Пащенко был, пожалуй, немелким мужчиной. Но оттого что он пыжился, силился казаться солиднее, было ощущение, что он на пределе. Как шар. Выпусти воздух-останется комочек.

— Я вас, товарищ Пащенко, постараюсь не задер жать, — сказал я.

— Да, в общем-то, мне засиживаться, сами понимаете, Я-то сам ради бога. Люди ждут…

— Скажите, пожалуйста, вы учились вместе с Ильиным и Залесским?

— Да. Имел, так сказать, возможность их знать.

— Ну и что вы скажете, например, об Ильине?

— Что сказать? Был обыкновенным студентом. На третьем курсе в партию вступил… Учился он усиленно.

— Как это понять: хорошо или плохо?

— Знаете, оценки ещё ничего не говорят. Кого-то из великих людей выгнали из учебного заведения за плохую успеваемость. А потом получился всемирный учёный…

— Возможно.

— В студкоме был, в факультетском научном обществе, в совете по туризму. — Пащенко загибал пальцы и смотрел на меня. — Не много ли брал на себя?

— Но ведь это в основном выборные должности… — сказал я и подумал, что почему-то защищаю Ильина.

— Кто не хочет, того не выбирают.

— Его уважали товарищи?

— Если можно назвать уважением то, что на человека спихивают работу… Если вы считаете это уважением — пожалуйста.

— Он пользовался успехом у девушек?

— Колька? Да вы смеётесь!

— Нет, товарищ Пащенко, я просто спрашиваю, как было в действительности.

— По-моему, с ним девушкам неинтересно. Я, видите, не красавец какой-нибудь, но мне почему-то везло. Не внешностью надо брать, а умением создавать обстановку, заинтересовать…

Я вдруг понял, что Пащенко принимает наш разговор за приятельскую беседу. И бог с ним. В таком тоне он будет держаться откровеннее.

— А Ильин не умел?

— Конечно, нет. Он не умел ни к чему приспосабливаться. По его лицу сразу было видно, чего он хочет. Знаете, есть такие. Прямолинейные. А кому такое нравится?

— Ильин нравился девушкам?

— Влюбилась в него одна студентка. Он ей прямо, и сказал: не страдай, мол, не люблю. Кто же так делает?

Ведь это ещё больше разжигает…

— Ас Аней Кирсановой как получилось? — Я намеренно задал вопрос в прямолинейной форме.

— Все так же, только наоборот. Как ни бегал за Аней, ничего не получилось.

— Когда он увлёкся ей?

— Дайте припомнить. На втором курсе.

— До того как она стала встречаться с Залесским?

— Да.

— А вы не вспомните, когда Аня стала встречаться с Валерием?

— Помню. Отлдчно помню. Мы заканчивали четвёртый курс. И вдруг сенсация: Валерка, за которым бегали все девчата, ходит с Кирсановой.

— Интересный парень?

— Наповал! Немного, как говорится, задаваться любил, а в общем — с ним не соскучишься. Анька отхватила лучшего парня в институте.

Пащенко мелко захихикал. Ну если нелюбовь к Ильину можно было понять: все-таки Ильин имел вес в совхозе, а его, Пащенко, мягко выражаясь, попросили, то равнодушие к Залесскому, его горю объяснить трудно. Об умершей, дело которой и свело нас, он говорил без всякой печали.

— А Ильин ревновал?

— Своей прямолинейной башкой Николай дошёл, что тут ему делать нечего.

— Может, у него изменилось поведение, стал замкнутым?

— Он всегда был бирюком.

— Не преследовал Кирсанову?

— Вряд ли.

— Вы не можете на этот счёт припомнить что-нибудь конкретное?

— Нет. Я понимаю всю ответственность моих показаний.

Слава богу!

— Ас Залесским он как себя вёл?

— Самое смешное, что познакомил их Ильин.

— Значит, они были друзьями?

