ГЛАВА ВТОРАЯ

Больше Шерлок Холмс не возвращался к разговору о питахайе и о случае на Спиталфилдском рынке. В то время, о котором я рассказываю, если у нас не было конкретного заказчика, Холмс обычно предоставлял вести дело мне. Если я допускал ошибки или совершал промахи, то он просто указывал мне на них.

Согласно моему дневнику, в тот вечер мы разговаривали об электрификации лондонских трамвайных путей. Их оснащение продвигалось очень быстро. В течение многих лет Холмс пристально следил за многочисленными экспериментами по развитию городского транспорта. Вот почему мы тогда обсуждали широкий круг проблем, связанных с влиянием общественного транспорта на раскрытие преступлений. В практике Шерлока Холмса уже был случай, когда преступник ускользнул от него на конке. Сыщику не помогла даже специально натренированная собака. Не менее удобным местом для скрывающегося преступника он считал подземку. Разумеется, Шерлок Холмс отнюдь не был противником прогресса. Но он полагал, что, стремясь уйти от погони, правонарушители будут изобретать все новые и новые уловки и использовать самые совершенные средства передвижения и это следует не только учитывать, но и предвидеть.

На следующее утро я встал в четыре часа и облачился в костюм рабочего, который держал специально для подобных случаев. Я уже привык, что даже в этот ранний предрассветный час могу обнаружить читавшего, размышлявшего над какой-либо проблемой или проводившего химические опыты Шерлока Холмса. Но в то утро его не было видно. Все обитатели дома 221б и сама Бейкер-стрит были погружены в сон. Я отправился в путь по спящему Лондону. Газовые фонари ещё не потушили, и отблески их света превращали мою тень в какую-то гротескную фигуру.

Я направлялся к зеленщику Джошуа Вирту, который дружил ещё с моим отцом. Я знал Вирта столько же, сколько помнил себя. Иногда, когда его скручивал ревматизм, я оказывал ему услуги, закупая продукты. Поэтому он охотно разрешал мне использовать торговлю овощами, если я нуждался в маскировке для проводимых нами расследований. Вирт жил над своим магазином, поблизости от Грейт-Портленд-стрит, и ещё находился в постели, когда я постучался к нему.

Вирт радостно приветствовал меня. Он мучился от боли и как раз размышлял, 'сумеет ли сегодня подняться. С моим приходом он получил прекрасную возможность снова улечься в постель. Пока я запрягал лошадь, Вирт составил список и наметил закупочные цены. Я вывел тележку из узкого пустынного закоулка, служившего Вирту конюшней, и отправился в путь по никогда не затихавшим широким улицам Лондона.

Путь к Спиталфилду оказался долгим и утомительным. Обычно мой друг предпочитал расположенный поблизости Ковент-Гарден. Теперь же мне пришлось проехать на его смирной лошадке почти через весь постепенно просыпавшийся город. Улицы быстро заполнялись транспортом и, когда мы наконец добрались до Коммершиал-стрит и приблизились к рынку, моя лошадь и тележка уже казались песчинками в окружавшем нас потоке экипажей и людей.

Я загрузился помидорами и луком, отобрал необходимую мне зелень и наконец нашёл немного капусты нужного качества и по вполне приемлемой цене. Это расположило ко мне целый ряд продавцов, поскольку я выступал в самой выгодной для них роли — покупателя. Покончив с закупкой продуктов, я начал расспрашивать продавцов, нет ли у них питахайи.

Шерлок Холмс учил меня, что все жители Лондона — эксперты в своём деле. Даже самый скромный возчик помнит каждую выбоину в булыжной мостовой на своём маршруте. Он также разбирается в видах экипажей, лошадях и искусстве других возчиков. Сама действительность заставляет его быть специалистом в этих вопросах, и ни один учёный, ни один университетский профессор, даже полицейский не сможет превзойти его в этой области.

