Затем встала и пошла к деревне.
      Хорт крикнул:
      — Куда ты идешь?
      Она даже не ответила. Хорт и Вориш обменялись взглядами, и последовали за ней. Она подошла к большой хижине, которую превратила в госпиталь, и они ждали ее снаружи, пока она медленно переходила от одного ребенка к другому. Когда она вышла, ее лицо было белее мела.
      — Я была слепа, — прошептала она.
      — А как давно ты осматривала стариков? — спросил Хорт. — Охотники на колуфов должны поддерживать свои силы — охота на этого зверя требует чудовищной затраты энергии. Если они обессилеют, в деревнях тут же начнется массовый мор от голода. Первыми едят охотники, а старики, которые дают обществу мало, столько же и получают от него — они едят последними. Они лежат в своих гамаках и ждут, когда придет смерть. Неужели ты не видела, как в каждой деревне почти каждую ночь загораются костры смерти?
      — Я была слепа, — слабо повторила она. — Но почему же доктор Фоннел не распознал, что это такое?
      — Голодание — болезнь нецивилизованных обществ. Думаю, он никогда с ней не сталкивался.
      — Дяде придется выписать пищу для туземцев.
      — Слишком поздно. Об этом надо было думать еще до того, как он начал стройку. Врачи коммодора Вориша пробовали кормить детей туземцев флотскими рационами. Они не нашли такой еды, которая давала бы нужное количество калорий и нужное сочетание витаминов и минеральных веществ. Люди, которые привыкли есть только колуфа, не усваивают другой пищи.
      Талита спрятала лицо в ладони.
      — Это моя вина. Это я подала дяде идею курорта. Я уговорила и убедила его!
      — Может, да, а может — нет, — мрачно сказал Хорт. — Но зато я гарантирую, что никому не удастся отговорить его от этого.
 
      Вориш выставил почетный караул, когда адмирал Милфорд Корнинг прибыл на флагманском корабле «Малдара». Адмирал был низенький, но суетливый человек, которого его же люди любовно называли за глаза «Наша старушенция». Он остановился на верхней площадке трапа, чтобы принять рапорт Вориша, а затем быстро спустился вниз, где они и пожали руки.
      Адмирал сказал Воришу: «Рад видеть вас, Джим», — на что последний ответил: «Прекрасно выглядите, сэр». Закончив этот ритуал, оба пошли обходить ряды почетного караула.
      Дойдя до конца последней шеренги, Корнинг сказал:
      — Ну, на один день мне почестей вполне хватит. Пойдем куда-нибудь, где можно поболтать.
      — У вас или у меня? — спросил Вориш.
      Адмирал втянул в себя глоток морского воздуха.
      — Джим, я уже шесть месяцев парюсь в этой банке. Давай прошвырнемся по пляжу.
      Они вышли за пределы охраняемого периметра и сели на валуны, где волны прибоя тихо улеглись у самых ног. Жуткое опустошение, вызванное стройкой, отсюда не было видно. Ближайший часовой стоял метрах в пятидесяти. Корнинг снова затянулся ароматным морским воздухом и заметил:
      — Чудесное местечко. Твои ребята, видать, получили от него уйму удовольствия. Да и ты смотришься недурно. — И после молчания: — Джим, что все-таки тут у вас происходит?
      — Не уверен, что Командование показало вам мои доклады, — ответил Вориш. — Поэтому я распорядился снять для вас копии.
      Он вручил их Корнингу, а потом отошел от него на несколько шагов и стал смотреть, как тихие волны набегают на берег. Адмирал быстро листал страницы рапортов. Наконец Корнинг сказал:
      — Ладно. Я прочел достаточно, чтобы понять суть. Вечером дочитаю. И какие же официальные шаги были предприняты?
      — А никаких, — ответил Вориш.
      — Ты хочешь сказать, что ты официально представил им эти документы, а Командование никаких действий не предприняло?
      — Ни один рапорт не удостоился подтверждения. Когда я послал запрос о предпринятых действиях, Командование ответило в том духе, что они положены под сукно.
      Губы Корнинга сложились так, будто он засвистел.
      — Я с тобой совершенно согласен. Это грязная история, а значит, чьи-то головы должны полететь. Тебя это не касается. Твой долг был отрапортовать о ситуации, что ты и сделал. Садись.
      Вориш устроился на ближайшем валуне.
      — Продолжим. Что там за история с туземными хижинами?
      — Согласно полученным приказам, я тут третейский судья, — ответил Вориш. — Я должен поддерживать мир. Это означает, что я защищаю Уэмблинга от крутых выходок туземцев, но одновременно я же защищаю туземцев от произвола, нарушения обычаев, оскорбления священных мест и т.д. Смотри параграф седьмой.
      — Я его читал.
      — Идея, как я понимаю, была такая: если туземцы угрожают жизни и собственности граждан Федерации, то они вряд ли нуждаются в защите. Но те заброшенные хижины туземцы зовут «Деревней Учителя», а само место имеет важное религиозное значение.
      — Ага! Тогда, согласно букве приказа, эта деревня является святилищем! Я так понимаю, этот Уэмблинг ворвался туда и стал все рушить и уничтожать?
      — Именно так он и сделал.
      — И ты предупредил его заранее, что он должен получить разрешение туземцев, а он тебя высмеял. До этого момента твои действия не только правильны, но заслуживают награждения, и никто тебя ни в чем обвинить не может. Но почему ты арестовал Уэмблинга и прикрыл его стройку? Почему не заставил его разбить свое поле для гольфа где-нибудь еще? Если бы он стал на это жаловаться, то сам превратился бы в объект насмешек. Остановив работы, ты нанес ему ущерб и в деньгах, и во времени. Сейчас у него серьезная причина для жалоб. А связи у него — о-го-го!
      — Я запер его ради его собственной безопасности, — сказал Вориш.
      — Его безопасности? — как эхо отозвался Корнинг.
      — Он осквернил священное для туземцев место. Если бы туземцы восстали, я бы оказался ответственным. Поэтому я посадил его под арест и ограничил передвижение его рабочих.
      Корнинг громко расхохотался.
      — Вот это здорово! Для его личного блага! Ладно. Это я поддержу. В общем, из-под расстрела, считай, я тебя вытащил.
      — Неужто они думали этим развлечься? — ухмыляясь, спросил Вориш.
      — Собирались… Собираются принять жесточайшие меры, — уже серьезно сказал адмирал. — Мне это не понравилось. Однако приказ есть приказ. Ты вернешься в галактику на «Хилне» под арестом, чтобы предстать перед Военным Трибуналом.
      — Рад это слышать. Жду не дождусь, чтобы описать действия Уэмблинга перед широкой публикой.
      — Этого Командование не захочет, и если ты будешь настаивать на открытом заседании Трибунала, они, полагаю, попросят тебя забыть обо всем случившемся и даже вынесут благодарность. Так что — стой на своем.
      — Буду, — пообещал Вориш. — Закрытое слушание ничего не даст, за исключением того, что меня могут пристрелить. Рад, что оставляю Лэнгри в добрых руках.
      — Но не в моих. Нет, — сказал Корнинг. — Во всяком случае, только на короткий срок. Сюда направляется 984-я эскадра. Одиннадцать кораблей. Командование не желает рисковать, что ситуация выйдет из-под контроля. Командующий — вице-адмирал Эрнест Доллман. Отличный парень. Знаешь его?

      Субмастер Джарвис Джарнес явился в Суд, каковой поступок граничил с безрассудством. Хотя Судья — Его Светлость Блор Фигоун — и не высказал этого напрямик, но его манера держаться на предшествующих сессиях явно показывала, что Его Светлость обладает отличной памятью. Сам Джарнес уже потерял счет своим безрезультатным искам, которые он вчинял от имени народа Лэнгри.
      Его Светлость приветствовал Джарнеса с выражением лица, явно говорившим об усталости, и гримасой нескрываемого отвращения.
      — Неужели нам опять придется пройти через это, субмастер Джарнес?
      — Дело исключительной важности, Ваша Светлость. Туземцы Лэнгри…
      — Ах да. Эти несчастные туземцы… Если бы в этом мрачном деле была бы хоть малейшая возможность оказать им помощь, заверяю вас… — Он помолчал, а потом сурово сказал: — Так что там у вас?
      — Петиция о прекращении работ, Ваша Светлость.
      — Так я и думал.
      — Она касается того, как «Уэмблинг и Кo» используют свою хартию, Ваша Светлость.
      — Субмастер… неужели вы… Я воспользуюсь словами вашего достопочтенного оппонента и советника «Уэмблинг и Кo» мастера Хорвица: «Неужели вы собираетесь снова забрасывать Суд кучей ничего не значащих мелочей?»
      — Надеюсь, нет, Ваша Светлость.
      — Я тоже буду надеяться. Можете продолжать.
      Выражение вежливой скуки, не сходившее с лица Судьи, полностью совпадало с выражением лица клерка Вайленда, сидевшего под изображением Судьи на экране. Зрителей не было.
      — Я буду краток, Ваша Светлость, — пообещал Джарнес. — Наша петиция просит Суд вынести решение о приостановке новых работ и о глубокой проверке дефиниции «природные ресурсы» применительно к хартии «Уэмблинг и Кo».
      — Опять? — вежливо спросил Судья.
      — На кон поставлена жизнь всего туземного населения планеты, Ваша Светлость. Положение туземцев отчаянное. У нас есть доказательства…
      — Я хорошо знаком с их положением, субмастер Джарнес. Вы неоднократно обращали мое внимание на это, и хотя у меня есть свои слабости и предубеждения, я не насчитываю среди них слабую память. И я не уступлю никому места по глубине сожалений, испытываемых к этим несчастным туземцам. Но, к несчастью, я должен соблюдать закон и учитывать решения Верховного Суда. Какова причина вашего иска в настоящее время?
      — Поля для гольфа, Ваша Светлость.
      — Поля для гольфа? — повторил Судья в полном недоумении.
      — Да, Ваша Светлость. «Уэмблинг и Кo» планируют заложить несколько полей для игры в гольф, причем необычайно больших размеров, можно сказать, абсурдно огромных. Число их тоже превосходит вероятные потребности курорта, который сейчас строится, а многие расположены в местах, очень удаленных от курорта. Совершенно очевидно, что мы сталкиваемся с хитроумной бесчестной махинацией. Эти «поля» — камуфляж захвата земель, который еще больше подрывает возможность туземцев выжить. А «Уэмблинг и Кo»…
      Судья предостерегающе поднял палец.
      — Мнение советника истца в данном случае не существенно. Но можете ли вы сами доказать, что действительно имеет место хитроумная махинация?
      — К тому времени, когда намерения «Уэмблинг и Кo» станут явными, будет уже поздно применять правовые нормы.
      — Мы должны оценивать ситуацию на основе известных фактов, субмастер Джарнес. Проект «Уэмблинг и Кo» представляет собой курорт для отдыхающих. Я полагаю, что для людей, находящихся на отдыхе, вполне естественно играть в гольф. Верховный Суд признал, что хартия, полученная указанной компанией и позволяющая ей развивать природные ресурсы мира Лэнгри, юридически правомочна и включает в себя и право строить курорты. Какую же новую проблему вы представите в этом случае?
      — Две проблемы, Ваша Светлость. Первая: включает ли хартия и право на строительство полей для гольфа? И вторая: если да, то разрешается ли их строительство в нерационально большом числе и нерационально больших размеров? Поля для гольфа требуют расчистки очень больших лесных территорий, Ваша Светлость. Другими словами, поля для гольфа, которые собирается создавать «Уэмблинг и Кo», пользуясь своей хартией, разрешающей развитие природных ресурсов планеты, фактически означают нерациональное разрушение этих самых ресурсов.
      — Вы искали нужные доказательства?
      — Да, Ваша Светлость, но не нашел никаких прецедентов, которые подходили бы в данном случае.
      — В этом случае я принужден рассматривать поля для гольфа как часть территории курорта для отдыхающих, а следовательно, вполне разрешенные хартией. Поверьте мне, мои симпатии находятся полностью на стороне туземцев, но я не могу извращать закон, чтобы превратить его в орудие их защиты. Вам придется обращаться за запрещением работ непосредственно в Верховный Суд, но я сомневаюсь, чтобы он выслушал вас.
      — Хорошо, Ваша Светлость, я обдумаю это. Но может быть, вы рассмотрите вопрос о временном запрещении строительных работ «Уэмблинг и Кo», чтобы прекратить ухудшение экологической среды Лэнгри?
      Некоторое время Судья молча созерцал Джарнеса. Потом он улыбнулся:
      — Очень хитроумный ход, субмастер Джарнес. Но скажите мне откровенно: существует ли на данной стадии хоть какой-нибудь аспект деятельности «Уэмблинг и Кo», который мог бы осуществляться без разрушения экологии планеты Лэнгри?
      — Мы имели в виду только новые действия Компании, Ваша Светлость.
      — Такие, как поля для гольфа?
