ГЛАВА 9

Стоя на ступеньках Монастыря непрестанного старания бок о бок с Котиком, Тусона внимательно изучала махонский пейзаж. На земле все еще лежал снег, зато небо было чистое и голубое, а солнце висело низко на западе, омывая все вокруг роскошной желтизной и придавая снегу цвет густых топленых сливок. Теперь, когда погода была ясной, Тусона видела, что монастырь выстроен на краю небольшого плато и что дальше на северо-запад земля покато идет вниз к медленной извилистой речке. Брат Трудяга сказал ей, что это река Пряшка и что если она пойдет по ней на юго-восток, то до Гутенморга будет всего один день быстрой ходьбы. Тусона повернулась поблагодарить брата Жернова, который маячил позади них в дверном проходе. Хотя сами монахи шесть дней в неделю по всем правилам вкалывали и надрывали горб в самых суровых условиях, лишь по вечерам обращаясь к благословенному теплу Обшей залы, путники получили превосходный уход. Комнаты для гостей были теплыми и удобными, так что они смогли на славу отдохнуть и полностью восстановить силы, целый день сидя у огня и строя планы.

Из оказанного им в Чуч-Хевене приема стало очевидно, что они составляют слишком узнаваемую группу, а потому было решено разбиться на три пары и направиться в Гутенморг по отдельности. Утром того дня, еще перед рассветом, Ронан ушел вместе с Гебралью, которая со своими магическими способностями могла лучше всех в случае опознания ему помочь. Хотя это казалось невероятным. Еще бы – ведь Ронан отважился на ужасный, непоправимый шаг и срезал свои драгоценные дреды. Пока он мучительно превращал свой череп в блестящий черный шар, Тарл с Гебралью провели пару часов в Скриптории и появились оттуда с набором превосходных фальшивых документов на имя браннанского воителя по имени Писс де Бол, но поводу чего с Тусоной от смеха чуть плохо не сделалось. Тарл с Марвудом последовали за ними несколько часов спустя, облачившись в позаимствованные у монахов рясы. Если бы кто-то вздумал их расспрашивать, легенда была такова, что оба они – монахи из одного малоизвестного религиозного братства старых хиппи, схожего с Гедонистами Седьмого дня. Тусону, однако, по-прежнему беспокоило раненное в схватке с кобратом бедро, а потому она решила еще денек отдохнуть в монастыре, и осел охотно составил ей компанию.

Приятно было еще целый день душевно оттягиваться, но к вечеру она уже вовсю стремилась в дорогу и не могла дождаться утра. Тусона видела следы четырех своих друзей, ведущие к реке, и все задумывалась, как они там, в Гутенморге. Даже хотя она твердо знала, что ничего катастрофичного случиться не могло, иначе Геб или Тарл связались бы с ней по одному из своих странных магических заклинаний, она все равно беспокоилась. Ночью ей приснился мертвый Ронан – он лежал в снегу, один из кобратов рвал его на куски, а в голове у Тусоны при этом металось предсмертное предупреждение Антракса. «Они ни перед чем не остановятся, пока вас не убьют. Они ни перед чем не остановятся…»

Тусона энергично помогала головой, словно стараясь вытрясти оттуда тревожное предостережение. Ни одно живое существо не могло выследить их по морю, и никто не мог знать, куда они уплыли. Кобраты должны были остаться во многих десятках миль отсюда. Однако невесть по какой причине Тусона была почти убеждена, что пятерка жутких тварей по-прежнему их преследует и что всем им грозит великая опасность. Вообще-то она даже могла сказать, что она это нутром чует. Оставалось надеяться, что точность у этого предсказания будет не выше, чем у четырех предыдущих…

Путешествие Ронана и Гебрали в Гутенморг оказалось на редкость небогато событиями. Несколько часов они следовали вдоль Пряшки на юго-восток, и ходьба давалась легко, ибо рядом с рекой снежный покров был совсем неглубоким. Постепенно по обе стороны от них стали вздыматься подножия Северных гор, и хотя их склоны были белы от снега, в этой части широкой Долины Пряшки, похоже, снегопада вообще не было, и под ногами у них неизменно зеленела мягкая травка.