Конечно, и владельцы лавок на Спиталфилде были специалистами в своей области. Они разбирались во фруктах и овощах. Они могли совершенно свободно судить о достоинствах и недостатках ланкаширских томатов последнего урожая, которые, с их точки зрения, никак нельзя было спутать с йоркширскими, кембриджскими или шотландскими. Такую же осведомлённость они проявляли при обсуждении разнообразных сортов лука, яблок, слив, ревеня, бобов, зелёного горошка или сельдерея.

Но даже у экспертов бывают слабые места. Я вполне допускал, что кто-то из них специально хранит разные диковинные фрукты и овощи для снабжения особо изысканных клиентов. Естественно, об этом могут не подозревать даже самые ближайшие соседи. Если такой продавец существовал, я и должен был его отыскать.

Уже первый спрошенный сначала уставился на меня, потом с отвращением сплюнул и буркнул:

— В эти дни меня слишком донимали расспросами об этих самых питахайях, или как они там ещё называются.

Я также сплюнул.

— У меня есть покупатель, который ими интересуется. Обещал взять, если я их найду. Ты их когда-нибудь брал?

— Никогда не видел, но вчера меня тоже спрашивали о них, — ответил владелец лавки. — До сих пор не имею об этом ни малейшего понятия.

— Мой заказчик говорил, что это какой-то фрукт.

— По-моему, в Лондоне они никогда не продавались.

Я угрюмо кивнул:

— Я тоже не слыхал об этом фрукте. Но мне обещали хорошо заплатить.

— Никогда не дели шкуру неубитого медведя, — мудро посоветовал владелец лавки. — Может быть, прежде тебе самому придётся выложить за него кругленькую сумму.

Моё желание — найти того, кто расспрашивал о питахайе — выглядело вполне объяснимым. Я выразил недоумение, зачем моей покупательнице потребовалось появиться на рынке после того, как она договорилась со мной. Если же она уже нашла то, что искала, то вполне могла аннулировать нашу сделку.

В ответ на мои рассуждения владелец лавки только расхохотался:

— У нас на рынке она не нашла питахайю.

— А как она выглядела? — поинтересовался я.

— Противная старая карга.

Эти слова он сопроводил таким «смачным» описанием, что его никак нельзя было бы повторить в светском обществе.

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, нет — моя была привлекательная молодая женщина, словом, настоящая леди.

Продавец презрительно фыркнул:

— Здесь оптовый рынок, приятель. Что на нём делать леди?

Подобный же разговор, с небольшими вариациями, состоялся у меня с каждым из владельцев лавок. Закончив, я смог подтвердить отдельные детали из описания Рэбби. Однако добавить в его рассказ новые подробности мне не удалось. Шерлок Холмс, как всегда, оказался прав: Рэбби был определённо одним из лучших наблюдателей в Лондоне. Никто на рынке не смог так точно описать манеру поведения той старой женщины.

Усталый, я проделал обратный путь через весь город. Теперь он уже полностью проснулся и жил в обычном трудовом ритме. Когда я доставил свои закупки и распряг лошадь, я возвратился на Бейкер-стрит.

Шерлока Холмса дома не было.

Как сообщила мне миссис Хадсон, он вместе с хорошо одетым джентльменом куда-то отправился в экипаже.

Меня это не удивило. По мере того как слава Шерлока Холмса росла, всё больше людей нуждалось в его услугах в качестве консультанта. Часто от него хотели получить суждение по тем незначительным проблемам, которые представляли интерес, но не могли стать основанием для начала официального расследования. Руководители коммерческих учреждений полагали, что его безукоризненная логика может помочь спасти их деньги или увеличить прибыль.

Я снова переоделся и вернулся на рынок, чтобы присоединиться к армии мальчишек, которые вечно околачивались там на предмет случайного заработка, Правда, по возрасту я не совсем подходил для этой роли. Поскольку мне предстояло провести здесь остаток дня, пришлось действовать в соответствии с избранной ролью. Мальчишки выполняли более лёгкие поручения, я же удостаивался чести разгружать и нагружать тележки. Никогда ещё мне не приходилось работать так усердно, чтобы получить взамен столь ничтожную информацию.

