- Совсем не смешной! - обиделасть Чирика. - Очень хорошенький птенчик. А тебе нечего тут делать, бери вот скорлупки да закинь их куда-нибудь подальше от гнезда.
      Пока Чик относил скорлупки, выклюнулся второй птенчик и начал потукивать третий.
      Вот туто-то и началась тревога на Красной горке.
      Из своей норки воробьи услышали, как пронзительно вдруг закричали ласточки.
      Чик выскочил наружу и сейчас же вернулся с известием, что Рыжий Кот карабкается по обрыву.
      - Он видел меня! - кричал Чик. - Он сейчас будет здесь и вытащит нас вместе с птенцами. Скорей, скорей летим прочь отсюда!
      - Нет, - грустно ответила Чирика. - Никуда я не полечу от маленьких моих потенчиков. Пусть будет, что будет.
      И сколько ни звал Чик, она и с места не тронулась.
      Тогда Чик вылетел из норки и стал как сумасшедший кидаться на Кота. А Кот лез и лез по обрыву. Тучей вились над ним ласточки, с криком летели на выручку к ним галки и пустельги.
      кот быстро вскарабкался наверх и уцепился лапой за край норки.
      Теперь ему оставалось только просунуть другую лапу за гнездом и вытащить его вместе с Чирикой, птенцами и яйцами.
      Но в эту минуту одна пустельга клюнула его в хвост, другая - в голову, и две галки ударили в спину.
      Кот зашипел от боли, повернулся и хотел схватить птиц передними лапами. Но птицы увернулись, и он кубарем покатился вниз. Ему не за что было уцепиться: песок сыпался вместе с ним, и чем дальше, тем скорей, чем дальше, тем скорей.
      Птицам стало уже не видно, где Кот; с обрыва неслось только облако красной пыли. Плюх! - и облако остановилось над водой. Когда оно рассеялось, птицы увидели мокрую кошачью голову посредине реки. Сзади поспевал Чик и клевал Кота в затылок.
      кот переплыл реку и выбрался на берег. Чик и тут от него не отстал. кот был так напуган, что не посмел схватить его, задрал мокрый хвост и галопом помчался домой.
      С той поры ни разу не видели на Красной горке Рыжего Кота.
      КТО ЧЕМ ПОЁТ
      Слышишь, какая музыка гремит в лесу?
      Слушая ее, можно подумать, что все звери, птицы и насекомые родились на свет певцами и музыкантами.
      Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем хочется. Только не у каждого голос есть.
      Вот послушай, чем и как моют безголосые.
      Лягушки на озере начали еще с ночи. Надули пузыри за ушами, высунули головы из воды, рты приоткрыли...
      - Ква-а-а-а! - одним духом пошел из них воздух.
      Услахыл их Аист из деревни, обрадовался:
      - "Целый хор! Будет мне чем поживиться!"
      И полетел на озеро завтракать.
      Прилетел и сел на берегу. Сел и думает:
      "Неужели я хуже лягушек? Поют же они без голоса. Дай-ка и я попробую".
      поднял длинный клюв, застучал, затрещал одной его половинкой о другю, то тише, то громче, то реже, то чаще: трещотка трещит деревянная, да и только! Так разошелся, что и про завтрак свой забыл.
      А в камышах стояла Выпь на одной ноге, слушала и думала:
      "Безголосая я цапля! Да ведь и Аист - не певчая птичка, а вон какую песню наигрывает".
      И придумала:
      "Дай-ка на воде сыграю!"
      Сунула в озеро клюв, набрала полный воды да как дунет в клюв! Пошел по озеру громкий гул:
      - Прумб-бу-бу-бумм!.. - словно бык проревел.
      - "Вот так песня! - подумал Дятел, услыхав Выпь из лесу. Инструмент-то и у меня найдется: чем дерево не барабан, а нос мой чем не палочка?!
      Задом уперся, передом откинулся, размахнулся головой - как задоббит носом по суку! Точь-в-точь - барабанная дробь!
      Вылез из-под коры Жук с предлинными усами.
      Закрутил, закрутил головой, заскрипела его жесткая шея, тоненький-тоненький писк послышался.
      Пищит усач, а все напрасно: никто его писка не слышит. Шею натрудил, зато сам своей песней доволен.
