— Торопить не будем, пусть погостят.

— Взять бы их сейчас, на месте…

— Я уверен, что Парамонов и его подручные, если и подозревают что-то в отношении убийства, непосредственного участия в нем не принимали. Рассчитывать на чистосердечное признание Давыдова, а тем более Головлевой, не приходится. Два убийства — дело куда как серьезное. Маловероятно также, что деньги в доме.

— А разве Парамонов приехал не за деньгами?

— А ты уверен, что отсюда они не поедут к тайнику, который находится в неизвестном нам месте?

— Смотрите, смотрите! Вон тот верзила выносит чемодан. И как бережно! Несомненно, там деньги!

Сикач прильнул к чердачному окошку.

— Черт его знает… А почему тогда с ними едет Давыдов? Рисковать не будем, не имеем права.

Сикач вызвал по рации группу захвата.

— Начинайте операцию. Возможно, чемодан снабжен взрывным устройством. Немедленно по задержании саперам взять его в работу. Выхожу на преследование. Головлеву оставляю на Добрынина. Предельная осторожность. Преступники, очевидно, вооружены. С Парамоновым шофер и боевик.

Сикач выскочил на улицу, где его ждал замаскированный мотоцикл.

Добрынин следовал за Головлевой на расстоянии. Возле рынка в «москвиче» с надписью «техпомощь» поджидал еще один оперативник. И тут Головлева неожиданно свернула в переулок и села в красные «жигули». Все остальное произошло мгновенно. «Жигули» рванули с места, но агропромовский прицеп внес окончательную ясность. На сей раз кривая не вывезла бабу Настю…

Вынырнувшая из-за поворота «Волга» ткнулась очередь перед железнодорожным переездом.

— Можете высадить меня здесь, чего в кошки-мышки играть, — Давид неуютно чувствовал себя, в комфортабельном салоне «Волги», отделанном черным велюром.

— Нет, — отрезал Парамонов, не вдаваясь в пояснения. Это за него сделал Клык.

— Мочить без дела не будем — не ваших правил. Жить будешь, хе-хе, пока не помрешь.

Вылезший из стоящего впереди «газона» шофер в замызганной телогрейке перешел на правую сторону, постучал по заднему колесу и направился вдоль обочины к водопроводной колонке.

— Сушит на похмел, — со знанием дела прогудел Клык.

В момент, когда обсуждаемый шофер поравнялся с задней дверкой «Волги», произошли события внезапные и в высшей степени неожиданные для пассажиров «Волги». «Шофер» покачнулся, поскользнувшись на обочине, выронил флягу, ухватился на дверку машины, резко рванул ее на себя. Еще через секунду висок Парамонова холодил увесистый «Макаров». Одновременно из синего фургона с надписью «киносъемочная», выскочили четверо мужчин атлетического сложения. Двое через стекло направили пистолеты в лоб Клыку и шоферу, двое метнулись к дверцам «Волги».

Тут же с грохотом подрулил мотоцикл Сикача. Через несколько секунд четверо пассажиров «Волги» ошарашенно переглядывались с «браслетами» на руках.

Усатый автоинспектор быстро рассеял начавшую было собираться толпу.

Донецкий пришел в Москву с часовым опозданием. Дорога на юг была перегружена, забитые отпускниками поезда ползли один за другим, образуя как бы сплошной состав — от Курского вокзала до истоптанного побережья взбаламученного моря.

Марина сошла на перрон в тот час, когда город, словно колесо рулетки, начинал набирать обороты. Три гигантских кольца — Бульварное, Садовое и Окружная — неслись, убыстряя и убыстряя вращение, подхлестывая нервы, со свистом вышвыривая за свои пределы сонных, медлительных провинциалов.

Наездами ей и прежде случалось бывать в столице, и чувствовала Марина себя здесь как дома. Но теперь Москва, с ее пустующими магазинами, лупящимися фасадами, суетливой, с голодным блеском в глазах, толпой, показалась ей чужой, далекой, будто смотрела она на нее сквозь толстое витринное стекло.