Во время перерывов я разговаривал с другими рабочими. Те из них, кто запомнил старуху, удивлялись, почему она так спешила. Она спрашивала о питахайе и тотчас же уходила, не дожидаясь ответа. Но это мы уже знали от Рэбби.

Несмотря на все мои усилия, проблема казалась неразрешимой. Не было никакой надежды на то, что женщина вновь появится на рынке. Видимо, она передала своё сообщение. Оставались ещё две возможности выследить её. Первая, если кто-то из постоянных обитателей рынка видел старуху раньше и смог бы опознать. Вторая — если кто-то из них заметил, как она разговаривала с кем-нибудь. Но и эти возможности не оправдали моих надежд.

К полудню я уже знал, что потерпел поражение. Толпа начала таять. Я бродил вокруг вместе с последними покупателями, намереваясь предпринять последнюю попытку на тот случай, если оставалось ещё что-то тайное, пока скрытое от меня.

Неожиданно я услышал резкий мужской голос, который произнёс уже знакомое слово: питахайя. Я тотчас развернулся и поспешил на голос. Я увидел пожилого фермера с маленькой ручной тележкой, который разговаривал с одним из владельцев лавки.

— Свежие и очень вкусные, — пронзительно дребезжал надтреснутый голос. — Купите у меня всю тележку.

Торговец с любопытством рассматривал его. Наконец он сказал:

— До вчерашнего вечера я никогда и не слыхивал о питахайях. — Потом добавил: — Кто-то уже спрашивал о них у меня, теперь ты предлагаешь их купить, но я даже не знаю, как они выглядят.

Пожилой фермер опустил руку и сумку, лежавшую на тележке, вынул оттуда один плод и протянул его торговцу.

Я придвинулся поближе и разглядел, что по форме он напоминал небольшую сливу.

Продавец тоже уставился на фрукт.

— Так это же обыкновенная дамсоновская слива, — наконец произнёс он.

— Мы всегда называли их питахайи, — ответил пожилой фермер. — Необычайно сочные. Ты лучше попробуй.

Торговец потёр сливу о рукав, пока она не заблестела. Затем он надкусил её, пожевал, отправил остаток в рот и наконец сплюнул косточку.

— Совсем неплохо. Сколько ты хочешь?

— Двенадцать шиллингов.

Торговец остолбенел:

— За бушель? — Он возмущённо отвернулся. — Ты не можешь утраивать цены слив, просто называя их питахайями!

— Нет могу, они же совершенно особенные, — невозмутимо парировал фермер.

— Какая наглость! — возопил торговец. — Это же настоящий грабёж! И куда только смотрит полиция. Обычные дамсоновские сливы…

— И вовсе они не обычные, — возразил пожилой фермер. — Это питахайи. Я никого не заставляю покупать их. Не захочешь ты — возьмёт ещё кто-нибудь.

Он повернул свою тележку и направил её в другую сторону.

Я последовал за ним. Он заковылял к следующему лавочнику, подождал, пока тот соблаговолит обратить на него внимание, и лишь затем спросил своим пронзительным, дребезжащим голосом:

— Вы не хотели бы купить питахайи?

Торговец ничего не знал о питахайях, но заинтересовался, потому что покупатели спрашивали о них. Однако предложение купить за двенадцать шиллингов бушель дамсоновских слив, каким бы чудным именем они ни назывались, привело его в ярость. Как только торговец начал выкрикивать ругательства, пожилой фермер спокойно повернул и заковылял дальше. У очередного торговца все повторилось снова.