— До того как Залесский закрутил с Аней. И все удивлялись. Но мы ведь умные люди, понять можем: Ильин тянулся к культуре. А Валерию, вероятно, было забавно с Ильиным. Закон единства противоположностей…

Я вспомнил ответ Ильина на вопрос, были ли они друзьями с Залесским: «Пожалуй, не были…»

— Выходит, после того как Валерий и Аня сблизились, дружба их распалась?

— Само собой разумеется.

—А вы дружили с Валерием?

— Были хорошими приятелями. И когда он написал мне в Крылатое — тоже, между прочим, местечко, скажу я вам! — что хочет поехать куда-нибудь на целину, я ему — ради бога! Только, пишу, наплачешься…

— Почему же вы все-таки не отговорили его, если так считали?

— Надо знать Залесского. Вобьёт себе фантазию, в голову — вс„. Вынь да положь. Думаю, лучше я его устрою более или менее по-человечески. А то подзагорит где-нибудь, ещё хуже будет. Все было в моих руках,

— В общем, выручили товарища?

— Вы это без иронии?

— Без.

— Считаю, что выручил.

— Они ещё при вас приехали в совхоз?

— Самолично ездил встречать в Североозерск. У меня ведь там тоже мадшна была.

— Как они восприняли новое место?

— Как можно воспринять? Пащенко все устроил. Домик их уже ждал. Я распорядился, чтобы к приезду протопили хорошенько, сразу на должность обоих…

— Им понравилось?

— Валерий все восторгался: какие степи, какая ширь.

Вот, говорит, где роман писать. На Государственную премию…

— А Аня?

— Типичная клушка. Что мужу хорошо — ей и подавно.

— А когда, спустя какое время вы были вынуждены уехать из совхоза? — Я специально употребил слово «вынуждены». Пащенко это покоробило.

— Я уехал сам. Как приехал по собственной воле, так и уехал. И не питаю никаких чувств к этой богадельне, возглавляемой мастером высоких обязательств Мурзиным.

Удивительный сидел передо мной человек. Все его эмоции начинались и кончались только тогда, когда речь заходила о вещах, касаемых его. Ни чужая беда, ни трагедия, разыгравшаяся в Крылатом, — ничто его не волновало.

— Когда вы уехали?

— В марте.

— И часто общались с Залесскими?

— Редко. Культурой занимался в совхоза секретарь партбюро. А потом, я ведь вскоре был отозван сюда…

— Вы не замечали ничего необычного в их взаимоотношениях?

— Простая влюблённая парочка. Экзотика. Поэзия.

А потом, естественно, пришла проза жизни. Сильные натуры разрывают оковы — ищут применения своим возможностям. Чем отличается сильный человек от слабого? Сильный создаёт обстоятельства, слабый — подчиняет, себя им.

— По вашему мнению, Аню угнетала окружавшая её обстановка в Крылатом?

— Я не об Ане. Вообще.

— А если о ней?

— По-моему, ей было все равно, где жить, лишь бы с Валерием.

— А он как, не разочаровался?

— Там любой разочаруется.

— Меня интересует Залесскнй.

— Пока я там был, он об этом не заикался. А в дальнейшем — не знаю. Но думаю — скис. Он однажды написал мне оттуда. По тону письма чувствовалось

— не очень ему сладко. И неудивительно. Надо знать Крылатое и Мурзина.

— Я знаю Крылатое и Мурзина, — спокойно сказал я.

Пащенко засмеялся.

— Да, у меня ещё один вопрос к вам, — сказал я, вспомнив почему-то о Шаламове. — Но это посторонний вопрос.

Шаламов пользовался у студентов авторитетом?

— Его любили. За то, что неудов не ставил.

— Совсем?

— Абсолютно. Но и пятёрки имели не больше чем одиндва студента на весь курс. С большим приветом профессор.

Как все теоретики. А мы с вами всякими фантазиями заниматься не имеем права. Живые люди, практические дела…

Протокол, написанный мною, он читал очень внимательно.

— А исправлять можно?

— Конечно. Все исправления укажете в сносках и распишетесь: «Исправленному верить».