      А внизу под деревом из гнезда вылез Шмель и полетел петь на лужок.
      вокруг цветка на лужку кружит, жужжит жилковатыми жесткими крылышками, словно струна гудит.
      Разбудила шмелиная песня зеленую Саранчу в траве.
      Стала Саранча скрипочки налаживать. Скрипочки у нее на крылышках, а вместо смычков - длинные задние ножки коленками назад. На крыльях зазубринки, а на лапках - зацепочки. Трет себя Саранча ножками по бокам, зазубринками за зацепочки задевает - стрекочет.
      Саранчи на лугу много: целый струнный оркестр.
      "Эх, - думает Долгоносый Бекас под кочкой, - надо и мне спеть! Только вот чеом? Горло у меня не годится, нос не годится, шея не годится, крылышки не годятся, лапки не годятся... Эй! Была не была, - полечу, не смолчу, чем-нибудь да закричу!"
      Выскочил из-под кочки, взвился, залетел под самые облака. Хвост раскрыл веером, выпрямил крылышки, повернулся носом к земле и понесся вниз, переворачиваясь с боку на бок, как брошенная с высоты дощечка. Головой воздух рассекает, а в хвосте у него тонкие, узкие перышки ветер перебирает. И слышно с земли, будто в вышине барашек запел, заблеял.
      А это Бекас. Отгадай, чем он поет?
      Хвостом!
      ПОГАНКИ
      Взял я ружье и пошеел на маленькое лесное озеро. Оно густо поросло у берегов травой. На ночь сюда собирались утки.
      Пока дошел, стемнело. В тростнике закрякали, с шумом поднялись утки. Но я их не видел и стрелять не мог.
      "Ладно, - подумал я. - Дождусь утра. Майская ночь совсем короткая. А до света они, может, вернутся".
      Я выбрал место, где тростник расступался и открывал полянку чистой воды. Сделал себе шалашик в кустах и забрался в него.
      Сперва сидеть было хорошо. Безлунное небо слабо сияло, звезды поблескивали сквозь ветви. И пел-шептал свою приглушенную, несмолкаемую, как ручеек, песню козодой-полуночник.
      Но набежал ветерок. Звезды исчезли, козодой умолк. Сразу посвежело, посыпал мелкий жождик. За шировот мне потекли холодные струйкиЁ, сидеть стало хзолодно и неуютно. И уток не слышно было.
      Наконец запела зарянка. Ее оцвирикающая переливчатая песенка задумчиво-грустно звучит вечерами. А под утро кажется радостной, почти веселой. Но мне она не обещала ничего хорошего. Я проголодался, продрог и знал, что теперь утки не прилетят. Не уходил уж из упрямства.
      Дождик перестал. Начало прибывать свету. Пел уже целый птичий хор.
      Вдруг вижу: в траве, в заводинке движутся две птичьи головки.
      вот они, утки! Как незаметно сели...
      Я тсал прилаживать ружье, чтобы удобно было стрелять, когда выплывут на чистое.
      Выплыли.
      Смотрю: острые носики, от самых щек на пямые шеи спускается пышный воротник. Да совсем и не утки: п о г а н к и!
      вот уж не по душе охотникам эти птицы!
      Не то чтобы мясо их на самом деле было поганое, вредное для здоровья. Оно просто невкусное. Одним словом, поганки - не дичь.
      А живут там же, где утки, и тоже вдоплавающие;. Охотник обманется и с досады хлопнет птицу. Застрелит и бросит.
      Так грибник, приняв в траве рыжую головку какой-нибудь сыроежки за красный гриб, со злости пнет ее ногой и раздавит.
      Разозлился и я: стоило целую ночь мерзнуть! Подождите же!
      А они плывут рядом, плечо к плечу. Точь-в-точь - солдатики. И воротники распушили.
      Вдруг - раз! - как по команде "разом-кнись!" - одна направо, другая налево. Расплылись.
      не тратить же на них два заряда!
      расплылись немного, повернулись лицами друг к дружке и кланяются. Как в танце.
      Интересно посмотреть!
      Сплылись - и нос к носику: целуются.
      потом шеи выпрямили, головы назад откинули и рты приоткрыли: будто торжественные речи произносят.
      Мне смешно: птицы ведь, какие они речи держать могут?
      Но вмоесто речеой они быстро опустили головы, сунули носы в воду и разом ушли под воду. Даже и не булькнуло.