Я следил за ним в течение получаса, а он продолжал перемещаться от одного прилавка к другому. За ним уже протянулся целый хвост разъярённых торговцев. Удостоверившись в том, что вместо питахайи он пытался продать обыкновенные сливы, я оставил наблюдение. По крайней мере, я узнал что-то новенькое для Шерлока Холмса, и мне не терпелось рассказать ему об этом.

Вдруг старик фермер развернул свою тележку и почти наехал на меня по пути к следующему прилавку. Проезжая мимо меня, он посмотрел в мою сторону и подмигнул.

Это был Шерлок Холмс.

Доктор Ватсон часто говорил о том, что в лице Шерлока Холмса театр потерял великого актёра. О его поразительном таланте мгновенно и полностью изменять свою внешность свидетельствует, например, тот факт, что даже люди, хорошо и близко с ним знакомые и знающие его способность перевоплощаться, всегда попадали впросак, когда это происходило.

И на сей раз это был не Шерлок Холмс, игравший роль фермера, но самый настоящий фермер. Холмс каким-то образом полностью изменил свою фигуру, выражение лица, стал иным и по манере поведения, и по речи.

Когда мы вновь встретились на Бейкер-стрит и Шерлок Холмс освободился от маскировочного наряда, он развязал одну из пачек книг, которые приобрёл днём, и показал мне цветное изображение питахайи.

— Приходилось ли вам видеть когда-либо что-нибудь подобное? — полюбопытствовал он.

— Нет, сэр, — признался я.

— И мне тоже. Интересно…

Холмс оборвал фразу на полуслове, так и не сказав, что же его заинтересовало. Я вернулся на место и начал ждать. Прошло несколько минут, прежде чем он вспомнил о моём присутствии.

— Пожалуйста, попросите миссис Хадсон принести чай, — попросил Холмс. — У меня не было во рту ни крошки с самого утра.

Я позвонил в колокольчик. Когда я вернулся на место, Шерлок Холмс сказал:

— Я никак не могу решить, действительно ли перед нами одна из самых примечательных загадок или это совершеннейшая безделица. Ваше расследование никак не продвинулось?

Мне пришлось описать ему весь свой день.

— Да, этого следовало ожидать, — сказал он, когда я закончил. — Эта ниточка оборвалась. Теперь торговцы могут искалечить любого, кто упомянет при них о питахайях. Нам следует подумать, как взяться за дело с другой стороны.

Это было очень любезно с его стороны — сказать, что именно мы оба должны продумать другие варианты. Когда мы оказывались в тупике, как и в данном случае, Шерлоку Холмсу приходилось думать за нас двоих.

Мой патрон был необычайно благожелательным человеком. Доктора Ватсона тоже можно было назвать добросердечным, но его доброта была совершенно иного рода. Он всегда делал то, чего от него ожидали, полагая, что главное — быть любезным со всеми. Доброта и благожелательность Шерлока Холмса проявлялись совсем по-иному. Здесь он демонстрировал такую же энергию и предусмотрительность, как и при расследовании преступлений, причём не только по отношению к тем, кто мог оказать помощь при разгадке тайны. По-моему, он даже не задумывался об этом.

Доктор Ватсон оказал ему плохую услугу, постоянно отмечая в своих записках якобы свойственную Холмсу сдержанную манеру поведения и уподобляя точность работы его интеллекта часовому механизму. Такое сравнение применимо только к тому времени, когда он углублялся в расследование. Видимо, доктор Ватсон просто преувеличивал, или Шерлок Холмс вёл себя в его присутствии совершенно иначе, чем со мной. Я всегда вспоминаю о нём с большой теплотой как об удивительно сердечном и необычайно добром человеке.

На следующий день, в соответствии с полученными мною от Шерлока Холмса инструкциями, я вернулся на рынок и побеседовал с четырьмя владельцами лавок, находившихся на значительном расстоянии друг от друга.