Он сделал несколько исправлений. Поцокал языком:

— Заставляют нас быть формалистами, а потом ещё и ругают, почему мы такие. Освободить надо человека от бумаг, от волокиты. Практические дела — вот что прежде всего…

И он укатил на своей машине в свои поля, Итак, три человека из самого недалёкого прошлого Залесских и Ильина в какой-то степени пролили свет на их взаимоотношения в Вышегодске.

Каждый следователь знает: путь к пониманию характера любого подозреваемого или обвиняемого может быть бесконечен. Человек даже не предполагает, сколько у него близких, знакомых, сколько просто случайных встреч с людьми, которые обязательно вносят что-либо новое в его характеристику. Тут надо суметь не утонуть в потоке фактов, деталей, штрихов, суметь вовремя остановиться, ограничить круг допрашиваемых, выбрать направление основного поиска.

Это парадокс, но мы должны знать о человеке как можно больше и в то же время — ничего лишнего.

С одной стороны, мы вооружены знанием, опытом (своим и чужим, который преподносится на страницах учебников, специальных исследований, регулярных изданий и сборников), статистикой, распределившей преступников по полочкам и ящичкам. На нас работает армия экспертов, вооружённых новейшими приборами и техникой. Но порой мы сталкиваемся с задачей, подобной уравнению, где все величины — неизвестны. И тогда тебе кажется, что свою профессию ты осваиваешь как бы заново-до того не укладывается ни в какие рамки опыта и статистики попавшее к тебе дело.

В работе следователя нет эталонов и образцов, по которым можно было бы определять преступников. Представьте себе «эталон» убийцы или взяточника, карманника, мошенника. Каждый раз приходится сталкиваться с человеком, у которого все индивидуально-жизнь, характер, поступки.

Вот и теперь я столкнулся с человеком, чьё поведение меня настораживало. Ильин.

В Вышегодске выяснилось: он отлично знал Залесскую до совхоза, скорее всего, даже имел с ней интимные отношения. На допросе в Крылатом Ильин это полностью отрицает. Зачем и почему?

Можно ли назвать отношения Ильина и Залесской в Вышегодске изменой? Глупо. Валерий самым натуральным образом бросил Аню, а он, Ильин, хотел жениться на ней.

Стыдиться, во всяком случае, скрывать подобное — ни к чему. И уж перед следователем-то…

Все-таки он скрывает. С упорством и озлоблением. Далее, обратимся к предсмертному письму Залесской. «Я не смогла отвести беду…» Слово «беда» употреблено не просто. Что это за беда? Откуда она началась? В Крылатом или раньше? Может быть, Ильин начал преследовать Залесскую ещё в Вышегодске, когда она снова сошлась с Залесским, теперь уже по-настоящему оформив брак? Не этим ли вызван скоропалительный отъезд супругов в Алтайский край? Пока я этого не знал. Ищенко должна поговорить в Одессе с Валерием.

Не проходит и месяца, Ильин, только что защитив кандидатскую диссертацию, едет к черту на кулички, в Кулундинские степи. Заметим, имея серьёзную поддержку в лице профессора Шаламова, он мог бы устроиться на более интересную работу. Например, в какой-нибудь научно-исследовательский институт. Или на кафедре у Шаламова.

Опять же — почему он выбрал именно совхоз «Маяк»?

Не слишком ли много совпадений?

Продолжим рассуждения. Ильин появляется в Крылатом. Через четыре месяца Залесская кончает с собой. За время пребывания в совхозе Ильин с Залесскими старается не встречаться. На людях с Аней-тем более. Зато в кафе, в Североозерске, их видят вместе. Значит, у него есть какието основания скрывать свидания с Залесской.

Смущение Ани в зале, когда Ильин выступает с трибуны (киноплёнка, я её изъял и приобщил к делу). Наверное, Валерии сказал ей что-нибудь колкое о неудачном вздыхателе…

Из всего этого можно сделать вывод, что появление Ильина в совхозе было Ане не безразлично. Чувствуя перед мужем какую-то вину, она все-таки соглашается встретиться с Ильиным, выезжая для этой цели подальше от дома, от людей, которые их знают.