Ближе к вечеру они поняли, что приближаются к цивилизации, ибо временами им попадалась ферма или загородный дом, а вдоль берега реки теперь вилась широкая дорога. Изобилующая крутыми поворотами, дорога эта то и дело ныряла в заросли ольхи и пихтовые рощицы, густо рассыпанные по дну долины. Хотя путники способны были расслышать лишь пение птиц в кронах деревьев да непрестанный шум реки, они теперь точно знали, что город где-то неподалеку. На грязных участках им попадалось множество следов от тележных колес и человеческих ног. Кроме того, по милости более ленивых и беспечных представителей цивилизации дорога была загажена всевозможным мусором. В одном месте дорога отошла от берега реки, огибая край длинной каменистой осыпи, которая чуть ли не перегораживала долину, а когда путники взобрались на вершину этой самой осыпи, они впервые увидели перед собой Гутенморг. Расползаясь по сторонам, город заполнял собой всю долину.

Размер его Ронана совершенно ошеломил, ибо так далеко на севере он ничего крупнее большой деревни увидеть не ожидал. Однако стены Гутенморга, как он позднее выяснил, считались самыми длинными в Среднеземье. Тем не менее даже внутри этих стен ютилось столько строений, что город казался стесненным, испытывающим явную неловкость, как будто он приобрел себе стены, которые ему жали, но так или иначе твердо намерен был терпеть все неудобства и носить проклятые штуковины из одного лишь стремления доказать всем, что он на самом деле не так уж и растолстел. За пределами стен виднелись скопления домов и хижин, которые наводили на мысль о том, что город в результате все-таки не выдержал и лопнул, неряшливо рассыпая свое содержимое по всей долине до горных подножий, а также вдоль берега реки навстречу Ронану и Гебрали.

Задолго до темноты они вошли в широко распахнутые городские ворота, а там, спросив у какой-то старушки дорогу, без труда добрались до студенческого квартала, хотя Ронана несколько озадачила та смесь сомнения с подозрением, что выразилась на лице старушки при одном лишь упоминании об Университете. Они сняли себе комнаты на постоялом дворе, где, судя по всему, часто бывали студенты, а затем, после того как Гебраль быстренько запустила заклинание Просмотра, связалась с Тарлом и выяснила, что они с Марвудом вполне благополучно добрались до города, они вдвоем вышли с постоялого двора на небольшую прогулку, желая получше ознакомиться с Гутенморгским кампусом.

Выстроенный на излучине реки, Университет был старейшей частью города. Первоначально здания кучковались вокруг маленькой центральной пьяццы, но зз многие годы, пока Университет рос и ширился, он постепенно распространялся наружу, захватывая близлежащие территории, пока не оказался так же стиснут, как и сам город. С трех сторон его ограничивала река, а с четвертой – городские улицы и проулки, по которым его здания все же тянулись подобно щупальцам осьминога.

Факультет киллерологии они искали довольно долго. К тому времени уже наступил вечер, и в переоборудованном под научное учреждение каменном пакгаузе в узком проулке под названием Сыромятный луг было темно и пусто. Ронан чувствовал себя неловко и чуть ли не в каждом встречном видел идущего по его следу киллера, так что они сочли за благо вернуться назад в безопасное укрытие постоялого двора.

В тамошней пивнухе гуляли в тот вечер исключительно студенты. Большая их орава так налимонилась и увлеклась кабацкой игрой в «Кроличков», что никто из них даже не заметил здоровенного бритоголового воина и тихую худощавую девушку, которые быстро проскользнули к угловому столику с парой кружек пива. Ронан с Гебралью немного там посидели, прихлебывая пиво, разговаривая о Тарле и Тусоне и внимательно следя, не проявит ли к ним кто-нибудь более чем поверхностный интерес.

Однако вечер оказался напрочь лишен событий, и никто не удостоил их никакого внимания. Тем не менее Ронан поднялся к себе в комнату, испытывая ощутимое физическое нездоровье от постоянного напряжения. Гебраль аккуратно окружила его комнату заклинанием Ненарушения границы, так что любой туда вошедший немедленно потерял бы сознание. Но Ронану все равно было никак не заснуть. Всякий раз, как он уже погружался в дрему, какой-то слабый шумок действовал ему на нервы и заставлял резко садиться на кровати. Небо на востоке уже светлело, когда ему в конце концов удалось погрузиться в тяжелый, тревожный сон.