Я выбирал своих собеседников с большой тщательностью и каждому рассказал историю о состоятельном человеке, который пытается найти свою пожилую незамужнюю тётушку, убежавшую из дома, достаточно безобидную, но со странностями. Я объяснил, что найти её можно по тому, что она будет спрашивать о питахайе. Если они вновь случайно увидят её на рынке, то должны немедленно отправить к мистеру Шерлоку Холмсу посыльного и одновременно попытаться задержать женщину до его прихода. Конечно, я пообещал за это щедрое вознаграждение.

«Боюсь, что мы опоздали с этим манёвром, — заметил Шерлок Холмс. — Но мы обязаны попробовать и этот вариант».

Я очень боялся, что торговцы опознают меня после моих вчерашних расспросов и поступят со мной так, как предсказывал Шерлок Холмс. Однако его имя было им хорошо знакомо, и, поскольку им нечего было терять, они согласились держать ушки на макушке и не пропустить пожилую женщину, спрашивающую о питахайе.

Но, конечно, никто из них так и не увидел нашу даму.

Так прошла неделя и ещё одна, и уже казалось, что тайна питахайи обречена отправиться в папку неразгаданных дел. По правде говоря, сам я уже и думать забыл об этом. Шерлок Холмс был занят консультациями, связанными с шантажом, в который оказался вовлечённым представитель одного из самых известных английских семейств. В связи с этим делом нам пришлось на несколько дней отлучиться в Оксфорд. Поэтому, когда Рэбби вновь навестил нас, проблема питахайи давно вылетела у меня из головы.

Рэбби выбросил её из головы тоже. Был субботний вечер, и он пришёл пораньше, чтобы, по обыкновению, попить с нами чайку.

— Есть новости о питахайе, Рэдберт? — шутливо спросил его Шерлок Холмс, как только Рэбби уселся за большой обеденный стол.

Рэбби даже заморгал от удивления. Ему пришлось признаться, что он начисто забыл об этом.

— Какую же загадку вы приготовили для нас сегодня? — осведомился Шерлок Холмс.

Рэбби описал происшествие, которое действительно выглядело весьма странно. После полудня он видел джентльмена в вечернем наряде, который прогуливал на поводке козла по Пикадилли. Его окружала толпа хохочущих уличных мальчишек, да и никто из проходивших мимо взрослых прохожих не мог удержаться от улыбки. Как заметил Рэбби, козёл был достаточно крупным и вовсе не желал, чтобы его тащили на верёвке. Джентльмену с трудом удавалось заставлять его идти в нужном направлении. Рэбби проследил за процессией, проследовавшей вниз по направлению к Хэймаркету. Он явно направлялся к Нортумберленд-авеню, к отелю «Метрополитен». Там, к изумлению швейцара и нескольких служащих, джентльмен попытался провести козла в отель. По словам Рэбби, джентльмен, проживавший в отеле, настаивал на своём праве принимать гостей по своему выбору.

— Ну и как, ему это удалось? — полюбопытствовал Шерлок Холмс.

— Нет, сэр.

Шерлок Холмс печально покачал головой:

— Вы разочаровали меня, Рэдберт. Столь странный выбор спутника для прогулки вовсе не является таким уж загадочным. Вчера вечером состоялся боксёрский поединок между Миллингфордом и американским претендентом, Бартлетом. Миллингфорд одержал победу. Американцы имеют обыкновение заключать весьма странные пари. Очевидно, проигравшему полагалось получить в собственность козла — ведь дядюшка Сэм обычно изображается с козлиной бородкой. Нынче утром на Трафальгар-сквер при мне двоим американцам тоже пытались всучить козлов. Так вы больше ничего не слышали о питахайях?

Рэбби промолчал, поскольку со времени своего последнего визита к нам он и не думал об этом деле.

— Рэдберт, — сказал Шерлок Холмс, всем своим видом выражая крайнюю степень недовольства, — когда миссис Хадсон сообщила о вашем приходе, я был уверен, что вы раскроете нам тайну вашей старухи. По-крайней мере, вы могли бы внести хоть какую-то лепту в наше расследование.