Были ли это добровольные встречи или принуждённые?

Влюблённая в своего мужа, беременная… Скорее всего Ильин принудил её к этим встречам.

Он человек упорный. Как видно, во всем. Аню любил со второго курса. После окончания института работал агрономом на Кубани. Поступил в заочную аспирантуру. Потом приехал защищать диссертацию в Вышегодск. Несмотря на то что у Ани на руках сын от Валерия, предлагает ей руку и сердце. Нянчится с чужим ребёнком. Ночует у них дома.

Опять его планы рушатся из-за возвращения Залесского.

И все равно Ильин едет за Дней, хотя надежд у него — никаких.

Фанатизм? Идея фикс? А если — расчёт?.. По времени Аниной беременности отцом так и не родившегося второго ребёнка мог быть и Ильин. В таком случае его нельзя считать посторонним человеком. Во всяком случае — равнодушным.

Допустим, Ильин на что-то рассчитывал. На что? Аня бросит в конце концов Залесского и выйдет замуж за него?..

Один вариант. Второй — не бросая мужа, будет и впредь оказывать Ильину благосклонность. Последнее — менее вероятно. Хотя и не исключено.

А может быть, Ильин добился того, чего хотел-Аня вообще ушла из жизни. Ревность — сильная страсть. Самое страшное предположение, и его, увы, пока тоже отбрасывать нельзя.

Но есть ещё одно объяснение случившемуся. А если Аня металась между Залесским и Ильиным? Валерий, хотя она и любила его, был виноват перед ней. Ильин же привлекал своим постоянством. Допустим, она сама не знала, от кого ребёнок. Или точно знала, что от Ильина. И её воля не выдержала.

Тогда Ильин ни при чем. Он любил. Оттого и приехал за тысячи вёрст, даже не имея надежды.

Но любовь может нести радость или горе.

В этом случае замкнутость, вспыльчивость и озлобление Ильина можно объяснить тем, что его самого потрясла развязка. Его чувства, присутствие в Крылатом заставили страдать дорогого ему человека и в конечном счёте довели до самоубийства.

Могло быть так? Вполне. Правда, раскаяния или растерянности я у него не заметил. Что ж, натуры бывают разные.

Помимо встреч с людьми, так или иначе соприкасавшимися с Ильиным в Вышегодске, которые мало чего добавили к имевшимся у меня сведениям, я имел ещё один разговор с профессором Шаламовым, В этот раз я спросил— у него, чем Ильин объяснил научному руководителю свой отъезд в Кулунду.

Профессор искренне удивился:

— Так ведь его диссертация поднимает проблемы борьбы с ветровой эрозией на неполивных землях Кубани!

И вдруг ему предлагают такую возможность! Главный агроном большого хозяйства. Твори, пробуй!

— А при чем тут Алтай?

— Кулундинские степи по условиям схожи с Кубанью.

Лёгкие почвы, небольшой слой гумуса, постоянные ветры…

Ветры я помнил. Действительно, они дуют там беспрестанно. Даже я к ним успел привыкнуть.

— И это, вы считаете, все?

Профессор посмотрел на меня с сожалением:

— Ну если, например, человек с детства мечтает стать футболистом и ему выпадает счастье играть за сборную страны… — Он развёл руками.

— Если там так хорошо, почему же оттуда уехал Пащенко? — спросил я.

— А почему он поехал туда, не знаете?

— Нет.

— С диссертацией ничего не получилось, вот он и решил поправить свой престиж. На переднем крае борьбы…

В газете местной прогремел: молодой специалист по велению сердца отправился на целину. Но почему-то, когда он вернулся, об этом не напечатали ни слова. А по-моему, следовало бы…

Больше вопросов к Шаламову я не имел.

Даже вахтёрша института знала, что Ильин частенько дожидался Залесскую после работы. Почтённый наставник главного агронома витал бог знает где.