      Такая досада: посмотреть бы еще на их игры!
      Стал собираться уходить.
      Вдруг смотрю: одна, потом другая выскакивают из воды. Стали на воду, как на паркет, во весь свой длинненький рост, - ножки у них совсем сзади. Грудь выпятили, воротники медью на солнце зажглись, - до чего красиво: так и полыхают!
      А в клюве у каждой - платочек зеленой тины: со дна достали. И протягивают друг дружке подарок. Примите, дескать, от читстотго сердца ради вашей красоты и прекрасного майского утра!
      Сам-то я тут только и заметил, как хорошо утро. Вода блещет. Солнышко поднялось над лесом и так ласково припекает. Золотые от его света комарики толкутся в воздухе. На ветвях молодые листочки раскрывают свои зеленые ладошки. Чудесно кругом.
      Сзади сорока налетела, - как затрещит! Я невольно обернулся. А когда опять посмотрел на воду, поганок там уже не было: увидели меня и скрылись.
      Они скрылись, а радость со мной осталась. Та радость, которую они мне дали. Теперь ни за что я этих птиц стрелять не буду. И поганками их называть не буду. Ведь у них есть и дроугое имя, настоящее: нырец или чемга.
      Очень они полюбились мне в то утро.
      МОРСКОЙ ЧЕРТЁНОЕ
      1. В БОРЬБЕ СО СТИХИЯМИ
      Сам теперь не пойму, как я отважился на эту отчаянную поездку. Один!
      море было грозно, вдали по нему ходили злые барашки. Едва только я отшвартовался, снял конец с прикола, - волны кинули лодку и, ударив ее бортом о пристань, погнали к берегу. С большим трудом я успел поставить в уключины весла и направить лодку носом в море. И тут началась борьба.
      Две стихии - море и ветер, - казалось, сговорились, чтобы не дать мне достигнуть цели и погубить меня. Я изо всех сил наваливался на весла, волны рвали их у меня из рук, а ветер, накидываясь то с одной, то с другой стороны, старался повернуть лодку назад к берегу и, поставив бортом к волне, опрокинуть ее. Очень скоро мои ладони покрылись мозолями. Но я почти не чувствовал боли: все мое внимание было поглощено тем, чтобы держать правильный крус.
      Как я желел теперь, что не подговорил с собой кого-нибудь из товарищей! Будь у меня рулевой, он мог бы, сидя на корме, держать руль по крусу, и мне оставалось бы только справляться с леслами. А одному приходилось каждую минуту оборачиваться то через одно, то через другое плечо - смотреть, прямо ли к цели идет моя лодка.
      Целью моего плавания были запретные Пять Братьев. Так назывались пять скал, пять камней, дружной грудой возвышавшиеся над волнами невдалеке от берега.
      Я сказал: "невдалеке"; правда, преодолеть это расстояние при тихой погоде было бы не трудно. Но сейчас оно казалось огромным.
      Несмотря на ветер, пот лил с меня градом. И вдруг я почувствовал облегчение: лодка подошла под прикрытие Пяти Братьев, и тут - в заветерках - сразу перестало рвать ее из стороны в сторону.
      Однако пристать к скалам с береговой стороны не было никакой возможности. Надо обогнуь их с запада, войти в проход между двумя старшими Братьями - самыми большими из камней. Это я знал, потому что мне уже дважды пришлось побывать на Пяти Братьях. Я знал, что ворота - очень опасное место: прибой там бюет с удесятеренной силой и может в щепки разбить лодку, бросив ее на камни.
      Придержав лодку на месте, я немного отдохнул: надо было набраться сил для последнего, самого рискованного перехода.
      Я оглядел берег. На нем никого не было. Да и кто будет выходить в море так рано и в такой ветер?
      Наконец я собрался с духом и направил лодку в каменные ворота.
      Сильное течение разом загородило мне путь. Мне показалось даже, что лодку тащит назад.
      Оборачиваться уже не было времени, но, скосив глаза, я по камню увидел, что потихоньку ползу вперед.
      Это придало мне силы. Я налег на весла - и как-то совсем неожиданно легко очутился по другую сторону каменных ворот.
      Резко повернув лодку, я без приключений ввел ее в узкую гавань между двумя Братьями - одним из старших и младшим.