      Адвокат ответил неуверенно:
      — Ну…
      — Экология — очень широкое понятие, субмастер Джарнес. Оно охватывает множество вещей, в том числе и таких, которые уже разрешены «Уэмблинг и Кo» согласно решению Верховного Суда. Если бы я задержал работы «Уэмблинг и Кo» с тем, чтобы предотвратить дальнейшее разрушение экологической среды, то я наверняка затронул бы и те действия Компании, которые ей уже позволены законом. Если, например, турист глубоко вдохнет воздух, а потом выдохнет его, то разве он не изменит экологическую обстановку? Ведь он вдохнет воздух, богатый кислородом, а выдохнет почти чистый углекислый газ! Нет, субмастер Джарнес. Верховный Суд подтвердил права «Уэмблинг и Кo» строить и эксплуатировать курорты на планете. Эти несчастные туземцы… Но я должен подчиняться закону и решениям Верховного Суда. Имеются ли какие-нибудь признаки благоприятного развития на политическом фронте?
      — Ничего определенного, Ваша Светлость. Слишком много политиканов заинтересованы в беззаконии, особенно если они могут нажить на нем политический капитал.
      — Безусловно, — с сочувствием сказал Судья. — Юриспруденция обладает лишь одним утешительным качеством. Когда ей задают вопрос, она обязана отвечать на него. Может, она даже не всегда знает правильный ответ, но в конце концов она обязательно ответит.
      — И тем не менее она позволяет уничтожить все туземное население планеты, ради того чтобы «Уэмблинг и Кo» могла построить процветающий курорт.
      Судья нахмурился, а потом посмотрел на адвоката с удивлением.
      — М-м-м… Хартия, выданная для развития природных ресурсов, не должна допускать уничтожения жизни людей. Если вы сможете сформулировать это положение в виде петиции, я гарантирую вам немедленный пересмотр.
      — Я пытаюсь сделать это уже многие месяцы, Ваша Светлость, но мне не удается.
      — И, к сожалению, ни я, ни какой-нибудь другой Судья, не сможем вынести решения по петиции, которая не содержит четкой формулировки своего требования. Печально, но это так. Ах, эти несчастные туземцы…

      Адмирал Эрнест Доллман стоял у окна, как он теперь часто делал, после того как Уэмблинг выделил ему офис в законченном крыле главного здания курорта, и любовался цветными вспышками на горизонте. Это были туземные охотничьи лодки, и он всегда имел под рукой бинокль, чтобы полюбоваться ими.
      Ожил интерком:
      — «Сполон» только что приземлился, сэр. Капитан Протц направляется к вам.
      Доллман, не оборачиваясь, поблагодарил и подумал, что надо бы сменить адъютанта. Со своими обязанностями молодой лейтенант справлялся прилично, но с каждым днем его голос становился все резче и резче. Такой противный голос, неожиданно прерывая размышления адмирала, снижал эффективность работы последнего минимум на пятьдесят процентов.
      Он снова поднял к глазам бинокль и стал рассматривать охотничьи лодки до тех пор, пока в коридоре не раздались тяжелые шаги. Лейтенант на интеркоме сказал: «Хорошо отдохнули, сэр?», — а голос капитана Протца ответил: «Как обычно». Затем в открытую дверь вошел Протц и тут же плотно ее закрыл. Протц отдал честь, и они пожали руки.
      — Что означает «как обычно»? — спросил Доллман.
      — Как обычно? А, ты имеешь в виду… Обычный отпуск вот и все. Толкучка. Шляешься по полузабытым родичам, и все такое.
      Доллман сел за свой стол, указал Протцу на кресло, и капитан устало опустился в него.
      — Выполнил я твои поручения, — сказал он. — Ознакомил с копиями Договора, копиями рапортов Вориша и твоих собственных чуть ли не каждого оппозиционно настроенного политика, руководителя агентства новостей и политического обозревателя. Надежд никаких не питаю. Когда я говорил с адвокатами туземцев, то обнаружил, что они действуют в том же направлении. Что ж, если часто повторять одно и то же, кто-нибудь и впрямь начнет верить сказанному.
      — Наш второй заход по тому же вопросу, возможно, кого-нибудь действительно убедит, — согласился Доллман. — К сожалению, когда произойдет взрыв — если допустить, что он вообще произойдет, — он случится слишком поздно. Что — у адвокатов туземцев иссякли идеи? За все время, которое прошло после твоего отъезда в отпуск, у Уэмблинга ни разу не останавливали работ.
      — Они меня в свои дела не посвящали. Возможно, что у туземцев кончились деньги. Значит, вот почему Уэмблинг успел сделать так много! Из-за этого и его проклятой строительной техники. На пути сюда я остановился и поглядел. Он делает накат, поливает его водой, и накат тут же становится твердым как сталь. Во всяком случае, так мне прораб объяснил. А для меня это выглядит просто пленкой. При таких скоростях Уэмблинг сможет открыть свой курорт уже через месяц-другой. И все же, если какой-нибудь политик наберется смелости и…
      Доллман задумчиво покачал головой.
      — Это должно произойти немедленно, иначе все пропало. Погляди туда.
      Он подошел к окну. Протц тут же присоединился.
      — Видишь вон те охотничьи лодки за мысом? — спросил Доллман.
      — Ну и что с ними?
      — Они ничего не могут поймать. Я наблюдаю за ними часами. Торчат там целый день, терпеливо плавают взад и вперед, но не могут поймать ничего. Туземцы погибают от голода.
      — А мы не можем заставить Уэмблинга кормить их?
      — Нам все еще не удалось найти пищу, которую они могли бы или захотели бы есть. Они же — гордые люди, которые не хотят жить подачками. И особенно они не потерпят подачек от Уэмблинга. А самое удивительное в этой мрачной ситуации то, что они остаются такими же жизнерадостными. Они уверены в своем Плане, верят, что он выбросит Уэмблинга и его курорт к чертовой матери с Лэнгри!
      — А ты так и не узнал, что это за План?
      Доллман снова покачал головой.
      — Я хочу лишь надеяться, что когда этот План провалится, что неизбежно, то туземцы не потеряют рассудка и не бросятся в атаку. Это будет печальный день для Флота, когда мы станем стрелять в голодающих, чтобы защитить грязные интересы Уэмблинга.
      Раздался скрипучий голос лейтенанта:
      — К вам мистер Уэмблинг, сэр.
      Протц пошел к двери.
      — Извини, я еще не распаковался.
      — Валяй, — сказал Доллман. — Как бы и мне хотелось уйти отсюда подальше и что-нибудь такое этакое распаковать.
      Протц открыл дверь и вышел. Доллман услышал голос Уэмблинга:
      — О, привет, капитан! Как прошел отпуск?
      И ответ Протца:
      — Удовлетворительно, благодарю вас.
      В комнату быстрыми шагами вошел Уэмблинг.
      — Доброе утро, Эрни.
      — Доброе утро, Харлоу.
      Уэмблинг подошел к письменному столу Доллмана и со стуком бросил на столешницу объемистую папку.
      — Вот вам еще куча бумаг. Пойдем в столовую, выпьем?
      Доллман чуть-чуть приподнял папку и опустил обратно.
      — Почему бы и нет?
      Верхние этажи отстроенного крыла использовались под офисы. Нижний — служил гостиной и столовой для руководящего персонала Уэмблинга и флотских офицеров. Уэмблинг использовал его еще и для занятий школы официантов, поваров и барменов, которые скоро начнут работать на курорте. Обычно Доллман держался подальше от этого места: темноватая гостиная была битком забита свободными от работы людьми, а оглушительная музыка иногда становилась просто невыносимой — он слышал ее даже в своем офисе двумя этажами выше.
      Когда Уэмблинг вошел в зал, музыка сразу снизила уровень громкости, а освещение сделалось куда ярче. Одна из «хозяек» бросилась к боссу, по дороге сигнализируя остальным, так что когда он с Доллманом подошел к своему любимому столику, тот был уже свободен и рядом ждали официантки с бокалами. Доллман сел, а Уэмблинг ухватил одну из официанток за руку и, продолжая стоять, стал рассматривать ее со всех сторон.
      — Эрни! — во весь голос гаркнул он. — Ты заметил? Прибыли образцы форменной одежды. Как тебе нравится?
      Он стал крутить официантку, заставляя ее позировать. Для Доллмана эта одежда выглядела как горстка стекляруса, высыпанная на несколько оборочек. Но он промолчал.
      Уэмблинг отпустил свою жертву и тут же подпрыгнул к другой, проходившей мимо.
      — Одну минуту, Фарика! Как тебе это вот, Эрни? Никак не могу определиться, какой лучше.
      С первого взгляда этот костюм ничем не отличался от первого, разве что оборки располагались иначе. Уэмблинг же еще долго вертел официантку, он совершенно серьезно занимался своим делом, хотя девица откровенно хихикала. Наконец он сел, но все еще продолжал смотреть ей вслед.
      — Вы же собираетесь иметь несколько столовых и гостиных, — сказал Доллман, — так почему бы не одеть обслуживающих их официанток в разную форму?
      — Эх! Как же это я не додумался!
      В молчании они допивали свои бокалы, а Доллман в зазоре между тяжелыми портьерами видел цветные пятнышки на горизонте — умирающие от недоедания туземцы с величайшим терпением обшаривали морские воды, с героическим спокойствием отыскивая добычу, которую чужестранцы давно изгнали отсюда.
      Уэмблинг поставил пустой бокал и поднял два пальца. Официантка уже давно ждала сигнала и тут же примчалась, неся новую порцию.
      — Сегодня утром была неприятность на участке четыре, Эрни, — сказал Уэмблинг. — Обычное дело. Туземец пробрался на участок и остановил работу. Нельзя ли увеличить там число часовых?
      Доллман мотнул головой.
      — У меня просто больше нет людей.
      — Эти вшивые туземцы изменили тактику. Они больше не ложатся и не ждут, пока их унесут в лес, а бегают как оглашенные и заставляют рабочих гоняться за ними. Этот тип задержал работу на полчаса. Неужели вы не можете поставить там еще один пост?
      Доллман снова покачал головой.
      — Нет, не могу. Этого не могу.
      — Вы работаете отлично, Эрни. Я посылаю в Штаб такие отзывы о вас — пальчики оближешь. И все-таки прошу — пройдите на четвертый участок, будьте хорошим парнем, подумайте, почему там просачиваются туземцы.
      — А почему вы разбросали все эти дурацкие поля для гольфа на таком расстоянии друг от друга по всей Лэнгри? — спросил Доллман. — Держали бы их в одном месте, так я и мог бы их охранять как надо.
      — Политика и закон, — ответил Уэмблинг, хитро улыбаясь и подмигивая. — У вас отменные мозги и таланты, Эрни, но отнюдь не того качества, которое нужно для этого дела.
      Доллман благодушно пожал плечами и ничего не ответил, хотя и подумал, что галактика была бы куда лучшим местом, если б в ней было меньше людей с мозгами и талантами Уэмблинга. Охотничьи лодки шли к берегу, и под цветными парусами уже можно было различить черные палочки — корпуса суденышек.
      Внезапно Уэмблинг спросил:
      — А между прочим, что случилось с этим коммодором Воришем?
      — Последнее, что я слышал о нем, что он произведен в капитаны и ушел на маневры на своем «Хилне».
      — Вы хотите сказать, что его… не выгнали?
      Теперь настала очередь Доллмана хитровато усмехнуться.
      — Провели расследование и вынесли ему благодарность за достойное поведение в сложной обстановке. Я полагаю, что открытое расследование с обсуждением ряда обстоятельств привело бы к широкому распространению информации, что не понравилось бы кое-каким лицам. Поэтому Вориша погладили по головке и попросили забыть обо всем. Конечно, я могу и ошибиться — я ведь полный профан в вопросе о законах и политике. А вы что — хотели, чтоб его выгнали?
      Уэмблинг казался очень удивленным.
      — Я? Разумеется, нет. Я на него обиды не таю. Обиды, знаете ли, прибылей не приносят. Мы оба делали дело. Но он к своей части работы подошел с ошибочных позиций. Если бы ему дали под зад, я бы предложил ему работу у себя. Он отличный парень и хорошо разбирается в туземцах. Так что местечко я бы ему отыскал. Знаете, Эрни, я надеюсь создать тут крупное дело, и мне понадобятся люди, умеющие работать. Если вы когда-нибудь уйдете с Флота, возвращайтесь на Лэнгри. У меня и для вас найдется кое-что.
      — Спасибо. Это я запомню.
      Уэмблинг допил свой бокал, хлопнул обеими ладонями по столу и поднялся на ноги.
      — Сходите со мной вечерком на четвертый участок?
      — Я очень занят, но кого-нибудь пошлю.
      Уэмблинг кивнул и затопал прочь. Доллман еще немного посидел над своим бокалом, поглядывая в окно, где все еще виднелись охотничьи лодки. Музыка, как только ушел Уэмблинг, снова взвыла, а танцы стали еще более бешеными. Словом, Доллману вскоре пришлось спасаться в свой кабинет.