Деньги у нее были, и на вокзале она перехватила из-под носа у цыганского семейства-такси. Водитель распахнул дверцу, лениво осмотрел ее с ног до головы и только тогда отмахнул — садись, мол. Дряхлая «Волга» с продавленными, пропахшими мочой сидениями рванула, заскрежетала на повороте и втянулась в железное стадо, громыхающее по Садовой…

Разбитной капитан в протертых до основы джинсах, который допрашивал ее в Донецке, после каждого ее ответа начинал ухмыляться. Марина темнила, как могла, да и что она знала? Дима в последние месяцы не появлялся, денежный ручеек и вовсе пересох, московская его «работа» оставалась для нее за семью печатями. Она уже знала, что Димы больше нет. Нет — и все. Когда это известие, переползая с «мельницы» на «мельницу», добралось в шахтерскую столицу, и всеведущий Венька Глист, навалившись на прилавок, смрадно дохнул ей в лицо гольной, принятой натощак водкой и зашептал: «Димку в Москве убили!», — она не почувствовала ровным счетом ничего. Что-то еще смутно помнило тело, но внутри — внутри было пусто и ровно. Она молча кивнула Веньке, и тот пошел к выходу, косо ставя расшлепанные, словно с чужой ноги, кроссовки. У двери остановился, посмотрел на нее, словно чего-то ожидая. Но не дозкдался, мотнул кудлатой башкой и ушел.

— Нет, Марина Сергеевна, — капитан вновь криво улыбнулся. — Плохо вы знали своего супруга. Плохо, ничего не скажешь. Вам фамилия Колокольникова говорит что-нибудь? Колокольникова такая, Ирина?

Марина покачала головой. Следовало хотя бы прослезиться — положение обязывало, все-таки вдова. Но слезы не шли.

— А ведь они жили вместе. Больше года.

— Мне это безразлично, — заученно ответила Мариона. — Ничего к сказанному добавить не могу.

Капитан посмотрел на нее тем же взглядом, что и пьяный Венька накануне. Что ему было нужно, чего они все от нее хотели?

— Я могу идти? — состроив брезгливую гримаску, спросила Марина.

— А, пожалуйста. У меня вопросов нет. Давайте-ка пропуск ваш.

«Ну, что же, — подумала она, выходя на улицу в липкую полуденную духоту. — Какая-никакая, а снова — свобода». «Свобода», — повторяла она всю дорогу, пока ноги сами несли ее на вокзал, где она стала бесцельно толкаться, разглядывая расписание, косясь на часы, слушая неразборчивый рев вокзальной трансляции. Пора было возвращаться на работу.

Лохматый парнишка в железных очках впереди нее вдруг выбросил вверх худую руку с желтой бумажкой и завопил, перекрывая шум:

— А вот на Москву кому! Кому на Москву на вечер! Один на Москву!

Марина хлопнула его по плечу, взяла билет и расплатилась не глядя.

Вернувшись домой, она побросала в сумку кое-какие вещички и стала копаться в блокноте со старыми телефонами, отыскивая нужные. Номера нашлись, даже два — были еще со старых времен приятели в столице.

Кое-как дождавшись вечера, она села в поезд, ' и только когда отгрохотали стрелки на выезде со станции и уплыли огни светофоров, и за окном стало черно, внезапно поняла, что ни разу за весь день не спросила себя — зачем? Словно все это время ее вела чужая, твердая, не знающая жалости рука…

Марина остановила такси в одном из переулков, во множестве ответвляющихся от Тверской. Сунув водителю десятку, она вошла в телефонную будку и набрала номер. Телефон мертво молчал. Тогда она набрала второй — и внезапно ответили, низкий, с легким балтийским акцентом голос спросил — кого?

Она назвалась, и ее узнали, и она спросила, нельзя ли встретиться. Голос замялся. Потом сказал — нет, не получится, все расписано на неделю вперед. Марина решила рискнуть и спросила — не появлялась ли в поле зрения Голоса некая Ирина. Колокольникова. Очень важно.

На другом конце провода молчали. Затем Голос велел позвонить в двенадцать.

Весь следующий час она безостановочно шла вперед по Бульварному кольцу, словно тело ее включилось в кругооборот механизма столицы. Наконец, время истекло. На Гоголевском бульваре она нашла исправный автомат, набрала номер. Голос откликнулся тотчас. Сказал — ищи после восьми, в «Метелице», последний стол в ряду у окна, будь поаккуратней.