      Тут было тихо. Я кинул весла на дно лодки, перешел на нос, взял кошку - четырехлапый якорь - и забросил ее на старшего Брата. Подергал, зацепилась крепко.
      Опасный переход кончен. Теперь можно собраться с мыслями и приниматься за дело.
      2. ИЗ ТЁМНОЙ ПУЧИНЫ
      Отдохнув, я разложил в лодке все свои запасы и нацепил на крючок целый клубок червей. Мелкая добыча, что берет на одного червя, меня не интересовала: не за тем я ехал сюда, рискуя жизнью.
      Я забросил удочку. Поплавок из сухой камышины вынырнул и лег спокойно. Тогда все исчезло: берег, небо, лодка; осталась только эта камышинка да кусочек моря, на котором она покоилась. Я смотрел на нее, не отрывая глаз.
      Смртрел и думал о том, что сегодня ожидает меня необыкновенная добыча. Ведь не на простую ловлю я ввыехал, не с берега, в мелкую воду, закинул удочку. Я - в море, на скалах. Кто знает, какая тут глубина? И что таит в себе пучина, какмие живут в ней огромные, невиданные рыбы? Может быть, сегодня ждет меня счастье, и я вытащу какую-нибудь рыбину, у которой даже названия нет, потому что никто еще не ловил таких. Может быть, тут, под скалами, стоит сейчас целая стая таких рыб, и как начнут они клевать одна за другой - только поспевай вытаскивать! Я полную лодку набью добычей.
      Поплавок по-прежнему спокойно лежал на воде.
      Следуя мысленно за лесой, ушедшгей в темную воду, я думал о том, какой невообразимой глубины бывают моря и океаны. Целые километры воды под тобой.
      неизведанная глубина!
      И мне представился крошечный-крошечный, человек на скорлупке-лодочке. Под ним безщдна - пучина морская. И над ним бездна - воздушный океан, межзвездные неизмеримые пространства...
      Оторвав на минутку глаза от поплавка, я взглянул вверх и между разорванными ветром тучами увидел бездонное синее небо. "Ведь будет такое время, - подумалось мне,- когда человек научится спускаться в глубь океанов, до самого дна, и подниматься в высь - до луны, до планет, может быть - до самых лалеких звезд".
      Я опять перевел глаза на поплавок и не мог дать себе ясного отчета: действительно он дрогнул, или это мне только показалось?
      Мгновенно исчезли бездны - вверху и внизу, - глаза мои впились в поплавок.
      Он спокойно лежал на воде.
      Я выждал несколько минут. Потом повел его удочкой, подальше от скалы: может быть, там клюнет?
      Вдруг поплавок встал - и вмиг исчез под водой.
      Какая-то неведомая сила увлекала его в темную бездну, натянула лесу, согнула конец моего удилища.
      Но другой конец я крепко держал в руках. Вскочив на ноги, я порывистым движением дернул удочку.
      Руки мои почувствовали сопротивление: кто-то там, в глубине, упирался.
      Я потянул сильнее. Руки у меня дрожали.
      Тот - внизу - немножко поддался. Я тянул и тянул.
      Из воды показалась камышинка-поплавок.
      Поплавок, стоймя, стал подвигаться ко мне.
      Но вдруг тот, под водой, стал - и ни с места.
      Я рванул. Он поддался, но сейчас же утянул лесу зазад. Я рванул изо всей силы.
      На конце лесы выылетела из моря рыба, не рыба - настоящее чудовище: все в колючках; голая голова с разинутой зубастой пастью, за ней растопыренные когтистые крылья; спины нет, а сразу хвост, тоже весь в шипах.
      Блеснув на солнце темными пятнами, чудовище вместе с лесой опустилось на дно лодки.
      Я с торжеством посмотрел на берег: моя взяла!
      И хорошо сделал, что посмотрел: оттуда, с берега, грозила мне такая опаосность, что я разом забыл даже о своей необычайной добыче.
      На берегу стеной стоял сосновый лес. В полукилометре справа он кончался. За ним виднелась дача. От дачи к лесу шел человек в костюме из желтовато-коричневой шерсти, с ружьем за плечами.
      Сейчас он войдет в лес. Оттуда ему не будет видно меня. Но если он выйдет из лесу против Пяти Братьев раньше, чем я окажусь на берегу, он сразу заметит меня в море. Тогда я пропал.