Перед отъездом из Вышегодска я встретился с секретарём комитета комсомола института. Она работала лаборанткой и Залесскую хорошо знала. Для неё тоже была непонятна история с комсомольским билетом. Аня Залесская, учась и работая институте, была активисткой, одно время была членом институтского комитета комсомола.

И то, что она не встала на учёт в Крылатом, было на неё непохоже.

В комнате, где размещался комсомольский штаб института, я случайно выяснил ещё один штрих в характере Ильина. На стене размещался небольшой фотомонтаж:

«Наши спортивные достижения». На одной из фотографий была запечатлена группа альпинистов. В своих горных доспехах, с альпенштоками в руках. Среди них — Ильин.

Что ж, для сурового, упорного человека, каким он, несомненно, являлся, вполне подходящий вид спорта…

Североозерск встретил меня дождём. И разумеется, ветром. По дороге в Крылатое у оперативного «газика»

РОВДа забарахлило отопление. В машине было холодно.

Промозглая сырость проникла сквозь одежду, и я приуныл.

Мои миндалины были пока при мне и вряд ли упустят такой благоприятный случай напомнить о себе.

Ко всему прочему нам пришлось задержаться. Заканчивался ремонт моста, снесённого несколько дней назад разбушевавшейся от осенних дождей небольшой речушкой.

Можно было проехать в объезд, но шофёр не стал рисковать.

И когда я попал под опеку Савелия Фомича, добровольно исполняющего обязанности дежурной горничной в доме для приезжих, моя комната, нагретая и уютная, показалась мне раем.

Пока я раскладывался да переодевался попроще и потеплее, Савелий Фомич колдовал над чаем. Из Москвы я взял с собой растворимого кофе. Но старик его категорически отрицал. Даже где-то вычитал, что в Америке его давно уже не пьют… Почему-то у него было торжественное и загадочное лицо. Видимо, сохранял какую-то новость до нашей посиделки за чаем его особой заварки.

— Вам бы, Игорь Андреевич, чего-нибудь сейчас покрепче… — сказал сторож, когда мы наконец приступили к чаепитию.

— Не мешало бы, — честно признался я. Не научился думать о таких вещах вперёд. Действительно, можно было ожидать, что дорога окажется холодной и сырой. И позволить себе сейчас пару рюмок коньяку или водки было бы не грех, а польза.

— Можно организовать, — с охотой встрепенулся Савелий Фомич.

«Организовать» означало: он потопает на дом к продавщице и намекнёт, что требуется, мол, кому надо, бутылка. Таковая будет, конечно, выдана. Из своих запасов или после похода в магазин. А назавтра все Крылатое зашушукается: московский следователь по ночам того…

— Нет, — сказал я. — Заранее не догадался, теперь поздно.

— На нет и суда нет, — быстро согласился сторож. Уж больно ему не хотелось выглядеть заинтересованным лицом. — Чаек тоже сугревает.

— Сойдёт.

— А Надежде Максимовне тоже понравился мой чай, — сказал он, потягивая из гранёного стакана.

— Долго она тут была? — спросил я.

— Приехала утром, а на другой день, считай, к обеду уехала. Обидно получается. К нам в глухомань забралась, а не встретились, — вздохнул Савелий Фомич.

— В Москве увидимся, — успокоил я его. И спросил. — Савелий Фомич, это у вас всегда так дует?

— Где? — встревожился он. — Мне-то сквозняк нипочём…

— Я не об этом. Ветер…

— Завсегда. Хоть махонький, а непременно. Степи.

— Да, я читал о степных ветрах, о пыльных бурях, о ветровой эрозии.

Кстати, я попросил одного моего сослуживца (у него жена работает в ВАКе) узнать о судьбе диссертации Ильина и заодно достать её для ознакомления.

Мне трудно судить о её научной ценности. Но, во всяком случае, я получил представление о проблемах, которые стоят перед совхозом «Маяк».

Ещё —мне удалось узнать, что один отзыв на работу Ильина получен положительный. А другой рецензент чтото задерживает с ответом…

— Да, ветры-серьёзная проблема, — покачал я головой.