Тарл с Марвудом добрались до Гутенморга вскоре после того, как стемнело, всего часа на два позже Ронана и Гебрали, и мгновенно ощутили к нему симпатию. Во многих городах Среднеземья пульс жизни пропадал вместе со светом дня, когда магазины, рестораны и даже некоторые таверны закрывались, а люди проводили ночные часы за крепкими дверями своих домов. Однако в Гутенморге с его обилием студентов все было по-иному. Разгуливая по главным торговым улицам, Тарл и Марвуд с радостью обнаруживали, что город даже ночью прекрасно освещается множеством крупных факелов в металлических стенных креплениях и что во всех барах, тавернах и ресторанах по-прежнему полным-полно народу. Открыты были даже некоторые магазины, чьи товары высвечивались на витринах при помощи масляных лампад и свечей.

Пока они, переодетые в монашеские рясы, шагали по городу, Тарла не на шутку удивлял тот факт, что прохожие склонны были дружелюбно им улыбаться или уважительно кивать. Вообще-то он куда больше привык к тому, что люди при встрече с ним хмурились, рычали или даже чем попало в него швырялись. Однако он был достаточно благоразумен, чтобы правильно понимать причину столь непривычного уважения. Разумеется, все дело было в монашеском наряде. Тарл уже начал задумываться, не наложит ли этот наряд какие-то серьезные ограничения на то капитальное веселье, которое он в ближайшие несколько дней собирался себе устроить, когда его взгляд внезапно упал на одну вещь в витрине магазина «Братья по милостыне». Магазин этот, судя по всему, всякой религиозной атрибутикой торговал. Преимущественно – одеждой.

Подойдя поближе, Тарл с разинутым ртом на эту вещь уставился. Одежда в магазине была в основном довольно тусклая и невзрачная, хотя в одном углу стоял весьма занятный манекен, облаченный в некоторые из нарядов, предпочитаемых монашками Святой сестринской общины Плотского просвещения, – наряды эти, похоже, состояли не столько из тончайшего черного шелка, сколько из оставленных в нужных местах дырок. Однако главный предмет на витрине просто глаза колол. Это была одна из ряс, которые носили Гедонисты Седьмого дня, ярко-оранжевый балахон с характерными салатными завитками, и Тарл нашел его просто умопомрачительным. Подобный предмет одежды никоим образом не предполагал, что его носитель обладает скромностью, целомудрием или любой другой традиционной добродетелью среднего религиозного братства. Зато он очень даже предполагал, что его носитель страшно любит веселиться, причем очень шумно и очень долго.

– Ты только глянь, – благоговейным тоном прошептал он Марвуду, когда тот встал рядом с ним.

– Гм. Не кислая ерундовина.

– Хочу такую.

– Ты что, офонарел? Знаешь, сколько это стоит?

Тарл перевел внимание на скромный ценник и чуть язык от удивления не проглотил.

– Клят! – выругался он затем. – Да вся эта лавка столько не стоит! – Он еще раз недоверчиво осмотрел потрясающей расцветки наряд и заметил крошечного зеленого алаксля, искусно вышитого на левом нагрудном кармане, фирменный знак дизайна Христиана Сердитого[11].

Друзья потащились дальше мимо уличных лотков и баров на открытом воздухе, в которых, несмотря на позднее время и северный морозец, толпы шумных, смеющихся людей собирались, чтобы попить пивка и обменяться слухами. Едкий запах дыма от пылающих факелов смешивался с чарующим ароматом жарящихся кебабов и шашлыков. Они ненадолго остановились у одного из лотков, чтобы купить себе пару дукакисов, маленьких сочных кебабчиков из козлятины, завернутых в мягкую хлебную лепешку, после чего облокотились о стойку бара на открытом воздухе под названием «Зашибись» выпить по стаканчику пива и спросить дорогу. Марвуда тоже несколько удивили те враждебные взгляды, которыми было встречено упоминание об Университете, зато Тарл, кому всю жизнь приходилось подобных взглядов удостаиваться, ровным счетом ничего об этом не подумал.