      Каждая минута была дорога. не обращая внимания на чудовище, отчаянно бившееся на дне лодки, я прыгнул с борта на камень, отцепил кошку, махнул с ней назад в лодку и сел за весла.
      Грести к берегу было легко: ветер дул в спину, волны сами несли меня к цели.
      В несколько минут я достиг пристани и поставил лодку на прикол.
      Схватив удочку, не успев даже отцепить болтающуюся на конце ее добычу, я бегом по мосткам кинулся к берегу.
      3. МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
      Только я соскочил с мостков на песок, из лесу вышел человек с ружьем. Это был мой отец.
      Мой отец был строгий человек. Узнай он, что я ездил на Пять Братьев, да еще в такой ветер, - не бывать бы мне больше в лодке до следующего года.
      Ведь мне было всего десять лет, и отец строго запретил мне одному, без взрослых, брать лодку.
      Но я был на берегу. Отец, наверно, подумает, что я удил с мостков. В этот день мне везло. Солгать отцу я не мог бы. Но, действуя по вдохновению, я избежал прямого вопроса и, можно сказать, выскочил сухим из воды.
      - Папа! - закричал я вместо приветствия. - Я поймал морского черта!
      - Ну, что за пустяки! - отозвался отец, с люопытством, однако, взглянув на мою добычу, все еще бившуюся на конце удочки. Он был большой знакток природы и с великой страстью изучал ее.
      - А любопытно, - прибавил он, перехватив у меня лесу. - Это бычок-подкаменщик. Удивительная мелководная рыбка. Прячется под камнями, а проплывет кто-нибудь мимо - рыбка ли, водяная мокрица, жучья личинка, стрелой вылетит - и в пасть. Обжора страшный!
      Я слушал и ликовал: гроза миновала, отец не видел меня на Пяти Братьях! Когда-нибудь, когда я буду большой, ся сознаюсь ему в своем проступке. А пока - я герой.
      И что же такого, что это не морской черт, а всего чертенок, бычок какой-то, рыбка, умещающаяся на моей ладони? Сам отец говорит, что это удивительная рыба.
      И что же такого, что Пять Братьев совсем не скалы, а просто пять камней в каких-нибудь ста метрах от берега и что там не пучина морская, а совсем мелко?
      Ведь я-то вправду рисковал жизнью, поехав туда в лодке один, в такой ветер. И я вправду поймал там замечательное маленькое чудовище - все из колючих крыльев-плавников да из хвоста с шипами.
      Отец пойдет сейчас дальше - он вышел на охоту, - а я поьегу домой и буду хвастать своей необычайной добычей матери и всем своим товарищам. И все будут ахать и удивляться. А кой-кому и товарищей я даже шепну на ушко, как я этого морского черта добыл с риском для жизни.
      И все равно, над морем - бездонное небо, а под ним - бездонные моря и океаны, и весь огромный мир кругом меня, надо мной и подо мной полон неизведанных тайн. И я их буду открывать всю жизнь, потому что это самое интересное, самое увлекательное занятие в мире!
      ЗАЯЦ, КОСАЧ, МЕДВЕДЬ И ДЕД МОРОЗ
      Злой голой осенью вот уж плохо стало жить лесному зверю! Плачет Заяц в кустах:
      - Холодно мне, Заиньке, страшно мне, беленькому! Все кусты облетели, вся трава полегла, - негде мне от злых глаз схорониться. Надел шубку беленькую, а земля черным-черна, - всяк меня видит издалека, всяк меня гонит-ловит. Пропала моя головушка!
      Косач-Тетерев с березы бормочет:
      - Боюсь понизу бродить, боюсь ягоду клевать! На верховище сижу, кругом гляжу, одни сережки клюю. Ветром меня на ветках качает, дождем меня мочит, - сидеть нет мочи!
      Медведь ворчит:
      - вовсе в лесу есть нечего стало, - хоть к людям иди, коров дави; давно бы спать завалился, да земля гола, берлога кругом видан, - сейчас охотники найдут, сонного убьют.
      Сговорились Заяц, Косач и Медведь, - послали Синицу за Дедом Морозом:
      - Приходи к нам, Дед Мороз, принеси нам, Дед Мороз, снега, принеси нам, Дед Морорз, зиму!