      Там он опять остановился у окна, наблюдая за охотничьей флотилией. Потом у него ушло чуть ли не полдня на то, чтобы решить, что же ему делать с докладом, который подписали Талита Варр и Эрик Хорт. Он содержал подробные данные о смертности среди туземцев за последний месяц, проанализированные по каждой деревушке. Там же был анализ физического состояния туземцев, произведенный врачом Уэмблинга. В докладе давался мрачный прогноз грядущей смертности. Это было образцовое произведение — детальное, объективное и основанное на бесспорных фактах. Если, как он делал раньше, послать такой доклад Командованию со своей сопроводительной запиской, которая подтверждала, что проект Уэмблинга уничтожает туземцев, Командование положит его под сукно без всяких комментариев.
      Командованию, безусловно, хочется, чтоб он перестал высовываться и сидел бы тихо, но ворчать оно не решалось. Полученный Доллманом приказ возлагал на него ответственность и за благосостояние туземцев, и за защиту прав Уэмблинга, дарованных ему хартией. Там вовсе не учитывалась возможность того, что эти две обязанности могут противоречить друг другу.
      Где-то в верхних эшелонах власти сидели люди, которые сговорились с Уэмблингом и порушили Договор, подписанный их правительством. Если бы они узнали о дилемме, мучающей Доллмана, они очень испугались бы. Они бросили бы все свое влияние на то, чтоб поглубже запрятать подобные отчеты в архивы и держать их там вечно. Они бы охотно обрекли на смерть население целого мира, так как спасти этих туземцев могло лишь разоблачение высших чиновников, принявших участие в этом заговоре. Возможно, когда-нибудь скандал все равно разразится, и все участники его будут уничтожены. Кроме Уэмблинга.
      Но все это случится слишком поздно и не поможет туземцам.
      Проблема Доллмана заключалась в том, послать ли доклад туда, где его изучат и примут меры — если, конечно, допустить, что такие места существуют; и как это сделать так, чтобы никто из тех, с кем он консультируется, не знал бы, что это за место.
      Наконец он сдался и принялся за кучу бумаг, громоздившихся у него на столе.
      Была уже вторая половина дня, когда он обратил внимание на вибрирующий рев и свист, издаваемый космическим кораблем, идущим на посадку. Сначала Доллман просто поморщился, а затем бросился к окну. От завывающего гула дрожало здание. Корабль шел по самой низкой траектории. Доллман его даже не увидел, так как тот тут же скрылся за лесом. Бросив все, Доллман кинулся к двери.
      Дежурный лейтенант с меловым лицом выглядывал из-под стола. Пристыженный, он спросил:
      — Что это было, сэр?
      Доллман промчался мимо, не отвечая. Выбежав из здания, он увидел нескольких строителей, выбирающихся из-под машины. Водитель вездехода Уэмблинга все еще прятался под кузовом. Доллман вытащил его оттуда и приказал на полной скорости отвезти его к посадочному полю.
      Капитан Протц стоял на верхней ступеньке трапа «Сполона», со злобой глядя вдаль. Доллман крикнул ему:
      — Где он приземлился?
      — Где-то в лесу, — ответил Протц. Его лицо было багровым от гнева. — Кто этот идиот?
      — Не знаю. Надеюсь, скоро выясним.
      — Когда мы это сделаем, я предложу отнять у капитана лицензию. Он сел без разрешения, он нарушил все существующие правила посадки, затем он промахнулся километров на двадцать и приземлился в лесу далеко от посадочной площадки.
      Расследование заняло пять минут. Его итоги уместились в паре пунктов. Корабль был гражданский. Начальник снабжения Уэмблинга решительно отрицал наличие у него каких-либо сведений о нем. Никаких кораблей с грузами он не ждал. Разведывательный вертолет долетел до места предполагаемой посадки, почти задевая верхушки деревьев. Следов посадки летчик не обнаружил.
      — Это может значить только одно, — сказал Доллман. — У туземцев гости.
      — Почему ты так думаешь?
      — Я считаю, что специфическая посадка этого корабля не была случайностью. Эта продуманная попытка исключить возможность его перехвата нашими силами. Сейчас туземцы уже успели спрятать корабль так, чтобы ни вертолет, ни пешие поисковые группы не смогли его обнаружить.
      — Что касается пеших поисковых патрулей, то они исключаются, — сказал Протц. — Я бы не пустил своих людей в такой лес. Кроме того, я не слыхал о существовании на Лэнгри переносного металлоискателя.
      — Во всяком случае, я о таком не знаю.
      — Но какие дела могут быть у посторонних лиц с туземцами?
      — К примеру — торговля оружием.
      Протц застонал:
      — В этом случае нам придется организовывать пешие группы. Но если мы даже найдем корабль, то оружие уже наверняка будет разгружено и перепрятано.
      — Если они атакуют нас, нам придется их раздавить, — сказал обреченно Доллман. — А я надеялся, что пройду через это задание без единого выстрела в голодающих туземцев. Лично я предпочел бы пристрелить Уэмблинга.

      Широкая, ярко освещенная полоса тянулась вдоль всего периметра стройки, а на посадочном поле каждый корабль был окружен собственным овалом яркого света. Горбатый силуэт вертолета-разведчика — результат сочетания маленькой кабины управления и огромного круглого помещения для турбин — торчал на самом краю поля. Когда Доллман и Протц подошли, из кабины выскочил пилот и, вытянувшись, отдал честь.
      — Готов к полету в любую минуту после вручения приказа, — сказал он.
      — Жаль, что у Лэнгри нет луны, — сказал, оглядевшись, Протц. — В лунном свете планета смотрелась бы очаровательно.
      — Скажи это Уэмблингу, — ответил Доллман, — и он ее тебе тут же соорудит.
      Они взобрались на борт, и вертолет круто пошел вверх, а затем, продолжая подниматься, направился вдоль берега. Глядя вниз в беспросветную мглу, Доллман вдруг увидел на горизонте свет. Когда вертолет поднялся выше, стали видны и другие пятна и полоски света.
      Доллман коснулся руки пилота.
      — Мы можем поглядеть на свет с более близкого расстояния? — спросил он.
      Вертолет резко пошел вниз, и тогда полоса света распалась на множество костров, что превратило деревню в овал, окруженный точками огненных вспышек.
      Казалось, там кипит какая-то деятельность, но какая именно, Доллман представления не имел.
      — Вы в этом не видите ничего странного? — спросил он пилота.
      — Очень даже странно, сэр, — ответил пилот. — Вечернюю трапезу они, как правило, готовят часов в шесть, когда возвращаются лодки охотников. Это, разумеется, в том случае, если у них есть что есть. А иногда бывает, что есть нечего. Сразу же по окончании ужина вы можете облететь весь берег и нигде не увидите света, разве что на стройплощадках.
      — Какой стыд, что мы так мало знаем о туземцах, — сказал Доллман. — Я никогда не знаю, о чем думает Форнри, и сомневаюсь, что Эрик понимает в этом больше меня. Колониальное Бюро уже давно должно было послать сюда группу ученых. — Он поглядел на Протца. — Что ты думаешь на сей счет?
      — Это о чем-то говорит, но будь я проклят, если знаю о чем.
      — А я знаю о чем, — мрачно отозвался Доллман. — Днем тут приземляется чужой корабль, а ночью все жители планеты не спят и лихорадочно суетятся. Они к чему-то готовятся. Тогда нам лучше вернуться и заняться собственной подготовкой.
      Пилот вновь изменил курс. Когда они достигли посадочной полосы, Доллман направился к периметру и прошел вдоль постов около километра, всей кожей ощущая странную тишину этой ночи. За ним молча шел Протц.
      — Собираешься удвоить число караульных?
      — А ты можешь предложить, как это организовать, чтобы все караульные находились здесь с 4:00?
      — Разумеется.
      — Тогда давай сделаем так. Поскольку туземцы все еще сидят в своих деревнях, то до того, как у нас может начаться заварушка, есть еще несколько часов. Уэмблинга я сейчас же вытаскиваю из постели. Заставляю его немедленно отдать все нужные приказы. Завтра его люди получат выходной день, и им запрещается высовывать нос за пределы жилья до отмены этого распоряжения. Это относится и к Уэмблингу в равной степени. Ему придется распорядиться и о том, чтобы повара начали готовить завтраки, каковые его рабочие будут вкушать в своих спальнях.
      — Он взвоет.
      — Здоровее будет, если закроет пасть. Дальше. Весь руководящий состав строительства объявляется на военном положении. На время мы забываем о полях для гольфа Уэмблинга и сокращаем линию постов так, чтобы наиболее эффективно защищать рабочих и оборудование. Я прикажу создать арсеналы на всех участках, чтобы рабочие могли быстро получить в случае необходимости оружие.
      Они вернулись на посадочное поле, и Доллман подошел к уже ожидавшей его машине Уэмблинга.
      — Утром я первым делом повидаюсь с Хортом, — сказал Доллман. — И с племянницей Уэмблинга — тоже. — Скажи мне, если б ты был туземцем и хотел бы остановить работы Уэмблинга, с чего бы ты начал?
      — Ну, это просто. Пристрелил бы Уэмблинга.
      — Вот именно, — сказал Доллман без всякого удовольствия. — Придется приставить к нему охрану.
 
      Доллман спал прямо за письменным столом. Время от времени он просыпался, чтобы получить рапорты, но постам не о чем было рапортовать, разве что о том, что все спокойно. Все большие деревни туземцев, как и раньше, были залиты светом костров, но если туземцы и собирались толпами где-то еще, никто этого не видел. Наконец Доллман решил плюнуть на доклады и рапорты и уснул.
      Скрипучий голос из интеркома разбудил Доллмана и напомнил ему, что он еще вчера твердо решил сменить адъютанта.
      — К вам капитан Протц, сэр, а с ним мисс Варр и мистер Хорт.
      Доллман с удовольствием потянулся, зевнул и спустил ноги со стола.
      — Пропустите их.
      Он встал, чтобы встретить своих ранних гостей. Потом, они с Протцем расставляли стулья, на которых и уселись пришедшие.
      — Как хорошо, что вы пришли, — сказал Доллман, усаживаясь в свое кресло. — Мне срочно нужен ответ на один вопрос. Что тут происходит?
      Хорт и мисс Варр обменялись удивленными взглядами, а затем уставились на него непонимающими глазами. Протц вмешался:
      — Они мало чем могут нам помочь. Об огнях ничего не знают. Даже не заметили, что вчера здесь сел чужой корабль.
      — А туземцы ничего не говорили и не упоминали о посадке корабля? — спросил Доллман.
      И тот, и другая покачали головой.
      — И вы ничего не заметили в поведении туземцев, что можно было бы назвать необычным?
      — Они были голоднее, чем накануне, но ничего необычного в этом нет, — ответил Хорт. — А что это за история с кораблем?
      — Ничего не знаю, кроме того, что он прилетел, — сказал Доллман.
      — Он сел где-то в лесу, километрах в двадцати от берега. — Задумавшись, Доллман встал и подошел к окну. — Но как получилось, что вы не знаете об огнях?! Разве вы оба не проводите в деревнях целые дни, вплоть до самого вечера?
      — Обычно так, — сказал Хорт. — Но вчера… впрочем, это показалось нам вполне естественным… хотя, если подумать… нас вроде как понудили уйти вчера… еще до полудня…
      — Попросили уйти?
      — Нет, совсем не то. Форнри собирался посетить другую деревню. И предложил прогуляться с ним к пляжу. Если он хотел отделаться от нас, то, надо признать, сделал это удивительно тонко. А что за огни?
      Доллман опять вернулся к окну. Некоторое время он молча обшаривал глазами горизонт. Затем громко позвал:
      — Смотрите!
      Остальные вскочили со своих мест.
      — В чем дело? — спросил Протц.
      — Глядите… там, за мысом…
      Все посмотрели в указанном направлении.
      — Там ничего нет, — отозвался Протц.
      — Верно. — После нескольких часов неопределенности, тревога Доллмана наконец получила новое подтверждение. — Каждый день с момента моего прибытия сюда там — за мысом — стояли охотничьи лодки ловцов колуфа. Теперь их нет.
      — Именно об этом я и собирался тебе сказать, — недовольно вмешался Протц. — Пилот вертолета только что сообщил. Ни одна лодка охотников сегодня не вышла в море.
      — Понятно. Вчера прилетел чужой корабль. Сегодня все туземцы Лэнгри отдыхают. И чем же они заняты?
      — Все, что мне мог рассказать пилот, это то, что они собираются в больших хижинах, — ответил Протц.
      — Тогда нам остается только одно. Мы должны откровенно поговорить с Форнри.
      — Сколько людей возьмешь с собой?
      — Нисколько. Мисс Варр и мистера Хорта, если они захотят. Мы не собираемся запугивать туземцев. Просто попросим сделать нам одолжение и дать кое-какую информацию.
 
      Они сделали большой круг, чтобы зайти с моря, и совершили тихую посадку на пляже чуть ниже деревни. Пилот остался сторожить вертолет. Доллман, Протц, Хорт и мисс Варр, медленно преодолевая подъем, направились к хижинам. Когда они достигли точки, где первая круговая дорожка пересекает главную улицу, Доллман остановился и недоуменно поглядел вокруг.
      Туземцы разодеты в праздничные одежды, да и вообще вся атмосфера какая-то праздничная. Они приветливо улыбаются гостям и почтительно уступают им дорогу, пока те медленно шагают к центру деревни. Туземцы дружелюбны, оживленны. Больше того, у них счастливый вид.