Кое-как Марина дождалась вечера. Зачем-то сидела в кино, где крутили мультики, что-то ела. В восемь была на месте.

У дверей толпились, мест не было, но она пробилась к швейцару, дала, что положено, и ее пустили. Нашелся и столик, правда в компании с двумя потертыми дядьками в форме Аэрофлота и далеко от того, который был ей нужен. Один из летчиков был уже хорош, а другой вяло начал клеиться к ней, но Марина четко его отшила и заказала кофе и коньяк.

Там, у окна, уже сидели, но кто, сколько их, Марина не могла разглядеть — мешала багровая плешь упившегося покорителя воздуха. Принесли заказ, она медленно отпила из бокала, не чувствуя вкуса, закурила, коротко и сильно затягиваясь, сплющила сигарету в пепельнице и поднялась.

Музыка ревела, мельтешили багровые и зеленые сполохи, визжала компания неразобранных еще шлюшек. Твердо ступая, Марина пошла по проходу мимо танцующих к окну.

Там были двое. Спиною — молодой грузин с покатыми борцовскими плечами, обтянутыми тонкой коричневой кожей. Прямо на Марину глядела поразительно красивая девушка. Холодное, залитое зеленоватым светом лицо с глубоко вырезанными чувственными ноздрями словно странный цветок колыхалось на длинном стебле шеи. Свободное платье цвета привядшей зелени, пара тонких колец.

— Ты — Ира? — спросила Марина, останавливаясь, схватившись за спинку кресла. — Это правда, что ты была… знала Диму? Диму Лемешко?

Девушка приподнялась ей навстречу. Хрустнула рюмка, лужица коньяку поползла по столу, ширясь. Грузин туго повернул шею.

Девушка отвела глаза. Крупные, слегка обветренные губы слабо шевельнулись.

— Что? — переспросила Марина. — Что? Я ничего не слышу!

— Нет, — сказала наконец девушка. — Я не знаю никакого Диму. Я никогда не знала никакого Диму. Что тебе надо?

И тогда Марина поймала ее взгляд. В этих поразительной глубины серо-зеленых глазах с плавающей розовой точкой светового блика не было ничего, кроме нестерпимого животного ужаса. Такого, словно за спиной у Марины стояла сама смерть.

Летний зной расслаблял. Санаторий МВД располагался в одном из живописных уголков Большого Сочи. Соседом Сикача по палате оказался Сергей Станиславович, сотрудник прокуратуры, имевший в свое время отношение к делу Лемешко. Сейчас он увлеченно слушал Сикача, который рассказывал и словно еще раз переживал минувшие события.

…Свидетель видел, как мешок в воду бросили двое мужчин: высокий и плотный, приземистый. С Бритвиным вскоре прояснилось. Уложив тело Бритвина в багажник, убийцы предусмотрительно заперли его. Они понимали, что оставив машину в соблазнительном для угонщиков месте, ловят разом двух зайцев — избавляются от улик и запутывают следы. Расчет был верным — для угонщика главное машина, а не содержимое багажника.

И тут на сцене появляется «баба Настя». В одном старом деле обнаружилась и ее кличка — «Матрешка». Не по годам шустрая девчонка пускалась в сложные махинации и рискованные аферы. Ей чертовски везло — умела линять вовремя. В «черной» жизни ее авторитет рос не по дням, а по часам. И вот, так сказать, в зените своей славы Матрёшка неожиданно «ложится на дно». Поползли слухи, ею же мастерски инспирированные, что Матрешка погибла. И вот только теперь мы обнаружили ее след в Малаховке, где она с помощью Давида Давыдова оборудовала настоящий дом-крепость. Все входы и выходы имели сигнализацию. Когда открывалась калитка, мигал правый глаз африканской маски. Левый мигал значительно реже, поскольку вход, соединенный с ним скрытым проводом, выхода вовсе не имел. Получив сигнал о том, что Лемешко прошел в дом, Давыдов нажал кнопку на внутренней поверхности стола, и часть пола перед дверью, ведущей из коридора в прихожую, провалилась. А вместе с ним Лемешко и, разумеется, портфель с деньгами. Давыдов не на шутку всполошился, когда Краху не во время понадобился туалет. Со второго этажа за всем этим наблюдала Головлева. Оказавшись в бетонном, трехметровой глубины колодце, жертва вдобавок поражалась током. После этого колодец заполнялся водой.