      Дед Мороз покряхтел, пришел - мешок снега на лес высыпал. Стало кругом бело да ровно.
      Медведь сказал:
      - Вот и ладно. Спасибо тебе, Дед Мороз!
      Залез под кучу валежника. Кучу снегом запорошило - и не видать, что там берлога.
      Заяц сказал с оговорочкой:
      - Спасибо тебе, Дедушка Мороз! Теперь не видно меня беленького. Хороша твоя пороша, да вот теплая, печатная: снег-то мягкий, пушной. Следишки мои на нем видны. Где ни ляжешь отдохнуть, - сейчас кто-нибудь найдет.
      А Косач - тот даже спасибо не сказал.
      - Какая это, - бормочет, - зима, когда снегу - курице по колено, когда не прикрыл снег и лежачего полена! Зима наспех - курам на смех. Ни слегу, ни мороза. Что ж мне так всю зиму и болтаться на березе?
      Пожалел его Дед Мороз, - давай снег на лес большими мешками валить да примораживать, чтобы крупичатый был.
      Косач сказал:
      - Вот это дело! - да бух с березы в снег. Там и ночевал: в норке-то тепло и не видно.
      Заяц сказал:
      - Дедка Мороз, а со мной-то ты что делаешь! Легко ли мне по эдакому снегу бегать! Глубоко. Ведь по уши в него проваливаюсь! А тропой пойдешь, - тут тебе и Лиса встречь, тут тебе и капканы наставлены. Ты меня, Заиньку, пожалей: сделай, чтобы сверху снег был корочкой.
      А Медведь - тот ничего не сказал: спал.
      Пожалел Дед Мороз Зайца. Стал днем снег растоплять, - побежали под валежник струечки. А ночью сырой-то снег сверху давай мостить-примораживать. Сделал наст - крепкую ледяную корку.
      Заяц сказал:
      - Вот тебе спасибочко-то, Девушка Мороз! Теперь все ладно. По насту бегу, не проваливаюьс. Даже и следишек моих на нем не видать.
      Косач сказал:
      - Да ты что, Дед! Я с вечера в мокрый-то снег бухнусь, поглуюже закопаюсь, - ан утром хоть голову себе разбей: ледяная крыша над головой!
      А Медведь как выскочит из берлоги, как рявкнет:
      - Эй ты, старик! Что снег топишь, струйки пускаешь! Все штаны мне подмочил!
      Шарахнулся от него Дед Мороз.
      - А ну вас! - говорит. - Привереды! Кому чего, - на всех не угодишь. Я лучше восвояси уберусь.
      И ушел.
      Ну, сказать, - лесное зверье не больно долго о нем плакало: взамен ему Синица живо Весну привела. А Весна - сами знаете - всем красна. И нам, и всему лесному зверью люба.
      Всех утешила и всех развеселила.
      А как она это сделала, - о том другой сказ.
      ЗАЯЦ, КОСАЧ, МЕДВЕДЬ И ВЕСНА
      Прилетела красавица ВЕсна на лебединых крыльях, - и вот стало шумно в лесу! Снег рушится, бегут-журчат ручьи, льдинки в них позванивают, в ветвях ветер насвистывает. И птицы - птицы щебечут, поют-заливают, ни днем ни ночою покоя не знают!
      А Дед Мороз недалеко ушел, - он все члвшит.
      "То ли дело, - думает, - при мне было. Тишина в лесу, тольк деревья покряхтывают.; Поди, всем надоел весенний-то гам. Будут рады теперь, коли вернусь". Пробрался ночью в лес, схоронился под темной елью.
      Вот зорька занялась.
      И слышит Дед Мороз: бежит по лесу Заяц, притоптывает, в голос кричит.
      "Плохо пришлось Заиньке, - думает Дед Мороз. - Снег-то, почитай, весь сошел, земля серая, а он беленький, - всяк его видит-ловит. Совсем ополоумел косой со страху".
      Глядь - выскочил Заяц на тропочку. Только он уж не белый: серый Заяц.
      За ним товарищи - такие же серые зайцы. Кричат, притоптывают, одинг через другого скачут.
      Дед Мороз и рукава развел:
      - Что такое Весна делает! Заяц товарищей со всего леса созвал. Верещит. Чехарду затеял - совсем страх потерял!