Хотя в глазах Холмса прыгали озорные искорки, Рэбби струхнул и, чуть поколебавшись, отчаянно выпалил:

— Может быть, дать объявление в газетах, сэр?

Это предложение не было случайным. Рэбби нередко привлекали для выполнения подобного рода поручений.

— Что же должно гласить объявление? — спросил Шерлок Холмс по-прежнему с озорным блеском в глазах. — Если женщина, которая искала питахайю на Спиталфилдском рынке две недели назад, явится на Бейкер-стрит, мы завалим её этими фруктами?

Рэбби энергично закивал.

Не скрывая разочарования, Шерлок Холмс покачал головой и уже серьёзно добавил:

— Вы забываете, что она искала вовсе не питахайю. Возможно, фрукты совсем не интересовали её. Она была только посыльным, сообщившим пароль. Поэтому она вряд ли обратит внимание на наше объявление.

— Если она не знала, кому было адресовано сообщение, она вполне может также не знать, дошло ли оно до адресата, — рискнул я высказать своё мнение. — Именно поэтому она может откликнуться на объявление… А если сообщение не было получено, то на объявление может откликнуться тот, кому оно было адресовано.

— Если сообщение не дошло до адресата, — возразил Шерлок Холмс, — его вполне могли послать на следующий день, но уже с другим паролем и другим посыльным, поскольку пожилая женщина почти наверняка была подменой.

— Но если пославший не знает о том, что сообщение не было доставлено? — спросил я.

На мгновение Шерлок Холмс задумался. Ни я, ни Рэбби не осмеливались прервать его молчание.

— Конечно, это гиблое дело, — наконец произнёс Шерлок Холмс, — но если эти две группы общались между собой с помощью пароля, который доверили случайному посыльному, то есть слабая вероятность, что сообщение не попало по назначению, а обе стороны об этом не знают. Предполагаемый получатель не знал, что послание было отправлено, а отправитель — что оно не было получено.

Он вынул ручку и бумагу и начал быстро писать:

— Ну что ж, попробуем и этот вариант. Раздел объявлений в «Таймс» и ещё в одной или двух газетах: «Те, кому необходима информация о питахайях, могут получить её, обратившись к мистеру Шерлоку Холмсу на Бейкер-стрит, 221б».

Насладившись щедрым угощением миссис Хадсон, Рэбби положил в карман свой шиллинг и ушёл, унося с собой объявление.

В это время наше дело о шантаже, о котором я уже упоминал выше, быстро приближалось к кульминации. Самым лучшим оружием против шантажа является также шантаж. Ни один шантажист не устоит, если его поставить перед угрозой разоблачения грязных фактов его собственной жизни. На следующий вечер, вернувшись из Оксфорда, я привёз с собой неопровержимые доказательства, и Шерлок Холмс тотчас начал приготовления, чтобы с их помощью обезоружить шантажиста.

Я решился спросить его, откликнулся ли кто-нибудь на наше объявление, лишь когда он проделал всю эту работу.

— Да, был всего один посетитель, — ответил Шерлок Холмс. — Торговец со Спиталфилдского рынка пожаловал лично. Он вспомнил, как кто-то на рынке наводил справки по поводу питахайи. И он подумал, что, может быть, упустил свою выгоду. Я объяснил ему, что объявление было связано с особым видом иностранных вложений и предназначалось одному из наших специальных клиентов.

Я был разочарован.

— Не обращайте внимания, — сказал Шерлок Холмс. — С самого начала это предприятие было обречено на неудачу. Время от времени нам нужна подобная встряска, дабы напомнить, что человеческие поступки могут и не подчиняться здравому смыслу. Но, может быть, вот это приведёт нас к более интересной и разрешимой проблеме.

С этими словами он передал мне телеграмму. В ней говорилось:

«Необходимо срочно проконсультироваться по поводу семейной трагедии. Пожалуйста, сообщите мне в отель „Черинг-Кросс“, будете ли вы завтра дома в девять часов утра».