Пиво, оркский напиток под названием «старые органы», чудесно легло им на грудь, и друзья решили, что в студенческом квартале, найдя постоялый двор, они первым делом продегустируют там пиво, а уж потом комнаты снимут. Затем они пошли по указанной барменом боковой улочке, и вскоре она вывела их к реке. Дальше через темные воды Пряшки был переброшен пологий пешеходный мостик. Они перебрались на другую сторону, а там Тарл вдруг замер. Марвуду показалось, что он зачем-то воздух нюхает.

– Ты что? – поинтересовался он.

– Просто вибрации проверяю, – ответил Тарл и одарил бывшего киллера широкой ухмылкой. – Хорошие кабаки особую ауру создают. Они почти что к тебе взывают. Вот я и… – Тут он осекся и задумчиво склонил голову набок. – Ага, вот тут, по-моему, что-то такое есть. Идем.

Земля от реки круто шла вверх, и темные безмолвные здания, что заполняли склон, угрожающе нависали над двумя друзьями. Окаймленная деревьями дорога тянулась вдоль берега, а боковая улочка убегала от нее вверх по холму, теряясь между строений, но Тарл повел Марвуда к узкому проулку, что уходил от набережной под углом, змеясь меж двух темных домов с закрытыми ставнями, а у подножия холма превращался в крутую лестницу. Пока они по нем поднимались, стук их шагов зловеще отражался от каменных стен. Кошки оглушительно шипели друг на друга за ветхими деревянными воротами, пока они проходили мимо, а когда Марвуд случайно пнул лежащую на земле бутылку, то шума, с которым она отлетела, оказалось вполне достаточно, чтобы весь город разбудить. Через две с лишним согни ступенек проулок вышел на горизонталь, огибая какое-то круглое здание, которое вполне могло быть небольшим храмом, а затем влился в темную улицу, освещенную единственным факелом, закрепленным на левой ее стороне метрах в тридцати от путников. Марвуд нерешительно остановился, но Тарл без малейших колебаний повернул направо и уверенно зашагал дальше по улице, так что бывшему киллеру оставалось только за ним последовать.

Все окрестные здания были темными и безмолвными, однако где-то на отдалении слышался гул голосов. В нескольких метрах за факелом еще одна улица ответвлялась вправо, и стоило им туда повернуть, как стало ясно, что шум доносится от ярко освещенной таверны метрах в пятидесяти оттуда. Тарл радостно ухмыльнулся.

– То, что доктор прописал, – сказал он. – Идем.

Снаружи таверны, как ни странно, никакой вывески не болталось, однако на дверь была прибита грубо размалеванная доска, из которой следовало, что им предлагается войти в клуб некой Интоксик Катьи под названием «Добрый самогон». Стоило друзьям открыть дверь, как наружу полился мощный поток света, звука и тепла, а затем их поглотило бурное море смеющихся и орущих гуляк.

Таверна представляла собой один просторный зал с широкой стойкой по всей длине задней стены. С одного боку тянулась дорожка для метания копий, а в другой боковой стене имелся здоровенный каменный очаг, в котором вовсю ревел огонь. Тут и там попадались столы и стулья, но их, похоже, использовали только затем, чтобы ставить туда выпивку (столы) или самим туда вставать (столы и стулья). Марвуд сделал вдох и мигом уловил характерный аромат эльфийской травки. Он радостно ухмыльнулся. Заведение казалось просто идеальным.

Затем справа донесся очень нестройный, но вполне узнаваемый шум. Между очагом и одним концом стойки располагалось старое раздолбанное пианино, и кто-то с энтузиазмом по нему барабанил, причем настолько не в тему, что эта, так сказать, музыка запросто могла бы с Тарлом в один из его менее мелодичных дней гармонировать.

Двое друзей пробрались сквозь толпу к стойке и заказали себе по кружке «старых органов». Когда бармен потрусил налить им выпивку, Тарл вдруг сообразил, что это кентавр. Не веря своим глазам, он уставился ему вслед. До этого Тарлу лишь раз доводилось видеть представителя этой редкой, застенчивой расы, которая в основном населяла восточные равнины за Ередическими горами. Тут он понял, что компания по соседству посмеивается над его растерянностью. Там были три парня и две девушки. По их возрасту Тарл догадался, что они студенты.