      На широкой овальной площади горят кухонные очаги. Когда гости вышли на самую площадь, Доллман опять остановился и втянул ноздрями воздух.
      — Странная все-таки у них манера помирать с голодухи. Пахнет-то роскошно!
      — Верно, запах отличный, — с горечью ответил Хорт. — Это все, что у них осталось. И туземцы получат то же, что получаем сейчас мы. Только запах.
      — Мне этого вполне достаточно, чтобы вспомнить о пропущенном завтраке, — сказал Доллман. На противоположной стороне площади он снова замедлил шаги и воскликнул: — Что за черт!
      Они все остановились и с изумлением смотрели на происходящее. На вершине холма, перед входом в одну из самых больших хижин стояла длинная очередь туземцев. Очередь чего-то ждала.
      Тут их увидел Форнри. Он быстро зашагал к ним, но Доллман так и не понял, что было причиной его взволнованности: то ли его встревожил их приход, то ли он просто чем-то обеспокоен.
      — Почему вы здесь? — спросил Форнри.
      — Чтобы посмотреть, — ответил Доллман.
      — В прошлом вы не вмешивались в жизнь нашего народа. Что-то изменилось?
      — Разумеется, нет, — ответил Доллман. — У меня нет намерения вмешиваться в ваши дела.
      — Тогда ваше присутствие здесь излишне. То, что тут происходит, касается только нас.
      — Все, происходящее на этой планете, касается и меня, — твердо заявил Доллман. — И я намерен выяснить, что же это такое.
      Они стояли друг против друга — адмирал Космического Флота и туземец Лэнгри, но Доллман ощущал, что он волнуется сейчас гораздо больше туземца. Казалось, ничто не сможет нарушить такую глубокую тишину. Наконец Форнри спокойно произнес:
      — Я знаю, что вы всегда были добрым другом нашего народа. Вы наши друзья, но у вас есть и другие обязанности, и долг по отношению к другим людям. Сегодня мы опасаемся того, что мистер Уэмблинг может попытаться вмешаться в наши дела.
      — Он этого не сделает, — пообещал адмирал. — Я запретил Уэмблингу и всем его служащим покидать их жилища. Если то, чем вы заняты, касается только вас, никто не посмеет вам помешать.
      — Хорошо, — сказал Форнри, а затем с гордостью произнес: — У нас идут выборы.
      — Вы… выборы? — Доллман почувствовал, как пальцы Протца сжали ему руку. Он повернул голову и встретил недоумевающий взгляд капитана. Такими же взглядами обменялись и Талита с Эриком.
      — Мы избираем делегатов в Конституционный Конвент, — продолжал Форнри.
      Доллман взглянул на очередь ожидающих туземцев. Он подумал: «Какое идиллическое место для выборов — атмосфера праздника, дивный вид на море, готовится праздничная трапеза, граждане стоят в очереди, чтобы опустить свои бюллетени. Никогда еще принципы демократии не были спародированы столь блистательно».
      Все молчали. Возможно, никто не знал, что надо сказать. Доллман, во всяком случае, не знал.
      — Когда конституция будет одобрена, мы изберем правительство. А затем потребуем от Галактической Федерации Независимых Миров членства в этой организации.
      — Это законно? — спросил Протц.
      — Вполне законно. Нас консультирует наш адвокат.
      — Это и есть План? — с огромным интересом спросил Хорт.
      — Это часть Плана, — ответил Форнри. — Мы бы завершили ее раньше, если бы знали, что требуется грамотность только шестидесяти процентов населения. Мы довели ее до девяноста процентов.
      Доллман, понимая важность и торжественность этого момента, щелкнул каблуками и вытянулся.
      — Я имею честь поздравить вас с этим событием. Уверен, что правительство галактики присоединится ко мне. И клянусь, что ни один человек не посмеет вмешаться в ваши дела, касающиеся самоуправления. Если же кто-то попробует, известите меня немедленно.
      Форнри поклонился так, как всегда кланялся, говоря с чужестранцами.
      — От имени народа Лэнгри приношу вам благодарность, сэр.
      — Я думаю, первым официальным решением вашего правительства будет изгнание Уэмблинга? — легкомысленно пошутил Протц.
      Спокойное и вежливое выражение лица Форнри не изменилось.
      — Разумеется, мы будем руководствоваться законом, — ответил он.
      Бросив последний взгляд на избирательный участок, они повернули назад и пошли к вертолету. Пилот ждал их, чтобы помочь взобраться на борт, но они снова поглядели на деревню.
      — И это, — пробормотал Протц, — конец Уэмблинга.
      — Что ж, мы по крайней мере решили загадку чужого корабля, — заметил Доллман. — Там был их адвокат, который прилетел, чтобы консультировать их и помочь написать текст конституции. Что же до «конца» Уэмблинга, то тут ты ошибаешься. Уэмблингов в этой галактике прикончить не так-то легко. К такому исходу он давно готов. Можно сказать, он его ожидает с нетерпением.
      — Да что он может такого сделать! — вскричал Протц.
      — Ни один суд не заставит его отдать то, что он уже загреб. Взятки и продажность политиканов уже добыли ему ту поддельную хартию, происхождением которой никто не станет открыто заниматься, так что Суд всегда будет с ней считаться как с законной. Суд решит, что Уэмблинг действовал согласно своей хартии и из самых лучших побуждений. Теперь мы знаем, зачем он заложил все эти гольфовые поля невероятных размеров. Эта земля совершенно легально «освоена» им, согласно федеральной хартии, и любой Суд присудит ее ему.
      Хорт и мисс Варр смотрели на Доллмана, не в силах поверить услышанному.
      — Этого быть не может! — воскликнул Хорт.
      — Увы, к сожалению, это правда. И как только Суд утвердит его права на эти земли, он сможет их использовать по собственному желанию. Он сможет построить дюжину курортов и затопить пляжи туристами. Если же туземцы попробуют остановить Уэмблинга, суды Федерации поддержат его компанию, если нужно — то даже силой.
      Доллман показал на очередь избирателей, толпившихся у входа в хижину.
      — Но вы понимаете, как много они свершили? Девяносто процентов грамотности! И это от нуля! Как они работали… Вы двое… — Он обернулся к Хорту и Талите. — Вы-то хоть знали, что все население материка учится писать и читать?
      — Мы сами обучили только детей, — сказал Хорт. — И то из деревень, расположенных вблизи от нас.
      — Значит, дети учили взрослых, а близкие деревни — дальние. И они все это сделали сами, сохраняя глубочайшую тайну, и вряд ли во всей истории человечества найдется другой народ, который достиг бы столь многого и работал бы так упорно. Девяносто процентов грамотности! Но они потерпели поражение, еще не успев начать. Разнесчастные бедолаги!

      На протяжении своей карьеры юриста субмастер Джарвис Джарнес частенько испытывал уныние. Любой адвокат, проигравший дело в суде, испытывает уныние, но то, что он испытывал сейчас, более всего походило на отчаяние. Сладенькая физиономия мастера Хана Хорвица — знаменитого советника «Уэмблинг и Кo», которая поглядывала на него через консоль судебного компьютера, только добавляла горечи и рождала желание напиться в стельку.
      Хорвиц спокойно ожидал, заложив руки за голову, его мантия была откинута в сторону, а на губах порхала почти незаметная улыбка. Время от времени он бросал скорбные взгляды на Джарнеса, который перекладывал с места на место свои диски с записями прецедентов и приводил в порядок заметки. Как и большинство мастеров старой школы, Хорвиц презирал вот такие, сделанные в последний момент, записи. Готовь дело у себя в офисе, а разыгрывай его в судебном зале. Было совершенно ясно, что его дело подготовлено заранее до самой последней ссылки, а сам он полностью уверен в себе и в своей грядущей победе. Точно так же, как Джарнес — в своем поражении.
      С точки зрения Джарнеса, его дело тоже было хорошо подготовлено, обсосано со всех сторон и превосходно обоснованно, во всяком случае, насколько это в человеческих силах. И тем не менее все, на что он мог надеяться, это на то, что вдруг Хорвиц зарвется и окажется слишком самонадеянным. В этом маловероятном случае Джарнес мог бы получить удовольствие нанести ему парочку неожиданных ударов. Однако иллюзий, что это повлияет на конечный исход дела, Джарнес не питал.
      Он не мог даже представить себе адвоката, не говоря уж о мастере Хорвице, который защищал бы такое сильное дело, как дело «Уэмблинг и Кo» и вдруг проиграл бы его по дурацкой оплошности. Единственный шанс Джарнеса заключался в том, чтобы обмануть компьютер — подобные хитроумные гамбиты широко обсуждались среди юных адвокатов, хотя, насколько он знал, они никогда не добивались успеха. Но поскольку дело все равно было проиграно, ему ничего не оставалось, кроме как блефовать и Джарнес был готов пойти на это.
      Его отчаяние не объяснялось одной лишь перспективой поражения. Подумаешь, еще одно поражение, мало ли их было! Всякому адвокату известно, что иногда приходится делать выбор между выигрышем первого дела или проигрышем его с тем, чтобы одержать победу впоследствии. Но если он проиграет это дело, это будет еще один шаг к полному краху надежд народа Лэнгри. Он протестовал, он спорил с ними изо всех сил, но туземцы настаивали, а они его клиенты. Так что выбора у Джарнеса не осталось. Это часть их Плана, заявили они.
      А что за План — сказать не пожелали.
      «СУДЕБНОЕ ЗАСЕДАНИЕ ОТКРЫТО» — зажегся сигнал в дальнем конце зала, а через несколько мгновений на экране возникло мрачное изображение Судьи Фигоуна в яркой мантии. Клерк Вайленд принял позу величайшего внимания, а оба адвоката встали и поклонились. Судья Фигоун склонил голову в знак того, что принял знаки их уважения, но его мрачная гримаса не исчезла. Как только все сели, он поглядел на Джарнеса и высказал с большей откровенностью, чем обычно, то, что было у него на душе.
      — Мы опять сталкиваемся с делом «Народ Лэнгри против «Уэмблинг и Кo»?» Субмастер Джарнес, мое терпение, которое я, кстати, никогда не считал бесконечным, уже давно исчерпано вашими нескончаемыми жалобами и петициями. Еще раз выражая свои сожаления бедным голодным туземцам, я, однако…
      Тут Судья перевел раздраженный взгляд на Хорвица, который встал, ожидая вопроса.
      — Итак, мастер Хорвиц?
      — Могу ли я начать, Ваша Светлость?
      — Разумеется, мастер Хорвиц.
      — Ваша Светлость, я имею честь представить петицию «Уэмблинг и Кo» против народа Лэнгри».
      Судья уставился на него, а затем перевел недоумевающий взгляд на клерка Вайленда.
      — «Уэмблинг и Кo» вчиняют иск туземцам?
      — Именно так, Ваша Светлость, — пробормотал клерк.
      — Наконец-то хоть какое-то разнообразие. Докладывайте, мастер Хорвиц.
      — Сегодня утром, Ваша Светлость, Конгресс Федерации утвердил статус планеты Лэнгри как суверенного государства и его полноправное членство в Федерации. Естественно, это меняет статус компании «Уэмблинг и Кo».
      Тень улыбки скользнула по тонким губам Судьи.
      — Вряд ли кто-нибудь сможет обвинить вас в драматизации событий, мастер Хорвиц. В самом деле «статус Компании меняется». Действие хартии «Уэмблинг и Кo» автоматически прекращается.
      — «Уэмблинг и Кo» требует утверждения права ее собственности на земли, которые были законно освоены в соответствии с хартией, — торжествующе произнес Хорвиц. — Для удовлетворения нашей петиции должна быть проведена соответствующая правовая процедура. Что, Ваша Светлость, мы и готовы доказать.
      Он уселся на свое место, бросив насмешливый взгляд на Джарнеса. Судья Фигоун обернулся:
      — У вас есть возражения, субмастер Джарнес?
      Наступила очередь вставать Джарнесу.
      — Ваша Светлость, разумеется, мы отвергаем попытку «Уэмблинг и Кo» присвоить себе земли, которые компания захватила с помощью незаконной, полученной нечестным путем хартии.
      Вскочил с места Хорвиц:
      — Требую исключить из протокола…
      — Тишина! — проревел Судья. Он повернулся к Джарнесу. — Я уверен, мне не придется еще раз напоминать вам, субмастер Джарнес, что данный Суд не обладает юрисдикцией по вопросу о статусе указанной хартии. Можете начинать прения, джентльмены.
      Юристы заняли свои места, а клерк Вайленд спросил:
      — Готова ли сторона «Уэмблинг и Кo» обосновать свою петицию?
      Хорвиц низко поклонился.
      — Готов ли народ Лэнгри к ответу на эту петицию?
      Джарнес тоже поклонился. Клерк Вайленд включил компьютер. Джарнес повернулся к монитору, готовясь вникнуть в каждую строчку информации противника. Его рука лежала на клавиатуре, ожидая появления на экране первого же прецедента Хорвица.