      Проскакали мимо веселые зайцы.
      Зорька ярче.
      И видит Дед Мороз: сидит на лугу у опушки Косач-Тетерев, черный как уголь.
      "Вот кому беда пришла, - думает Дед Мороз. - Ведь он у меня под снегом ночевал. Теперь снегу нет, а лес еще голый стоит. Негде Косачу спрятаться, покой найти - ни на земле, ни на дереве".
      А Косач и не думает прятаться: к нему тетерочки на опушку слетаются, а он-то перед ними красуется, звонким голосом бормочет:
      - Чуф-ши! Чуф-ши! Красны броси хороши! Хвост-косицы подниму, круты крылья разверну!
      К нему товарищи на луг слетаются. А он их задирает:
      - Чуф-шу! Чуф-шу! Выходите на левшу! Я вам перья причешу!
      Подпрыгнул, сшиблись, - только пух летит!
      "Что Весна делает-то! - Мороз думает. - Мирная птица в драчку полезла. О покое и забыла".
      Разгорелся день, - улетели тетерева с луга.
      Идет по лесу Медведь. Тощий.
      "Каково-то тебе, косолапый? - думает Дед Мороз. - Небось плачешь по берлоге своей? Спал бы да спал в ней - и голода бы не знал".
      А Медведь остановился, когтями из земли какие-то корешки выкопал, жует, похрюкивает от удовольствия: видать, сладкие на вкус коррешки-то.
      Дед Мороз пятерней под шапку полез:
      - Что ты скажешь, - и этот Весне рад! Никто по мне не тужит... Пойти спросить у нее, чем она всех с ума свела?
      Вылез из-под ели, пошел по лесу Весну разыскивать.
      А красавица Весна сама ему навстречу идет, вся в цветах разноцветныхы, вся в солнечном золоте. Говорит ему свирельным голосом:
      - Что, старый? На пляски да песни наши пришел поглядеть? Или напугать кого задумал?
      - Напугаешь их!.. - кряхтит Дед Мороз. - Заяц - и тот нынче страх потерял. И что ты сделала им такое, что все тебя славят, все с ума посходили?
      Улыбнулась красавица Весна:
      - А ты сам их спроси, чему они радуются. Заиграла песню и с песней полетела над лесом, над лесом в зеленой дымке.
      Отыскал Дед Мороз Зайца:
      - Ты чему рад?
      - Весне, Делушка. Рад теплу, солнцу рад, травке шелковой. Ведь всю зиму зеленого росточка не видел, все осинки ободрал, горьку кору глодал. А травка-то сладенька.
      Отыскал Дед Мороз Косача:
      - Ты чему рад?
      - Рад я крылья поразмять, удаль-силу показать. Чуф-ши! Чуф-ши! Красны брови горячи, круты крылья хороши.
      Отыскал Дед Мороз Медведя:
      - А ты чему рад?
      Медведь застыдился, лапой закрылся, шепчет:
      - Цветочкам я, Дедушка, рад...
      - Ох-ох, насмешил, ох, распотешил! Красным девушкам впору цветам радоваться, не тебе, косолапому. Веночки из них, что ли, плести будешь? Я тебе - хочешь? - мешок цветов накидаю, всю землю ими покрою. Все беленькие - один к одному.
      И ну трясти рукавом. А из рукава у него снежинки, снежинки, снежинки, - и закрутилась метелица хлопьями.
      Медведь говорит:
      - Нет, старик! Твои цветы мертвые. не пахнут они и глаз не радуют. А у Весны-красавицы каждый малый цветочек - радость светлая, каждый счастье сулит. Ты придешь - зиму лютую с собой приведешь. А Весна идет - красно лето за собой ведет. Каждый малый цветочек ее мед в себе копит, каждый летом ягоду нам обещает.
      Помолчал Медведь и опять лапой закрылся.
      - М мы, - шепчет, - медведи-то, ба-альшие сластены! Я зимой в берлоге сплю, снег да лед надо мной, а сны мне все про сладкое снятся: про мед да про ягоды.
      - Ну, - сказал Дед Мороз, - коли уж ты, лохматый, о сладком мечтаешь, так мне и впрямь у вас делать нечего.
      Рассердился и ушел так далеко, что скоро Заяц, Косач да Медведь и совсем о нем забыли.