Бритвин верил в подлинность затеянного в доме-крепости спектакля лишь в самом начале. Но поскольку «глушили» не его, и была надежда заполучить портфель с деньгами, вмешиваться не стал. О смертельной ловушке он не знал, но заподозрил, что Лемешко скрывается, либо спрятан где-то в доме. После того, как он отвез Гриценко на вокзал, Бритвин решил заняться поисками в более вероятном месте. Перемахнув через забор, Бритвин запертым входным дверям предпочел окно в туалете, рассудив, что один может войти там, где вышел другой, то есть, как предполагалось, — Лемешко.

…Сиганув в туалет, он бесшумно приоткрыл дверь и выглянул. Давыдов повез гостей в аэропорт — машины не было во дворе. Значит, в доме только старуха, которая, по-видимому, спит. Бритвин пробрался на второй этаж, тихонько отворил дверь — и перед ним возникла баба Настя с пистолетом в руках и портфелем, от которого на паркете расплывалась лужа.

Пришлось ему под дулом пистолета при помощи веревочного приспособления извлекать труп Лемешко из колодца. Укол наркотика в шею Бритвин получил уже в своей машине на заднем сидении. После этого ему помазали водкой губы — спит человек, выпивши в гостях, а друг-язвенник выручает. Давыдов довез «друга» в его машине до Москва-реки, а следом в Давыдовской «девятке» подкатила Головлева. Поставила ее неподалеку от набережной и пересела к Давыдову.

Внимательно слушающий Сергей Станиславович заметил:

— А что же это за мужчины были, которые бросали мешок в воду: высокий и плотный, коренастый?

— Это Головлеву в спортивных брюках и куртке свидетель принял издали во тьме за мужчину. Ну, а машину Головлева водила получше иных мужчин. Таким образом преступники подсовывали следствию Бритвина. А он катил, одурманенный, в своей «восьмерке» навстречу гибели. В известном смысле он был уже трупом, так как в сознание больше не приходил.

От реки Бритвин ехал уже в багажнике, получив тычок шилом в сердце. В багажник его засунул Давыдов, он же и применил шило.

Дальнейшие действия преступников загадки не составляли. Давыдов отвез Головлеву в больницу и ринулся домой. Дел хватало: высушить намокшие деньги, уничтожить следы преступления. Эксперт после обыска сказал, что не ожидал от белоручки-картежника такой строительной смекалки. Он успел переоборудовать колодец-ловушку в обычный погреб, даже картошкой засыпал.

— Ну, а зачем все это было нужно Головлевой? Ведь деньги у нее были?

— Она прочила Давыдова в тузы преступного мира, а он оказался жидковат для такой роли, а на меньшее она не была согласна. А тут еще Парамонов, которого она раньше знала как Сашку Рыжего. После магаданской отсидки Парамонов сменил кличку. Период в жизни, когда их пути пересеклись, оба тщательно скрывали. Каждый из них был для другого не другом юности, а опасным свидетелем. Матрешка — женщина умная, один чемодан с секретом чего стоит. Мы потом поймали искусника, который сделал этот чемодан с исчезающим дном. А взрывное устройство в чемодане, который увез Парамонов!

— Так вот в какую «мельницу» попал Лемешко!

— Да, жаль его. К нему долго не приставала парша

преступного мира, но погоня за деньгами свое сделала. Погиб парень. Словно провалился в колодец небытия, не успев даже осознать этого…

— А могло быть по-другому?

— Весьма маловероятно. Но бывает. Человек все-таки способен влиять на свою судьбу.

В ту ночь, когда Дима Лемешко захлебывался мутной жижей на дне бетонного провала в Малаховке, его матери приснился сон.

Мальчик еще маленький-маленький и совсем голый. И налетает откуда-то из черноты холодный ветер, и сыплет снег.

— Укройся, Димочка, — она протягивает ему свой платок. Он смотрит ей прямо в глаза, но взгляд у него странный, плывущий, без зрачков.

— Мне душно, мама! Не покидай меня!..

Женщину как пружиной подбросило в Кровати. Вся комната была залита зеленоватым сиянием полной луны, и нестерпимо, на разрыв, болело сердце.