      Он появился в верхней части левого экрана с резким звуком «пинг». Джарнес вник в суть прецедента одним взглядом и тут же вывел на экран встречный прецедент из своей довольно скудной стопки дисков. Раздался новый «пинг», и его мотивировка загорелась в верхней части правого экрана (экран ответчика). Тут же последовал третий «пинг», и обе надписи исчезли — компьютер счел их равными по силе.
      Джарнес взглянул на Хорвица и увидел, что адвокат Уэмблинга сам наблюдает за ним со слабой улыбкой. Возможно, эта улыбка была своеобразным отражением удовольствия, испытываемого старым адвокатом, который разыгрывает беспроигрышную игру. В своей собственной карьере Джарнесу никогда еще не приходилось испытывать подобного наслаждения.
      Хорвиц быстро вывел три новых прецедента, один за другим, после чего откинулся в кресле, ожидая, сумеет ли Джарнес разделаться с ними. Оттопырив щеку языком, Джарнес отобрал из своей стопки «сомнительных» дисков один и послал его. Прецедент появился на экране и тут же отправил все три прецедента Хорвица в небытие, так что левый экран остался пустым. Но почти сейчас же раздался звук гонга и все три прецедента Хорвица восстановились во всей красе, а хлипкое обоснование Джарнеса исчезло.
      Клерк Вайленд сказал:
      — Компьютер отвел ваш прецедент, субмастер Джарнес. Это решение было отвергнуто постановлением Верховного Суда.
      Джарнес кивнул, как бы извиняясь за свою ошибку. Короткая напряженность Хорвица была хоть какой-то компенсацией за унизительное ощущение неизбежного проигрыша при наличии столь слабой поддержки. Он снова положил руки на клавиатуру, введя в игру сразу несколько дисков из своей тощей стопки. Ему пришлось отдать пять прецедентов, чтобы уравновесить те три прецедента Хорвица, а потом выставить еще два за очередной прецедент противника.
      Он бросил грустный взгляд на свой сильно уменьшившийся запас дисков, а затем опять прибег к одному из «сомнительных». И снова гонг, и снова клерк Вайленд говорит: «Отменен актом законодательного собрания, субмастер Джарнес». Еще один «сомнительный», снова гонг, снова голос Вайленда: «Компьютер счел это не относящимся к данному делу, субмастер Джарнес».
      Хорвиц, чувствуя, что победа дается ему даже легче, чем он ожидал, снова вызвал на экран несколько ссылок, а так как Джарнес на них не ответил, то их общее число достигло восемнадцати. И в тот момент, когда толстое довольное лицо Хорвица уже начало излучать торжество победителя, пальцы субмастера стремительно побежали по клавишам.
      Раздалось «пинг», на правом экране возникли символы ссылки, затем еще «пинг», и все прецеденты Хорвица исчезли.
      Все. На какое-то мгновение мастер так обалдел, что забыл даже о протесте. Но он тут же оправился, вскочил и заорал:
      — Возражаю! Возражаю! Что это еще за ссылка?
      Джарнес спокойно ответил:
      — Государственная комиссия, 5/19/F/349/K.
      — Это не прецедент! — в бешенстве вопил Хорвиц.
      — Может быть, мы предоставим решать этот вопрос Суду? — вежливо спросил его Джарнес.
      Судья Фигоун послал запрос собственному компьютеру. Через несколько мгновений он обратился к обоим юристам.
      — Я не нашел подтверждения, что Комиссия намеревалась учредить свое решение в качестве прецедента. Ссылка отклоняется, так как решение было только одноразовым.
      Со звуком «пинг» ссылка Джарнеса исчезла с экрана, а список Хорвица из восемнадцати пунктов вернулся обратно. Джарнес философски пожал плечами — игра с ненадежными ссылками была простительна лишь в одном случае: если все равно терять нечего.
      Он расчетливо повел игру с оставшимися у него скудными ресурсами, выводя на экран не больше одной ссылки за раз. Когда он свел список Хорвица к шести пунктам, тот небрежно подсыпал ему еще двенадцать новых!
      Наконец запас прецедентов у Джарнеса иссяк и он снова вернулся к самым многообещающим из своих «ненадежных». Компьютер встречал каждый из них звуком гонга, а голос клерка Вайленда, который уже успел приобрести оттенок раздражения, вполне соответствующий мрачному выражению лица Судьи, заявлял: «Компьютер находит это не относящимся к делу, субмастер Джарнес». Хорвиц презрительно скалился.
      Джарнес встал и посмотрел на Судью.
      — Мне больше нечего сказать, Ваша Светлость.
      Судья Фигоун вежливо наклонил голову.
      — Суд утверждает за «Уэмблинг и Кo» право собственности на земли планеты Лэнгри, освоенные им согласно хартии. Ваша петиция включает в себя требуемое законом описание каждого участка, мастер Хорвиц?
      Хорвиц вскочил:
      — Да, Ваша Светлость.
      — Вот как? Ах да, вот оно… — Судья быстро перелистал приложение. — Мастер Хорвиц, — спросил он очень вежливо, — а сколько полей для гольфа нужно иметь курорту?
      Хорвиц не смог ответить на этот сложный вопрос.
      Судья снова обратился к Джарнесу:
      — Могу я выслушать ваши возражения, субмастер Джарнес?
      — У меня их нет, Ваша Светлость, — ответил тихо Джарнес.
      Фигоун удивленно воззрился на него.
      — Вы хотите сказать, что принимаете эти претензии в их нынешнем виде?
      — Такова воля моих клиентов, Ваша Светлость.
      — Кто угодно, разве за исключением самого распоследнего недоумка, сказал бы, что эти претензии чудовищны, — объявил Судья Фигоун.
      — Ваша Светлость! — завопил Хорвиц.
      — Но я уверен, вы не примете эту петицию без протеста, — продолжал Фигоун.
      — У меня нет иного выбора, как подчиниться указаниям моих клиентов, Ваша Светлость. Они, однако, требуют, чтобы «Уэмблинг и Кo» представили точные сведения о вложениях в освоение каждого участка земли, на который она претендует, для того чтобы продемонстрировать справедливость своих оценок в глазах Суда. Я настаиваю, чтобы затраты «Уэмблинг и Кo» на каждый участок земли были проверены оценщиками.
      Судья Фигоун мрачно созерцал Джарнеса.
      — Конечно, я понимаю, что вы связаны желаниями клиентов. — Он повернулся к Хорвицу. — Выношу постановление. «Уэмблинг и Кo» обязуются приготовить испрашиваемый подтвержденный список своих инвестиций, а затем я лично выполню пожелания народа Лэнгри и прослежу, чтобы в списке были указаны все инвестиции по заявленным Компанией участкам земли. В соответствии с законной процедурой, конечно. Есть дальнейшие замечания? Нет? Да свершится правосудие!
      Его изображение исчезло. Надпись «ИДЕТ СУДЕБНОЕ ЗАСЕДАНИЕ» — тоже. Хорвиц быстро собрал свои диски и ушел, хищно усмехаясь. Джарнес тоже стал собирать свои диски с прецедентами.
      Клерк Вайленд наклонился со своего места и сказал:
      — Субмастер Джарнес, одно слово, если можно. Как я понимаю, даже один курорт на Лэнгри серьезно подрывает снабжение населения продовольствием?
      — Это так, сэр.
      — Конечно, народ Лэнгри должен понимать, что «Уэмблинг и Кo» использует этот щедрый земельный дар для строительства множества курортов?
      — Я уверен в этом, — спокойно сказал Джарнес. — Фактически, именно к этой стороне вопроса я специально привлек их внимание. Однако они не только потребовали от меня этих действий, они категорически настаивали на них, и у меня не осталось иного выбора, как выполнить требования моих клиентов.
      — Но ведь если бы вы объяснили им…
      — Я им объяснил, — ответил Джарнес.
      — И продемонстрировали бы им…
      — Я продемонстрировал.
      — И описали неизбежные результаты…
      — Я описал неизбежные результаты, и не один раз, а несколько.
      — Что ж… — Клерк Вайленд выпрямился и с негодованием взглянул на Джарнеса. — Не хотелось бы мне видеть, что произойдет дальше, так как прекрасно знаю, чем это закончится. Народ Лэнгри скоро заявится сюда и будет требовать помощи. К сожалению, их петиция появится слишком, слишком поздно.
      Он ушел, громко и недовольно топая каблуками. Джарнес чувствовал, что еще немного, и он разрыдается. Ему пришлось отвернуться, чтобы потом без помех продолжать собирать свои диски. Соленые капли на дисках адвоката были явным доказательством его молодости.

      Деревня была мертвенно-тихой. Остановившись на улице возле импровизированной больницы, Талита Варр попробовала вспомнить, когда в последний раз она слышала здесь поющие голоса. Когда-то туземцы каждое изменение своего настроения отмечали подходящей к случаю песней — от нежных любовных мелодий юности до стонущих стансов, которыми сопровождались тяжелые работы и «погребение» колуфов в песке. Сейчас слишком многие туземцы ослабели от голода, так что тяжелые работы оставались незаконченными, а те немногие колуфы, которых удавалось поймать, хоронились в трагической тишине.
      Песен больше не было, одни жалобные причитания над мертвыми — как раз сейчас Талита услышала начало этого обряда. Содрогнувшись, она уныло поплелась к пляжу, где должна была встретиться с Эриком Хортом. Он одиноко сидел среди пустого песчаного пространства. Теперь уже не осталось здоровых ребятишек, чтобы плавать и резвиться в воде.
      Она спросила:
      — Ты слышал?
      Он кивнул:
      — Туземцы отдали твоему дядюшке все, что он запросил.
      Они пошли по песку в направлении медицинского центра. Сначала шли молча, опустив глаза на пустой, покрытый ветровой рябью песок.
      — Это была их последняя надежда на помощь суда, — наконец сказал Хорт. — Странно, но Форнри не кажется встревоженным. Он говорит, что это часть Плана.
      — У меня на завтра назначена встреча с дядей, — ответила она. — Я снова попробую уговорить его пригласить опытного специалиста по питанию. Должны же мы отыскать что-то пригодное для замены их прежней еды. Ах, если бы они только поверили нам…
      — Они не верят нам, — отозвался Хорт. — Если есть что-то, что виновно в той беде, в которой они оказались, больше всего, так это вопрос о доверии. Им нужна помощь, а они никому не верят. Обернись, но только очень медленно, будто случайно, и погляди на кусты на обрыве.
      Она послушалась и увидела двух туземных ребятишек, которые подглядывали за ними из-за кустов.
      — Просто парочка ребятишек, — сказала она.
      — Каждый раз, как ты видишь двух, там есть еще десяток, которых ты не заметила. Слабые и голодные, они неотрывно следят за каждым иностранцем на Лэнгри, который почему-то покинул стройплощадку. Они регистрируют все наши движения и регулярно доставляют свои отчеты в секретный штаб туземцев. Занимаются они этим с тех самых пор, как твой дядюшка основал посольство. И, несмотря на недоедание, они продолжают делать то же самое и сейчас. Можно было бы предположить, что они к этому времени уже должны верить тебе и мне, но они не верят. За нами следят, куда бы мы ни пошли. Ты этого не знала?
      Она покачала головой.
      — Впрочем, я не удивлена. Они имеют полное право…
      Он отпустил ее руку. Оба остановились и поглядели в глаза друг другу.
      — Хочешь присоединиться ко мне в одном эксперименте? — спросил он. — Есть нечто, что я уже давно намереваюсь исследовать, но я знаю, что туземцы немедленно остановят меня, если поймают. И существует только один известный мне способ, с помощью которого можно стряхнуть этот «хвост».
      Талита с трудом подавила желание оглянуться на ребятишек.
      — А что за способ?
      — Пойдем, я покажу тебе.
      Они повернули обратно, покинули пляж, пересекли прибрежную лужайку и по тропе углубились в лес. Тут тропка раздваивалась. Одна ветвь круто ушла вверх по склону, и когда они свернули на нее, Талита увидела далеко впереди юную туземную пару. Они шли в том же направлении, нежно обнимая друг друга за талию.
      — Где мы? — спросила она.
      Хорт махнул рукой в сторону вершины холма.
      — Это Холм Приюта.
      — Холм Приюта? — как эхо повторила она. — Никогда не слыхала о таком. — Она огляделась. — Нет, никогда тут не была.
      — Надеюсь, что это так, — сказал Хорт, слегка усмехнувшись.
      — Что ты хочешь этим сказать?
      Он покачал головой и очень осторожно, почти незаметно, оглянулся назад.
      — Мы привели за собой целый выводок, — сказал он недовольно.
      — Это и был эксперимент? Ты думал, что они сюда не придут?
      — Надеялся, что здесь они не будут следить за нами, хотя, возможно, они просто решили убедиться, что мы идем именно туда.
      — А куда мы идем?
      — На Холм Приюта.
      Когда они вышли наверх, она поняла, как возникло это название. Вдоль тропы с обеих сторон открывались ходы в маленькие лесные прогалинки. На одной из них она увидела ту юную пару, которая шла впереди. Теперь они лежали, крепко сжимая друг друга в объятиях. Талита стыдливо отвела глаза, а затем удивленно поглядела на Хорта. Он снова оглянулся назад, и они молча пошли дальше. Затем, прежде чем она поняла, что происходит, Хорт увлек ее на прогалинку на противоположной стороне тропы.