Телеграмма была подписана: «Эмелин Квалсфорд».

— Что вы об этом думаете? — спросил Шерлок Холмс, когда я, нахмурясь, разглядывал это краткое послание.

Я продолжал хмуриться. В телеграмме обычно сообщается только самое необходимое. В письме, напротив, предлагается широкий выбор материала для дедуктивных предположений. Чем длиннее послание, тем больше можно узнать о его авторе. Я пожалел о том, что Эмелин Квалсфорд слишком торопилась и предпочла послать телеграмму вместо письма.

Одной из самых поразительных вещей в работе с Шерлоком Холмсом было его умение угадывать мои мысли ещё до того, как я успевал их сформулировать.

— Не переживайте, Портер, — с улыбкой заметил Шерлок Холмс. — Даже в самой лаконичной телеграмме можно обнаружить больше, чем собирался сообщить отправитель. Например, время. Она отправлена из Рея в полдень. Передайте мне, пожалуйста, справочник. Мы можем совершенно точно утверждать, что она поедет к нам из Рея. Но в расписании нет ни одного поезда, который прибывал бы в Лондон ранним утром. Поэтому она должна добраться сюда накануне, переночевать в гостинице и увидеться с нами утром.

Вот откуда взялась просьба послать подтверждение в гостиницу, что я уже и сделал.

— Тогда «семейная трагедия» произошла сегодня, возможно, этим утром, и она тотчас решила посоветоваться с вами, — предположил я. — Она отправила телеграмму и поспешила на ближайший поезд.

— Нет, Портер. Семейная трагедия могла произойти и сегодня, и на прошлой неделе, и даже несколько лет тому назад. Однако именно этим утром у неё возникла срочная необходимость в моём совете. Вот что делает это сообщение таким многообещающим.

Продолжая размышлять, я напомнил себе, что серьёзная семейная трагедия, хотя бы и произошедшая на южном побережье, должна бы попасть на страницы лондонских газет. Конечно, если она на самом деле случилась сегодня в полдень, этот материал мог появиться в номере только на следующий день.

Я потянулся было к стойке сегодняшней прессы, но Шерлок Холмс снова улыбнулся и сказал:

— Большинство семейств, если это им, конечно, удаётся, предпочитают не разглашать своих семейных тайн. Можете ли вы сообщить что-нибудь об отправителе этой телеграммы?

— Видимо, она не часто отправляет телеграммы. Она использует вдвое больше слов, чем нужно.

— Верно, но она, видимо, очень старалась сделать своё сообщение понятным для нас. И семейная трагедия не повлияла на её мыслительный процесс. В послании чувствуется живой деловой склад ума женщины, но вместе с тем здесь имеется несколько возможностей для предположений. Если ей действительно необходимо поговорить со мной, почему она не приехала на Бейкер-стрит прямо с вокзала? Почему она является в Лондон накануне и только на следующий день, переночевав в гостинице, отправляется на утреннюю встречу? Наконец, она вполне могла бы сесть на самый ранний поезд и прибыть в Лондон с таким расчётом, чтобы быть у нас в одиннадцать — всего на два часа позже, чем то время, которое она выбрала. Вас впечатляют мои доводы, Портер?

— Да, сэр. Согласно полученной нами информации, её поведение кажется бессмысленным.

— Я рад, что и у вас такое же мнение, Портер, в соответствии с полученной нами информацией. Если бы мы знали побольше, то, возможно, её поведение могло показаться нам вполне разумным. Ведь, например, у неё могут быть и другие дела в Лондоне. Все наши доводы являются блестящим примером того, что можно придумать, не имея представления о точной цели визита. Впрочем, все это не важно. Я полагаю, что точно в девять мы увидим мисс или миссис Квалсфорд, и она расскажет нам о трагедии, случившейся в её семье. Я хочу, чтобы вы были здесь, если надо будет действовать немедленно.