— Не только ветры. И пыльные бури бывали. Ну, стали защиту сажать. Да вы сами видели. Теперь и пашут по-другому. Раньше плугом, значит, этак загребали и переворачивали. Крепь, она снизу получается, а глина сверху. Теперь — нет. Как бы прочеркивают…

— Безотвальная вспашка, — похвастался я своими познаниями.

— Во-во. Мало того. Сеют зерно и ещё прикатывают.

Чтобы поплотнее. Целая наука. Емельян Захарович ездил к самому Мальцеву, в Курганскую область. Приехал, поновому стали землю готовить. Понятно, Мальцев, из мужиков сам, аж до академиков вырос. Понимает землицуто… Или вот, к примеру, у нас: нет чтобы добротный мост через Чарысуйку раз и навсегда поставить. Из бетону, там, не знаю. Нет, кажный раз деревянный лепят. А весной его обязательно сносит. А вот нынче и осенью… Вы ехали, отремонтировали у"ке?

— Да. Перед нашим приездом закончили.

— Эхе-хе. Разве это годится? Надежда Максимовна ехала обратно, Николай Гордеич вёз, у самого их носа снесло. Сами едва не попали в крутизну…

Это сообщение мне не понравилось. Нехорошо, что Ил:эин оказал услугу Наде. А Савелий Фомич продолжал:

— Николай Гордеич трактор вызвал. Хорошо, Пескове рядом. Вытащили машину. Слава богу, доставили Надежду Максимовну в Североозерск целую и невредимую. Говорят, помог ей с билетом на самолёт. И проводил сам…

То, что я узнал от Савелия Фомича, меня расстроило.

Подробности Надиного пребывания в Крылатом меня интересовали, но расспрашивать старика я не решился.

У меня даже мелькнула мысль отправиться к Серафиме Карповне, чтобы узнать получше, как это Ильин провожал мою Надю, но решил подождать до утра. Не стоило поднимать панику на ночь глядя…

Я еле дождался утра и пошёл к Ищенко.

Стучать не пришлось. Пёс, привязанный у крыльца, поднял такой лай, что тут же открылась дверь и появилась старший лейтенант.

— Серафима Карловна, здравствуйте.

— Проходите, Игорь Андреевич.

Она угомонила собаку, затолкав её куда-то под крыльцо. Я прошёл в сени.

— С приездом, — сказала Ищенко. — Заходите. Хозяева на работе. Что случилось? — спросила она, когда мы присели на стулья в комнате.

— Вы давно вернулись?

— Третьего дня. А что?

— Ко мне приезжала… — я стал подыскивать определение для Нади.

— Слыхала, — кивнула Ищенко,

— Что там произошло?

— А вы разве не знали?

— Мы с ней не встретились, — сказал я.

— Обидно.

— Почему обратно она ехала с Ильиным?

Ищенко пожала плечами:

— Наверное, Ильин как раз ехал в район. Вот и взялся подбросить.

— В общем, мне как человеку, который ведёт сейчас здесь расследование, не хотелось бы давать повод кривотолкам…

— Я думаю, все произошло случайно, без умысла.

— Дай-то бог. Ну что у вас новенького?

— Кое-что разузнала.

— С Залесским встречались?

— Привезла протокол допроса.

Я с ним тут же ознакомился.

«…Вопрос. По каким мотивам вы уехали из Вышегодска в Крылатое?

Ответ. Хотел написать роман из жизни целинников.

О том, как и чем живут люди сейчас. Интересная тема…

Вопрос. Вы раньше писали книги?

Ответ. Может показаться, конечно, странным, что подобное желание возникло у непрофессионального писателя.

Но я позволю себе надеяться стать таковым.

Вопрос. У вас есть изданные работы?

Ответ. Я печатался в газетах. Со стихами и очерками.

Но, повторяю, профессиональным писателем ещё не стал.

И вообще, литература, проза то есть, требует жизненного опыта.

Вопрос. Значит, никаких— других побуждений у вас не было?

Ответ. Пожалуй, нет.