      Талита яростно боролась, когда он попытался обнять ее.
      — Вот, значит, что у тебя называется экспериментом! — яростно кричала она. В тщетном желании освободиться Талита стала бить его по лицу.
      — Тихо, — шепнул он ей. — Это единственная возможность отделаться от нашего эскорта.
      Но она продолжала вырываться.
      — С такими, как ты, эскорт просто необходим!
      — Да тихо ты! Если мы будем действовать не по привычному для них сценарию, они никогда от нас не отстанут!
      Затем его губы отыскали ее, и она прекратила сопротивление.
      Мгновение, час, вечность лежала она в его объятиях на мягком, но упругом покрове папоротников, пока наконец не открыла глаз, еще не веря случившемуся. Хорт разжал руки и приподнялся.
      — Думаю, они ушли, — сказал он.
      — Так им и надо, они многое потеряли, — прошептала Талита, привлекая его к себе. Его борода щекотала ее лицо, закрывала глаза, его губы снова прижались к ее губам, и она вновь услышала слова, которые он шептал в угаре счастья:
      — Если бы нам можно было думать только о себе… Они называют это место Раем, но для меня он стал таким, только когда в нем появилась ты… Но туземцы…
      Радость Талиты словно улетучилась, и она резко села.
      — Туземцы продолжают умирать от голода. Что ты хотел узнать?
      Хорт встал и помог ей подняться.
      — Здесь есть тайная тропа. Я хотел бы узнать, куда она ведет.
      Он прошел к выходу с лужайки, осторожно выглянул, чтобы увидеть, что творится на тропе. Потом вернулся к Талите.
      — Они ушли. Ты очень убедительно сыграла этот акт.
      Она, смеясь, обняла его, а когда они отпустили друг друга, шепнула:
      — Ты и сам сыграл первый сорт. Но разве была необходимость забираться на такую верхотуру, чтобы разыграть эту сценку?
      Хорт улыбнулся:
      — Ты и в самом деле не знаешь, где мы находимся?
      Она отрицательно покачала головой.
      — Это Холм Приюта. У каждых двух-трех деревень есть такой холм. Это место, где молодые пары, собирающиеся жениться, могут без помех флиртовать и ухаживать друг за другом. Это единственное место в Лэнгри, где действует закон охраны частной жизни. Пошли. Ребятишки будут ждать нас у подножия Холма, а мы должны свернуть в сторону, для чего нужно вернуться немного назад.
      Узкая тропинка, по которой явно ходили очень редко, повела их вниз в направлении, противоположном тому, откуда они пришли. Убедившись, что за ними никто не следит, Талита и Хорт бегом пересекли поляну, углубились в лес и пошли по кругу, пока не вышли на одну из главных троп. Хорт шел впереди, показывая дорогу. Нужная ему перпендикулярная тропка была столь мало заметна, что он пропустил ее, и они долго искали в кустах этот потайной поворот, пока наконец не наткнулись на него почти случайно. Начало тропки было замаскировано лианами, которые следовало осторожно раздвигать, чтобы проникнуть в образовавшееся отверстие.
      Теперь они стояли на широкой тропе. Она оказалась не только гораздо шире прочих лесных троп, насколько могла судить Талита, но было видно, что кустарники по обеим сторонам тщательно подрезаются. Получилось что-то вроде очаровательной дорожки для катания верхом. Дорожка стала еще загадочней, когда выяснилось, что она совершенно прямая.
      Другие лесные тропы петляют, обходят деревья, огибают болота и чащобы, следуют течению ручьев, а эта шла прямо — совсем как триангуляционная просека. Ничего не требовалось обходить, а от срубленных деревьев не осталось даже пеньков, хотя совершенно ясно, что когда-то они тут были.
      Нужно было вернуться на Холм Приюта прежде, чем дети заподозрят обман, а поэтому они ускорили шаги. Широкая просека создавала кое-какие удобства — они теперь шли рядом, а Хорт мог даже обнимать Талиту одной рукой за плечи.
      — Ты когда-нибудь видел здесь такие прямые лесные тропы?
      — Нет, и столь широких тоже не видел, — ответил Хорт.
      — Что же такое может находиться в конце пути, что притягивает к себе столь оживленное движение?
      — Вот это мы и пытаемся узнать.
      Единственным препятствием, которое им пришлось преодолевать, была небольшая речка. Они перешли ее вброд и вскоре увидели, что дорога впереди кончается в сиянии ярких солнечных лучей. Перед ними открылась обширная лесная поляна, грубо овальной формы, покрытая высокой густой травой и цветами. На минуту они остановились, чтобы оглядеться, а потом почти одновременно увидели ЕГО — огромный заржавленный и раздавленный корпус старого корабля-разведчика. За прошедшие десятилетия лесные заросли настолько скрыли его первоначальную форму, что если бы не открытый люк и не ржавый трап, они бы не узнали, что это такое.
      Они кинулись к кораблю. У подножия трапа Хорт остановился и присвистнул.
      — У кого-то вышла крутая посадка. Случилось это много-много лет назад, носато объясняет множество вещей.
      По шаткому трапу они вскарабкались наверх и вошли внутрь корабля. Осторожно ощупью прошли по узкому коридору и оказались в капитанской рубке, куда сквозь трещины в обшивке проникали узкие полоски солнечного света. Там, на столике для курсовых карт, в крошеве пыли валялись странные предметы: судовой журнал, несколько книг, ржавый перочинный нож, испорченный компас, четки.
      А в самом центре столика лежал букет совсем свежих цветов.
      — Святилище! — вскричала Талита.
      Хорт взял в руки судовой журнал.
      — Этот судовой журнал, — сказал он, — может ответить на вопросы, которые я задаю себе с самого прибытия на Лэнгри. Давай возьмем его наружу и посмотрим что к чему.
      Они сели рядышком на верхней ступеньке трапа, держа журнал так, чтобы можно было читать вместе.
      — Написано с использованием старинного алфавита, — сказал Хорт, листая журнал. — Ты разбираешь текст?
      — Плоховато.
      — После того как корабль потерпел крушение, журнал, по-видимому, превратился в дневник и еще… — Он молча рассматривал свою находку. — И еще не знаю во что. Давай читать с самого начала и посмотрим, что нам удастся узнать.
      Они стали вместе читать страницу за страницей.
      Его звали Керн О’Брайен. Был он мелким свободным торговцем, который ухитрился украсть или купить устарелый корабль-разведчик и стал мотаться по всей галактике, извлекая из этого массу удовольствия в дополнение к небольшой прибыли и получая уйму свежих впечатлений. Занимался он и нелегальным поиском полезных ископаемых, но только когда хотел. Потом случилось чудо, и он наткнулся на богатейшее месторождение, но, видимо, особой радости не ощутил. На пути к цивилизации он потерпел крушение и вынужден был остаться среди туземцев планеты. Он путешествовал, искал металлы, добавил балансир к охотничьим лодкам, чтобы увеличить их остойчивость во время страшных схваток с колуфами.
      В конце концов прирожденный бродяга Керн О’Брайен осел на одном месте. Да и куда бы он мог уехать? Он женился, стал одним из самых уважаемых членов Совета, а потом и лидером всей планеты. И пока шли описания скромных событий этих лет, Хорт и Талита увидели постепенное, но заметное изменение в мыслях и чувствах О’Брайена. Он сам превратился в туземца, стал одним из них, и к нему пришли опасения за их будущее. В судовом журнале он изложил тонкий анализ главного потенциала развития планеты, возможность ее превращения в планету-курорт. Такому анализу позавидовал бы сам Уэмблинг. Более того, О’Брайен проанализировал и вероятную судьбу самих туземцев. Он записал: «Если я доживу, этого не случится. Если я умру, то оставлю им План, которому они должны неуклонно следовать».
      — Так! — воскликнул Хорт. — Но это же невозможно! Такое одному человеку не под силу. Он учил туземцев теории государства и права, экономике, истории, наукам, языку, политике, колониальному управлению, его программа напоминала университетскую. Он обучал их даже военному искусству. Как мог один человек, к тому же не слишком образованный, как мог он свершить такое?
      — Он сделал больше, — ответила Талита. — Он обучил их Плану. «Первое приземление, скорее всего исследовательского корабля (государственного или частного). Шаги подготовки к захвату команды корабля. Последующее прибытие новых кораблей, разыскивающих первый. Как относиться к кораблям Космического Флота? Переговоры. Список нарушений и штрафов. Достижение статуса независимости. Шаги, которые необходимо предпринять, если суверенитет будет нарушен. Шаги, необходимые для достижения членства в Федерации».
      Здесь были все детали. И все, что делали туземцы с того времени, как корабль Уэмблинга коснулся почвы Лэнгри, было изложено тут в виде подробнейших инструкций, которым надлежало следовать неукоснительно. Взрывающиеся тыквы, испугавшие Флот. Хитроумные трюки и препятствия для работ Уэмблинга. Директивы для юристов.
      Все без исключения. Хорт и Талита рассматривали загадочный План туземцев, изложенный с потрясающим знанием дела, подробный до последней точки, задуманный необразованным человеком, обладавшим даром предвидения, мудростью и терпением. Великим человеком. Это был блистательный пример прогнозирования, где было все, кроме имени дядюшки Талиты, но у Талиты осталось впечатление, что Керн О’Брайен был в свое время лично знаком с несколькими Х.Харлоу Уэмблингами.
      — Один человек! — восклицал Хорт. — Невообразимо! И все-таки это состоялось!
      Талита бросила тревожный взгляд на удлинившиеся тени, ложащиеся на лужайку.
      — Темнеет. Какое время, с их точки зрения, требуется от начинающих любовников для «флирта»?
      — Я никогда не думал о правилах… Ну… — Хорт осторожно закрыл журнал и встал. — Керн О’Брайен! Мы преклоняемся перед тобой. Однажды мы придем сюда и прочтем все до самой последней строки. Надо думать, у лэнгрийцев будут свои собственные историки, которые прославят тебя.
      — Вот этого я и боюсь, — сказала Талита. — Они разнесут славу О’Брайена по всей галактике в скучнейших толстых томах, которые рискнут читать только историки. Этот человек заслужил лучшую судьбу.
      Хорт вернул в рубку корабельный журнал, и они с Талитой сбежали по трапу вниз. На земле они взглянули друг другу в глаза и одновременно опустились на колени перед кораблем.
      — Я записал его имя и регистрационный номер корабля, — сказал Хорт. — Когда-нибудь кто-нибудь, может быть, захочет узнать, что с ним случилось.
      Они оставили за собой поляну и быстро зашагали по широкой просеке, что вела к святилищу О’Брайена.
      — Возможно, устная традиция донесет память о нем — живом — далеко в будущее, — сказал задумчиво Хорт. — Может быть, даже сейчас, когда кругом нет никого из чужих, дети, собравшись у огня, слушают старинные сказы о том, что говорил и делал могучий О’Брайен. Но я согласен — он заслуживает лучшей судьбы. Возможно, скоро настанет день, когда мы сможем поговорить об этом с Форнри.
      У тайного выхода на тропу Талита остановила Хорта.
      — Эрик, теперь, когда мы знаем, что такое План, мы, может быть, сумеем лучше им помочь?
      Хорт решительно покачал головой.
      — Ни в коем случае. О’Брайен завещал туземцам не говорить о Плане никому, даже их собственным юристам, и он был абсолютно прав. В определенном смысле они его выстрадали. Вот, например, О’Брайен не указал им нужного уровня грамотности, но, возможно, даже это нужно было, чтобы План восторжествовал. Если бы твой дядюшка хотя бы заподозрил ту хитроумную ловушку, в которую они его заманили и которая была так ловко скрыта за неразумными, казалось бы, действиями туземцев, он бы нашел из нее выход.
      — Тогда наша наилучшая помощь туземцам заключается в том, чтобы ничего не знать и ничего не предпринимать самим.
      — Верно, — откликнулся Хорт. — Не стоит шутить с работой гения и не надо навязывать туземцам то, в чем они совершенно не нуждаются.
      — Отлично, — согласилась она. — Я ничего не знаю. Завтра я увижусь с дядей и попрошу его выписать нам классного специалиста по питанию. Еще одно дурацкое представление.
      — Я хочу, чтоб ты знала, — сказал Хорт. — Я ведь тогда вовсе не разыгрывал представление.
      Они крепко обнялись и поспешили к Холму Приюта.
 
      А дядя Талиты о назначенном свидании совсем позабыл. Племянница изловила его в большом, обитом плюшем зале совещаний, расположенном в уже готовом крыле главного корпуса курорта. Они перебросились несколькими словами до начала совещания, которое он назначил. Там был и Хайрус Эйнс, и весь штаб высших служащих Компании — блестящих молодых людей, которых разыскал Уэмблинг, чтобы строить новые курорты и управлять ими. Они сидели вокруг большого круглого стола и перебрасывались шутками, которые все время, пока Талита говорила с дядей, то и дело прерывались взрывами веселого юношеского смеха.