Эти слова Холмса означали, что он мог поручить мне сопровождать предполагаемую клиентку.

Она действительно прибыла ровно в девять и, на мой достаточно неискушённый взгляд, оказалась настоящей леди — вроде красавицы из какого-нибудь романа или сказки. Она была одета в чёрное, из чего я сделал вывод, что Шерлок Холмс ошибся, предположив, что трагедия произошла много лет тому назад. Вряд ли дама стала бы носить траур так долго. Вместе с тем ошибался и я, предположив, что всё случилось накануне. Очевидно, что она не могла бы подобрать такой изящный траурный наряд за столь короткий срок.

Её роскошное одеяние было мягким и облегающим, оно прекрасно сидело на ней и выглядело страшно модным. Платье дополняла длинная развевающаяся накидка и чёрная шляпа без всяких украшений. Мне удалось бросить беглый взгляд и на её обувь, также весьма элегантную и крошечного размера. Наша посетительница откинула свою плотную вуаль, едва только опустилась в кресло. Лицо у неё было прелестное и свежее, точь-в-точь как у принцессы, только что вернувшейся из своего загородного замка. У неё были светло-каштановые волосы и синие глаза.

Большинство клиентов Шерлока Холмса приходили к нему с проблемами, зачастую с очень серьёзными. Эмелин Квалсфорд выглядела как юная леди, на чьи плечи свалился непосильный груз. Смущённый вид, трагическое выражение лица и заплаканные глаза вполне соответствовали цвету её одежды.

Шерлок Холмс отнёсся к ней со всей возможной предупредительностью. Он принял у дамы плащ и подвёл её к креслу доктора Ватсона, которое обычно предназначалось для посетителей.

— Пожалуйста, располагайтесь поудобнее, — сказал Холмс. Затем он представил меня как своего помощника, но мисс Квалсфорд не обратила внимания ни на его представление, ни на меня.

Шерлок Холмс часто признавался, что ничего не понимает в женщинах, и обычно называл их «таинственным противоположным полом».

«Это загадка, которую я не могу разгадать», — однажды заметил Шерлок Холмс.

Как правило, он предпочитал, чтобы проблемы, связанные с поведением женщин, решали доктор Ватсон или я. Доктор Ватсон был женат, у меня было две сестры. Поэтому Шерлок Холмс полагал, что здесь мы вполне можем выступать в качестве экспертов.

Мне всегда представлялось, что большинство женщин было защищено от его методов самой своей природой. Своих клиентов-мужчин Шерлок Холмс мог читать как раскрытую книгу. Руки рассказывали ему об их занятиях, брызги грязи на обуви или брюках раскрывали маршруты передвижений. Если они носили кольца, булавки, брелоки, то это обязательно имело для Холмса какой-то смысл. Ничто не могло укрыться от его проницательного ума и зорких глаз, а клиентам всё это казалось сверхъестественным.

Женщины, напротив, были для Холмса абсолютной загадкой. Неопровержимые улики, проясняющие внутреннюю сущность и связи мужчин, у женщин оказывались всего лишь причудами, но не свойствами характера. Незначительные детали позволяли Холмсу судить об их социальной принадлежности, но почти ничего не говорили о профессии его клиенток. Женщины чаще, чем мужчины, пользовались каретами или наёмными экипажами. Их длинные юбки скрывали обувь, любое пятнышко грязи, на которую мужчина мог не обратить внимания, тотчас же стиралось женщиной.

Шерлок Холмс всегда сначала обращал внимание на рукава и руки женщин, ища свидетельства занятий машинописью или музыкой. Но, глядя на Эмелин Квалсфорд, я ничего не мог заключить по её модному и, возможно, недавно сшитому платью, кроме того, что она в трауре. В её руках не было ничего примечательного, за исключением маленького чернильного пятна на левом указательном пальце. Действительно, даже если опустить особую эмоциональную сложность женщин, разобраться в них нелегко.