Вопрос. Ни семейные дела, ни то обстоятельстве, что вы сошлись с женой спустя четыре года после рождения вашего сына, не влияли на ваше решение?

Ответ. Ни в коей мере.

Вопрос. А у вашей жены не было возражений против такого шага?

Ответ. Конечно, сразу решиться на это ей было трудно.

Она прожила в Вышегодске всю жизнь. Пугало то, что придётся оставить насиженное место, работу. Но потом она согласилась.

Вопрос. С охотой?

Ответ. Как сказать? Наверное, поняла, что мне, а значит, нам всем так будет лучше. В Вышегодске я ничего не смог бы сделать. Вернее, мои планы реализовать там было бы трудно. Потом она сама поддерживала эту идею.

Вопрос. Может быть, ей по каким-то причинам было там плохо?

Ответ. Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Конечно, Аня пережила в Вышегодске много горя. И перемена места пошла бы на пользу.

Вопрос. Вы дружили в институте с Ильиным?

Ответ. Одно время — довольно близко. И разошлись изза Ани. Он был в неё влюблён до того, как мы стали с ней встречаться.

Вопрос. Вы знали об этом?

Ответ. Нет.

Вопрос. Ильин разве не делился с вами?

Ответ. Он скрытный человек. И познакомил нас сам.

У Ани после смерти отца жила одна девушка с её курса.

Мне казалось, Ильин ходит туда из-за неё… А сердцу, как говорят, не прикажешь. У нас, можно сказать, все началось с первого взгляда. И вот тогда я понял, что Ильин ухаживал за Аней.

Вопрос. И разорвали с ним дружбу?

Ответ. Я хотел сохранить прежние отношения. Но Ильин не такой человек.

Вопрос. Между вами возникали ссоры?

Ответ. Нет. Он просто перестал меня замечать. Впрочем, вскоре я уехал из Вышегодска.

Вопрос. Пытался ли он вернуть любовь вашей жены?

Ответ. Не знаю. Но любви с её стороны, по-моему, никогда не было.

Вопрос. А когда он приехал в Вышегодск на защиту диссертации, осенью прошлого года, как он вёл себя по отношению к Ане?

Ответ. Простите, в то время я там не был и не могу гадать.

Вопрос. Она вам не говорила? Может быть, друзья?

Ответ. Я вообще не имел права ни о чем спрашивать.

Потому что до сих пор чувствую себя перед ней виноватым.

Но жизнь — сложная штука. Годы, проведённые без неё, многому меня научили. Правда, у сына несколько раз вырывалось: «А дядя Коля то-то говорил. Дядя Коля мне тото сделал…» Из этого я могу заключить, что Ильин общался с моим сыном, естественно, и с Аней. Но дядя, как вы сами понимаете, только дядя. Он никогда не заменит родного отца…»

Я сказал вслух:

— Да, дядя есть дядя. — И подумал о Кешке.

— Смотря какой. Есть неродные отцы — получше родных относятся к детям,

— возразила Серафима Карповна, явно имея в виду своего мужа.

Я снова углубился в чтение.

«…Вопрос. Как сложились у вас отношения с Ильиным в Крылатом?

Ответ. Никаких отношений не было. Здоровались. Вот и все.

Вопрос. Вас удивил его приезд в Крылатое?

Ответ. Немного.

Вопрос. А вашу жену?

Ответ. Мы это не обсуждали. Я знал, что вспоминать и говорить с ней об Ильине нетактично. Она многие вещи воспринимала очень болезненно.

Вопрос. Что, например?

Ответ. Чью-то беду, напоминание о родителях. Как-то призналась мне, что, когда умер отец, а матери она лишилась ещё девочкой, ей не хотелось жить. Так и сказала, что, если бы не Анфиса Семёновна, эта одинокая старушка, очень близкая их семье, крёстная Ани, она не знает, что бы с собой сделала. И, чувствуя её такую повышенную восприимчивость, я старался беречь её. Если случалось, что надо было что-то отметить, я даже избегал выпивать при ней — она всегда огорчалась, когда я пил. И все-таки не уберёг.