      ХИТРЫЙ ЛИС И УМНАЯ УТОЧКА
      Очень. Хитрый Лис думает:
      "Утки в отлет собрались. Дай-ка схожу на речку - утятинкой раздобудусь!.
      Подкрался из-за куста, видит: правда, целая стая уток у берега. Одна Уточка стоит под самым кустом, лапкой перья в крыле перебирает.
      Лис хвать ее за крыло!
      Со всех силенок рванулась Уточка. Оставила перья у Лиса в зубах.
      "Ах ты!.. - Лис думает. - Вырвалась как..."
      Стая всполошилась, поднялась на крыло и улетела.
      А эта Уточка осталась: крыло у нее сломано, перья вырваны.
      Она спряталась в камышах, подальше от берега.
      Ушел Лис ни с чем.
      Зима. Хитрый Лис думает:
      "Замерзло озеро. Теперь Уточка - моя, никуда от меня не денется: по снегу куда ни пойдет, - наследит, - по следу ее инайду".
      Пришел на речку, - верно: лапки с перепонками наследили на снегу у берега. А сама Уточка под тем же кустом сидит, распушилась вся.
      Тут ключ из-под земли бьет, не дает льду намерзнуть, - теплая полынья, и пар от нее идет.
      Кинулся Лис на Уточку, а Уточка - нырк от него! - и ушла под лед.
      "Ах ты!.. - Лис думает. - Утопилась ведь..."
      Ушел ни с чем.
      Весна. Хитрый Лис думает:
      "Тает лед на речке. Пойду мерзлой утятинкой полакомлюсь".
      Пришел, а Уточка плавает под кустом - жива, здоровехонька!
      Она тогда нырнула под лед и выскочила в полынью - под другим берегом: там тоже бил ключ.
      Так всю зиму и прожила.
      "Ах ты!.. - Лис думает. - Стой же, сейчас за тобой в воду кинусь..."
      - Зря, зря, зря! - закрякала Уточка. Порх с воды и улетела.
      За зиму-то у нее крыло зажило и новые перышки отросли.
      НЕПОНЯТНЫЙ ЗВЕРЬ
      У нас в колхозе картошку с осени закапывают в сосняке. Там песок, картошка лежит всю зиму и не портится. Весной ее вырывают из песка и садят.
      А в сосняке остаются глубокие ямы.
      Вот раз шел один наш колхозник по этому сосняку и бслышит: будто скребется кто в яме?
      Подошел к яме, а там на дне - совсем незнакомый зверь. Ростом с собачку, толстый, сам весь в белой и черной шерсти.
      У колхозника был с собой топор. Долго не раздумывая, колхозник наклонился над ямой да стукнул зверя обухом по голове.
      Зверь упал.
      Колхозник вытащил его из ямы, перекинул через плечо и пошел домой.
      Дома скинул зверя на пол и говорит своим сыносьям:
      - Глядите, какого я зверя пристукнул в сосняке. Совсем непонятный зверь. Даже и прозванья его незнаю.
      Старший сынишка поглядел на зверя, - а зверь толстый, ноги короткие, рыло свинячье, - говорит:
      - Это лесной поросенок.
      Средний сынишка поглядел зверю на когти, - а когти у зверя длинные, страшные, - и говорит:
      - Это волчонок.
      А младший сынишка поднял зверю верхнюю губу, поглядел на его зубы, а зубы у зверя хищные, клыкастые, - и говорит:
      - Медвезенок.
      - нет, - сказал колхозник, - не поросенок, не волчонок и не медвежонок. Совсем непонятный зверь. Пойду за лесником. Лесник должен знать.
      Взял шапку, вышел и дверь за собой захлопнул.
      Через малое время вернулся с лесником, открывает дверь, - а ребята его - все тьрое - на печке сидят, ноги поджали и кричат ему:
      - Тятя, не входи!
      - Тятя, он живой!
      - Кусачий!
      Колхозник остановился на пороге, а зверь шасть у него между ног, да с крыльца, да в калитку.
      Хрюкнул и пропал в кустах.
      А лесник, что стоял позади колхозника, и говорит:
      - Плохо ты его стукнул. Это зверь лесной, живучий. По-нашему - язвук, по-ученому - барсук. В норах живет. Ест коренья, да лягушек, да слизняков.