      — Тал, — сказал он твердо, — я об этом даже думать не хочу.
      — Но не можешь же ты быть таким жестоким, чтобы истребить все коренное население планеты!
      — Тал, дело есть дело. Я предлагал им разные возможности, но они не желали сотрудничать. Они получат свои десять процентов прибыли. И я это обещание выполню — конечно, когда окупятся мои инвестиции.
      Талита растерянно уставилась на него, надеясь, что выглядит достаточно бледной и ошеломленной. Она сказала:
      — Но ведь…
      — Тал, у меня заседание. Если хочешь, останься, я поговорю с тобой потом.
      Он встал.
      — Приступим. Вы все знакомы с вердиктом Суда. Все наши претензии этим решением удовлетворены. Некоторые из них, следует признать, были слабо обоснованы, и я даже краснел, их подписывая. Адвокат туземцев был слишком глуп, чтобы возражать. Таким образом, этот вопрос можно считать решенным.
      И он сделал жест, как бы отбрасывающий данную проблему в сторону.
      — Теперь, когда чинить нам дальнейшие препятствия больше некому, мы можем заняться долгосрочным планированием. Мы уже наняли и стали обучать персонал, требующийся нам для вот этого — первого — курорта, который мы откроем сразу же после окончания строительного цикла. Наше сегодняшнее заседание должно обсудить вопрос о втором курорте — каким мы хотим его видеть и где мы его построим. Хайрус?
      Уэмблинг сел, а Хайрус Эйнс, наоборот, встал.
      — Если мне будет позволено сделать замечание, то я сказал бы, что туземцы сдались и будут работать на нас.
      Уэмблинг пожал плечами, раскусил курительную капсулу и выдул колечко цветного дыма.
      — Возможно. За исключением того, что мы будем им платить одну двенадцатую того, что получают привозные рабочие, туземцы меня не волнуют. Скажем так: мы сделали им роскошное предложение, а они задрали носы. Если они изменили отношение, то придут к нам. Куда им деваться. Продолжай, Хайрус.
      — Я хотел бы привлечь ваше внимание к девятому участку, — сказал Хайрус. — По счастливой случайности оказалось, что когда мы закладывали там поле для гольфа, прямо в центр его попал горный массив.
      Раздался взрыв смеха. Эйнс ухмыльнулся и подождал, пока веселье утихнет.
      — Горный курорт будет неплохим дополнением к этому морскому, так как расстояние между ними не такое уж большое, и его будет приятно преодолеть пешком или верхом на лошади. Вниз по горным тропам на склоне люди попадут прямо к берегу океана. Это прекрасное место. Далее…
      Эйнс вынул из папки несколько набросков и разложил их перед собой.
      — Вот наброски, сделанные для этого курорта тремя архитекторами. Место строительства выбрано на этой стороне. Номер первый: круглое здание построено вокруг горы. — Он поднял рисунок и передал его ближайшему молодому человеку справа от себя. — На вершине горы архитектор предложил возвести павильон, где можно обедать, отдыхать, наслаждаться видом. Внутри горы мы построим антигравы вертикального типа для тех, кто не захочет идти пешком. Такие же лифты будут вести к берегу.
      Эйнс наклонился и бросил вопросительный взгляд на дверь.
      — Да? В чем дело?
      Юный секретарь Уэмблинга оставил дверь открытой и с виноватым видом ожидал, пока на него обратят внимание. Потом сказал шефу:
      — Сэр, извините меня, но здесь Форнри.
      — У меня нет времени на болтовню с ним, — сказал Уэмблинг. — Скажите ему, пусть зайдет позже.
      — Разумно ли это, Харлоу? — вмешался Эйнс. — В конце концов, он — президент Лэнгри.
      — Это не дает ему права совать нос в мои дела, когда ему заблагорассудится! — рявкнул Уэмблинг.
      — Дело не в правах и привилегиях, — настаивал Эйнс. — Это вопрос вежливости.
      Уэмблинг повернулся к секретарю.
      — Он сказал, чего ему надо?
      — Нет, сэр.
      — Может, он изменил мнение насчет этих земельных участков? — сказала некая молодая дама.
      — Скажите ему, что обратно он их никогда не получит, — со смехом крикнул еще кто-то.
      Уэмблинг повернулся к Эйнсу:
      — Я полагаю, ты прав, Хайрус. Это вопрос вежливости. Я встречусь с ним сейчас и назначу время для беседы во второй половине дня. — Он обратился к секретарю: — Проводите его сюда.
      Все взгляды были направлены на дверь, в которой показался Форнри. Им любопытно, как он переносит свое поражение, думала Талита. А он вошел, улыбаясь, и остановился прямо в дверном проеме.
      — Я очень занят, Форнри, — сказал Уэмблинг. — Не можем ли мы встретиться сегодня днем?
      — В этом нет особой необходимости, сэр, — ответил Форнри. — Я зашел только затем, чтобы вручить вам налоговое уведомление.
      Все лица сразу стали каменными, но Уэмблингу удалось выдавить на лице улыбку.
      — Налоговое уведомление? Значит, такие штучки бывают даже в раю! — Молодой секретарь прыснул, а Уэмблинг продолжал: — Ладно, Форнри, но вам не было необходимости вручать такие вещи прямо мне. Могли бы оставить у секретаря.
      — Я подумал, что у вас могут возникнуть вопросы по этому поводу, сэр, — сказал Форнри.
      Он обошел стол, приветливо кивнул Талите и вручил Уэмблингу тонкую пачку бумаг. Тот кивнул ему и бросил бумаги на стол. Уже отпуская жестом Форнри, Уэмблинг взглянул на итоговую сумму. Затем схватил документ обеими руками, проглядел его и в бешенстве вскочил на ноги.
      — Налоговое уведомление? Это наглая выходка! Это грабеж! Это вымогательство! Ни один суд вам не разрешит такого!
      Помощник, сидевший рядом с шефом, взял документы, взглянул на сумму и тоже вскочил с места, пустив документы по кругу. Члены совета, ознакомившись с ними, тоже продемонстрировали бешенство, удивление, недоверие. Пока это продолжалось, Уэмблинг стоял и ораторствовал.
      — То, что вы присвоили себе право называться правительством, еще не значит, что у вас есть и право врываться сюда и конфисковывать… ведь это и есть оно — конфискационное налогообложение… Господи, но оно же вне закона уже несколько столетий… На всей этой планете есть только один налогоплательщик — «Уэмблинг и Кo», и если бы вы хоть на минуту задумались, перед тем как являться сюда… да где же вы видали такие налоги?.. Мы подадим на вас в Суд и потребуем возмещения убытков…
      Форнри вежливо слушал, а Талита, бросив на него искоса взгляд, подумала, что его совершенно невозмутимое выражение лица — всего лишь великолепное произведение искусства. Она с трудом подавила смех, тогда как ее дядюшка продолжал бушевать.
      — Да, мы будем судиться и потребуем возмещения убытков! Конфискационное налогообложение — только так это и можно назвать! Конфискационное и карательное! И если вам кажется, что «Уэмблинг и Кo» собирается валять дурака и позволять вам выкидывать такие преступные фокусы…

      Мастер Хан Хорвиц принял самую картинную из своих поз.
      — Конфискационное и карательное, Ваша Светлость, — гремел он.
      Судья Фигоун наклонился вперед.
      — Ага! Вот, значит, какая их тактика! Народ Лэнгри уже сделал свой выбор, субмастер Джарнес! Они не имеют права менять его с помощью налогообложения.
      — Налог десять к одному, Ваша Светлость! — ораторствовал Хорвиц. — Лэнгри намеревается обанкротить «Уэмблинг и Кo», введя годовой налог, который в десять раз превышает общую сумму инвестиций! Если компания не выплатит этот налог, ее фонды будут конфискованы, а если заплатит, она обанкротится. Вам когда-нибудь приходилось слышать такое?!
      — Теперь пришлось услышать, — с раздражением отозвался Судья. Джарнес вскочил с места.
      — Знаю, знаю, субмастер Джарнес! Эти голодающие туземцы… Однако они рискуют быстро потерять наше сочувствие, если будут использовать подобные беззаконные приемы…
      — Есть прецеденты, Ваша Светлость, — уважительно сказал Джарнес. — Эти нормы налогообложения установлены совершенно легально и приняты законно избранным Конгрессом планеты Лэнгри, так что ни один Федеральный Суд не имеет права юрисдикции над их волеизъявлением.
      Некоторое время Судья с сомнением рассматривал Джарнеса, а затем сказал:
      — Отлично. Вы оба готовы? Можете начинать прения, джентльмены.
      Клерк Вайленд включил компьютер. Джарнес уселся поудобнее в кресле и стал ждать первого хода противника, который знаменитый советник Хорвиц не замедлил сделать. Он вывел на левый экран целую колонку прецедентов. Джарнес, сверив их со своими заметками, ждал продолжения. Выражение лица Хорвица, сидевшего за соседней консолью, становилось все более недовольным, но он продолжал нагромождать один прецедент, оставшийся без ответа, на другой.
      В какой-то момент Судья Фигоун, заинтересовавшись такой необычной тактикой защиты, нарушил тишину вопросом:
      — Вы собираетесь дать ему одному разыгрывать дело, субмастер Джарнес?
      — Если это можно назвать делом, — вежливо ответил Джарнес.
      Теперь Хорвиц действовал куда медленнее и после появления на экране каждой новой строки с неудовольствием и сомнением поглядывал на Джарнеса. Тогда тот, потянувшись, погладил клавиатуру и вывел на свой экран ссылку на один-единственный прецедент.
      Прозвучало «пинг», и все многочисленные прецеденты Хорвица исчезли с экрана. Глядя на пустой экран с полуоткрытым от изумления ртом, Хорвиц поднялся, чтобы заявить протест, передумал, поглядел на так и не изменившийся дисплей компьютера и стал копаться в своей дискотеке.
      Судья прервал молчание:
      — У вас есть другие прецеденты, субмастер Джарнес?
      — Есть, Ваша Светлость, но я сомневаюсь, что они понадобятся.
      Судья посоветовался со своим компьютером, прочел результат, улыбнулся и покачал головой.
      — Я никогда не видел дела, о котором идет речь, субмастер Джарнес. Как вам удалось его раскопать?
      — Я не раскапывал. К нему мое внимание привлекли лэнгрийцы.
      Судья страшно удивился, за что Джарнес не мог его винить. Он и сам с трудом верил случившемуся. Понадобилось чертовски много времени, чтобы вытащить это дело на свет Божий, даже когда ему рассказали, что оно существует. Когда же он это дело наконец раздобыл, то решил, что является жертвой розыгрыша. Дело было почти идентично тому, что произошло на Лэнгри, и касалось права планеты устанавливать собственные налоговые нормы. При апелляции в Верховный Суд правовые основы были изложены столь точно, что годились на все времена, а обзор прав планет на установление своих норм налогообложения был сделан столь фундаментально, что ничего подобного Джарнесу еще видеть не приходилось. Поскольку с тех пор права миров на собственные законы налогообложения никогда не подвергались сомнению, о самом деле начисто позабыли, так как его никогда не требовалось вызывать в качестве прецедента.
      И все же кто-то о нем помнил. Кто-то, кто не был юристом, поскольку Форнри принес Джарнесу всего лишь засаленную бумажку, на которой неразборчивым почерком были записаны впечатления очевидца, в незапамятные времена и в неизвестном мире присутствовавшего на этом суде. Как лэнгрийцы узнали об этом, если само открытие Лэнгри состоялось гораздо позже, осталось тайной.
      Форнри никакой информации не дал, а Джарнес, не будучи уверен в ценности этого листка, ее и не запросил. А если бы и спросил, то, вероятнее всего, ответа не получил бы. С самого начала туземцы сообщали ему только то, что ему было необходимо знать в данный момент. Это иногда его обижало, но теперь он знал, что они поступали мудро.
      И хотя было много других прецедентов, на которые он мог бы сослаться, и хотя он подумывал, что мог бы обойтись и без данной ссылки, но он с наслаждением дал народу Лэнгри самому закончить свою тяжбу, да еще так эффектно.
      Хорвиц возобновил игру, посылая на экран один прецедент за другим, но каждый появлялся на экране лишь на одно мгновение и тут же исчезал. К концу он стал пользоваться «сомнительными» дисками, звуки «пинг» сменились звуками гонга и голосом клерка Вайленда, с упреком говорившего: «Отменено решением Верховного Суда, мастер Хорвиц».
      Судья Фигоун слабым движением руки восстановил порядок. Легкая улыбка скользнула по его губам, когда он склонил голову в сторону Джарнеса.
      — Мои поздравления, субмастер Джарнес. Ваше требование на предыдущем слушании о предоставлении «Уэмблинг и Кo» отчета об их капиталовложениях в самом деле дало результаты, ибо теперь даже их собственный советник назвал эти расчеты завышенными и вздутыми. Я же принимаю их как справедливую базу для определения суммы налога. Далее, я подтверждаю право народа Лэнгри устанавливать собственные налоги. И все же мне придется рассмотреть жалобу истца на селективный характер этого налогообложения.