Вопрос. В предсмертном письме она пишет, что провинилась перед вами в Крылатом. Вы знаете, что она имела в виду?

Ответ. Я никогда не контролировал её поступки и поведение. Может быть, она с кем-нибудь и встречалась. Я не знаю с кем…»

— А где же он обретался последние полгода, пока снова не вернулся к семье? — спросил я.

— Перед самым возвращением в Вышегодск Залесский жил в Москве месяца четыре.

— В Москве? Любопытно. Не связано ли это с женщиной? — По поводу женщин я поинтересовался так, наобум.

— Говорят, было что-то в этом роде.

— И все же вернулся к Ане…

— Тянуло, наверное, к ней.

— О сыне он действительно не знал?

— Не знал. Родители виноваты. Очень уж они не хотели иметь в снохах девушку из простой семьи.

— Аристократы? — усмехнулся я.

— Отец Валерия — крупный адвокат. Ныне персональный пенсионер местного значения. Оказывается, кто-то из института написал им письмо, что Аня родила и ей трудно одной учиться и растить ребёнка. Они скрыли это письмо от Валерия. Думали, шантажируют. Так, во всяком случае, объясняют. Но мне кажется, дело было не в этом.

— И как же они все-таки примирились с этим браком?

— Когда к ним привезли внука — спохватились. Души теперь в маленьком не чают. Это всегда бывает: сначала отбрыкиваются, а когда почувствуют своё, родное-все забывается. Сейчас у них одна забота: вторично женить Валерия. Конечно, мальчику нужна мать. Только не знаю, быстро ли Залесский оправится от горя.

— Переживает?

— Все говорят, просто подменили человека.

— Да, случай трагический… А мальчик?

— Ему пока не говорят. Я считаю-зря. Только настраивают ребёнка на ожидание. Тут лучше сразу… Погорюет, конечно, но в этом возрасте легче воспринимаются разные перемены. А старики, судя по всему, заботливые…

— К сожалению, Серафима Карловна, детская психология для меня штука абстрактная, — признался я.

— Без детей нельзя, — коротко сказала Ищенко. Но тему эту развивать не стала.

— Да, надо бы и мне встретиться с Валерием Залесским, — сказал я. — Но как это лучше сделать? И где?

Серафима Карловна ответила просто:

— Здесь. Он собирался в Крылатое в самое ближайшее время.

— Зачем? — удивился я.

— Говорит, хотел бы поставить памятник Ане…

Я подумал, что смогу сам допросить его. А сейчас мне надо было вызвать на допрос Ильина.

Вид у него был несколько усталый. Если прежде он держался напористо, то теперь передо мной сидел человек с задумчивым взглядом. Его сильные, широкие в кисти руки свободно лежали на коленях. Кожанка застёгнута на все пуговицы…

— Николай Гордеевич, а ведь в прошлый раз вы мне сказали далеко не все о ваших взаимоотношениях с Залесскими и, в частности, с Аней.

— Я сказал все, что может вас интересовать.

— Хорошо. Давайте выясним и вспомним кое-какие подробности вашей жизни в Вышегодске. — Он поднял на меня глаза. Пожал плечами. Может быть, играл в равнодушие? — Между прочим, забор, который вы помогли поставить Сергею Петровичу, я имею в виду отца Ани, стоит до сих пор. Добротно сделано. Вы не припомните, когда это было?

— Я помню, когда это было, — ответил он, нахмурившись.

— На каком курсе вы учились?

— На третьем.

— А Аня?

— На втором.

— Вы что, дружили с Сергеем Петровичем, бывали у них дома? — Он промолчал. — Зачем вы к ним ходили, знают все…

— Ну и что? — Я видел, что он снова превращается в того Ильина, которого я помнил по первому допросу. Противодействие, раздражение…

— Я не понимаю одного, из каких соображений вы скрываете, что добивались любви Ани. До того, как она сошлась с Залесским, и потом, когда приехали в Вышегодск на защиту диссертации. Вы можете обьаснить?