      — Но оно вовсе не селективное, Ваша Светлость. Налог в расчете десять к одному применяется ко всем жителям планеты.
      — Возражаю! — заблеял Хорвиц. — Ни один житель Лэнгри не обладает ничем, кроме травяной хижины. А что она стоит, такая хижина? Тогда как «Уэмблинг и Кo»…
      — Тишина! — взревел Судья Фигоун. Он опять уселся в кресло, чтобы обдумать ситуацию.
      — А действительно ли туземцы платят этот налог, субмастер Джарнес? — наконец спросил он.
      — Конечно, Ваша Светлость. Этот налог относится ко всем, и я могу представить вам для обозрения оплаченные налоговые квитанции. Далее, я протестую против самого термина «травяные хижины». Это очень тщательно выстроенные жилища, постройка которых требует нескольких дней труда для целой бригады опытных работников. Никаких трав при постройке не применяют. Я хотел бы показать моему уважаемому коллеге образец плетеной ткани, которая применяется при строительстве стен, необходимых в климатической обстановке Лэнгри. Только самые умелые туземцы могут плести такие циновки. В доказательство я могу привести доклад Эрика Хорта — ученого антрополога и помощника судебного исполнителя на планете Лэнгри — о его собственной попытке построить такую хижину, облыжно именуемую «травяной». И еще я хотел бы указать, что жилища облагаются налогами дифференцированно, в зависимости от их местоположения, что определяется ценой земли, но это правило действует только в деревнях и имущества «Уэмблинг и Кo» не касается.
      — Изложенная информация заносится в протокол, — сказал Судья. — А теперь я готов рассмотреть соображения сторон насчет селективности этого налогообложения.
      На этот раз Джарнес вызвал на экран один-единственный прецедент и удобно расположился в кресле, чтобы видеть бесплодные усилия Хорвица заставить этот аргумент исчезнуть. Прецеденты мастера появлялись на его экране, но компьютер тут же отправлял их в небытие с издевательским ударом гонга. Хорвиц лихорадочно копался в своих дисках, пытаясь разыскать еще что-нибудь достойное вывода на экран.
      Еще одна посылка, снова звук гонга.
      — Вы продублировали уже упоминавшуюся ссылку, мастер Хорвиц, — сказал клерк Вайленд.
      Хорвиц пожал плечами и вывел новый прецедент. Снова гонг.
      — Еще один дубль, мастер Хорвиц, — сказал Вайленд.
      Судья Фигоун наклонился над своим столом.
      — Мастер Хорвиц, субмастер Джарнес проявляет величайшее терпение, а потому я разрешаю вам сделать еще несколько попыток, если, конечно, у вас есть что-то весомое.
      Хорвиц сделал еще попытку. Раздался еще один удар гонга. Клерк Вайленд громко засмеялся, но тут же прикрыл рот рукой. Джарнес с трудом удержался от смеха.
      Хорвиц в бешенстве вскочил с места.
      — Мы не станем больше выносить такое! Мы подадим апелляцию! Это неслыханная наглость, и если этот Суд не желает действовать, то безобразие будет прекращено Верховным Судом. А потом…
      Слушая его, Джарнес еле подавил зевок. Будет апелляция, будет и еще что-то, что придумает изощренный ум фирмы «Хорвиц, Кванто, Млло, Вайлайм и Алаферно», но он твердо знает — он выиграл эту сложнейшую тяжбу.
      Знал это и Судья Фигоун. Он старался сам тщательно оценить прецеденты сторон, пока шло разбирательство, но теперь, когда Хорвиц бушевал, он просто ждал от компьютера заключения. Затем слегка поклонился Джарнесу и явственно подмигнул ему.

      Райская планета Лэнгри все еще выглядела чудовищно изуродованной, но она уже выздоравливала. Здания курорта были снесены. Одинокий грузовой корабль стоял на посадочном поле, и последняя машина подвозила к нему остатки оборудования и материалов. Погрузчик напоминал вымершего мамонта.
      Вид машин, грузящих эти остатки, стал настолько привычен, что Талита Варр прошла мимо, не обратив на погрузчик никакого внимания.
      Огромная терраса курорта, предназначенная для тысяч туристов, прибывших, чтоб порезвиться на отмелях океана, сейчас была пуста, дорогие облицовочные плиты сорваны, и неприхотливые лэнгрийские цветы уже начали осваивать ее. На берегу, ниже террасы, глядя на сверкающий под полуденными лучами солнца океан, стояла одинокая фигура Х.Харлоу Уэмблинга. Талита робко подошла к нему.
      Услышав шорох ее шагов по песку, он повернул голову. Затем снова отвел взгляд в сторону. Его голос был лишен всякого выражения.
      — Значит, собираешься остаться?
      — Правительство Лэнгри пригласило нас остаться. А завтра мы с Эриком собираемся пожениться. Будет двойная церемония — Форнри и Далла тоже вступают в брак. Не хочешь прийти?
      — Нет… Нет, спасибо. — Уэмблинг явно торопился. — Я уже сказал Форнри, что мы кончим грузить остатки сегодня вечером, и я тут же улечу. — Он помолчал, а потом прошептал, обращаясь к самому себе: — Какая потеря! Какое сказочное место для курорта!
      Мимо них прошли по песку четверо туземцев, тащивших бревна для праздничного костра. Тщательно уложив бревна, туземцы улыбнулись Талите и ушли. Теперь, когда колуфы стали возвращаться на прежние пастбища, туземцы смогли стряхнуть с себя тяжелые последствия нехватки еды, но вряд ли одна еда могла так изменить их вид. Они были счастливы.
      Уэмблинг смерил их мрачным взглядом.
      — Готовятся к празднику бракосочетания? — спросил он.
      — Нет. Оно состоится в деревне Старейшины. А это для особого праздника, который будет сегодня. Туземцы хотят отметить возвращение этого мира в их собственность.
      Подошли еще туземцы, тоже с бревнами. Уэмблинг не обращал на них внимания. Он стоял, глядя вдаль.
      — Ладно, Тал. Ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что делаешь. Я просто пожелаю тебе всего доброго.
      — А я сожалею, что мы оказались по разные стороны баррикады, дядя Харлоу, но у меня не было выбора.
      — Все в порядке, Тал. Это меня полностью не разорит. Но какая потеря! Какое место для курорта!
      Мурлыканье мотора машины смолкло. По склону берегового уступа быстро спускался Хайрус Эйнс.
      — Мы погрузили все, что стоило увозить, — сказал он. — Я думаю, что туземцы с нетерпением ждут нашего отлета.
      — Я сказал Форнри, что мы улетим вечером. Мы вовсе не собираемся бежать от них.
      — Если хотите знать мое мнение, — сказал Эйнс, — то дело весьма смахивает на то.
      Уэмблинг и Талита обернулись и бросили взгляд на посадочную площадку. Значительная часть населения Лэнгри собралась здесь сегодня. Видимо, туземцы считали отлет корабля Уэмблинга желанным началом своего праздника. Вместо того чтобы прийти туда, где были разложены бревна для костров, люди толпились на взлетном поле, оставив свободной лишь узкую дорожку для погрузчика.
      — Тут вечером будет праздник, — сказала Талита Эйнсу. — Они пришли принять в нем участие.
      — Давайте не будем им мешать, — отозвался Эйнс. — А то вдруг они решат, что мы должны стать реквизитом для их развлечений.
      — Чушь, — резко ответила Талита, но Эйнс явно был слишком напуган. Он тут же быстро зашагал к кораблю.
      — В чем-то он прав, — сказал Уэмблинг. — Я ничего не заработаю, болтаясь здесь. — Он поглядел на нее. — Прощай, Тал.
      Импульсивно она поцеловала его. А затем, когда он быстро затопал к кораблю, пошла искать Хорта. Они еще долго стояли рука об руку немного в стороне от туземцев и наблюдали за радостной предпраздничной суетой.
      Эйнс к этому времени уже добрался до толпы улыбающихся туземцев. Бросая испуганные взгляды по сторонам, он вступил на дорожку, ведущую к кораблю. Уэмблинг тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Он ускорил шаги и даже обогнал Эйнса. Эти двое, видимо, читали на улыбающихся лицах только выражение злорадства, а потому перешли на панический бег. Эйнс уже исчез внутри корабля, а Уэмблинг, задыхаясь, остановился на верхней ступеньке трапа и посмотрел вниз.
      У подножия трапа стояли Форнри и Далла. Их лица светились счастьем, а Форнри попрощался с Уэмблингом поднятием руки.
      — Что ж, Форнри, — заговорил, задыхаясь, Уэмблинг, — надеюсь, мы расстаемся друзьями. Я хотел вашему народу только добра. Этот курорт мог бы быть вашим ценным достижением. Ваши десять процентов…
      Улыбки стали еще шире. Уэмблинг никак не мог отдышаться, а когда ему это удалось, сказал с трудом:
      — И я благодарен вам за разрешение увезти отсюда оборудование и строительные материалы… Большое спасибо.
      — А мы благодарны вам за медицинский центр, — крикнул в ответ Форнри.
      — На здоровье. И очень жаль, что вы меня не поняли. Такая потеря! Почему бы не дать мне кусочек побережья там, где это не будет мешать вашей охоте?
      Форнри промолчал.
      — Я дам вам двадцать процентов прибыли.
      Уэмблинг окинул быстрым взглядом лица туземцев у трапа. В открытом люке появился Эйнс, который с интересом наблюдал за происходившим.
      — Тридцать! — Уэмблинг опять оглянулся и сделал длинную паузу. — Пятьдесят процентов!
      Рот Эйнса раскрылся от изумления. Наклонясь в сторону Форнри, Уэмблинг прокричал ему, и в этом крике явно слышалась мольба и отчаяние, что было совершенно не свойственно его натуре:
      — Я сделаю вас всех богачами!
      — Мы уже богачи, — спокойно ответил Форнри.
      Уэмблинг отвернулся. Минутой позже трап поднялся, люк закрылся и туземцы медленно отступили от корабля. Он взлетел. Праздничные танцы начались немедленно.
      Зажглись костры, заиграла музыка. Когда Хорт и Талита пошли к берегу, их догнали Форнри с Даллой. Талита и Далла радостно обнялись, а Форнри отвел Хорта в сторонку и стал ему что-то говорить.
      Хорт подошел к Талите.
      — Догадайся, о чем он говорил со мной. У Форнри есть для нас работа. Он хочет, чтобы мы осмотрели некий разбитый космический корабль. Мне пришлось открыться, что мы уже видели эту развалюху.
      — Да, мы нашли ее, — сказала Талита. — Но решили, что будет лучше, если притворимся, что ничего о нем не знаем.
      Ленты танцующих покидали пляж и тянулись на бывшую стройплощадку. В руках танцоров горели факелы, туземцы ломали и рвали на куски остатки тех строительных материалов, которые оставили после себя люди Уэмблинга.
      — Мы планируем строительство своей новой столицы, — объяснил Форнри. — Мистер Уэмблинг любезно очистил землю, и теперь мы построим город таким, каким он видится нам. Танцоры размечают места для улиц и некоторых зданий. И парков. В городе будет много парков.
      — Отлично, — сказал Хорт и добавил: — Так вот, мы нашли корабль и осмотрели его. Это было необычайно интересно.
      — А они прочли судовой журнал? — взволнованно спросила Талита.
      — Нет, — ответил Хорт. — Они не смогли. Этот алфавит им не знаком. Они даже не сумели понять, что это такое.
      — Интересно, вы поняли, каким великим человеком был Керн О’Брайен? — спросил Хорт у Форнри. — Даже слово «гениальный» не в силах передать сущность этого человека. Особенно если посмотреть, чего он достиг. Я думаю, придет время, когда вы станете присваивать его имя зданиям, деревням и паркам. Но он заслуживает и другого, поистине гигантского монумента. Вам следует об этом подумать.
      Форнри и Далла смотрели на Хорта, ничего не понимая.
      — Они, видимо, не знают, что планеты можно называть в честь людей, — сказала Талита. — Просто стыд.
      Хорт кивнул в знак согласия. Потом воскликнул:
      — Глянь-ка!
      Теперь они были совсем близко к танцорам и видели, что те делают. А те выводили буквы на обломках и обрывках строительных материалов, размечая свою новую столицу — город, спланированный танцами. Эти знаки плыли по воздуху в руках танцоров туда, где будут находиться УНИВЕРСИТЕТ ЛЭНГРИ, БУЛЬВАР ЛЭНГРИ, КОНГРЕСС ПЛАНЕТЫ ЛЭНГРИ, БОТАНИЧЕСКИЙ САД ЛЭНГРИ, ПРАВИТЕЛЬСТВО ЛЭНГРИ, БИБЛИОТЕКА МИРА ЛЭНГРИ.
      Хорт снова обратился к Форнри и Далле:
      — Это позор. Сейчас уже слишком поздно что-то менять, но вам следовало бы назвать свой мир «О’Брайен».
      И опять ни Форнри, ни Далла ничего не поняли.
      — О’Брайен? — спросил Форнри, без всяких эмоций. — А кто такой этот О’Брайен?
 
Перевод с английского:
В. Ковалевский,
Н. Штуцер